Сашкины аисты

Апрельское солнце пригревало, Сашка расстегнул две верхние пуговицы поношенной телогрейки и ожидающе уставился на соседа. Колька не торопился. Развалился на лавочке, блаженно закрыл глаза, подставил солнцу бугристую грудь, обтянутую водолазкой. Между ними на сиденье маленькой ракетой возвышалась непочатая бутыль самогона, в нехитрой снеди укрепились два пластиковых стаканчика.
Утро разгоралось. Машины почти не мешали, пик движения на работу часа два как закончился. Из двора наискосок с маленьким, но крепким домиком появилась и сразу заоглядывалась внимательно хмурая тетка Валя. Соседка давно вышла на пенсию, но дома не сиделось, и она подрабатывала уборщицей в школе. По хозяйски осмотревшись, взяла направление на трехэтажное учебное заведение.

Заметив на лавочке мужиков и накрытый «стол», она прищурилась, пытаясь разглядеть, чей у них самогон. Это можно было определить по бутылке. Вымытая, без этикетки – Марусина. Баба бездетная, чистюля.  С остатками этикетки – это, скорей всего, продукт производства Верки с Амбросова. С целой этикеткой, мутная немного – такую гонит сам Сашка. Расстояние, однако, не позволило.

- Сидят тут с утра пораньше, - пробурчала она,  важно перекатываясь на кривых, как у кавалериста ногах перед лавочкой.
Мужики проводили бабку недовольными взглядами.

- Хоть бы раз промолчала, - Колька подобрался, - жалко ей что ли, не на ее же деньги пьем.
- Характер такой, - Сашка сглотнул слюну и отвернулся от бутылки, - стервозный, блин.
Колька энергично потер ладони.

- Ну ладно, хватит самогон греть, – наконец решил он и наклонил поллитру над одноразовым стаканчиком, -  тебе сколько лить?
- Че, краев не видишь? – Сашка дернулся и сложил руки на животе.
- Хочешь, как прошлый раз? Стакан - внутрь, и мордой - в грязь?
- Где ты тут грязь видишь? – хмыкнул Сашка.
Колька усмехнулся.

- Ты найдешь. – Он аккуратно перенес бутылку к своему стакану и примерился.
Сашка пропустил выпад мимо ушей. Наклонив голову, он следил за движениями соседа. В его стакане плескалось чуть меньше половины. Ровно столько же Колька налил и себе.

Прежде чем опрокинуть стакан, Сашка настороженно оглянулся на калитку.
- Нинка на работе?
- Нет, ночью со второй смены пришла, спит еще.

- Ну, пусть спит.

Выпили. Крякнули. Потянулись за зелеными перышками раннего лука-ботуна. Степенно закусили, полезли в карманы за сигаретами. Сашка швыркнул спичкой, поднес огонек Кольке, потом прикурил сам. Дружно выпустили по дымку, расслабились, откинулись на спинку деревянной лавочки.

Лавочка подпирала высокий кирпичный забор перед колькиным двором. Сам забор и все, что стояло за ним: двухэтажный дом, пристроенный к старой избенке, небольшой сарай и флигель – построено руками Кольки. Он мастерски клал кирпич, а месили раствор и подносили стройматериалы очередные сожители его сестры – Нинки – женщины крупной, сильной, характером и физически. Колька, сам здоровый поджарый мужик, под два метра, с мозолистыми ладонями, каждая что лопата-подборка, ее побаивался. Нинка с братом не церемонилась, особенно, когда Колька уходил в запой, а это случалось регулярно. Каждый сезон Колька  в составе шабашных бригад или с кем-нибудь из таких же как сам – залетных – зарабатывал на стройках немалые деньги. Правда, надолго их не хватало. Он мог в течении нескольких дней, если не вмешивалась решительно Нинка и не забирала у пьяного и доброго брата всю наличность, спустить их с деревенскими – желающих составить Кольке компанию было хоть отбавляй. Протрезвев, Колька уже не похмелялся и до следующей «зарплаты» капли в рот не брал. В такие дни  он переходил на подножный корм. Колька рыбачил на Северском Донце с детства. И хоть рыбы за последние лет десять стало в разы меньше, но, зная реку как свою ладонь, пустым домой все-равно не приходил. Обычно он заранее прикармливал заводи в окрестностях. Улов солил, вялил, варил и на рыбе держался, бывало по несколько месяцев. По осени, обходил все леса и перелески своего малолесного края – запасался грибами, которые сушил, подвешивая на нитке под крышей. Когда Нинка раздобрится – накормит. Огород с сестрой держали на двоих. Жил как-то.

Сашка нигде не работал принципиально. Когда-то он отсидел шесть лет в колонии, и честный труд с тех пор презирал. Пока жива была мать,  а померла она на 82 году жизни, когда единственному сынку было уже  за 60, перебивался на ее пенсию. Выпивал он только за чужой счет, своих рублей у него никогда не было. Чаще всего угощал  Колька, тем более, что жили  на одной улице - почти напротив.

После смерти матери, чтобы выжить как-то, занялся самогоноварением. Свое не пил – только пробовал. Получаемый напиток продавал бывшим собутыльникам несколько дешевле, чем средняя цена по деревне. Товар пользовался спросом,  и Сашка в ту пору не бедствовал. Сашка был хил, бородат, весь в наколках, начиная с пальцев рук, где имел синюшные перстни, и не прихотлив. Если у Кольки была чистая и дорогая одежда на выход, то Сашка почти круглый год ходил в кирзовых сапогах и телогрейке.
После первой дозы Сашку обычно тянуло на лирику.

- Вот ты мне скажи, - он вытянул руку с окурком  и стряхнул колпачек пепла, - почему аисты в Шишино расселяются каждый год, а в нашем Беломестном не одного гнезда нет. А тут всего-то два километра-то между деревнями. Не нравится им у нас что ли?
Колька почесал выбритый подбородок и ответил не сразу. Поразмышлял.

- Где рождаются там и оседают, наверное. Ты вот здесь родился, здесь и живешь, и они также. А может, условий у нас нет.
- Каких-таких условий? – Сашка хмыкнул. - Квартиры с туалетом что ли? Столбы у нас такие же, а вот не селятся.

- Значит, не в столбах дело.
- А в чем? – не сдавался Сашка
Колька наморщил лоб.
- Откуда я знаю в чем.
- Слушай, - Сашка оживился, - а давай для них гнездо сделаем. Экспримент проведем. Научный.

Колька с интересом, словно только первый раз увидел соседа, посмотрел на него.
- Экспермент, говоришь. – Он почесал затылок. – Мысль хорошая! Надо ее подумать.

- Что тут думать, - Сашка заулыбался и словно уверенней стал, - выпить надо сначала, а потом думать. На трезвую голову кто думает.

Колька неопределенно пожал плечом и потянулся к бутылке.
В следующий момент Сашка невольно втянул голову в плечи: за спиной грозно щелкнул замок открываемой калитки, и оттуда решительно шагнула насупившаяся Нинка. Не обращая внимания на замершую над бутылкой руку брата -  этакий ухват – она молча зацепила почти полную посудину за горлышко и, развернувшись, с размаху саданула о поребрик дороги. Отколовшееся горлышко юзом усвистело на ту сторону бетонки.
Так же, не говоря ни слова, Нинка вытерла мокрую руку о подол и крупными шагами скрылась во дворе. Хлопнула калитка и на улице повисла недобрая тишина.
Сашка с трудом оторвал оторопелый взгляд от лужи на асфальте и  непонимающе уставился на Кольку. Тот, наконец, опустил руку и медленно вытянулся. Повел шеей из стороны в сторону и шумно сглотнул.

- Ну, что ты на меня смотришь? – Хрипло проговорил он. – Все, бросаем пить. Раз такое дело, едрит его.
- Ты же говорил, спит.

Колька молча развел руками.
Сашка глубоко вздохнул и, ссутулившись, осторожно поднялся. Постоял, привыкая к новой реальности, и осторожно спросил.
- Пошли что ли гнездо строить? Раз ничего больше нету.
Колька обреченно поднялся следом.

Перед Сашкиным домом остановились.
- Ну что, - Колька пригладил подстриженный ежик, - делать будем на столбе за огородами? - он кивнул в сторону заливного луга, который начинался прямо за заборами. Там проходила заброшенная линия электропередачи, над лопухами  и ивняком высились последние два покосившиеся, но крепкие деревянные столбы.
- У меня где-то колесо тележное валялось, если мамка не выбросила.
- И проволоки какой-нибудь захвати, а  я пойду по соседям кошки поищу, а то как на столб залезем.

Сашка кивнул и взялся за болтающуюся ручку на деревянной калитке. Колька отправился по дворам.
Весна в тот год пришла ранняя. В начале апреля уже просохли обочины. На лугу, местами переходившем в болото, было сыро. Сапоги вязли по щиколотку, а где и глубже. Мужики дружно сопели, но терпеливо продвигались к видневшимся за редкими деревьями столбам. Сашка взгромоздил тяжелое тележное колесо на голову и стал похож на добрый гриб опенок с бородой из сказки. Колька высоко поднимал кошки, но они все равно цеплялись за длинные жесткие камышины. Прошлогодние репейники гроздьями висли  на штанинах. По пути забрались в заросли чертополоха. Острые иголки звенящих от сухости головок торчали в разные стороны, словно противотанковые ежи. С матерками выбрались на чистое место. Первый столб был уже рядом. Бросили на сухое поклажу и остановились отдышаться. Как по команде задрали головы вверх.

- Да, - протянул Колька, высоко.
- Ниче, я залезу, - засуетился Сашка.
- Ну, давай, одевай кошки.

Тот плюхнулся задом на кочку. Колька помог товарищу застегнуть ремни. Сашка закинул за спину колесо на петле из алюминиевой проволоки. Обнял гладкий, будто лакированный ствол, и подтянул ноги почти к подбородку. Зацепился когтями, выпрямился, опять подтянул колени, уперся. Несколько таких движений и он уже на самой вершине. Закрепился и откинулся назад. Колька, козырьком прикрывшись от солнца, следил за его движениями. Привязать колесо на поперечине столба оказалось не сложно. Сашка быстро закрутил гибкую проволоку, подергал, проверяя на крепость. Держалось мертво. Ухватившись за колесо, выпрямился, огляделся вокруг.

За перелеском на бугре выглядывал уголок вспаханного поля. Речку скрывала молодая поросль: клен, черемуха, ракита. Ветки еще не оделись зеленью, но апрель уже высветлил голые стволы. Солнышко играло и путалось бликами в диколесье. На желтотравник луга, словно заплатки, весна уже накидала нежные островки зелени с синими крапинами – первоцвет. Сашка вздохнул полной грудью и тихо проговорив: «ну, и что бы им тут не жить», повернул голову вниз.
Вечером они сидели на той же лавочке и тихо обсуждали шансы на появление птиц. Оба были уверены, что аисты обязательно обоснуются в их гнезде.

- Все-таки готовое жилье, - в который раз убеждал соседа Сашка, - почти не надо ниче строить. Прилетай и живи. Ну, веток подстели немного. Не дураки же они.
Колька согласно покачивал головой, прищуриваясь, и лез в карман за сигаретами. Сашка охотно протягивал руку.

Бабка Валя, возвращаясь после школы, остановилась с мужиками.
- Хорошое дело затеяли, - одобрила она, - у нас ученики уже спорят – поселятся аисты или не поселятся.
- Ну и к чему склоняются? - поинтересовался Колька.
- Не знаю к чему склоняются эти лоботрясы, а я думаю, поселятся. Они же на нашем болоте кормятся, а тут еще гнездо рядом будет. Удобно. 

Весь апрель каждый день мужики выходили на луг и внимательно рассматривали тележное колесо - нет ли каких изменений. Иногда Сашка бегал в Шишино, проверяя старые гнезда там.

Аисты прилетели в первых числах мая.

Как-то вечером над деревней появился низкий клин пролетающих птиц. Деревенские, не сговариваясь, потянулись на дорогу перед лугом – оттуда было видно Колькино гнездо. В Беломестном его теперь так и называли – Колькино. Так говорили про дома, сараи, бани, построенные им. Сашку если и вспоминали, то как-то вскользь, не серьезно, никому бы и в голову не пришло назвать гнездо Сашкиным. Сашка первое время, если при нем кто-то говорил «Колькино гнездо», терпеливо поправлял:

- Это я туда лазил и колесо привязал, а не Колька.
Собеседник вроде соглашался, но в следующий раз все повторялось. Сашка злился, потом вроде смирился.
Аисты в тот год так и не прилетели. Они появились годом позже, когда ни Кольки, ни Сашки в живых уже не было.

Колька пропал осенью. Отправился к хозяину дома, который он строил все лето, за расчетом и не вернулся. Такое бывало. Сразу искать не кинулись, решили, что опять ушел в запой и у кого-то остался. Через неделю труп с несколькими ножевыми ранениями пацаны обнаружили в кустах на берегу Донца.  Конечно, без денег. Убийц не нашли. Да и не искали. Хозяин утверждал, что рассчитался полностью и Колька ушел от него довольный.  А больше его никто не видел.

Сашка скончался весной, лишь несколько дней не  дождавшись журавлей. Еще зимой у него начал болеть желудок, лечиться у Сашки и в мыслях не было. Последний месяц он почти не выходил из дома. Он уже не гнал самогон, питался в основном картошкой в мундирах - в подполе еще оставались материны запасы. Подкармливала непутевого брата и сестра, иногда приезжающая из города. Он подолгу сидел у окошка, которое выходило на луг, и тоскливо разглядывал раскачивающиеся камышинные коричневые головки.

Больше ничего видно не было.
Где-то за неделю до смерти он постучался в дом к Нинке.
- Входи, - крикнула она с кухни, не заперто.
Сашка несмело переступил порог и остановился, привалившись к косяку. Он хрипло дышал, как будто только что перевернул несколько тяжелых мешков.  Нинка выглянула в дверной проем.

- Ты? – удивилась она и отодвинула занавеску. – Ну, проходи, раз пришел.
Сашка громко выдохнул и смущенно прокашлялся.

- Нин, ты это. – Он пошарил глазами под ногами. – Помру я, наверное.  Не дождусь аистов, видно. Ты это. Это гнездо пусть уж будет Колькино, ладно, а если вдруг второе они заведут, ты уж того, скажи всем, чтоб Сашкиным назвали. Все, какая-никакая память будет. - Он поднял мутный наполненный робкой надеждой взгляд  на Нинку.

- Ну, - растерялась она, - я то что, не против. Скажу. Трудно что ли. Да только ты что-то рано помирать собрался.
Сашка словно не слышал ее.

- Спасибо, Нин. – Он сглотнул комок и вытер ладошкой побежавшую по небритой щеке каплю. - Спасибо большое.
- Да не за что, - отозвалась Нинка. От ее минутной растерянности не осталось и следа.
Она двинулась на Сашку:
 - У тебя все?

Сашка молча развернулся и перенес ногу через порог.
Нинка прикрыла за ним дверь и, размышляя, зачем Сашке сдались эти аисты, вернулась на кухню. Так ничего и не решив, она полезла в шкаф и загремела посудой.
Через несколько дней сестра, приехавшая на выходные проведать Сашку, обнаружила брата мертвого. Он лежал на полу у окошка на спине, улыбка застыла на разгладившимся лице.

Через несколько дней после похорон крупная белая птица, раскачивая в воздухе длинными ногами и тормозя крыльями, опустилась  на колесо. Тетка Валя как раз проходила по улице в школу. Уже по привычке нашла взглядом выглядывающий из зарослей столб с колесом и вдруг невольно охнула и остановилась.

- Прилетел-таки.
 
Птица потопталась немного, словно проверяя платформу на прочность, огляделась, и слегка согнув голенастые ноги, оттолкнулась от плотного воздуха крылом. 
Часа через два на колесо опустились уже два аиста: он и она. Вечером беломестненцы с ближних и даже с некоторых дальних улиц собрались на дороге понаблюдать за аистами, которые, не подозревая о таком внимании, легко поднимали на вершину столба тонкие веточки – строили гнездо. Вспоминали Кольку и Сашку  и жалели, что ни тот, ни другой ни дожил до этого дня. Нинка, не удержавшись, всплакнула. Тетка Валя погладила ее по широкой спине.

- Ниче, не переживай сильно, вот какую память о себе мужик-то оставил. А домов скоко его по деревне стоят – вечную память заслужил.
Нинка утерла торцом ладони короткие слезы и тяжело вздохнула. Птицы уложили на колесо последние веточки и поднялись выше. Сделав круг над людьми, спланировали на болото. И сразу исчезли в высоких камышах.

- Кормиться полетели, - громко сказал чей-то детский голосок.
Люди потихонечку начали расходиться.
 
Через месяц пара благополучно вывела трех птенцов. 

С тех пор аисты прилетали в Беломестное каждый год. Деревенские светлели улыбками, выходя на дорогу у луга, чтобы приветить красивых птиц.
- Колькины, прилетели, видел? - говорили они, встречаясь с кем-нибудь в эти дни.
 
Через два года после того как мужиков не стало, на соседнем столбе появилось второе гнездо, построенное молодой аистиной семьей. Сельчане, не сговариваясь, назвали его Сашкиным.