Видеть Ангела

  Литературно-художественный журнал "Три желания" Избранное, 2009г. стр. 44-47.

  "...«Сюжетная», но, тем не менее, зарисовка – жалостливая история Екатерины Журавлевой «Видеть ангела». Понимаю, что невозможно без слез видеть гибель «ничьего» ребенка в реанимации детской больницы, но создавать рассказ в качестве, пардон, резервуара для своих слез, снабдив его единственным затертым образом в конце – что другой ребенок увидел ангельскую душу, отлетающую от тельца малышки – как минимум несолидно..."
 http://izdatel-sitnikov.ru/forum/viewtopic.php?p=468

или здесь

http://www.detira.ru/arhiv/nomer.php?id_pub=2065

   Это критическая статья литературного критика Елены Сафроновой. Я благодарна Елене за её взгляд. Тем не менее, это история моего жизненного потрясения, и рассказ мне бесконечно дорог.
                Екатерина Журавлёва


 Она лежала в кувезике. Такая малюсенькая и жалкая. Нас только недавно выписали из реанимации. Меня из взрослой. Её из детской. Мою девочку на третий день после родов в большой жёлтой машине с надписью «Детская реанимация» увезли от меня в другую больницу.  Мужчина с аппаратом искусственного дыхания и брать-то её не хотел. Боялся, что не довезут они с водителем мою крошку ростом тридцать четыре сантиметра и весом  в один килограмм. Родилась-то даже попышнее на целых сто граммов.  Три недели между Там и Здесь. Три недели непреходящего отчаянья. И только слова мужа, когда его впустили посмотреть на дочку в первые часы после родов, спасали и грели душу. Он смотрел на неё, всю в трубочках, как на бабочку в коконе. Потом зашёл ко мне и сказал: Точно выживет! Даже не сомневайся! И я стала верить. А когда меня выписали – сразу же поехала навестить малышку. И имя ей дали сразу. Майя. Маюся. И каждый день, пока дочка боролась за свою жизнь, я приезжала к ней. Я отодвигала окошки кувеза и гладила её одним пальцем по тоненьким ножкам и ещё более хрупким ручкам. Наша врач, Ольга Алексеевна, самая святая женщина на свете, только поощряла наши действия. Через осязание  малыш получает информацию, что он здесь нужен. Нужен  маме. Она ждёт, любит и верит. А какое облегчение было смотреть на то, как из листа осмотров каждый день исчезало по одному предварительному диагнозу. Анализы, переливания крови, даже взятие  пункции спинного мозга, довелось пережить маленькому человечку. И какое это было счастье, когда Майю перевели из реанимации в отделение интенсивной терапии. Значит, теперь надо ждать только прибавления веса. И находиться с дочкой можно не час в день, как в реанимации,  а с восьми утра  и до пяти вечера.  Я приходила каждый день.  Надевала казённый синий халат, бахилы, шапочку на волосы и маску на лицо. Мамочки даже шутили, что, когда нас домой с малышами повыписывают, то детки нас и узнавать дома не будут – без этого обмундирования.  Я заходила в бокс, рассчитанный на четыре кувезика. Она лежала там. Ещё очень маленькая. В носик ведёт трубочка – для кормления. Трубочка эта приклеена к переносице белым пластырем, чтобы она ручками случайно её не вытащила.  Навсегда остался след от этого пластыря или трубочки – две красные полоски между бровками. Я опять открываю окошки и глажу мою лапушку. Теперь я даже делаю ей комплекс поглаживаний – мини массаж. Ручки поглажу, ладошки раскрою, каждый пальчик потереблю, прохожусь круговыми движениями по животику, передвигаюсь к ножкам,  прохожусь пальцем по стопочке – крошечной розовой и очень трогательной. Как бы хотелось взять дочку на руки и покачать. Но пока это строго запрещено. Она ещё дышит с помощью кислородной трубки и плохо держит температуру. В кувезике ей тепло, и мне хочется верить, что уютно. Конечно, не так, как у мамы на ручках. Но я себя убеждаю, что ей там хорошо, а то невыносимо больно уезжать от неё каждый день домой, зная, что она остаётся там одна…
     На третьи сутки к нам в бокс, как раз напротив моей крошки, положили в такой же кувезик, ещё одну девочку.  Рост и вес у Лэйлы, чьё имя я прочитала на картонке, были такими же, как и у моей дочки. Несколько дней к малышке никто не приходил. Только медицинские сестрички, вампирша (так нежно мы звали девушку, делавшую забор крови) и нянечки заходили к ней – покормить, поменять памперс.  На четвёртый день я поинтересовалась почему никто не приходит к Лэйле? Няня ответила:  «Она отказная.  Нашли девочку под кустом у ног пьяной вдрызг мамаши. Где упала – там и родила. Да и девочка-то неадекватная. У такой мамаши-то! Больная она совсем. Не знаем – выживет ли».  Волна негодования к мамаше и нежности к девочке затопили меня. Слёзы хлынули из глаз. Мне захотелось открыть её кувезик и погладить сморщенные пяточки – девочка всё время лежала на животике. Иначе молоко по трубке не достигало желудка, выливалось. Сказывались врождённые пороки развития. Но няня строго настрого этого делать не разрешила – чужие микробы.
     Так и росли они – две малышки напротив друг друга. Вес набирали медленно, но одинаково. Как только я приходила в больницу – тут же смотрела сколько набрала Майя и сколько Лэйла. И радовалась, вот и ещё 10 граммов набежали. А как будут по два килограмма, так и выпишут нас домой. Майю выпишут. Лэйла так и останется при больнице, а потом её определят в дом малютки. Мне было так жаль этого ребёнка, что каждый раз я обещала себе поговорить с мужем. Может, и её заберём?! Но каждый раз откладывала, потому что слова няни не давали мне покоя: «Не жилец она, милая, не жилец».
   Через месяц малышки уже весили по килограмму и четыреста граммов. Я пришла, как всегда, утром, и пообщалась с Маюсей, затем обернулась к Лэйле – я с ней через стекло кувеза разговаривала. Я даже залюбовалась –  Лэйла мне показалась хорошенькой. Теперь отчётливо было видно, что цвет кожи у неё смуглый, а разрез глаз узкий. Вот почему имя  такое необычное - восточное.  Зашла сестричка, и я похвалила ей девочку – так хорошо выглядит! Сестричка ответила – «Так кормим же, хоть пищу стала усваивать». На том разговор и закончился.
   После обхода, с одиннадцати до двенадцати  дня, когда мамочкам не разрешалось находиться в боксах, я вернулась к доченьке.  В нашем боксе толпились врачи. Сердце моё сжалось от предчувствия беды. Сколько раз я уже наблюдала за эти недели вот такие сборы. Это означало, что проводятся экстренные реанимационные мероприятия – какой-то ребёнок подавился молоком, кто-то перестал вдруг дышать….. Колени мои задрожали, руки ослабли.  Заглянув через головы врачей, я увидела свою малышку, мирно спящую в своём кувезике.  Врачи склонились над Лэйлой. Меня  не пустили и просили уезжать домой. Я не могла. Я хотела убедиться, что всё кончится хорошо. И хотела, как всегда, погладить на ночь Маюшку, пожелать ей спокойной ночи и пообещать, что мама завтра к ней обязательно приедет. И никто никогда не говорил таких слов  бедной Лэйле.  Я, конечно, прощалась и с ней, но так тепло, как со своей доченькой, всё равно  не получалось. И я корила себя и ругала. Я боялась, что вдруг с ней что-то произошло плохое, а так никто ей и не успел сказать, что тоже любит её! Что она родилась не просто так. Нет, я не могла уйти.
      
   Часа через два мне позволили войти в бокс. Возле кувезика сидела вампирша-Мариночка и с тоской смотрела на Лэйлу. Кожа на  тельце девочки, ещё утром такая свеженькая и матовая, сейчас была страшного серого цвета. Малышка судорожно дышала. И по глазам Марины я поняла, что они ждут конца.  Реанимационные мероприятия не помогли.  «Катя, идите домой!» – устало посоветовала Марина. «Сейчас, только с дочкой попрощаюсь на ночь» - ответила я почему-то шёпотом. Марина вышла в коридор, я склонилась над Майей. Открыла окошечко, погладила её, как всегда, нашептала ласковых слов.  Она сегодня, кажется, даже  не двигалась.  Я прислушалась к её дыханию.  Дочка спала. Я отвернулась и посмотрела на Лэйлу. Я смотрела на неё минут пять, не отрываясь.  Я видела, как её дыхание стало менее судорожным, потом поверхностным,  а потом и еле заметным. И вдруг она на секунду широко раскрыла глаза. Взор её помутнел, дыхание остановилось, и она вся обмякла, ручка откинулась и разжался кулачок.. .
     Я вышла в коридор спокойно, чтобы не испугать других мамочек, подошла к медсестре, писавшей за столиком. Из соседнего бокса выглянула Мариночка. «Лэйла умерла»– проговорила я одними губами. Мы зашли в бокс, сестрички накрыли личико Лэйлы пелёнкой и вышли. Я оглянулась на свою дочку. Она лежала, повернув головку в сторону кувеза с тельцем Лэйлы и, совершенно ясным взором смотрела. Это было в первый раз, когда моя девочка так открыла глаза. Её взгляд некоторое время перемещался вдоль кувеза. Затем она немного запрокинула головку к окну и проследила  глазками за чем-то, как будто двигающимся, пока ей хватило поворота. И вдруг мягко улыбнулась. И я поняла, что она видит Ангела.
     На следующий день кувезик с моей дочкой переместили в другой бокс. А в тетради с записями набора веса, напротив имени Лэйла стоял прочерк.