Ничтоже сумнявшись гл7 Висеров

        После того как утихли раскаты смеха, и собравшиеся вокруг закутка люди стали расходиться по  рабочим местам, из окна кабинета Михаила Аркадьевича – главного механика завода колонии раздался голос:
    - Ильяс, Борис, Алишер и Митрич к Михаилу Аркадьевичу, быстро, срочное дело. Кричал из окна Висеров Камиль Тахирович, бывалый зэк, дотягивающий десятилетний срок, ближайший помощник главного механика, аферист, махинатор, пьяница и задира. Короче говоря, зоновский волчара.  Когда его посадили за хищение социалистического имущества в особо крупных размерах, ему исполнилось сорок пять лет. Висеров был плотного телосложения, но невысокого роста человек.  Монголовидные глаза и темная кожа, выдавали в нем одного из потомков необузданных татарских племен, осевших когда-то в рязанских лесах. В зоне не было мента или зэка, кто не знал бы Висерова. Авторитеты его уважали, так как он делал для братвы много хорошего. Надзиратели, видя, что тот нарушает  правила содержания осужденных, давно махнули рукой, прекрасно зная отношение хозяина к причудам ценного специалиста.
       Однажды начальник колонии, собрав весь контингент на летней эстраде, держал насыщенную речь, рассказывая о строительстве четвертого цеха, обо всех увязках и неувязках этого эпохального, по его словам, события. Речь свою он строил своеобразно, с частыми обращениями к осужденным:
       - Как было нелегко смонтировать главную линию, может вам рассказать Висеров. Где ты Камиль? Встань, пожалуйста, расскажи ребятам – как мы мучились. Что, нет его здесь? – Обратился он уже к дежурному персоналу, - ладно, спит наверное, пускай спит. Никому другому из двух с половиной тысяч осужденных, такое пренебрежение к хозяйскому докладу, не сошло бы с рук. А с этого – как с гуся вода. Надо отметить -  Висеров, будучи мужиком умным, хитрым, изворотливым все же старался не злоупотреблять  своим привилегированным  положением, он знал меру свободе, что давало ему его положение, и не лез лишний раз на рожон, а так же умел вовремя ретироваться.
    Он ухитрялся продавать станки одного цеха другому, и наоборот, получая за это от цеховых начальников деньги, или водку, умел без лишнего шума и суеты смещать со своих постов неугодных ему цеховых механиков и электриков, назначая на освобождающиеся места других, более лояльных к нему, зэков. Во власти Камиля находились смазочные материалы, и он на свое усмотрение распределял их между цехами. Без его ведома не выдавалось молоко за вредность. Он мог отправить на учебу в  ПТУ молодых, нерадивых зэков, или затем отказать им в возвращении на прежнее место работы.
Камиль умело влиял на решения хозяина зоны в части поощрения зэков. То есть за добросовестную работу, или порядочную мзду мог помочь зэку получить внеочередное свидание, или, вовремя, подсказать, что необходимо сделать, дабы получить перевод на колонное поселение. Все это он проделывал тонко и незаметно. Надо сказать, что немало осужденных,  считали себя его должниками.  Он никогда никому не приказывал, и ни на кого не давил. Он просто советовал. Но игнорирование его советами воспринималось им как личное оскорбление. Неприслушивание к его советам, игнорирование его желаний, для вольного начальства зачастую оборачивались производственными катаклизмами: станки поочередно  ломались,  и подолгу простаивали, запчасти для ремонта куда-то исчезали, и никто не мог отыскать их, самые мастеровитые токаря, с непонятными заболеваниями, ложились в санчасть. И тогда уже некому было выточить мало-мальски порядочную деталюшку.  Короче говоря, производственная жизнь колонии медленно, но верно умирала на корню. Сами советы, Висеровым, озвучивались в минорной тональности, с непременной улыбкой на лице:
    - Неплохо было бы, Михаларкадич, перевести Вовку, бывшего карманника, он сейчас работает механиком в третьем цехе, временно в работяги. Не тянет щипач  до механика, бочины - одну за другой порит.  На его место, я советую вам, назначить Сашку. Он - мужик  толковый, восемь классов образования, убивец правда, но где здесь ангелов найдешь. Вы с ним сами перетолкуйте, он там, - внизу дожидается. Михаил Аркадьевич обычно тут же соглашался с Висеровым.
     - Пусть они сами варятся в своей каше,  я не буду вмешиваться в их разборки. Сашка, так Сашка, какая разница. Все равно Камиль на себе эту лямку тащит. А не то один раз вмешался, и что хорошего из этого получилось? – резонно соображал главный механик, - хотел как лучше, а в
результате – меня самого хозяин отлаял.
      Однажды главный механик  грубо вмешался в установленный порядок приема на работу зэков, то есть, минуя согласия Камиля, назначил механиком в первый цех одного зэка, который, как ему показалось, отвечал всем требованиям этой должности. Зато Висеров так не считал. Заварилась  такая каша, что Михаил Аркадьевич сто раз проклял себя.
     - Не влазь, Точкин, в зэковские дела, - орал начальник колонии,- они сами разберутся. Висеров, знает - куда кого воткнуть. У них своя жизнь, свои правила игры. Запорол, механик бочину – пять станков стоят. 
      -  Посадить бы тебя на кичу, да прав таких не имею, - отшучивался в конце хозяин.  После такой взбучки, Михаил Аркадьевич более не встревал в кадровые перемещения, устраиваемые Камилем.
       - Подавай сюда этого специалиста, убивца несчастного, - промычал механик. Висеров тут же выскочил из кабинета.
После короткой беседы, которая состояла из одного только вопроса механика:
        - Ты, случайно, не татарин ли, Сашка? Получив отрицательный ответ, он утвердил убийцу на место механика третьего цеха.
        - Одного татарина, он имел в виду Висерова, еще можно пережить, а если он их расставит по всей зоне – пиши - пропало. Все прошло спокойно и красиво – Сашка утвержден, Висеров доволен.
     А ведь после прошлого инцидента, чтобы все возвернуть на круги своя – сколько пришлось перетаскать в зону конфет, сигарет, и другой всякой всячины, сколько было роздано всевозможных поощрений, скольких Михаил Аркадьевич повызволял с кичи,  не имеющих к производству никакого отношения, зэков – корешей Висерова. С той поры - дружить с Висеровым – стал негласным  девизом Михаила Аркадьевича Точкина – главного механика завода колонии усиленного режима.
   Если хорошо поискать, то в зоне можно было найти осужденных со сроками менее семи лет, однако основная масса зэков имела сроки наказания, гораздо более солидные, чем эта счастливая цифра. Поэтому отношения между осужденными складывались на долгосрочной основе: старожилы помогали друг другу и вели, в основном, несколько обособленный образ жизни. 
    Однажды Висеров, много лет назад, был переведен в колонию поселение,  располагавшейся на территории хлопководческого совхоза, и контингент которой был призван осуществлять сельскохозяйственные работы на полях этого и соседних совхозов. Он пробыл там менее года, а затем - за многие нарушения режима содержания и пьянство был возвращен, для окончательного отбытия наказания обратно в зону.
     - Меня там  с трактором перепутали, - жаловался он после возвращения Борису, своему другу, который, по случаю возвращения Висерова, приготовил небольшое угощение. В поселении, где около года промыкался Висеров, осужденных называли поселенцами. Они пропалывали ряды хлопчатника, или работали мирабами, обеспечивая полив хлопковых полей. Часть поселенцев были устроены в соседних совхозах электриками, строителями, охранниками различных объектов, свинарями, зоотехниками и даже плановиками.  Но, в независимости от занимаемых должностей, в субботние и воскресные дни все поселенцы собирались в колонии, и дружно взвалив на плечи кетмени, выходили на прополку хлопчатника. По понятиям начальствующего состава колонии, лучшим отдыхом от трудовых будней, для поселенцев была все-таки - прополка полей.
     - Меня – хищника в особых размерах, с кучей таких же, как и я бедолаг, выводили на прополку, - продолжил, после некоторого перерыва Висеров. Где они  такие тяжелые кетмени нашли – загадка, но пока я с этим кетменем доходил до поля, то уже порядком уставал. Придя на место работы, там я прилег отдохнуть на грядку. А в это время мент, с двузубым аршином начал  отмерять мой участок работы. Я лежа гляжу – когда же он кончит мерить? Я уже потерял его из виду, а он все еще мерит. Я встал со своего места, а он мерит. Затем я встал во весь рост, гляжу – тот скрылся за горизонтом, а мерить не престал. И так каждый день.
    А когда пришла пора сбора урожая хлопка, - ты знаешь, что такое – хлопчатник, Боря? То меня привезли на поле, и там сказали, чтобы я до вечера собрал восемьдесят килограммов в фартук этой растущей на кустах, ваты. Она ничего не весит, а собрать надо восемьдесят килограммов – это больше твоего веса, Боря! 
     - И что, ты Камиль собирал?
      - Собирал, бродяга, собирал. Только меня, однажды после обеда, такая обида, за весь наш зэковский род, взяла, что я ровно через неделю сбора, правда, в этичной форме изложил местной администрации все, что я думаю о них, об изобретателе хлопчатника, и о самом хлопке, а также о том плане, где сказано о моей ежедневной норме. И вот уже еще через неделю - я сижу рядом с тобой и пью чай. Вот так-то Боря: хорошо там, где нас нет. А что здесь творится, кто на моем месте батрачит, как чувствует  себя многоуважаемый Михаил Аркадьевич?
   Висеров закидал друга вопросами.
       - Все вроде бы в норме, - сказал токарь, - кирюха твой, Ишанака откинулся, Боровой на киче парится – на колесах запалился, Саид-маслокрад на бесконвойку вышел. Хозяин, говорят, большой зэхер затевает, хочет четвертый цех ставить, авиационные бомбы выпускать будем.
     - Ну и дурила полковник,  замутит всякую хреновину, а нам расхлебывай, - взлетим на небеса с этими бомбами, как думаешь, Борис?
     - Да плюнь, ты на эти бомбы, пустое это все, начинять не здесь будут. Ты, лучше, подумай, чем заниматься станешь, сейчас на твоем месте Керосинов, тоже маслокрад, мужик вроде бы неплохой.
     - С хозяином перетру, а там видно будет, без дела сидеть не буду. А пока немного отдохну от свободы. Слушай, а у тебя в заначке есть что-нибудь толковое, отметить надобно прибытие, как думаешь?
     - У меня голяк пока, ты, к Витьку нырни, он, кажется, разжился. Надысь мы приложились втихаря с Митричем, да какой-то гадости выпили – до сих пор башка трещит. У Меньхильсона может быть что надыбаешь, только мне не забудь цинкануть, если что высветится. За мной, сам знаешь - не заржавеет. Я пока пойду – пару болвашек выточить надо, извиняй уж, Камиль, дела.
    Сей разговор происходил возле токарного станка, на котором работал Борис, убийца своей жены, со сроком в пятнадцать лет. После недолгой беседы с Борисом, Висеров направился было к Витьку, в склад ГСМ, но по пути ему встретился Митрич, вертавшийся из второго цеха.  Он шел к Камилю  навстречу  с огромным ломом в руках. Увидев Висерова, Митрич отбросил  лом в сторону и, раскрыв объятья, бросился к нему.
      - Камиль, или зенки меня обманывают? - обнимая друга, кричал старик, - если ты толкнул кому-нибудь по-дешевке ракету, то тебя должны были бы на строгач поднять, а не к нам возвращать. Ну пойдем, пойдем ко мне, - нежно подталкивая рукой в спину друга, он привел того в свой закуток. Усадив Висерова на лавку, старик стал кипятить воду в стеклянной банке. – Щас, крепачка замутим, посидим, потолкуем, работу в принципе я закончил, оставил пацанов доделать, скоро и они нарисуются.
     - А что, по крепче ничего не водится? -  хитро прищурив монгольские глаза, прошептал на ухо старику Камиль.
     - А ты, что принимаешь? – удивленно глядя на собеседника, и разливая по стаканам чай, - засмеялся Митрич, - не перевоспитали, значит, тебя там, на поселении, не поставили,так сказать - на путь истинный. И за что им только, дармоедам, государство деньги платит? Ладно, не расстраивайся, дело то, поправимое, только вот с закусью туговато. Ты тут охолонись маленько, а я трошки прогуляюсь. А ты, вот ложись на лавку и покемарь, или затарься в раздевалке, и дави клопа в полный рост. Если, что надыбаю – пулей сюда. Митрич исчез. Через полчаса он разбудил мирно спящего, в раздевалке, Камиля.
      – Стол накрыт, господин возвращенец, - с этими словами он торжественно снял газету, накрывавшую маленький столик, на котором красовались: хлеб, парварда, куски репчатого лука, две порезанные пополам помидорки и несколько, тонко нарезанных, кусочков колбаски.
       - Витек вот-вот подойдет, обмоем, так сказать твое возвращение в родные пенаты, дорогуша, ты наш – Камиль. Есть в жизни счастье, есть! От предвкушения выпивки, старик страстно потирая руки, заерзал на лавке. Громкий шум, исходящий от работающих станков, заглушал слова старика и Висеров многого недопонимал, но суетливые движения  Митрича и его постоянное похихикивание, выдавали хорошее настроение, а это признак, что  выпивка была уже - не за горами.
      - Шуба! Хозяин! – внезапно раздался, предупреждающий зэков, клич. Войдя было в цех и, направившись в сторону поджидавших его товарищей, Витек, услышав тревогу, быстро развернулся и засеменил обратно к дверям. И ведь было чего испугаться: со стороны первого цеха, в сопровождении целой свиты из офицеров, в сторону ОГМа шел начальник колонии – Собинов Василий Николаевич. Войдя  в цех и проходя на его середину, он, молча, наблюдал за работой станков. Офицеры, встав полукругом, тоже молча, наблюдали. Немного погодя, оглядывая людей, работавших за станками, он заметил Висерова, который сидел на лавке в закутке у Митрича.
      - Камиль, Висеров, а ну ка подь сюда, - улыбаясь, приказал шеф. – Какими судьбами, дорогой, ты вновь оказался у нас?
      - Вот возвернули, не сошлись характерами, - понурив голову, подошел к хозяину Камиль.
      - А я ведь тебя предупреждал, что не климат тебе будет на поселении, что запрягут тебя, как ломовую лошадь и пахать на тебе станут. Говорил или нет? Висеров не отвечая, тяжело вздохнул.
      - Ну да ладно, отдохни маненько от сельских трудов праведных, и ко мне в кабинет. Скоро монтаж оборудования в четвертом цехе начнется и тогда без тебя не обойтись. Ты ведь рожден, Камиль, для железок, а не для кукурузы с хлопком. Офицеры громко засмеялись, хихикнул и Висеров. Затем хозяин, дружески похлопав по плечу Камиля,  что-то прошептал ему на ухо.  Вскоре хозяин, с сопровождавшими его офицерами, ушел из цеха.
      - Кнокает он тебя, Камиль, знает тебе цену, только не верь тому, что  он тебе на ухо шепнул – все равно обманет. Не видать тебе УДО, как своих ушей, попомни мои слова. Выжмет из тебя все соки, а на волю не отпустит, - говорил, не веривший, увиденному панибратскому отношению хозяина к зэку, Митрич.
      - А ты, что слышал, как он мне про УДО буровил? Ну, ты даешь старик. Тебе в израильском МАССАДе цены бы не было, - вновь присаживаясь на лавку, засмеялся Камиль.
      - А чем еще может ублажить душу зэка хозяин? Только обещаниями свободы, - раскладывая, заблаговременно спрятанную в тумбочку, закуску и, доставая из под ветоши бутылку с мутной жидкостью, - продолжил говорил Митрич, - нашего брата только на такой крючок и можно поймать.
        - Эх, свобода, свобода, - сворачивая самокрутку и, затем долго раскуривая ее, - не умолкал старик, - ты,вот скажи мне, Камиль, плохо тебе было там на поселении? Поди жратвы сколько хочешь, одежда гражданская, бабки с собой таскаешь, шмонов, практически нет, правда на счет выпивки, говорят, строго, но так и здесь не ресторан. Почему же ты вернулся? Не пойму я.
Тем временем Витек, дождавшись, когда хозяин со свитой исчезнет в третьем цехе, прибежал к товарищам.
     - Здорово, Камиль, привет, Митрич. Что, все успокоилось, отвалили менты? И протянув друзьям в приветствии руку, он уселся на лавку. Со степенностью, соответствующей торжественному моменту, Митрич принялся разливать жидкость по пиалушкам.
     - У  Крокодила надыбал, что за гадость не знаю, надеюсь не сдохнем. Давайте рискнем. За тебя, Камиль, за возвращение.
      - Будем все здоровы, и за скорое освобождение, - поддержал тост Витек. Все выпили, затем закусили. Выпили по второй, снова закусили. Пустую бутылку тщательно спрятали. Потом Митрич достал из тумбочки бутылку с абсолютно прозрачной жидкостью.
     - Это, еще что? -  спросил Витек, облизывая языком губы, - от выпитой гадости сушняк невероятный, у Крокодила разве найдется, что-нибудь толковое.
      - Чистейший спирт, НЗ, хранил для особого случая, самодовольно улыбаясь, бормотал захмелевший Митрич.
      - Неудобно получается, я то, думал, что у тебя один флакон, а здесь море заливанное бухалы. Надо срочно пригласить Бориса, свой - братан, - сказал Висеров, - иди Витек, подтяни Борьку, он и работу уже закончил, стоит возле станка, париться.
      - Да, да, зови Бориса,- поддержал Камиля Митрич. После Бориса пригласили Алишера, потом еще кого-то. К концу рабочей смены добрая половина зэков из ОГМа была в стельку пьяная. Правда все обошлось без разборок и драк. На съеме с работы, всех участников коллективной попойки, по случаю возвращения в зону дорогого Камиля, кроме его самого, закрыли в прогулочный дворик ШИЗО. На вопросы надзирателей, где достали спиртное, и по какому случаю гуляли, зэки, словно сговорившись, бубнили одно и то же: - они, мол,  совершенно трезвые и никакого спиртного со времени оглашения им приговора, и в глаза то не видели, а не то, что бы пили эту,  разбивающую разум гадость. А то, что со рта пахнет водкой, то это вовсе не водка, а остатки запаха зубной пасты, в которую, недобросовестные работники парфюмерной промышленности, вместо дефицитных импортных компонентов, видимо, вливают наш родной советский спирт. А то, что ноги не держат, то виновата эта сволочная жара.
         Камиль избежал участи ОГМовских друзей, только потому, что орал на войсковой наряд, что его, хозяин назначил главным спецом по бомбам, и по такому случаю сам угостил его коньяком. Еще он орал, что если его спрячут на кичу, то он откажется возглавить группу монтажников по новому оборудованию, и, в конце концов, сорвется изготовление, столь необходимых родине, бомб, а виноватыми окажутся надзиратели которые, по словам Камиля, ни за что мучат его израненную зэковскую душу. Он даже требовал у них бумагу и ручку, чтобы письменно изложить на ней все  безобразия, учиняемое надзирательским нарядом, и клятвенно обещал дать ход этому документу, который, дойдя до адресата, покажет кузькину мать всем несознательным элементам, и закроет дорогу в продвижении их по служебной лестнице.
          Негласная команда хозяина: спецов не трогать, сработала.  Камиль умел, находясь в экстремальных ситуациях, пускать в ход свое красноречие, подключая к нему, граничащий с поэтическим вдохновением, публичный пафосный порыв. Терпеливо выслушав тираду Висерова, менты отпустили его с миром. Наутро, протрезвевших в прогулочном дворике, специалистов отпустили в промзону, и те, невыспавшиеся в условиях, не соответствующих нормальному отдыху, придя на работу, тут же завалились спать. Придя на работу, главный механик, застал своих ребят, похожих более на участников Куликовского побоища, чем на специалистов, призванных выполнять сложные технические задачи, спящими и разбитыми. Закурив сигарету, и прослушав откровенную исповедь Висерова, он пошел на прием к начальнику колонии и стал ему жаловаться на надзирающий персонал, доведших своим произволом его орлов, до лежачего состояния.
       - Василий Николаевич, - начал  главный механик, - так дело не пойдет. Они, он имел в виду надзирателей, делают свою работу, а мне нужно делать свою. Как я могу выполнять ремонтные работы, если моя команда, проведшая ночь в ШИЗО, сейчас мертвецки спит, замены им у меня нет. Это хорошо, что еще не начался выпуск авиационных изделий. А что будет потом? Вы говорили, что занаряженные в колонию вагоны скоро доставят более двухсот единиц оборудования, где я наберу столько специалистов?
    - У нас же ПТУ открыто, Михаил Аркадьевич, вот вам и специалисты, слабо возражал хозяин, - недавно в столице начались суды  по кабельному делу. В управлении обещали, что электриков будет - пруд пруди, может быть среди них и   механики, или станочники затерялись. Потерпим еще немного, скоро все определится.
     - Ах, Василий Николаевич, дай то Бог, а то на наше ПТУ рассчитывать особо не приходится: мастером в нем по обработке металла резанием служит бывший официант нашего городского ресторана. Он там двадцать лет проработал. И выгнали его оттуда за воровство, чуть под суд не отдали. Спасибо, братцу своему пусть скажет, тот у него в столице шишка большая. Вот после того  он к нам и перевелся, зэков токарнуму делу обучать. Чему он может молодежь обучить? Как колбасу тонко резать, или как клиентов обсчитывать?
     - Что делать, - продолжил сокрушенно качать головой начальник колонии, - итак за каждого специалиста в управлении чуть ли не до драчки доходит. Да и судят в последнее время одних чабанов, шоферов, спекулянтов и мужеложников. Проверил я: за последнее время ни одного порядочного токаря или, скажем, фрезеровщика не посадили. Куда только смотрят эти следователи и прокуроры? Нет, какой-нибудь  рейд по заводам провести, глядишь, надыбали бы, что толкового – хотя бы с десяток, другой технарей посадили, пусть ненадолго, пусть по пятерику бы дали – все равно колониям облегчение, не правда ли?
     - Вашими бы устами, Василий Николаевич, да мед пить, красиво вы мечтать умеете. А вот так,  прийти бы вам в управление и стукнуть кулаком по столу, давай мол специалистов, и все тут. Те, в свою очередь, в прокуратуру: спецы нужны! Там, глядишь, и до ЦК волна докатилась бы, а уж партийцы бы все решили: цельный большой завод, не разбираючи, бах! И на червонец сроку, и все проблемы решены.
      - Это не моими устами мед, то пить, а твоими, Михаил Аркадьевич. Ишь, как размахнулся, в союзном масштабе проблему специалистов, одним махом решить захотел, завод на корню посадить. Ай, да главный механик у меня, стратег, а не механик. Так только в свое время, Иосиф Виссарионович решал вопросы: бах, и полстраны и в ГУЛАГ. Теперь времена не те – сейчас посади с полсотни специалистов не за что, так мировая общественность такой вой поднимет, что мало не покажется: возврат мол, к культу личности, страна советов с ума сошла, и так далее, а то, что страна проблемы  технические решала, никому и дела нет. Так, что иди к себе, Михаил Аркадьевич, и работай дорогой. Я распоряжусь, чтобы твоих орлов, особо не дергали, но и ты, со своей стороны поглядывай, а, то видишь -   попойка у тебя. Конечно же, я понимаю: Висеров вернулся, радость для всех великая, но так борзеть – тоже нельзя. В общем, утихомирь своих орлов, и давайте работать, дел много, а будет еще больше.
     После разговора с начальником колонии, вернувшись в свой в кабинет, Точкин велел Керосинову, чтобы тот, как только провинившиеся очухаются, собрал их всех в кабинете, для профилактики с клизмой. В это время к ним вошел крайне возбужденный мастер второго цеха:
     - А, наглец ваш Алишер, - ругаясь, шепелявил Андрей Фомич: испачкал куртку, обтер ветошью руки, улыбнулся и наблевал, дикий ишак. Какой, однако, дурак. Главный механик, который мысленно еще находился  в кабинете начальника колонии, и не отошел от разговора с ним, ничего понять в словах Фомича не мог. Мало того, что тот слегка заикался, он еще, кажется, был обкуренным. Кое-как успокоив Фомича, Михаил Аркадьевич, с миром выпроводил его из кабинета.
      - Иди, Фомич, иди к себе – я сам разберусь во всем, пусть только они придут в себя, разберусь – не волнуйся. Как только Керасинов с Фомичем спустились в цех, механик крикнул в окно:
     - Так им и скажи, Керасинов, что профилактика будет с клизмой, пускай готовятся, алкаши.
На собрании в кабинете у главного механика, где он обещал всем пьяницам профилактическую клизму, обстановка была по–семейному, теплой. Зэки по очереди делились с Михаилом Аркадьевичем своими вчерашними впечатлениями от выпитого и прогулочного дворика, о жажде, мучавшей народ, и других нюансах спокойно прошедшей попойки и безудержного  веселья. Главный механик, по отечески, всех выслушал, слегка каждого пожурил, угостил курящих сигаретами с фильтром и взял с них клятву больше не пить, а если и пить, то только тихо, не попадаясь на глаза ментам, затем сидеть тихо - пока не протрезвеют.  Те подтвердили свои клятвы ударами ладоней по груди, и по очереди, прощаясь с шефом, стали не спеша расходиться. А в это время зона ждала прибытия оборудования, зона ждала больших перемен.
     В назначенный хозяином день Висеров вошел к нему в кабинет. Встретил его начальник дружелюбно, если не сказать, по приятельски:
      - Проходи Камиль, присаживайся. Как отдохнул, есть ли проблемы? Может быть, колбаски или сыру откушать хочешь, говори не стесняйся. А может быть, охота плова отведать, или шашлычком побаловаться. Так ты только скажи, мы мигом все организуем. Чувствовалось, что хозяин хочет угодить зэку.
      - Видимо, дела предстоят большие и серьезные, и дел этих будет большое количество– уж очень расчувствовался гражданин полковник, - подумал Камиль, но вслух произнес:
       - Спасибо, гражданин начальник, еще не заработал харчи, а авансом что-либо брать, сами знаете - не привык.
      - О каких авансах ведешь речь,  Камильчик? Я к тебе по-дружески, а ты все переводишь на коммерческую основу. Нельзя так, мы с тобой не первый год знакомы, знаем эту горькую жизнь не понаслышке, и вроде бы друг другу особо не солили. Или я что-то не так сказал?
       - Сказали то вы, гражданин начальник все вроде бы правильно, только смотрели мы на эту жизнь с разных сторон колючей проволоки.
        - Ну, этот вопрос, мы, давай отнесем на волю судеб, а она у каждого своя. А теперь послушай, зачем я тебя пригласил: спецов - варить, паять, таскать и прочее – мы найдем. Ты нужен мне, как организатор, как специалист по поднятию духа народа. Контингент ты знаешь не хуже меня, если не лучше. Разговор с тобой веду открытый – необходимо подобрать команду: человек  пять-шесть сварных, и не каких-то там прохиндеев, нужны асы. Так же с десяток орлов, умеющих отличать швеллер от уголка, и не алкашей с трясущимися руками, или анашистов с закрытыми глазами, а нормальных крепких мужиков,  не педерастов, блатных  тоже не надо. И еще человек тридцать физически здоровых рыл, могущих, если понадобиться, пахать в две-три смены, не нытиков. С паханами я потолкую, они обеспечат тебе зеленую улицу. Питанием твоя команда будет обеспечиваться прямо на месте работы. Хлеба и мяса будет вволю. Сахаром обеспечу так, что жопа слипнется. Выпивку не обещаю – делу вредит. Пить будем только с тобой и то по воскресеньям у меня в кабинете. Койку твою велю поставить в кабинете будущего начальника цеха. После того, как первая бомба будет стоять у меня в кабинете, представлю тебя на УДО. Ну, что по рукам?
     - Сказать начальству нет – это все равно, что мочиться против ветра, - поэтому я говорю да. Когда приступать, гражданин начальник?
      - Сейчас же, но только не спеши уходить. Не разрешаю. Сейчас притащат плов, шашлык, пообедаем вместе. Сегодня Камиль обедал  с хозяином и даже выпил с ним по сто пятьдесят граммов коньяка.
      - Что нужно человеку в этой жизни: вкусный плов, горячий шашлык, немного коньяку и, самое главное, человеческое отношение к себе начальства, - рассуждал Висеров, возвращаясь в свой отряд. Как и было оговорено с начальником Камиль приступая к набору команды, не встретил никакого сопротивления ни со стороны авторитетов, ни со строны надзирателей. Камиль Тахирович, был тонким психологом и незаурядным организатором. Он, собрав команду,  которую сам и возглавил, начал грандиозную стройку четвертого цеха и затем монтаж оборудования, которое в ближайшее время начало поступать в зону. Сам начальник колонии постоянно находился в гуще строительно – монтажных событий, позволяя себе, и замещающим его людям изредка и то лишь на короткое время, покидать объект, где под бдительным оком Камиля круглосуточно велись работы по запуску производственных мощностей.
    Через полтора года после начала строительства, первая бомба, с еще невысохшей до конца краской, красовалась в кабинете у полковника. Многие, кто работал в ударной бригаде Камиля, вовремя ушли на колонное поселение, или досрочно освободились. Многие получали различные поощрения: дополнительные свидания с семьями и посылки. Хозяин старался держать слово, данное перед началом строительства Висерову, Да и сам Камиль во всю пользовался благосклонностью начальника колонии: свидания получал тогда, когда хотел, с харчеванием никаких проблем не было. Но когда разговор доходил до главного для Камиля вопроса, полковник уходил от прямого ответа, смущенно намекая на судью, который якобы и слышать ничего не хочет об освобождении Висерова. Он прямо мне и заявил, что возвращенцев  из поселения досрочно на свободу не отпустит. После нескольких таких разговоров с начальником, Висеров понял, что ему придется сидеть до звонка.
     - Свобода, свобода, абсолютная свобода. Да где же ты видел эту абсолютную свободу? Не абсолютной то никто не видел, а ты говоришь - абсолютная свобода, - Зеуд Борис зажег спичку и сладко затянувшись прикуренной от нее сигаретой, продолжил – вот ты,  Митрич когда завалил свою старуху, думал о том, что тебя, заслуженного шахтера, лишат свободы на десять лет? Наверняка – не думал. Или скажем так - ты соизмерял когда-нибудь степень той свободы, которую ты потерял из-за своего преступления, со степенью той свободы, которую ты имеешь сейчас? Нет, не соизмерял. Поэтому ты и понятия никакого не имеешь о свободе, о ее степени. Попробую тебе растолковать проще: когда ты зверски убивал свою сожительницу,  в тот момент ты ни о чем не думал, в тебе, помимо твоей воли, жили злоба и животная ярость. Когда же  было думать о последствиях твоего деяния, если в твоем воспаленном винными парами мозгу, не было места для трезвой мысли о свободе.
      Человечество тысячелетиями мечтает о свободе, хотя те же самые тысячелетия проводит в рабстве и нищете, ибо его устраивает это рабство – меньше забот, думать не надо. А как только человек получает свободу, сразу возникают проблемы: где достать пожрать, во что одеться? Или я не прав? Решая проблему одной степени свободы, мы тут же попадаем под иго свободы другой степени. И встает вопрос: зачем мне эта призрачная голодная свобода, когда есть сытое благополучное рабство? Вот ты, Митрич, сидишь здесь в теплом закутке, после того как съел макаронный суп, затем захавал это дело кашей, запил все горячим чаем, и отдыхаешь, ни о чем не думая. Конечно, может быть мечтаешь о том, чтобы Висеров надыбал где водочки  и угостил ею тебя. Вот на этом примитиве - твои заботы и мечты кончаются. А там, в далекой и холодной Швеции, пожилой высокий швед в очках, ночами не спит, все думает, как ему правильнее выступить на комиссии по правам человека, чтобы советский зэк, Митрич, томящийся в застенках усиленного режима, имел бы все необходимое к наступающей зиме. Он думает о том - приготовил ли ему хозяин зоны в достаточном количестве макароны, есть ли у Митрича теплый бушлат и ботинки, приносят ли вовремя в зону почтальоны свежие газеты и так далее. А если, что не так, то этот швед такой поднимет лай в ООН, что никому мало не покажется. А что ожидает его после всех этих треволнений,  после бесчисленных дебатов? Так вот я тебе, шахтер скажу: у шведаэтого, защитника наших с тобой прав, поднимается давление крови и наступает инфаркт ли инсульт, или, что еще хуже, наступает полная, не поддающаяся лечению, импотенция. А ты раньше, старик, обо всем этом заботился сам, и ишачил с утра до ночи в темной шахте, чтобы заработать то, что сейчас имеешь без лишних хлопот и волнений. Вот тебе и вся разница в степенях твоей любимой свободы. Уразумел, наконец, старый хрыч?