Шанс

Все считали Артура гениальным писателем. Им восхищались, даже преклонялись перед ним, и каждый, кто хоть однажды сталкивался c его произведениями (а таковыми в Лондоне были почти все, не считая малолетних ребятишек), жаждал его дружбы. Критики прочили Артуру великое будущее, а поскольку Артур был еще молод, в этом не сомневался никто. Да это великое будущее, по мнению Лондона (да что греха таить, и всей Англии), наступило уже сегодня.

Однако сам Артур не разделял мнения окружающих – близких и не очень, критиков и друзей – и полагал, что самое гениальное произведение, для написания которого он послан в этот мир, им еще не рождено. Он писал, писал и писал, его с удовольствием печатали, но все это, по его мнению, было не то. Конечная цель – рождение шедевра, – к которой он так стремился, еще не была достигнута.

Надо сказать, что, несмотря на свою популярность, Артур был замкнутым молодым человеком. Он не посещал публичных мероприятий, редко встречался с друзьями и все чаще проводил время дома, в своем любимом кабинете. Он жил один, жены или невесты у него не было, да он и не стремился устроить свое семейное счастье. По правде говоря, ему было не до этих «жизненных мелочей», как он называл их в минуты редких разговоров с редкими друзьями. Артуру было некогда. Он творил.

Будучи известным и популярным, Артур, как ни странно, не был заносчивым или горделивым и нес свой «тяжкий крест творчества», не стараясь лишний раз выделиться и попетушиться, но и не разгибая трудолюбивой спины. Он шел к цели.

В таких «трудах праведных» и творческих заботах, вдали от публичной жизни и людей шли дни, недели и месяцы жизни Артура. Проходили годы. А «то самое произведение» все так и не являлось на свет. Все изданные произведения Артура так же, как и несколько лет назад, пользовались популярностью, его все так же любили, и люди все так же хотели быть ближе к своему герою. Однако жизнь самого Артура никак не поддавалась влиянию этой внешней суеты, он продолжал вести почти аскетический образ жизни, и все, что происходило вокруг, его по-прежнему не очень интересовало. И даже странность того факта, что «по-настоящему гениальное» никак не проявляло себя, не смущала еще молодого человека и не сбивала его с «истинного пути».

Но как это обычно и случается с человеком, в один далеко не прекрасный день наш герой понял, что уже совсем не молод, что жизнь, как говорят поэты, катится к своему закату, а жены и ребятишек – такого важного семейного капитала – так и не удалось нажить. Но не это тяготило Артура. Самым страшным в этом предзакатном состоянии его существования было то, что ему так и не удалось написать его, Великое и Гениальное произведение.

Однако годы творческих мучений и ожидания стали давать свое, и Артур впал в то непонятное состояние, которые особо чувствительные натуры обычно называют упадок душевных сил. Артур перестал совсем выходить из дома и общаться с теми друзьями, которые еще оставались после всех жизненных потерь и расставаний. Но самым странным было то, что Артур перестал писать. Он шатался по своему огромному пустому дому с задумчивым видом, в старом халате, в полном одиночестве, что-то бормоча себе под нос, будто пытаясь вспомнить что-то очень и очень важное. Единственным человеком, кто мог видеть постаревшего писателя в тот момент, была его пожилая служанка, которая несла верную службу своему хозяину уже долгие годы. Иногда ей казалось, что Артур если не сошел с ума, то уже очень близок к этому. Она рассказывала старому другу бакалейщику, что ее хозяин в последнее время ведет себя очень странно, не отзывается на свое имя, а иногда даже не узнает ее лица…

Зима сменялась летом, лето опять занимало место зимы… Артур все больше погружался в какой-то особый, никому не понятный, свой собственный мир. Вскоре он перестал ходить и по дому, заперся в своем кабинете и выходил оттуда, только чтобы поужинать да принять ванну. Верной служанке Артур запретил появляться в его комнате (как она потом говорила, он выгнал ее со свирепым и «нечеловеческим» криком, когда она попыталась войти, чтобы подать завтрак), поэтому кабинет оставался неубранным, и что творилось в его стенах, было никому не известно. Так тянулись долгие тихие месяцы, пока однажды…


Сияло раннее весеннее утро, в саду весело чирикали птицы, воздух наполнялся оживающими ароматами весны. На фоне этого радостного кипения дом к тому времени всеми позабытого Артура казался особенно пустым и безлюдным. В нем стояла странная мучительная тишина, словно все вокруг никак не хотело просыпаться от поглотившего всех обитателей дома долгого летаргического сна. Но вдруг дверь в спальню Артура резко распахнулась, и оттуда с криками невероятной и никем не ожидаемой радости выбежал человек, потрясая у себя над головой толстой пачкой листов исписанной бумаги. В обросшем, бородатом, взлохмаченном человеке, покрытом морщинами, в этом старческом голосе, породившем крик восторга, было трудно узнать молодого красавца, которого когда-то любила вся Англия. Но это был он. Это был Артур.

Оно родилось! Невероятными мучениями, озарениями и всплесками, веснами и зимами, приступами отчаяния и приливами радости, Великое Произведение материализовалось из высших сфер сознания гения. Артур ликовал! Он выполнил свою миссию, ради которой родился на этот свет, он написал, он создал, он сделал то, к чему шел все эти долгие годы. Значит, не зря, не зря он пожертвовал всем, своей жизнью простого человека, семейным счастьем и другими земными радостями, а ведь мысли о бессмысленности всех его трудов стали закрадываться к нему в голову в последнее время, когда муза гения отказывалась посетить его. Но он верил, он работал, он ждал – и она появилась.

Артур был счастлив. Жизненные силы возвратились к нему, энергия захватила и наполнила его уже немолодое тело. И он побежал навстречу судьбе, навстречу столько лет ожидаемому Настоящему Счастью.

Наспех одевшись и расчесав свои седые волосы, Артур кинулся к издателю. Он не шел, он даже не бежал, он летел на крыльях своей новой молодости и нового воодушевления. Он знал, что вот теперь-то уж совершенно точно он займет место в ряду самых гениальных писателей своего (и не только!) времени и почитание его гения будет безгранично!

Каковы же были ужас и удивление Артура, когда после бурной и радостной встречи с издателем, после дружеских рукопожатий и объятий, а далее после ожидания, пока редактор, с жаром принявший рукопись «своего любимого автора», прочтет написанное, Артур услышал, что его произведение… «что-то не то»!

Недоумение редактора читалось на его лице и во время неловкой паузы перед вынесением жестокого приговора, и во время его оглашения, и после, когда Артур, только что радостно сиявший, в гневе выхватил драгоценную рукопись из рук этого «недоумка» и стремительно вылетел за дверь…

«Этого просто не может быть! Он ничего не понимает в настоящем искусстве! Просто профан!» – проносились мысли в голове Артура. Он мчался по улицам Лондона, разъяренный и потерянный, в гневе и ужасе, потерпевший поражение, но пока не проигравший войну. Были и еще издатели, которые, он был просто уверен, разорвут друг друга на части, лишь бы обладать рукописью самого гениального произведения в мире!

Но все оказалось не так. Ужасная картина, ужаснее которой для Артура не было ничего на свете, повторялась снова и снова. Все его знакомые и незнакомые издатели, все те, кто мог разглядеть гениальность, а потом и те, кто мог Артуру «помочь», после прочтения рукописи только недоуменно смотрели на него как на какого-то сумасшедшего старика, который некогда был удивительным писателем, а теперь просто решил если не посмеяться над ними, то уж разыграть – это точно. Все, словно один, только пожимали плечами и тяжело вздыхали, будто какая-то утрата постигала их после соприкосновения с тем прекрасным, что нес Артур…

Поверженный и обреченный, он шел по набережной Темзы. Больше некуда было обращаться, не было двери, в которую можно было бы постучать. Все эти «молодые глупцы» просто отвернулись от него, они его не поняли, не распознали. Судьба сыграла с Артуром злую шутку – зазывала в далекое будущее, сулила великое счастье, но на самом пороге его захлопнула свои двери перед ним, нищим и одиноким, обманутым и растоптанным. Вся жизнь, или ее подобие, проплывала перед глазами бедного Артура: несбывшаяся семья, отвергнутые друзья, пропущенные, пробеганные за мифом годы… И это тогда, когда счастливая реальность предлагала свои богатства. Все это вставало перед ним немым, но теперь уже удовлетворенным укором.

Артур остановился. Справа, за парапетом плескались воды реки, серые, но такие прекрасные в своем каменном заточении. Неужели он раньше не замечал их? Где был он все эти долгие годы?.. Он взмахнул рукой. Так стремительно, и теперь уже так просто. И над темной, всегда осенней водой закружились в плавном прощальном танце белые листы, исписанные мелким убористым почерком. Их было много, и они плыли по воздуху, стремясь в свое новое пристанище – темные воды холодной реки…

Артур вскарабкался на парапет. Отсюда все казалось более мелким и ничтожным по сравнению с тем видом, к которому привыкли проходящие по тротуару, а белые листы несбывшегося заканчивали свое прощальное шествие, казалось, где-то далеко внизу. Всего на полметра выше – и ты другой… Терять больше было нечего, потеряно было все, что можно было потерять простому смертному человеку…


Он очнулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. Артур открыл глаза. Он почему-то лежал на тротуаре, а вокруг собрались люди и стояли со всех сторон, с тревогой смотря на него. Какой-то неизвестный мужчина пытался привести Артура в чувство.

– Ну вот, очнулся, Боже мой. Вставайте, вставайте, молодой человек. Это ж надо – так поскользнуться! Ох…

– Да ничего, молодой, придет в себя…

– А как упал-то, как упал…

Причитающие голоса двоились в сознании, но слышалось в них какое-то облегчение, словно все уже было хорошо.

– Вы в порядке? – С участием поинтересовался трясший Артура человек. – Вы бы поосторожнее бегали по парапетам – скользко нынче. А то такими темпами, глядишь, и до тридцати не добегаетесь. – Он улыбнулся.

Артур ничего не понимал. С трудом поднявшись при помощи доброго незнакомца, он сделал шаг вперед. Несмотря на только что произошедший, судя по всему, сильный  удар, он чувствовал себя легко и свободно. Странное это было состояние. Он словно был снова… молод!

Пробравшись сквозь расступающуюся толпу и поблагодарив незнакомца, Артур огляделся. Сбоку от него билась своими серыми волнами Темза о каменные стены заточившей ее цивилизации. Стояла пасмурная серая погода, такая привычная для его родной Англии в любое время года. От мостовой тянуло ни на что не похожей лондонской сыростью, но дышалось легко и свободно – так, как дышится в начале пути, когда ты готов к тому, что жизнь собирается преподнести еще массу всяких сюрпризов.

Артур бодро зашагал по тротуару, он улыбался. Стояла пусть пасмурная, но весна, и жизнь только начиналась…