отрывок из Planespotting

Вообще-то, Макс считал себя человеком креативным. Друзья, коллеги и партнеры разделяли его мнение. Но была одна проблема. Наверное, даже, не проблема, скорее – загвоздка. Когда по рабочей необходимости требовалось родить некое творческое решение, Макс его рожал, но всегда оставался недоволен качеством решения. Этот продукт благосклонно или даже радостно принимался заказчиками и часто вызывал зависть у коллег по цеху (в трофеях даже числилась пара Львов)*, но ему не приносил никакого морального удовлетворения. Лучшие решения всегда оставались в голове.
Этими лучшими идеями он делился с Варей. Она была прирожденным слушателем. Сразу бросала свои занятия, закуривала, удобно устраивалась и уставляла на него внимательный взгляд.
И вот когда он был уверен в том, что его хотят выслушать или даже уверен в том, что выслушать его – не терпится, вот тогда он по-настоящему ловил мысль и правильно ее оформлял. Она (мысль) оставалась недооформленной в голове Макса до тех самых пор, пока он не убеждался, что перед ним хороший и лояльный слушатель. Главное слово – лояльный.
В итоге, самые удачные идеи Макс производил под прицелом правильных лояльных слушателей. Чем лучше его слушали, тем лучше, глубже и оформленнее получалась мысль.
Ну и что? Кто-то пишет музыку, сидя на унитазе. Некоторые обжираются наркотой, некоторые бухают, еще одни не могут написать ни строчки не кончив на красивый женский животик. Другие проводят месяц в созерцании горного ручья, после чего сочиняют два трехстишья. И опять на месяц к ручью…
Есть гениальные абсентнеры*, есть талантливые кокаинисты*.
Я знал мужика, работавшего креатором в рекламном агентстве. Он был в состоянии “творить” только на второй день запоя. Процедура была такая. В первый день он с развеселой компанией нажирался и фестивалил по всему городу. Хулиганили жутко. Пару-тройку часов все отсыпались. Но не больше. Просыпались все еще пьяные. И вот начиная с пробуждения и где-то до шестой-седьмой бутылки пива, во время шатания-приготовления завтрака-опохмела-разбора вчерашних полетов-шуток-прибауток-курения травки он рождал свои самые талантливые вещи. Обычно, он садился где-нибудь посреди этого шалмана, лохматый, глазки узкие, задорные, похожий на побитого воробья, закуривал, открывал, холодное пиво и, прихлебывая, заводил разговор. Это был не диалог, не монолог. Скорее, прибой. Накатывающие на берег волны. Вместо волн – порции речей. Справедливости ради надо сказать, что свои гонорары за тот креатив он пропивал с соавторами. Соблюдал человек авторские права.
Всех вдохновляет и стимулирует разное. Деньги, дурь, жажда признания и славы, женщины (кто-то мечтает о Дульсинее*, кто-то о команде по чирлидингу*, а кто-то и о белорусских метательницах ядер, прости Господи!). Кто-то пишет строго до обеда, а кто-то просто таки графоман и его не остановить и после обеда. Художникам от граффити требуется Tupak* в ушах и желательно незаконность их действий. А, если такого художника еще и поймает полиция, и сломают в КПЗ нос, то на следующий день он выйдет и нарисует свою лучшую картину. Лучше даже сломать ребро или два. Тогда он нарисует ее особенно эмоционально и особенно вопреки.
Есть художники с глазами бассета, которых стимулирует вечная рефлексия на тему “Как же все ***во!” И, кстати, у некоторых из них получаются неплохие вещи, правда, часто и помногу их лучше не употреблять. Иначе начнешь мыслить в их контексте. If things were perfect…*
А Макс был вот таков. Он понимал механизм своей творческой деятельности и назвал это автовуайеризмом. Ну не мог он в одиночестве, скрипя пером! В идеале, лучше бы даже не записывать. Вот чего он терпеть не мог, так это переводить мысль из устной в письменную. У него действительно был отлично подвешен язык, и говорить он мог долго и красиво. Писал же он ужасно медленно. Хотя не менее красиво. Разница в том, что для того, чтобы красиво и внятно сказать усилий не требовалось, требовалось лишь усилие, направленное на развитие самой мысли, после чего она чудесным образом облекалась в нарядное вербальное платьице. Для писательства же требовалось на одно усилие больше. Нужно было сознательно, с усилием облекать мысли в платья. Сами они одеваться на бумаге не желали. Так что он предпочитал просто говорить, сочиняя на ходу. Конечно, Макс обожал диктофоны. Каждые пару месяцев покупал себе новый. Про диктофоны он говорил, что научно-технический прогресс вошел в его положение.
Так вот, его автовуайеризм заключался в том, что Макс обретал полную свободу мысли, абсолютную непосредственность, только зная, что его слушают. Пардон, внимательно слушают. Я бы сказал, офигительно слушают. Полная сопричастность. Кто-то мне рассказывал про профессиональную болезнь танцовщиц в пип-шоу барах. Заболевание заключается в том, что девочки получают абсолютно реальные оргазмы на работе. Во время исполнения этих своих лениво-эротичных телодвижений в зеркальной комнате. Несмотря на то, что ничто не предвещает даже затвердевания сосков, ни говоря уж об оргазме. Ан, нет, кончают! И еще как! Сами не рады, а кончают. Вот поэтому и заболевание, что кончают, а не рады. А Макс рад.
С позиций социальной психологии этот его автовуайеризм абсолютно абсурден. Социальный психолог рассудил бы так: Макс инфантилен, зависим от окружающей среды и от ее мнений, на лицо полная неспособность независимо мыслить и самостоятельно принимать решения; отсюда и его зависимость от “слушателя”. И баста! Но. Абсурдность ситуации заключалась в том, что Макс был совершенно независим и свободен в своих суждениях и мыслях. Но эту свободу он обретал только не наедине с собой. Ему нужен был слушатель, чтобы расслабиться и расправить крылья. Максу было плевать, насколько хорошими найдет его разглагольствования аудитория. Плевать абсолютно и искренне. Важно, чтобы слушали. Он никогда не спрашивал мнение окружающих. А, если и спрашивал, то просто из вежливости. Как, мол? Sa va?*
Тут социальный психолог расстригается и пускается во все тяжкие.
Чтобы окончательно прикончить психолога – вот еще пример. Мой старый приятель-музыкант пишет довольно провокационную музыку. Это просто слово такое – провокация. Вроде как она направлена на третьих лиц и их провоцирует на какое-то незапланированное возбуждение. Приятель же для общества также как Абрамович для коммунистов. Не лишен провокационности в поведении. Но музыка провокационна сама по себе независимо от реакции на нее этих третьих. Приятелю на третьих также насрать. Однако, окружающие вместе с нашим психологом уверены, что вся эта экстравертность – для них (или против них). Да ни черта! Просто он так живет, так себя ощущает и так себя выражает. И вот тут баста!
А приятель старый не потому, что я или он старые, а потому, что наше с ним приятельство устарело. К сожалению устарело. Даже не устарело, а растворилось. Бывает два варианта, когда дружба и прочие отношения исчезают. Причина и время. И если с каждым из них в отдельности ты в состоянии бороться, то с ними двумя тебе не справиться ни за что. Это как заговор. Говоря языком средневековых зазноб, наша дружба была неугодна небесам. Когда отношения прекращаются по какой-то совершенно определенной причине, проходит год-два-несколько, и ты готов их реанимировать, тут ты понимаешь, что это невозможно, так как ваши пути разошлись слишком сильно. И, если такое случилось впервые, ты понимаешь, что терять друзей – это вот именно так.
Нельзя потерять друга по причине. Причина смоется временем, ее простят, она станет менее значимой, ее переосмыслят, вы найдете дорогу друг к другу.
Время без причины друга не сотрет. Или это не друг.
И зря я назвал наши отношения приятельством. Назвал так от малодушия, потому что знаю, что причину создал я. Это была дружба. Странная, но дружба.
Отношения были вне категорий. Дружбой их можно было назвать, потому что это самое близкое по значению слово. Хотя и неправильное. Потребность в постоянном общении была, а любви не было. Даже близко. Мне кажется, дружба строится на любви. Мы были единомышленники. В какой-то период. Хрестоматийно, могли понимать друг друга, не произнося ни слова. Ходили одной дорогой, дышали одними впечатлениями, нуждались в одном и том же. Одинаково строили фразы, вкладывали в них тот же смысл, ожидали той же реакции.
Для нас были одинаково важны и первостепенны одни и те же ценности. Мы были болтуны, пьяницы, меломаны, читали одни и те же книги и одни и те же - не читали, стиляги (в понимании конца 90-х), немного асоциальны, немного наркоманы, одинаково ленивы в отношенях с женщинами… Стоп! Неодинаково.
Это и послужило причиной.
В какой-то момент я не оказался ленив в своих желаниях. Я увел у него девицу. Сейчас я уже не помню, обсуждали ли мы с ним заранее мое и его отношение к адюльтерам (если это можно так назвать), но он оказался не готов к моему похуизму. Я всегда относился к романам легко. Легко потому, что не считался с чувствами женщин, девушек, девочек. Прикрываясь мыслью, что и они в любой момент смогут выстроить такое же отношение ко мне и к мужикам в принципе. Давайте, мол, относиться к жизни легко! Главным девизом было: Мы же молодые! Такой всепозволяющий девиз. Вседопускающий и всепрощающий. Что с молодых взять? Еще настанет время быть ответственными и честными. Но это будет потом. В другом баре, с другими парнями, не такими классными парнями как в этом баре, а с другими.* Но, каждый раз, когда у тебя возникает вопрос, любой вопрос, дилемма, и ты теряешься, не знаешь что делать и как ответить – ты врешь себе. Неправда! Ты знаешь ответ. В ту самую секунду, когда ты себе задал вопрос, ты где-то внутри мгновенно получил ответ. Неизвестно кто тебе его дал - твоя измученная печенка, сердце, почувствовал жопой или ты его знал? Я уверен, что знал. Всегда знаешь как правильно и что хорошо, а что нет. Просто, так же всегда, ты допускаешь, что жизнь, блин, непроста, и так с кондачка все не решить, надо поразмыслить. И в итоге принимаешь решение, обусловленное внешними факторами, средой. Принимаешь во внимание слишком много вводных. Думаешь о своей репутации (скорее, даже, о своем престиже), о мнении тех или иных в отдельности, о выгоде, о какой-то гребаной перспективе, о красивом жесте, о том, как бы попроще. В итоге поступаешь, скорее всего, неправильно. Часто поступаешь как сука. С теми, кто тебя любит, кто в тебя поверил, кто увидел в тебе то, что где-то глубоко. С теми, кто ни к кому как к тебе так не относился, кто ни в кого как в тебя так не верил, кто не смотрел ни в кого так глубоко как в тебя. А ты с ними как сука. Потому что престиж, красивый жест, выгода, гребаная перспектива. Или просто, потому что плевать. Вот тебе просто плевать, что из этого получиться. Желательно, просто, присунуть этой девице и, может, потом еще при случае. Но и это не очень важно. Сейчас присунуть и нормально.
Так и с ним получилось…