Исповедь опытного самоубийцы

        Я взял в руку пистолет. Несколько секунд подержал на весу, наслаждаясь ощущением его тяжести, любуясь бликами люстры на его маслянисто-чёрной поверхности.
        Пора.
        Привет, новая жизнь. Прощай, старая.
        Возможно, через несколько секунд я узнаю ответ на Величайшую Загадку. Заодно я узнаю, что за Стена лежит между миром живых и миром мёртвых, запрещая вторым передавать весточки первым — а если и разрешая, то только через посредство идиотского фильтра, придающего шизофренический характер каждому сообщению.
        Возможно, через несколько секунд я не узнаю ничего. Интересно, что это такое — «ничто»? Можно ли представить небытие? Можно ли спеть тишину? Можно ли напечатать пробел?
        Соблазн сразу решить все загадки, нажав на курок — или как правильно называется эта штуковина внизу? — столь велик, что я с трудом удерживаюсь от него.
        Ещё не всё сделано.
        Передо мной стоит плоский LCD-монитор, практически не дающий отсвета. Яркость его снижена почти до минимума, чтобы не слишком вредить и без того повреждённому в одной драке зрению. На экране монитора видна одна из статей Википедии, общенародной сетевой энциклопедии. Статья называется: «Квантовое бессмертие».
        О чём она? Об одной экзотической теории, вытекающей из предположения об альтернативных мирах, в свою очередь вытекающего из квантовой механики.
        Над миром господствует случай. Обычно мы этого не замечаем, поскольку большинство случайностей уравновешивают друг друга, но в принципе ничто не мешает всем микрочастицам, составляющим воздух этой комнаты, собраться комом у меня в горле и убить меня. Или — собраться комом в стволе моего пистолета, помешав мне убить себя.
        Одна из трактовок квантовой механики, в последние годы становящаяся всё более популярной среди учёных, говорит, что случайность не случайна. Что реализуются все возможные варианты каждого случая — просто не замечая друг друга. Как бы в разных альтернативных мирах.
        Что будет, когда я нажму на курок? В большинстве альтернативных миров, возникших после этого момента, я погибну, но в некоторых — нет. И буду ощущать там продолжение своего существования.
        Причём те же доводы допустимы и без квантовой механики. Если Вселенная бесконечна, то в ней сейчас существует бесчисленное множество меня, приложивших пистолеты к своим головам. Что будет, когда они попытаются выстрелить? Большинство погибнет, некоторые — нет.
        Следовательно, я бессмертен?
        Не обязательно.
        Мы не знаем, что такое сознание. Возможно, что оно, вопреки мнению современных специалистов, является физически непрерывной функцией. Возможно, что каждый из двойников — сам по себе, и того, чей мозг разлетится на куски от выстрела, уже ничто не спасёт. Возможно, что многомировая трактовка квантовой механики неверна, а эта проклятая Вселенная вовсе не бесконечна.
        Я смотрю на пистолет. Путь к Знанию так прост...
        Кидаю взгляд на телефонный аппарат в дальнем углу стола. Кажется, я хотел напоследок позвонить Кириллу, поинтересоваться его мнением относительно жизни.
        Вовсе не для того, чтобы он, догадавшись обо всём по обертонам моего голоса, примчался спасать меня, — тут популярные методички про самоубийц попадают пальцем в небо. Да, в последний миг мы действительно часто звоним родственникам или вызываем кого-то на откровенный разговор. Но мы не подаём таким образом тайный сигнал «SOS». Мы даём Реальности последний шанс чем-то заинтересовать нас — если, конечно, сия раскрашенная проститутка этого хочет.
        Местоимение «мы» заставляет уголки моих губ чуть приподняться. Действительно, ведь на миг я ощутил себя больше чем собой — частью общности всех самоубийц прошлого, настоящего и будущего.
        Я ли подумал предыдущую мысль?
        Может, её на самом деле подумал Маяковский в последний миг перед выстрелом? Или её подумает ещё не родившийся житель Японо-Китайского Халифата в XXV столетии?
        Мне пришло в голову, что по сути я сейчас нахожусь на границе гравитационного «горизонта» чёрной дыры. На границе, из-за которой не возвращаются. Моих текущих мыслей никто не узнает — значит ли это, что я уже пересёк «горизонт»?
        И тут я понял, что не стану звонить Кириллу. Ни к чему ставить человека в неудобное положение — даже если после выстрела вся Вселенная, включая Кирилла, перестанет для меня существовать.
        Как говорится в красивых высокосознательных книгах: «Трусливо перекладывать выбор на другого».
        Приложив ствол к виску — и прицелившись поточнее, чтобы не было ошибок, — я надавил на подвижную деталь корпуса, по неграмотности именуемую курком.
        Курок пошёл туго.

        Кажется, я успел услышать даже не выстрел — некое преддверие выстрела, подобное «белому шуму» в телевизоре. Кажется, я даже успел ощутить слабый укол в голову. Но что случилось потом?
        И где я?
        Я перевернулся с боку на бок. И оторвал голову от подушки.
        Сон?
        На миг я испытал облегчение. Потом волна горечи накрыла меня с новой силой. Причины, побудившие меня сделать это во сне, никуда не исчезли и наяву. Кажется, они вообще физически не в состоянии исчезнуть. Они неразрывно связаны с тем, кто я есть.
        Но хватит ли наяву у меня смелости?
        Кинув взгляд на монитор, который в реальности был вовсе не жидко-кристаллическим, я принялся застилать кровать. Потом опомнился. Что это я делаю?
        Пистолет лежал в верхнем ящике тумбочки. На этот раз я практически не дал себе времени для размышлений, сразу приведя пистолет в боевое состояние и приложив ствол к виску. «Стоит ли делать это сразу после пробуждения, толком не проснувшись? — зашептал в последнюю секунду инстинкт самосохранения. — Не лучше ли при этом иметь ясный разум?»
        Чушь.
        В любом случае после смерти ясный разум не сохранится. А если сохранится, то, скорее всего, вне зависимости от предшествующего состояния.
        И я нажал на курок.

        Лампы.
        Свет и зеркала. Зеркала и свет. И стекло.
        Вечность зеркально-стеклянных переплетений творила странные вещи с моим разумом. Надо мною склонились гигантские белые фигуры. Боги? Демиурги?
        — Ну вот и всё. Полежите пока на диване. Вам не нужно ходить.
        Зеркала и свет исчезли, сменившись зрелищем белой выщербленной стены. Боги — или демиурги? — донесли меня до блестящего тёмного дивана. «Кожаный», — мелькнула мысль где-то в подсознании.
        — Прополощите рот, — велела женщина в белом, протягивая чашку того же цвета.
        Я так и сделал.
        Воспоминания медленно стали возвращаться. Реальные, а не приснившиеся воспоминания.
        Я приехал в эту стоматологическую клинику, чтобы мне обновили раскрошившуюся пломбу. Ибо ходить с дуплом в зубе не особо приятно, а Кирилл, недавно устроившийся на работу к нам в офис, сказал, что знает относительно дешёвое заведение по оказанию такого рода услуг. Кирилл? Интересно, почему мне приснилось, будто он был моим лучшим другом, которому я даже словно бы собирался звонить перед самоубийством? Или это было ещё в предыдущем сновидении?
        Что ж, теперь можно понять причину дешевизны услуг этой клиники. Вероятно, их средство для общего наркоза содержит немалую толику LSD.
        Придя в себя и расплатившись с врачом, я вышел на улицу из клиники. Вышел — и шарахнулся от ярко-зелёного неба. Потом несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, успокаивая бешено колотящееся сердце.
        Всё правильно — это под наркозом мне почему-то пригрезилось, будто небо имеет другой цвет.
        В автобусе я сел на правое заднее сидение, обдумывая сложившуюся на работе ситуацию. То и дело в мысли мои влезало увиденное под наркозом сновидение. Оно контролировало мой ум, снова и снова заставляя задавать себе вопрос об осмысленности своей жизни. Что будет, если я приеду домой и снова достану пистолет? Вновь окажется, что это был сон?
        Ну да.
        Естественно: реальная жизнь — одна, а правдоподобных снов нам снится на её протяжении множество. Вероятность, что ты спишь, гораздо выше вероятности, что ты бодрствуешь.
        Шутки шутками, но...
        Тут мне показалось, что я случайно наткнулся на некую всеобъясняющую истину.
        Но чтобы подтвердить её — или опровергнуть — мне надо было приехать домой, достать из тумбочки пистолет и нажать на курок.

        В очередной раз выстрелом разнеся себе мозги, я зевнул. Это уже становилось утомительно. Оторвав голову от подушки, я кинул взгляд на настенные часы.
        Была половина шестого.
        «Это был сон?» — с иронией спросил я себя.
        Да, воспоминания о нём довольно быстро ускользали, становясь серыми и расплывчатыми. Но я ещё помнил, что точно так же было при каждом из предыдущих пробуждений. Интересно, сколько ещё самоубийств мне понадобится, чтобы поверить по-настоящему?
        Встав, я включил компьютер и сел за клавиатуру.
        Кровать застилать не стал — вряд ли она мне в этом мире пригодится. Но зато вполне можно поделиться с жителями этого мира некоторыми своими измышлениями.
        Первым делом я зашёл на сайт Фриберпедии — свободной сетевой энциклопедии. Её название отчего-то смутно удивило меня: вероятно, в одном из предыдущих посещённых мною миров она называлась иначе? К сожалению, эти воспоминания были уже мало доступны мне.
        Мне нужно было запечатлеть свои мысли в стабильной форме. И страница обсуждения статьи «Квантовое бессмертие» вполне подходила для этого.
        Потому что именно эта статья содержала в себе косвенное объяснение происходящего со мною — если договориться не считать это сном. К тому же, кажется, много миров тому назад, именно с этой статьи начались мои приключения?
        О чём говорит теория квантового бессмертия?
        О том, что, поскольку каждое событие допускает множественность исходов — и все они реализуются, если не в альтернативных мирах, то где-то в бесконечной Вселенной, — то даже в самой смертельной ситуации человек обречён выжить. И он неизбежно попадёт именно в этот вариант будущего — другие варианты для него существовать не будут. Это логично: кто из нас ощущает себя мёртвым на Марсе? Там, где его нет?
        Проблема в том, что никто точно не знает, чем обусловлено чувство непрерывности существования.
        Вернее, ясно, что памятью — но неясно, только ли ею? Мы даже не знаем, адекватно ли «чувство непрерывности существования» самой «непрерывности существования». Хотя создаётся впечатление, что в психическом мире «кажимость» и есть «суть», но так ли это?
        Лично для меня эта проблема решена.
        В тот момент, когда я нажимал на курок, я был внутренне идентичен бессчётному количеству разбросанных по Вселенной двойников — был всеми ими. Но если некоторые «из меня» переживали эту ситуацию наяву, то другим этот чувственный опыт лишь снился.
        Поэтому каждый раз, когда я нажимал на курок, всё это оказывалось сном. Выживали лишь «те я», для которых это действительно было сном — пусть ярким и правдоподобным.
        Сны часто отличаются от яви.
        Поэтому иногда, разнося себе мозг выстрелом, я просыпался в немного изменённом мире. Например, где небо было нездорово-синего цвета. Или где мебель в моей квартире стояла по-иному.
        Сны быстро забываются.
        Поэтому уже сейчас, покидая сайт Фриберпедии, я не вполне уверен, верна ли моя теория.
        Есть только один способ проверить. Достать из тумбочки пистолет и воспользоваться им по назначению. Хорошо всё-таки, что этот пистолет сопровождает меня в странствии по всем мирам.
        Кладя палец на спусковой крючок, я как всегда колеблюсь: а стоит ли? вдруг я ошибаюсь? Потом вспоминаю самый свежий слой «сновидений» — которые действительно в этом мире были лишь сновидениями. Предыдущие свои жизни. И успокаиваюсь.
        Если ты лузер — лузер ты везде. И всегда.
        Дело не во внешних условиях: даже проснувшись президентом Соединённых Штатов, я по-прежнему останусь самим собой.
        Если моя теория неверна, я всё равно ничего не теряю.

        Опыт кое-что дал.
        На этот раз, пробуждаясь в своей постели, я усилием воли удерживаю воспоминания «сна», одновременно не подпуская к себе базовую память носителя — память того, кем я «на самом деле» являюсь в этом мире.
        Зачем?
        Если я отчётливо вспомню, кто я здесь и сейчас, то мне опять придётся бороться с собою.
        Тем не менее из любопытства я осматриваюсь по сторонам, пытаясь чисто визуально понять, насколько эта моя жизнь похожа на предыдущую — или на предыдущие? По виду квартиры особых отличий не заметно. При этом в мой ум, против всех стараний, всё же просачивается часть воспоминаний: оказывается, на самом деле я — безработный. Более того, живущий в квартире своей любовницы фактически у неё на содержании.
        «Не "на самом деле". В этом мире», — укорачиваю я себя.
        Мой мутный взгляд останавливается на компьютере. Как и всё в этой квартире, компьютер принадлежал Жанне.
        Скольким мирам я уже поведал через Интернет истину о бессмертии? Стоит ли и в этом мире тоже повторить сей шаг?
        Нет. Пожалуй, нет.
        Тут меня пробирает холодный озноб: я ищу глазами тумбочку, но не могу её найти. «Какая тумбочка, идиот? — кричит сознание меня-здешнего. — Эту тумбочку давно выкинули на помойку, ты про неё забыл давно, а если бы не вчерашний психоделический сеанс с Коляном и последовавшие за этим чумовые сны, то даже и не вспомнил бы!»
        Я отгоняю эти мысли.
        Причинно-следственный закон никто не отменял — и, если я просыпаюсь в мире, где «прежнее было сном», то зачастую у сна оказывается вполне убедительное объяснение.
        Но где же пистолет — и есть ли он у меня в этом мире? Даже такую элементарщину приходится вспоминать с трудом — может быть, потому что слишком уж усердно я отгонял воспоминания. Или из-за моих наркотических опытов в этой жизни?
        Спокойно.
        Кажется, пистолет спрятан под подушками кресла в гостиной. Обойма лежит отдельно — чтобы случайно не выстрелил. Раньше он и впрямь лежал в ящике тумбочки, что и отразилось в сновидении.
        В сновидении...
        К счастью, Жанны нет дома. Я достаю пистолет и с щелчком загоняю туда обойму. При этом часть меня чувствует себя по-идиотски, бормоча что-то вроде: «Подумаешь, яркий трип. Ты что, не помнишь, какие раньше у тебя были чумовые глюки? И из-за этого стрелять в себя? Только потому что тебе под дозой привиделось что-то про череду миров и самоубийств?»
        Подумав, оставляю записку для Жанны — чтобы у неё не было проблем.

        В следующем мире я был пенсионером, живущим в середине XXI века.
        Кажется, это что-то новенькое — хотя трудно сказать наверняка. Память о предыдущих мирах расплывается и дробится. В каком из миров мне вообще впервые пришла в голову мысль о подобном бессмертии?
        Осознав свой возраст, я вначале подумал, что влип. Куда я денусь из режимного пансионата?
        И вправе ли?
        С другой стороны, если я это не сделаю — то скоро перестану ощущать себя как переселенец. Память о «причудливой цепочке сновидений» постепенно рассеется, и в итоге я останусь лишь ворчливым вонючим стариком, изредка видящим яркие грёзы на тему юности.
        Не помню точно, как мне удалось смыться оттуда. Кажется, приняв смертельную дозу лекарства, насчёт действия которого я заранее осведомился в Либертинфо — свободной сетевой энциклопедии. Помню, что перед этим я мысленно сосредоточился на событиях предыдущего мира — чтобы увеличить для себя вероятность вернуться на ту цепь миров, где у меня хотя бы есть пистолет под рукой.

        В следующем мире я чуть не перестал существовать, чуть не рассеялся в дым, моё существование чуть не прервалось.
        Оказалось, что вся эта причудливая череда событий успела присниться мне — водителю автобуса — буквально за считанные секунды, когда я задремал за рулём.
        Первый рейс.
        Поездка по длинной многокилометровой дороге, где почти нет машин.
        Плюс моё невыспавшееся состояние.
        Чего вы хотите?
        В результате, когда я очнулся от фантастических грёз и сообразил, что нахожусь за рулём, воспоминания о «грёзах» чуть не вылетели из моей головы. Не знаю, каким чудом мне удалось удержать их.
        Хотя, наверное, я зря испугался. Если считать личность и память чётко сцепленными, то, потеряв память, «прежний я» погиб бы — и вновь бы проснулся в одном из миров.
        Сначала у меня возникло искушение направить автобус с моста в пропасть, но я решил не вмешивать в свои опыты пассажиров.

        Я начал входить в азарт.
        Миры вокруг меня мелькали, как шарики в «Спортлото». Кстати, «Спортлото» — это слово из какого мира?

        — Вы уволены, Виктор.
        — Правда? — искренне удивился я, отклеив лицо от клавиатуры. Вероятно, в моём голосе прозвучала неуместная радость, поскольку шеф отступил на два шага.
        — Виктор, — начал он на полтона ниже, — я спокойно относился к вашему поведению, когда вы пользовались Интернетом во внеслужебных целях за счёт фирмы. Я неоднократно прощал вам погрешности в работе. Но сейчас вы перешли все границы допустимого.
        — Николай Николаевич, — вдохновенно начал я, — вам никто никогда не говорил, что вы сатрап и деспот?
        — Позвольте...
        — Нет, это вы соизвольте выслушать меня до конца. Вы сатрап и деспот, что является не субъективным оценочным суждением, а объективным эмпирическим фактом. Вы спрашиваете, как я могу доказать это? Элементарно, Уотсон.
        Я вытащил из ящика своего стола пистолет. Так уж получилось, что в этом мире я держал его при себе даже на работе.
        Шеф вздрогнул.
        — Вы думаете, я собираюсь вас убить, Николай Николаевич? — печально спросил я. — Отнюдь. Помимо того, что это аморально и незаконно, таким путём я бы не достиг доказательства провозглашаемой мною истины. Истина эта заключается в том, что вы сатрап и деспот, и вы в этом сейчас убедитесь.
        С этими словами я приставил ствол пистолета к своему виску.
        — Как назвать начальника, подчинённый которого кончает с собою прямо на рабочем месте? — риторически вопросил я. — Только сатрапом и деспотом.
        — Вы... вы... — шеф побагровел, не зная, что сказать. — Клюкин, прекратите идиотничать!
        — Сейчас прекращу, — послушно ответил я.
        И нажал на спусковой крючок. Тот не пошевельнулся; я забыл перевести предохранитель.
        Пришлось исправить эту оплошность.
        — Ариведерчи, — откланялся я.
        Глаза шефа округлились. Только тут, по-моему, он поверил, что я действую всерьёз.
        — Постойте, Виктор, вы не можете... это же... это... это же грех!
        — А я атеист, — ответил я, нажимая на курок.

        Несколько секунд я наблюдал за тем, как мои мозги стекают по стенке офиса, видел оцепеневшую фигуру шефа, слышал шум вентиляторов. Потом встряхнулся: каким образом я всё это слышу? Я же мёртв — мёртв здесь, а значит, должен проснуться в некоем другом мире — где всё это было сном. Почему я ещё здесь?
        — Пройдёмте, Виктор Романович, — раздалось за моей спиной.
        Оглянувшись, я вместо стены помещения увидел густую черноту, простирающуюся в бесконечность. Кажется, где-то вдали в этой черноте брезжил слабый свет — или отблески алого пламени?
        На границе, разделяющей привычный офис и непостижимую черноту, стоял человек в чёрном костюме. Стоял и печально улыбался, глядя на меня.
        — Кто вы?
        Вместо ответа он приподнял руку, привлекая внимание к своей голове. Только тут я заметил два костяных выроста на его черепе.
        — Вы хотите сказать...
        Он кивнул. Меня охватила злость.
        — Но это же полная чушь! Ветхий завет, Новый завет, Бог, дьявол, рай и ад, грех и свобода воли — всё это совершеннейшая чепуха!
        — Я бы выразился чуть иначе, — слегка улыбнулся он. — Всё перечисленное вами является маловероятным сочетанием обстоятельств. Маловероятным, но возможным.
        От понимания его слов у меня перехватило дыхание. Хотя дышал ли я перед этим?
        — Согласитесь, — мягко добавил он, — было логически неизбежным, что, непрерывно убивая себя в мирах, где нет загробной жизни, рано или поздно вы проснётесь в мире, где загробная жизнь реально есть. А вместе с ней — Бог, рай и ад, вечные муки и высшая справедливость... Вероятность истинности лишь части мифа по ряду причин ниже вероятности верности мифа целиком.
        — И что теперь? — сбивающимся голосом спросил я.
        — Теперь? — сочувствующе переспросил он. — Теперь вам придётся нести причитающуюся кару. Впрочем...
        — Что? — вскинул голову я.
        — Если вас это утешит, могу сообщить, что кару за предыдущие самоубийства нести не придётся. Ведь в некотором роде их совершили не вы.
        Резко запрокинув голову, незнакомец расхохотался. Хохот его отдавался всё глубже, глубже и глубже по мере нашего продвижения в бесконечную черноту.