Сон о Вавилоне

   Выйти на балкон летней ночью – одна из самых высоких благодатей в этом поганом мирке… Мирке человека. Рак кожи этой прекрасной планеты – человек и всё им порождённое, хотя по большей части уничтоженное. Но…
   Сейчас, стоя на балконе, я восхищаюсь иллюминацией улиц, домов, не имеющих ширины и высоты, тёмным беззвездным небом, и луной: огромной белой луной, обычно смотрящей с презрением на суету людей, но сейчас расплывшуюся в широкой улыбке – нет суеты. В этом безумном мире, в этом Вавилоне, на время наступила гармония.
   Подомной, под моим балконом, широкие улицы, которые, подобно лучам, расплелись в разные стороны из центра, в котором я и стою. Вдалеке, может в километре-двух, огромный панельный жилой дом, который подобен монолиту, утёсу, высящемуся над этим городом. Он, может в этажей сто, может и больше, вширь может на полкилометра, а может и больше, некоторые его окна светятся, а сами стены залиты светом уличных фонарей. Оранжевым светом. Собственно им залито всё в округе.
   Приглядевшись, я замечаю, что Вавилон этот не безграничен – за домами, микрорайонами и улицами находится монументальный лес, ели и сосны которого вонзились в небо своими макушками. Он мрачен, ибо ни свет от города, ни свет луны не могут пробраться сквозь огромные лапы и ветви.
   Внизу нет суеты – улицы пустынны, но я чувствую, просто чувствую, что город жив. Его улицы – вены и артерии, по которым сейчас не бежит железно-резиновая кровь, на стенках которого не осел мыслящий обоими полушариями холестерин – вены и артерии чисты. Вавилон спит. Пополняет силы. Но мне кажется, не знаю почему, просто кажется, что он никогда не проснётся, он устал, сильно устал, что бы подниматься вновь, с утра, и теперь он так и заляжет спать на долгие и долгие годы. Он променяет всех, без исключения, живущих в нём людей на то, что бы все эти годы отдыха над ним было непроглядно-чёрное небо и светила белая луна. Светила сколько не своим светом, а своей улыбкой. А он бы остановил своё сердце (ТЭЦ, а может быть и АЭС) и выключил свет в своих венах, артериях, внутренних органах и залёг спать…
   Он прекрасен. Но не зданиями, улицами и фонарями, а своим духом. Да-да, у него, огромного и монументального, есть душа. Душа Вавилона. Она не имеет границ. Она может играть на своих струнах, да так, что каждый человек, хоть раз просто остановившейся на улице средь толпы и оглянувшийся вокруг - просто оглянувшийся - услышит эту игру. По его телу пробежит благоговейная дрожь, и поймёт он, что город прекрасен тем, что невидно, а не тем, что стоит на показ, что видим мы и что ублажает наш взор, а возможно раздражает, но ЭТО НЕ ОН! Это фальшь, сделанная человеком, это то, что создал человек, а он… Вавилон… Он был здесь всегда. С начала времён. Просто человек, который, проходя мимо, вдруг остановился – просто остановился – вдруг почувствовал, как играет душа этого места, как играют струны этого места, и он воплотил это как смог. На сколько хватило его больной и угловатой фантазии. В форме панельных коробок, в форме широких проспектов, церквей, башен и дворцов… Он просто плохо слушал эту песнь – песнь Вавилона, песнь места.
   Если бы он чуть-чуть повременил, послушал ещё чуточку этой песни, он смог бы создать что-то более высокое, то, что выразило это место полностью, но… У человека в жопе шило, ему нужно всё время куда-то бежать, к другим людям, а тем к другим по своим мелочным, ничтожным делам, яйца выеденного не стоящих… У него нет времени слушать место, у него нет времени проникнуться песней – ему нужно взять ссуду в банке, или быстрей-быстрей на работу в офис… И он строит то, что слышит по первым ноткам, думая что это – и есть песня Вавилона, но на самом деле – это Вавилон настраивал струны лютни своей души, производя несуразные звуки, за что теперь и поплатился…
   Одно время он был горд этими коробками, потому что они огромны, и я слышал это, да-да, он гордился, выпирал грудь, ведь это - монументально, это,- пускай и некрасиво,- но зато мощно. «А где вы видели красивый кулак?» - говорил он сам себе.
   Он очеловечивался, он помогал людям в их ничтожных делах и уже почти разбил лютню, забыл свою песнь, когда вдруг не увидел в небе своё отражение, не увидел луну, при ясном свете которой его шрамы и коросты стали ужасны. Он оглядел себя, понял, что стал почти таким же, как и холестерин, осевший на стенках его сосудов, и сочинил новую песнь. Теперь это грустная песня смирения со своей участью и с глупостью человека, который слепил его от природы прекрасное лицо просроченным пластилином, и теперь оно скорее похоже на лицо болеющего раком лёгких…
   Он устал. Я заворожен его красотой, его могуществом, его песней. И мне становиться грустно, тоскливо и обидно, за себя самого, что я ничем не могу ему помочь…

Эпилог.
Этот сон мне приснился в конце октября 2008. Проснулся я с невероятной гаммой эмоций на сердце, что хотя бы не попытаться передать это в словах, было бы преступлением. Передал как смог. На самом деле города, даже отдалённо похожего на приснившийся мне, скорее всего нет. Думаю - на то он и Вавилон, что бы быть только сном… Хотя, если приглядеться, - этот Вавилон везде, он – это каждый город, просто выйдите на балкон летней ночью и вслушайтесь в его грустную песнь…



Владимир Малыхин, Тобольск, осень 2008