Болезненная процедура

Они сидели в старых инвалидных колясках и наблюдали за полетом шмеля. Сегодня их оставили на солнечной лужайке возле заросшего пруда. Огромный дуб, словно сказочный великан, протягивал свои руки-ветви в разные стороны. Правда, он рос слишком далеко от них, чтобы спрятать от палящего солнца.
У мальчишки были очень выразительные глаза поднебесного цвета в обрамлении черных пушистых ресниц. Одна рука у него висела, словно завядшая плеть винограда. А другой он показывал девочке со смешными косичками, как шмель кружится над ним.
- Смотри, Эмма, он узнал нас. Видишь, пролетел и поклонился, - проговорил мальчишка и улыбнулся.
- Выдумщик ты, Санька. Вот сядет этот шмель тебе на нос заместо цветка, тяпнет разочек, и твой нос превратится в розочку, - засмеялась девочка. - Нет, не в розочку, в сардельку. Представляешь, привозят нас в столовую... - она не договорила, снова рассмеялась, представив, как все глазеют на Санькин нос и орут, что тоже хотят сардельку.
- Ничего ты не понимаешь, - обиженно проговорил Санька. - Это особый шмель, он друзей не кусает. А мы его друзья...
- С чего ты взял, что он нас с тобой в друзья записал? Люди злые. Они ловят шмелей, в банки сажают, убивают, из своих домов выкуривают, а мед, который они собирают, крадут... С чего это ему нас с тобой любить? Мы тоже люди...
- Но мы же никого не давим, не ловим...
- Потому что ходить не можем, - Эмма постучала по ободранному подлокотнику коляски.
- Ты знаешь, сколько в мире таких, как мы? Тыщи. А может, и больше... Просто мы по разным больницам обитаем, домам, где инвалиды живут, а некоторые у себя дома... Эх, собрать бы всех нас в одном месте, - размечтался Санька.
- А потом сбросить с самолета на нас бомбу, чтоб всех разом... Фьють - и нету. Чтоб небо не коптили, - зло проговорила Эмма.
- Чего это на тебя нашло сегодня?
- Ничего, - набычилась она.
Шмель пристроился на ветке дерева, отдохнул и полетел дальше по своим делам. Солнце не хотело прятаться за тучку, и тень от дерева все не доходила до того места, где их оставили сразу после завтрака. Подобное пребывание на открытом пространстве называлось приемом солнечных ванн.
“Нянечкам бы такой прием устроить! Хоть бы по дорожкам повозили!” - подумала Эмма.
Она поправила прядь волос и с ненавистью посмотрела на свои ноги, потом закрыла глаза и вдруг расплакалась.
- Что случилось? Говори. И перестань хныкать. Скоро за нами придут, а у тебя глаза на мокром месте. Нами будут недовольны...
- Ну и пусть. Я сегодня случайно слышала разговор управляющего с женой учителя. Я не подслушивала, - поспешила заверить Саньку Эмма. - Меня просто забыли в коридоре, а коляски наши, ты же знаешь, не сдвинешь с места, сил не хватит. Так вот, - выдохнула она. - Марья Петровна сказала Захар Иванычу, что мы уроды и никогда не сможем ходить. Что нас в детстве матери из-за этого подбросили сюда. Мы все подкидыши... А они теперь мучаются за грехи наших мамаш. Хорошо еще государство за нас платит, да хозяин приют содержит. Саньк, мы подкидыши?
Санька хотел погладить Эмму по голове, чтоб не хныкала. Себя он считал почти что взрослым: двенадцать лет как-никак. А Эмме всего лишь семь, маленькая еще. Он протянул правую руку, но коляска Эммы стояла слишком далеко, а подъехать к ней Санька не мог: у него “рабочая” была всего лишь одна рука, другая - декоративная, как окрестил ее Санька. Ему понравилось само слово, оно точно выражало  суть дела.
Санька от обиды плюнул в сторону и тихонько выругался. Он не знал, что сказать этому “заморышу” с испуганными глазами, полными слез. Эмма была похожа на зайчонка в клетке. Взять бы ее на руки, успокоить... Да где уж! Он лихорадочно искал выход. Санька кашлянул и неожиданно басом проговорил:
- Брехня все это. Не верь. Язык бабе почесать захотелось. Устает она, вот и злится на всех. И никакие мы не подкидыши. В аварию мы попали, я точно знаю. Родители погибли, а мы выжили... У нас и родители были одни, общие, - бухнул он сгоряча и вытаращил глаза на пролетавшего мимо шмеля.
Ему показалось, что шмель улыбнулся. “Чего это я мелю?” - промелькнула мысль. Но было поздно...
- Правда? - обрадовалась Эмма.
- Конечно, - подтвердил Санька, - вот те крест, - он перекрестился.
“Бог простит мне мою ложь. У каждого должна быть надежда на лучшее. Как же без нее?”
- Значит, ты мой брат, да? Сань, да?
Он подумал, что трудно будет объяснить этой пигалице, почему у них разные фамилии. Но Эмме не приходило в голову спрашивать об этом. Отступать было поздно. И Санька решительно подтвердил:
- Да. И нас вылечат, вот увидишь. Не здесь... Когда мы вырастим... - он вдруг замолчал.
- Что? Что будет, когда мы вырастим?
- Все будет, - монотонно проговорил Санька, провожая глазами странного шмеля.
Ему вдруг показалось, что шмель не настоящий, а заводной.
- Чушь! - мотнул он головой.
- Ты чего, Сань? - испугалась Эмма.
- О чем это я? - спросил Санька.
- Ты про чушь собачью говорил, - засмеялась Эмма.
- Нет, я про другое говорил...
- Знаешь, я почему-то тебе верю. Я очень хочу, чтоб все, о чем ты сказал, было правдой...
Она вытерла грязной ладошкой слезы и с надеждой посмотрела на Саньку.
- А это и есть правда, Эмма. Ты - моя сестра. Младшая. И будешь ею всегда. Я тебе обещаю. И нас вылечат.
Тень от дуба, наконец, коснулась их колясок. И в это время Эмма увидела нянечку-толстуху. Она бежала от корпуса к ним. Это было так на нее не похоже. Обычно нянечка неспешно передвигалась по территории из-за своей полноты. Поэтому и получила звонкое прозвище - Каракатица.
- Боже! Каракатица бежит! Может, пожар? - удивился Санька.
- Она ж без ведер... И в корпусе пожарный шланг есть. Зачем ей вода из пруда? Сейчас ругаться будет... Хорошо еще, что не бьет.
- Ребятки, - неестественно ласково проговорила толстуха, растягивая рот в заискивающей улыбке. - Сейчас мы умываться поедем, потом одежку поменяем...
- А есть когда? - спросил Санька.
- Вам в кабинет управляющего подадут, - защебетала нянька.
- Почему? - захныкала Эмма. - Мы с ребятами хотим. Мы больше не будем, не надо к управляющему...
- Что ты, деточка? - не на шутку испугалась нянька.
Санька никогда не видел такой Каракатицу, поэтому  слегка дернул ее за фартук и попросил:
- Объясни, что случилось? 
- Ах, Господи! А я разве не сказала вам? У вас нашелся богатый дядя. Он забирает вас из приюта. Бумаги у управляющего оформляют...
- И Эмму?
- Да. Вы, оказывается, родные брат с сестрой. Родители ваши в автокатастрофе погибли...
- А-а-а, - завопила Эмма.
- Господи! - запричитала нянька.
В другое время она бы врезала этой идиотке, чтоб заткнулась, а сейчас ей приходилось слушать вопли, да еще охать, оглядываясь по сторонам. Каракатица была в растерянности. А здесь еще парень закатил глаза и начал медленно заваливаться на бок. Нянька подбежала к нему, приложила ухо к груди и облегченно вздохнула:
- Очухается. Сознанию потерял, зато тихий. А ты чего орешь, как оглашенная? Дядьку свово испугаешь, сбегёт ведь, заткнись, - зашипела нянька.
Эмма посмотрела на своего “тихого” брата и заплакала.
“Одно только скажу, - подумала нянька, завозя коляску с Эммой в здание, - подарочек дяде будет еще тот”.
Она вернулась за Санькой, довезла его до двери приюта и воровато осмотрелась. Никого в поле ее зрения не оказалось. И тогда она, не долго думая, от души зашлепала по Санькиным щекам. Мальчишка открыл глаза.
- Очухался? Тады переодеваться поехали, - нянька заулыбалась.
Санька впервые в жизни увидел что-то человеческое в лице этой полноватой женщины, вечно орущей и размахивающей ручищами, как ветряная мельница. Санька судорожно вздохнул и застонал.
- Ты чего это, парень? - нянька склонилась над ним.
Санька промолчал.
“Этого не может быть! Я же все выдумал, чтоб Эмму успокоить и поддержать. Сейчас нас привезут к управляющему, и все выяснится. Это ошибка. Или сон”.
Санька на всякий случай протер глаза здоровой рукой, ущипнул себя пару раз за щеку - ничего не изменилось. Он не спал.
Их частный приют построил какой-то чудаковатый богач. Он же объявил, что директором этого заведения он назначает себя. А управляющим всеми делами будет Захар Иванович. Где он разыскал его и почему назначил на эту должность, никто толком не знал. Вначале кое-кто пытался докопаться до истины, но вскоре все развели руками. Никакой логики в этом назначении не было. В конце концов, кто-то должен же управлять делами в этом заведении?
Самого Захара Ивановича мало интересовали причины, по которым выбор пал на него. Лишь бы деньги платили. Директор же после торжественной церемонии открытия приюта больше не появлялся в нем, однако деньги перечислял исправно. Правда, раз в году он требовал подробный письменный отчет о проделанной работе. Хотя Захар Иванович подозревал, что эти отчеты директор никогда не читал. Но заведенный однажды порядок соблюдался исправно.
Богатый дядюшка, свалившийся Бог весть откуда и желающий забрать своих племянников из приюта, спокойно ждал в кабинете управляющего. Все бумаги были оформлены очень быстро. Видно, дядюшка знал секрет: скорость оформления любых деловых бумаг зависит от вложенной в них суммы.
Захар Иванович был весьма доволен беседой и суммой. Все было до неприличия прилично, что устраивало обе стороны.
А в коридоре другого корпуса, где подслеповато подмигивала старая люстра, сидела в коляске маленькая девочка и обеспокоенно оглядывалась по сторонам. В пустынном коридоре никого не было. Все давно сидели в столовой.
Эмма испугалась, что про нее забыли. Она видела, как толстуха затолкала коляску, в которой сидел Санька, в палату. Дверь захлопнулась, и она осталась одна. Ей показалось, что она очень долго сидит, всеми забытая. Мелькнула мысль позвать кого-нибудь, но она вспомнила, как зашипела на нее Каракатица, и тихонько заплакала.
На Саньку натянули новую рубаху и штаны, которые он не носил сроду, причесали и даже умыли. Тетка Нина - помощница няньки - критически осмотрела мальчишку и осталась довольна.
- А где девка-то? - спросила она.
- Батюшки мои, - взмахнула руками, словно крыльями, Каракатица, - я ж ее в коридоре позабыла.
- Вот те на! - засмеялась Нина. - Ну, Дуська, одурела, видать, от чаевых. Сколь их дядюшка отломил тебе? Прилично, да? Иначе бы не бегала так...
- А ну тебя, - Дуся шмыгнула носом и засеменила за Эммой.
Санька впервые узнал, что у этой толстухи, оказывается, есть имя, как у всех нормальных людей. Одна Нинка, наверное, еще только помнила об этом, потому что все остальные (и сотрудники, и дети) обращались к ней не иначе, как “эй” или “няня”.
Привезли Эмму, засуетились вокруг нее. Санька не видел, как переодевали ее: его повернули лицом к окну, но зато он слышал все восклицания толстой няньки.
- Обдулась, зараза, - не выдержала она. - Ух, дать бы тебе подзатыльник...
Эмма опустила голову. Их постоянно ругали. Попробовали бы сами... Разве человек может так долго терпеть? На горшок их сажали только перед сном и утром: то ли забывали про них, то ли по инструкции какой-то было так положено. А памперсы только по праздникам выдавали... Малышам - чуть чаще... Экономили или на самом деле было столь бедственным положение в приюте, дети не знали.
- Ладно, не буянь, - урезонила Каракатицу Нинка. - Помоги лучше до ванны дотащить, искупать девку надо...
Санька услышал шум льющейся воды, замечания Нинки, шлепки и всхлипывания. Он устал ждать, ему было жаль Эмму, но он по привычке молчал.
- Готова! - объявила нянька, чем испугала Саньку.
Кто-то развернул его коляску, и он увидел Эмму в красивом голубеньком платьице, с бантиком на голове. Глазки-вишенки блестели: то ли от слез, то ли от счастья. На ногах беленькие гольфы... Санька улыбнулся, а Эмма стала смущенно поправлять подол платья.
- Голубки, ну как есть голубки, - всплеснула руками нянька и тут же сжала их у груди, умиленно рассматривая принаряженных детей.
- Бери пацана. Управляющий, небось, заждался. Вези-вези, я за тобой, - Нинка подхватила коляску с Эммой и заспешила за нянькой.
У Саньки была великолепная память. Он когда-то прочитал в одной книжке, что нет другого способа разорвать порочный круг обвинений, кроме как перестать обвинять. Так вот, только сейчас, когда их везли в кабинет к управляющему, чистеньких, но голодных,  он вспомнил эти слова и вдруг прошептал:
- Спасибо.
- Ты чего, милый? - не расслышала нянька.
- Спасибо за все, - уже громче повторил Санька.



* * *
Дядька ребятам понравился сразу. Коренастый, с огромными синими глазами, в которых прыгали смешинки, чуть взлохмаченными огненными волосами на голове, аккуратной темно-русой бородкой с вкраплениями рыжины. В каждом его движении, каждом жесте чувствовалась уверенность. Подвижный и спокойный одновременно, он излучал любовь. Неизбалованные вниманием и добрым к себе отношением, ребята почувствовали, что нужны этому добродушному дядьке, чем-то похожему на большого сказочного гнома. Они каким-то неведомым образом почувствовали, что их любят не за что-то, а просто потому, что они есть. Когда дядька улыбался, все вокруг преображалось и начинало светиться вместе с  ним.
Эмма и Санька притихли. Они смотрели на дядьку широко раскрытыми глазами. Эмма склонила голову и потихоньку зашептала молитву. Управляющий предложил “гостю” и его племянникам отобедать. Дети занервничали. Дядька тут же уловил их настроение и вежливо отказался от оказанной им чести, объяснив, что они должны спешить, потому что праздничный обед их ждет дома.
Уже в машине, как только Эмма задремала, Санька не выдержал:
- Кто вы? Ведь вы же не наш родственник. Я-то знаю это.
- Я тот самый шмель, что летал сегодня возле вас, - улыбнулся дядька.
- Это неправда.
- Возможно. Я ничего не утверждаю. Это и правда, и неправда... Все так запутанно в этом мире. И как я тебе смогу объяснить то, к чему твое сознание еще не готово. Прими события такими, какие они есть. Придет время, ты все поймешь сам. Никто на Земле не даст тебе лучшего ответа, чем тот, который ты найдешь сам. Не дергайся. Живи, учись, помогай другим, совершенствуйся, в конце концов.
- Мы с Эммой не можем ходить...
- Ну и что? Таких, как вы, очень много. Голова-то и сердце у вас на месте? Учись слушать свое сердце, понимать мир, в котором ты живешь. Ваше выздоровление зависит от вас самих. Все наши болезни от неумения правильно мыслить... Вот приедем домой, обживетесь немного, освоитесь, отдохнете и начнете заниматься. Я не могу вмешиваться, я только подтолкну вас... Не торопи события, торопыга, - улыбнулся дядя. - И никакой я не шарлатан и не бандит. Выкинь мусор из головы. Людям надо доверять. Ну, скажи на милость, зачем мне два инвалида, когда здоровых полно? Я, скорее, послан к вам для помощи. Не дергайся, я действительно в некотором роде ваш дальний родственник. Санька, ну и фантазия у тебя! Прекрати! - засмеялся дядя. - Накручиваешь цепочки, создаешь мыслеобразы и начинаешь верить в них... Сила... неуправляемая сила - это, скорее, наказание для окружающих. Любым даром надо не просто пользоваться, с его помощью ты должен подняться сам, тогда и другим путь укажешь. Знаешь, что мне в вас нравится? Оптимизм. Умение найти смешные стороны в самом грустном событии. Искрящийся юмор взбадривает, нет слов, но не приносит облегчения...
Санька шмыгнул носом.
- Ты чего это, брат, раскисаешь?
- Мне кажется, вы на папку моего чем-то похожи...
- А хлюпаешь-то чего?
- Жалко его...
- Это спорный вопрос: кого в данной ситуации жалеть надо. Подремал бы ты немного. Нам еще долго ехать. А мне тоже подумать есть над чем... Не очень трясет?
- Не очень. А что за машина у вас?
- Зови меня дядей Мишей. И можно не так официально. А машина... Как тебе сказать попроще? Сконструировал ее и сделал мой друг. Очень удобна для перевозки на дальние расстояния двоих не очень здоровых людей.
Он так и не назвал марки машины, а Санька вдруг подумал, что у нее и нет еще никакого названия.
“Это машина будущего”, - размечтался он.
- Правильно, - подтвердил дядя Миша.
- Что? - спросил Санька.
- Все правильно, - уклончиво ответил дядя.
Санька “услышал”, как вся его сущность наполняется счастьем. Он не знал, как это объяснить и возможно ли это. Он просто последовал совету дяди Миши и впервые осознанно прислушался к себе.
“А ведь это, действительно, великое счастье, что нас с Эммой забрали из частного приюта, именуемого детьми клеткой”.
Незаметно для себя Санька задремал, а когда проснулся, то увидел перед собой улыбающееся лицо дяди Миши.
- Выспался?
- Не знаю, - ответил Санька.
- По крайней мере, честно. А ты, красавица? - обратился он к Эмме.
- Да. Мне снилась сказка.
- В твоей сказке очень много реального.
- Правда? - глаза Эммы засияли и округлились еще больше.
- Правда, одуванчик ты мой, - улыбнулся дядя Миша.
Эмма засмеялась.
- Меня мама так всегда называла, - тут же придумала она.
Санька хотел, было, возразить, но дядя Миша ласково взял его за руку и сказал:
- Я знаю. Ребята, мы приехали. Вон тот особняк и парк вокруг него - наши.
Водитель подъехал к воротам, которые сами открылись, затем остановился возле дома, нажал несколько кнопочек... и Санька с удовольствием отметил, что так превращаться сможет не всякая машина даже в будущем.
Огромный особняк, в котором они теперь должны были жить, был слишком шикарным. Башенки, окошечки, колонны - красиво! Саньке стало страшно от этого величия и великолепия. Он съежился весь, стало трудно дышать. В этот момент Санька позавидовал черепахе, которая может спрятаться в свой бронированный домик в любое время, пока не освоится в новой обстановке.
Дядя Миша внимательно посмотрел Саньке в глаза, и вдруг страх растворился, ушел из Санькиного сердца. Мальчишка облегченно вздохнул.
- Вот так-то лучше, - улыбнулся дядя Миша.
А потом он познакомил ребят со своей сестрой и помощниками. Вначале Санька подумал, что дядя Миша оговорился, называя слуг помощниками. И только, когда освоился, понял, что никакие они не слуги, а самые настоящие помощники.   
Дядя Миша постепенно вводил племянников в новую жизнь. С ними работали учителя-помощники, которые раскрывали тайны и подталкивали к поиску. Они не раз говорили своим ученикам, что ошибка - возможность для обучения, что нельзя никого осуждать. Только избавившийся от осуждения способен полюбить.
А когда их что-то раздражало в окружающих людях, дядя Миша напоминал, что каждый встретившийся на пути человек - их зеркало, что они  видят в нем те пороки, которые присущи им самим. И самый строгий судья, выносящий приговор, они сами, а не другие. А еще дядя Миша не уставал напоминать, что любовь к ближнему начинается с любви к себе, а милосердие кроется в ответственности человека перед собой.
Племянники впитывали Знания, как губки, и пытались использовать то, что узнавали, в повседневной жизни... Через год ребят трудно было узнать.
Как-то под вечер дядя Миша заглянул к Саньке в комнату. Мальчишка заулыбался при его появлении и тут же похвалился:
- Я так много теперь знаю...
- Позволь не разделить твой восторг. Вот когда ты поймешь, что почти ничего не знаешь, тогда я порадуюсь за тебя от всей души, - и, увидев недоумение в глазах Саньки, спокойно продолжил. - В этом мире все относительно. Конечно, по сравнению со вчерашним днем ты знаешь больше, чуть-чуть больше... Смотря... что с чем сравнивать...
В дверь постучали. И не успел Санька открыть рот, как Эмма распахнула дверь и, выделывая своеобразные танцевальные “па” на новой коляске, залихватски крутанулась и остановилась возле стола, за которым сидел дядя Миша.
Она, явно, ждала одобрения. Ее щечки раскраснелись, в глазах появился блеск, губы растянулись в улыбке. “Ну, похвалите меня!” - кричала каждая ее клеточка. А те, для кого она старалась, молчали. Эмма не выдержала:
- Классно я научилась ездить?
Она все еще надеялась на похвалу.
Санька вздохнул, потому что увидел в ней себя. Дядя Миша улыбнулся.
- Достижение...
Но прозвучало это как-то не очень радостно. 
- Коляску делала не ты, - вмешался Санька, - а вот сломать можешь, и не только ее, а и шею.
- Думаешь, очень умный, да? Я не могу ходить...
- Я тоже, и что?
- Подождите, - поднял руки дядя Миша. - Вы чего хотите доказать друг другу? И что вы сделали, чтоб выздороветь? И...
Дядя Миша встал.
- Я хочу вам кое-что показать сегодня... Пошли в лабораторию.
- Ты возьмешь нас на свою планету? - спросила Эмма.
- А чем тебе Земля не нравится? И кто тебе сказал, что мы вас к полету готовим? Те знания, что вы получили и еще получите, нужны здесь, милый мой одуванчик. С чего-то надо начинать и с кого-то. Так начните с себя. Сделайте свое тело совершенным. А потом попробуйте других несчастных поставить на ноги. Только помните, что главная их беда не физическое уродство, а духовное. Вот и начните с работы невидимой. Почему я вас посылаю к несчастным детям? Потому что страдания сделали их более восприимчивыми... И вообще, когда вы усвоите, что это ваша планета, ваш дом, и порядок в нем должны вы навести сами? Мы гости здесь...
- Значит, это точно, что ты улетишь от нас? - спросила Эмма.
- Когда вы встанете на ноги не только в физическом смысле... когда пойму, что вы сможете обойтись без меня, без нашей помощи, только тогда мне больше будет нечего здесь делать.
- А зачем тебе улетать? Оставайся с нами. Мы любим тебя, - Эмма прислонилась головой к руке дяди Миши и пробубнила с горечью в голосе. - У нас же никого, кроме тебя, нет...
- У вас целый мир... А впереди - упорный труд, очень болезненная процедура... Когда руки будут опускаться, когда захочется бросить все и убежать, когда под тяжестью согнутся плечи, когда надеяться будет не на кого, только на свои силы, да и никто не сможет помочь вам... кроме вас самих... И если при этом вы не свернете, не остановитесь, не бросите все, а продолжите свой путь... Только тогда вы станете Мастерами. И наперекор всем трудностям вы придете к той цели, что пока сокрыта туманом, но со временем станет столь ясной, что пройти мимо будет просто невозможно. Есть истинный путь, путь к себе, осознанности, реальности. Открыть Любовь, стремиться жить честно... Методы достижения цели могут быть разные. У меня может быть один метод, у вас – другой. Путь... Вам еще предстоит открыть и осознать, что это такое. На какое-то время наши пути пересеклись и слились воедино. Но загляни немного вперед, и ты увидишь развилку... Дальше все зависит от выбора каждого из нас... Не дороги нас выбирают, а мы их. Хотя и здесь не все так просто. Есть люди, которым целой жизни не хватит, чтоб сделать часть того, что они должны были совершить. А у других наоборот все. Они за одну жизнь успевают прожить несколько жизней... Вы относитесь ко вторым. Я сейчас не говорю о том, что есть некая прописанность. Что есть уровень, на котором каждый наш выбор тоже прописан. Вы этого не знаете. А здесь - вы выбираете. Закон причинно-следственной связи вы будете постепенно открывать для себя. Увидите, как за одним тянется другое. Научитесь читать знаки, подсказки, как некие вехи на вашем пути... Одуванчик, не ворчи и не пытайся мне внушить, чтоб я остался... Силенок маловато. И не об этом сейчас думать надо... Я хочу вас сегодня взять на экскурсию в мой мир. Я ведь совсем не такой, как вы. И мне немного неуютно в вашей шкуре. Вы многое поймете, когда увидите мою планету. Зачем я прилетел, если у нас так хорошо? Если твой сосед попадет в беду, ты поможешь ему? - дядя Миша посмотрел на Саньку.
Тот кивнул головой.
- Правильно. Только если тот попросит об этом или если от состояния его дома будет зависеть процветание твоего... Потому что иногда благими намерениями устлана дорога в ад. Все, что достается легко, легко и теряется... Ну, вот... это присказка...
Дядя Миша закрыл дверь в лабораторию. Помощники встали возле них. Эмма ощутила ирреальность происходящего. Ей показалось, что кто-то “сдвинул” привычные ориентиры мира, в котором она родилась. В другой мир ее еще не пускали, она вначале просто заглядывала в него. Ощущение, что она на грани двух миров не покидало ее.
Санька расслабился, мысли вначале плавно скользили, а потом и вовсе ушли куда-то. И в этой пустоте он вдруг ощутил звучание музыки. Она шла откуда-то изнутри. Неуверенно зазвучали аккорды, чуть-чуть запиликала скрипка. Но вот скрипка зазвучала увереннее, а аккорды - чуть тише. Основная мелодия - грустно-тревожная, бередящая душу заполнила пространство. Она поднималась из неведомых глубин и медленно ползла вверх. Послышался скрип и скрежет. Казалось, что сейчас струны лопнут. Трудно было выдержать лающе-клокочущий напор. Он давил, рвал на части и, когда не осталось почти никакой надежды, вдруг исчез... Шквал звуков затих, и в этой тишине полилась нежная, светлая мелодия. Она уносилась вверх, все выше, выше... Звуки слились в нечто единое, подобное дуновению ветра. Ликующий аккорд прорвался к небу, скрипка подхватила ликование.
Вокруг стало происходить что-то необъяснимое. Исказилось пространство, и Санька с удивлением обнаружил, что он стоит на своих собственных ногах, и рука-плеть больше не висит безвольно. Санька был здоров! Но это был другой мир...
Он огляделся. Эмма уже бегала по лужайке и кричала что-то невероятное. И столько радости было в ее крике, что Санька рассмеялся. Он сделал несколько шагов, а потом побежал навстречу  шмелям, с него ростом, которые улыбались ему. И - о, чудо! - он понимал их. Они предлагали Саньке поиграть с ними. Рядом с Эммой Санька увидел дядю Мишу-шмеля и был несказанно рад этому обстоятельству.
А потом они с Эммой летали над планетой, потому что тоже стали шмелями. Как это произошло, Санька не мог объяснить. Просто в какой-то момент пришло понимание, что он - это не его тело... Он нечто другое, что нельзя потрогать.
Пришло время возвращения, и дети с грустью посмотрели на дядю Мишу.
- У вас есть выбор, - проговорил он. - Конечно, вы можете остаться среди своих новых друзей и наслаждаться полетом... Их доброта не знает границ... С ними вам будет комфортно, радостно...
- Не в этом дело, - вздохнула девочка. - Здесь мы здоровы.
- А почему? - спросил дядя Миша.
- Это вы нас вылечили, - запрыгала радостно Эмма.
- Нет. Это вы сделали сами. 
Недоумение застыло на личике Эммы. Санька вновь превратился в шмеля, почесал лапкой брюшко и вдруг радостно взвился в небо.
- Я понял! Я все понял! - он приземлился, принял облик человека и с благодарностью посмотрел на дядю Мишу.
- Я возвращаюсь, - заявил Санька.
Эмма нахмурилась. Она не знала, что делать. Остаться в этом сказочном мире или вернуться? Но здесь не будет Саньки. Эмма опустила голову.
“Здесь я все могу: быть шмелем и человеком, бегать и летать... но почему?”   
Эмма гордо вскинула голову и улыбнулась. 
- Я тоже поняла, дядя Миша. Все очень просто... - она не договорила.
Ребята взялись за руки и спокойно переместились в лабораторию.
Они вновь оказались в инвалидных колясках, но лица их светились радостью.
Дядя Миша знал, что теперь они готовы к тому, чтобы помочь не только себе, но и показать другим, где находится их настоящий дом, и кто они на самом деле. А уж дорог к дому очень много. Только иди.
И не важно, в какой оболочке ты, в каком мире, важно другое: мы все - Одно. Жизнь Вечна, и мы - в ней.


Сентябрь-октябрь 1992 г.