Ничтоже сумнявшись Гл 4 Жизнь

   Как отмечалось ранее, жизнь на  зоне, если в ее течение грубо не вмешивались, была более или менее спокойной и это спокойствие базировалось на балансе сил.  И этот баланс сил являлся гарантом стабильности и взаимопонимания между администрацией колонии и контингентом,  в ней содержащимся. Вот один из примеров того, как нарушение этого условия, приводило к непредсказуемым последствиям. Однажды утром, зэки, после туалета шли в столовую завтракать. Там, каждый зэк, если хотел, накладывал себе из бачка, стоящего на столе, так называемую кашу, и наливал из большого чайника, по словам поваров, сладкий чай. Насколько хватало мужества и сил, зэк проглатывал этот завтрак, и со спокойной совестью, терпеливо дожидался обеда.
     В этот святой процесс поглощения пищи осужденными не рискнул,  бы вмешаться и сам министр внутренних дел. Ибо наверняка с его  благословения  и была введена, абсолютно во всех колониях нашей родины,  эта рутинная  система кормления зэков по утрам. Однако одному прапорщику, видимо явившемуся на свою работу  с хорошего похмелья, пришло в голову идея несколько изменить  этот, веками отработанный порядок приема  пищи.  Имея в руках неконтролируемую никем власть, а главное, держа в руках ключ от решетчатой двери, которая отделяла столовую  от остального голодного мира, этот надзиратель, мотивируя свои поступки тем, что по колонии еще не был объявлен завтрак, закрыл толпе доступ к его законной порции каши и чая. Даже после объявления по радио начала завтрака, наслаждаясь  все той же неограниченной властью, он не  торопился открывать дверь в местный пищеблок.
     - Ну, что зона накушалась? – раздался  над голодной толпой чей-то громовой голос.
     - Нажрались, все сытые, давай по домам, - послышались выкрики из толпы, и она медленно, но верно, стала таять на глазах. В это утро в столовую не зашел ни один зэк.
      Голодовка – это страшное слово молнией облетела всю зону. Те осужденные, кто только намеревался идти в столовую, узнав о начале голодовки, остались в бараках, а кто уже был на пути к столовой, моментально поворачивали назад.  Территория вокруг столовой в момент превратилось в табу, куда не смела, ступить нога осужденного. Вся не съеденная за завтраком пища, а в колонии были размещены ни много,  ни мало, а две с половиной тысячи человек, пошла на корм свиньям.
        Благо при колонии, с легкой руки хозяина, руками зэков, был построен свинарник. Позже туда завезли свиней. Среди осужденных работа на свинарнике, считалась центровой, то есть престижной, а самое главное, сытной - свинари, не только давали корм животным и убирали за ними дерьмо, но еще и резали их для столовой и начальства.
        Естественно, самые лакомые куски мяса доставались им. Все свинари считались круглосуточниками, и жили  отдельной ото всех своей свиноводческой жизнью. На работу туда попадали те, у кого имелись деньги, так как цена устройства в свинарник доходила до пяти ста полновесных рублей.
   Итак, в зоне была объявлена голодовка. Осужденные, после развода на работу, придя на свои рабочие места, немедленно повытаскивали с потаенных мест, припрятанные для особых случаев, продукты, и сразу же  принялись варганить себе пищу.  Во время обеденного перерыва  работающий на производстве контингент, вооружившись мисками и ложками, дружно вошел в столовую. Рассевшись по местам, зэки спокойно сидели и переговаривались между собой но, ни один зэк не прикоснулся  к приготовленному, как никогда жирному, издававшему дразнящий  запах, борщу. По негласному распоряжению смотрящих за зоной, древним старикам и больным зэкам разрешено было кушать. И те редкие старики, кто не мог терпеть голода, вроде бы нехотя накладывали из общих бачков в миски одно мясо и, ничтоже сумнявшись, поедали  его.
     Для администрации колонии дело с голодовкой приобретало тревожный характер - заставить зэков есть пищу не было никакой возможности, а те, как назло, от работы не отказывались, и работали, как положено, даже лучше. Так что повода чтобы придраться  к ним не было ни какого. Вот если бы в поведении спецконтингента появился элемент непослушания и неподчинения властям, тогда бы администрация колонии имело право объявить бунт, ввести в зону войска, выловить зачинщиков и расправиться с ними для острастки других зэков. Сейчас же хитрые авторитеты, зная о последствиях голодовки, через своих шестерок, велели всем ишачить как никогда хорошо и аккуратно.
         Васька - бесконвойник, полковник милиции и хозяин зоны сидел у себя в кабинете и нетерпеливо ждал сообщения - кушали в обед зэки или все-таки не кушали. Через некоторое время ему сообщили, что весь контингент, кроме стариков и больных, не притронулся к пище.
      – Гуманные сволочи, старикам разрешили жрать, ну и на том спасибо.  А пригласите-ка ко мне виновника этого великого торжества, - гаркнул хозяин секретарю.
      - Ну что Витька, доигрался? -  поднимаясь с кресла, сказал он появившемуся в дверях прапорщику, - Что мне прикажешь делать? Из-за тебя, подлеца, я звездочки с погон терять, не намерен. Если зэки еще и на ужине есть не будут, то мне придется сообщать наверх, таков закон – сутки без приема пищи – это ЧП. А вот тебе,  ради общего дела, суждено немного пострадать. Ты заварил эту кашу – тебе и страдать. Никуда не уходи, жди где-нибудь, здесь в конторе.
      -Неужто, бить будет? - думал прапорщик, выходя  из кабинета начальника колонии, - с него станет, -  развивал далее мысль служивый, - побьет, хрен с ним, поделом мне, лишь бы не покалечил ненароком, уж больно здоровый бугаина.  Сбегаю-ка я в роту - найду пару тройку тельняшек, все-таки они смягчат удары. После того, как у каптерщика охранной роты, прапорщик раздобыл несколько старых тельняшек и пару курток, он, напялив их на себя, несколько раз ударил  кулаком в грудь.
     – Так вроде бы полегшее, во всяком случае, синяков поменьше будет, -  успокаивал себя виновник  голодовки.  Затем, несколько осмелев, он снова вошел в кабинет начальника.
      -- Да рано еще, куда торопишься, - недовольно пробубнил хозяин.
      – Товарищ полковник, - встав на вытяжку, заговорил бравый прапорщик, - Василий Николаевич, если уж решил  бить, так не бей только по роже.  В грудь, по спине, по жопе – в полный рост, только не по роже, прошу тебя. Как Машке объясню, фонари ведь будут.  Она, ведь,  стерва, опять скажет, что я в пивной надрался, как давеча.
      - Ну, тут уж как получится, сам виноват. Думаешь, зэки не просекут, что мы здесь с тобой спектакль для них разыгрываем? А с Марией я сам потом потолкую, все объясню. Только ты сейчас не подведи - как лупить начну, ори громче, на колени падай чаще, каюсь мол. А сейчас посиди где-нибудь, чтобы я тебя не искал.
      Через час хозяин собрал в своем кабинете представителей зоновской аристократии, затем пригласив  прапорщика - виновника скандала, на глазах у зэков отлупил того. Затем хозяин получив, от  удовлетворенных увиденным избиением мента авторитетов, клятвенное заверение, что все зэки выйдут на ужин, и будут кушать приготовленную поварами кашу, он отпустил их в зону. Так и случилось, даже те зэки, кто раньше игнорировал ужин, смиренно пришли в столовую и, давясь, проглотили по пару ложек, на сей раз, вкусной каши. Инцидент был исчерпан, воцарились мир и спокойствие.
    После всех передряг, связанных с голодовкой и благополучным ее разрешением, чувствуя некоторую неловкость перед избитым им прапорщиком, полковник, не отпуская того домой, затащил его в сауну, расположенную на территории роты. Угощая, после хорошей пропарки, пострадавшего от хозяйских кулаков служаку коньяком, и даже выпив с ним на брудершафт, начальник дал тому недельный отпуск, подлечиться. Честно заслуженный отпуск прапорщик проводил с собутыльниками в пивной, и, не уставая нахваливать хозяина и его коньяк, в мельчайших подробностях в который уж раз описывал, произошедшее в кабинете начальника, побоище. Собутыльники белой завистью, завидовали своему товарищу, и каждый из них мечтал  быть избитым самим хозяином зоны, а  затем пить вместе с ним в горячей сауне его дорогой коньяк. Все эти мечты они озвучили удачливому прапорщику.
    – Я и сам бы согласился еще раз получить крепкую взбучку, но чтобы после этого, снова попариться с ним, моим начальничком, побаловаться  его коньяком и обильной закусью. Хороший человек, дай Бог ему здоровья  и долгих лет нетрезвой жизни.
    Здоровьем, умом и силой, Создатель, полковника не обидел - высокий, толстый, любитель хорошо пожрать и выпить, обожающий женщин, он к тому же был прекрасным организатором  и психологом. Получив от предыдущего начальника колонии зону грязную, ничегошеньки толкового не производящую, он в короткий срок, включив всю свою энергию и организаторский талант, превратил ее в образцовую колонию.
      Эта была единственная зона, где жилая ее территория не была разделена решетчатыми стенами, на так называемые сектора. Бараки были отремонтированы и утопали в зелени деревьев, дорожки  идеально вычищались, бордюры не реже, чем один раз в месяц красились белой краской или известкой, по арыкам текла чистая вода, принося в жаркие месяцы лета спасительную прохладу. Хозяин договорился с директорами военных заводов, находившихся большей своей частью на территории  РСФСР, об изготовлении в его колонии авиационных бомб. Главным аргументом в пользу заключения этого контракта, хозяин приводил единственный аргумент – именно то обстоятельство, что его спецконтингент, обладает уникальными научно – техническими способностями, и что его зэки имеют большие срока отсидки – значит, текучесть кадров будет минимальная.  В качестве примера технической уникальности представителей спецконтингента, хозяин привел одного зэка, который в условиях заключения умудрился построить вертолет, по техническим характеристикам, который превосходит все современные аналоги.   
      - В настоящее время многие КБ хотят, чтобы этот уникум работал у них, - сказал директорам Василий Николаевич, - но фигу им с маслом, – он у меня прекрасно станки ремонтирует, а до освобождения ему еще далеко. Затем хозяин заручился поддержкой местных партийных руководителей, и  приступил к осуществлению мероприятий для принятия оборудования, на котором  должны были изготавливаться авиационные бомбы, столь необходимые для укрепления обороноспособности  страны. Немедленно началось  строительство цеха номер четыре, где  должно было осуществляться,  оговоренное с директорами военных заводов производство авиабомб.
      Со всех концов страны в сторону колонии пошли  вагоны груженые различными станками, металлом, лесом и другими необходимыми для производства материалами. Через год усиленных  работ, первая бомба, с еще не успевшей высохнуть краской торжественно встала на небольшом постаменте в кабинете у начальника колонии.  Со всех заинтересованных заводов, различные наблюдатели, приемщики, консультанты и советчики, прибыли на открытие производственных линий в зону. Радости зэков не было предела - появилась возможность использовать весь этот военный контингент в своих корыстных целях. Что нужно зэку?  Чай, сигареты, конфеты, пряники, водка, анаша, и другие прочие мелочи. Вот за выполнение малейших просьб, командиры военного производства, были тут же обложены данью. Правда, анашу и водку они поставлять категорически отказались, мотивируя этот отказ боязнью схлопотать срок, и занять место рядом с представителями местного  спецконтингента. А все остальное они тащили в зону  и тащили в  немалых количествах. Ведь все производство упиралось в то непреодолимое, на первый взгляд, обстоятельство, что необходимые  детали местный токарь мог выточить за полчаса, или за две недели. Он мог, и ссылался на отсутствие какого-нибудь проходного резца, или плохое состояние его драгоценного здоровья, да мало ли какие причины он мог напридумать, чтобы не делать нормально порученную ему работу.  А, чай,  или конфеты, или и то и другое вместе, максимально ускоряли его работу, а значит и весь заводской  производственный процесс. Необходимо срочно сдать продукцию? – тащите конфеты и пряники, таков был принципиальный лозунг в четвертом цехе. За каждую провинность в ШИЗО специалиста не посадишь – себе дороже, вот и несли, несли продукты для специалистов и для неспециалистов, кто их разберет - все в одинаковой одежде и все, как один, жадные до  конфет и колбасы.
       В ОГМе завода жизнь текла своим чередом - работающие в нем осужденные, более чем кто-либо, были обеспечены продуктами и сигаретами заносимые в зону представителями военных заводов. Занятые в четвертом цехе производственники выполняли поточную работу – у каждого из них была одна операция, неважно станочник он, или сборщик. Иное дело ремонтировщики – все нестандартное оборудование требовало постоянного контроля с их стороны. Этой зависимостью и пользовались наши герои – Висеров и Ильяс, беззастенчиво облагая данью пришлых вольных специалистов.
    Штат в ОГМе стал распухать  не по дням, а по часам. И кто только не приходил туда устраиваться - и щипачи, ничего не умеющие делать, как только воровать кошельки, ширмачи и грабители, убийцы и насильники. Отказать прямо – было неудобно и не безопасно. Принять в штат – значит иметь никчемный балласт. Чтобы, как можно мягче,  избавиться от не угодного кандидата, мечтающего перекантоваться  среди толковых работяг, Висеров придумал следующую комбинацию - как только к нему приходила некая бестолочь, он  вначале долго беседовал с ним. Затем вручив тому толстенную книгу, например – руководство при работе на зуборезном автомате, провожал его до двери кабинета главного механика, со следующими напутственными словами:
        - Почитай, братишка, хорошенько изучи, затем приходи – будешь сдавать экзамен главному механику, только выучи все хорошо, не то он не любит тупых разгильдяев. Сам Висеров эту книгу никогда не открывал, ибо ничего в ней не понимал. Примерно через неделю кандидат в рабочие, с толстой книгой в руках опять заходил в кабинет. Там бросив ее на стол, со словами:
     - Ну что ты мне, пахан, дал. Там же какие-то тангенсы, кутангенсы, ничего не понятно. Работать у вас не буду, - исчезал из ОГМа навсегда.               

      - Что ты Борис, все коммунисты и коммунисты, - гундосил незнакомец, недавно пришедший этапом в зону и, познакомившись с Борисом – токарем ОГМа, мечтал устроиться туда же, - среди них тоже есть порядочные люди, честных, правда, мало, а порядочных хоть отбавляй. Вот возьмем к примеру мою племянницу - ей десять лет, и у нее врачи какие-то неполадки в легких нашли. Тогда детский врач-женщина и отправила ее в бесплатный санаторий, на целых три месяца. И уж, наверняка, эта женщина - коммунистка, без этого нельзя – все врачи и железнодорожные работники должны быть коммунистами, не обязательно членами партии, а коммунистами, точно должны быть.
      Однажды съездила сеструха моя в тот санаторий, племяшку проведать, и после поездки, ты не поверишь, рассказывала: кормят там пять раз в день, каждый раз сметана, мясные беляши, пловы, компоты, фрукты, хоть зажрись, а о какавах или, чего еще вкуснее, я тебе уже и не говорю. Ребенок поправился на три килограмма, и вышла девка из санатория совсем здоровая.
     - Да, - соглашался  с ним Борис, -  советская власть, многим простым людям дала хорошую жизнь. А то, что воруют, так не только коммунисты воруют, но и простые люди, без всякого образования, того и гляди норовят чего-нибудь стащить. Да, взять хотя бы у нас в зоне, вроде бы коммунистами и не пахнет, если не считать, конечно, ментов, и особенно нашего замполита, который чуть ли не каждый день с эстрады про светлое будущее людям лапшу на уши вешает, то вроде бы от партийцев мы освобождены. А что творится в зоне - намедни,  у Юнусаки из седьмого отряда, когда он ночью пошел проведать своих земляков во втором отряде, ну, курнуть там анаши, выпить чаю, все вроде бы чин-чинарем. Так в это время, у него из тумбочки пропали семь пачек «Примы», представляешь, и полкила парварды исчезло, и даже пайку хлеба стибрили. А вот поймать крысу никому не удалось.
   Так вот я тебя и спрашиваю:
         - Что, это коммунисты с воли, усыпив охрану, проникли в седьмой отряд, и в темноте отыскав тумбочку кайфующего зэка, обчистили ее, оставили бедолагу без отоварки и кровняшки? Нет, это свои, собственные падлы, недостойные ни уважения, ни жизни соделали такое. И куда только смотрят авторитеты отрядные? Почему крысы обнаглели до беспредела, и как теперь мужику перекантовываться покуда в следующий раз отоварится? А мы все толкуем – коммунисты, коммунисты. Может быть, они бы  и не стали  тырить у мужика харч и сигареты?
    Во время этого разговора, Митрич, бригадир монтажной бригады ОГМа, спокойно спал. Он и еще двое пацанов из его бригады, свернувшись клубочком на лавке раздевалки, негромко похрапывая,  отдавали дань Морфею. Основную работу – выкопать котлован под фундамент  двухсот пятидесятитонного пресса, они вроде бы выполнили. И хотя глубина котлована все еще не соответствовала проектной, и необходимо было еще не один час махать киркой и лопатой.  Но, вместо того, чтобы завершить порученную им работу и достичь необходимой глубины котлована, ребята спокойно спали в раздевалке, резонно посчитав, что оставшаяся работа – это уже, так сказать - мелочи жизни. Но эти мелочи  могли дорого обойтись бригадиру монтажников – Митричу, и стоить ему лишения двух дополнительных рублей к отоварке, или лишения его очередного свидания. Он – бригадир, ему и отвечать.
        Поэтому мозг бригадира неожиданно дал его телу команду – просыпаться, и бежать докапывать котлован.  Ото сна он отходил, не так как это делают спортсмены – быстро и нервно.
     Митрич просыпался медленно и спокойно, давая телу и мозгу некоторое время освоиться с новым, отличным от сна, состоянием. Он, прикрыв глаза, внимательно  прислушивался к  разговорам, которые часто велись зэками, неумеющими спать после обеда, и только лишь через некоторое время, заставлял себя подняться. Приглядываясь сквозь щелки глаз к незнакомому профилю, Митрич, стал внимательно слушать беседу двух философов, так живописно описывающих последние события зоны, и умеющих давать столь категоричные оценки советскому строю, несгибаемым коммунистам, и местным авторитетам.
      На фоне тускло освещенного окна вырисовывался невероятных размеров нос незнакомца, но не с горбинкой, а совсем, наоборот, с какой-то седлообразной выемкой. Нос заканчивался где-то в тени, и поэтому об истинных его размерах Митричу приходилось только догадываться. Из-под  носа, где по идее должен был располагаться рот незнакомца, вылетали резкие рваные слова, слегка приглушаемые гайморитом.
     - Может быть, этот чудик с носом де Бержерака затолкал в него шарики от подшипника, - соображал бригадир, прислушиваясь чутким на металл ухом, к звукам, напоминавшим ему лязги разбитого подшипника. Приподнявшись на лавке,  он увидел  своих разгильдяев,  мирно почивавших на соседней лавке, которым   давно пора было махать киркой в котловане второго цеха.  Бригадир в сердцах  грубо растолкал шпану:
     -Хватит клопа давить, - орал он на ребят, - ишь, тюлени, разлеглись тут, как на пляже. Хотите к Витьку соседями заделаться? Кича по вам очень сильно плачет. Дуйте сейчас же во второй, и чтобы к съему яма была готова. Пацаны, не успев протереть глаза, пулей вылетели из раздевалки. Базланить с только что проснувшимся  Митричем – себе дороже, считали они.