Сказка в рассрочку. гл1. раздел 6. со мною что-то

РАЗДЕЛ 6. СО МНОЮ ЧТО-ТО ПРОИСХОДИТ.

  Я с изумлением обнаружил однажды, что как-то перестал стареть. Было мне, как будто бы, все время под сорок, а должно бы стукнуть, по идее, лет сто двадцать, или сто двадцать пять. Мои знакомые ветшали, дряхлели, исчезали с исторической сцены, а мне было хоть бы что. Организм словно заморозился, законсервировался, как какая-нибудь мумия египетского фараона. По возрасту меня перестали брать даже в пращники, но я-то не чувствовал груза своих лет. Временами этот маловразумительный “дар божий” начинал раздражать: что толку в собственном бессмертии, когда исчезают все, к кому успел привязаться, а то и вовсе полюбить! Я ничего не мог понять: видом не взял, на богов-олимпийцев совсем не походил, на титанов – тем более. Ничего из примет бессмертных существ и сущностей. А вдруг в мое тщедушное тело вселился какой-нибудь демон, эдакий дэв или Иблис? Страшно и подумать, хотя это бы все разом объяснило. Нет уж, поищем пока секрет остановки процесса старения моего организма в чем-нибудь другом! В зеркало смотреть было бесполезно. Представлял собой ваш покорный слуга неинтересное зрелище – росту среднего, телосложение склонное к тучности, физиономия без особых примет. Таких, как сказал в 19 веке писатель-сатирик Аверченко, даже в критики не берут. Дьявол внутри также никак себя не проявлял. Ничего сверхъестественного со мною не происходило, и сам я при всем желании не мог сотворить не то, что чуда, даже маленького фокуса. Так в чем же дело, черт побери?!
 Я стал задумываться, а это при определенных обстоятельств может до добра не довести. Вот и на этот раз. Сколько автор этих строк ни думал, а толку не было, как не было.
- Может быть, по ошибке какой-нибудь амброзии где-то выпил? -  мелькала сумасшедшая мысль. – Скажем, замаскированного под вино нектара. Чудеса ведь в мире должны иметь место, так почему  бы им не случиться и со мной? Надо бы проверить! А вдруг этот чудодейственный напиток как-нибудь обнаружится сам собой – путем его поиска методом проб и ошибок?
  И стал я пробовать и ошибаться. Начав, как обычно, с “Фалернского”, перепробовал все хмельные напитки, какие только производились тогда в пределах нашей гигантской империи.
- Что-то не разобрал, - бормотал я после амфоры-другой очередной пробы, - ну-ка, повторите…
  Наивные кабатчики долго верили тому, что на их глазах проводится великий эксперимент – поиск напитка бессмертия. Лет десять пользовался я их доверием и кредитом, а затем наступил крах. Зашел я как-то в харчевню “Сатурн сердится”, и заказал, как всегда, пинту “Велирнетского”.
- А платить кто будет, Парамоша? – неожиданно резко прохрипел старый хозяин заведения. – Ты уже напил-наел на сорок семь тысяч сестерциев, сын блудницы! Если послезавтра не вернешь долг – пеняй на себя!
   И меня пинком выставили на промозглый январский ветер. В соседней харчевне сцена повторилась, только на прощание наградили меня уже не обычным “лещом”, а хорошей затрещиной, и срок был назван более сжатый – сутки. После двенадцатого подзатыльника я, наконец, сообразил, что пора бы и покинуть Вечный Город. И тут меня еще и осенило: если сумею скрыться лет эдак на пятьдесят, то по возвращению вряд ли застану своих кредиторов в списке живущих. Есть в бессмертии и хорошие стороны – так почему бы не научиться ими пользоваться?  Это была блестящая идея! К сожалению, за последние два-три года кабатчики словно забыли понятие “обслуживание в кредит”. Наличные, и только наличные!        Тут, вспомнив о своей грамотности, стал я подрабатывать уроками ораторского искусства. Знатные патриции, естественно, не толпились в моей приемной, а вот от варваров-вольноотпущенников и гладиаторов просто отбою не было. Среди моих учеников заметно выделялся здоровенный германец Одоакр с кулаками размерами с  голову сенатора. Он выиграл уже девяносто боев на арене, и ожидал своего скорого освобождения. На ломаной латыни гладиатор поведал мне свою печальную историю.
- Дело было так, Парамоша, - волнуясь, хрипел Одоакр, - собрались мы как-то за кружкой доброго эля у старины Ганса Дитриха. И, как всегда, разговор пошел о справедливости.
- Что себе позволяют эти бестии римляне! – кричал  рыжий Теодорих, - сколько мы их не бьем, а они все так и норовят совершить набег на наш мирный фатерлянд, уводя в рабство наших прекрасных Брунгильд и Гертруд, наших коней и домашний скот! А о золоте вообще не хочу говорить! Что за меркантильный народ! Мы тут трудимся, как волы, выращиваем виноград, репу и пшеницу, кормим скот, и только стали жить чуть-чуть получше – бах! – случается визит нежелательных гостей в количестве двух-трех легионов!
- Доколе мы все это будем терпеть, геноссе? – эхом вторил ему белобрысый Гензерих, - не пора ли, как говорится, взяться за мечи, а?
  Поговорили мы еще час-другой, и пришли к выводу: дальше и больше терпеть это безобразие нет никаких сил. Пора восстанавливать справедливость, черт бы ее побрал! И вынесли резолюцию: надо собирать ополчение. Квады мы или не квады? Маркоманны или нет?
Встал герр Ганс и торжественно провозгласил:
-  Рассылаем гонцов в земли готов и вандалов! Сбор ополчения в низовьях Рейна в середине лета! Опоздавших, согласно старому доброму обычаю галлов, на кол!
Так было принято очередное историческое решение о походе германской объединенной дружины на Вечный город. Собралось нас тогда почти сто тысяч душ – все больше здоровенные белобрысые парни, косая сажень в плечах, волосатые ручища, ноги шерстью заросли! Выбрали командиров, преимущественно из вождей и их родственников, и двинулись к Виндобонне. Дунай переправились благополучно, темной ночью, и внезапно всей толпой объявились под стенами крепости. Ну, думали, сейчас мы их, голубчиков! Да не на тех напали… римляне за много лет борьбы с воинственными соседями кое-чему научились. Думали, мы их окружили, а оказалось – как раз наоборот. Мы взяли город в кольцо, все наши неуклюжие попытки ворваться на стены пресекались со всей решительностью, а вокруг нас подоспевшие дунайские и рейнские легионы уже успели соорудить вал и частокол. Когда хватились, – было поздно. Кинулись мы, было, на прорыв, - да какое там! Почти половину своих потеряли, а вражеских укреплений прорвать так и не удалось. Да еще в тыл из города кавалерия ударила! Вместо победоносного похода получился срам. Метались мы внутри двойного кольца, как волки вдоль линии флажков, и теряли ежедневно по две-три тысячи. Нас непрерывно обстреливали пращники, лучники, да и от катапульт с баллистами и скорпионами порядочно перепало… последнее, что помню – невзрачный пращник,  метающий булыжник в мою голову! Кстати… как же ты на него похож-то!
 Я тут же “изменил внешность”: сдвинул брови, сузил глаза, надул щеки, сообразив, что, по-видимому, именно при описываемых обстоятельствах  и произошла наша первая встреча. Даже припомнил: да, угодил камнем в лоб какому-то германцу, и именно под Виндобонной!
- Так вот, - продолжал гладиатор, - очнулся в плену, связанный, как овца. Стоят надо мной три легионера, и один из них спрашивает:
- Выбирай, что тебе по душе – распятие, свинцовый рудник, или в гладиаторы?
Висеть на кресте, признаться, не хотелось, таскать ядовитые камни – тоже, и выбрал я тогда тернистую тропу бойца на потеху заевшейся римской публике. Благодаря силе и ловкости, а также некоторым навыкам фехтования, продержался на арене уже  девяноста боев, так что осталось еще выдержать десять! Выпьем же за десяток грядущих побед, Парамоша! Я угощаю!
 Мы сдвинули кубки и я пожелал Одоакру побить всех врагов.
 Откуда у него было столько денег - я так и не узнал; вероятно, германец подрабатывал в охране какого-нибудь патриция. Теперь это и не важно, суть в другом. Стал я, грешным делом, у него просить взаймы. Меня не оставляла тайная надежда найти, наконец, этот волшебный напиток, который мне, видимо, удалось вкусить, пусть и по ошибке. С удвоенной энергией принялся автор этих строк уничтожать содержимое винных погребов Вечного Города. Хоть и брал я понемногу, но двадцать пять сестерциев был Одоакру должен, когда случилось это трагическое происшествие.
 Он погиб на моих глазах по вине идиота - ланисты. Хозяин Одоакра, ничтоже сумняше, выставил беднягу одного против десяти фракийцев! И, конечно же, кто-то из них не преминул ткнуть его в спину гладиусом, то есть, мечом. Мой друг проявил чудеса храбрости и упорства, и, будучи смертельно раненым, все-таки уложил трех фракийцев, но на этом его силы иссякли.
  В первую минуту я вздохнул с облегчением, - слава богу, не надо долг отдавать. Затем до меня вдруг дошло: а как же дальше жить-то? Опять без друга?! И тут еще вспомнилось, что друзьям долги отдавать все-таки надо. А кому теперь-то?! Задачка!
 Я похолодел: она, действительно, оказалась неразрешимой. Во-первых, теперь некому отдавать, во-вторых, как всегда, нечем. Юпитер, просвети!
  Побежал я в храм Юпитера-громовержца, грех свой отмаливать. Просил его, просил, но он, каналья, в лице старшего жреца, попросил меня либо пожертвовать на храм хотя бы курицу, либо проваливать ко всем чертям.
   Мне пришло в голову посетить Пантеон (храм всех богов): Юпитер, или еще кто-нибудь, простит, или, по крайней мере, подскажет, как  быть. Но до вожделенного собора дойти в этот день не удалось. На улице бушевали страсти. Толпа возбужденных граждан, размахивая лавровыми венками, что-то выкрикивала.
- Триумф Траяна! – вопили подвыпившие граждане. – Даков к Эребу!
 Так я стал свидетелем величайшего в истории античности триумфа, длившегося 123 дня. Да, император Траян отличился! Гениальный полководец и талантливый организатор, он сумел добиться невозможного – начиная от строительства грандиозного каменного моста через Дунай и заканчивая полным разгромом Дакии. На радостях победитель закатил пир на 50 миллионов персон, продолжавшийся четыре месяца. Ну, как же я мог не принять в нем участия?
  Когда все закончилось, мне отчетливо представилась сцена воздаяния. Сотни кредиторов уже готовили пыточный инструмент и, плотоядно ухмыляясь, надвигались на меня со всех сторон. Бежать, бежать!
  Я выскочил за городские ворота, и опрометью бросился  в сторону Фив. Надежда на личное бессмертие вновь перекрыла страх перед неотвратимым возмездием. Здравствуй, Греция! Кто там меня знает, в конце концов? Ищите же своего должника, римские кабатчики!
 Но в дороге  со мной вновь случился приступ раскаяния.
 - Как же это так, Господи, - рыдал я в стог сена, послуживший мне приютом, - где же справедливость? Неужели это проклятый четвертак, жалкие двадцать пять сестерциев, так и будут висеть над моей совестью дамокловым мечом? Ведь некому же возвращать долги, некому! Воскресни же, геноссе Одоакр!
 Но небеса зловеще молчали. Или все-таки не молчали? Со мною определенно что-то происходило. В голове шумело, в душе кипели страсти, и вообще  начало прорастать понимание всего сущего. Но, как говорится, не все и не сразу.