Пост-Киевское

Несколько дней – наедине с другим городом. Изменяю Москве. Предаю ее, не без удовольствия, так же, как она хоть раз предает каждого из вас. Мне не стыдно не помнить о ней, забывать ее запах, ее песни.
 
Там, в городе – парки с нарциссами, мосты и бесконечные лестницы вверх, почти в небо. Целых «плюс 20», которые, кажется, никогда уже не могли со мной случиться. И я теряюсь, потому что забыла, как это.
Неужели так бывает?
 
Там – накаченные мышцы тротуаров, стометровые эскалаторы и почти русская речь, но как бы с акцентом. И по берегам сонной реки – россыпи цветов, как конфетти: будто новый год затянулся.
А я думала, так не бывает.
 
Сидя на набережной, вспоминаю тебя, такого, каким никто больше не знал. Ты почему-то один, пьешь зеленый чай. Набираешь номера телефонов, не зная, кого ищешь и зачем. А по этим номерам – занято, или мужской голос говорит, что никого, кто мог бы помочь, здесь нет. И ты меришь широкими шагами тишину комнаты, грызешь ногти, отдираешь обои над обеденным столом. А под твоим балконом – Москва увязает в апрельском снеге.
Мне казалось, именно так бывает.
А выходит – наоборот.
 
У меня – уже больше, чем «плюс 20», угрюмая река, шире, чем все мои фантазии, слишком много солнца и цветов на клумбах. А ты – просто ты, не скучаешь и не знаешь, где я, не читаешь газет и не смотришь телевизор. И столица тебя не пугает. И ты – такой музыкальный, весь укутан нотами, в которых я ничего не понимаю. Сыграй мне что-нибудь нежное…
А, к черту!
Обманываюсь в тебе опять. Это так неприятно.
Почему ты есть, а я до сих пор не знаю – где и какой, все-таки?
 
Всю неделю я жила без метафор, рифм, только с музыкой. А теперь – такая давка в голове. Да еще эти сумерки лезут в голову, сминая самые приятные воспоминания: о чае в поезде, об утре того понедельника, о белобрысых мальчиках на Крещатике, которым я врала, что замужем.
 
Надо разорвать карандашные наброски твоих портретов, которые засели в голове, и постараться не задохнуться  холодом.
Надо порадоваться, что у кого-то внутри – настоящая весна, и юбки короткие, и темные очки, а глаз – не видно, и это так здорово: ведь никто не догадывается, что у тебя там, внутри.  И пусть этим раскрашенным девочкам нечего скрывать: все равно завидно. Скрывать пустоту гораздо проще, чем что-то более существенное.