Если нас послали в эту жизнь

      Отчаяние не должно побеждать...

      Она младше меня на несколько лет. Её отец воспитывал меня с одного года моей жизни - родного уже не было в живых, и поэтому отцом всегда считала и помнила только одного.
Мы с сестрой были совершенно разные по характеру и по внешности, что чувствуется и сейчас. Но я её любила очень сильно, до исступления, до ревности к другим детям, когда она была маленькая. Потом чувства выровнялись,  стали более тёплыми и взаимными. Уже в одном из старших классов, я, в поисках нужных тетрадей, наткнулась на её записи, что-то вроде дневника, откуда на первой же развёрнутой странице,  узнала, что она достаточно высоко меня ценила, даже гордилась тем, что я её сестра и во многом пыталась мне подражать в школьные годы. Дневник я сразу же закрыла, что бы не увлечься естественным любопытством. Это у нас в доме считалось и считается если  не преступлением, то неприличным поступком – точно. И моя дочь тоже свято соблюдает это теперь.

      Сестра была всегда гордостью  и живой легендой нашей школы. Четвёрок она не имела. Да, пожалуй, и не знала, что бывают и такие оценки. Уроки она делала легко, на скорости, играючи. Могла на уроке нового учебного материала поправить ошибку учителя. Директор не уставал восхвалять её  на школьных собраниях и на всех мероприятиях любил говорить, что мою сестру надо бы ставить вместо букета цветов, как украшение школы и прочее в том же духе.

      Я не была  такой успешной ученицей, хотя читала задолго до первого класса. А в первом классе на   уроках держала на коленях и тайком читала книги такие, как: «Робинзон Крузо», «Тиль Уленшпигель», «Ричард - львиное сердце», и книги о художниках. Любила только математику, особенно геометрию (уж там я беспредельничала в поисках способов пространственных графических отображений действительности). Очень мне это пригодилось в ВУЗе в начертательной геометрии, в живописи и во многом другом. В старших классах увлеклась химией, которая  обозначила мой первый ВУЗ.  Но это потом. В школе я даже рисование не любила  за примитивность и нудность обучения. Получала пятёрки, думаю, не заслуженно, т.к. выполняла зарисовки  быстро и небрежно. Просто учитель рисования , он же директор где-то до седьмого моего класса, много картин писал на заказ. Я одна таскалась за ним хвостиком и делала свои наброски, обучаясь у него. Вслух он не произносил ни слова в такие часы, а только изредка бросал взгляды на мои рисунки.
Вообще в школе учителя относились ко мне терпимо, хотя всё время находили за что укорять и воспитывать. Отличалась я там  своеволием, упрямством, требованием честности и справедливости. Находила единомышленников среди мальчишек и девчонок и создавала:  то какой-нибудь штаб секретный, без права допуска взрослых (ну очень доставали нравоучениями!), то придумывала тайную помощь бедным и одиноким, то ещё что-то такое, за что прилетало со всех сторон. Начинали вызывать в учительский и школьный совет, что бы вовремя поправить мой образ жизни. Что-то я там не так к стране относилась, если нашла в ней бедных и заброшенных государством. Штаб вообще разгромили, приписав это чуть ли не к антигосударственному заговору.
       Это было в пятом классе, когда маме пригрозили, что если не угомонюсь, то вылечу из школы. Моя добрая умная мама знала больше других. Я рассказывала ей всё, что меня возмущало, что хотела бы создать или изменить в жизни. Ей было совсем не просто посоветовать мне не дразнить серьёзных и ответственных людей.
Я переключилась на обучение и шитьё модельной подростковой одежды, и уже  с шестого класса форсила в элегантных платьях и костюмчиках. Помогала кроить и шить подружкам. Что было неблагодарным занятием, т.к. они непременно хотели иметь всё в точности как у меня.
 
Ещё раньше, в классе первом, меня обучила ажурному плетению, вязанию крючком и на спицах одна старенькая бабушка с соседней улицы. Исключительно по моей инициативе. В то время, когда все носились после уроков по улицам, я терпеливо вывязывала сложные узоры.  Детские пальцы были ещё очень ранимы и подолгу не заживали после неумелых манипуляций с острыми иглами и крючками. Очень благодарна этой старушке с изуродованными подагрой пальцами, терпеливо учившей меня несколько месяцев.

      С друзьями всегда везло. Мне верили и девчонки и мальчишки. В играх спорили за право быть со мной в одной команде. Я отмечала это, но, по-детски, не придавала этому особого значения. Там у меня были действительно настоящие друзья и подруги. А самоотверженные мальчики были настоящими рыцарями, и всегда стелили курточки свои для нас, девочек, на наших посиделках.

Когда я была в старших классах (с восьмого класса), то начала понимать, что очень привлекательна внешне. И, видимо, что-то притягивающее было в моём независимом поведении, в иронии, в чувстве юмора... Лучшие мальчики из нашего класса и школы, по очереди признавались мне в любви. Потом начали признаваться молодые учителя. Классный наш – физик, потерял голову совершенно откровенно. Он оставлял меня после уроков  по пустякам и, сидя рядом, мучительно краснел, когда случайно(?) касался пальцев моих рук.
Всё это меня  не забавляло, а утомляло и я начинала  убегать после уроков. Учителя наблюдали эту картину раздражавшись на него  вначале, а потом даже начали требовать от меня  (особенно на выпускном), что бы не избегала его, хотя бы напоследок. Сейчас только понимаю, что был он красив и интересен. Но тогда он меня мучил своей любовью.

Моя сестра, кроме того, что была большой умницей, тоже была интересной внешне, только по другому. Меньше нежности было, что-ли... Была  капитаном школьной футбольной команды из-за властного характера и знания толка в этой игре. Мальчишки увивались около неё с просьбами принять в команду, или дать сыграть другую роль в команде.
Она была тоже авторитетом, но более жёсткой по отношению к другим.
        В семье, я была очень ласковой с мамой и с отцом. Если надо было о чём-то попросить отца, то двух мнений не могло быть,- шла к нему я,  обнимая его и балуясь словами: «Папочка, миленький, ты у меня самый, самый, я тебя так люблю!» Вопрос всегда был решён и с деньгами, и с разрешениями. Самое главное, что я его никогда не обманывала. Любила, прощала его наказания, скучала по нему. Сестра относилась к нему более прохладно, часто игнорировала, как многие любимые маленькие дети. Любил он её сильно, много позволял и никогда не наказывал. Мама её тоже очень любила. Почему до сих пор сестра  считает, что сильней всех мама меня любила? – Потому что я очень много маме доверяла, сильно жалела её, понимала. Читала ей свои стихи, многие из которых посвящала ей. Она неизвестно откуда доставала мне книги о художниках, об искусстве, о композиторах, о балете (моя страсть, моя любовь). Не жалела денег мне на масляные художественные краски, на хорошие кисти. И, почему-то, очень жалела меня, и беспокоилась за моё будущее. А я одевала дома воздушные одежды и танцевала  под музыку Штрауса,  веселила домашних и радовалась жизни…

        Мама оставила нас  рано. Она была молодой, быстрой, энергичной. К ней постоянно приходили девчонки и женщины со своими проблемами, и я видела, как она по-доброму относилась к их проблемам, уважала эти проблемы (казалось бы, пустяковые), давала советы, и всегда потом оставалась для  этих людей другом.
И была очень мужественной. Её глаза  выболели до невероятной синевы. Синь радужных оболочек на фоне чистейших белоснежных белков глаз... (Теперь только понимаю, что  в диагнозе была ошибка).
Испытывая нечеловеческие страдания, она боялась нас испугать стоном и терпела до последнего. Иногда тихо просила вызвать медсестру, что бы та сделала  обезбаливающий укол.
        Она умерла в сознании, у меня на руках, когда я её приподнимала, чтобы ей было легче  дышать. Я  прижимала её к себе до конца и поэтому помню её состояние, до последней минуты, до последнего вздоха...
Последние её слова были: "Доченьки мои..."
И  остались мы с сестрой сиротами, потому, что отец пал духом, отчаялся, слёг впервые в жизни, и из сурового, но полного жизни мужчины, превратился в глубокого старика. Очень тосковал по маме, плакал как ребёнок, закрыв ладонями лицо. Это было невозможно видеть. 
К жизни он больше не проявил интереса и через четыре года  его тоже не стало.

Баловницы жизни, любимые близкими, родными, в один миг, после смерти мамы, мы стали несчастными и одинокими девочками.
И, одни на всём этом свете, две родные души, мы с необычайной нежностью стали относиться друг к другу. Я спасала сестру, когда её жизни грозила опасность, она  выручала меня, когда я отчаивалась и не могла жить. Мы дали друг другу недостающее в каждой. Она стала очень ласковой, нежной и трогательной. Живём в одном городе (я их переманила), часто встречаемся, и ежедневно, по сотовому, доверительно беседуем на волнующие нас темы.
С мужем она живёт сейчас спокойно, хотя ей не очень повезло с ним. Если чего-то добился, (а добился немалого в воинской карьере), то только благодаря ей, и больше никому. Может и любовь сумели сохранить, - не знаю.
А мне, к сожалению, всегда везло только в любви. Жизнь не заладилась.
Ещё в юности погиб мой верный любящий друг, вместе с другими, такими же ребятами (несчастный случай).
Отец моей дочери, любивший и боготворивший меня, не устоял перед любовью другой женщины, а когда я уехала от него, женился через несколько лет совсем  не на ней. Неделю назад позвонил его сын и жена (уже вдова). Они сообщили что его больше нет. С неизлечимой болезнью боролся до конца. Очень хотел жить.
Не ожидала, что так тяжело перенесу его уход из жизни...

Когда-то пыталась ещё поверить в счастье, даже успела порадоваться. Но... - несчастный случай. Тоже похоронила. Ему не было тридцати.
        Сердце не может столько потерь переносить. Кровоточит... Больно...

Поговорили мы с сестрой вчера по сотовому, потом, встретившись, долго сидели за чаем (водку не пьём – не переносим, но первоклассное вино не отвергаем), обнялись с ней, и решили, что будем жить. В очередной раз.  Мы не одни на этой земле.
Бывает много хуже в судьбе других, но живут и желают быть.

        Нас послали в эту жизнь, значит надо продержаться в ней до последнего вздоха, как говорил, когда-то, очень хороший человек - мой Саша (теперь, вспоминая его с дочерью, говорим - "наш Саша"), и что значат все передряги и неурядицы против всей жизни!..

Грешно отчаиваться, когда ты ещё имеешь возможность радоваться каждому новому дню.
Мы тоже умрём, но это не должно означать завершение жизни и для наших близких.

        Так что, - будем жить!