Первая папироса

        Ах, как нам хотелось в детстве поскорее вырасти, стать взрослыми и независимыми! Но рослось как-то медленно и нудно, потому многие пацаны искали обходные пути по принципу отрывания календаря для ускорения приближения Нового Года. Если повзрослеть не получается, то можно изобразить хотя бы перед сверстниками, что ты стал уже гораздо независимее и взрослее, не взирая на годы и сопливую внешность. Путей для этого много, один из самых верных – курить. Ну кому в голову придет подумать, что ты молокосос, если у тебя во рту папироса и ты сосешь ее не для виду, а «взатяжку»! Но для курения «взатяжку» требовалась большая тренировка организма, пытавшегося с помощью блевотины сопротивляться недальновидным замыслам неокрепшего разума, а тренировка  нуждалась в материальном обеспечении, которого всегда не хватало в те далекие уже пятидесятые годы.
Не избежал этой участи и Вовка. К концу первого десятка лет ему захотелось испытать это счастье курения по-настоящему. Почему ему взбрендило сделать это именно в тот день и час – ему и самому не вспомнить, но взбрендило.
На обеденном столе у отца всегда лежала пачка папирос. Приметная, красивая пачка с картой «Беломорканала», надорваная с одного угла так, что при необходимости одна папироса ловко вылетала из пачки, а без необходимости папиросы не высыпались. Вовка знал, что, когда вырастет, обязательно научится этому тонкому мастерству. А пока… - пока никого рядом не было, он без всякого искусства тонкими пальчиками вытащил папиросу и сбежал на улицу, пока никто не заметил.
Папиросу скурили с приятелем, борясь с тошнотой и хвастаясь друг перед другом, что именно этот сорт папирос им нравится больше всего. Время близилось к ужину, но после курева есть почему-то не хотелось, все еще подташнивало, и приятели побежали на реку пару раз искупаться.
Купаться Вовке пришлось не пару раз, а гораздо дольше. Еще по дороге к реке он начал вспоминать, что папироса в пачке была последней. Думать о том, заметит отец пропажу или нет, поначалу не хотелось, но мысль эта все больше терзала Вовкину душу. Он уже изрядно проголодался, объел остатки черемухи на берегу реки, но домой не спешил, так как уверенность в стопроцентной вероятности обнаружения недостачи папиросы крепла с каждым часом. Свалить свою вину было не на кого – старшая сестра никогда не позарится на папиросы, а младший брат еще и в школу не ходил…
Домой идти все-таки пришлось, потому что хоть и медленно, но все-таки темнело, не то что на реке, но и на улице уже никого не было. Да и хотелось есть, усталость валила с ног. Вовка крадучись подобрался к дому в надежде, что все спят. Молил только об одном, чтобы забыли запереть на крючок единственное окно, открывавшееся настежь – запасной вход для него, которым он не раз пользовался, загулявшись допоздна. Окно действительно было не только не заперто, но и настежь распахнуто. Оно единственное светилось во всем доме. У окна сидел отец и читал книгу. У Вовки екнуло сердце. Надежда на то, что отец просто зачитался, улетучилась мгновенно при виде широкого ремня, лежавшего слева от отца поперек стола. Ремень этот из замечательной кожи отец привез с фронта и использовал только в двух целях – править опасную бритву, выменяную у американцев, и воспитывать Вовку…
Вовка проклял ту минуту, когда у него не хватило терпения подождать до завтра, чтобы стащить папиросу из полной пачки. Порка была неминуема, и он не знал что делать. Помаявшись под открытым окном над решением нелегкой задачи – сдаться сразу или еще потянуть время, он выбрал последнее. В поисках возможности незаметно проникнуть в дом Вовка вдруг вспомнил об окне над курятником. Окно было высоко и недосягаемо для него, но зато в воротах  был лаз для кур, на ночь прикрытый доской, которая подпиралась поленом изнутри. Спихнуть доску в сторону труда не составило, но пролезть в куриный лаз оказалось делом рискованным – можно было застрять насмерть. Поколебавшись, Вовка вспомнил, что если пролезает голова, то пройдет и тело, и решил примерить. Голова  по диагонали лаза вошла и вышла назад почти свободно. Извиваясь как змея Вовка протиснулся сквозь куриный лаз, аккуратно прикрыл его снова доской, щепкой сквозь щель спихнул завертыш на двери и оказался в коридоре. Бесшумно забраться на чердак и пристроиться на голых досках старой железной койки было секундным делом.
Счастливый, что удалось пробраться домой незамеченным, Вовка забыл о голоде и уснул, свернувшись калачиком.
Утром раньше всех вставала мать, кормила кур и готовила завтрак. Вовка вовремя проснулся, уловив движение двери и шепотом окликнул мать сверху. Та от неожиданности вздрогнула, так же шепотом, чтоб не услышал отец, быстро отругала и пристыдила сына, пообещав оторвать ему голову – это что же с ним будет, если уже сейчас начал курить! Вовка взмолился – ну есть же охота! Мать дала ему хлеба, Вовка  схватил кусок и снова через курятник, но в ворота, умчался на улицу, пока не встал отец…
Было еще зябко, но он сразу отправился на речку, от греха подальше. Попрыгал по камням, побегал по берегу, половил под камнями силком из травинки бычков, которых все называли здесь «парашами». Когда пригрело солнце,и можно было загорать, доспал то, что недоспал ночью. Прибежали пацаны, расспросили, посочувствовали, кто-то принес картошки, которую тут же испекли. Вовке досталась пара штук, жить можно.
День прошел незаметно, домой Вовка пробрался вчерашним путем. Отец снова читал книгу у открытого окна, ремень по-прежнему лежал рядом. Мать видимо лежала, но тоже не спала. Уловив шорох, сделала вид, что пошла в туалет, прихватила с собой ржаного хлеба, который сунула наверх непутевому сыну, не забыв при этом погрозить ему кулаком.. Какой этот хлеб был вкусный!
Следующий день для Вовки начался аналогично предыдущему. Ближе к обеду, когда он в надежде найти хоть ягодку снова лазил по черемухе, прибежал сосед Толька. Он принес радостную весть – Вовкин отец сидит с бутылкой! Может получил аванс, может еще какой случай выпал – но бутылка водки означала одно: отец после выпивки добреет. Ему можно признаваться хоть в чем, пороть не будет, а раз простив, возвращаться к обвинениям не станет. Такое вот правосудие.
Вовка помчался домой. Слегка выпивший отец сидел за столом, на котором стояла поллитра водки, рядом с ней дымилась паром сковорода поджаренной  картошки,  мать посыпала луком только что почищенную селедку. Отец с напускной строгостью подозвал сына к себе, показал на злополучную пачку от «беломора», которую хранил в качестве вещьдока, суровоо спросил:  - Ты?
Вовка признался. Начал молоть о том, что и не понравилось совсем, вообще стошнило, что никогда в жизни больше так не поступит.
- Смотри у меня! – пригрозил отец и взялся за стакан. Через секунду Вовка уже набивал рот картошкой, спихивал с селедки в сторону лук, который не любил. Жизнь возвращалась в привычное русло…