По-прежнему светит солнце

 
Витька – чистый блондин, почти альбинос, только на бороде торчат куцые  волоски с едва заметной рыжинкой.  Несмотря на немалый рост, он из-за полноты и розового цвета кожи казался целлулоидным пупсом. Первую часть жизни наш герой прожил неплохо.  Но дальше возникли трудности.  К пятидесяти годам Виктор приобрёл  огромный живот, который мешал ему видеть землю под ногами, и поэтому стала у него вырабатываться странная, какая-то спотыкающаяся  походка. Однако пользовался Виктор ею мало, поскольку  работал таксистом.  Его толстые, будто обрубленные пальцы вальяжно лежали на руле, румяное от малейшего луча солнца лицо источало блаженный покой. Надо сказать, пассажиров привлекал его солидный вид, и клиентов всегда было много. Часто возил иностранцев. Случались дальние рейсы. Бывало, и до границы с Ираном доезжал. Как-то вернулся из такого рейса и говорит жене Галине:
 – Поеду жить в Зимбабве.
 – Чего это ради? – уставилась на него недоумённо Галка.
–  Буду один там белый. Представляешь, какое для негров диво?
– В цирке, что ль выступать будешь? – подколола его жена.
–  Скажешь тоже, в цирке…Мне вообще ничего делать не надо будет, только   командовать.
Почему это он вбил себе в башку, Галка до сих пор не понимает. Был он всегда, конечно, с  ленцой: в квартире палец о палец не ударил. Но чтобы такие барские замашки взрастить в себе, одной лени маловато. Носился он с этой идеей месяца три. И, было, совсем собрался эмигрировать. Ждал только выхода на пенсию. Но не пришлось. В Грозном, где он жил,  случились нечаянные перемены, в результате которых  Витькино семейство вместе со всем русскоязычным населением республики влилось в ряды  вынужденных  переселенцев. И Виктор, уже пенсионером, отправился совсем в другие края, несколько севернее Зимбабве,  – на Ставрополье. За гроши продав двухкомнатную квартиру  в Грозном, он купил хатёнку в хуторе – с земляным полом и балками-сволоками. Разумеется, если бы приложить хозяйские руки, можно было и это жилище  благоустроить. Но весь вклад супругов  в обустройство на новом месте   свёлся к тому, что Галка набросила верёвку на перекошенную калитку, чтоб она не мотылялась раскрытая, да Витька поставил под окошком для себя чурбак, на котором он проводил большую часть досуга.
Двор вокруг хаты был просторный, но какой-то нежилой: без сараев и огорода, заросший осотом и кустарниками. Мусор в доме и во дворе  Галка время от времени, разумеется,  собирала, но ссыпала у плетня, придавая подворью вид бесхозности. Расставив кое-как мебель, чета переселенцев пригласила родственников на новоселье.
Надо сказать, что на этот Богом забытый хутор Витька и Галка прибыли, чуть ли не последние из многочисленной грозненской родни. Дорожку протоптала двоюродная сестра Галки, у которой невестка была родом отсюда. Она-то поведала всем о баснословно низких ценах на дома в хуторе. Но когда покупал жильё Витька, цены выросли – за свои деньги ничего лучшего он приобрести не мог.
 Хатка, расположенная в низине, почти у берега мелкого солёного озера, постепенно расползалась и выглядела  раскорякой. Войдя в дом, гости провалились на полметра ниже порога, так просел глиняный пол, и почувствовали себя неуютно, точно в склепе.
 – А давайте во дворе посидим, – кряхтя, заглянул в хату к гостям Виктор, - на свежем воздухе и аппетит лучше!    Гости расселись  на чурбаках и табуретах вокруг косого стола, Галина расставила принесённую родичами  снедь, поставила и своё угощенье. Заросший двор благоухал ароматом сирени,  радовало слух соловьиное пение.
  – Откуда у вас соловьи ? – удивилась племянница. – Я уже второй год живу здесь и не слышала их не разу.
–  Ты чо? Как же ты можешь слышать? Вы же всё время строитесь, стучите, потом сварка, шум. А соловей покой, тишину любит. У нас ему благодать, – опрокидывая чарку казёнки в свой бездонный бурдюк,  изрек    Витька и  смачно закусил водку хрустящей редиской.
После законных трёх тостов он изложил гостям и жене своё новое жизненное кредо: использовать заслуженный отдых по назначению (вкусно есть, сладко спать и смотреть телевизор!). Галка тридцать лет висела у него на шее, кормил, одевал, обувал её, теперь пусть она заботится о нём, пусть попробует, почём фунт лиха.
Нельзя сказать, чтобы жена приняла это сообщение с энтузиазмом, но у неё хватило ума перевести слова мужа в шутку.
А  он реально сел сиднем на продавленном диване перед столом, до которого можно дотянуться рукой, чтобы взять пульт от телевизора, кружку с компотом или маковую булочку. Ел Витька тут же, чтобы не затруднять себя переходом в тесную кухоньку, где обычно трапезничала семья. Поскольку  дочь  Витьки  недавно выскочила замуж, сын уехал на заработки, а Галка при нём не ела, он и не заморачивался. Главное – чтобы ему было подано.
  А у Галины жизнь превратилась в сплошную охоту за продовольствием, так как пенсии мужа на еду не хватало. Она часто навещала родственников и знакомых. Там на Витьку пожалуется – на жалость пробьет, и дадут что-нибудь из продуктов, там займёт денег под пенсию. Смотришь, уже перед Виктором дымится миска с ухой, стоят  блинчики с творогом, густой кисель….  Ещё Галка приспособилась торговать соседским самогоном. Соседи-то не хотели, чтобы их  внеурочно беспокоили, а Галке это на руку. Хоть какой навар шёл.
Сама она, действительно, никогда не работала на производстве,  но регулярно ездила  в центр, чтобы выбить какую-либо компенсацию или социальную пенсию. Некоторым это удавалось, и Галка не теряла надежду на благополучный исход хождений.
       Однако с годами этот образ жизни супругов видоизменялся. Витька толстел и попадал всё в большую зависимость к жене. Сто девяносто килограммов очень осложнили его жизнь: он не мог сам подняться с дивана, возникли гигиенические проблемы – он был не в состоянии пользоваться туалетной бумагой, и тут нужна была Галкина помощь. И вообще, чем больше он прибавлял килограммов, тем больше появлялось забот у жены. Опять же, умывание, бритьё, одевание и прочие действия требовали времени, и на добывание пищи его катастрофически не хватало.
Галина совсем забросила себя и представляла собой жалкое зрелище: в замызганной Витькиной куртке, в калошах на босу ногу, а зимой на шерстяные носки, с неряшливо подрезанными седыми патлами, худая и сморщенная, она сновала челноком по хутору. Кому-то отнесёт арбузные корки для уток и получит от хозяев птицы булку хлеба, а от владельцев корок – арбуз. Или допоздна ощипывает соседских кур и притащит домой куриные лапки, а то и потроха на суп. А муж ещё недовольство выказывает:
 – Где тебя черти носили?  Называется жена. Завеется на целый день и забудет, что муж сидит голодный!
Галка пытается оправдываться. И слово за слово – начинается скандал….
Но с некоторых пор Витька обленился совсем,  перестал даже разговаривать с женой, не то что ругаться.  Толстой сарделькой указательного пальца он подаёт ей сигналы: есть, на горшок, выключить телевизор. Самое трудное для Галки  – его купать.  Она ставила рядом печкой  большое цинковое корыто, в него помещала табурет, на который усаживала мужа. Поливала его  водой из ковша, строго следя за температурой воды. Витька любил погорячее. Купание, особенно летом длилось по часу – Виктора мучили потница и опрелости. После купания он разваливался на диване, а Галка обсыпала его с ног до головы  крахмалом.
Однажды она  задержалась  и не успела к его туалету. А к этому времени Витька уже оправлял нужду в комнате. Специально для него зять сбил огромный стул с отверстием посередине, под которым стояло ведро с крышкой. С горем пополам сделав своё дело,  Витька ждал жену.… Но она не шла. В раздражении он схватил  кочергу, которая приткнулась у печки, и намотал на неё туалетную бумагу.  Вот тут появилась довольная Галка с тарелкой холодца. Витька, молча, запустил в неё кочергой. Однако промазал. А Галка, кроме холодца, принесла радостную весть, что ей назначили социальную пенсию.
Исполнив свой долг, Галка вынесла и помыла ведро,  села за стол напротив мужа и съела весь холодец. Витька так опешил, что не мог слова вымолвить.
С тех пор жизнь супругов изменилась. Получив официально первые за свою жизнь деньги, Галка выкрасила волосы в чёрный цвет и сделала завивку. Перебрав грозненский сундук, она обнаружила массу старых кофт и юбок и сообразила себе  «свежий» гардероб. Затем купила туфли на танкетке, и явилась во всей красе перед Витькой. 
 – Ты это чо? Куда? – открыл рот изумлённый супруг.
А она выставила перед ним тазик с нарезанным хлебом, кастрюлю с картошкой в мундире и графин с водой и равнодушно прокомментировала свои действия:
 - На денёк съезжу в станицу, к сестре, – проведаю её. А ты не сразу всё ешь, растяни продукты на день, понял?
Витька в сердцах запустил вслед ей пультом и сразу же пожалел об этом. Телевизор, сон и еда – три столпа, на которых покоится его теперешняя  жизнь, рушатся. Даже поднять пульт – проблема. В полутёмной комнате, в абсолютной тишине сидел Витька перед пайкой часа два, а потом подвинул ближе кастрюлю с картошкой и.…
Еды ему не хватило даже  до вечера, а Галка всё не возвращалась. Пришлось лечь спать на пустой желудок. С утра, как не было затруднительно, он рыскал по дому в поисках пропитания. Холодильник пуст…. Но Витька нашёл в кухне вилок капусты и сырые кабачки и съел, также умял пакет пшена и выпил ведро воды, стоявшее в коридоре. В ход пошли также пачка панировочных сухарей и килограмм репчатого лука. На третий день затворник  решился выползти   во двор в стремлении найти что-нибудь съестное. Открыв дверь, он почувствовал, что закружилась голова и как   
 навстречу свежему воздуху, из внутренних покоев дохнула и окутала его тяжёлая душная атмосфера и тут же растворилась в сиянии майского дня. Витька здорово удивился, что по-прежнему светит солнце, поют птички и мир прекрасен. А Галке так понравилось в гостях, что вернулась домой она гораздо позже, чем обещала. Витька с проваленными глазами и какой-то жалкой, в пустых складках, шеей, воровато взглянув на  объёмистую сумку в руках супруги,  послушно сложил руки на животе и умильно спросил:
–  Как съездила, Галочка?