Из летных воспоминаний. Судьба планера

 
  Спортсменов-первогодок обучали на двухместном планере «Бланик». Инструктор сидел сзади и мог в любой момент что-то подсказать, вмешаться или полностью взять управление на себя. 

У моего первого летного учителя была круглая фамилия – Бублик. Только меньше всего фамилия соответствовала его внешнему виду. Бублик был невысокий, худой, с большим черным портфелем, без которого в планер никогда не садился. Как только мы набирали высоту, Виктор Семенович ласково обращался: «Ирочка, лети прямо, а я пока чайку попью».

На второй год обучения мы, уже почувствовав себя «стариками», осваивали, так называемую, белую матчасть. Это были спортивные планера. Тонкие в талии и грациозные «птицы».

Надо признаться, за всю свою летную карьеру планер я била дважды. И оба раза это был мой первый спортивный «Янтарь-стандарт» с бортовым номером 110. То ли я была неумехой, то ли планер – невезучим...

Первый случай произошел у нас на базовом аэродроме. Я как-то не собралась перед полетом, спешила, усаживаясь в кабину-капсулу, все никак не могла пристегнуть привязные ремни. Видно, случайно я зацепила рукой замки закрытия фонаря.

Наш аэропоезд взлетел, уже начал набирать высоту, как раздался «бах!», сильная воздушная струя ударила в лицо, сдуло с головы панамку. Я сначала и не поняла, что произошло.  Руководитель полетов сразу дал посадку на свободное место.

Все на земле замерли  в ожидании…. Дело в том, что планер с оторванным фонарем теряет свою обтекаемость и летные качества, и посадить его, не имея достаточного опыта и при этом не повредив, довольно непросто. Наверное, интуитивно я сделала все правильно, и моя раненая «птичка» плавно коснулась земли. Тут же подъехала машина с командиром звена.
Мы уважали (но, честно говоря,  немного боялись) Евгения Гавриловича за его любовь к небу и ко всему, что с небом связано. Командир первым делом бросился к планеру, осмотрел «рану», проверил все ли в порядке с шасси.

Я стояла рядом ни жива, ни мертва.  «Так. Ставлю тебе условие: починишь планер – будешь летать, нет – сама понимаешь…» - тихо, но грозно прозвучал приговор…

Починить планер можно было. Только требовалось раздобыть новую заготовку стеклопластика. В тогда еще Советском Союзе планера изготавливались только в Прибалтике, остальные модели были заграничные. Значит, нужно ехать в Каунас. Другого выхода нет.

Сейчас, глядя на ту неугомонную девчонку, я понимаю, что эта моя затея была чистой воды авантюрой. Чужой город, завод, где я никого не знала… Но что для меня тогда означало летать? Летать – значит жить, дышать! И никак не иначе!

Все сложилось удачно. Не зря говорят: если идешь по своему, правильному, пути, то «сверху» тебе дают «зеленый свет»...

Во второй раз моя верная «птица» пострадала, как сейчас помню, на винницком аэродроме. Я тогда участвовала в союзных соревнованиях в составе украинской команды. Я всегда остро ощущала груз ответственности за принесенные команде очки, и это, увы, усиливало нервозность, ослабляло внимание и, в итоге, влияло на результат. К сожалению, не всегда с этими эмоциями удавалось справиться.

В тот день погода была сложной. Малооблачной. Планер, как летательный аппарат без мотора, может лететь лишь от одного восходящего потока к другому. А обозначают потоки кучевые облака, белыми комьями развешенные по небу. Нет на твоем пути кучевых облаков – приходится сворачивать в сторону, делать «крюк» на 10, а то и 50 километров.

Я, помню, так увлеклась поиском потоков, что потеряла ориентировку. А когда увидела под собой реку, поняла, что залетела так далеко, что... просто не хватило карты. Что делать? Летала бы я в личном зачете, села бы на ближайшее поле и узнала у местного населения, где я нахожусь, а тут нужно помогать ребятам. Очки каждого члена команды на вес золота. Борьба напряженная.

В общем, как-то я все-таки сориентировалась, прикинула расположение солнца по сторонам света и полетела в сторону дома. Естественно, с этими мытарствами потеряла драгоценное время. Устала. До аэродрома добралась чуть ли не с заходом солнца. Высоты у меня было с запасом. Я разогнала скорость, и тут в динамике, как гром среди ясного неба, голос руководителя полетов: «110-ая шасси!!!»

Надо сказать, что ручка уборки шасси у меня была тугая. Приходилось двигать ее двумя руками. Конечно, я среагировала на команду руководителя полетов...
Планер грохнулся об землю, пугая все живое вокруг... Я-то отделалась, как говорится, легким испугом -  разбитыми локтями, а вот у планера основательно пострадал нос, дал трещину фонарь. 

Встал вопрос  о моем дальнейшем участии в соревнованиях. Судьи долго совещались. И тот факт, что вину за случившееся происшествие разделили между собой руководитель полетов и я, как спортсмен, сыграл решающую роль.

Всю ночь ребята, не смыкая глаз, латали, клеили, сшивали. Колдовали, как хирурги, над моей побитой «птицей». Утром, после облета, мне разрешили лететь... «Баранку»  мне не поставили, и наша команда заняла почетное 3-е место...

Говорят, что у каждого человека своя судьба. Есть похожие, но повторить чью-то жизнь снова не сможет никто. Видно у планеров тоже так бывает. Одни летают десятки лет и потом списываются, а другие...

Мой первый планер с бортовым номером 110 погиб... Его убил смерч, пронесшийся через стоянку белой матчасти на нашем аэродроме. Смерч покорежил белую «птицу» настолько, что восстановлению планер уже не подлежал...