Ушедшие в Никуда

- Береги себя, не лезь под пули, они дураков любят…
Мать всхлипывала и причитала. Боков затягивал рюкзак.
Сейчас подъедет дежурная машина. Об этом предупреждал капитан. Он за ним приедет специально, потому что Бокову цены нет. Хороший он подрывник.
Вскоре засигналила полуторка.
Иван выглянул в окно. Мать бросилась к сыну. Она была на голову ниже, и запах ее волос напомнил ему детство. Однажды у мамы заболела голова, а Ваня не мог понять, как такая твердая голова, может болеть?
- Я пойду, мне надо…
- Вот я тебе заклинание положила в карман. Каждое утро читай. Это - материнский оберег.
- Хорошо. Я обязательно вернусь…
И он выскочил из дома.
Мать встала у окна. Силы изменяли ей, но держалась за створки ставень. Думала, один раз Бог миловал её Ивана, тогда только ранило его. Оттого и побывка, но и она закончилась.
Машина затарахтела и помчалась по булыжникам дороги.
И мать проводила её крестным знамением.
Капитан Воронов сидел вместе с шофером. Его плечо и часть головы Боков видел, оборачиваясь, в заднем оконце кабины. Сам Боков сначала держался за доску, положенную на деревянные скобы бортов, но девушку, которая сидела рядом, все время бросало в стороны. Она не выдержала и крикнула:
- Ну, хоть обними меня, так будет легче! И запомни, я - сержант Синицина! Татьяна!
Боков обнял ее. Другой рукой держался за деревянную доску, положенную на скобы бортов. Когда машину подбрасывало, Боков с сержантом Синицыной смеялись, на мгновение зависая над скамейкой и полом кузова.
За городом дорога пошла по песчанику. Молодые люди отодвинулись друг от друга. Тогда-то Иван и узнал, что Таня - радистка.
- А сколько тебе? – спросил Боков.
- 28 лет.
- Что? Да на вид совсем девчонка, - не поверил подрывник.
- И на какой там вид? – язвительно спросила Таня.
- Ну, лицо, тело …
- Все рассмотрел? А тебе сколько годков, парень?
- 23. А ты деревенская?
- Похожа?
- Да нет, уж на язык больно свободна. Замужем?
Таня не ответила, отвернулась. Ветер крутил выбившиеся из под пилотки русые «языки»  волос. Машина свернула с большака в сосновый лес.
- Убили? – как-то неловко спросил Иван.
Таня, не поворачиваясь к нему, кивнула головой.
Замолчал и Иван. Так, молчали до полной остановки машины.
Капитан Воронов выскочил из кузова:
- Эй, молодые, приехали.
Боков и Таня огляделись: несколько шалашей по краям огромной поляны, да пепелище от костра.
- Это аэродром, - сказала Таня. – Нас забрасывают в тыл.
- Познакомились? – спросил капитан.
Бойцы кивнули головой.
- Ты, Боков, иди, собери веток для костра, - приказал капитан, – а мы с Таней и водителем помаракуем насчет ужина.
Самолет прилетел после полуночи. Но никто не спал. Капитан ещё и ещё раз проверял, насколько его подчиненные поняли приказ.
- Вам бы поспать, ребята. Успеете: до Ровно лететь неблизко.
Так и получилось, под размеренный шум мотора они спали больше часа. Затем раздался тревожный звук готовности к прыжку, загорелась красная лампочка.
Капитан уже не улыбался:
- Рядовой Боков, получите приказ взорвать дамбу под Богдашевым.
Иван вытянулся в струнку.
Капитан обратился к женщине:
- Сержант Синицына, вам немедленно доложить об операции. Рацию утопите в непромокаемом мешке в Устье. По оставленному знаку партизаны заберут ее.
- Есть!
Капитан одобрительно кивнул головой и добавил мягким, почти просительным тоном:
- Сразу же уходите на восток. И помните: вы - семья, ищите родных. – Он посмотрел на свои часы. - Все, через минуту прыгаете.
Ночная мгла тотчас же обхватила их, а самолет почти мгновенно исчез из их поля зрения. Над ними еще был слышен рокот удаляющегося самолета.
Приземлились они удачно на небольшую поляну. Это было, действительно, чудо, что не повисли на деревьях и оказались в достаточно большом перелеске.
Парашюты зарыли под большим деревом – те почти провалились в глубокую нору у корней.
Когда вышли на берег реки, заметили привязанную лодку. Через десять минут были на другом берегу. И вовремя: на той стороне раздался лай овчарок. Послышались отрывистые команды на немецком языке.
Потом все стихло.
Наши бойцы вновь двинулись в путь и, когда начало светать, увидели небольшой дом с сильно прореженной изгородью.
Боков, как старший группы, решил идти в дом.
Залаяла собака, выскочив на дорогу между лесом и домом.
Путники остановились. Собака замолчала. Но стоило только им снова двинуться, как животное зарычало. Неожиданно на крыльце дома появилась женщина. Она подозвала путников.
В гостиной комнате было чисто, застлано половиками, но хозяйка попросила не снимать обувь.
- Мы ищем... - начал, было, Боков, но женщина остановила его взмахом руки.
- Поешьте. У меня пустые щи, но хлеба нет.
- У нас есть с собой, - сказала Таня.
Она вынула буханку.
- Еще есть тушёнка.
- Оставьте себе. Я не признаю консервы, - сказала женщина. – Ешьте, а потом вас надо будет спрятать. В лесу у меня есть погреб.
Весь день Таня и Иван пробыли в погребе. Здесь на широкой пустой полке для хранения картофеля молодые люди, прижавшись друг к другу, проспали часов шесть. Когда вышли, остановились, заглядевшись на полную луну.
Иван подошел к Тане и обнял со спины за плечи.
- Что ж ты раньше был робок? – прошептала женщина и развернулась к Ивану.
Они поцеловались, оглядываясь на лес.
- Ты еще малышок, - засмеялась женщина.
И они пошли на задание.
Плотина была взорвана и стоявшую внизу моточасть фашистов затопило. Тут и подоспели партизаны, громя врага.
А диверсанты уже шли на восток. Ночью делали привалы и целовались до одури. Готовы были идти хоть на край света, лишь бы быть вместе.
Радовались тем августовским трем дням, когда под солнцем было жарко, а ночи заставляли их прижиматься друг к другу. Три скирды помнили о двух молодых людях, три поляны в лесополосах приютили их во время скитаний. А они летели к фронтовой линии на крыльях любви, хотя уже не было еды и у Тани от слабости кружилась голова.
Вечером четвертого дня вышли к передовым позициям Красной Армии. Уже легкий ветерок доносил русскую речь - и крики, и пенье под баян.
Выстрелов почти не было ни с той, ни с другой стороны, словно это было какое-то Великое Перемирие.
Наконец показались наши окопы. Боков взял на руки ослабевшую Таню и пошел в полный рост,  чтобы их заметили.
Их увидели, и тотчас же кто-то крикнул:
- Не ходите, там мины!
И взрывник Ваня успел заметить, как его нога коснулась черной «шляпки» противотанковой T.Mi. 42. Он знал, что ее немцы звали «грибом». Что она не страшна, если осторожно снять ногу…
Однако с немецкой стороны пуля снайпера тихо толкнула Бокова с его ношей вперед…
Взрыв был сильным. И в этой смеси огня, неожиданного вакуума, исчезнувшие живые тела объединила яркая, как божественный свет, мысль: «Мы вместе. Мы навсегда вместе!»
Но этот всплеск радости погас раньше, чем звук взрыва дошел до наших солдат в окопах.