Юность. Первая любовь

… "У ваших подруг хороший вкус", - пожалуй, это были первые его слова, обращенные непосредственно к ней.
На девятнадцатый день рождения девчонки подарили ей сережки, и она, разрумянившаяся и счастливая, крутилась перед крохотным зеркальцем, пытаясь разглядеть то одно ушко, то другое. Хотя, если быть честной с собой, разрумянилась не только от подарка.
Суровые колхозные будни в пионерском лагере в Подмосковье не предполагали шумного и сытного застолья. В крохотной лагерной палате из табуреток соорудили стол. Угощение, купленное в сельпо в соседней деревеньке, не блистало разнообразием. Но даже замерзшие на холодном октябрьском поле, девчонки  то и дело взрывались хохотом. Азарта добавляло и то, что на скромную девчачью пирушку заглянули молодые люди.
Особенно ценно было присутствие  двоих новеньких, только что вернувшихся на их третий курс из армии. По сравнению с однокурсниками они казались суровыми, умудренными жизнью мужиками. Но только казались, до тех пор, пока первая бутылка вина не разлилась водопадом по железным кружкам.
Ей почему-то сразу бросились в глаза сильные, мускулистые руки, уверенно работающие штопором. И почему-то  вдруг стало жарко…
Лучшая подружка Сонечка, признанная тамада всех сборищ,  была оживлена, пожалуй, больше обычного. Пышные темные кудри развевались во все стороны, грудной волнующий смех звучал после каждой фразы. И нельзя  было не заметить, что все это делалось для одного главного героя – Артема. Пытаясь задержать на себе его взгляд, Соня легонько касалась его руки и слегка понижала голос.  Но главный герой реагировал на это довольно  сдержанно.
Вот тут-то, после очередной рюмки, когда гомон голосов стал особенно неразборчивым,  Артем  обжег ее взглядом абсолютно трезвых глаз и произнес эти "первые", как она их потом называла, слова. Как в искаженной перспективе, все участники застолья отъехали куда-то назад, и лишь его глаза – темные, дерзкие, напряженно прищуренные – выросли до огромных размеров.
Показалось, что от слов, которые она сейчас скажет, зависит вся жизнь. Она тряхнула головой, отгоняя эту нелепую мысль… И он вдруг улыбнулся так облегченно и радостно, что слова потекли сами собой, сливаясь в непринужденную, ничего не значащую беседу.
Каким-то образом он пересел ближе к ней, хотя в жуткой тесноте комнатушки просто невозможно было это сделать. Потом они выбрались "подышать", и здесь он впервые, одними кончиками пальцев, провел по ее спине, помогая перебраться через стулья. Легкий ток прошел вдоль позвоночника, отдаваясь румянцем в щеки. У нее уже был мужчина, намного старше и опытнее, но ничего даже близко похожего на эти ощущения  испытывать не приходилось.
В дверях, обернувшись, она встретилась глазами с Соней, и от этого взгляда буквально на секунду сжалось сердце. Такое страдание исказило красивое Сонечкино лицо, что только слепой мог это не заметить. Но в тот момент она уже практически ослепла.
В комнату они больше не вернулись. Ночь сжалилась и пошла им навстречу:  холодный осенний ветер стих, луна давала возможность не спотыкаться о корни деревьев. Артем накинул ей на плечи свой замызганный колхозный ватник, и не было одежды прекраснее в тот момент. Одежды, которая пахла им, его сигаретами, его одеколоном. Он увлеченно рассказывал о своей семье, об армии, но слова не доходили до сознания, от тембра его голоса хороводом  кружились вековые ели вокруг, а когда он то и дело поправлял спадающую телогрейку, пальцы жгли даже через слой ваты.
Удивительная это была ночь. Легкие мимолетные прикосновения, его дыхание на ее замерзших ладонях,  такая дрожь в его  руках при попытке закурить,  что ей пришлось придержать ему зажигалку.  Молчаливые круги вокруг корпуса,  лишь бы затянуть расставание…
Потом будет и первый поцелуй, и первая ночь… Но запах сосен, его освещенное луной  широкоскулое лицо с упрямым высоким лбом и плотно сжатыми губами,  и глаза – сияющие, безумно счастливые,  и голос – низкий, хриплый, чуть заикающийся,  и ощущение своей полной власти над этим человеком, власти, которая вроде бы и не нужна, но так пьянит – всего этого уже не будет.
Все будет иначе, все будет по-своему прекрасно, но это будет уже другая история.