Мыши на чердаке...

 
 
                «Счастье - это когда у тебя все дома…»
                /Из мультфильма «Про Домовенка Кузю»/


                1

     Война калечит. Война калечит тело, отрывая конечности, вырывая целые куски плоти, лишая органов чувств. Но война калечит и душу,  вызывая  психические нарушения, даже не нанося телесные травмы.  Такие повреждения остаются надолго, иногда на всю оставшуюся жизнь. Можно ли такую жизнь считать полноценной?!

    Повреждения психики именуют по-разному.  Появился даже специальный термин, объясняющий все «странности» субъекта – посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Считается, что оно возникает у каждого второго, вернувшегося с войны. Человек должен привыкнуть к мирной жизни, адаптироваться. Все больше создается таких реабилитационных центров. Кому-то удается помочь, кому-то нет.

     В народе «странности» именуют на свой лад: «чокнулся», «свихнулся», «сдвинулся». Частенько в ход идет термин -  КРЫША, видимо по ассоциации с самой верхней частью тела - головой. Эта «крыша» может «поехать»,  ее может «снести», она может и «прохудиться».  Иногда в ход идет и ЧЕРДАК.  На таком «чердаке» чаще всего заводятся «мыши».  Многие сразу понимают, что имеется в виду, если слышат, что, мол, «у этого парня мыши на чердаке».  Говорят и о «тараканах» в голове. Такова терминология…


                2

      Он прибыл в Афганистан еще в ноябре 1980года. Сам попросился направить  его врачом в разведывательный батальон, хотя до Афгана служил анестезиологом в медсанбате. В отделе кадров не возражали – не хватало людей.   Вместе с подразделениями неоднократно выезжал на боевые операции, оказывал помощь раненым прямо под огнем противника.  Снискал уважение сослуживцев, оценили его бесстрашие и веселый нрав.

       Офицеры, да и солдаты за глаза называли его «наш Володька». Росточка он был невысокого, даже не дотягивал двух сантиметров до полутора метров (сам он этим чрезвычайно гордился –  почти рост Наполеона), худенький, совсем с виду – подросток. Его и считали «пацаном». Лишь не многие знали, что он родился в 1948году, а, значит, давно перешагнул тридцатилетний рубеж.  Впрочем, «маленькая собачка   всю жизнь – щенок». У этого «пацана» в Союзе осталась жена, двое сыновей и теща, которая «ела поедом своего неудачливого зятя» (иные в его годах уже давно в майорах, а этот застрял в старших лейтенантах, служба не заладилась). Возможно, это и была главная причина его «бегства в Афганистан».

      Беда случилась осенью,  позади был уже почти год службы в горных условиях Кундуза.  Разведбатальон (видимо,  не в полном составе) попал в засаду в ущелье.  Это был настоящий «огневой мешок». Мало, кто остался невредим, большая часть полегла навеки. 

       Старший лейтенант Амурский взрывом был почти сразу отброшен, упал между двух огромных валунов, потерял сознание. Как выяснилось позднее, этот взрыв в какой-то мере и сохранил жизнь доктору.  Камни надежно защищали от пуль, летящих со всех сторон с господствующих высот.  Когда, спустя несколько минут, Владимир пришел в себя, большая часть этого отряда советских солдат погибла. Под покровом  быстронаступающей темноты остатки боевого отряда смогли выйти из зоны обстрела, вынося раненых. Спасти удалось не всех…

      Утром подошло подкрепление, а затем израненных и контуженых воинов вывезли на «вертушках», в их числе был и доктор Амурский (вместе с ним в живых остался только один офицер). Отлежав две недели с сотрясением мозга в лечебном учреждении, он был отправлен в отпуск к семье.

      Отдых в Союзе не принес улучшения. Вернулся «разбитым» и подавленным. А еще появился СТРАХ, жуткий животный страх, от которого «коченели все члены», становилось «холодно» в животе.  В таком состоянии не могло быть и речи выезжать в новые рейды. Это понял и командир батальона разведчиков.  Вопрос решился быстро, в батальон прибыл новый доктор из молоденьких лейтенантов - недавний выпускник Томского Военно-Медицинского Факультета.  Старший лейтенант Амурский был направлен в Кандагар в Отдельную Медицинскую роту на  освободившуюся  по болезни должность анестезиолога (в Медслужбе 40-й армии вспомнили о его прежней специальности).  Там, в Медроте,  он и появился в январе 1982года.  Владимиру предстояло еще долгих одиннадцать месяцев «бороться со своим страхом».

     Авторитет среди новых товарищей Амурский завоевал быстро. Оценили,  прежде всего  его  навыки анестезиолога. Хирурги оперировали безбоязненно, зная, что наркоз надежен. Не возникало проблем и в личном общении. Одним словом, новый офицер вписался в  свой новый коллектив.

      Впервые возникла  такая проблема, когда в марте было предложено выехать в рейд. Старший лейтенант наотрез отказался, чем вызвал недоумение товарищей. По установившейся традиции  все офицеры-медики по очереди выезжали «на боевые». В первую очередь отдавалось предпочтение пяти хирургам, анестезиологу, стоматологу, реже - двум терапевтам.  Совсем редко выезжали медики других специальностей и командных должностей.  Работы хватало всем.

     Кандагарская Бригада постоянно вела боевые действия, находясь, по сути, в полном «окружении» противника. Тогда, в начале марта, в рейд уехал стоматолог. Командир медицинской роты попросил объяснения у «взбунтовавшегося» анестезиолога.  На собрании всех офицеров Владимир честно поведал о своем появившемся страхе, попросил не «форсировать события», он сам попросится в рейд, когда будет готов. На том и порешили.

      Между тем, жизнь в Медроте, как и во всей 70 Отдельной Мотострелковой Бригаде текла своим чередом. Многие офицеры «первого набора» уже давно отслужили свои положенные два года, а замены все не было.  Руководство просило в очередной раз потерпеть, дождаться лета. Самыми главными старожилами оказались три хирурга, все они собирались сразу ехать поступать летом в Военно-Медицинскую Академию в Ленинграде. Сроки поджимали.
     В начале июня стало известно о скором очередном  боевом рейде.  Тут и заявил о своем желании  Владимир Амурский, мол, «созрел». Честно говоря, не было другой кандидатуры: три хирурга «сидят на чемоданах»- ждут заменщиков, один вот-вот выезжает домой в отпуск, один – заболел, стоматолог тоже заканчивает срок службы.  Никто не возражал. Анестезиолог стал готовить к выезду Автоперевязочную. Однако за два дня до назначенного срока выяснилось, что основная часть боевых подразделений будет перебрасываться на вертолетах, с ними должен вылететь и медик, машина в рейд не пойдет. Была собрана медицинская сумка - десантный вариант.  Тут-то и оказалось, что вес и размеры этой сумки едва не превышают размеры самого доктора.

    Начальник медицинской службы Бригады принял волевое решение - Амурский снимается с рейда, поедет сам начмед. Это был крепкий, спортивного телосложения офицер, на счету которого было уже более десятка таких боевых выездов, в том числе и при десантировании с вертолета. Он умело организовывал медицинское обеспечение боевых рейдов, оперативно решал вопросы эвакуации раненых,  лично вынес с поля боя восемь раненых, имел большой авторитет среди высшего руководства Бригады.  Со дня на день ожидалось получение нового звания – майор медицинской службы.  А пока капитан медслужбы Понорев Владимир Васильевич 12 июня выбыл в рейд. Больше его в живых в Медроте никто не видел…



                3

       Погиб Владимир Васильевич 14 июня при внезапно завязавшемся бое, когда следовал в цепи подразделения на прочесывании. Пуля снайпера, выпущенная из старинной винтовки «бур», попала прямо в лоб капитана. Смерть наступила мгновенно, он даже не успел закончить фразу: «Кажется, нас обстрелива…»

      Смерть начмеда потрясла всех в Медроте. Владимиру в декабре исполнилось бы 31 год. 16 июня тело погибшего повез на родину  старший лейтенант Сергей Афиногенов, врач-бактериолог. Путь лежал на Украину в Ворошиловградскую область в его родной город Кировск.  Именно в этот день в штаб Бригады пришла выписка о присвоении капитану Понореву В.В. очередного звания майор.

      Больше всех переживал потерю Владимир Амурский. Он был буквально «раздавлен» этой новостью. Всем и каждому стал объяснять, что это он должен был погибнуть, это в него стрелял снайпер, зная, что он будет в этом рейде. Его ничуть не смущали доводы, что перепутать их не возможно: капитан был выше и шире старшего лейтенанта в два раза. Но анестезиолог настаивал на своем: «Это меня хотели убить! Они выследили меня здесь, узнали, что я выезжаю в рейд, организовали засаду. Им не понравилось, что я выжил тогда в Кундузе! Теперь они меня не оставят в покое!» Далее он вообще стал нести полный бред, выдавая себя за секретного агента, прибывшего в Кандагар со специальной миссией, дабы следить за командованием Бригады, ибо есть подозрение о предательстве в ее рядах.

    Очень быстро офицеры Медроты поняли, что рассудок Амурского  «дал трещину». Его отстранили от лечебной работы, мотивируя это переходом на местное обезболивание (на самом деле, какой хирург захочет оперировать, зная, что наркоз давал «тронутый»). Для больших операций тайком приглашали специалистов из госпиталя. Но такие меры предосторожности были излишни - Владимир целиком погрузился в свою «секретную миссию». Впрочем, от врачебных дежурств его не освобождали (не хватало «активных штыков»).

     Амурский стал быстро создавать свою «агентуру» из числа писарей штаба, кладовщиков и прочих «приближенных к верхам». Было не ясно, верили ему или нет о секретной миссии, возможно, просто приняли условия игры, «раскусив» своего  «патрона», втайне подсмеиваясь над «тронутым». Но регулярно приходили по вечерам в назначенное время к Медроте.  Усевшись не далеко от приемного отделения на корточках, анестезиолог проводил свои «летучки», заслушивая  «агентов», давая им задания по слежке и проверке подозрений «из центра». Все их показания он тщательно записывал в «секретную тетрадь».

     Врачи Медроты с тревогой следили за такой бурной деятельностью их товарища.  Но пока решили ничего не предпринимать.  Никакого вреда от такой работы не видели. Тем более что кое-какие данные о «темных делишках» некоторых руководителей  Амурский стал докладывать и офицерам-медикам. Хотя никакой «Америки» он и не открывал. Негодяев и проходимцев итак знали в Бригаде.   
 
   Именно в это время, спустя чуть более недели после гибели Понорева, в Медроте наконец-то появился первый заменщик.  Радости старшего лейтенанта Владимира  Бардина не было предела. Он буквально  расцеловал, обнимая своего долгожданного сменщика, старшего лейтенанта Невского Александра, прибывшего на должность ординатора операционно-перевязочного отделения.  Смахивая набежавшие слезы, Владимир вновь и вновь порывался обнять своего «спасителя».  Его товарищи-хирурги завидовали ему «по-черному». 

    Бардин и поведал обо всех новостях в их коллективе, не упустив и подробный рассказ обо всех «метаморфозах» с Амурским.  Он же настоятельно порекомендовал получше присмотреться к чудачествам анестезиолога, чтобы не пропустить «наступление критического периода». Не советовал и пользоваться его услугами, как анестезиолога.

     Первые пару недель Невскому было не до наблюдений за Амурским – пришлось с трудом преодолевать процесс акклиматизации. Чудовищная жара буквально иссушала все тело.  С тоской вспоминал такой родной и прохладный Урал.

    В первых числах июля три хирурга убыли в Союз (остальным двоим, разрешили убыть без замены- сроки поступления в Академию были жесткими). Невский тепло попрощался с ребятами. Никто из них не скрывал, что счастлив, покидая эту страну.

    В освободившуюся комнату теперь перебрался Невский. До этого он  спал на кровати убитого начмеда (жутковато было, казалось, она до сих пор хранит его тепло). Все вещи Понорева так и остались лежать не тронутыми. Жил Невский пока в комнате с командиром Медроты (не по рангу  с ним оказался), который тоже ждал замены, прослужив вместе с хирургами по два с половиной года.

     Вторым в освободившуюся комнату поселили  только что прибывшего новичка. Прапорщик Тамару Александр, начальник медицинского склада. На третье свободное место попросился старший лейтенант Амурский, живший до этого с терапевтами.  Его приняли в свой коллектив. Комната номер 5 была заполнена «под завязку».

    Начался новый этап в жизни Невского, предстояло вплотную познакомиться с новыми товарищами…


                4

    Сотрудники Медроты: офицеры, прапорщики, медсестры (коих пока было двое, прибыли осенью почти год назад, одна - старшая медицинская сестра, другая - старшая операционная сестра, пусть и в единственном лице) жили в общежитии, занимающем большую часть второй половины приемного отделения.  Жили в комнатах по два-три, реже - четыре человека. Такое размещение вполне всех устраивало.

     В женской комнате даже был установлен кондиционер, правда, от него было больше проблем, чем комфорта - девчата постоянно простужались из-за частой резкой смены температуры (вышел в коридор - жара, зашел в комнату - прохлада, организм не успевал перестраиваться), герпес на их губах, казалось, поселился «на веки».  Пол в комнатах был земляной (очень удобно мыть пол – вылил ведро воды на землю, она быстро впиталась-испарилась, опять чисто). Полы были настелены из щитов деревянных только в комнате командира и начмеда, в женской комнате и хирурги себе тоже настелили. Так что теперь Невский с товарищами жили в наибольшем комфорте. Но не долго.

    Через три дня после  их вселения  в новую комнату в Медроту прибыло пополнение – еще две молодые женщины - на должности постовых сестер. Это были молдаванка Обыбок Надежда, розовощекая и круглолицая брюнетка  и украинка Лопатко Людмила, огненно-рыжеволосая и «отчаянно веснушчатая». Надежда лишь пару месяцев назад вышла замуж,  сам муж отправил ее «зарабатывать чеки на семейное гнездышко», о чем она с гордостью и поведала всем. Людмила тоже не скрывала своей цели – «приехала найти мужа», возраст перевалил за тридцать, а семьи все нет.

     Эту потрясающую новость о прибытии новеньких и сообщил с восторгом Амурский. Правда, восторг прошел, как только женщины стали претендовать на их комнату, очень не понравился им земляной пол («Почему мужчины живут в хорошей комнате, а мы в плохой?»- обратились они на второй день к командиру Медроты).  Пришлось уступить. «Переезд» совершился быстро. Теперь ребята заняли соседнюю, большую комнату (можно было при необходимости поставить еще кровать, что позднее и сделали) номер 4, а в их комнату вселились барышни.

     У деревянного пола был один существенный недостаток, о чем не сказали девчонкам.  Во всех комнатах водилось великое множество мышей, их всех именовали так, хотя были большие различия в видах.  Под деревянным настилом они совершенно не боялись человека, хозяйничали днем, а особенно ночью, устраивая целые «игрища» с возней и писком.  Уснуть было просто невозможно, приходилось постоянно вскакивать и топать ногами, пытаясь разогнать обнаглевших грызунов.

      Проще было на земляном полу, тут они вели себя «скромнее».  Все съестные запасы приходилось надежно прятать в тумбочках, все, что оставалось на ночь на столе – будет съедено.  Через два дня Надежда и Людмила пришли проситься в свою прежнюю комнату.  Злорадно посмеиваясь, Амурский им отказал (был один в комнате), посоветовал завести кота, как это сделали женщины в другой комнате. Об этом он и сообщил ребятам вечером, радостно улыбаясь.

    Сам Амурский всерьез занялся изучением  грызунов, еще, когда жил в другой комнате. Взял в библиотеке «Энциклопедию млекопитающих» с множеством картинок, а раздел  с описанием семейства мышей, полевок, тушканчиков и прочей «мелюзги»  зачитал, буквально, «до дыр». По всей  комнате на ночь расставлялось не менее десяти мышеловок (Владимир получил их на складе у одного из своих «агентов»). В темноте то и дело слышался сухой щелчок – это попалась очередная жертва.

    Утром Амурский изучал уже окоченевшее тельце, сравнивал с картинками, определял вид. Все результаты записывал в тетрадь, потом докладывал остальным итог «охоты». Благодаря усилиям анестезиолога все в Медроте знали, что чаще всего попадались:  мыши – песчанки, египетские песчанки (он любил и комментировать: «Самцы издают мелодичные звуки, вроде трели, похожие на звуки, издаваемые морскими свинками»),  домашние и полевые мыши («Между домашними мышами встречаются певуньи; мелодия поющей мыши напоминает тихие звуки молодой малиновки, которая в позднее лето, забравшись в кусты, разучивает свои песенки»),  изредка попадалась полосатая, или,  варварийская мышь.

    Однако, самым любимым семейством Владимира, как выяснилось, оказались тушканчиковые. Он мог говорить о них часами:  « Этот маленький зверек  напоминает по внешнему виду кенгуру. Однако он имеет голову зайца, усы белки, рыло свиньи, туловище и передние лапы мыши, задние лапы – птицы, хвост как у льва с кисточкой на конце. Самое интересное, что за всю жизнь эти зверьки не выпивают ни капли воды – хватает той, что образуется в организме. Поэтому и живут легко в жарком сухом климате  пустынь и степей».

    Действительно, очень редко  попадались и разные тушканчики: египетский тушканчик, мохноногий тушканчик, тарбаганчик, земляной заяц.
 
    Амурский пытался создавать «коллекцию» грызунов. Стало понятно, почему от него захотели избавиться прежние товарищи по комнате – его экспонаты издавали не очень приятные запахи.  Новые его товарищи тоже были не в восторге от сушеных мышей, вопрос был поставлен однозначно - выбросить все или хранить в другом месте.  Пришлось Владимиру подчиниться решению – все сушеные трупики вскоре исчезли (хранил теперь в стеклянных банках на  вещевом складе своего очередного «агента»).

    Кроме интереса к грызунам  у Владимира  Амурского была еще одна страсть – он любил цитировать пословицы и поговорки, знал их очень много наизусть. Например, отправляясь на ужин, он приговаривал: « Без ужина подушка в головах вертится», а, вынимая очередную жертву из мышеловки, говорил: «Беззаботна та мышь, которая только одну лазейку знает».  Поход в баню сопровождался словами: «Баня здоровит, разговор веселит».

    Невский, как и Тамару, довольно быстро привязались к  Амурскому. Он много знал, постоянно читал книги, был интересным собеседником. Даже начали смотреть «сквозь пальцы» на его странности.


                5
     Странностей хватало. Однажды, войдя под вечер в комнату,  Невский прямо остолбенел от изумления.  Амурский стоял на столе с книгой в руке, прислонившись ухом к включенной под потолком лампочке.

- Вовка, ты что делаешь?- только и смог произнести Александр.
- Не видишь, что ли?- вопросом на вопрос ответил тот. – Ухо разболелось, грею теперь. А чтобы зря не торчать на высоте, читаю книжку. Вот послушай: «Наполеон говорил, что были бы у него казаки, он бы покорил весь мир. Но они – достояние России».  А вот еще: «Фридрих II говорил, что русского мало убить, его еще надо и повалить.  Русские ржаниной вскормлены и квасом вспоены, поэтому непобедимы».

- Хорошие слова! – только и осталось сказать Невскому.

      В другой раз странный анестезиолог удивил не меньше. Он сидел на своей кровати с напряженным выражением на лице, прижав ухо к донышку большой алюминиевой кружки, которую приставил к стене.

- Тсс, не шуми! – первым заговорил Амурский и приставил палец к губам.

     Невский так и остался стоять «столбом». Спустя минут пять, Владимир заговорил снова:

- Вот слушал, что новенькие девчонки в соседней комнате говорят.  Наших мужиков обсуждают. Может про меня скажут что-нибудь. С кружкой слышимость просто великолепная. Хочешь послушать?

- Нет,  уж, уволь. Делать тебе больше нечего, как подслушивать!

   Он, скорчив гримасу, удалился за дверь. Но, видимо, использование кружки не удовлетворяло. Амурский нашел простое и «гениальное» решение: он стал использовать фонендоскоп, приставив его к стене. Теперь можно было спокойно лежать на кровати, слушать без всякого напряжения голоса за стеной, а не работу сердца или легких. Новенькие и не подозревали, что «находятся под колпаком». Все закончилось в один миг - он услышал, наконец, мнение девчат на свой счет, что сразу отбило желание на дальнейшее прослушивание.  На вопрос ребят, что же они сказали, Владимир лишь ограничился коротким пояснением: «Назвали придурком».

    Чаще всего по вечерам Невский оставался с Амурским вдвоем – Саша Тамару все первые дни после прибытия занимался приемом имущества медицинского склада, коим и будет теперь заведовать. Он менял на этом посту прапорщика Ведяшкина, тоже Александра.  Тамару оказался принципиальным и дотошным (не хотел взваливать на себя чужие погрешности в работе), требовал осуществлять прием - передачу склада строго по Акту. Ведяшкин злился, ему не терпелось побыстрее покинуть этот Афганистан – надоел за два года, аж, до тошноты.  Поэтому они и трудились буквально «днями  и ночами». Наконец, новый начальник подписал Акт, прежний убыл в Союз, пожелав всем удачи на прощание.

     Теперь Тамару один пропадал по вечерам на медицинском  складе, все, перепроверяя и перекладывая, уже на свой лад. Он очень любил порядок.  От него так и веяло обстоятельностью и надежностью.  Александр был старше многих,  Невского - аж на целых десять лет.  Поэтому сразу стал относиться к нему, как к младшему брату, опекая и оберегая. Это было очень трогательно.  А еще он очень любил имя «Александр», как признался как-то в минуты откровенной беседы. Мало того, что он сам носил это имя, так же звали его жену,  а своего сына молодые родители тоже назвали этим именем. Теперь в семье Тамару было три Саши, младший достиг уже «самостоятельного» подросткового возраста, но отец часто писал ему письма, объясняя все премудрости  жизни.  Так что, назвав свое имя при знакомстве, Невский автоматически попал в «любимчики».
    В двадцатых числах июля приехал еще один хирург, заняв должность командира медицинского взвода-ведущего хирурга, капитан Голущенко, тоже Александр. А в первых числах августа приехал последний хирург – начальник операционно-перевязочного отделения, капитан Зыков. И опять – Александр! Естественно,  прибывшие Александры попадали под благосклонность Тамару (Зыкова поселили в своей комнате, поставив четвертую кровать).

    Жизнь в Медроте шла своим чередом. Вновь прибывшие привыкали к суровым условиям службы в жарком Кандагаре. Невский съездил в свой первый рейд, вернулся уже «опытным воякой». Буквально на следующий день  у всех медиков произошло памятное событие. В штаб срочно был вызван Амурский. Вернулся он довольно скоро смущенный и счастливый. Ему вручили орден «Красной Звезды».  Первоначально орден отправили по прежнему месту службы в Кундуз, но теперь «награда нашла героя».
 
     Состоялось торжественное «обмывание» награды в мужском коллективе. Владимир оказался в центре всеобщего внимания, он был счастлив, непрерывно шутил и «рассыпался» пословицами и поговорками, присказками и прибаутками. Стол накрыли прямо в 4 комнате,  хоть скромно, но обильно. Все набросились на еду, воцарилось молчание, тут Володька и изрек: «Голодное брюхо ушей не имеет». Офицеры стали по очереди поздравлять с получением ордена.   «Доброе слово лучше мягкого пирога»,- в заключение подытожил награжденный. Вечер прошел весело, много шутили, смеялись, вспоминали свои семьи, доедали остатки закусок, хлеб. «Как хлеб на стол, так и стол престол, а как хлеба ни куска, так и стол доска», - заплетающимся языком важно изрек Амурский.  На том и разошлись.


                6

-Ты пойдешь на концерт Иосифа Кобзона?- Александр Невский вошел в  свою комнату. Один лишь Амурский читал, лежа на кровати.

- Какое там. Я сегодня заступаю дежурным врачом. Идите без меня, веселитесь.- Он вздохнул и отвернулся с книгой к стене.

    Концерт должен был состояться через полчаса, было еще время, чтобы прийти в себя после трудной операции.  Шла последняя декада августа, жара не спадала, хотелось побыстрее умыться, сменить промокшую от пота одежду. Через пару дней снова в рейд, а пока можно отдохнуть на концерте.   К чести артистов, они довольно часто приезжали из Союза в воюющую страну. Все концерты проходили с неизменным успехом.  Даже не важно было, что пели или говорили эти люди. Важен был сам Факт. Они приехали сюда, рискуя, они выступают для них!

     Даже за два месяца своего пребывания здесь, Невский уже посетил не одно выступление. Зрители хлопали так, что потом болели ладошки.  Один из первых концертов  Александр посетил выступление Людмилы Зыкиной. Это был настоящий «взрыв эмоций», певицу долго не отпускали со сцены, она вновь и вновь пела на бис. В Союзе Невский скорей всего не пошел бы на ее концерт.  А здесь… Видимо, чтобы прочувствовать и полюбить истинно русские песни, надо оказаться на чужбине.  С не меньшим успехом прошло выступление Розы Рымбаевой,  Ксении Георгиади. Теперь предстоял концерт Кобзона.
     Клуб был заполнен почти полностью, с трудом удалось пробраться на занятое для него место рядом с Тамару. В назначенное время концерт не начался.  Зрители терпеливо ждали, зал непрерывно «гудел» от приглушенного говора.  Наконец, по проходу в зале прошел человек в джинсах и белой футболке. Обращаясь сразу ко всем, он сказал: «Извините за опоздание, самолет вылетел позднее  срока. Сейчас начнем, только подождите еще пять минут»,- он поднялся на сцену, помахал рукой и исчез за кулисами. Только теперь поняли, кто это был. Гром аплодисментов. Поднялись на сцену  и музыканты, стали распаковывать инструменты, настраивать их.

    Очень скоро появился и певец. Это был уже именно тот Кобзон, которого помнили.  Он был одет в строгий черный костюм, белую рубашку с галстуком (на такой-то  жаре!!).  Концерт начался. Это был триумф! Вряд ли прославленный певец получал такие рукоплескания где-нибудь еще, кроме Афганистана. От этого грома, казалось, вот-вот рухнет крыша клуба.  Концерт продолжался без перерыва три часа (!), оправдывая присказку, которую сказал сам певец в конце выступления «Как не остановить бегущего бизона, так и не унять поющего Кобзона». Впрочем, два перерыва все же были.

    Первый, небольшой случился вскоре после начала. Певец вдруг  прервал песню, судорожно закашлялся,  повернувшись спиной. Постепенно замолкли музыканты один за другим. Кашель продолжался не менее пяти минут. Зрители уже начали волноваться. Наконец, Кобзон повернулся  к зрителям, вытер платком набежавшие на глаза слезы и изрек: «Муха, собака, прямо в рот попала! Видимо, я широко свою «варежку» раскрыл». Он виновато улыбнулся.  Зал просто взорвался  аплодисментами. Действительно, целые тучи  наглых афганских мух кружили по всему залу, а на сцене их было и того больше. Далее концерт продолжился с еще большим успехом.

    Второй перерыв, также не запланированный, оказался подольше.



                7

      Его не сразу заметили. Он стремительно прошел по проходу и поднялся на сцену, взмахом руки остановив певца на полуслове, музыканты тоже замолчали. В зале наступила мертвая тишина. Все смотрели на маленькую фигурку в белом медицинском халате, на лацкане которого красовался новенький орден «Красной Звезды». Владимир Амурский.

    Он подошел к Кобзону, молча взял из рук микрофон. Невский, как и все в зале превратился в один слух.  «Случилось что-то экстраординарное, какая-то катастрофа»,- стучала мысль в голове зрителей.

- Внимание! Для спасения жизни раненого срочно нужна свежая кровь. Это IV группа, резус минус(AB – IV* Rh -). Все, кто болел желтухой, не принимаются. К остальным просьба – помочь! Обращаюсь в первую очередь к солдатам (он выделил это голосом).

    Он вернул микрофон певцу и молча смотрел в зал. Невский, как и другие хирурги, недоуменно переглядывались. Явно понимая, что это очередное «завихрение» Амурского. Такого раненого у них не было сейчас. Если только появился в госпитале (часто обращались в Бригаду с подобными просьбами из этого лечебного учреждения). Но группа крови? Людей с такой редчайшей группой  крови удается найти единицы на земле.
     Самое невероятное,  что в зале поднялись не менее десяти человек, в основном солдаты (был один лишь офицер). Они начали пробираться к выходу.  Амурский еще раз победно оглядел зал, сбежал по ступенькам со сцены и выбежал из помещения.

- Пожелаем этому раненому выздоровления и успешного возвращения на родину. Спасибо всем, кто откликнулся на этот призыв! – Иосиф Кобзон  проговорил это торжественным голосом и захлопал в ладоши. Его дружно поддержали.

   Далее концерт продолжался уже без остановок.

   Медики возвращались домой плотной группой, обсуждая выступление. Всем очень понравилось. Ладошки стали красными и просто горели от яростных хлопков. Инцидент с Амурским напрочь вылетел из головы.

    Три Александра вошли в свою комнату. На кровати сидел улыбающийся  анестезиолог.

- Ты это что творишь?- Сразу вспомнив все, набросился на него Зыков. – Какой раненый, какая кровь?!

- Ребята, не шумите! Мне было скучно. Они там, на концерте прохлаждаются, а я должен за всех отдуваться, дежурить. Вот и решил «разрядить обстановку». Хорошо ведь получилось! Будет и Кобзону, что вспомнить.

- Но доноры? Они ведь с тобой вышли. Что ты с ними сделал? Неужели все были с такой группой крови?!

- Такая группа была только у одного офицера, я проверил, а потом взял у него 400 г. Не пропадет кровь, завтра в госпиталь передадим. Еще и спасибо скажут.

- А остальные?- Все больше изумлялись вошедшие.

- Это все были мои «агенты». Я их всех предупредил заранее об экстренном сборе, пообещал, что и концерт смогу остановить. Они увидят, на сколько я всемогущ! Так и получилось. Я специально такую редкую группу назвал, чтобы настоящие доноры не вышли. Все прошло, как по маслу.  «Господи, прости – помоги нагрести да унести».

   Как можно было после этого ругать за такие проделки?! Ребята махнули рукой, стали готовиться ко сну.


                8

    Август для Невского пролетел незаметно. Принял участие в двух,  следующих друг за другом боевых рейдах, приобрел такой  необходимый боевой опыт. По возвращению из второго рейда застал перемены – появился новый начальник медицинской службы  70 Бригады.

     Это был не молодой, не высокого роста человек. Он не был новичком в Афганистане, прослужил более года в Кабуле, но за какую-то провинность был отправлен «на исправление» с понижением в должности. Подполковник Каримов, надеясь на прощение,  «сломя голову» кинулся в свою новую должность. Врачей Медроты раздражало больше всего то, что он сразу попытался руководить лечебной работой, не понимая в ней ровным счетом ничего. Его ЦУ («ценные указания») вызывали лишь недоумение, а порой и откровенный смех. Офицеры в глаза потешались над невежеством начмеда.

      Последней каплей  стал случай с назначением лечения для раненых.  Как-то во время очередного визита в стационар, Каримов изволил изучить лист назначения для одного из вновь поступивших раненых, потом потребовал себе инструкции по лекарствам для этого пациента. Долго читал одну из аннотаций, а затем задал свой «коронный вопрос»:  «Покажите, как вы вводите эти таблетки в кость больного?»  Лечащий врач, старший ординатор – хирург Николай Сергеев долго не мог понять, что от него хочет начмед. Наконец, до него дошло, что способ применения таблеток написан, как и принято, на международном латинском языке – per os (пер ос – т.е. через рот).  Но еще  слово os созвучно с похожим словом ost (ост, т.е. кость). Вот «грамотный» подполковник и спутал два этих слова, предлагая всунуть таблетку прямо в кости раненого.

     Конфуз был полный. Под громкий хохот всех врачей и медицинских сестер, оказавшихся в этот момент рядом, начмед с позором буквально сбежал из стационара. Отныне он, к огромной радости медиков, редко стал заглядывать в лечебное учреждение.
 
    Передвигался начмед очень своеобразной походкой, как-то боком и зигзагом, точно боялся каждый раз наступить на  мину (или на «коровью лепешку»), голову он втягивал в плечи, отчего становился еще ниже ростом.  Многие в шутку стали копировать эту походку, каждый раз вызывая приступы смеха у  зрителей. Лучше всего это получалось у Владимира Амурского. Он буквально «становился Каримовым», даже срывал поощрительные аплодисменты к своей радости.

    Однажды эту великолепную шутку заметил и сам Каримов, узнал себя и был взбешен.  Всю свою бессильную ярость против врачей начмед обратил против маленького и щуплого старшего лейтенанта.  Не было дня, чтобы он не объявлял замечания или устного выговора Амурскому, поводов находил каждый раз много.  Всем была видна эта откровенная нелюбовь к подчиненному.

    Каждая придирка  начальника больно била по анестезиологу. Владимир становился все раздражительней.  Вечерами в комнате ребятам все труднее приходилось успокаивать  Амурского.  Он буквально «взрывался» от негодования.  «Дали дураку власть, чтоб ему с нею не пропасть», - изрек он как-то, успокаиваясь.

    Во второй половине сентября Каримов нанес-таки свой сокрушительный удар.  Шла подготовка к очередному рейду. Начальник медицинской службы принял решение – отправить не кого-нибудь, а именно Амурского.  На том совещании Невский предлагал свою кандидатуру в рейд, тем более что Амурский уже практически закончил службу в Афгане, ждет заменщика. Начмед был не умолим: «Нет и еще раз нет! Вы уже три раза подряд съездили, я уточнял. Пусть  «прокатится» старший лейтенант Амурский, нечего ему прятаться за спинами товарищей. Он здесь еще ни разу не был на боевых. Я это тоже выяснил. Ничего с ним не случится. Вернется, а там  и будет ждать замены. Меньше будет насмешничать».

    Вступились за анестезиолога и другие офицеры, предлагая себя в этот рейд.  Каримов стоял на своем.  Никакие доводы на него не действовали.

    Сжавшийся в комок, смертельно бледный Амурский, стиснув зубы, кивнул головой в знак согласия. Совещание закончилось, все стали расходиться по рабочим местам.
     Оставшиеся два дня перед рейдом  Владимир готовил к выезду Автоперевязочную. Никто не слышал от него никаких слов, даже вечером в комнате он упорно молчал, все чаще оставаясь в неподвижности с устремленным в стену взглядом.  Товарищи по комнате всерьез тревожились за его состояние.

    Выезд был назначен на  пять часов утра 19 сентября.  Вместе с Амурским выезжал фельдшер Медроты, сержант Парасолька Иван.  Он тоже уже практически отслужил два года, ждал дембель, но в рейд вызвался поехать сам.  Офицеры были спокойны – с таким помощником  Амурский не пропадет.



                9

   В ночь перед рейдом обитатели комнаты номер 4 почти не спали – волновались за Владимира. А он,  поставив Автоперевязочную на свое место в колонне, оставил в ней фельдшера, сам  отправился «спать в модуль», наказав сержанту разбудить себя  к выезду.
 
    Потоптавшись в комнате, Амурский в полночь таинственным образом исчез.  Три Александра вполголоса гадали, «куда это черти Володьку унесли»,  так и пролежали без сна.

   Он появился уже около 4 часов, осторожно прокрался к своей постели и свалился прямо поверх одеяла.

    Ребята облегченно вздохнули, сон одолел и их…

«Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант, товарищ…»,- казалось, заевшая пластинка вдруг заиграла в комнате.  Невский нехотя разлепил глаза. В полутьме наступающего утра он разглядел фельдшера Парасольку, который тряс и тряс Амурского. Все тщетно. Проснулись и Зыков с Тамару.  Тоже попытались разбудить Владимира. Без результата.

    Вдруг почти одновременно все уловили острый запах перегара, исходивший от Амурского.

- Да, он же пьян, как сапожник. Как он вообще смог в таком состоянии добраться до кровати.  Наверное, весь спирт выжрал в своей реанимации! Вот скотина!!  Когда выход?- обратился Зыков уже к фельдшеру.

- Через  30 минут. Я, как чувствовал, решил его пораньше разбудить.  Я могу и один поехать, но обязательно будут спрашивать врача в рейде. Что мне делать?!

     Тут дверь в комнату внезапно распахнулась, вбежал подполковник Каримов, сразу включил свет.
 
- Колонна вот-вот выйдет, а медиков на месте нет. И что я вижу?! Ваш орденоносец  валяется пьяный в стельку. Наверное, еще и обделался от страха.  Да за такое полагается расстрелять мерзавца по законам военного времени!  Распустились тут все! Я это так не оставлю.

    Он мог еще долго кричать, но внезапно был остановлен капитаном Зыковым:

- Что ты раскудахтался, подполковник? Тебя предупреждали, что этого парня не надо трогать, есть и другие кандидатуры. Хорошо, если все для него только этим закончится. Могу поехать я, правда, хотел закончить все работы по ремонту операционной, боюсь, без меня все остановится.

- Я поеду!

   Дверь в коридор была открыта, там не сразу заметили старшего лейтенанта Зиновия Белик, стоматолога. Он отслужил уже свои два года, тоже ждал заменщика со дня на день. Ему уже приходилось за Амурского выезжать в марте, когда впервые поднимался этот вопрос. Вот и сейчас решил выручить товарища.

- Вернусь, а там и заменщик на мою голову свалится – будет повод отметить это событие. Я еще с вечера с Амурским перетолковал, предлагая его заменить. Он промычал что-то в ответ. Я на всякий случай все уже подготовил. Пошли, Ванька, не будем время терять,- поманил он сержанта Парасольку рукой.

   Медики быстро ушли к своей Автоперевязочной. Подполковник плюнул и выбежал за ними, хлопнув дверью. Не проронив ни слова, ребята снова улеглись. Впрочем, скоро уже вставать, часы показывали почти 5 часов. Подъем всегда был в 6 утра.

    Утром разошлись по своим рабочим местам, оставив Амурского спать. Он по-прежнему даже не пошевелился – настолько была большая доза алкоголя принята «на грудь». В обеденный перерыв Невский забежал в комнату, но нашел там только Тамару. Он тоже не знал, куда пропал Владимир. Вечером ребята всерьез обеспокоились отсутствием товарища. Решено было идти его искать.  Пошли в три разные стороны.

    Еще издали, в районе палаток десантно-штурмового батальона (ДШБ), который почти в полном составе убыл в рейд, Невский заметил маленькую фигурку, которая передвигалась перебежками, часто падала на землю и переползала, затем вскакивала и снова кралась согнувшись. В нем он безошибочно узнал Амурского.  Он нагнал  Владимира, осторожно тронул крадущегося товарища за плечо.  Тот совершенно не удивился, а только прижал палец к губам:

- Тихо, Санька, я не должен его упустить. Ты видишь этого гада?

   Он показал рукой вперед. Как не напрягал Невский зрение в сгущающихся сумерках, но никого не увидел.

-  А кого ты преследуешь?- осторожно спросил товарища.

- Этот парень из ЦРУ. Он специально прибыл сюда, чтобы совершать диверсии. Но я ему это не дам сделать. Я и в рейд не поехал, претворился пьяным, чтобы его выследить. Сегодня весь день за ним гоняюсь. Он хорошо маскируется. Вот и ты даже его не видишь. Так ведь?

    Невский только и мог кивнуть головой.

- Главное, не подпускать его к артиллерийским складам. Взорвет к чертовой матери. Но там сегодня мои ребята из агентов стоят  на часах. Я предупредил их уже. Ладно, пошли домой,- неожиданно закончил он к великой радости Невского. Было ясно, что рассудок Амурского вновь «пошатнулся».

   В комнате Невский быстро поставил кипятить чай, открыл консервы, предложил Владимиру. Тот с жадностью набросился на еду. Было ясно, что он не ел со вчерашнего вечера.

   Вернулись один за другим Зыков и Тамару, очень обрадовались, что вся комната снова в полном составе. Чай пили все вместе, стараясь говорить на посторонние темы, не касаясь рейда. Амурский слушал, не прекращая, есть. Потом вдруг начинал бормотать что-то совершенно не членораздельное, вновь замолкал. Ребята тревожно переглядывались.

    Уложив Володьку спать, решили по очереди дежурить у его кровати. Первым вызвался Зыков дежурить. Его сменил через пару часов  Невский, который передал дежурство Тамару. Впрочем, эта ночь прошла спокойно, если не считать того, что Амурский часто кричал во сне – все ловил  «шпионов».


                10

     Ранним утром Амурский был уже на ногах. Попросил ему не мешать, пока не привлекать к  дежурствам – он будет «ловить агента ЦРУ».  Быстро собрался и ушел «на охоту» за шпионом.

      После «пятиминутки» офицеры – медики остались в ординаторской, чтобы обсудить ситуацию с заболевшим товарищем. Было ясно, что острое расстройство психики резко прогрессирует.  Срочно вызвали фельдшера Медроты, сержанта Леху Воляк.
 
      Это был разбитной, бойкий парень, весельчак и балагур, любитель розыгрышей и анекдотов.  Его загоревшее до черноты лицо резко контрастировало с совершенно седыми  коротко стрижеными «под бобрик» волосами. Алексей успел побывать в  почти десяти рейдах, оказывал помощь раненым под огнем противника, был награжден медалью «За отвагу», которую с гордостью носил на своем «хэбэ». Сейчас он уже готовился к  возвращению в Союз – срок службы давно закончился.

- Так, Леха, чем нас порадуешь для начала?- сразу спросил его капитан Голущенко, заранее уже улыбаясь. Он всегда при встрече просил рассказать новый анекдот.

    Алексей, совершенно не удивившись такому началу, задумался на пару минут, а потом сразу выдал новинку: «Я купил шотландскую овчарку, и она так пугает соседей…
-Что, так громко лает?
-Она вообще не лает. Но вот эта клетчатая юбка и волынка…»

    Видя, что офицеры мало посмеялись, Алексей тут же рассказал еще один: «Идет мужик поздно ночью по улице. Подходят двое:
-Дай закурить!
    Мужик снимает часы, кольцо, шапку, достает бумажник, отдает им все это и говорит:
-И когда вы уже накуритесь?!»

    На этот раз уже все посмеялись от души.
- Ладно, шутки в сторону! – Продолжил Голущенко.- Тебе боевой приказ напоследок перед выездом домой. Думаю, ты знаешь хорошо старшего лейтенанта Амурского, знаешь, что с ним случилась беда? - Воляк кивнул головой, сразу став совершенно серьезным.-  Так вот, он сейчас ходит по  расположению военного городка, ловит «шпионов». Твоя задача наблюдать за ним, но чтобы он тебя не засек. Смотри, чтобы  офицер не натворил глупостей, следуй за ним весь день, от остальных обязанностей я тебя освобождаю. Справишься?

- Так точно, товарищ капитан!  Я еще подключу своих земляков - дембелей из разведки, их даже в рейд не взяли – все уже давно сроки свои переслужили, берегут их перед Союзом. Им скучно сидеть в палатке, пусть тоже поработают. Иначе, он меня одного быстро засечет, тоже ведь служил более года в разведбате. Да вы не волнуйтесь, ребята надежные, не трепачи, ничего никому не расскажут. Они понимают, что такое острый психоз, видели и среди своих сослуживцев. Увы, не у всех психика выдерживает от этой войны.  Они мне рассказывали, что трех своих молодых разведчиков вынуждены были в Кабул в «дурдом» отправить, двое так и не вернулись, их в Союз переправили, списали «вчистую». Война, есть война.

   На том и порешили. Сержант быстро ушел. Голущенко еще решил сам съездить в госпиталь и проконсультироваться в отношении Амурского. Правда, там тоже не было специалистов - психиатров. Но все-таки могли дать дельный совет. Остальным было приказано заниматься повседневной работой.

     День прошел не заметно, работы хватало – раненые поступали с рейда большими группами.  Вечером, возвращаясь с ужина, Зыков и Невский заметили неподалеку старшего лейтенанта Амурского. Он шел, крадучась,  перебежками, часто замирая на месте, постоянно оглядываясь. Трудно было в таких условиях за ним следить. Но вскоре заметили группу солдат, которые профессионально следили «за объектом», делали это настолько мастерски, что у Амурского не возникало подозрений на их счет.

    Поздно вечером Владимир, наконец, вернулся в комнату.  Он был очень возбужден, раздражен до крайности. Рассказал о результатах сегодняшней слежки: часто «шпион» от него уходил, подолгу приходилось его разыскивать снова. Рассказал и о большой удаче: удалось в свои «агенты» завербовать сержанта Алексея  Воляк (« Да, вы его знаете – он у нас фельдшером работает. Геройский парень! Имеет медаль «За отвагу». Он обещал еще ребят из разведроты подключить мне в помощь!»). Все сразу оценили находчивость сержанта – не просто следить за «объектом», а стать его напарником. Ай, да Леха! Теперь за Амурского можно было не волноваться, он попал в надежные руки.


               

                11


    Дни потекли своей чередой. Закончился тяжелый, кровопролитный рейд. Целым и невредимым вернулся  Зиновий Белик. Теперь, это уже точно, был его последний рейд. Впереди ждала дорога домой после двух лет в Афганистане.

    В Медроте произошли перемены: наконец, приехал новый командир – майор Семенчук Михаил Михайлович. Прежний, майор Базарбеков, прослужив более двух с половиной лет, с легким сердцем убыл на родину.  Он не скрывал своей радости, даже прослезился при прощании. Его все прекрасно понимали.

     Приехала и еще одна медицинская сестра, белокурая, голубоглазая красавица  Канашевич Люба. До Афгана она работала в госпитале в травматологическом отделении, прекрасно справлялась с должностью «гипсовый техник». Здесь ее определили на работу перевязочной сестрой.  Она сама решила поселиться не с нашими медсестрами, а в отдельном девичьем модуле с подругой (подружились еще на пересылке в Ташкенте), прибывшей машинисткой в секретную часть. Тем более что давно уже ходили слухи – будут ликвидироваться все подобные общежития в подразделениях (так и случилось к весне).

    Амурский, увидев новенькую, влюбился с первого взгляда, забыв о своей семье. Теперь добавились новые страдания – от  неразделенной любви. Что только не делал «несчастный Ромео», чтобы завоевать расположения: читал  ей стихи, декламировал целые поэмы, по десять раз на дню заходил под разным предлогом в перевязочную. Все напрасно. Сердце  Любы даже не дрогнуло.  Да и выше она была на целую голову. А Владимир на короткое время прекратил ходить на «поиски шпиона».

     Однажды, видимо, состоялось-таки их  окончательное объяснение. Поздним вечером анестезиолог вернулся в комнату в очень расстроенных чувствах.  На все вопросы  отвечал только мычанием или отмахивался.  Потом начал к месту и не к месту говорить одними пословицами. Это выглядело очень тревожно:  «Дай насосаться пиявке - сама отвалится», или «Дай сердцу волю, заведет в неволю»,  «Дал Бог много, а хочется больше», наконец, «Дал бы ума, да у себя мало». 
 
     Три Александра, соседи по комнате, не знали, что и сказать в ответ, тревожно переглядывались.

     В последующие дни стало заметно, как  сильно изменился Амурский. Он стал раздражительным,  еще более подозрительным  и жестким. Больше не шутил и не смеялся. В поступках все чаще проступала жестокость. Теперь любимым занятием его стала «охота»: по ночам сидел на кровати и караулил мышей, потом включал фонарик и бросал в разбегающихся зверьков свой кинжал, почти всегда попадал в очередную жертву, громко ругаясь. Ножи он научился метать мастерски еще в разведбате. Становилось не по себе.

     Врачи в очередной раз советовались между собой – что делать. Но даже врач-терапевт из госпиталя, специально привезенный капитаном Голущенко для консультации, не смог ничего определенного посоветовать. Он долго и обстоятельно беседовал с Амурским, якобы случайно с ним столкнувшись в приемном отделении. Порекомендовал не привлекать  его к работе с больными, побыстрее решить вопрос с заменой, а все лечение уже проводить в Союзе. Одним словом, вся надежда была на скорое прибытие заменщика. А он все не ехал.

     Амурский опять принялся «ловить шпионов», с ним всегда был кто-то из разведчиков или фельдшер  Воляк.  Эти ребята трогательно заботились о своем подопечном, постепенно вытеснив всех других его «агентов», которые лишь потешались над «скорбным умом» офицером. Хоть здесь за него можно было не беспокоиться.

     Однажды ночью он даже сильно напугал Невского.  Тот проснулся от странного ощущения, открыл глаза и обмер – близко перед глазами увидел склонившееся лицо Амурского, а в свете наступающего утра холодно блеснуло лезвие кинжала в его руке.

- Ты чего, Володька?- хриплым от сна и тревоги голосом спросил он товарища.

- Думал, ты умер, решил послушать дыхание.

- А кинжал зачем?

- Это, я апельсин чищу,- он и, правда,  показал в другой руке наполовину очищенный плод.

    Невский успокоился. Но решил все же рассказать своим товарищам.  Они тоже встревожились («еще перережет нас ночью, как  мышей своих…»). Решили изъять его холодное оружие, тем более что оно лежало открыто. Спрятали. Амурский долго искал, перерыл всю комнату. Решил, что это  «шпион» тайком украл из комнаты (« я же говорил вам, что он меня не оставляет в покое»). К счастью, теперь из-за отсутствия кинжала  прекратились его ночные «бои» с мышами.




                12

      В конце октября приехал заменщик для стоматолога. Зиновий был вне себя от радости.  Стал передавать свое «хозяйство» новичку, старшему лейтенанту Ивану Сухар.  А уже в начале ноября Зиновий Белик уехал в Союз, честно выполнив свой интернациональный долг. В аэропорт Ариана его провожали все, свободные от дежурства медики. Амурский не отходил от Зиновия не на шаг, преданно заглядывая ему в глаза, смахивая набежавшую слезу.  Он очень привязался к нему  в последние дни.  Белик, как мог, успокаивал, мол, «скоро и ты следом за мной поедешь».  Самолет с заменщиками уже поднялся в воздух, а Амурский все не хотел уходить, все махал и махал рукой вслед самолету. По щекам его текли нескончаемые слезы.

       Вечером ребята долго ждали к чаю анестезиолога. Он появился очень поздно. На нем «лица не было».

- Володя, что случилось?- кинулись к нему соседи по комнате.

     Тот разрыдался в голос. Товарищи не на шутку встревожились. Наконец, всхлипнув последний раз, Амурский произнес трагическим голосом:

- Сейчас меня вызывали на узел связи. Там у них есть космическая связь. Со мной говорил  первый секретарь райкома партии моего родного города  Стерлитамак в Башкирии. Вся моя семья: жена, двое сыновей, теща погибли во время наводнения в городе, ночью даже не смогли выбраться из дома. Они ведь в своем частном доме живут на окраине города. Вот и попали под поток воды после разрушения плотины. Он выразил соболезнование. Как мне теперь ехать домой, да и зачем, к кому?!
     В комнате воцарилось уныние. Он так убедительно говорил.  Стали успокаивать. Зыков между тем оделся и тихо вышел из комнаты.  Двое оставшихся Александров поили Владимира чаем, пытались отвлечь от горя.

     Зыков вернулся через полчаса. Он был просто взбешен.

-Скотина, ты зачем на родную семью наговариваешь?!- Прямо с порога закричал он.-  Мне сразу показалось невероятным, чтобы какой-то, пусть и первый секретарь небольшого городка, смог по секретной линии дозвониться до Афгана, чтобы выразить соболезнование какому-то старлею. Я был сейчас на узле связи, у меня там знакомый офицер работает, я его оперировал не так давно. Переговорил с ним, спросил о, якобы, бывшем звонке из Башкирии. Тот меня на смех поднял. Не было этого, и быть не могло! Зачем наврал?!

    Амурский втянул голову в плечи, сидел, опустив голову, как нашкодивший школьник.  Ребята потрясенно молчали. Было от чего прийти в изумление.  Зыков хотел врезать подзатыльник, но только махнул рукой в сердцах.

    После долгого молчания, Владимир, наконец, заговорил тихим голосом, приходилось напрягать слух:

- Я боюсь возвращаться домой… Ничего хорошего меня там не ждет… Я так и не получил нового звания… Теща меня засмеет.  Я думал, что вы меня не отправите к ним, раз они все погибли. Я останусь здесь. Буду помогать всем вам…  Я вам еще пригожусь.

-Вовка, что ты несешь? Разве от нас зависит – отправлять или нет тебя домой. К тому же ты, наверняка, поедешь к новому месту службы, избавишься от такой тещи в соседстве. Будешь жить с женой и сыновьями в другом городе.- Невский постарался придать своему голосу побольше уверенности. – Успокойся! И давайте спать. Уже поздно. Завтра много работы - у нас плановый операционный день.

    На следующий день, 5 ноября, случилось, наконец, радостное событие – приехал заменщик Амурскому.  Все  в Медроте вздохнули с облегчением. Это был старший лейтенант Акбаров Анатолий, темноволосый, кавказских кровей, усатый красавец. Он добирался по прямой замене прямо из Германии, только завез свою беременную жену к своим родителям в Астрахань. Так что, теперь Амурскому предстоял путь «за бугор», о чем он и не мог мечтать. Но он совсем был не рад этому. 

     Пока Акбарова поселили временно на месте отпускника (уехал в отпуск прапорщик, командир хозяйственного взвода Медроты), а затем он перейдет на место Амурского, когда тот уедет.  Так решили три Александра в комнате номер 4. 

     А вечером большая часть коллектива Медроты собралась в этой комнате на торжественный ужин по случаю прибытия заменщика. Он привез разрешенные  для провоза через границу два «пузыря», множество деликатесов из Союза (слюнки бежали от одного вида копченой астраханской рыбы, черной икры и прочих яств). Привез он и целую  трехлитровую банку квашеной капусты. Все прямо ахнули (как тащил всю эту тяжесть через всю страну?!).

       Вечер прошел весело, много пили (и не только привезенную водку) и ели, смеялись и говорили. Слушали о жизни в Союзе, делились своими наблюдениями и опытом с новичком. Он слушал, буквально «разинув рот». Даже Амурский «оттаял», несколько раз к месту пошутил. А, каждый раз, подцепляя ложкой квашеную капусту, он глубокомысленно изрекал: « Лучшая закуска- русская капустка. И поставить не стыдно, и сожрут – не жалко».
       Разошлись гости уже за полночь.




                13

    На следующий день Акбаров с Амурским отправились в отделение сдавать-принимать должность анестезиолога. С Толей уже побеседовали относительно Амурского, он был в курсе всех его «причуд», поэтому принимал все быстро, со всем соглашаясь и не споря.

    В последующие несколько дней Акбаров входил в курс дела. Пришлось очень быстро включаться в работу – были массовые поступления раненых. Как раз, на праздник 7 ноября, Кандагарская бригада понесла большие потери – на колонну было совершено нападение прямо на территории города. Много погибших, еще больше раненых. Медики сбились с ног, стараясь оказывать помощь раненым на должном уровне. Не хватало рабочих рук, не хватало и медикаментов.  Война требовала больших расходов. Самолеты не успевали подвозить из Союза все необходимое.

    Все эти дни Амурский пропадал, не известно где. Впрочем,  фельдшер Леша Воляк добросовестно выполнял свою обязанность и опекал его. Он даже попросился в последнюю партию заменщиков, чтобы выехать вместе с Амурским. С ним согласился остаться еще один дембель-разведчик (все остальные уже улетели домой), он оказался земляком старшего лейтенанта, тоже был из города Стерлитамак.

    Амурский, не спеша, готовился к отъезду, подписывал обходной лист.  Но по  нему было видно – не хочет уезжать. Странный…

    Вечером 11 ноября Амурский опять вернулся в комнату, громко рыдая, все тело его сотрясалось от конвульсий.

- Ну, что еще случилось на этот  раз? – раздраженно спросил его Зыков, собирающийся уже ложиться спать. 

- Мужики! Страшное горе случилось у меня!!

- Только не говори больше о смерти своей семьи. Этот номер уже не пройдет,- вступил в разговор Тамару. 

- Нет, это касается всей страны! Умер вчера Леонид Ильич Брежнев, Генеральный Секретарь Коммунистической Партии Советского Союза.  Мне прямо сейчас позвонили из Москвы из его секретариата…

    Три Александра, открыв рот, молча смотрели на Амурского, а тот вновь залился слезами. Об этой смерти они узнали еще днем от одного из офицеров ДШБ, по радио играла только траурная музыка весь день, а он  сам услышал новость по сообщению зарубежного канала (иногда удавалось ловить и «вражеские голоса»). 
-А ты-то, почему так расстроен? Очень любил Брежнева? -  смог, наконец, вымолвить Невский.

- Не в этом дело. Кто мне теперь будет вручать звезду Героя Советского Союза, если умер Председатель Президиума Верховного Совета СССР? Вы разве не знали, что мне присвоено это звание еще за Кундуз?! Мне сам Брежнев звонил из Москвы еще неделю назад. Сказал, мол, я подписал тебе на звание Героя, приедешь после ноябрьских праздников в Москву, тогда тебе и вручу эту награду. А его не стало. Как теперь с наградой? Я нарочно не спешил с отъездом домой. Хотел сразу с этой «звездочкой» вернуться к семье.

   Ребята в комнате потерянно молчали.  Болезнь продолжает прогрессировать. Требуется срочное лечение в условиях стационара в Союзе. Они постарались успокоить Амурского, заверяя, что всегда найдется другой человек, кто вручит ему эту высокую награду. Владимир успокоился. Вскоре все легли спать. Но уснуть долго не могли, в отличие от больного – тот быстро захрапел.


                14

   Через два дня Амурского, наконец, провожали в Союз. С ним были два его «агента» (как он их называл), два сержанта:  фельдшер Воляк Алексей и его земляк – разведчик  Златогоров  Геннадий. Гена обещал сопровождать старшего лейтенанта до родного Стерлитамака.

   Амурский выглядел потерянным, почти не разговаривал. Часто пытался сбежать, приходилось его удерживать буквально силой.  Посадили на медицинский УАЗик его и двух сержантов. Невский поехал тоже на аэродром.

    К большой радости, не пришлось долго ждать отправки самолета. Большая группа заменщиков и отпускников скрылась в «брюхе» большой  серебристой птицы. На прощание Невский обнял безучастного Амурского, крепко пожал руки ребятам-сопровождающим. Они обещали написать, как добрались.

     И они написали…

    Первое письмо пришло очень быстро от Алексея Воляк.  Сообщил, что, к большому сожалению, не удалось нормально  пройти таможню: офицер нашел у Амурского в чемодане кинжал, пытался его изъять, а тот буквально «набросился на человека, пытаясь душить, выкрикивая, что нашел «шпиона». Поначалу прибыл патруль, арестовал беднягу. Пришлось объяснить  им ситуацию.  На  медицинском транспорте офицера отправили в госпиталь. Далее Воляк писал: «Мы с Геной Златогоровым были у него в палате через пару дней. Он не узнал нас. Все дни молчит и смотрит в стену. Кормят его насильно.  Говорил с врачами. Сказали, что придется  комиссовать, проведут обследование и решат этот вопрос. Потом отправят домой по месту жительства. Больше мы ждать не могли. Завтра оба улетаем: я лечу в Киев, а Генка - в Уфу».
 
     В конце декабря пришло письмо и от Златогорова Геннадия.  Он нормально добрался до дома, отпраздновал «как положено» возвращение домой.  Сходил по адресу к родным Амурского. Но те отказались ехать за офицером в Ташкент («он и здоровый нам был не нужен, зачем же теперь он нам чокнутый?»- заявила его теща).  В середине декабря Амурского переправили из Ташкента  в Уфу в республиканский психиатрический центр. Геннадий побывал у него. Говорил с врачами. Ничего утешительного. Ему ставят диагноз: параноидная форма шизофрении с преобладанием бредовых идей и галлюцинаций. Все эти данные Гена старательно переписал у врачей, но умудрился сделать массу ошибок в трудных медицинских терминах.  В заключении он написал: «Я буду регулярно навещать этого офицера, обещаю не бросать его в тяжкий период жизни. Ведь он наш, Кандагарский!  Честно выполнил свой долг, лишился здоровья. Имеет боевую награду. Он – герой! Даю свое слово разведчика».

    И все в Медроте верили - этот парень сдержит свое слово!
               
                ***