Глава 2, Нюрка обнаруживает, что Куролесов ИЧП...

   Глава 2, в которой Нюрка обнаруживает, что Куролесов ИЧП и возникает небольшой тайфунчик.

Нюрка шла по Кедровому переулку, в котором, как  известно, не растет ни одного кедра, да и лиственные деревья  встречаются не на каждом шагу. "Повезло Шурке,  - рассуждала она  сама с собой - математический лагерь и на море!»  Нюрка чувствовала  гордость оттого, что ее друг выиграл  городскую математическую олимпиаду. Это было  круто. Но месяц без Шурки – это долго. Ей на предстоящий месяц светило: либо безвылазно сидеть на даче с бабушкой, либо мотаться туда для регулярной помощи в заготовке экологически чистых  зимних припасов на машине с родителями. В  оставшееся немногое свободное время можно торчать в городе и что-нибудь придумывать вдвоем с Иркой,  единственной из всех ее подружек,  томящейся  в Городе в эти дни.
Чтобы отогнать не радужные мысли, она  принялась в такт ударам мягкой сумки по ногам  бормотать  стихи. Сначала получалось что-то ритмичное, но
неотчетливое, потом отчетливое, но непонятное, а потом вдруг разом сложилось:

Сквозь небо солнце греет
Нам круглые башки.
Вот мысли в них и зреют
И мы не дураки!

Стишок успел появиться вовремя,  потому что она уже пришла. Приемный пункт  химчистки совсем недавно открылся  рядом с их домом в одноэтажном пластиковом павильончике, какие можно увидеть по всему Городу. В нем уже  прочно обжился маленький продуктовый магазинчик  и салон сотовой связи. Перед открытым на улицу пластиковым  окошком для  приема и выдачи вещей стоял всего один человек. Он был  маленький, худой,  какой-то скособоченный, в очках, с разбитой и связанной бечевкой дужкой, а его рубашка и брюки  были ужасно грязными. «Грязненький, какой» - подумала Нюрка.
Тут она  увидела, что по соседству с химчисткой  в конце павильона притулилась еще одна конторка со стандартной пластиковой дверью, окошком и прилавком.
Сверху над ним висела красивая вывеска «Зеркальная мастерская»,  а под ней кусок картона размером с  тетрадный лист. На картоне разноцветными фломастерами  было написано:  "Прием битых зеркал".  «Странное какое объявление,» - подумала  Нюрка.  Она заглянула в окошко, но после яркого света ничего не смогла разглядеть.
 Больше смотреть было не на что, и она достала из  кармашка сарафана свое чудесное маленькое зеркальце.  Зеркальце отразило раскрасневшееся от солнца симпатичное девчоночье лицо с голубыми глазами и веснушками.  Самокритично сказав вслух: "Ничего, сойдет", она отправилась обратно к окошку химчистки.
Грязненький  гражданин был все еще там.  Оказывается, он пытался сдать в химчистку пустые бутылки.
 - Сколько можно повторять,  это приемный пункт химчистки, а не стеклопосуды, - гудел  из-за окошка толстый женский голос, в  интонациях которого ощущалась близость к пределу терпения. 
- Что ты мне говоришь,  здесь всегда посуду принимали, - монотонно канючил грязненький гражданин.
Нюрка вспомнила, что  когда она ходила в детский сад, на этом месте действительно был пункт приема стеклопосуды. «Он ошибся временем», - подумала она, жалея его.
За окошком химчистки последний аргумент был принят в штыки. 
 - Отойди, демагог, а то участкового вызову,  ему свои мемуары в письменном виде изложишь, -  пригрозил  толстый голос.
Грязненького гражданина  угроза испугала. Подхватив авоську с бутылками, он  поправил криво  сидящие на красном носу очки и  ушел. 
Нюрка  поставила перед  окошком свою сумку.  Из окошка высунулись две большие белые женские руки.  Руки забрали  набитую вещами Нюркину   сумку и  вернули пустую. Нюрке  очень интересно, как выглядит  лицо обладательницы толстого голоса и больших белых рук.  Но окошко расположено почему-то странно низко, так, что сквозь него можно  видеть только ее могучий торс в белом халате.
 - Двадцать  копеек есть? –  спросил толстый голос.
Нюрка машинально полезла в кармашек сарафана и… там было только ее чудесное маленькое  зеркальце.
 Она машинально достала его и посмотрела на свое лицо. 
 - Нашла время в зеркала глядеться, -  сказал  толстый  голос из окошка, -  мне закрываться пора  на обед.
 - Я забыла, у меня ведь нет  мелочи,  вспомнила Нюрка.
 - Ну, знаешь, -  сказал  толстый голос.
Большая белая рука,  твердо, как дворовый доминошник,  впечатала  в прилавок  горстку монеток сдачи и заперла изнутри окно.
Ссыпав сдачу в кармашек, Нюрка снова наткнулась на зеркальце  и  вспомнила  о странном объявлении  у  «Зеркальной мастерской»  по соседству. У нее обед, как гласила вывеска, начинался на час позже, и окошко  было открыто.  Возле него стояло двое. Первым давешний грязненький гражданин и Нюркина учительница математики Любовь Доменовна. Женщина, она была на вид ничего особенного. Женщина, как женщина, зато страстно любящая свой предмет и всех учеников, разделяющих ее математические пристрастия. Шурка среди них был чуть ли не самым-самым, а вот далекая от математики  Нюрка в их число не входила. Слушая рассказы учительницы, состоящие почти из одних алгебраических выражений, которые та пропевала с вдохновенным закатыванием глаз, Нюрка пыталась себе представить ее мужа.
Сейчас Любовь Доменовна стояла позади грязненького гражданина, и выглядела какой-то растерянной, даже несколько несчастной.  Такой Нюрка никогда ее и не видела. Нюрка подошла поближе. Она хотела было поздороваться, но женщина смотрела сквозь нее, и Нюрка тихонько встала поодаль. Грязненький гражданин тем временем пытался сдать  свою стеклопосуду. Действовал он  с  большей энергией и даже развязностью, чем до этого в химчистке.
 - Вы читали вывеску?  Здесь не бутылки принимают, а зеркала  - услышала Нюрка, доносившийся из Зеркальной мастерской  заметно раздраженный голос, наполненный шуршанием елочного дождя в картонной коробочке.
  - Обязаны принять, потому что не имеете права отказывать, - аргументировано упорствовал  Грязненький гражданин, пытаясь обеими руками вдвинуть  в окошко свои бутылки.
Тому, кто был внутри, видимо, надоело  препираться.  Он выглянул наружу, чтобы посмотреть, нет ли   желающих, сдать битые зеркала и увидел Любовь Доменовну. 
 - Зачем, ты пришла! – услышала Нюрка голос, в котором шуршание елочного дождя сменилось дребезжанием гвоздей, - уходи, ты мешаешь мне работать.
- Глеб,  нам надо поговорить, так же нельзя,  тебя постоянно нет  дома. Я беспокоюсь.  Не говоря уже о… .
- Не говоря уже о том, что ты не можешь обойтись без публичных сцен.
- Но надо же нам поговорить серьезно, в конце концов, - не сдавалась Любовь Доменовна. Если тебя никогда нет дома. Что же мне прикажешь делать.
-   Прикажу идти домой и не позорить себя и меня. Не мешать работать. Ты мне всех клиентов разгонишь, - перешел на крик голос. 
     Крик был не очень громкий и совсем не страшный. Отчаянный, какой-то.    Любовь Доменовна, инстинктивно обернулась, саркастически усмехаясь, со словами: «Что-то я тут не вижу ни каких клиентов…» И  увидела Нюрку.
-Здравствуйте, - проговорила Нюрка, переживая, что стала невольной  свидетельницей ее семейного скандала.
- Здравствуй, - мгновенно сменив тон, и как ни в чем, ни бывало, ответила ей Любовь Доменовна, с улыбкой, - а почему ты в городе, Нюра?  Почему не на даче?
- А, я…, - оторопела Нюрка, - да, вот…
- Нюра, не волнуйся,  ты не на уроке, и не обязана мне отвечать,  - она рассмеялась сама своей шутке, и ободряюще похлопав  Нюрку по плечу, пошла прочь, что-то напевая.
       Куролесов  тоже заметил Нюрку, и спросил, унимая раздражение:
  - Что у тебя? 
 - Ах, это Вы!  - прошептала та, у  которой при виде Куролесова  похолодело в животе.
Она  протянула ему свое зеркальце.  Он  брезгливо отодвинул в сторону стоящие на прилавке бутылки  и   осторожно взял его.
 - Так оно же не разбитое?  - с улыбкой   спросил он.
Нюрка неопределенно пожала плечами. Она не поняла  вопроса.
 - А Вы, значит, здесь работаете, а не в салоне Магии? -  спросила она в свою очередь.   
  - В Салоне Магии? Какая чушь, с чего ты взяла, – фыркнул Куролесов.
 - Он ИЧП, Индивидуальный  Частный Предприниматель, - встрял в их беседу Грязненький гражданин.
Куролесов  сморщился, как будто   откусил горький огурец.
  - Ты еще здесь, - процедил он, не  глядя  на Грязненького гражданина. На что тот с вызовом ответил:
 - Вот, у нее берешь, значит, а она, между прочим, позже  пришла.
           При этих словах Куролесов внезапно сгреб  бутылки,  и бросил на прилавок какие–то деньги.  Грязненький гражданин обстоятельно их собрал и   удалился, не промолвив больше ни слова.
         - Так и что же ты хочешь за свое целое зеркальце, - спросил Нюрку  повеселевший Куролесов.
        - А что можно?
        - Любую волшебную вещь, какая только тебе придет в голову.   
        - А ...  - начала было Нюрка  высказывать  желание, минуя голову, пришедшее ей сразу на язык. Прогремевший  прямо в ухо  вопрос «Кто последний!» сбил ее с толку. Она вздрогнула, обернулась и увидела, как Сапфира    Митрофановна прислоняет к стене павильона здоровенный вдребезги разбитый трельяж (это такое зеркало из трех створок).
         - Так что ты хочешь? - повторил  вопрос Куролесов.
         - Ничего, - еле слышно пролепетала Нюрка. У нее от внезапного появления Сапфиры Митрофановны в голове образовалась звенящая пустота.
           Куролесов приподнял брови, потом несколько  секунд потеребил  бородку и сказал:
- НИЧЕГО? Это конечно, очень много…Мда…  Впрочем, оно того стоит.
-  Ой, что Вы, - испугалась Нюрка, - Вы меня неправильно поняли. Берите его просто так.
- Ты,  мне его даришь?- поднял бровь Куролесов.
Да, да, - обрадовано закивала Нюрка.
Куролесов весело прищурился,  сдернул картонную вывеску и быстро захлопнул окошко.
- Как!  Что!  Почему закрыли!  - взревела Сапфира  Митрофановна ужасным голосом Карабаса Барабаса. Ей никто не ответил. Стоящая рядом Нюрка, молча, хлопала глазами и как зачарованная смотрела на закрывшееся окно.  Сапфира  Митрофановна локтем отпихнула ее и кулаком принялась   барабанить по пластику. При этом она громко  кричала:  "Откройте!  Немедленно откройте!".
Из-за  двери  донесся звон разбиваемого стекла, и  Сапфира  Митрофановна начала изо всех сил дергать за ручку непрочную пластиковую дверь.  На шум распахнулось соседнее окошко химчистки. Из него высунулась приемщица,  к радости Нюрки. Она, наконец, смогла увидеть лик  обладательницы толстого голоса и больших белых рук.  Это была молодая добродушного вида женщина с большими  черными глазами навыкате, полными нарумяненными щеками,  толстыми напомаженными губами, и сильно   накрашенными глазами.   
В этот миг  дверь, то ли под напором Сапфиры  Митрофановны, то ли потому, что была просто не заперта,  распахнулась.  Сапфира Митрофановна и Нюрка разом вбежали  внутрь.
Посередине полутемного, тесного  и совершенно пустого помещения  на перевернутом ящике сидел Куролесов и  читал книгу. Холодно посмотрев на разъяренную Сапфиру Митрофановну, он закрыл ее (Нюрка сейчас же узнала по обложке "Одиссею капитана Блада")  и с нескрываемым раздражением спросил:
- В чем дело?
- По какому праву  закрылись!  - заорала та в ответ с   такой силой, что в салоне сотовой связи все выставленные на продажу мобильные телефоны, даже те, в которые не были вставлены сим – карты и батарейки, сами собой послали смски – «SОS» в адрес своих производителей.
         - Принято решение о закрытие бизнеса, -  ответил Куролесов, с видимой серьезностью.
        Он достал свой чемоданчик. Убрал в него книгу, и достал две каучуковые затычки для ушей.
         - Кем?!   - взревела Сапфира Митрофановна.
         - Собственником, - ответил Куролесов, вставляя в уши затычки,  то есть мной.
           Пока Сапфира Митрофановна стояла, моргая глазами и хватая в полном безмолвии ртом воздух, Куролесов щелкал языком, проверяя, насколько хорошо затычки изолировали его уши от  внешних звуковых раздражителей.
            Но Сапфира Митрофановна пошла в наступление на другом фронте.  Она побежала наружу, схватила свой трельяж и, держа его, перед  собой как таран, двинулась на Куролесова.
         - А ну, принимай зеркало без разговоров! - приказала она, опуская его  на пол  перед ящиком, на котором… только что сидел Куролесов.
           Ей никто не возразил. Куролесова в помещении  не было.  На  перевернутом ящике  вместо него лежала мороженая  курица в ярком полиэтиленовом пакете.
         - Никого нет, - тихо сказала Нюрка. 
        Сапфира Митрофановна от неожиданности выпустила из рук  трельяж, и он с приятным звоном рухнул на пол, но она  и не заметила.  Направив указательный  палец в сторону курицы, она строго  спросила у  кого-то:
         - Чья?
         - Моя, - пискнула Нюрка, и быстренько  схватив курицу обеими руками,  прижала ее к себе.
           Тут с Сапфирой Митрофановной произошло нечто ужасное.  Она завыла как тысяча пожарных сирен сразу и  начала раздуваться. При этом она засветилась красным светом. После этого она все продолжала раздуваться, а когда увеличилась вдвое, то  засветилась белым. 
           Нюрка  стояла в обнимку с ледяной курицей сама не своя от страха, и в каком-то далеком  закоулке ее сознания мелькала мысль, что  где-то она читала о том, как какая-то злая волшебница проделывала нечто подобное. Она попыталась вспомнить, какой там  был описан надежный способ  спасения,  но тщетно. 
      Сапфира Митрофановна тем временем  увеличилась еще  вдвое и засветилась  желтым, а когда увеличилась еще вдвое, то  засветилась нежно-изумрудным и провещала замогильным голосом:
         - Отдай курицу!
         - Не отдам!  - храбро ответила Нюрка, дрожа.
         - Отдай, а то хуже будет! - пригрозила изумрудно- зеленая Сапфира Митрофановна, заполнившая собой уже все помещение, которому пришлось даже несколько растянуться во все стороны, чтобы ее вместить.
        Нюрка крепче прижала к себе твердую, ледяную  курицу, от которой у нее уже успел намокнуть на животе  сарафан, и упрямо помотала головой.
        Тогда Сапфира Митрофановна опять завыла, засветилась синим   светом, широко расставила руки и двинулась прямо на нее.
         Нюрка  оглянулась. В помещении была только одна дверь, как раз за спиной синей Сапфиры Митрофановны. О том, чтобы  добраться до нее, нечего было и мечтать.  Вдруг спасительная мысль, не успев  прийти в голову,  заставила девочку вскрикнуть  "Куролесов!"  и показать рукой   на дверь.
        Сапфира Митрофановна, несмотря на свои грандиозные  размеры проворно обернулась. Тут же мимо нее молнией пронеслась и вылетела наружу Нюрка. Вслед за ней из двери  вылетел   ужасный вопль обманутой синей Сапфиры Митрофановны. В тот же миг,  неизвестно откуда взялся небольшой, но  горячий, очень плотный, красного цвета   тайфунчик. Он быстро догнал девочку и поднял над  землей.
         Из салона сотовой связи вышла Любовь Доменовна, только что пополнившая счет своего мобильного телефона. И вот надо же, какой у неё сегодня выдался  нескладный день. Увлекаемая  тайфунчиком, Нюрка, пролетая мимо, с воплем «помогите», схватилась за ремень ее  сумки. Удержаться на земле  ей это  не помогло, а Любовь Доменовну  потащило вслед за ней.
        В это самое время из продуктового магазинчика вышла приемщица из химчистки. Эта милейшая особа не  собиралась лишаться удовольствия покушать в свой законный обеденный перерыв из-за неожиданных  экстремальных событий, развернувшихся по соседству в зеркальной мастерской.  Сегодня она  принесла  из дому вкусненькую  жареную картошечку с грибочками, которую перед употреблением совершенно необходимо было разогреть. Что и было сделано только что в микроволновке у знакомых девочек из «Продуктов». Она бережно несла перед собой большую пластиковую миску, которая вполне могла бы сойти за маленький пластмассовый тазик, и с наслаждением вдыхала исходящий оттуда аромат еды. 
        Когда  почувствовавшая, что земля уходит из-под ног,  Любовь Доменовна   инстинктивно свободной рукой ухватила  за  ее локоть, она  только еще крепче вцепилась в свой тазик с картошечкой.  Но не больше секунды удалось ей противостоять неодолимой силе, оторвавшей  ее от земли и повлекшей куда-то вверх. Однако она ни на миг не потеряла контроля положения заветного тазика,  и лишь промолвила охрипшим от удивления толстым голосом: «Ты че хулиганишь?»
           Их несло  на Север, быстро и плавно поднимая  все выше и выше.
           Снизу из Кедрового переулка только один человек  смотрел им вслед, загородив от солнца глаза, и качая, головой, приговаривал: «Вот ведь, оказия какая с девчоночками приключилась. Дай им бог благополучного приземления!» Этим человеком была Анна Ивановна, в просторечии именуемая к Аныванной. Она работала дворником  и жила на самом последнем седьмом этаже в том  же самом подъезде, что и Шурка с Нюркой.
       - О чем задумались, любезная? -  позвал   ее   сзади каркающий голос.
       Анныванна обернулась и поздоровалась с Сапфирой Митрофановной, которая уже  вернулась к своим обычным размерам.  Более того, она была  изрядно принарядившись: в длинном шелковом платье цвета  бордо, черных лакированных туфлях на  больших квадратных каблуках. На ее голове, обычно украшаемой очень немногочисленными рыжими кудряшками, домашнего изготовления, сегодня было кем-то профессионально сотворенное пышное облако благородного платинового цвета.
         - Ужасно  трещит голова, -  завела  он беседу, - эти ужасные перепады давления  так влияют!  Я так  страдаю, так страдаю.
         Анныванна слушала ее молча, серьезно и сочувственно.
         - Да, кстати, я очень тороплюсь, - вдруг перебила она сама  себя, -  На Крымском валу сегодня открывается выставка живописи Новых Модернистов. Вы, конечно, слышали. Все о ней только и  говорят. Так что, я Вас покидаю.
           Громко топая квадратными каблуками, Сапфира Митрофановна проследовала к метро,  ни разу не взглянув в небо  на  уносимую  красным тайфунчиком группу.
           Первой  летела Нюрка, одной рукой крепко прижимающая к себе курицу, другой держащаяся за ремень сумки Любови Доменовны.  Второй сама учительница, вцепившаяся двумя руками в локоть приемщицы из химчистки. А третьей, естественно и сама приемщица, крепко удерживающая в руках тазик с картошечкой.   
          Вся троица летела  тихо, как будто впала в ступор. Вдруг в районе Прибалтийского Вокзала у Любови Доменовны в сумке мобильник заиграл «Танец  Маленьких Лебедей» (из балета П.И. Чайковского «Лебединое озеро»). Его звуки вывели из оцепенения, прежде всего, ее саму и он закричала во весь голос: «Ой, не надо! Ой, пустите!».
          Его возгласы мгновенно произвели два эффекта.  Во-первых, от  неожиданности еёо крика, Нюрка выпустила из рук ремень ее сумки.   Во-вторых, она сама, начав кричать, ослабила хватку на мягком плече девушки из химчистки, которая  тут же ловко выдернула плечо, не забыв о равновесии тазика с картошечкой.
          Летящая цепочка распалась, и  три ее   звена,  в условиях автономного полета, повели себя  совершенно по-разному. Приемщица из химчистки, обретя независимость, принялась деловито решать задачу приземления и сохранения в целости своего успевшего остыть обеда.  Она все больше   отставала и все ближе опускалась к земле и, довольно быстро совершила мягкую посадку в районе метро Андреевская. Там она взяла такси, чтобы поскорее вернуться к своему недобровольно покинутому рабочему месту, и все-таки пообедать спасенной картошечкой, хотя бы уже и в рабочие часы.   
         Любовь Доменовна после того как её, по её  же просьбе,  "пустили", на звонок мобильного не отвечала, а продолжала кричать теперь что про то, что «Нюрке следует поучиться, как себя вести».  Вокруг  неё образовался отдельный маленький тайфунчик  даже более быстрый, чем тот, который нес до этого всех троих. 
          Нюрка начала было кричать ей, чтобы она не дергалась  и успокоилась, но  ее советы только рассердили учительницу.  Тайфунчик  начал еще и перекувыркивать её в разные стороны и   быстро понес на Восток.
          Нюрка  с сожалением проводила её взглядом. «Как бы не налетела на какой-нибудь дом», - думала она, чувствуя   себя  виноватой перед Любовью Доменовной, ни за что ни про что утянутой ею в небо. Самой ей ни чуточки не было страшно. Она была даже рада неожиданно подвернувшемуся   случаю полетать  высоко над городом. Это было так прикольно! Знакомые с детства места сверху выглядели совершенно необычно.
          Паф! Вдруг все кончилось. И она уже никуда не летела, а  была засунута во что-то темное и тесное. В один бок ей врезалось что-то холодное и мокрое, а в другой что-то картонное  "Мокрое и холодное - это курица! – догадалась   Нюрка, -  а что же это такое картонное?" Она принялась   ощупывать пространство вокруг себя. Это  было похоже на то, что  ее засунули на антресоли. Под руки попадались разные коробки, а потом она вроде нащупала  лыжи. Пахло  жильем и старыми вещами. В кармане у  нее зазвонил телефон. Она сумела до него добраться, удивившись, что он не потерялся в полете. Это был Шурка. 
          -Слушай, я сейчас иду за Куролесовым в метро. Прослежу за ним. Странный он все же тип. Так что пока отключу телефон. А ты где? - выпалив все это разом, он замолчал, ожидая ответа.
          -  Да, как тебе сказать,  - попыталась  Нюрка ответить на вопрос и одновременно соединить в уме то,  что услышала о местонахождении Куролесова от Шурки с ощущением мокрой и холодной, оттаивающей  курицы под боком.
            Тут связь с Шуркой прервалась, а в глаза ей ударил дневной свет.   
        - Как ты сюда попала, ненормальная? – услышала она знакомый голосок  подруги Ирки.
        - Трудно сказать, - честно призналась Нюрка.
        - А я слышу,  на антресолях  мобильник звонит. Ничего себе, думаю. Как же это мать его туда умудрилась засунуть. Да и мелодия не ее, вроде. А ты вылезать собираешься? 
          Глаза у Нюрки уже привыкли к свету, и она увидела, что "засунута" в груду вещей на антресолях в передней Иркиной  квартиры и саму Ирку, стоящую  на стремянке.
            - Ладно, пусти, я вылезу, - буркнула Нюрка.
         - Ой, только  осторожно лезь. У нас там абажур новый   лежит! Скажи спасибо, что    матери дома нет, а то, что было бы, не представляю!
         - Спасибо, - рассеянно сказала Нюрка и подошла к зеркалу, - Ну и видуха у меня!
          «Видуха» у нее была, действительно, не вполне благопристойная. 
          Вымазанный чем-то черным сарафан измят,  правый бок совершенно мокрый. Но голове колтун.  Лицо в  серых грязевых полосах…
         
         ... И вот  умытая и причесанная Нюрка  сидит в кухне за  чаем,  поедает  шоколадные конфеты,  и думает, что делать дальше.
             - Извини, перебью,  твои мысли  - поднимает руку как на уроке, сидящая напротив подруга -  твою курицу я сунула в морозильник, а то она  совсем   оттаяла.
           Поперхнувшись конфетой, Нюрка  вскакивает и бросается к   холодильнику:
         - Как же я могла про него забыть! – упрекает  она себя, залезая в морозильник.
         Из двух  лежащих там кур, она по раскраске пакета узнает свою.  Она вынимает  ее, вертит в руках и спрашивает у  Ирки:
         - Где ты его нашла?
         - Там же где и тебя, на антресоли, а зачем ты курицу из  морозильника вынула? Возьмешь, когда уходить будешь.
         - Боюсь, как бы ему это не повредило! – озабоченно говорит Нюрка.
         - Кому ему?
         - Ну, Ку..., в общем, цыпленку.
         - Ты что! – кричит потерявшая терпение  от всех сегодняшних Нюркиных безумств Ирка, - совсем  того! Когда это мороженому цыпленку вредило быть в    морозильнике?!
           Нюрка бросает на подругу взгляд полный раздумий и ответственности за принимаемое решение, качает головой, а   потом бережно кладет ее  назад  в морозильник. 
           Потом она  снова усаживается за стол, сует в рот еще одну конфету и  продолжает думать. А Ирка сидит напротив, смотрит на стремительно исчезающие конфеты и продолжает удивляться. И даже не тому, что обнаружила Нюрку у себя на антресолях. Это было вполне в Нюркином духе. Но никогда в жизни, она не видела, чтобы Нюрка так долго молчала, и чтобы,  съев в одиночку  целую коробку конфет, ни разу даже и не вспомнила о подруге,  не успевшей за это время проглотить  ни одной. 
          Если бы Ирка ее сейчас спросила, о чем она так глубоко задумалась, она бы затруднилась ответить. Она пытается думать обо всем сразу и от этого мысли спутались в  клубок, в котором одну не отличить от другой. Вот и получается, что человек очень напряженно думает, а о чем, и сам не знает. Вот если бы ей удалось, каждую мысль вытянуть в отдельную нитку, то получилось бы вот что.
- Зачем Куролесову разбитые зеркала?
- Почему «ничего» - это очень много?
- Откуда взялся красный тайфунчик?
- Как это Куролесов может быть около метро, если вот он в виде мороженной курицы лежит у Ирки в холодильнике?
- А может он там вовсе и не лежит, а она просто таскает за собой чужую курицу?
-  ОЙ, КАК ЖЕ ЛЮБОВЬ ДОМЕНОВНА  ТЕПЕРЬ СПУСТИТСЯ НА ЗЕМЛЮ?
        Но распутать этот клубок Нюрке не удается.  Доев последнюю конфету, она решительно поднимается, говорит «Ну, ладно, я пошла, у меня дела» и уходит, забыв курицу  в морозилке. Выйдя из подъезда Иркиного дома, Нюрка останавливается. «Где же сейчас Любовь Доменовна», - думает она.
          Ирка, проводив подружку, возвращается на кухню и решает заняться чем-нибудь простым и ясным  - к приходу матери приготовить ужин.
          Она лезет в морозилку и видит там две курицы. Свою и Нюркину. Она решает, что Нюрке  по такой жаре удобней будет нести более замороженную, то есть ее курицу. Соответственно, Нюркину курицу, как более оттаявшую, она сует под струю холодной воды размораживаться дальше. Потом она бежит звонить Нюрке, чтобы сказать, что она забыла курицу. Однако Нюрка на звонки не отвечает, ведь ей сейчас совсем не до того. Только Ирка этого не знает.
       Ирка возвращается на кухню и видит странное.  Во-первых,  кухонное окно распахнулось настежь, но возможно она его плохо зарыла.  Во-вторых, в мойке нет курицы, и кран с водой закрыт. А на полу видны мокрые следы, только не куриные, а человеческие, которые ведут к окну.   
        Ирка поправляет на носу очки и думает: «Одно из трех: или курицу украли через окно, или она сама сбежала через окно, или я забыла ее вынуть из морозильника?»
          Ирка, девочка исключительно здравомыслящая, поэтому решает начать с простого и наиболее вероятного варианта. Она  открывает  холодильник и обнаруживает только одну курицу.
           Тогда Ирка начинает обдумывать вариант кражи курицы через окно. Она живет на третьем этаже, рядом нет пожарных  лестниц и балконов, так что надо быть кошкой, чтобы влезть с улицы в окно.    Придерживая указательным пальцем у переносицы очки, чтобы они не свалились вниз, Ирка  свешивается через    подоконник и начинает с  высоты третьего этажа внимательно  изучать газон под окном.
         - Вы что-нибудь уронили?  - приветливо спрашивает  ее стоящий на асфальтовой дорожке поодаль человек в сером плаще.
           Ирка сразу не заметила этого человека и, когда  он  к ней обратился, очень смутилась. Поэтому она быстренько  встает с подоконника и закрывает окно. Тут она начинает думать, что в этом человеке что-то показалось ей странным.
          Ирка осторожно выглядывает на улицу  и  видит, что человек в сером плаще продолжает  стоять, придерживая между колен черный кейс. Теперь он курит. Ирка понимает, что в нем показалось ей странным.  Его серый плащ совершенно мокрый, как будто он только что попал под дождь, а волосы  абсолютно сухие.
           Ирка отворачивается от окна.  Она убирает  сковородку, которую приготовила, чтобы жарить курицу. Она достает кастрюлю, наливает в нее воды и ставит на огонь. Она достает из холодильника сосиски и с торжествующей  улыбкой бросает их в закипающую воду. Потом  стоит, смотрит, как они варятся и думает, что когда здравого смысла для того, чтобы понять происходящее не хватает, лучшее, что можно предпринять – это не думать НИЧЕГО.  Потому, что если в этот момент продолжить думать, можно такой чуши надумать, что потом век в ней не разберешься.
           Если бы Ирка в этот момент еще раз выглянула в   окно, она увидела бы, что человек в мокром сером плаще медленно уходит по дорожке в сторону автобусной остановки,    слегка перекосившись под тяжестью своего кейса. 
            Но она и не думает этого делать, она ест сосиски с кетчупом,  и смотрит по телевизору передачу  «В мире животных».