Под тенью факела

   Давным-давно, кажется, полвека назад, пришел в столицу герцогства Лакрийского молодой сказитель. Длинные черные волосы, перехваченные кожаной лентой, темно-зеленая ткань камзола и штанов, высокие ботинки – все было покрыто дорожной пылью.  Юноша проделал долгий путь из Киррада до Акиремы, все мышцы его ныли от усталости, а в кошельке лежал последний медяк. Теперь он молча стоял на холме, что возвышался в миле от долгожданной цели. Он смотрел на залитый розовым светом майского рассвета город, лежащий у его ног.
    Сказитель знал наизусть полсотни баллад, и вдесятеро больше было записано неразборчивым мальчишеским почерком на пергаменте, что лежал в висящем на его плече тубусе. Ему предстояло занять место придворного барда, и это обещало ему блестящее будущее. Щедрая плата, комнаты во дворце, а главное – возможность сдать экзамен на звание филида.
    О чем еще мечтать пятнадцатилетнему мальчишке-поэту?
    Жизнь не всегда складывается так, как задумываешь. Он узнал пьянящий вкус славы, подобный выдержанному вину, и горечь унижения. Он купался в роскоши и бежал из города, словно побитая собака, оставив семью на растерзание кровавому извергу. Он пережил четырех правителей и четырех своих сыновей. Годы лишений оставили следы на его лице так же, как кнут палача – на его спине.
    Но, несмотря на все, что он перетерпел, Мекар оставался в глубине души тем же пятнадцатилетним парнем, что пришел когда-то покорять столицу. До сих пор можно видеть его долговязую фигуру, озирающую город у подножия холма. Город, залитый нежно-розовым светом майского утра…



Глава 1
    Сейчас уже и не вспомнить, что толкнуло его зайти в таверну старого Шкурия. Скорее всего, обыкновенная жажда в сочетании с тем фактом, что «Под тенью факела» была единственным нормальным заведением в трущобах пригорода. Он попал из промозглого весеннего вечера прямиком в чудесное межсезонье.
    В просторном каменном зале топилось два камина, через кухонную дверь вырывались время от времени клубы горячего воздуха, вокруг витали ароматы тушеного мяса, а в углу Мекар заметил две бочки с клеймами пивоварни Горде. Он знал, что если присмотреться, то понизу треугольника можно различить надпись старинной вязью: «Поставщик Его Светлости Герцога Оденорского».
    Пройдя мимо массивных столов к барной стойке, филид заказал кувшин своего любимого верескового грога «Мед Талиесина». Уже утолив жажду и собравшись идти дальше, Мекар вспомнил, что слышал об одном странном обычае этой таверны: старый вояка Шкурий обожал послушать самые различные, необыкновенные истории. За такой скоропортящийся товар он платил весьма щедро, предлагая рассказчику на выбор миску тушеного мяса и кувшин пенного эля, либо же комнату на ночь.
    Вот и сейчас на возвышении между каминами, за особым столом, сидел человек. Черные курчавые волосы и горбатый нос на смуглом лице выдавали в нем пришельца с запада, скорее всего из Империи Дракона, которую заселили когда-то беглецы с Нурдаира, южного континента. На это указывал и темперамент, с которым рассказчик жестикулировал, привлекая внимание публики.
    Мекар направился было к дверям, когда услышал знакомое имя. Замерев, он прислушался. Да, не было сомнений: имперец, судя по одежде наемник, рассказывал о том самом Гудвине, известном сказителе, снискавшим себе дурную славу колдуна. Старый Гудвин предпочитал запутанные баллады с обилием жертв и неизбежно печальным исходом, а ведь известно, что любая баллада есть пророчество, своего рода предопределение будущего.
     Также старик любил обличать грехи власть имущих, грехи, о которых до этого никто и не слышал. Говаривали, что известнейшие семьи нанимали мастеров кинжала, сиречь наемных убийц, дабы заткнуть ему рот. Герцог Вилленс даже выписал из Империи адепта школы Потаенного Удара, одного из факультетов имперской Академии Духа, на котором готовили искусных магов-убийц. Но адепт не доехал до города, потом в столице Кирраде опубликовали баллады, живописующие грехи Вилленса, и король лично написал указ об отстранении правителя.
    И вот теперь на сцене какой-то наемник готовился поведать нечто об это позорном пятне на репутации бардов. И если это было достаточно интересно, чтобы Шкурий выставил кружку «Горде Отборного», стало быть,  это достаточно интересно и для того, чтобы старый филид присел в углу и выслушал черноголового очень, очень внимательно.

Писатель Гудвин был творцом строки со стажем,
К несчастью все его друзья перевелись.
Но лишь я стал его любимым персонажем,
Как у меня проблемы в жизни начались.

История странного знакомства, записанная филидом Мекаром со слов наемника Дариуса в таверне «Под тенью факела».


    - Друзья, Великий Дракон свидетель тому, что я, Дариус из Эмора, сегодня буду говорить лишь чистую правду, во всяком случае по части того случая, что произошел со мною два месяца назад.
    Многое покажется вам странным, черт побери, я сам не могу в это поверить, но все произошло со мной на самом деле, - Дариус сделал паузу, наполнил из кувшина кружку, и, сделав пару глотков, продолжил: - Две недели назад я торчал в забегаловке старого Лиса, что у Западных ворот, вы знаете, там собираются разные люди, но в основном – тут он широко улыбнулся – имперцы и наемники. Во всяком случае, я так думал.
    Я намеревался выпить пару пива, быть может, дождаться караванщика, наняться охранником. Имперцев никогда не нанимают, если речь идет о дороге на запад, вы понимаете, у многих из нас дома остались непутевые друзья, - он с силой провел рукой по лицу, словно стирая раздражение, и продолжил гораздо спокойней, - Нас стараются не искушать, и, в принципе, верно делают.
    В общем, я думал дойти до Зеленой Эрин, либо на северо-восток, в Дорнею там, да хоть бы и в Вольное герцогство, но вернуться с приличной суммой в золотых. На севере много разбойников, но все это крестьяне, вахлаки, с десятком мечников можно пройти туда-обратно как в полдень по Бульвару Цветов.
    Однако черт бы побрал этот проклятый сезон: весной караванщики ломятся в Империю как в рай земной. Никогда их не понимал, - ухмыльнулся наемник, подмигнув сидевшим в зале. Он с сомнением заглянул в кувшин, налил себе еще пива, продолжил рассказ, - В общем, я так и не дождался своего караванщика, зато ко мне подсел странный тип. Старик в плаще, с надвинутым на лицо капюшоном.
    Он подсел ко мне и спросил: «Сынок, не хочешь ли ты заработать пару золотых?», проскрипел, будто несмазанная телега. Видит Дракон, я уж было решил, что это один из тех извращенцев, ну от которых я и свалил подальше, покинув Империю. Я собрался было встать и уважить старика по полной, невзирая на его возраст, но он грязно так осклабился, и говорит: «Не спеши, Дариус, у меня к тебе серьезное дело. Тебя порекомендовал Лис, сказал на тебя можно положиться в… деликатных поручениях. Мне нужно достать одну вещицу, так сказать, потребовать должок, но только по-тихому».
    Я не хочу сказать, что я профессионал в делах такого рода, проклятье, да если бы тогда зашел караванщик, идущий на север, Я послал бы старика к дьяволу! Но… мне нужны были деньги, или я остался бы ночевать на улице, сами понимаете, в пригороде это опасно. Можно проснуться голым, да еще с парой лишних дырок и широкой улыбкой, от уха до уха.
     Короче, я огляделся по сторонам, и спросил, что за должок он имеет в виду. Старый дьявол, ухмыльнулся, будто купил мою душу с потрохами и проскрипел: «У моего старого товарища хранилась моя статуэтка. К несчастью, Элмер помер на прошлой неделе, - тут он мерзко так захихикал, будто сам придушил старину Элмера, - а его сынок, молодое ничтожество, отказался со мной говорить. Достанешь статуэтку, и будь уверен, Гудвин тебя не позабудет». Мне бы отказаться тогда, ведь нутром чуял, нечисто дело с этим Гудвином, эх... – наемник досадливо скривился и махнул рукой, отпил еще глоток и продолжил.
   - Я заломил пятьдесят золотых, десять авансом, и решил для себя отказаться, если он согласится не торгуясь…
    В общем, мы сошлись на тридцати, из них пять вперед, и на следующую ночь я полез в дом. Из охраны там была одна лишь старая псина, горная дорнейская овчарка. Мне не пришлось убивать ее, хе-хе, она и так дрыхла как убитая, я прошмыгнул мимо, вошел в гостиную, на камине стояла статуэтка.
    Она была в точности такая, как ее описывал старик: костлявая обнаженная танцовщица из черного камня, во второй левой руке кубок, на шее ожерелье из черепов. Правда, он забыл упомянуть, что она вызывает у тебя на редкость мерзостные ощущения, но это не важно. Мне не хотелось трогать ее руками, поэтому я просто накинул на нее сумку и перевернул. Вышел я также без приключений.
    Через час я уже сидел у Лиса и хлестал пиво. Старика не было, и я уж решил, что это его шутка, мол, пожертвовать пять золотых и оставить человека с краденой вещью полировать задницей скамейку в таверне. Подождав еще час, я уже встал и двинулся к выходу, твердо решив закинуть эту дрянь в канаву и пойти поспать, как кто-то схватил меня за локоть.
    Клянусь, еще мгновение назад в трактире было пусто, сидел я лицом к выходу, неудивительно, что я едва успел задержать клинок в паре дюймов от его тощей шеи. А этот недоумок лишь захихикал, кинул мне мешок с деньгами и вышел. Я даже не заметил, когда он успел забрать проклятую безделушку. Тридцать золотых за вечер работы – отличная сумма.
    Я решил, что этих денег мне хватит на месяц, а за месяц всяко подвернется нужный маршрут. – Наемник допил пиво прямо из кувшина, белая пена сползала по лицу на шею, струйки промочили рубаху на груди. Допив, он закашлялся, махнул рукой девчонке у стойки: - Эй, ты! Тащи еще пива! – и, не глядя, метнул монету через ползала. Золотой звякнул о стойку и упал на колени Шкурию. Старик, воровато оглянувшись, подхватил монету, прикусил ее, и с довольной ухмылкой уронил за пазуху. Дариус, не обращая на окружающее внимания, продолжил исповедь, прерываясь лишь ради глотка эля.
    - Итак, я не собирался больше иметь никаких дел со стариком, но на следующий день проснулся в канаве, без денег и избитый, а вечером ко мне подошел старый черт. «Сынок, я вижу, ты плохо себя чувствуешь? Может старый Гудвин тебе помочь?» Мне бы взять старого пердуна за плечи да подержать в камине немного, - расхохотался черноголовый, - клянусь, тотчас бы полегчало, да что жалеть о том, чего не вернешь.
    В общем, я взялся за следующее поручение, а потом были новые, и новые, и новые… Великий Дракон свидетель, у Гудвина было много друзей, но его дружбу не так уж легко пережить. Я пробирался в чужие дома, выносил из-под носа у стражи письма, книги, разные безделушки…
    Он щедро платил, и я быстро втянулся. Я забыл о намерении прогуляться за легкими деньгами в Эрин или Дорнею, я смотрел сверху вниз на нищих караванщиков, зажравшихся купцов, но неделю назад я окончательно зарвался. – Наемник обвел печальным взглядом притихший зал, пламя каминов бросало мрачные отблески на его лицо, зажигая огоньки безумия в запавших карих глазах. – Я не стал бы резать курицу, несущую золотые яйца, если вы понимаете, о чем я. Я просто хотел узнать, чем он там занимается, по правде говоря, было бы обидно повиснуть новым стягом на рыночной площади лишь из-за того, что старику вздумалось открыть свой монетный двор.
    Я дождался, когда он выберется из своей комнатушки в зал, тогда я уже знал, что он жил прямо над таверной старого Лиса, взломал замок на двери, и проник туда, куда, клянусь, не попадали даже его лучшие друзья. Если они, конечно, были у этого негодяя.
    Первое, что я заметил в комнате – раскиданные повсюду свитки, книги, прочая бумажная ерундистика. Я подумал было, что старик из этих лодырей, в смысле бардов, кропает стишата, а ему золотые капают, из замка, например, но поворошив бумаги на столе, я понял, что дела гораздо хуже. Черт побери, дела были ужасно плохи, и это еще мягко говоря!
    Старик оказался проклятым колдуном, на каких богаты южные герцогства. Мой отец научил меня грамоте, по правде говоря, зимой в горах делать было больше нечего. Ну так вот, на его листах подробно, шаг за шагом было описано каждое из ограблений. Сначала я решил, что старик пишет донос, чтобы сдать меня полиции герцога.
    Но его не было со мной теми вечерами, конечно, он был слишком стар, а его скрипящие суставы разбудили бы самого ленивого стражника в этом городе. И я не рассказывал ему за кружкой пива как прошел день, кого я стукнул по голове, а кому и крылышки подрезал. Нет, не настолько я ему доверял.
    «Он следил за мной с помощью магического кристалла, или лягушиной икры на золотой тарелке, или сам дьявол по ночам нашептывал ему на ухо свои сказки», - так я решил, дав деру из городу. Мой любимый папочка приютил бы меня, а учитывая, сколько я накопил, он сделал бы это с радостью.
    Короче, я двинул прямо на запад, надеясь остановиться не раньше, чем достигну Ожерелья Дракона,  всего триста километров от этого стола. Но я оказался неправ! Колдун что-то заподозрил, и через три дня пути я обнаружил себя сидящим на коне, морда которого смотрела точнехонько на Западные ворота Акиремы. Я бежал снова, и снова старик возвращал меня к городу.
    А потом… Мне стали сниться странные сны. Я ложился у костра, глядя на пламя, возносил молитву Дракону, и видел Гудвина, сидящего за своим столом в маленькой комнатушке, освещенный лишь светом тусклой, слегка потрескивающей свечи. Гусиное перо так и сверкало в его руках, капли чернил летели во все стороны, когда он заливался скрипучим хохотом, но не это пугало меня.
    Кривыми строчками под его пером ложилась история одного человека. К сожалению, это было моя история, и кончиться она должна была в Акиреме, во всяком случае, дальше лиги он меня больше не отпускал. Но Дракон не оставил меня, и я научился отводить его волю от себя. Я упрямо ехал вперед, лига за лигой, а перед глазами у меня была лишь его скрюченная рука.
    Он тщился написать хоть строчку, но я противился что было сил, и все было бы в порядке, но он внезапно бросил попытки описать мое возвращение. Когда образ его костлявой руки пропал из моей головы, я лишь обрадовался.
    «Я уехал слишком далеко, здесь он до меня не дотянется», - думал я. «Старик сдался, побежал по своим колдовским делишкам», - думал я. Как я мог быть таким идиотом! Не позже чем через полчаса здоровый волк выскочил на дорогу передо мной. Но что это была за тварь!
    Ростом он доставал мне до пояса, красные, глубоко посаженные глаза зловеще сверкали под низким лбом, с острых как бритва клыков стекали клочья желтой пены.  До него было где-то сто ярдов, и я видел, что мне его не одолеть. Я не трус, но первое, что я сделал, увидев его, так это развернул коня и помчался вихрем прочь.
    Он уже догонял меня, хватал моего вороного за бабки, когда впереди показался ручей. Бурелом, так звали коня, вполне достойно перелетел его, но лишь лапы волка коснулись воды, как он расплылся лужицей чернил. Клянусь, так оно и было! Он оперся лапами в ручей, где глубины было на мизинец, не больше, и вдруг рухнул туда головой  вперед, будто камень в болото.
    Когда я подошел все-таки посмотреть, воды ручья были черными, как ночное небо среди дорнейских скал. Волчьи следы обрывались на другом берегу, больше от него ничего не осталось.
    Ночь я провел в поле, неподалеку от какой-то деревушки, готовый проверить, что течет в жилах у каждого, кто подойдет к моему костерку. Однако ночь прошла тихо, и я рассчитывал, что следующую я проведу уже в Акиреме. Наскоро перекусив, я привел себя в порядок и снова сел в седло.
    Видит Дракон, я старался не загнать коня, но ближе к вечеру, когда я уже видел стены города, проклятая скотина подвернула ногу, полетела кубарем на полном скаку. Я чудом успел соскочить, вывихнул левую руку, приложился ребрами о камень, ободрал спину о проклятую дорогу, и впечатался головой в дерево, но я все-таки выжил.
    Бурелом бился в агонии на обочине, он тоже еще был жив, хотя сломанные ребра торчали у него из груди, словно это была изломанная бочка, обтянутая лошадиной шкурой, выпученные глаза уже ничего не видели, кроме конского рая, а из горла рекой шла темно-красная кровь. Не обвиняйте меня в отсутствие милосердия, господа, - неожиданно наемник ухмыльнулся, волчьей улыбкой хищника,- Я добил коня и двинулся дальше пешком, хотя голова раскалывалась, и спина болела, будто с нее содрали кожу и посыпали солью, но я шел к городу, точнее к старому Гудвину.
    Он обещал мне, в самом начале нашего знакомства, что не забудет меня, и видят боги, не забыл. Ближе к городу, в миле от Западных ворот, в тенистой рощице меня поджидала шайка грабителей, человек десять.
    Я схватился с ними, хотя и понял уже, что мне не выстоять против такой оравы. Я свалил одного, это был человек, из плоти и крови, но, готов поклясться, золото, лежащее у него в кармане, оставляло на руках чернильные пятна. Потом мне удалось ранить еще двоих, когда кто-то ударил меня сзади дубиной, и тут с дороги вломились два рыцаря, с ног до головы в броне, и в стельку пьяные, - имперец печально оглядел зал поверх кружки, будто ожидая увидеть этих рыцарей, здесь и сейчас.
   - Наверно, они ожидали увидеть здесь прекрасную даму, над которой хочет надругаться злой великан, потому что тот, который был повыше, первым делом припечатал меня кулаком по затылку. Это был уже второй удар за день, который приняла на себя моя многострадальная голова, поэтому неудивительно, что я очнулся уже в сумерках.
    Болело все тело, от головы, и до пят, пахло кровью и чем-то терпким, вокруг галдели полицейские с факелами, а передо мной возвышался рыцарь, который вырубил меня. С начала мне показалось, что он стирает с меча кровь, вы знаете, в свете факелов она темная, почти черная, но… нет, я сразу понял, что это было: не кровь, чернила. Те самые, которые пытались загрызть меня в лесу, если можно так выразиться.
    Гудвин чувствовал, что его баллада подходит к концу, и изо всех сил стремился к тому, чтобы вывести его своей рукой. В противном случае его вывел бы я, и вряд ли старик пережил бы это. В общем, рыцарь склонился ко мне, и пробасил, обдав перегаром: «Ну спой, дружок, кого вы здесь грабили, и что за дружки у тебя такие? Ты им голову с плеч долой, а они чернилами растекаются. Двадцать лет в рыцарях, а такую дрянь вижу первый раз».
    Я рассказал им все… с того момента, как мой вороной сломал ногу. Они решили, что разбойники покусились на оружие наемника, а может, им просто скучно было, кто теперь расскажет. Больше их волновало, почему грабители чернилами растекаются, нежели имперец с разбитой головой, поэтому мне удалось улизнуть до прибытия господина комиссара, - на этих словах Дариус широко улыбнулся и отсалютовал пивной кружкой Брэдерику, примостившемуся у стойки.
   - Видите ли, господин комиссар, у меня оставалось одно маленькое дельце в городе. Через полчаса я прошел ворота, постоянно ожидая, что же предпримет старый мерзавец. За воротами меня ждали двое стражников с копьями наперевес. Я подбросил над ними бурдюк с водой, и эти глупцы пронзили его.
    В общем, я обошел две мерзкие черные лужицы, издающие такое знакомое терпкое благоухание, и двинулся в город. Я миновал кварталы ремесленников, купцов, прошел рынок, и уже подошел к трущобам, когда из темноты навстречу мне шагнул человек в черном.
    Не знаю, на что он рассчитывал, верно, я должен был встать на колени и склонить голову, но он просчитался. Да, я был слаб, но не безоружен. На пальце у меня была маленькая безделушка, такие продают жрецы Бога-Дракона по всей Империи, да и заграницей тоже. Маленькая порция божественного огня, драконье дыхание, заключенное в хрупкое кольцо из красного стекла. Святое пламя испепелило его на месте, если честно, я до сих пор не знаю, был это живой человек или чернильный, но все это лишь его проблемы, и ничьи больше.
    Мне осталось пройти сто метров, и я прошел их, я вошел в таверну старого Лиса, вынув меч из ножен, поднялся по лестнице, готовый убить любого, кто встанет у меня на пути, детей и женщин в первую очередь. Подошел к двери, зная, что он ждет меня. Арбалетный болт пробил дверную филенку у меня перед лицом, но Великий Дракон хранил меня.
    Выбив дверь, я ворвался внутрь, и увидел еще одного человека в черном облачении. Он взводил арбалет, но когда я оказался в комнате, откинул его в сторону, и бросился на меня с мечом. Черный был силен как снежный тигр, и также ловок. После двух отбитых выпадов я почувствовал, что руки мои слабеют, я был слишком измотан, чтобы сопротивляться в полную силу, он теснил меня, но не к двери, а к окну.
    Уверен, я вылетел бы в окно как муха, только крыльев-то у меня не было. Мы оба это знали, и я, и Гудвин. Но когда мы проходили мимо его стола, кольцо в виде дракона, которое должно было рассыпаться рубиновой пылью еще в том переулке, неожиданно налилось теплом. Я и не мечтал о том, чтобы вызвать вторую вспышку драконьего пламени, да еще в маленькой комнатушке, нет.
    Я сосредоточился на правой руке старика, на гусином пере, которое он ею сжимал, и на пергаментном свитке, в котором он строчил, будто одержимый. И вот мой меч последний раз встретился с клинком черного человека… и с хрустом переломился пополам. Лезвие с лязгом запрыгало по полу, а я сжимал в руках лишь рукоять. Мой противник занес меч над головой, чтобы покончить со мной одним ударом, и тут с моего пальца соскочил язык пламени, скользнул по плечу, проедая ткань, лаская кожу своим теплом, и упал на руку писателя.
    Я слышал, как красное стекло осыпается на пол гранулами песка, и видел, как в полной тишине осыпается пеплом рука старика. Она сгорела в мгновение ока, он еще не успел завопить от боли, а пламя перескочило на пергамент.
    Свиток горел медленно, с влажным треском, и вместе с ним горел черный человек. Сначала загорелась его одежда, но ни один мускул не дрогнул на его лице. Запылали его волосы, лицо, даже меч, занесенный над головой, горел этим холодным темно-красным огнем. Я застыл с обломком меча в руке, заворожено глядя на него, и лишь когда он лопнул с влажным хлопком, распространяя терпкий запах чернил, я очнулся.
    Старик голосил на одной ноте, прижимая обгорелую культю к груди, его трясло. Я заметил, как белая пергаментная кожа обтягивает его череп, видел ужас и боль в его глазах, когда перерезал ему глотку обломком меча, подводя черту под этим затянувшимся рассказом. Он хрипел и кашлял, когда я поднял его за грудки и швырнул в окно, затянутое рыбьим пузырем.
    На мгновение он замер в нем, словно нарисованный, пока пузырь растягивался, мне даже показалось, что он сейчас отскочит, упадет к моим ногам. Но раздался щелчок, - Дариус неожиданно щелкнул пальцами, и люди в зале одновременно вздрогнули, словно просыпаясь, - Щелчок – и пузырь лопнул. Его тело рухнуло с высоты двадцати футов, прокатилось по откосу еще столько же, и впечаталось в стену дома напротив, поверх кучи мусора.
   - Собаке – собачья смерть, не так ли? – имперец медленно развел губы в мерзкой усмешке, захихикал, пустив струйку слюны, и извлек из ножен обломок меча. На рукояти еще оставалось сантиметров десять отточенной стали, и этим обломком Дариус перехватил себе горло. Он повалился на пол, отбросив клинок в сторону, вцепился в горло, хрипя, кровь текла из его искривленного мукой рта, сочилась из-под пальцев.   
    Оглушительную тишину разорвал отчаянный визг девушки у стойки. Люди стряхнули оцепенение, кто-то кричал: «Лекаря!», кто-то бросился к выходу, молодой человек в жреческой накидке бросился к раненному. Старый Шкурий побледнел как мел, одной рукой вцепился в грудь, пальцы другой слепо царапали барную стойку.
    Однако даже с моего места было видно, что парню не помочь. Молодой жрец перевязал ему горло, но дыхание, клокочущее в горле, как прибой, и бледное, обескровленное лицо говорили красноречивее любых слов: имперец отгулял свое, и его ждет Великий Дракон, или куда они там попадают после смерти. Не став дожидаться его конца, я вышел на улицу, прихватив по дороге своих охранников.
    Молодые еще ребята, крови не нюхали. Один еле стоял на ногах, второй избавлялся от ужина прямо за барной стойкой, благо трактирщику и вышибале было не до него.
    По дороге домой я уже решил для себя, какие вопросы надо задать завтра Брэдерику. Во-первых, чем была сделана надпись на стене дома, у которого нашли мертвого писателя? И, во-вторых, что было на стене написано?
   Хотя я уже знал ответы. На фундаменте, в полуметре от земли, вилась надпись кровью из рассеченной стариковской шеи, выведенная дрожащей рукой:
    «Исповедовавшись, наемник спросил: «Собаке – собачья смерть, не так ли?», и медленно развел губы в мерзкой усмешке, захихикал, пустив струйку слюны, и извлек из ножен обломок меча. На рукояти еще оставалось сантиметров десять отточенной стали, и этим обломком Дариус перехватил себе горло».

Убийца след учуял мой , финал грядет другой.
Писатель, спешите!
Стою у вас я за спиной, помятый, но живой.
Со мной игра была ошибкой роковой…






Продолжение следует...