Чернокнижник. Часть 2. Глава 4

                Глава 4

                Меж Двух Огней

Дети, веночком окружившие старца подняли жалобный и бестолковый галдеж. Дедушка, сидевший на краю бордюра образующего фонтанную чашу, улыбнулся и погладил Геру, светловолосую девочку, смотрящую на него голубыми глазами, по голове. Маркус, скрестив ручки на груди, задрал курносый носик, отбросил с глаз непослушную черную челку.
— Ну, нельзя же так дедушка, — обиженно проговорил он. — Так нечестно. Почему вы обрываете сказку на самом интересном месте!? Мы хотим знать, что было дальше! Ну, пожалуйста…
Хор детских голосов подхватил просьбу. Старец только рассмеялся, но отрицательно покачал головой.
— Смотрите, солнышко уже закатилось за горизонт, — худощавой рукой указал он на запад. — Что мне скажут, если вы завтра с утра на занятиях зевать будете? Знаю, что скажут. Опять старый Альбертус  до полуночи, головы детям всякими страшилками забивал. И как мне после этого в глаза кардиналу де Вульфуду смотреть?
Ребятишки вновь наперебой стали кричать, а на глаза Геры навернулись слезы. Старцу нечего не оставалось, как податься на уговоры. Он в своей жизни повидал много вещей, но больше всего не выносил слез на детских глазах.
— Хорошо, хорошо молодежь. Еще пятнадцать минут и все. Но обещайте, потом вы все дружненько отправитесь в свои спальни. Договорились?
Дети удовлетворенно закивали и еще плотнее окружили дедушку. Усадив себе на колени Геру, старец потрепал свою седую бороду.
— Так на чем я остановился…? Ах да. Амалия со всех ног бросилась в темный и дремучий лес. Ее сердце бешено билось и почти выскакивало из груди. Ветви деревьев, напоминающие костлявые ссохшиеся руки, хватали ее за платье и волосы. Всюду ей чудились страшные существа, а в реве ветра слышался  леденящий вой волков. Долго бежала она, пока в конец не выбилась из сил и упала на землю… — старец вещал с выражением, меняя интонацию и тембр голоса в тех местах, где это было необходимо. Дети слушали молча, раскрыв рты и практически не мигая глазами. Старик уже было хотел продолжить, но осекся. На садовой, выложенной камнем, дорожке, меж молоденьких лип, возник молодой инквизитор, быстро идущий в их сторону.
— Ну, дедушка что же было дальше? Не томите! — просил Маркус. — Что стало с Амал…
— Вы, почему еще не в постелях!? — перебил подошедший инквизитор. — Вам хорошо известно, что послушникам после захода солнца, стены собора покидать запрещается. Марш в спальни! И смотрите не попадитесь на глаза Кристова, иначе внеочередной наряд на колокольный этаж вам обеспечен.
Замолчав и побледнев, ребятишки быстро побежали к храму по той самой дорожке, по которой пришел инквизитор.  Добежав до лип Маркус развернулся и показал смешную рожицу священнослужителю. Инквизитор прикрыл глаза рукой и глубоко вздохнул.
— Спокойной ночи дети! — помахал им вслед старец, поднимаясь и расправляя свою белую, ушитую золотыми узорами мантию. — Да хранит вас Латандер, как во сне, так и наяву.
 — Вы слишком много им позволяете Ваше Преосвященство, — заметил инквизитор, проводя рукой по темным, аккуратно подстриженным волосам. — Они должны воспитываться в соответствии с догмами и канонами установленными Церковью, а такая распуста может привести к тому, что мы воспитаем обыденных отшельников, а не инквизиторов.
Четырнадцатый магистр Ордена Небесных Мстителей, Великий Понтифик Церкви Латандера устало улыбнулся и посмотрел на белые кувшинки, плавающие в темно-синей воде фонтана. Под одной из них промелькнула золотая рыбка. Альбертус фон Швабен, шестидесяти трех лет отроду, пятьдесят пять из которых он посвятил служению религии. В восемнадцать удостоился сана священника и около семи лет,  отпевал литургии в одном из храмов Кригсрехта. Позже стал епископом при Кафедральном соборе Штафценберга.  Участвовал в Пятом Крестовом Походе на Ётунхельм,  где возглавлял одну из когорт Священного Ордена. После двух успешных операций, «Священный Молот» и «Месть Мессии», направленных против объединенных варварских племен, Альбертус был тяжело ранен и вернулся в столицу. Спустя пять лет, сменил одного из кардиналов, а еще через два года, тринадцатого магистра Ансельма Правоверного. Фон Швабен пользовался большой любовью, как среди обычных людей, так и среди аристократов. Однако добиться такой же благосклонности у «родной семьи» ему не удалось. За чрезмерно лояльное отношение к еретикам, колдунам, чародеям и нелюдям, понтифика сильно недолюбливала инквизиция. Элита Церкви часто нарушала личные приказы магистра, а порой вовсе пропускала их мимо ушей. Это отдельное ведомство, не терпящее любое вмешательство извне.
 — Когда ты стал таким черствым Уголинус? — спросил магистр, взирая на него из-под косматых, седых бровей, карими глазами. — Я воспитывал в тебе, прежде всего человека, который мог бы любить и сострадать. Служитель Латандера должен протягивать руку помощи любому, как невинной девице, так и пожилой матроне в портовом борделе. Не стоит делить мир только на грешников и правоверных. Людям свойственно заблуждаться. И мы должны помочь им осознать ошибки и исправить.
— Магистр я понимаю ваши чувства, — кивнул Уголинус де Вико. — Инквизиция это не гнусные палачи. Ведь именно такое мнение порой складывается у некоторых людей. Инквизиция это не то, чем можно, перед сном пугать непослушных детей. Мы стражи, которые хранят чистоту веры. Мы те, кто устраняет неугодных Латандеру еретиков. Да мы действуем жестоко и в конце предстанем перед его судом. Но кто-то должен жертвовать собой раде спасения других. Кто-то должен взять на себя ненависть и отвращение, в то время как другим достанется обожание и почитание.
Альбертус посмотрел на небо, где уже мерцали первые звездочки. Сумрак сгущался. Легкий ветерок срывал с лип опадающую листву, то вознося ее, то прибивая к земле. Сложив руки, как крылья за спиной, магистр не спеша направился к собору. Уголинус  шел следом.
— Меч, как бы ты не приукрашал это слово, какими бы синонимами не обвешивал, остается орудием убийства, мой мальчик, — спокойно говорил Альбертус. — Войны прекратятся лишь тогда, когда последние два человека в этом грешном мире, сломают об камень это проклятое оружие. Дети - это ведь цветы жизни. Посмотри на их лучезарные улыбки, послушай звонкий смех их голосков. Ради этого мы сражаемся и умираем. А что делает с ними Инквизиция?
— Воинов и слуг церкви искореняющих…
— Ты стал фанатиком Уголинус, — печально заметил магистр. — Похоже, за те шесть лет, что ты проходил стажировку под началом Винкельхока убили в тебе последние крохи человечности и сострадания. Ты потерял индивидуализм, стал тем холодным оружием, которое так рьяно возносишь. Скажи, как давно ты брал в руки библию?
— Сегодня утром, — быстро ответил де Вико, поправляя на груди золотую звезду, так чтобы она была строго по центру черного креста вышитого на груди.
— Тогда скажи мне, о чем повествую двадцать пятый стих, третий главы, четвертой книги?
Молодой инквизитор свел к переносице тонкие брови и с секунду думал.
— Там говорится о проповеди Спасителя к одному из рыцарей.
— Верно. И спаситель вторит: «… орудие моё не меч, что пламенем кован, не бич что стенанием пропитан, не закон, что суров и беспощаден, а вера и доброта, что в сердце обитают…». Вслушайся в эти слова Уголинус.
— Ваше Святейшество, — губы инквизитора искривились в улыбке  — если бы одной добротой можно было убедить гуля, вернутся в свою могилу и не терроризировать обычных людей, то право ваше, я с братьями и сестрами, проводили две трети дня в бдениях и молитвах. Только вот нечисть начинает тебя понимать лишь тогда, когда твой клинок по рукоять вонзается в ее преющую плоть.
Понтифик поморщился. Легким движением руки он поймал сухой, пожелтевший листочек, кружившийся на ветру.
— Ты прав мальчик мой. Но только в одном. Инквизиция была создана как Отдел по борьбе с планарными существами, а также как искоренители неупокоинных. Сам же Орден был основан небольшой группой рыцарей, во главе с Грацианусом де Бальнео, впоследствии нареченным Латандером Светоприносящим. После Первого Крестового Похода, латендерцы поддерживали новое Алторское королевство во враждебном окружении северных соседей, а также обеспечивали охрану множеству паломников, направившихся в Обитель, после ее основания. Почему же, все вы забыли свои истинные цели и стали изуверами, гоняющимися за колдунами и ведьмами? Возненавидели ближнего своего?
Де Вико не ответил. Он знал, что у понтифика была слабость к долгим и нудным беседам, носящим нравоучительный характер.  Магистр любил смотреть на мир сквозь призму доброты. Верил в раскаянье даже самой черной души, вместо того чтобы просто очистить ее огнем.
Покинув аллейку, они вышли прямо на соборную площадь. Сам Собор, был окружен кольцом высокой, почти в двадцать футов высотой, каменной стеной. Поэтому его считали отдельным районом города. Здесь находились несколько домов, кузница, казармы Ордена, маршировочный плац, конюшни, даже небольшой рынок и таверна.
По площади бренча доспехами, маршировала центурия латандерцев. Около ста человек, построенных прямоугольников, шли в ногу, сверкая новым обмундированием и оружием. Впереди чеканил шаг центурион в посеребренном шлеме и красном плаще. Отличительный знак, выкованная на груди с левой стороны у сердца – четырехконечная звезда Латандера, говорила о статусе своего хозяина. Рядом с ним шел знаменосец, высоко державший стяг. Командир, заметив понтифика, чуть было не споткнулся, резко остановил отряд и громко крикнул, ударив себя по стальному нагруднику:
— Ave Магистр! Во славу Латандера и Короля!
Сотня голосов прокричала тоже самое. Альбертус улыбнулся и кивнул. Уголинус только презрительно шикнул. По новеньким доспехам он сразу определил, что эта центурия была сформирована от силы месяц назад, а значит это, всего на всего, желторотые юнцы, которые только и ждут, чтоб выпендриться перед высшим духовенством.
— Приветствую Феран, — фон Швабен подошел к командиру и пожал ему руку. Тот явно был польщен, не ожидая такого жеста, и зарумянился. — Вижу, тебя повысили до центуриона? Поздравляю. Я всегда говорил, что у тебя есть задатки лидера.
— Ааа..ну… благодарю Ваше Святейшество, — Феран учтиво поклонился. Среди солдат поднялся шепот. Некоторые подпрыгивали или вставали на цыпочки, чтобы увидеть магистра.
— Так же я приветствую всех вас дети мои, — Альбертус окинул взглядом солдат. — Седос ты тоже здесь!? Вот так встреча! И Северин! Ну, изменился не узнать! Великий Латандер, как же летит время…
Воины окружили магистра таким же плотным кольцом, как дети несколько минут назад. Каждый хотел с ним поздороваться и пожать руку. Феран пытался сохранить строй, но его никто не слушал. Поднялся настоящий гам. Уголинус прикрыл глаза.
«Послушники…  легионеры… разница только в том, что вторые больше едят, — подумал инквизитор. — Если кто-нибудь из кардиналов увидит этот срам, то мне влетит по первое число…»
— Так солдаты расступись! — заревел инквизитор, пробиваясь к фон Швабену, по пути расталкивая латандерцев. — Вы воины или кто? Устроили здесь дебош, словно бабы на рынке за молоком! Встать в строй!
— Про…простите инквизитор! — центурион забегал глазами. Гомон потихоньку унимался. — Так бабы, а, то есть легионеры, стройся!
Началась толкучка. Послышалась ругань и скрежет доспехов о мощеный камень. Воины падали друг на друга. Кому-то наступили на ногу. Седос кричал команды, знаменосец бегал вокруг него, размахивая штандартом. Уголинус повторно глубоко вздохнул.
— И эти невежи – слуги нашего Бога и хранители веры. Они даже встать в строй нормально не могут. А если завтра заполыхают костры!? Война вот-вот грянет, и нас пойдут защищать, вот такие вот, долбаки. Латандер, наверное, краснеет, видя это.
— Будь снисходительным Уголинус, — улыбнулся магистр. — Помнится, когда ты был маленьким,  то тоже любил пошалить. Как ты лихо вылил содержимое ночной вазы на голову епископа Стефана. А как ты лестницу гусиным жиром намазал, помнишь? Сестра София, до сих пор, на тебя зло смотрит…
— Ваше Святейшество, мне тогда шесть лет было, — ничуть не смутился де Вико. — А это здоровые лбы, которым уже пора научиться элементарной дисциплине. Если они будут продолжать в таком же духе, то наш Орден превратиться  в сборище грязных варваров с верховьев Фростривера. Останется только не бриться и не стричься, тогда они нас за своих принимать будут.
Магистр рассмеялся. Отряд построился и Седос еще раз отдал честь понтифику. Альбертус скрестил ладони на груди.  Несмотря на всю комичность ситуации, воины, центурион и знаменосец, стояли с гордыми лицами и горящими глазами. Кивнув головой, фон Швабен направился к дверям собора.
 Массивные двери, выполненные из красного, лакированного дерева и украшенные искусной эльфийской резьбой. На каждой двери была, инкрустирована большая серебряная звезда с янтарём посередине. Слева и справа от входа стояли статуи, олицетворяющие Фелена Реласа и Люттериуса де Масса первых последователей Спасителя. Скульптор изобразил их лица задумчивыми, спокойными и отрешенными. Взгляд обоих устремлен вдаль, в будущее. Воины были в скромных монашеских робах, которых они некогда не носили. Фелен и Люттериус жили войной, существовали ради нее. Поэтому смерть пришла по их головы в Первом Крестовом Походе в битве на Беруине. Они никогда не метили в священники. Для таких людей вера устанавливается мечом, огнем и силой. Но скульптор видел их по другому, а может просто хотел, чтобы люди не считали первых друзей Спасителя, кровавыми мясниками.
Приотворив двери, они вошли в просторный зал, пол которого устилал алый ковер. Холл представлял собой центральный неф с узкими проходами с маленькими часовнями и северным трансептом. Часовни освещены светом, проходящим через цветные витража, показывая много священных побуждений.
Шедевр Собора – Капелла Святого Лаурентиуса, созданная в несколько десятилетий назад  королём Генри Жестоким. Эта часовня известна своим красивым и богатым художественным оформлением. Другое произведение искусства, которым восхищаются многие прихожане, - надгробная плита Модестуса Великомученика расположенная напротив Часовни Святого Лаурентиуса. Выше арок галерей, написаны фрески с изображением людей, которые проявили определенные заслуги в строительстве собора. Перед главным альтаиром собора находится мраморный мавзолей с королевским склепом, где похоронены Алторские короли первой династии. Мавзолей состоит из надгробных плит Йоханнеса, его жены Элеоноры, и короля Эсакса.
Обычно храм освещали тысячи свечей установленных на позолоченных люстрах под самым куполом. Но сегодня этого делать не стали. Магистр высказался, что жечь такое количество свечей каждый день, настоящее расточительство. Поэтому холл освещали мастерские канделябры, свет  которых отбрасывал причудливые тени от колонн.
— Вы слишком беспечно относитесь к своей безопасности Ваше Святейшество, — недовольно буркнул Уголинус. — В той толпе вполне мог находиться убийца. Совершить покушение было проще простого, и еще проще - скрыться.
— Когда меня позовет Спаситель, я примкну к нему, — безмятежно ответил магистр. — Не раньше и не позже. Не нам осуждать то, что уготовлено судьбой. Мы можем лишь исполнять.
— Ваша голова слишком ценный приз, — настаивал инквизитор. —  Вы всегда были таким. Полагаетесь на судьбу, ходите без охраны. Если вы не беспокоитесь за себя, то подумайте о других.  Вот, к примеру, сегодня. Вы вполне подвергли опасности детей. Ассасины не оставляют свидетелей. Магистр, как ваш личный телохранитель я настаиваю, чтобы вы уведомляли меня о каждом своем шаге, а не убегали тихо под шумок.
— Ну, Уголинус полноте. Не уж-то ты меня и в уборную провожать будешь? — покачал головой понтифик и улыбнулся. — Все будет хорошо. Мы в центре Алторского королевства, в одном из прекраснейших и вторым по величине собором. Думаю, твоему потенциальному убийце придется сильно попотеть, чтобы пробраться сквозь легионы Небесных Мстителей незамеченным. А теперь иди, отдыхай, мой мальчик. Я вижу, ты уже валишься с ног. Завтра всех нас ожидает трудный день.
Инквизитор недоверчиво посмотрел на понтифика, но спорить не стал. Скрестив на груди ладони, он развернулся, и пошел в северное крыло собора, где находилась его комната. Магистр проводил де Вико взглядом, потом посмотрел на гигантскую статую Латандера, стоящую у самой дальней стены. Изваяние было семнадцати метров в высоту и пяти в ширину. Любому сомневающемуся в силе святой религии стоит только взглянуть на этого колосса, чтобы осознать всю мощь Церкви.
Статуя была выполнена, в классическом стиле: Спаситель стоит в тяжелых, пластинчатых доспехах, в одной руке держа меч, а в другой раскрытую библию с выгравированными на ней словами «Свет Истинны». Священник взирал на статую с нескрываемым трепетом.
«Спаситель, когда же ты вернешься к нам? — с безмолвной мольбой простер руки Альбертус к величественному изваянию. — Мы устали от войн, насилия, неравенства. От мучительных болезней. От жестоких амбиций тиранов. Не успевают остыть угли похоронных костров, как вновь слышен кличь войны, и пламя возрождается из пепла. На новых курганах еще не пробилась первая, молоденькая зелень, а звучание сечи, диким воплем, опять кружит на поле брани. Поэтому прошу, не забывай о нас, верных твоих рабах. Помоги любому нуждающемуся, как праведнику, так и грешнику, ибо любой раскаявшийся достоин спасения. Помилуй нас и веди за собой, к истинным знаниям и жизни вечной».
Магистр скрестил на груди ладони и поклонился так низко, насколько ему позволяли года. Потом с минуту стоял неподвижно, гладя на золотую бахрому алого ковра устилающего пол. Проведя рукой по седым волосам, он медленным, усталым шагом направился в свою опочивальню.
Возраст, как бы магистр старался этого не замечать, с каждым днем все сильнее и сильнее давал о себе знать. Старая армейская рана от вражьей стрелы, на левом бедре ныла, пророча о перемене погоды. Фон Швабен то и дело останавливался на лестничных пролетах, разглядывая рукописные картины. И не раз, про себя, упрекал Кристова за то, что он выделил ему покои на самом последнем этаже южной башни. Альбертус с радостью переночевал бы в какой-нибудь коморке внизу, нежели столько раз за день, брать эту высоту.
Проходя мимо комнаты кардинала Октавиана, понтифик увидел небольшую полосочку света, пробивающуюся в коридор, сквозь щелочку между косяком и дверью..
— Разрешите кардинал, — магистр приоткрыл дверь и вошел. — Добрый вечер Октавиан. Надеюсь, не помешал!?
Кристов стоявший возле окна, резко повернулся. В серых, неживых глазах кардинала промелькнуло мимолетное удивление, а лицо озарила наглая усмешка. Волосы мышиного цвета были аккуратно зачесаны назад, что придавало священнослужителю деловитый тон. Небольшие морщинки уже начали появляться в уголках глаз и рта. Как известно горизонтальные морщинки над глазами появляются у людей, которые привыкли всему удивляться и ищут в жизни новые ощущения. Октавиан был из таковых. Настоящий авантюрист и искатель приключений. В юном возрасте он был дипломатом от ордена Латандера и побывал во многих странах.
Одет кардинал был, как и всё прочие духовенство, в красную пошитую золотом мантию. На золотой цепочке поблескивала звезда с янтарем в центре.
— Магистр Альбертус, — кардинал прижал к груди скрещенные ладони и поклонился. — Рад видеть вас. Гуляли?
— Да, выходил подышать свежим воздухом, — фон Швабен прошелся по комнате Кристова. Помещение было небольшим, но с очень изящной обстановкой. На полу располагался прекрасный темно-синий бархатный ковер. На стенах висели картины с весенними пейзажами и березовым лесом. Прямо напротив входа стоял небольшой сосновый столик заваленный кипой разных бумаг. Отчеты, рукописи, исследования, письма. Их было так много, что некоторые листы валялись рядом на ковре. Справа от стола располагались два окна, между которыми стоял железный канделябр с тремя оплывшими свечами, служивший единственным источником света в комнате. В дальней стене была прорублена еще одна дверь ведущая, скорее всего в спальню кардинала.
— Я пришел к тебе с ламентацией Октовиан, — магистр нахмурился и присел на край стола. В комнате был всего лишь один единственный стул, но и на нем покоилась бумажная горка. Кардинал немного наклонил голову. Альбертус не сводил глаз с Октавиана, тот был явно озадачен. Погладив свою бороду, старец рассмеялся и, подскочив к кардиналу, хлопнул его по плечу. — Чего задумался? Я по поводу того мой мальчик, что мне комнату выделили слишком высоко. Я уже не в том возрасте, чтобы по нескольку раз на день, штурмовать собор. Да, и еще раз хотел все уточнить насчет завтрашней мессы.  Все готово?
— Конечно Ваше Преосвященство, — кардинал подошёл к столу и вытащил из-под горы бумаг желтый пергамент — В начала должен выступит наш хор. Мы подумали и решили, что это будет изящной экспозицией. Далее пойдет ваше вступительное слово. Минут на пять. Потом как обычно, начальные обряды, Литургия Слова, и заключительные обряды. Кафедра будет подготовлена завтра утром.
— Очень хорошо. Октавиан, а почему бы не устроить эту мессу на площади перед собором? Ведь каменные стены не могут вместить всех желающих.
— При всем моем уважении магистр, но это противоречит догмам Церкви. Остальные кардиналы могут не понять вас. Да и погода портится. Возможен дождь.
— Что ж жаль, — фон Швабен уже хотел направиться к выходу, как его взгляд упал на один из листков, разбросанных возле стола. Нагнувшись, магистр с изумлением стал разглядывать начерченный на ней рисунок ужасающего крылатого демона, чье тело покрывали странные руны.
— Занялся демонологией? — Альбертус исподлобья посмотрел на Октавиана.
— Недавно наткнулся на это в нашем хранилище, — кардинал устало кивнул, сдерживая зевоту. — Никаких записей или данных относительно того, когда и где он был сделан я не обнаружил. Но предполагаю, что данная рукопись принадлежит чернокнижникам.
— Почему ты так решил?
— Вот эти руны, — он указательным пальцем тыкнул в рисунок — еще именуются Печатями Филестаса, одаренного колдуна-демонолога. Благодаря им, еретики подчиняют своей воле d’yaebl. По теории Филестаса выдвинуто семь уровней печатей. Мне пока удалось освоить пять, но думаю, в ближайшее время я расшифрую оставшиеся.
— И это все Октавиан? — спросил магистр, смотря прямо в глаза кардиналу. — Ты больше ничего не хочешь мне сказать?
— Да Ваше Преосвященство, это все.
Повисло молчание. За окнами поднялся ветер, и слышалось его завывание. Близилась перемена погоды.
— Это темные знания Октавиан, — понтифик вернул кардиналу пергамент. — Погружая свой разум во мрак можно ослепнуть. И тогда уже увидеть истинный свет будет очень тяжело или невозможно. Будь осторожен мой мальчик.
Кардинал только кивнул. Магистр устало улыбнулся и направился к двери.
— Доброй ночи Магистр. Храни вас Латандер.
— Доброй ночи Октавиан, — Альбертус переступил через порог и побрел по сумраку коридора в свою опочивальню. Затворив дверь, Кристов посмотрел на пергамент все еще державший в руке. На злобный оскал демона. На бешеные глаза. Потом улыбнулся. Подошел к канделябру и вознес краешек листа над небольшим, мерцающим пламенем свечи. Огонек сначала медленно и с неохотой принялся за бумагу, но со временем все прожорливее поедал ее. На темно-синий ковер упали тлеющие лепестки черного пепла.
— Хуже не ослепнуть от знаний, а быть слепым к ним, — тихо произнес Кристов и засмеялся.
_________________________
Он лежал неподвижно. Нет, он падал. Или может пространство искажалось вокруг него? Где-то вдалеке слышался голос, сквозь сети безмолвия прорывающийся к сознанию. Но он, не придавал ему значения. Сейчас для него ничего не имело значения. Все ушло. Все закончилось. Его убил седовласый воин. Быстро, безжалостно. Он падал в темноту. Окрест него, в водовороте кружились размытые лица, силуэты, тени. Они кричали, плакали, просили, звали, но голосов не было слышно. Почему? Ответ прост. После смерти всё теряет смысл. Тело умирает, но дух продолжает жить. Жить вечно. Это его проклятие, его крест. Теперь и он стал частью этого нескончаемого потока, название  которому - вечность. Опять женский голос, выкрикивающий его имя. Он не помнит его. Оно не имеет значения. Он повернул голову. Напротив, буквально на пустоте, в ореоле света, в позе лотоса сидел человек, в белой робе буддийского монаха. Он был молод, красив. Серые волосы рассыпались по широким плечам. Человек подмигнул ему, перебирая пальцами деревянные четки.
— Yare-yare… — покачал головой монах. — Ну и в передрягу втянул ты нас. Не хочешь ей ответить? Она настойчиво зовёт.
Чернокнижник стеклянным взглядом продолжал смотреть на монаха.
— Я…
— Нет,— прервал его тот. — Не умер и далек, от состояния смерти. Это анабиоз. Сон разума если угодно. Ты ведь не помнишь меня? Мы встречались с тобой, правда, один раз.
Юноша попытался отрицательно покачать головой, но не смог. Его тело сковывали тысячи невидимых нитей. Он словно мотылек, запутался в паутине. Водоворот лиц то ускорялся, то практически останавливался. Голос женщины. Он начинал раздражать. Но с ним неслось что-то, чего он не мог вспомнить. Или это просто не имело значения.
— Я…не…помню… — юноша говорил с трудом. Язык заплетался. Лица пугали. Голос.
— Souka, — монах нисколько не расстроился. — Воспоминания, желания, стремления, цели. Здесь все это не более чем пыль на дороге жизни. Люди приходят и уходят. От них остается лишь пыль, прах и… их заслуги с деяниями. Имена… они не вечны. Они патетичны. Простой пример. Колесо. Оно было изобретено человеком давно, очень давно. Им пользуются по сей день, и будут пользоваться еще очень долго. Но разве имя этого человека имеет значение? Нет. Он давно умер, исчез. Но его творение живо. Ирония, не правда ли?
Монах замолчал. Водоворот ускорился. Покачав головой, он глубоко вздохнул.
— Кто…ты?
— Yare-yare, похоже, ты так ничего и не понял. Разве имеет значение кто я? Я воспоминание, отголосок прошлого, пыль на дороге жизни. Важнее кто ты. Сможешь ответить на этот вопрос? — юноша не смог ответить. Он не знал. Не хотел знать. Вспоминать это тяжело. Лучше забыть. Оставить все как есть. Лица кружились. Голос это голос. Он не давал покоя. Он подобно лучу, резал глаза в непроглядной тьме. Он словно одинокая капель в гробовой тишине, эхом отражался от стен коридоров сознания.
— Я…я… не помню…
— Позволь я помогу, — монах отложил в сторону четки и провел рукой по лицу. Оно исказилось, вытянулось, обналичивая скулы. Клыки увеличились, а темные глаза поблекли. Стали белыми как молоко. Чуть выше бровей выросли темные рожки.
— Вспомни кто ты! Вспомни, зачем ты ступил на путь, с которого не будет возврата! Вспомни, зачем ты испил моей крови! Вспомни… всё.
Он смотрел на демона с полным безразличием. Ему захотелось рассмеяться ему в лицо. Сказать что тот не прав. Что все это ошибка. Он устал. Ему все равно. Ничего не имеет значения. Перекрестье завтра и вчера, разве оно так важно? Юноша закрыл глаза. Погрузил себя во мрак. Да так лучше. Так спокойнее. Голос. Будь он проклят! Он рвется к нему. Зовет его.
Черная стена тьмы дала трещинку, сквозь которую просачивался тусклый сет. Потом появилась еще одна, словно миниатюрная молния. Еще одна. Трещины всё появлялись и появлялись, пока не превратились в одну огромную брешь и заслон рухнул.
Он полетел сквозь пространство и время. Вокруг вращались галактики, звезды, планеты, туманности. Он видел каменные глыбы, несущиеся с умопомрачительной скоростью. Огромные огненные, хвостатые шары. Он то парил над полыхающей, расплавленной магмой кратеров,  то опускался в бескрайние синие моря, в которых медленно плавали гигантские рыбы. Он видел, как рождаются, и умирают цивилизации. Как эпохи сменяют друг друга. Потом его глазам предстали деревня и маленький мальчик в мешковатой рубашке. Рубашонка была ему настолько велика, что подобно парусу, развевалась на ветру. Паренек с узелком в руках бежал к полю золотых колосьев, на котором работали землепашцы. Заметив его, один из хлеборобов приветливо помахал рукой, что-то выкрикнув. Их сменили ночь и пожар. Мрачный лес. Старый особняк в Риверберри. Смерть волчицы. Руки затряслись, по нервам пробежал электрический разряд.
Память возвращалась. А вместе с ней и вся та боль, что он пытался забыть. Картинки с разъяренной скоростью сменяли друг друга. Он схватился за голову и зажмурился. Голоса, словно стая стервятников, кружили над ним и рвались в сознание. На глаза навернулись слезы. Было больно. Нестерпимо. Он закричал. Мгновение и наступила тишина.
Открыв глаза, он осознал, что стоит на коленях, а монах как ни в чем не бывало, сидел в позе лотоса и перебирал пальцами четки. Его лик принял человеческий вид. Водоворот лиц все также неустанно вращался вокруг них, глядя своими пустыми глазницами.
— Я вспомнил тебя, — юноша проговорил тихим охрипшим голосом. — Крещение. Сон. Ты был там. Ты пытался меня убить.
— Тот, кто уже мертв и телом и духом не может причинить вред живым, — с горькой улыбкой ответил монах.  — Я лишь воспоминание, с той дьявольской кровью перешедшее к тебе. Теперь я, часть тебя. Ирония, но я твой ангел хранитель. Хорошо, что ты вспомнил меня, но более важно кто ты. Твое имя. Произнеси его.
— Имя? — он нахмурился. Оно вертелось на языке, но юноша не мог вспомнить. Такое простое. Оно как ракушка на лазурном берегу. Лежит под ногами, но многие её не замечают. Он с силой прижал ладони к вискам, стараясь вспомнить.
— Yare-yare, похоже, задачка не из легких, — монах привстал и потянулся. Спрятав четки в широкий рукав кимоно, он подошел к юноше и присел рядом с ним на одно колено. Положив правую руку на плечо, он заглянул ему в глаза.
— Давай попросим у нее помощи. Смотри и слушай,  — монах пальцем указал вверх. Юноша поднял голову. Водоворот, воронкой уходил высоко ввысь, сливаясь там, в яркую точку. Он смотрел не отрываясь. Потом услышал тот голос. Стал прислушиваться. Голос выкрикивал имя. Его имя. Он вспомнил. Потом посмотрел на монаха. Тот улыбнулся и кивнул.
— Больше тебе здесь делать нечего Иолаус. Пора возвращаться в мир реалий. Мир жестокости и боли.
— Мы еще встретимся? — быстро спросил чернокнижник.
— Встретимся? Я всегда с тобой. В твоем сознании. Sajonara!
Иолаус резко полетел вверх, в ту самую точку, откуда доносился голос. Водоворот стал кружиться быстрее, и  различать лица не представлялось возможным. Он оглянулся, но монаха уже не было видно. Все слилось в единый хаос. Последовала яркая вспышка…
Было холодно. Вся одежда насквозь промокла от влажной травы. Всё тело сотрясала дрожь. Нет, это просто кто-то интенсивно тряс его право плечо. Иолаус открыл глаза.
Изабелла, на лице которой не было ни кровиночки, перепуганным взглядом смотрела на чернокнижника. Впервые,  за все годы знакомства, Иолаус увидел в этих пустых, миндалевидных глазах чуточку сострадания к человеку, а не только к эльфийской расе. Ее темно-русые прямые волосы ниспадали ему на щеки, а в установившейся тишине он слышал ее тяжелое дыхание, несмотря на страшный звон в ушах.
— Я думал что умер, — Иолаус выдавил слабую улыбку. — Считал уже не суждено увидеть тебя Изабелла. Что произошло?
— Лежи спокойно, — она прервала его попытку подняться, уперев ладонь ему в грудь. — У тебя был обморок на почве психологического истощения. Но сейчас, хвала Немезиде, все в порядке. Да лежи же ты спокойно!
 — Знаешь, я немного неуютно себя чувствую, когда твоя коленка упирается  мне в промежность.
— А извини, — полуэльфийка слезла с него. — Но прошу тебя, пока не вставай. Полежи еще минутку. Пусть мозговой кровоток придет в норму.
— Ладно, — чернокнижник провёл влажной рукой по лицу, уставившись в хмурое небо. Тучи понемногу редели и в дырах мелькали тусклые звездочки.
— Обморок да? — спросил он. — Но я ведь чувствовал себя нормально. Отчетливо помню, как погас костер, и я пошел за хворостом, а потом…
— Сплошной туман, — докончила за него колдунья. — Это висп. Здешний дух, живущий у фонтана. Именно благодаря его стараниям и растут  те прекрасные розы.
«Как же я сразу не догадался, — Иолаус сжал кулаки. — Розы, цветущие в сентябре! Если Максимус об этом прознает, ух и влетит мне!»
— Виспы как известно, питаются человеческой энергией, эмоциями и переживаниями. По обыкновению внетелесный контакт проявляется в резком всплеске радости, трепета, или… сексуального влечения, — она немного осеклась, вспомнив событие у эльфийского фонтана. — Иногда процесс протекает с видениями или миражами. Очень редко человек впадает в транс, но чтоб обморок… У тебя сильная аура Ио, раз светлячок не смог удержать поток и так молниеносно разорвал телепатический контакт.
— О, выходит это был мой час испытания, — хмыкнул юноша — и я его завалил. Ну, если встречу этого виспа, то он надолго запомнит каково это копаться в чужой душе.
— Не злись на него Иолаус, он не хотел причинить тебе вред. — Изабелла ласково погладила колдуна по голове. — Расскажи, что ты видел. Мне было бы очень интересно послушать.
— Мало приятного. Видел смерть, причем буквально. Потом был странный водоворот, состоящий из размытых лиц в небытие. Среди них был демон, одетый в буддийскую робу с четками в руках. Но интересно, то, что этот демон назвался ангелом хранителем, совершенно спокойно проигнорировав, факт попытки убийства меня  во время ритуала Крещения. Мы беседовали, и я слышал, как ты звала меня. А закончилось это наваждение полетом по туннелю, со светом в конце. Я сам не верю своим словам. Изабелла, пожалуйста, не смейся.
— Я и не думала, — она нагнулась к его лицу так близко, что кончики их носиков почти соприкасались — Хочешь послушать, что скажет сам висп по этому поводу? Только прошу без вспышек гнева и ярости. Прояви терпение и уважение к древним.
— А ты знаешь, где он?
Полуэльфийка отвела взгляд в сторону. В пяти метрах от них в воздухе висел синий, испускающий слабо свечение, круглый шарик чуть больше тыквы в диаметре. Он легонько подрагивал на эфирном ветерке, отклоняясь то влево, то вправо, как будто играя «в притоп». Колдун впервые увидел древнего лесного духа. Виспы или Светлячки, очень доброжелательны ко всем живым существам, в отличие от своих сородичей Блуждающих Огоньков. Огоньки заводят заплутавших путников в болотистые места, где бедняги и находят свою участь в клыках сколопендроморфоф, жвалах кикимор, клешнях леших или зубах утопцев. Обыватели, однако, не видят разницы между Виспами и Огоньками, поэтому одинаково недолюбливают и тех и других, обвешиваясь омелой, когда идут в топи. Хотя омела, сильно и не помогает.
Иолаусу, наконец, удалось присесть, отстранив от себя Изабеллу. Висп  раскачивался и тихонько попискивал как мышонок.
— Ну что весело тебе змеёныш? — буркнул чернокнижник. — А мне вот не очень. Из-за твоих фокусов у людей может крыша поехать. После увиденного я не знаю, что меня сдерживает от того чтобы не выхватить катану и не располосовать тебя. Возрадуйся, что Фрерин не наложил мощных защитных рун иначе не улыбаться тебе бы более.
Дух радостно пискнул и поближе подлетел к чернокнижникам. Колдун ощутил слабую вибрацию в медальоне. Магическая энергия светлячка была не очень интенсивной, гораздо меньшей, нежели у беса или квазита, однако волосы на затылке, все же отдавались легким потрескиванием статики. Синий шарик начал трансформироваться, пока не принял очертания сильно исхудавшего, человеческого лица с очень вытянутым и острым носом. Лицо улыбнулось, что скорее придало ему более зловещий, нежели дружелюбный вид. Потом начало пищать, без оживления мимики так и держа придурковатую улыбку.
— Он извиняется за столь несуразную проекцию человеческого лица, — Изабелла оправила непослушную прядь за ухо. — Tel’pina говорит, что очень долго пребывал в одиночестве. А когда мы пришли к его розовому саду, то сильно напугали его. Но любопытство взяло верх, и он сначала наблюдал издалека, применив слабую телепатию… Прости Tel’pina  что? Не расслышала? Он говорит, ты очень интересный субъект Иолаус.
— У меня, что рог во лбу растет? — юноша старался не смотреть на придурковатое, синее лицо духа. Тело дрожало, а поднимающийся ветер пробирал до костей. Колдунья заметив это, плотнее прижалась к нему. Висп явно недопоняв шутки, вновь начал видоизменять лицо и теперь меж бровями красовался однофутовый рог. Изабелла подавила смешок.
— Ну, господин дух, что же во мне такого необычного? — чернокнижник, наконец, решил посмотреть виспу в ветреные глаза. — По-моему я ничем не отличаюсь от Вина или Юкимуры, которые привольно спят вон там под дубом. Вот Фрерин он да, самая большая необычность в нашей компании.
Шарик запрыгал из стороны в сторону, облетел обнявшихся чернокнижников и начал что-то быстро пищать. Изабелла следила за ним и слушала очень внимательно. Висп несколько минут кружился, вертелся, пищал от чего у Иолауса, помутилось в глазах.
— Он говорит, что не чувствует твоей ауры, — холодным голосом проговорила Изабелла когда дух немного успокоился и застыл на одном месте — как будто тебя не существует. Он сказал, что там возле фонтана, он ощущал только меня, а на тебя натолкнулся по чистой случайности. Как незрячий на дерево.
— Значит, я есть, но моей ауры нет? — Иолаус изобразил глубокую задумчивость. — Это интересно как? Ты утверждаешь, что встречи с такими вот шариками чреваты возникновениями миражей и иллюзий верно? Так вот Изабелла, я всего лишь порождение твоего сознания и магии древнего лесного духа, который живет в старом трухлявом кедре, в самом верхнем дупле, отбитым у дятла.
— Не ехиднячай! Язык древних полон синонимов и загадок. Порой одно слово может иметь до пяти значений. Я стараюсь переводить, как могу! Нужно время чтоб разобраться. Что-то про купол, заслон, хаос… ах зараза не могу разобрать. Не понимаю. В общем, ты подобие точки сопряжения нескольких магических потоков. Это как, к примеру, несколько речных потоков сливаются воедино. Но тогда ты просто должен источать магические волны. Исток-индиго. Иолаус у тебя не проявлялись экстрасенсорные возможности во время панического страха или скажем, ты не ходишь во сне? Не пророчествуешь?
— Изабелла, с каких пор ты стала психиатром? — юноша поднялся, пытаясь очистить от грязи промокшие штаны. — Я самый, что ни на есть обычный чернокнижник. Видишь у меня две руки, две ноги, два глаза как у всех. Я не хожу во сне, не летаю на метлах, мне не мнятся грядущие катастрофы, а самый точный прогноз могу дать только на вчера. За всеми мистическими штучками обращайся к Оракулам. Хотя, как-то раз, мне Максимус сказал, что ему начинающий оракул, по кофейной гуще наворожил, что он «не правильно рожденный». Видишь ли, кофейный осадок толковал, будто Максимус должен был родиться двести лет назад послушником-писарем в одном из тогайских храмов. Причем храмовницей. После этого учителя три дня не видели. Он так смеялся, что не мог встать с постели.
Колдунья не без укора посмотрела Иолауса. Потом перекинулась с духом несколькими фразами на эльфийском. Тот отвечал ей протяжным писком, иногда меняя интонацию но, не меняя мимики. Иолаус проверил Поющую. Ножны немного запачкались, но в целом катана была в отличном состоянии и не пострадала. Пульсирование медальона  начинало раздражать. Чтобы отвлечься юноша стал собирать разбросанный хворост. Костер возле Деда окончательно погас, не было видно даже тлеющих угольков. Если кто-нибудь проснется и не обнаружит их с Изабеллой в лагере, могут возникнуть разного рода подозрения. Особенно у Юкимуры. А потом еще Фрерин может закатить песенку, что, мол, увел четверых, а приведет пятерых, и что в его время все было не так, а немного по-другому. Юноша невольно посмотрел на полуэльфийку, а точнее на ее бедра. Потом усмехнулся всей бедовости своих мыслей и отогнал их прочь в темноту.
— Он хочет попрощаться, — Изабелла подошла к колдуну, который  нагнувшись, собирал хворост. — И еще раз извинится за тот инцидент.
— Ладно, что было, то поросло, — колдун отмахнулся веточкой и посмотрел на виспа. — Но если такое проделаешь с Вином на обратном пути, я буду тебе очень признателен. И наваждение выбери пострашней.
Синее лицо духа с однофутовым острым рогом и не менее коротким носом, вновь озарила глупая улыбка. Попрыгав в воздухе, он описал красивый финт, и полетел прочь к эльфийскому фонтану, оставляя за собой блеклый, голубоватый след.
— Он просил предупредить тебя о каком-то Седовласом Убийце. О том, в чьих жилах течет кровь Честолюбивого. Дословно это звучало так: « Две проклятые крови, как жизнь и смерть, как бездна и высь, как день и ночь ведут вечную борьбу. Неустанно, негаданно. Также как один не может победить другого, а вместе им существовать не суждено, они погибнут, в смертельных объятиях. Опекаемый смертью и Несущий смерть»… Перевод конечно не очень, но как могла старалась. Тебе ни о чём, не говорит?
— Нет. Среди своих знакомых не припомню седовласых киллеров и Опекаемых смертью, — юноша пожал плечами. — Пошли в лагерь, нужно развести костер, а то вдруг Фрерин проснется, а нас нет. Поднимется тревога, паника и веселый дебош с большого бодуна.
— Правда, твоя. Пошли.
Вернувшись, сложили влажные ветки шалашиком. Иолаус захотел воспользоваться инвокацией огня, на что Изабелла ответила категоричным отказом. Присев на корточки, она наколдовала небольшое пламя. Хворост шипел и сопел, на ветках испарялась вода.
Карлик лежал на повозке, храпя как табун лошадей, изредка пуская ветра. Юкимура обнявшись с Винсентом, сладко спали под одним плащом, причём как подметила Изабелла рука Санада лежала на ягодице товарища. Гатог свернувшись клубочком как котенок, спал у их ног.
— Не хочешь немного покемарить Ио? — спросила полуэльфийка, врачебным взглядом осматривая бледное лицо колдуна.
— Какой тут теперь  сон!? — недовольно поежился чернокнижник, с ветки ему за шиворот упала холодная капля. — А вот тебе Изабелла лучше бы прилечь. Нам завтра штурмовать Оскал, а там дорога не из легких.
— Как-нибудь справлюсь, — сухо ответила девушка, направляясь к повозке. Лорд недовольно выругался, переворачиваясь набок, когда Изабелла легонько толкнула его локтем. Вытащив из-под косматой головы карлика закопченный чайник и бурдюк с водой, она вернулась к костру.
— Выпьем горячего заодно и согреемся, — она пошебуршила небольшие угли веточкой и поставила на них чайник, наполнив его водой. Потом сняла с ремня небольшой, конопляный, серый мешок и бросила несколько шепоток сухих трав в воду, помешивая ее веточкой.
— Чувствуешь, какой запах? Бергамот, шиповник и лаванда. Лучшего тонизирующего средства не найти. Рецепт дала Ирен.
— Да, пахнет просто потрясающе, — колдун втянул запах над чайником. — Из тебя получится отличная чародейка Изабелла. Ты прекрасно владеешь алхимией, рунологией, эльфийским, заклинаниями и зельеварением. Думаю, тебя с радостью возьмут в любой контруберний.
— Ну-ну, — улыбнулась колдунья и прищурила глаза. — Иолаус скажи, а у тебя с Эмберли все серьезно?
— Мы встречаемся, — как-то неуверенно ответил чернокнижник, а его щеки зарумянились. — Мы хорошие друзья. Очень хорошие. Надеюсь, ты понимаешь?
— Понимаю, — деликатно улыбнулась чародейка, отводя непослушную прядь за остренькое ухо. — Но тем не менее…
Она подошла и присела рядом с ним. Обняла его за шею, специально выставляя свою упругую грудь вперед.
— Изабелла не надо. Пожалуйста, не надо.
— Сказать тебе, что я видела тогда у фонтана? — она нежно, соблазняющее, шептала слова ему на ухо. — Я видела нас. Двоих. Страстно занимавшихся любовью. Ты сказал, что это час испытаний? Может и так. Сегодня ночь феерических событий. Не рассматривай это как измену. Я прошу о простой дружеской услуге.
Он хотел отказаться, сказать, что она просит невозможного, но его голос утонул в ее губах. Она была хищницей. Настоящей львицей. Его мысли взорвались. Все рухнуло, устои, догмы, запреты. Было лишь желание. Горящее испепеляющее желание любви.
Она мгновенно сменила тактику и подчинилась ему. Стала смеренной и послушной. Прикрыла глаза и помогла управиться с пуговицами блузки. Его нежные прикосновения пальцев и губ на ее груди.  Полуэльфийка, ласково провела ноготками по его спине, почувствовала, как по ней пробежали мурашки. Теперь мир принадлежал только им. Сладкий аромат бергамота, мяты и шиповника придавал энергии и страсти. Она уже была готова забыться обо всём, отдаться ему без остатка, как вдруг по небу пролетел яростный раскат грома.
Карлик как ошпаренный подскочил на тюфяках. Панически схватился за посох и уставился на северо-восток. Винсент, буркнув себе под нос что-то не внятное, перевернулся на другой бок и захрапел. Юкимура зевая во весь рот, почесывал затылок. Изабелла отпрянула от колдуна и быстро застегнула блузку. Выругалась.
Раскат повторился вновь. Спустя полминуты грянул в третий раз. Теперь все уже были на ногах и смотрели в ту сторону, куда и карлик.
— Что это было лорд Фрерин? Не похоже на гром, — неуверенно сказал Винсент. — Как то уж очень не естественно…
— Это гром мой мальчик. Гром, символизирующий убийство. Один хлопок — одна жизнь.
_________________________
Проклятый дождь, наконец закончился, и они тронулись в путь. Основной перевал Оскала был позади. Дорога хоть мокрая и скользкая, все же позволяла ехать по две лошади в ряд. С одной стороны вздымалась отвесная, полированная дождем и ветрами, скала. С другой, бездонная пропасть. Ехали не спеша. Время позволяло, а блеклый свет луны достаточно освещал путь. Алан рассчитал все правильно. Они встретятся с колдуном, по имени Иолаус, у подножия утеса с юго-западной стороны гор. Возможно, устроят засаду. А может, сойдутся в кровавом бою. Капитан недоверчиво посмотрел в темную расщелину, в которую только что, улетел вырвавшийся из-под копыт его коня, камень.
— Дерьмовое местечко, а kapit;n? — улыбаясь, протянул солдат, ехавший по правую сторону от Рихтера. Воин был ужасно тощ. Лицо имело болезненно-желтоватый оттенок. Светлые, немытые волосы, мышиными хвостами свисали до самого подбородка. Худые руки впились в вожжи так сильно, что костяшки пальцев побелели. Единственное, что предательски выдавало эту хорошо наигранную маску, за которой крылся опыт профессионального убийцы, это неестественно блестящие, глубоко впалые глаза. На груди у него висел синий камушек неправильной формы. Дитрих Ногель наемник гильдии «Die Freien Pfeile », берущейся за любую работу. Если она подкреплена хорошей суммой. Убийство, теракт, похищение, грабеж, подстава, диверсия. «Любые фантазии за ваши деньги, — так любит поговаривать Дитрих». Алан мысленно вернулся к тому вечеру, когда впервые встретился с ним…
Рихтер шел по грязным ночным улицам, сквозь завесу дыма, смога и отвратительной вони. Как только человек входит в ворота, оделяющие Имперский район от Старого, то он попадает в отдельный город, проституток, бомжей и наркоманов. Неприветливые, покошенные дома, из окон которых смотрели не менее недоброжелательные и озлобленные лица. Самыми подозрительными личностями здесь являются неподозрительные. Это негласный закон.
 Поплотнее закутавшись в потертый кожаный плащ с воротником из частично облезшей пушнины, поглубже натянув капюшон, он прибавил шагу. Император приказал, двигается налегке и по возможности без лишнего шума. Вследствие этого Алан решил прибегнуть к помощи наемников, дабы солдаты из регулярной армии порой не держат язык за зубами, особенно когда в голову ударял хмель. Ему рекомендовали Лихого. Профессионала.
Единственным зданием, в котором горел свет, был двухэтажный паб с просевшей крышей и выцветевшей вывеской «Der Junggeselle ». На его  прогнившем крыльце валялись трое, в стельку пьяных, грязных оборванца, а четвертый стоял неподалеку и справлял нужду, горьким гомоном, напивая пошлую песенку. Пренебрежительно шикнув, капитан стал аккуратно переступать через храпящие тела.
Паб, как и полагается, встретил его шумом, пьяными криками, прокисшим пивом, тяжелым сумраком и побитыми, недовольными мордами. Захмелевшая толпа обсуждала всевозможные новости от самой ходовитой, — «когда закончится чума?» и «кто за это в ответе?» до таких «у кого, сколько котят родила кошка?» и «как их теперь назвать?». Пробираясь между плотно стоящими столиками, Рихтер удовлетворительно отметил, что присутствующим до него нет никакого дела. Конечно, без казусов обойтись не могло. Сыграл свою роль так называемый «закон пакости». Когда он миновал очередной стол, за которым сидели две не очень опрятные личности, с харями небритых бегемотов, один смачно рыгнул, выблевал все содержимое желудка на штаны Алана. Потом закатив глаза, повалился под стол и был таков. Его товарищ, из уголка рта которого на подбородок бежала струйка слюни, сидел со стеклянными глазами и смотрел в одну точку, пребывая в пространственности.
Капитан грязно выругался. Нагнувшись, он оторвал рукав от старой, застиранной до дыр рубахи облевавшего его мужика и постарался придать своим штанам более-менее опрятный вид. Закончив чистку, Рихтер бросил оторванный рукав храпящему на лицо и пошел к барной стойке.
Бармен, обрюзглый толстяк аморфной формы, со щетинистым лицом и оттопыренными ушами натирал нечистой тряпкой глиняную кружку. Капитан присел возле двух подозрительных личностей и откинул капюшон.
— Чего надо? — грубо спросил трактирщик, дыхнув на Алана луком и уксусом.
— Пива, — коротко и сухо ответил Рихтер.
Бармен хромой походкой направился к дубовой бочке. Алан собрав руки в замок на столе, стал терпеливо ждать. Толпа шумела как улей. Это раздражало невыносимо. Кто-то в дальнем углу поносил устав Империи. Алан оглянулся на него. Пьяный, прогнивший душой человек, не имеющий ни чего. Опущенный. Общество ли виновато или он сам? В этом месте не действовали законы Империи. Здесь в самом ее центре ими попирали. И никто, ничего не мог с этим поделать.
Перед капитаном оказалась та самая глиняная кружка, которую протирал бармен, только теперь до верхов наполненная темным напитком. Алан благодарственно кивнул и поднес ее к губам. К горлу мгновенно подпрыгнул желудок, но он сдержался и сделал несколько глотков. Опустив бокал на отполированную доску, наверное, единственное чистое место во всем пабе, Алан спросил:
— Ты не знаешь где Лихой?
— Знать не знаем, и знать не хочим — протороторил трактирщик не глядя на капитана и протирая очередной бокал. — Здесь лихих во вишь скоко, вся таверна. Кого хошь, того бери. Тот, что в углу бабу свою прет чего не хорош?  Мы, герр незнакомец, народ простой и в «ихние» дела нос не суем. А то чего доброго, защемит.
— Versfehen, — капитан быстро смекнул, на что намекает толстяк. Достав две золотые гинеи,  Алан бросил их в кружку с пивом и указательным пальцем пододвинул ее к бармену. Толстяк схватился за неё, словно она сама была из драгоценного металла, осушил одним махом и выплюнул деньги себе на широкую, мозолистую ладонь. Спрятав деньги в карман штанов, он немного наклонился к Рихтеру, так чтоб их разговор никто не мог подслушать. Хотя в таком шуме это было явно излишне.
— Значить так, на втором этаже в третьей комнате по праву сторону господин. Но злой как ма теща. Просил не беспокоить, без надобности. Вы уж сами решайте идти, иль нет. Но за выбитые вам зубы, я отвечать не собираюсь.
— Отлично, — Алан поднялся и быстро направился к деревянной лестнице, ведущей на второй этаж. Поднимаясь, он осознал, что ушел вовремя, так как в низу уже страсти накалились, и возникла массовая драка. Полетели столы, стулья, кто-то умудрился запустить в воздух полурослика который с протяжным воем, вылетел в окно, громя деревянные ставни.
Второй этаж представлял собой небольшой, узкий коридорчик с тремя дверьми, по каждой стороне. На дальней стене висела картина с голыми нимфами, купающимися в пруду. Алан заметил, какой-то извращенный художник подредактировал девушкам грудь до совсем уж неестественного размера, а на заднем плане дорисовал карикатуру мужчины с огромным фаллосом, свисающим ниже колена.
Рихтер подошел к двери, которую указал трактирщик. За ней отчетливо слышались стоны дикой, первобытной оргии. Такие вопли ему доводилось слышать лишь единожды, на скотном двору, где клеймили коров. Протяжный скрип старой кровати. Недолго думая капитан обнажил меч и выбил дверь ногой. Лихой среагировал быстро. Схватив со стола нож, он в чем мать родила, кинулся на нарушителя его страстного любовного акта. Алан блокировал удар мечем. Надавив на противника, он толкнул его, назад заехав левой рукой в челюсть. Наемник повалился на визжащую проститутку, выронив нож. В низу  драка тоже набирала обороты. На крик женщины сверху никто не обратил внимания. Это было на руку имперцу.
Наемник тяжело дышал и кажется, толком не осознавал своё положение. На столе помимо длинного меча и оплывшей свечи стояла небольшая коробочка с белым порошком. Ангельская пыль как его прозвали в народе. Сильный и дешевый наркотик. Сознание вернулось к Лихому, когда холодный кончик меча, прикоснулся к его жилистому горлу.
— Чего тебе надо? — выпалил он. — Если ты ее хахаль, то я уплачу убытки и моральное унижение. По-королевски.
— Пошла вон курва! — приказал Алан, не глядя на проститутку. — И тихо. Узнаю, что разболтала кому-нибудь, найду и прирежу.
Девушка дрожащими руками схватила с пола салатовое платье и выбежала из комнаты. Обычно спокойный, вежливый и рассудительный Рихтер мог становиться жестоким и хладнокровным. Убрав меч в ножны, имперец прикрыл дверь и сел на трехногий, грубый табурет, возле стола закинув ногу на ногу.
— Оденься, — приказал он. — Есть разговор.
— Ты чьих буишь? — блестящими глазами посмотрел на капитана Лихой натягивая штаны. Он был настолько худ, что его вполне можно было принять за скелет. Нездоровая кожа с желтым оттенком. Немытые слипшиеся светлые волосы. Если бы не профессиональный выпад наемника, то Алан скорее поверил бы что тролли научились танцевать танго, нежели перед ним головорез.
— А имперец, — Лихой кивнул на черного дракона вышитого на кожаной жилетке с левой стороны. — Пришел меня за порошочек взять? Или еще чего приклеишь? Так давай. Завтра я уже буду щеголять своей задницей на свободе. Ты открыл рот на такой кусок, который тебе не разжевать и не проглотить. Давай чё у тя там за дело?
— Ты Дитрих Ногель?
— Ну я. И что с того? —  наемник потянулся к коробочке и на послюнявленный палец взял порошка. Потом втер его в десну. — А тя как кликать? Или ты настолько суров, что не имеешь имени?
— Вопросы здесь задаю я. Или ты отвечаешь искренне и вежливо или твоя щегольная задница, завтра до первых петухов украсит эшафот. Мне нет дела до твоих прелюбодеяний, наркотиков и темных дел. Пока ты не вредишь Кайзеру и Империи мне все равно. Мне нет дела, чем ты живешь и во что веришь.
— Сколько ты уже в городе? — немного погодя спросил Рихтер, нагибаясь и беря в руки нож, исследуя лезвия.
— Пять, могет семь дней. Я считать умею до шести. Куды это ты клонишь? Колись прямо, загрести меня пришел аль нет?
— Я сказал, что вопросы здесь задаю я, — Алан был спокоен, хотя шум драки снизу его нервировал. Если наемник не врал, то заразится за такой маленький срок, еще не успел. Даже в таком гадюшнеке. — Есть работа. Простая. Плата щедрая с руки его Высочества Кайзера Гельмута. Все что от тебя требуется полное повиновение и конфиденциальность об этом деле.
— Опа Каллиопа! — наемник явно оживился. — Чего, чего ты там лепчешь герр? Работа? От его Величества? Меня как в жопу трахнули! Не брешешь?
Алан водил пальцем по лезвию клинка. Хороший металл. Скорее всего, из Орон-Нара. Но ковал человек. Заточка хорошая. Вполне можно бриться.
— Слышал об Оскале? Хорошо. Через два дня нужно будет встретить там одну личность и сопроводить в Штафценберг. Пятьсот гиней золотом. Двести сейчас, триста после выполнения задания. Если согласен, то я объясню детали.
Дитрих почесал затылок, растрепав патлы. Всадив себе еще порошка, он недоверчиво посмотрел на Рихтера.
— Золотые горы обещаешь герр Безымянный. Чую сракой что есть подвох, но… — Лихой посмотрел в потолок. — А сожри тебя опарыш, согласен! Че делать прикажешь? Просто встретить или в прутах привезти?
— У Оскала мы встретим колдуна. Возможно, с ним будет компания…
— Ты что сказився иль белены выпил!? — наемник вскочил с кровати, но тут же сел назад увидев как Алан на треть вытащил меч из ножен. — Колдун… Ну они это… магия и прочие штучки. Не то что я сдрейфил, но один такой при мене троих располосовал за пять секунд. Жить хочется, знаешь ли.
— Все ясно, — Алан встал и направился к двери. — Auf wiedersehen Дитрих.
— Погоди kapit;n, — Ногель смотрел в пол. — На пьяной козе дела не делаются. Мы не кролики пуганные, но супротив магии сталь, как на разъярённого вола пёрнуть. Только больше разозлишь.
— Если я скажу что магия это простой фокус. Если предложу защиту против огненных шаров и ледяных стрел?
— Ну, козел же ты kapit;n, — Дитрих потянулся за наркотиком и явно повеселел. — С этого нада было и начинать. Чё у тебя там за защита? Ты ворожей?
— Сколько у тебя в наличии людей? — Алан, стоя в дверях, смотрел на измалеванную картину и проигнорировал вопрос наемника.
— Здесь двое, но если дашь часа два то…
— Нет, — взмахом руки отрезал имперец — У нас нет двух часов. Бери двоих и через тридцать минут встречаемся у рыночных ворот. План расскажу по дороге. И предупреди их. Если не то слово, попадет в не то ухо, они замолкнут навеки.
— Как там у вас говорится эээ… вспомнил! Ja woll! — Дитрих поднялся с кровати и попытался отдать честь, но его качнуло и опрокинулся назад. Алан улыбнулся.
Покинув паб, внизу которого был настоящий погром, посреди которого, распластавшись на полу лежал бармен в окружении двоих бегемотоподобных пропивох, а все бунтовавшие вылились на улицу продолжили дебош там, Рихтер быстро направился к Собору. Времени было мало. Старый квартал улицами соединялся с Имперским и Храмовым, что заметно помогало имперцу. Завернув на торговую улочку, где сейчас стояли пустые лавки, он сломя голову побежал, отпугивая кошек и дворовых собак. Достигнув высоких стальных ворот, возле которых стояло двое стражей опершихся на алебарды и клюющих носами, капитан резко затормозил и стал рыться в карманах в поисках значка.
— Стой кто…
— Капитан Королевкой Охраны, — протараторил запыхавшийся Алан показывая стражу золотой значок. — Без церемоний, пожалуйста. Открывай скорей!
— Ja, ja герр Рихтер. Entschuldigen не узнали, — стражи кинулись отпирать ворота. — Что-то случилось? Нужна помощь?
— Нет, все нормально. Продолжайте дозор. — Алан кинулся в проем, шлепая по большой грязной луже.
— Во славу Рейха! — стражи отдали честь, не обратив внимания на то, что капитан забрызгал их доспехи.
Храмовый район составлял полный контраст Старому. Чистые светлые улицы, новенькие дома, в основном богатых купцов и крупных ремесленников. Никаких криков и ора. Лишь слабый ветерок. В центре стоял величественный Кафедральный собор Штафценберга имени Святой Эуфратии. Одно из самых величественных сооружений архитектурный шедевр, представляющий собой уникальную сцену норрлингардской истории – святыня Святой Эуфратии, могилы королей и королев, и бесчисленные мемориалы известных и великих людей. Также собор является местом коронации. Здесь регулярно проводятся мессы и празднование крупных событий в жизни нации. Церковь ответственна только перед  Магистром Ордена.
Завернув в небольшую кедровую аллейку, что была раскинута возле собора, Алан быстро пошел по мощенной гравием дорожке, к искусственному озерцу. Блеклый свет полумесяца отражался от немного взволнованной глади. Капитан пошарил глазами. Было тихо если не считать шелеста опадающей листвы и кваканья лягушек.
Ожидание затянулись. А время его подгоняло. Наклонившись, он поднял плоский белый камушек. Запустил «лягву». Три прыжка. Раньше он выбивал шесть. За спиной раздался легкий хлопок.
— Извини, я опоздала. Заседания немного затянулось.
— Nein ты как раз вовремя, — он повернулся на каблуках. Нерфирэль выглядела немного уставшей. Совет Стражей Полуночи в своем репертуаре долго и кропотливо размышлял о тех сведениях, которые предоставил Рауро. Эльфийка поежилась и плотнее закуталась в красный волнистый плащ.
— Ты недолжна этого делать, — холодно сказал капитан, пуская очередную «лягву». — Я вполне могу справиться сам.
— Не будь дураком Алан. И ты, и я прекрасно знаем, что чернокнижники мастерски владеют не только мечом, но и начальной стадией магии разрушения. Созидать, к сожалению, они не научились. Но тем не менее, магия это магия.
— С чего вдруг такая забота? — он посмотрел в миндалевидные глаза эльфийки. — Какова выгода?
— Рихтер ты заблуждаешься. Я забочусь не о тебе, а о Кайзере, — она явно начинала терять терпение. — Ты начальник его личной охраны и знаешь, что если он чего-то захочет, то обязательно этого добьется. А если ты провалишь миссию, то Гельмут может сломя голову бросится на поиски этого колдуна лично. А то и поднять на уши половину гарнизонов. А это уже будет безумием и глупостью.
— Ты осуждаешь действия нашего владыки? — Алан очень хотел улыбнуться, но сдержался. — Нерфирэль будь осторожна с такими высказываниями, ведь даже в столь мрачное время, эшафоты не просыхают от крови, а Инквизиция только и ждет случая утащить кого-нибудь в темницы Эклезиархии.
— Не учи ученого мальчишка, — волшебница нахмурила брови. — Я стараюсь ради блага Гельмута и пытаюсь удержать его от необдуманных шагов.
Капитан все же не смог сдержать улыбки. Вдалеке слышался топот и приказы. Солдаты перекрикивались на стенах. Двигался ночной патруль. На небе ухая, пронеслась сова.
— Время поджимает. Говори, что у тебя, и я пойду.
Нерфирэль  коротко кивнула и извлекла из внутреннего кармана плаща пять медальонов в виде кусков синей необработанной руды на черных шнурках и наручники. На острых неправильных гранях забегали лунные лучики.
— Нет защиты лучшей против магии, чем двимерит. Независимо на чем она строится, заклинания, мысли, жесты или воля. Двимерит подобно губке впитывает магические волны. Оденете их перед боем. Нужно отметить, что они также отрицательно сказываются на самом заклинателе. А вот это, — она кивком головы указала на наручники — оденете на колдуна. Ох… у меня уже кружится голова. Бери быстрей. Смелее, они тебе не причинят вреда.
— Danke, — капитан взял амуницию. Ему нужно было всего четыре медальона, но он решил оставить один про запас.
— Ты уверен, что не хочешь взять одного из Стражей с собой? Он мог бы тебя подстраховать. Я могу выделить тебе лучших моих учеников Ияеллиола или Фелоланию? Поверь, они свое дело знают, и крови не боятся.
— Ты дашь не волшебника, а в первую очередь шпиона. Говорю прямо Нерфирэль, я тебе не доверяю. Но пока Кайзер держит тебя рядом с собой, я буду молчать. Я буду закрывать глаза на ваши темненькие делишки. Притворятся, что не слышу ропота за спиной. Но запомни если хоть что-то, даже незначительно расстройство желудка, побеспокоит Кайзера в мое отсутствие, то с двимеритом или нет, я прейду по твою душу эльфийка.
— Не пугай меня мальчишка, — Нерфирэль ощетинилась как лесная рысь. — Я могу легким движение руки обратить тебя в прах или мерзкую жабу, что квакает там под камнем. Сейчас ты нарушил три Норрлингардских закона. Во-первых: нагрубил аристократке и персоне занимающей политический статус выше твоего. Во-вторых: безосновательное подозрение в шпионаже. В-третьих: прямая угроза. Ну что скажешь на это?
Рихтер, помахал двимеритовыми амулетами и наручниками перед волшебницей. Потом, быстро не попрощавшись, зашагал прочь. « Те, кто считает, что жители столицы империи, добрые бескорыстные и отзывчивые люди, — думал капитан — настоящие олухи и неучи».
— Боишься? — Алан смотрел вперед. — Это нормально. Все люди бояться темноты. Потому что она сковывает и ослепляет. Человек знает, что в темноте можно оступится в яму, напороться на корягу и истечь кровью. Но все равно туда лезет.
— Эээ…чего тебя на думы потянуло? — Дитрих достал из мешка, прикрепленного к луке седла деревянную коробочку. — Я  профан и спорить с тобой не буду. Нам что в лоб, что полбу разницы нуль. Хошь?
Он протянул коробочку с порошком капитану, но тот жестом отказался. Пожав плечами, Ногель насыпал себе наркотика на выемку между большим и указательным пальцем. Потом смачно втянул ее носом.
— Ааарх…зараза, — рукавом утирал слезы Ногель. — А бабу раком… Хорошо.
— Эй, Дитрих заячья жопа! Не зажимай все! Делится что ли не научили? — проревел один из ехавших сзади наемников. Это был Теодор Кац. Ногель хмыкнул и бросил ему коробочку. Второй ехавший стремя в стремя с Кацом, назвался Вольфгангом Гессе, довольно потер руки. Алан окинул их томным, полным презрения взглядом. Аморальные, прогнившие внутри личности, не имеющие понятия об эстетике, этики и нравственности. Существование таких людей сводится в основном к удовлетворению личных потребностей и нужд. Они деградируют, а наркотик, случайные половые связи и алкоголь только способствуют этому процессу.  В принципе капитана это нисколько не беспокоило. Наемники для него расходный материал, и все что от них требуется, это слепое повиновение.
После очередной дозы, воины повеселели и стали напивать разные песенки уголовного характера, принижающие мораль и достоинство человеческой личности.
— Как спустимся к подножью, — Алан рукой указал вперед — нужно будет спрятать лошадей и приготовится к засаде. Колдуны видят в темноте не хуже кошки. Надеюсь, твои люди не подведут.
— Расслабься, — Дитрих скривил губы. — Я с ними прошел через многое и за них ручаюсь. Пусть они и кажутся не отесанными холопами, коими кстати и являются, но когда дело до драки дойдет, не пожалеешь что они прикрывают твою задницу. А порошок тока огонька добавит.
— В твоих интересах чтобы это было правдой. Колдуны отличные и безжалостные фехтовальщики. Говорят во время ритуала Крещения, им полностью стирают все чувства присущие людям. Они становятся демонами, а вид, льющийся крови будоражит и заводит их еще сильнее. Они профессиональные уничтожители чудовищ. А прихлопнуть пару-тройку никчемный людишек не составит большого труда. Поэтому мобильность и внезапность единственный наш козырь. Кац и Гессе, вы навяжете бой, — он даже не оглянулся лишь повысил голос — мы с Дитрихом найдем и обезоружим колдуна. Потом быстро отступаем. И без геройства.
— А я вот слышал, что у чернокнижников яйца отсыхают, — задумчиво произнес Теодор.
— А мне бабка сказывала, что если колдун девственницу трахнет в полнолуние, то у нее родится диво с козлиной головой копытами и рогами, — Вольфганг почесал щетинистый подбородок.
— Дура твоя бабка! Как у девки, кто-то родится, если у них яиц нет!? Перец то не встанет!
— А ты откедова знаешь чего нет, а чего есть? Небось, заглядывал между ног то!?
— Да пошел ты за третье море!
— А ну тихо вы! — приказал Дитрих. — Разорались как старые квочки! Слыхали, что kapit;n сказал!? Если услышит чертов колдун прибежит и надерет вас так что ого-го. Неделю потом на жопу не сядете, а дырень побольше энтой ращены будет.
Все трое дико заржали, на что Алан только отвел глаза, тихо выругавшись в сторону. Ударив слегка по бокам своего коня, он поехал вперед. Дорога становилось все более ровной, и уже так сильно не петляла. Восток начинал розоветь. Справа посыпались камушки. Капитан хотел взмахом руки, отдать приказ остановится, но не успел. Вспышка. Грохот. Лошади как взбешенные заржали и встали на дыбы. Теодор захрипел, схватившись за горло. Нагрудная пластина доспехов окрасилась в багровый цвет. Не удержавшись в седле, он повалился наземь, а его лошадь бросилась вперед, чуть не сбив Рихтера.
— Чаровники! Облава! — заорал Вольфганг, обнажая оружие. — Выходите сукины дети! Идите ко мне!
— Быстрее вниз! — Алан погнал лошадь галопом, как только удалось ее успокоить. — Здесь мы слишком хорошая мишень! За мной!
Прогремел еще один хлопок и лошадь Гессе споткнулась, а сам он полетел вперед. Ударившись головой об острый камень, наемник вздрогнул всем телом и затих. Алан и Дитрих не щадили коней.
— Ты же сказал, эти хреновы амулеты помогут!? Ты нас подставил! — ревел Ногель.
— Должны были помочь! — Алан пребывал в еще большем недоумении, чем наемник. — Эта эльфийская сука! Если выберусь, она у меня заплатит. Ее муки будут долгими, она будет умолять о смерти.
Третий хлопок. Плечо капитана пронзила дикая боль. От неожиданности он выпустил вожжи и вылетел из седла. Упав на землю, он услышал, как хрустнула его правая нога. Капитан закричал. Дитрих резко затормозил скакуна. Он смотрел на капитана, бьющегося в агонии. И в нем играли два чувства. Чувство награды за колдуна и чувство дикого страха. Он не любил долго думать. Или не умел. Думы привилегия аристократов, а он простой наемник умеющий считать до шести. Тихо выругавшись, он подъехал к Алану и спешился. Под подошвами сапог запружинила трава. Они все-таки достигли подножия.
— Чё ореш как резаный? — он схватил капитана за плечи. Тот уже молчал, а его веки были опущены. — Эй! Эй, ты че подох!? А как же фишки! А дерьмо!
Отбросив тело Алана, Дитрих уже хотел было быстренько убраться оттуда, но услышал звук копыт. На дорожке показалась одинокая лошадь. Сидевший на ней был с головы до ног закутан в плащ. Одной рукой он держал вожжи, а другой длинный предмет, вершину которого украшал двенадцати дюймовый клинок. Всадник спешился.
— А сучий потрах решил на клинках сойтись!? — прогоготал Дитрих, вытаскивая меч. — Ну, иди сюда. Посмотрим, насколько ты крут! Гессе, Кац я вырежу ваши имена у него на лбу! Или я не Лихой!
Розовел восток. В воздухе чувствовался запах мокрой травы. Вздохнув полной грудью и покрепче сжав рукоять меча, наемник бросился на всадника.


Примечания:

Die Freien Pfeile   – Вольные Стрелки (нем)

Der Junggeselle   – Холостяк (нем)