Ушедшей навсегда

Памяти М.П.Л.

О ней напоминают сенполии. И антоновские яблоки. Когда мне на глаза попадается томик Пушкина, я тоже думаю о ней.

Сильная молодая овчарка, кресло-качалка, душный летний вечер и мутное багровое солнце, угасающее в сизой мгле на западе… Ее собаку звали Агат, а в кресло-качалку у электрического камина она любила усаживать своих гостей, и знойным сухим летом я часто приходила к ней на закате…

У моей дочери на письменном столе – деревянная лакированная коробочка из-под голландского чая. Там сейчас лежат фломастеры. Коробочку подарила она. Как и книги из серии «ЖЗЛ». Иногда из моих бумаг выпадает открытка, исписанная ее рукой. Почерком крупным, четким, красивым. «Учительским»…

Мы сблизились на излете ее жизни. Она чувствовала, что конец недалек. И потому так часто уверяла всех, что умрет только через тринадцать лет. Себя она тоже в этом уверяла.

Ее конец был печален. Не потому, что в смерти любого человека ничего веселого нет. Печален крушением иллюзий. Она создавала их для себя всю жизнь, верила в них и утешалась ими.  И потому, в одночасье утратив, умерла несчастной. Может быть, ее неупокоенная душа тревожит меня и зовет… И я, бывая на старом кладбище, непременно заворачиваю в тупичок, к ее могиле. И вспоминаю мартовский прозрачный день, когда мы сидели здесь, на скамейке, вдвоем…

Она любила рассказывать о родственниках. Она даже составила список тех ласковых имечек, которыми ее называли близкие. Какими же горькими крохами кормилась ее душа! Ведь когда говорят: меня любит эта и обожает тот, это не похвальба. Это мольба о жалости, любви, внимании.
 
Пришел час беды и болезни – и никто, никто из них, любимых ею и долгожданных, не появился у ее скорбного одра… Не приехал даже сын. И только приятельницы и соседки пытались ободрить ее и пробудить в ней желание жить… Но их внимание, их сочувствие ей были не нужны.

Белую махровую сенполию в маленьком горшочке и пакетик дорогих шоколадных конфет, которые она так любила, я отнесла ей в больницу. Ее муж, откровенная связь которого с молодой женщиной, несомненно, приблизила ее конец, появлялся там регулярно. Он нетерпеливо ждал… Не выздоровления, нет. Ее смерти. Потому что новая хозяйка в деревянном домике, окруженном старым садом, появилась почти сразу же после похорон…

Помнит ли Агат, с завистью глядящий через забор вслед каждой пробегающей по улице собаке, свою хозяйку?.. И кому теперь служит кресло-качалка, и перелистывает ли кто-нибудь ее любимые книги?..

Вещи, яблони в саду, дом с колодцем… Они говорят со мной о ней. Потому что она, ушедшая навсегда, будет жива для меня, пока тверда моя память.