Атмосфера

Это был большой старый дом, старый-престарый.
Каждое лето он наполнялся людьми, сюда приезжала небольшая семья из Ленинграда - бабушка, папа с мамой и маленькая девочка.

Дом стоял на самом берегу озера, так близко, что по весне вода могла подступать прямо к фундаменту. А фундамент стоял на огромном камне, часть его вылезала на тропинку прямо перед домом, он был похож на огромную черепаху, выползающую из- под дома, так представляла его та самая маленькая девочка. Она любила этот камень. В солнечные дни он нагревался и был теплым, и девочка иногда даже прислонялась к нему щекой, пока родители не видят; а после дождя он становился темно серым и на нем проступали извилистые узоры, и девочка вставала на него красными резиновыми сапожками, а потом водила пальчиком по этим узорам.
Рядом с домом был небольшой огород, в котором росли только цветы (астры, папа очень любил астры и сам высаживал рассаду, которую покупал на базаре у бабушек)  морковка и несколько кустов черной смородины. Эти кусты казались такими огромными, что девочка боялась близко к ним подходить, воображая себе дремучий лес. Как ни странно, но эти кусты пугали ее больше, чем старое кладбище, находившееся прямо за забором. Девочка часто подходила к забору и сквозь него рассматривала белые и серебристые крессы, с чьими-то фотографиями и именами. Это было старое кладбище, и сюда уже почти никто не ходил, только деревенские ребята, иногда,  – проверяли себя на смелость. С территории этого кладбища, прямо через забор переваливались два огромных густых куста сирени – белой и сиреневой. Когда они цвели девочка забиралась на поленицу дров, стоящую прямо под кустами и рассматривала каждую веточку, в надежде найти цветочек с пятью лепестками и обязательно съесть его,  загадав желание. Сирень была настолько красива, что однажды утром в дом постучался какой-то человек, и попросил разрешения нарисовать ее. Маленькая девочка стояла на крыльце, прижимаясь к дверному косяку, и с любопытством и стеснением рассматривала этого человека: он был в очках и с бородой, и в светлой клетчатой рубашке. Мама вынесла ему стул, он устроился между клумбами. Он ловко развернул свой небольшой деревянный чемодан, который оказался на трех железных ножках, открыл его, внутри оказалось так грязно, какие-то тюбики, как из-под зубной пасты, грязные кисточки. Девочка побежала к маме и стала расспрашивать ее, что это за дядя. Мама объяснила, что это художник и чемодан, это вовсе не чемодан, а какой-то мольберт и что тюбики эти, тюбики с красками. Любопытство девочки начало брать верх над стеснением,  теперь она осмелилась осторожно обойти его вокруг и посмотреть, что он там делает. Как оказалось ничего интересного, вся картонка была заляпана зеленой краской. И девочка вернулась на крыльцо, сев на ступеньки она стала наблюдать за муравьем, который быстро ползал по ее сандалям, она оторвала маленькую травинку и стала играть с ним, но муравей очень быстро убежал в маленькую щель между ступеньками.

Забор их дома был не такой как все заборы в этой деревне, он был сделан не из вертикальных дощечек, выкрашенных яркой краской, а из длинных узких жердей, набитых крест- накрест на большие бревна, вбитые в землю. Папа сам сделал этот забор, принеся жерди из леса. Девочке он почему-то очень не нравился. А вот калитка нравилась. Потому, что она была именно такой, как и все калитки в это деревне, правда зеленого цвета. К ней еще был привязан маленький колокольчик, который всегда звенел, когда кто-то приходил в гости.
С одной стороны от калитки, вдоль дома была клумба, на которой росли флоксы и лилии. За ними ухаживала бабушка, это была ее любимая клумба, потому что располагалась она прямо под ее любимым окном, у которого она всегда сидела в дождливые дни и вечерами, и что-нибудь делала, вышивала или просто смотрела в окно. Папа всегда пытался вывести эти флоксы, потому что ему жутко не нравился их запах, но живучие цветы, несмотря на его старания и благодаря стараниям бабушки все равно цвели каждое лето и «отравляли» воздух вокруг себя.
А с другой стороны от калитки на деревянных козлах стояла лодка. Через несколько дней после того, как семья приезжала в дом, папа и мама спускали лодку на воду. Процессом всегда руководил папа, сначала на тропинку рядом с лодкой клали несколько круглых поленьев, а потом вместе с мамой они приподнимали лодку, снимали ее с козел и аккуратно клали на эти поленья. А потом катили ее прямо к озеру, переставляя поленья друг за другом. 
Их лодка была самая красивая лодка во всей деревне, и была самым любимым детищем папы. Сделана она была из какого-то современного пластика, от чего была легкой и быстроходной. Сиденья в ней папа сделал сам, красивые деревянные дощечки покрашенные блестящим лаком и весла у лодки были самые красивые, зеленые, и уключина никогда не скрипела, потому что папа всегда вовремя смазывал ее маслом. А еще, если вдруг уключина все-таки начинала скрипеть, и масла не оказывалось рядом, ее просто нужно было полить водой, это помогало, правда не надолго, очень скоро она начинала скрипеть снова. Девочка очень любила кататься с папой на лодке. Она всегда садилась в носовую часть и опускала руки в воду.  Иногда катались на лодке в магазин, на другой берег озера, иногда папа оставлял девочку в лодке. Так, однажды, когда она осталась в лодке, к берегу подплыл какой-то человек и, засмотревшись на лодку, сказал: «Ух ты! Вот это транспорт!». Иногда, вечерами, втроем, папа, мама и девочка просто катались на лодке, без всякого дела.
А иногда папа отвозил на лодке бабушку, к одной ее подруге, которая жила на другом берегу (там же где находился магазин). Однажды эта подруга пригласила к себе в гости всю семью. Бабушка была очень рада, а девочка была немного взволнована, она часто слышала имя Роза, но никак не могла понять кто это. И почему такое странное имя, Роза, как цветок.

Подруга бабушки жила в большом доме, голубого цвета с белыми окнами и дверьми. Звали ее Роза Васильевна. Большое белое крыльцо вело к огромной светлой застекленной веранде, на которой стояла старая плетеная мебель. Ивовые прутики в некоторых местах кресла были сломаны, но бережно перевязаны цветными тряпочками. Над круглым столом висел большой розовый абажур, а на столе стояла ваза с вареньем и по краю вазы ползала оса, а на подоконнике в белом кувшине стояли васильки. Роза Васильевна почему-то оказалась очень похожа на бабушку, у нее были такие же густые и абсолютно белые волосы, только она еще была в очках на лице у нее были такие же мелкие и частые морщинки. Улыбаясь она подошла к девочке, и протянув ей конфету в блестящем фантике из фольги сказала: «Здравствуй! Добро пожаловать». Девочка, еще стесняясь и выглядывая из-за подола маминой юбки, протянула ручку, взяла конфету и сказала «Спасибо».
Когда все расселись вокруг стола, в комнату вошел человек в очках с бородой, в светлой клетчатой рубашке, и поставил на стол самовар. Улыбаясь, он сел рядом с девочкой и сказал «Привет, не узнаешь меня?», «Здрасти, узнаю» - это был тот самый художник, который полтора месяца назад рисовал их сирень.
Весь вечер взрослые о чем-то разговаривали, пили чай с пирогами. Девочке вскоре стало скучно, и ей разрешили пойти в сад, посмотреть на цветы и поискать ягоды. В этом саду было очень много цветов и почти не было ягод, поэтому девочка вернулась на крыльцо и стала играть с большим серым котом, которого звали Вася. Она теребила его и пыталась сосчитать полоски на его туловище – ничего не получилось. Но зато она точно знала, сколько у Васи усов, справа у него было семь усов, таких длинных и белых, а слева пять, не очень длинных.
Спустя несколько часов, уже вечером, Роза Васильевна и ее художник (как оказалось это был ее сын Володя) вышли на крыльцо провожать своих гостей. А гости, погрузившись в лодку, медленно поплыли домой.
Домой, снова в этот большой старый дом, он сильно отличался от того, который они только что покинули. Дом Розы Васильевны казался таким легким, светлым и прозрачным, этот же дом был таким же, как тот огромный камень, на котором он стоял: большим, старым, мудрым.



Говорят, что построен он был для священника…
Потом неизвестно что было…
А потом бабушкина старшая сестра приехала в эту деревню работать учительницей и ее поселили  этом доме.
Говорили даже, что во время войны немцы сожгли почти всю деревню, и осталось лишь несколько домов, в том числе и этот.

Теперь этот дом был разделен на две части: в одной части жила тетя Люда из Москвы, а в другой семья из Ленинграда с маленькой девочкой. Из далека, он выглядел довольно странно: одна, московская половина, была обита новой вагонкой и выкрашена в зеленый и желтый цвета, а вторая -  была темно-серой, почти черной. Старые, потемневшие от времени доски вовсе не казались устрашающими, а белые пятна мха, пробивающегося сквозь щели досок, придавали ему седину. Единственной новой пристройкой к дому была небольшая веранда, на которой мама соорудила летнюю кухню, она была небольшая: справа у окна стоял стол, буфет, какие-то тумбочки, небольшая газовая плита, на стене у двери висел умывальник. А слева, вдоль всей стены стояла длинная скамейка, т.е. лавка (все деревенские называли такое сооружение лавкой, ну а здесь это называли скамейкой), на которой в ряд стояли ведра с водой. Воду всегда приносил папа, с колонки, которая находилась на центральной улице, рядом с домом председателя. Девочка тоже иногда ходила с папой, для этого ей было выделено маленькое зеленое ведероко. Вода из колонки лилась очень шумно и сильно, так, что если не подставишь вовремя ведро, обязательно будешь забрызган.
Налево из веранды небольшой коридор вел в дом. Здесь нужно было открыть небольшую старую деревянную дверь. Дверь эта была сделана из нескольких широких досок, со временем они стали такими гладкими, что даже блестели, скреплены доски были двумя извилистыми чугунными скобами, ручка у двери была тоже чугунной или железной, и чтобы дотянутся до нее, девочке приходилось вставать на носочки. И запах у двери был такой необычный, она конечно пахла деревом, но… это был скорее не запах, а аромат. Дверь была меленькой, и поэтому папе всегда приходилось нагибаться, чтобы пройти через нее. Она никогда не скрипела, но иногда громко хлопала.
Дверь вела в маленькую комнату, которая была сделана для бабушки. Справа, и почти по середине дома стояла большая белая печка, она обогревала весь дом и была такой необычной формы, хотя нет, конечно же она была обычная, просто на ней спать нельзя было, но зато на ней можно было готовить, над ней можно было сушить грибы и еще ставить молоко, чтобы потом оно превратилось в простоквашу. А еще рядом с ней можно было греться. Бабушка грелась у печки почти каждый вечер. Она стояла прислонившись к ней спиной и смотрела в окно, и маленькая девочка тоже иногда стояла рядом, подражая бабушке и задавала ей разные вопросы. А когда на улице становилось  совсем темно, бабушка шла в кровать. Ее кровать стояла в другом конце маленькой комнаты, она была высокой и мягкой. Девочка все время рассматривала свое отражение в блестящих шарах на концах  кровати. У этого отражения был огромный нос, а если поднять голову выше, то огромным становился уже рот.
Рядом с кроватью стояла тумбочка с бабушкиными лекарствами. Самым любимым ее лекарством был йод. Каждый вечер она мазала свои ноги йодом, а иногда девочка просила порисовать, и тогда бабушка давала ей палочку со смоченной в йоде ватой и девочка вырисовывала на ее коленках всякие рисунки: солнышко, цветочки… Бабушка рано ложилась спать, и вставала она тоже рано.
Когда бабушка гасила свет, девочка бежала к родителям в другую комнату.
Это была волшебная комната, самая лучшая и красивая комната в мире, самая уютная и самая вкусная комната, она пахла, как та старая входная дверь. Стены здесь были бревенчатые, причем бревна были такие огромные и тоже очень гладкие и ароматные. От времени в дереве появились трещины и девочка иногда засовывала в них пальцы. Пол был дощатый и покрашен коричневой краской стершейся в некоторый местах: у кровати, у стола, у дивана…
 Диван! Он тоже был необычный и волшебный: спинка его была очень высокой с деревянным вензелем вверху и деревянными подлокотниками, вензель этот был похож на лицо с усами. Обит он был светло зеленой тканью. И был он совсем не мягкий. Рядом с диваном стоял стол, накрытый цветной скатертью, над столом висел желтый абажур с белой бахромой.
Еще в этой комнате были два необычных кресла, говорили, что их сделал какой-то художник, они были деревянные с высокими спинками на которых были выжжены узоры. Одно такое кресло стояло у стола. А другое у любимого бабушкиного окна. Кресло стоявшее у стола было отдано девочке, в нем она сидела за завтраком, обедом, ужином, рисуя и раскрашивая картинки, клея аппликации и лепя что-то из пластилина… Только одному человеку ей приходилось уступать его, еще одной бабушкиной подруге – Алевтине Ивановне.  Это была маленькая старушка, немного глуховатая и с очень добрым и всегда улыбающимся лицом, жила она в доме неподалеку. В ее саду росли сливы, которыми она всегда угощала ребятишек бегающих рядом. Сама она жила в Москве и тоже приезжала в эту деревню только летом. Т.к. Алевтина Ивановна была маленького роста, то сидеть ей предлагали в этом высоком кресле, а девочку пересаживали на колени к папе или маме.
У стены, напротив дивана, стоял большой деревянный сервант, в котором стояла разная посуда, а на серванте стояли два самовара один новый и блестящий, а другой старый и потускневший, а между самоварами стоял кувшин в виде петуха.
Еще здесь был деревянный топчан – это такая невысокая и небольшая кровать, только на нем никто никогда не спал, а хотя нет, спал... здесь спали игрушки девочки.
Вечерами папа садился на диван у стола, радом с окном, включал приемник… «Добрый вечер, в эфире радио Свобода»… и они с мамой слушали какие-то беседы. К окну на свет лампы сразу слетались десятки мотыльков, некоторым удавалось залететь в комнату, и шелестя крыльями они мчались прямо на лампу, падали, снова взлетали, и снова падали пока папа не поймает их полотенцем и снова не отправит на улицу, в темноту. Иногда он закуривал трубку, редко правда, обычно он курил папиросы «Беломорканал». Но в этот момент девочка с особым интересом наблюдала за ним, ей очень нравился запах свежего табака и то, как папа набивал и раскуривал трубку. Ей нравилось смотреть на серый табачный дым, медленно извивающийся и повисающий в воздухе. Потом папа взмахивал большой рукой и выгонял его в открытое окно, вслед за мотыльками.  Папа был очень большой, у него была широкая спина и грудь, большие руки и густые вьющиеся волосы. Волосы были абсолютно седые, белые белые, как у бабушки. И девочка никак не могла понять, почему так, и почему другие папы не такие? Иногда они с мамой играли в карты, иногда папа читал газеты или книги.
Под звуки приемника и тихие голоса родителей девочка засыпала в своей кровати. Иногда ей разрешали долго не спать, тогда они с папой и мамой выходили на улицу и смотрели на огромную луну, которая почти каждую ночь перекатывалась через озеро с вечно опечаленным лицом, тогда девочка узнала, что такое лунная дорожка. Еще папа рассказывал им про звезды и разные созвездия, тогда девочка впервые увидела как быстро падают звезды. Отчего так быстро? Ведь так невозможно загадать желание. Такого звездного неба и такой огромной луны она больше никогда не видела.
Утром, через окна комнату заливал солнечный свет. Девочка открывала глаза и щурилась от такого яркого и обильного света. Часто она просыпалась и наблюдала, как папа бреется, она вставала с кровати, залезала в свое кресло и смотрела на него. Она очень любила смотреть как он бреется. Он смотрелся в зеркало, стоящее перед ним на столе, с одной стороны от зеркала стояли две прозрачные банки с водой, в которых папа полоскал бритвенный станок (он никогда не пользовался электрическими бритвами).  А с другой – мыльница в которой он намыливал пушистый помазок. Иногда он разрешал девочке намазать себя пеной, тогда она перебиралась к нему на диван, садилась его колени, брала в одну руку помазок, а другой проводила по его колючей и жесткой щеке, и рисовала на его лице белую бороду из пены. Потом папа брал станок и аккуратно снимал это пену, и был слышан треск бритвы, снимающей щетину. Потом он полоскал станок в воде и снова снимал пену…

А еще, девочка любила моменты, когда утром в комнате никого не оказывалось, тогда она рассматривала каждый ее уголок, знакомый и известный наизусть: пол исполосованный тенями от стульев и стола; потолок, в углу которого паучок снова сплел паутину, а вот он ползет по полу через всю комнату, торопясь скорее преодолеть открытое пространство; белые кружевные занавески на окнах, сквозь которые тоже пробивается солнце. Но вот хлопает входная дверь и в комнату входит бабушка, в руках она несет маленький ковшик с манной кашей. Сегодня родители ушли в лес поэтому до середины дня они с бабушкой будут одни. Девочка очень любила манную кашу, и вообще она любила все то, что не любили ребята в яслях и детском саду: манную кашу, пенку от молока и какао, омлет и творожную запеканку.
Потом бабушка начинала готовить пироги с морковкой. И девочка конечно помогала ей, бабушка давала ей отдельный кусок теплого белого теста, из которого можно было лепить все что угодно. Белая мука забивалась в морщинки бабушкиных рук, которые ловко вертели тесто на деревянной доске. Ровными рядами пироги складывались на противень, и в углу оставалось место для какой-нибудь улитки или человечка…
Потом из леса возвращались мама с папой, с полными корзинами грибов… медленно, но верно приближалась осень…

Семья уезжала из дома в начале сентября. Лодка возвращалась на козлы и накрывалась брезентом, печка вычищалась от золы, старый диван и кресла накрывались белыми простынями, окна забивались ставнями… И собрав чемоданы и сумки, вся семья шла на автобусную остановку… потом на вокзал… и на поезде уезжала в Ленинград.