Граница

1.
     Почти каждый из нас хотя бы раз в жизни пересекал границу. Для каждого  граница представляется совсем по-разному. Для одних – это вожделённая грань, за которой начинается красивая жизнь, сверкающие ночными огнями заграничные города с магазинами и ночными клубами. Для других граница – это рутинная работа. Эти другие пытаются скрыть контрабанду и распихивают её в свои объёмистые баулы по недрам вагона, договариваются с проводниками, покуда работяги-железнодорожники меняют оси под вагонами. У них, словно перед свиданием, учащается сердцебиение под взглядом таможенника, который пытается разглядеть патронташ из бутылок водки, скрытый под одеждою; таможенника, который копается в сумке в надежде найти лишнюю упаковку женского нижнего белья. И хотя у нас нет никакой упаковки нижнего белья, и лишней водки, все равно у каждого из нас есть своя маленькая тайна, которую мы везём и не знаем, запрещено это законом или нет. Здесь мы начинаем мандражировать, суетиться, и, пока таможенник разбирается с пассажирами соседнего купе, успеваем засунуть в пачку чая, мирно стоящую на столике, свернутую в трубочку стодолларовую купюру, которая, как нам кажется, тянет выше нормы. Когда мой коллега Пухов впервые выезжал за пределы «железного занавеса», то первым же вопрос, который задал ему таможенник, был:
- Покажите, а что вы везете в носках?
   Пухов приподнял брюки – носков  у него не было, ботинки были одеты на голые ноги.     Таможенник смутился, небрежно посмотрел паспорт  и вышел. Наверное, в его таможенной практике это был первый случай.
   И, конечно же, граница - это пограничники, блок-посты, обязательно колючая проволока, иногда река – одна половина наша, а другая – нет. С нашего берега вспархивает утка и, совершая явное правонарушение, сквозь кисею утреннего тумана перелетает на чужой. Утке все равно, что на том берегу говорят на другом языке, другие вывески, другие дома, другие люди, которые зачем-то огородили все берега колючей проволокой, что, впрочем, спасает её утят от посягательств местной детворы.

2.
    Граница, к которой мы подъехали, совсем не была похожа на ту, которую обычно привыкли представлять. Мимо зарослей корявой, с крученными косматыми стволами арчи тянулась проволочная загородка, которая во многих местах была прорвана коровами из окрестных кишлачных хозяйств. Дорогу перегораживала перекладина из старой высохшей жерди, очевидно, играющая роль шлагбаума. Но никого, кто мог бы по долгу службы отодвинуть этот шлагбаум, не было. За перегородкой находился узбекский анклав, который занимал плодородные, оконтуренные пирамидальными тополями земли в средней части долины бурного, несущего холодные, кофейно-молочного цвета воды Соха.
    В детстве я любил с карандашом в руке путешествовать по карте. Я переваливал через горные хребты, сплавлялся по бурным рекам и однажды наткнулся на изолированный пятачок, который был расположен среди отрогов Туркестанского хребта в Киргизии. Внутри этого пятачка находился населенный пункт Сох, а цифра «1» поясняла в сносках, что это территория Узбекской ССР. С тех пор этот пятачок заинтриговал меня – почему он вдруг принадлежит другой республике и что в нем такого особенного. Все равно ведь у нас одна страна, - Советский Союз, - и какая разница, в какой республике будет этот самый Сох. И как интересно было бы там побывать и посмотреть, как живут люди в этом кружочке, запрятанном среди гор.
    Много времени прошло с той поры. Уже почти 10 лет, как нет Советского Союза. И вот теперь я подъезжаю к этому самому Соху на «уазике» вместе со своими коллегами Пуховым и Рустамом. На одном из массивов в верховьях реки мы отбирали геологические пробы и теперь возвращались на геологическую базу в город Ош. Можно было миновать Сох и объехать его по дороге, которую освоили за последние годы местные жители. Именно этой дорогой мы и заехали несколькой дней назад в верховья. Но дорога эта была неудобная, бесконечной пыльною лентой вилась она по выжженным киргизским предгорьям, и даже стойкий к бездорожью «уазик» с ьрудом преодолевал ее и, кроме того, потреблял сверх всякой нормы горючее. Поэтому, посовещавшись с  нашим водителем-уйгуром, Умаржаном,  решили на обратном пути проехать через кишлак Сох, который принадлежал Узбекистану.

3.
    Мы постояли у жерди-шлагбаума, посигналили. Вокруг – никого. Укрывшись от полуденного зноя, коровы ушли в заросли арчи. На противоположном берегу Соха ковырялся на своем поле декханин с мотыгой. Над холодными водами бурной реки дрожал раскалённый воздух. Под урючным деревом, стоящим на склоне, появились фигурки двух заспанных солдат. На ходу поправляя гимнастерки, они побежали к нашей машине, размахивая руками. Настоящие автоматы, которые болтались за их спинами, красноречиво говорили о том, что здесь и вправду граница и шутки следует отставить в сторону. Перед нами стояли сержант и рядовой вооружённых сил Узбекистана. Узнав, что мы русские, сержант с сильным акцентом попросил наши паспорта. Солдат по-русски вообще не говорил, и сержант отдавал ему приказания по-узбекски. Он стал ходить вокруг машины, внимательно заглядывать под капот и под колёса, открывать дверцы машины и щупать обшивку. Умаржан внимательно следил за действиями солдата, чтобы тот не подкинул в машину ничего лишнего. Сержант тем временем общался по рации с заставой. Через пол-часа к нам подъехал начальник. Он долго изучал наши командировочные удостоверения и наконец изрёк: «Что везёте?».
    А в окрестностях обычным чередом продолжалась неспешная кишлачная жизнь. Вдалеке блеял ишак, декханин сгонял коров, забредших на его поле. Вдоль того берега Соха ишак тащил повозку с сеном. По склону, крадучись, гуськом пробирались местные дети. Они безо всяких комплексов расселись под урючным деревом и, поглощая валявшиеся на земле переспелые плоды, с интересом наблюдали за происходящим внизу. А наблюдать было за чем. Мы вытащили все вещи из машины, которые буквально два часа назад с большим искусством уложил Умаржан, используя все закоулки «уазика». Рюкзаки, коробки с едой, пробные мешки с образцами – всё это было теперь разложено на траве и офицер с солдатами, похоже, следуя указаниям свыше, методично перебирали всё. Они открывали банки с чаем и кофе, изучали их содержимое, перенюхали все наши лекарства, развязали мешки с образцами.
– Это что? – командир повернулся к нам.
– Таш, – ответил за нас Умаржан, что означало «камень».

    Часа через пол-тора, пограничникам, похоже, надоела эта процедура и дальнейший осмотр завершился весьма быстро. Солдат с сержантом помогли даже упаковать и уложить вещи, Пухов подарил каждому солдату по пачке сигарет, а офицеру - две.
    И вскоре мы опять покатили по пыльной грунтовке. По бокам дороги уже все чаще стали попадаться урючные сады, а надписи на вывесках в кишлаках, которые мы миновали, были на узбекском языке.
    Умаржан тем временем рассказал нам историю, как ему пришлось перевозить в Китай родственникам весьма значительную сумму денег. Автобус вез в Урумчи челноков, только один Умаржан никак не вписывался в их образ. Он ехал без вещей, зато на его голове красовалась огромная меховая шапка наподобие той, в которой Остап Бендер пытался пересечь границу Румынии. 
 – Пока таможенники осматривали других, я стою с этой шапкой, а деньги все в ней. То сниму её, то одену. Шапку снял, голову почесал, опять одел. Понятное дело, волнуюсь. Опять снял шапку, опять голову почесал. Таможенник подходит ко мне, посмотрел – вещей нет, и спрашивает: «Ты что, дурак, что ли, что ничего не везёшь?». Шапка, очевидно, была не в счёт. Мы расхохотались.

4.
    Вскоре мы уже въехали в Сох. Этот большой кишлак был нам известен по фотографиям, напечатанным в Отчетах Памиро–Таджикской экспедиции 1930-х годов. И, если не брать во внимание автомашины с  мотоциклами и глинобитные лавочки, в которых продавались пиво с «кока-колой», все здесь оставалось почти таким же, как и в те далёкие времена. Узкие улочки, в несколько обхватов чинары, женщины, несущие на головах тазы с урюками, или бельём, резвящиеся в арыках дети, сидящие на достарханах под тенистыми чинарами аксакалы. Сох проехали минут за двадцать. И вот вдалеке показались вереница машин и вагончик погранзаставы. Здесь граница была уже более серьёзная. Трасса соединяла предгорья Баткенской области Киргизии с Ферганской долиной и неизменно проходила через Сох. И если в старые времена проезд через этот  кишлак не представлял никаких трудностей, и преодолевался за 15 - 20 минут, то теперь нужно было запастись терпением на несколько часов, чтобы отстоять очередь из нескольких десятков машин. При этом машины с узбекскими номерами проходили процедуру досмотра на удивление быстро, в то время как машины с киргизскими номерами застревали у поста надолго. По ту сторону границы картина была полностью противоположной: киргизские таможенники и пограничники очень долго разбирались с узбекскими машинами, зато быстро пропускали своих. Я обратил внимание, что проволока, тянувшаяся по обе стороны дороги от блок-поста, порой даже делила пополам некоторые декханские подворья.
Наконец, наступил и наш черёд. О нас, вероятно, было уже доложено с той заставы, и опять началось методичное просматривание вещей. Опять развязывались мешки с пробами, а Умаржан только и знал, что следил за пограничниками, которые шарили в машине.
Досмотр дошёл и до сумки с видеокамерой. Мы, заранее предвидя действия пограничников, спрятали зарядное устройство в недра одного из рюкзаков. И потому, когда начальник блок-поста спросил, не попала ли случайно территория Соха в объектив нашей камеры, это окончательно взбесило Рустама и он, еле сдерживая свой гнев метиса, накинулся на начальника:
– Послушайте, а вы хоть раз видали свой зачуханный кишлак со стороны этих гор? - и он махнул рукой в сторону, откуда мы приехали.
Начальник заставы подозвал Умаржана и увёл его в караульное помещение. Мы с грустью стали мысленно прощаться со своими образцами и, возможно, даже с частью вещей, которые, как объяснили подошедшие таможенники, нужно было задекларировать. Минут через пять вышел Умаржан, сел в машину и вполголоса сообщил, что нужна взятка.
– Сколько? – с облегчением спросили мы.
– По сто сумов на каждого. Итого восемьсот узбекских сумов.
Получалось около трёх долларов. Рустам опять вскипел:
– А чего же они, сразу не сказали, мурыжили нас столько времени? Мы бы и больше дали, если бы сразу отпустили.
Умаржан, оказывается, тоже задал начальнику такой вопрос. Но начальник деликатно объяснил, что, дескать, как же, сразу нехорошо просить, нужно выдержать время, тогда плата очень органично вписывается в процедуру досмотра.
Рустам пересчитал таможенников и пограничников. Всего было семь человек.
– Интересно, а кто же у них восьмой?
Восьмым оказался начальник отряда, который сидел не здесь, а на заставе, и очевидно имел свою мзду с каждой проезжающей машины.
Через десять минут мы с ветерком приближались к киргизскому Хайдаркану. На окраине Пухов попросил Умаржана остановиться у ларька, чтобы купить сигареты. Оказывается, покуда в Сохе шёл досмотр, Пухов разговорился с местным солдатиком. На последнего, видимо, наши мытарства произвели такие впечатления, что тот решил стать геологом, как только закончит служить. За это растроганный Пухов отдал ему все оставшиеся сигареты.

Апрель 2008, март  2009