Дегра-люция

Действующие лица:

Я
Он№1 (платонический любовник)
Он№2 (ну, муж впоследствии, что ли)
Он№… (без имён и лиц)
Курт Кобейн
Мразь (сама ненавижу это слово, но что делать. Нашла бедняжку, которая стала для меня олицетворением вселенского зла)
Они (те, кто делал мне добро)
Семь смертных грехов: похоть, праздность, лень, алчность, гнев, зависть, чревоугодие.

Оказывается, всё так просто. Деградация, эволюция, кто поймёт? Обезьяны, от которых мы произошли, совокуплялись между собой довольно беспорядочно. Неужели и к ним будет применима «похоть»?
Я не об обезьянах. Я о переходе от любви к похоти, от смирения к праздности, от трудолюбия к лени, от щедрости к алчности, от спокойствия к гневу, от удовлетворённости к зависти, от  антонима чревоугодия к самому чревоугодию.
Почему всё это? Какова цель?
Я нашла детские свои рассказы. И прочла. Мне стало плохо оттого, что меня нет. Меня больше нет. Кудрявая девочка лет двенадцати была намного богаче меня, я бы отдала многое, чтобы посмотреть на мир её глазами. Хоть на час.

Любовь – похоть. (Содрано с «Москвы-Петушков»).

Оказывается, и кудрявые девочки умеют любить. И похлеще, чем взрослые тёти.
Он№1 явился в школе. Красивый. Тогда для меня существовал лишь один параметр человека – красота. Сколько стоят эмоции? За сколько можно купить первую прогулку с парнем, который держит тебя за руку, заставляя твоё сердце выпрыгивать из грудной клетки? Теперь делай что угодно, рука в руке для тебя – это просто рука в руке, а никак не любовь. А тогда было любовью. Я до сих пор ощущаю какой-то трепет в груди, когда вижу оранжевые фонари на улицах. Потому что мы бродили под ними. Потому что тогда я была счастливой. Я боялась сказать что-то не так, разочаровать Его№1.
Стишок даже, помню, тогда придумала. Не смейтесь, мне было четырнадцать.

Это было красиво, но закончилось быстро.
Это ярко сверкало, но посыпались искры.
Это было чудесно, словно сказка детишкам.
Было всё идеально, может быть, даже слишком.

Та-да-дам!!! В любой сказке должен быть злодей! Вот Мразь и выскочила из-за кулис, пританцовывая свой корявый танец. Смешно, но это действительно было на школьном спектакле. Когда кто-то нравится – засовываешь язык в задницу, извините, и сказать ничего не можешь. Зато Мразь отличалась завидным красноречием. А мальчишкам с такими проще общаться. Вот и стал мой №1 похаживать за Мразью хвостом. Жутко было. Помню великий праздник девятое мая, когда все пошли гулять компанией. И Мразь , и Он№1, и Они. Среди Них была глухонемая девчонка. Пили пиво, веселились, разговаривали. Я плелась сзади процессии, молча наблюдая, как Мразь премило хихикает с Ним №1. Я достала нож для бумаги и стала кромсать руку. Шла, с руки капала кровь. И никто не заметил, только глухонемая девчонка. Взяла меня за руку и смотрела в глаза. Господи, пусть у неё всё будет хорошо в жизни.

С Ним№2 было всё намного серьёзнее. Это вообще был вихрь какой-то. Я  никогда так не любила больше, и, наверное, никогда не полюблю. Его мнение было законом для меня. Я заглядывала ему в рот. Он был мне отцом, матерью, мужем, братом, сыном. Я кричала в лица его друзей, что они мизинца его не стоят, в то время, как его заблёванное лицо лежало у меня на коленях. Потому что они, эдакие ничтожества, посмеивались над ним. Это была настоящая любовь, я была готова поменять весь мир на него одного. И ничего взамен не нужно было. В тот период я переругалась со всеми, с кем можно, потому что у него было много недоброжелателей. Даже с родителями. Точнее, я врала им три года о том, кто он и сколько ему лет, иначе они бы пришли в ужас. А потом уже поругалась с ними, когда всё вскрылось. Когда оказалось, что у него нет пса Брендона, о котором я им зачем-то рассказывала.
Я помню светлый праздник девятое мая… Да, опять. Мы стояли и смотрели на салют, пьяные, как сапожники. Шёл мелкий дождик, оставался мелкими крупинками у него на волосах. Губы у него были красные от коктейля, в пьяных глазах и на мокрых волосах играли блики салюта. А я готова была всё отдать, лишь бы точно знать, что это навечно. Я тогда тоже придумала стих.

Свет играет с твоими волосами.
Серебристый, он холоден и слеп.
Сколько раз мы счастье упускали.
Сколько раз свой оставляли склеп…

А потом мы бегом бежали до подворотни, где я упоённо блевала около получаса, а он держал мне волосы, чтобы они не запачкались. Нас сгубил смертный грех. Алкоголизм.
Я сходила с ума от страсти. Мало мест в моём городе, в которых мы не занимались любовью. Доходило до абсурда. Но я была самой счастливой. Здравствуй, смертный грех – похоть!
А потом был мой день рожденья, когда мы поругались, и он не выпускал меня из кухни, хотя собрались гости. Он прижал меня к полу и не давал пошевелиться. А я рыдала. Ненавижу чувствовать своё бессилие! Гости входили, смотрели на это, равнодушно уходили. Никто уже не верил нашим ссорам, как мальчику, который кричал «волк». И одна из Них сказала мне:
- Чего рыдаешь, тебе же нравится!
А я не могла ей объяснить, что это уже не шутка, и мне правда больно. Что мне надо встать…
Но Он№2 ушёл из моей жизни не поэтому. Всё сгорело. Этого «всего» было очень много, большинство людей такого за всю жизнь не переживают. Но огонь был слишком ярок, всё быстро превратилось в угольки. И всё стало серым равнодушием. Кто бы мог подумать?
А потом прилетали Они без номеров. Как вороны. Кружились, улетали. Иногда цепляли, иногда нет. Но улетали обязательно. Я, наверное, совсем испортилась. Живые материи умеют чувствовать. У них «руки в руках», любовь. А у меня только похоть, вот и лежу падалью.

Смирение – праздность.

Давным-давно кудрявая девочка ходила в воскресную школу. Пела в хоре там.

Ночь прошла, на гроб Мессии
С ароматами в руках
Шли печальные Марии
Беспокойство в их чертах.

Мне нравилась воскресная школа. Там было интересно. Мы пели в домах престарелых, а нас потом кормили. Мне всегда было очень жалко стариков, очень.  Наверное, потому что им постоянно приходилось чувствовать свою беспомощность. Бессилие перед временем.
А ещё мой отец тогда напивался, и мне было очень плохо. Мама плакала. А он говорил ужасные вещи. Я тогда смотрела русский фильм про мушкетёров, и там была песня:

Но ангел не дремлет,
И всё обойдётся.
И кончится всё хорошо.

Я пела её про себя, повторяя и повторяя эти слова, надеясь на них, как на молитву. Мечтая, чтобы всё и вправду хорошо кончилось. Я пообещала себе, что никогда не буду пить и курить. А о наркотиках уж и речи быть не может. Клялась сама себе.
Ну что стоишь на пороге, смертный грех – праздность? Проходи.
Первая сигарета с Ним№1 и Мразью. Стыдно, но в таком возрасте нельзя быть белой вороной. Курила, а щёки горели от стыда. Пила первое пиво. И сердце кровью обливалось, оправдывалась сама перед собой. Старалась курить «не в затяг», пока Мразь не закричала: «Да ты не в затяг куришь!». Пришлось курить в затяг, ведь Он№1 смотрел.

А уж с Ним№2… Встречались в десять утра, потому что мои строгие родители ждали меня к восьми вечера дома. И начинали пить, чтоб хватило времени на всё. И курить. Когда я вспоминаю эти времена – я удивляюсь, как я ещё жива. Мы курили марихуану, валялись пьяные на полу, буянили, ругались, любили. Саморазрушение. Я рада, что у нас с Ним№2 не было детей.
 Из предсмертной записки Курта Кобейна:
«У меня есть дочь, которая так похожа на меня того, каким я был. Любящая и жизнерадостная, приветствующая каждого человека, которого она видит, потому что все хорошие и не причинят ей зла. И это ужасает меня до такой степени, что я едва могу сдержаться. Мне невыносима сама мысль о том, что Фрэнсис может стать таким же несчастным саморазрушающимся рокером, каким стал я».
Я не допустила такой ошибки. У меня не появилось детей. Я была ужасна. Хотя я хотела ребёнка, я даже придумала ему имя и всё время спрашивала Его№2, какой мы купим ему велосипедик, какие пинетки я ему свяжу, хотя, если честно, вязать я не умею.
Он№2 ушёл, и пришла аптечная наркомания. Баклафен, гликодин, триган-Д. Пучины красот, двери новых миров, открытые настежь и зовущие. Ну и море выпивки, конечно, никуда не делось. Только не в десять утра… Пустота нуждается в заполнении. Так выжжем же и те остатки личности, которые ещё болят. Аборт себя. Выскреби, чтоб ничего не осталось.

Трудолюбие – лень.

Ну, тут и так всё ясно. Меня сделали лентяем, скажу вам я, как любой истинный грешник скажет вам, что он не виноват. Какие-то «мрази» сбили его с пути истинного. Я была самым ботанным из всех ботаников класса. Но, как говорится, «стыдно быть хорошим». Умные нынче не в моде. Я была обсмеяна. Я кропотливо сидела над домашними заданиями, когда мои сверстники играли во дворе. Уроками у меня был откушен здоровенный ломоть детства, хотя я не жалуюсь. Благодаря им я умею писать, поэтому и пишу сейчас. Но мне всё это поднадоело к техникуму. Я стала потихоньку халтурить, это была ранняя стадия моего перехода из трудолюбия в лень. А потом присоединилась серединная станция между смирением и праздностью, и я стала ходить на пары пьяной. Хотя в автобусе «любовь-похоть» я тогда ещё недалеко уехала.
Я помню, как шла пьяной в техникум, слушала в плеере «Нирвану». Был солнечный день, двадцатое февраля, день рождения Кобейна, а у меня от ботинка отлетела подошва и шлёпала, как сланец. А я смотрела на весь этот мир, на солнце, замёрзшие лужи. Слушала, как поёт Курт.
Я разрыдалась прямо на улице. Ведь он уже никогда не увидит этого дня, этого солнца! Я иду, шлёпаю своим ботинком, а его нет. Больше нет таких искренних певцов, поэтов. Всем слишком сильно нужны деньги. О, Курт, Курт. Ты спасал меня в плохие моменты. А себя не спас.
Я тогда придумала стих.

Я не прощу мир за его смерть.
Я не прощу мир за свою жизнь.
Я не знаю, как можно в глаза мне смотреть,
После того, как вы со мной обошлись.

И что же?! Конечная.
Я ничего не хочу делать. Мне всё лень, всё. Я не знаю, как я ещё работаю. Будь моя воля – я бы просто валялась дома и смотрела кино. Или книги читала. И тут уже перейдём к алчности… Мне чертовски жалко времени, которое я трачу на общество. На работу. Время – самое дорогое, что у нас  есть. А социум всеми правдами и неправдами перетягивает его на себя…

Щедрость – алчность.

Я – очень алчный человек. Алчность сродни ревности, подгрызает меня изнутри. Вообще, я бы не разделяла эти два понятия. Чувство собственности влечёт за собой страх потери. Этот страх потери и называют алчностью. И ревностью. А тут уж и до любви недалеко, неважно, к вещи или к человеку. (Ловко выкрутилась, да?)
В детстве, гуляя на улице с бабушкой, я набивала полные карманы фантиков, стёкол, бычков. Мне было жалко расстаться с «уличными игрушками». Я приносила свои сокровища домой и укладывала за тумбочку. Один раз даже, помнится, засморканный носовой платок притащила! А потом мой тайник нашли и всё выбросили. Вот тогда я почувствовала эту алчность… Эту обиду!
Моя семья была бедна. Да, собственно, в Советском Союзе был такой дефицит, что наличие денег нам бы вряд ли помогло.  В детстве я донашивала вещи за братом, и меня дразнили. Меня считали мальчиком из-за мужских вещей и короткой стрижки, в школе не пускали в женский туалет, принимая за мальчишку, наверное, поэтому я редкостная шмоточница сейчас. А потом Мразь начала просить у меня вещи «поносить». Меня всегда учили быть щедрой, я помню много библейских притч о «голому - рубаху», да и дело даже не в этом. Она имела на меня какое-то особое влияние. Я не могла ей отказывать. Почти никто не мог, даже Он№1. Очень много вещей пропали в закромах Мрази. Когда я просила их вернуть, вещи вдруг куда-то пропадали, и она изображала сальное удивление на прыщавом лице. Поэтому я жадная до вещей.
Я жадная до музыки,  до литературы. Я хочу, чтобы то, что меня восхищает, принадлежало только мне. Мне кажется, что оно теряет свою цену, соприкасаясь с чужими ушами, глазами, сознаниями. Оно пускается в расход, нежа то, что, возможно, к нему не готово. То, чему оно и не нужно. Разве не обидно? Вот это и есть ревность. Так что прости, Курт, тебя я тоже считаю своей собственностью.
А уж Они с номерами и без… Говорят, что люди, которые ревнуют, не уверены в себе. Да, возможно, я ведь, и правда, себе не верю. А ещё я не верю Им. Нет, мне не изменяли. Меня не предавали. Но урок с Ним№1 и Мразью навсегда заставил меня потерять веру в людей. А уж когда Мразь пыталась подобраться к Нему№2… Об этом дальше.

Спокойствие – гнев.

Нужно уметь прощать. Простила ли я Мразь? Да нет, наверное. Но из воспитания, смирения и спокойствия я решила сделать вид, что ничего не было. Я решила снова начать с ней общаться. А там, думала я, уж и прощение придёт. Может, она как-то искупит свою вину, или… не знаю, что «или». Я познакомила её с Ним№2. 
Вертихвостки не меняются, запомните! Меняется отношение к ним. Вертихвостки трансформируются в серых мышей, когда загипнотизированные люди выходят из тени их манипуляций.
Она пыталась целовать Его№2 без зазрения совести, у меня на глазах.
Я счастливый человек, правда. Я сейчас рассказываю самое большое зло, которое мне причиняли. Если б всё зло ограничивалось такими детскими шалостями – мир был бы Утопией. Дело в том, что я даже сейчас не могу простить. Если меня просят вспомнить самое мерзкое происшествие жизни, я всегда вспоминаю Мразь, слопанного ей Его№1, и её мерзкие щупальца, тянущиеся к Нему №2. Когда я думаю о вселенском зле и мне надо представить его материальным, я вижу у него лицо Мрази. Я даже придумала про неё песню тогда.

Я хочу убить её – но вот проблема!
Как избавиться от грёбаного тела?
Обстоятельства, чёрт их подери!
Улыбаюсь, но горю внутри.

Мне часто приходилось улыбаться, потому что я не знаю, как себя вести, когда ощущаю гнев. Меня буквально начинало трясти при упоминании о Мрази.
Я счастлива, что не родилась в войну, не попала под машину, что моё лицо не съели птицы, как в книге Паланика, что мне не повстречался библиотечный полицейский, как у Кинга, что битцевский маньяк – не мой сосед, что я не дочь кулака… Да и вообще очень много, почему счастлива.
Но Мразь неразрывно связана с моим смертным грехом – гневом из-за своих смертных грехов – похоти и зависти.

Удовлетворённость – зависть.

Интересно, к зависти причисляется отбивание чужих мужей?
Меня родители воспитывали в строгости, прививали мне морально-нравственные нормы. Хотели, чтобы я выросла честным человеком, порядочным. А я вот взяла, и говном выросла. Я ведь знала, что Он№2 женат.

Удовлетворённость… Что может быть удовлетворённее ребёнка, который не ходит в детский сад? Я не ходила. Я помню одно из самых первых своих воспоминаний – я ношусь по квартире и делаю вид, что собираю невидимых бабочек. Делаю вид, что держу их в руке, потом сажаю на обои… Снова гоняюсь за ними.
- Что ты делаешь? – спрашивает бабушка.
- Бабочек собираю, что – не видишь?
А потом я врала бабушке, что кукла – это моя сестрёнка, она живая, просто спит. Бабушка мне подыгрывала, а я думала, что она и вправду верит. Я тогда сильно сомневалась в бабушкиных умственных способностях…

Хотите типичную подмену понятий?! Я это только недавно поняла. Дело в том, что для кого-то мой Он№2 – это Он№1, а я – Мразь. Зависть. Мне нужен такой же «Он», как у неё.
Я спала в её кровати, не думая о её чувствах. Просто забыв обо всём и любя Его№2. Смотрела ей в глаза. А она мне даже слова не сказала. Если бы она ненавидела меня, мне было бы проще. Но она меня даже не ненавидит. Я была бы очень рада, если бы она смогла меня простить. Хоть когда-нибудь. Извечный вопрос – кто виноват, муж или любовница? Курица или яйцо?
Я всё же склоняюсь к курице, потому что яйцо не заставляло тебя себе доверять.
Не обижайся, мне он тоже не достался. И к царю Соломону не ходи.

Синонимы-антонимы-чревоугодия и прочие наполнители пустоты.

Вот вся моя жизнь, как на ладони. Кто я? Опустошенный человек, не способный любить, не умеющий верить, насквозь пропитанный сарказмом. Каждый раз, видя кино про любовь, я смеюсь над этими «соплями». Но вы разок, хотя бы один, посмотрите мне в глаза, а не на улыбку до ушей. Там же страх, и огромная единица прыгает.
Какие же эти мои детские рассказы чистые, Господи. Такие чистые…
Я прошла путь, что позади и что сейчас? Эволюция – это рост. Я выросла в личностном плане, я довольно эрудированный человек с определённы багажом знаний (спасибо, кстати, утраченному школьному трудолюбию). Но кто я в эмоциональном плане? Деревяшка? Резиновая кукла? Грешница?
Я ведь уже не смогу быть искренней. Я не смогу отложить свой скептицизм и заставить колотиться сердце, когда «рука в руке». Что я сейчас делаю? Вы знаете, чревоугодники – самые несчастные люди. Когда не остаётся больше никаких удовольствий – удовольствие поглощения пищи наполняет пустоту. На некоторое время, пока не наполнит желудок. А потом опять замкнутый круг.
Значит, это всё деградация. Я прокатилась по лестнице с семью ступеньками. Сморю вверх – а там кудрявая девочка пишет рассказ, такой, какого мне никогда не написать.
Я завидую ей. Потому что её просторы открыты. У неё сотни путей. А ещё она любит мир. А ещё… Ещё у неё всё будет в первый раз. Она впервые услышит Кобейна, впервые полюбит, впревые обожжётся. Но я завидую ей, потому что она будет чувствовать. У неё фора лет в десять перед той пустотой, которая начнёт её настигать. А может, и не начнёт.
Эй, кудрявая! Эволюционируй! И ни в коем случае не бросай воскресную школу!

Так страшно, после такого повествования ведь и умирать можно…

Ладно, что-то я совсем заговорилась. Пойду поем.