ШКАТУЛКА С СЕКРЕТОМ.
ЧАСТЬ 1.
Но Юлия Петровна была настроена иначе: - Не знаю, была ли Реля в Ялте, но что у неё есть знакомые в Евпатории - это она говорила. И чуется мне, что Дикая вполне могла бы там поселиться, и её бы приняли как родную. А что касается Севастополя и Симферополя - то из этих городов парни уже предлагали ей руки и сердца - в этом я уверена, да и твой родной батяня это говорил, а уж он-то всё знает, этот мерзавец!
- И вруль поганый! Но раз он мог оболгать собственную дочь, то и про Карельку мог наплести незнамо что. Вот жаль, что вы не разрешаете мне его увидеть - так бы и обплевала всю его рожу! Ненавижу!
- Успокойся, Вера! И иди, куда ты собиралась – надеюсь, там развлечёшься. Сейчас я тебе наложу в тарелочку, покушаешь и отправляйся.
- И то дело! Перед танцами надо подкрепиться.
Г л а в а 15.
И пока Вера с матерью обсуждали непонятную сестру и дочь, с одной стороны как бы хваля её, а с другой всё ещё недолюбливая, Реля, где на кораблях, где на быстроходных «Ракетах» огибала свой любимый полуостров, любуясь на его красоту с моря. Разумеется, она заехала в Севастополь, побродила по нему - такому любимому, летнему. Пожила в той же гостинице, где останавливалась зимой, потому что её никто не встретил на пристани, хотя пароход пришёл вовремя. Но девушка была рада этому - никого не стеснять - ведь у людей могут быть свои проблемы. Да и она была свободна, ни от кого не зависима. С огромной, не проходящей радостью бродила она по легендарному Севастополю вечерами. Потому что днём отправлялась на пароме или «Ракете» на пляжи, которые потрясли девушку своим разнообразием. Людьми, такими открытыми и доброжелательными, небольшими столовыми, под навесами, в которых даже можно было пообедать или съесть горячие чебуреки и запивать всё это разной газированной водой: грушевой, вишнёвой, лимонадом, случалось и молоком. В общем, наслаждалась Реля городом да морем. Через три дня поехала дальше, оставив в полюбившемся ещё зимой Севастополе частицу своей души. И большую часть оставшихся денег. И пока добиралась в Ялту, со стороны моря, сердце её наполнилась новыми эмоциями, несмотря на то, что в этот раз Калерию укачало от небольшого летнего шторма, наверное, потому что она, неважно питалась в эти дни - где придётся и не всегда регулярно.
Но даже когда тебе худо, это восхитительно неожиданно увидеть с моря Воронцовский дворец в Алуште, таинственные горушки над ним, будто повторяющие контуры дворца, но возможно это Реле привиделось, из-за её состояния? Но такое чудо может восстановить даже больного и девушка почувствовала неожиданный прилив сил, которые во время шторма оставили её. Реля с нетерпением ждала приезда в Ялту, чтобы оттуда можно было поехать с экскурсией в потрясший её с моря дворец, где, как ей показалось, бродили тени её прежних хозяев. Вообще-то, они жили на таинственных горушках, а на территорию дворца спускались по вечерам.
Но Ялта произвела на неё ещё большее впечатление. Этот городок, сбегающий как бы с двух довольно раскидистых гор, в ущелье, влюблённых, по-видимому, издавна в свою красоту и дома, построенными людьми. С вершин сопок в большую лощину по вечерам спускается туман.
- «Но, возможно, он остаётся и до утра, - подумала Реля, приехав в этот чудный, сказочный город вечером, - тогда солнце рассеивает и разгоняет его, давая влюблённым время разойтись по домам, покушать, потом спешить на работу - это местным жителям. А отдыхающим, которым спешить некуда, возможно искупаться в прохладной воде. Потом отдохнуть от ночных бдений, привести себя в порядок и встречаться уже у моря, где есть маленькие кафе и можно перекусить. Купаться и дремать на лежаках, которые стоят на солнце и под навесом - вот комфорт, как сказали бы мама и Вера и пользовались бы этими благами. А мне милей вот эти горы, дворцы, в которые посчастливится ездить, домики в которых жили знаменитые люди - посмотреть, как там им этот благодатный климат создавал условия для творчества? Чехов тут жил. Не отвлекало ли его море? А может, манили загадочные горушки, на верхушку которых хочется взойти и открыть для себя место, откуда появляется туман. Да шагать, открывая всё новые и новые тайны. А не запутаешься ли ты там, любопытная? Известно ведь, что любопытной Варе нос оторвали», - посмеялась Реля над своим восхищением чарам города и стала глядеть на туманную «балованную жемчужину», как сказал кто-то у неё рядом, спокойнее.
Прячущийся, в быстро надвигающейся темноте городок, производил впечатление не то сказочного великана, не то гнома, но добрых, а не злых. Сколько в нем тайн и все это Реля надеялась открыть для себя, вот только надо устроиться не в гостинице, как в Севастополе, потому что на комфортабельное жильё уходило много денег, а у людей, хотя бы и в сараюшке - тогда Реля сможет больше поездить по экскурсиям.
На этот раз её встречали - видимо Виктория сумела накануне дозвониться до своих знакомых, после того, как Реля, по телефону разговаривала с ней. На пристани стоял двенадцатилетний или чуть старше мальчик, рядом со своей бабушкой, похожей на Викторию, и они тоже сразу признали её, и радостно махали руками, будто родной:
- Вы, Калерия? Здравствуйте! Как доплыли? Не укачало вас?
- Здравствуйте! Укачало. Но сначала Алушта, а затем Ялта вернули меня к радостям жизни. Я предчувствую, что ваш город-сказка много покажет мне своих тайн, и поразит.
- Да-да, - вмешался мальчик. - Я буду вашим гидом по Ялте, сходим с вами в домик Чехова, поедем на «Поляну сказок», и не пропустим Воронцовский дворец.
- Но туда нужны билеты, как я слышала.
- Два билета мне отец во дворец давно достал, но не с кем съездить, потому что мои друзья не хотят, а бабка боится оставить домик и огород, чтоб дачники не общипали овощи, что она на зиму растит.
- У вас и огород есть при доме? Значит вы живёте где-нибудь подальше от центра? А это значит и от моря.
- Ну, нет! - возразил мальчик. - К морю мы с вами будем по утрам ходить купаться - оно рядом, правда, пляж у нас дикий, но песчаный.
- Не огорчайтесь, - сказала ласково женщина. - Вам понравится, а ездить от нас можно легко, тем более что внук охотно вызвался сопровождать - это он делает не для всех наших гостей.
- Если позволите, - сказала Реля, - мы возьмём сейчас такси, за которое я заплачу. Также я оплачу все расходы ваши по ужинам и завтракам, которые вы будете нам готовить с вашим внуком, и за проживание, потому что Виктория предупредила меня, что живёте вы с Егоркой на одну пенсию и на те заработки летом, которые идут от отдыхающих.
- Да, доченька, на заработанные летом деньги, мы с Егоркой даже зимой живём, потому что мама его умерла от тяжёлой болезни – пусть земля ей будет пухом. А его отец, кроме как небольших алиментов да кое-каких подарков, которыми он сына не очень балует, потому, как у него другая семья есть, ещё там дети народились - так что нам с Гошенькой от него мало перепадает, - говорила старушка, идя следом - внук её нёс Релин чемодан. - Спасибо хоть не забывает дровами нас на зиму обеспечить, уголька подвезти - зять на машинах работает, да ещё пары билетов во дворец, куда он людей возит, ничем нам не помогает, но мы не жалимся. Летом копим денежки на зиму и не бедствуем.
- Вот и договорились - плачу я вам за всё, как жилица. Считайте, что я к вам из Москвы приехала, а не из Симферополя, где проживаю.
- Ой, а у нас и из Симферополя есть, и из Москвы жильцы - отозвался радостно мальчик. - Вот вам будет с кем поговорить.
- Да будет ли у нас с тобой время, чтоб с кем-то разговаривать? Мы с тобой пойдём изучать Ялту, все её сказочные места, - Реля потрепала парнишку по вихрам, отчего он доверчиво улыбнулся. - Согласен?
- Согласен ходить с тобой, где ты пожелаешь. Буду твоим рабом.
- Почему рабом? - удивилась Реля, отведя руку; не болен ли малый головой? Раболепных, привязчивых юнцов она недолюбливала.
- Потому что никто из ребят не хочет дружить с толстяком. Отец, тоже, как вы слышали, не очень балует. Правда, после звонка бабушки Вики, он сказал, что достанет любые билеты, куда наша гостья, то есть вы, пожелаете. Так что, я рад вашему приезду. Ну, вот «зупынка» такси - сейчас подъедет какой-нибудь таксич и мы поедем.
- А с чего это твой отец, - возразила Реля, - так расщедрился в связи с моим приездом? Кто я ему, чтобы он мне билеты доставал?
- Так, доченька, - отозвалась подошедшая старушка. - Викушка же прислала нам пятьсот рублей заранее - это значит, чтобы мы тебя ни в чём не ущемляли - ни в еде, ни в походах твоих - куда тебе надобно, то и требуй. И за такси сейчас не ты, а я заплачу, а то с тебя наши рвачи столько возьмут, что в четыре раза расходы свои окупят.
- Спасибо дорогой моей Виктории и вам - тяжесть с моей души вы сняли. Я, признаться, уже поистратилась на экскурсии и на гостиницу в Севастополе, да так, что мне бы пришлось вам отдать последние деньги.
- Вот, тётя Вика как чувствовала, - сказал Егорка. - Она не напрасно в письме написала, что ты, ради экскурсий всяких, даже на еде экономишь, а сама вон худенькая, как тростинка. У нас в классе девчонки толще тебя будут. Но, бабуля моя тебя покормит, не бойся.
- Да, я тебя домашним покормлю. А то Вика написала, что ты от матери родной сбежала, потому что она у тебя, как ведьма. Ну, вот и такси наше. Открой, сынок, багажник, мы вещи положим.
- Пожалуйте, мамаша. Куда вас везти? Уж не на гору ли?
- Да нет. Мы на берегу живём, ну если чуток и в горку, так ведь вся Ялта так расположена. Поезжай вправо, вдоль берега, а там я тебе покажу наш домишко - это недалеко.
- Я чувствую, что небогатые у меня сегодня пассажиры.
- Как надобно заплачу, а лишнее не требовай, потому что девушку везёшь необыкновенную - это гостью нашу. Мне сестра писала, что она может судьбу угадывать человечью.
- Человечью, а не одного человека? - посмотрел через плечо на Релю, рассмеялся водитель и тут же притормозил: - Вот чёрт! Кошка дорогу перебежала, гадина. Ехать вперед или свернуть в переулок?
- Кошка не гадина, а обычное животное, да ещё возле людей живёт. И вы в судьбу не верите, а перед предрассудками трясётесь, - насмешливо отозвалась Реля. - Поезжайте вперед, не вздумайте свернуть.
- Да-да, сынок, езжай. Вон и дом наш впереди виднеется. Видишь, как ты перед нашей гостьей опозорился. Сворачивай теперь налево... И сколько там на твоём счётчике нащёлкало? Да смотри, не обманывай.
- Двенадцать рублей, бабушка, - сказал Егор. - Столько и плати. Небось, не обедняет водила, если ты ему на чай-водку не дашь!
Таксист разгрузил их, помог немного вещи поднести и, получив десятку и пятёрку от хозяйки, дал сдачи три рубля и уехал, оглядываясь на Релю, на радостного Егорку, на удивлённую бабушку:
- Ух, ты! - восхитился мальчишка. - Даже сдачи дал, чего у нас редко бывает. Это Реля шутника пристыдила. Ты думаешь, он котяры испугался?! Дурака валял. Ничего, если я к тебе буду обращаться на ты?
- Пожалуйста, - Реля потрепала своего будущего гида по волосам.
- А можно я твои кудри потрогаю. Ух, ты! Какие они мягкие, не то, что мой ёжик. И красивые, правда, бабушка?
- Чего это ты гостьи нашей волосы трогаешь? Чтоб причёску испортить? Ты, Реля, наверное, перед поездкой, к парикмахеру сходила?
- Что вы? Никогда ещё в парикмахерскую не ходила, кроме как постричься. Это у меня природные кудри, да и то их ветер потрепал, да соленые брызги, при поездке, падали - в море был небольшой шторм.
- Тогда пошли скорее в дом, надо тебе, перед ужином, чуток умыться, али помыться под душем.
- У вас и душ есть? Во дворе, наверное, бочка открытая стоит, а в неё вода от дождей наливается, или сами заливаете?
- Точно! - Отозвался Егорка. - Иной раз дожди нам помогают, иногда сами заливаем. А солнце за денёк её так нагревает, что и ночкой водица тёплая. Вот пойдёшь мыться, увидишь.
- А ваши жильцы не выплескали ещё воду? - улыбнулась Калерия.
- Какие сейчас курортники? - ответила вопросом на вопрос хозяйка, открывая добротную калитку. - Москвичи наши завтра уже поедут в столицу - чай надо детей к школе подготовить.
- Жаль, я с ними не сумею познакомиться - хотелось узнать какие они, люди, живущие в таком городе, - загрустила Реля.
- Люди как люди - детишек колотят по делу и без дела.
- Ой, тогда мне не надо с ними и знакомиться, - посмеялась Реля, и вошла в дом, вслед за хозяевами: - Так я с вами буду проживать?
- Здесь всех лучше, девочка. Но ежели ты пожелаешь отдельно, то и вселишься во времянку москвичей завтра - всё равно, её никто уж не востребует - разве только какая молодая пара приедет без детей – те больше бархатный сезон любят, чтобы на море было поменьше народу.
- Бархатный сезон - это сентябрь-октябрь? - спросила Реля, провожая глазами Егорку, который вышел во двор, видимо, по крайней нужде - схватился за живот и, буквально, не говоря ни слова, сбежал.
- Бывает, что и в ноябре месяце «бабье лето», но это как погода решит. Но я готовлю сейчас ужин, а ты располагайся вон в той комнатке. Мы с Гошей её вымыли ещё утром, чтобы свежо тебе было, да и иди мойся. Мне кажется, что ты не побрезгуешь помыться под нашим душем?
- Боже мой, разумеется, нет! – «Реля мечтала к морю сбегать, но не просить же подростка сопровождать взрослую девушку ночью», - подумала насмешливо, а вслух сказала: - С удовольствием помоюсь в вашем душе. А туалет тоже во дворе? Егорка, наверное, туда понёсся?
- Есть у нас и дома, но им мы только зимой, когда холодно, пользуемся. Но во дворе и в душе, и в туалете есть свет, так что ты иди прямо на будку с лампочкой. А если внучок там заседает, ты его прогони - он может по часу в туалете торчать - журналы там смотрит, те, что ему батяня сплавляет от курортников. Отец Егорушки экскурсии возит на автобусе, когда сезон, так ему столько этой литературы отовсюду оставляют, что и ты когда-нибудь журналы эти полистаешь - удивишься - чего только на свете белом не бывает. Мы, в твоей комнатке, положили несколько самых чистых, внук их утюгом прогладил, чтобы ты не брезговала их брать в свои ручки.
- Спасибо. Ну, я пошла, разбирать свои вещи, да и обследую двор, на предмет туалета и душа.
- Если захочешь помыться, так я тебе большое, душевое полотенце повесила в комнате. Это мне Артём подарил, когда приезжал к тётке. А, правда, что наш моряк в тебя влюбился? Вот бы ты ему жёнкой хорошей была. Мне Виктория про тебя все уши прожужжала, пчёлкой назвала.
- Но пчела, кроме того, что мёд несёт, ещё и ужалить может. Ваша сестра так не подумала? Но это я шучу, не пугайтесь. Однако напрасно она вас так настроила - мы с Артёмом не думаем жениться.
Сказав так, девушка быстро ушла в свою комнату, где её поразила чистота, свежий запах, будто ветерок с моря гостил здесь всегда. Быстро разобрав свои платья, развесила их, чтобы распрямлялись от чемодана - завтра, если потребуется, погладит. Она видела маленький утюг и гладильную доску - совсем как у Виктории – видимо и тут не обошлось без Артёма. Таких досок она в Симферополе не видела, а в сёлах если и были, то сделанные вручную мастерами местными из грубых досок, потому не такие красивые и удобные. Весь остальной вечер прошёл, как Реля и задумала - она помылась, поужинала с Егором и его бабушкой, и легла спать, чувствуя, как в открытое окошко залетает морской ветерок, и навевает ей сказочные сны. Мальчишка рвался в её спальню, чтобы ещё рассказать что-то веселое, но хозяйка усмирила внука воркотнёй, дескать, наговорится ещё непоседа с приезжей гостьей, ещё успеют надоесть друг другу, особенно Егорка.
- «Вот тут бабушка ошибается», - улыбнулась Калерия, засыпая.
Г л а в а 16.
А утром её уже ждал завтрак и Егорушка, готовый сопровождать гостью, куда ей вздумается: к морю, так к морю, в горы, так в горы. Хозяйка пошутила, что захотела бы Реля на звезду, он бы полетел с нею туда, тем более, что там спутники уже летают.
- Спутники, бабушка, не среди звёзд летают, а в космосе, - возразил парнишка. - А скоро в них собачки полетят, как подопытные.
- Смотри-ка, чего знает, - удивилась хозяйка. - Вот чего в журналах-то начитал. То-то, ты, в туалете, читальный зал себе устроил.
- А я вам без журналов скажу, - вдруг решилась Калерия, - что в 1961 году в космос полетит советская ракета, с человеком на борту.
- Ух, здорово! А ты откуда знаешь? – Удивился парнишка.
- Это мне Японское море нашептало, когда я там жила - лет пять-шесть назад, - засмеялась Калерия.
- Но почему именно в 1961 году? - удивилась хозяйка. - Почему ж не в этом, или в следующем, 1960 году.
- Спросите у Японского моря. Оно мне назвало тот год, а не этот.
- И ты так уж точно запомнила? - усомнился мальчик.
- Да. Я этот год запомнила, потому что в этот год ещё будет событие, но это касается только меня.
- Что, в 1961 году ты выйдешь замуж? - стал гадать Егорий.
- Почти угадал. Но мне кажется, что я раньше это сделаю. Но пора нам идти на море купаться, и так уже опоздали - солнце высоко. В последующие дни будем вечером ложиться пораньше, чем вчера, чтоб купаться в прохладной воде, а затем ехать куда-нибудь, чтобы больше посмотреть. Вечером опять купаться и в постель без журналов.
- Правильно, Релечка. Приведи мальца в норму перед школой.
- А я что, против?! - воскликнул Егор. - Да я, по приказу Релечки, буду ложиться и вставать. Тем более, что завтра нам в Воронцовский дворец ехать. Но отец сказал, что он нас заберёт по дороге, когда повезёт туда экскурсию. Мачеха же моя будет эту экскурсию вести, так что полюбуешься на выдру.
- Егорий, так нельзя о мачехе, - остановила его бабушка.
- А что она всегда нос кривит, когда меня увидит? Ладно бы сама была красавица - вот как Реля - а то выдра-выдрой.
- Вот не захотел с ней жить и всё! - Сказала бабушка. - Хорошо, я живу ещё на свете. А не было бы меня? Жил бы с мачехой.
- Никогда! Я бы сбежал в Одессу, к тёте Вике, хотя она там проживает не в доме, как мы, а в квартире. Да ещё Артём туда наезжает.
- Вот видишь. Потому не выступай против мачехи. Я помру, тебе с нею жить придётся, а теперича надо её принимать как должно.
- А ты не умирай, бабушка, ты живи долго-долго ещё, пока я выросту, и, может быть, поступлю в Мореходку, как Артём.
- Дай-то Бог! И я того желаю. А сейчас идите гулять, да скажите, в какие края поедете, чтобы я знала, где вас искать в случае чего.
- У вас тут люди пропадают? - заинтересовалась Калерия, внутренне вздрогнув: ей не хотелось бы, чтобы прекрасная Ялта поражала такими неожиданностями.
- Так они везде пропадают - особенно в курортных городах – сюда едут, кто ни попадя. Бандит какой, или даже целая банда, пограбив на стороне - в больших ли городах, в глубинке ли, все едут потом к морю, чтобы понежиться здесь, гроши эти кровавые прогулять. И шикуют с размахом, на девок не жалеют, тоже приезжих, а если какая из них противится - жди беды. Убивают и кидают либо в море, или в горушках закапывают. Иногда находят скелеты, черепа - мужчин-женщин - которые пролежали в земле и десять и более лет. И кто знает кто эти люди? С большими ли деньгами приезжали погреться на юг с севера? Но может это сами бандиты своих убивали, в карты проигрывая - то неведомо. Особенно много находили трупов после смерти Сталина. Та шпана, какую выпустил Берия, проехав через Сибирь, награбившись там, потом вся здесь была, ох и много было шалостей в те года. Девчат насиловали самых лучших - многие не вытерпев, руки на себя накладывали, а иные рожали, не знамо от кого - растут сейчас детишки бандитов.
Калерия вздрогнула, вспомнив как в их составе, когда семья возвращалась из Находки, уничтожили ехавших на крышах, выпущенных бандитов. Значит, кто-то доехал до Юга, не на всех поездах объявляли им войну! Не везде находились богатыри Степанушки, которые подставляли широкую свою грудь, с тем лишь, чтобы ворюг вывести на чистую воду и отравить туда, где им быть было положено - не на земле, а в земле.
- Я смотрю, ты не веришь мне, девушка. А я к тому сказала всё то, чтобы вы побереглись с моим внуком. Правда, сейчас не пятьдесят третий или четвёртый год, но ты дивчина красивая - мало ли какому шальному на наглые глазищи попадёшься - так что и себя побереги и внука моего.
- Да что вы! Я каждому вашему слову поверила. У меня знакомый погиб от рук тех же бандитов. – Калерия заплакала внутренними слезами, а виду не показала, что горюет до сих пор. - Но меня мой Ангел охраняет. Я уже не раз бывала в ситуациях, когда должна была погибнуть, но всегда меня выручают добрые силы. Надеюсь, что и Егорку не оставят без внимания. Можете смело его со мной отпускать - негодяи, даже если они встретятся на нашем пути, будут сами наказаны. Вечером, я вам расскажу, про мои детские приключения, и как меня выручали из них необыкновенные люди, которых будто сам Бог мне посылал.
- Ну, Господь с вами, идите, детки. Егорка, слушайся Релю, иначе, если она пожалуется на тебя вечером, я тебя больше не отпущу!
- Ты, баба Клава, совсем меня за дурака держишь? Как это я смогу не слушаться такую девушку, которую Ангелы охраняют? Да я чувствую себя с ней, как за каменной стеной - она сама как Ангел приплыла вчера к нам, как будто сошла с одной из твоих икон.
Калерия с хозяйкой посмотрели друг на друга и улыбнулись:
- Вот видишь! - воскликнула старушка. - Уж ежели он тебя за Деву Марию принимает, али за Мадонну, тогда я совсем спокойно вас отпускаю. Ну, идите, а то я притомила вас своими страхами.
- Не волнуйтесь, - улыбнулась ей, идя за Егором, Реля, - мы постараемся в первый день не сильно утомляться. У меня ещё поездка по морю не выветрилась из головы, потому усталость заставит идти домой.
- Если вернётесь к обеду, то я буду рада - курицу сегодня сварю чтобы обрадовать нашу нечаянную гостью.
- Спасибо вам, - откликнулась Реля, уже издали.
Они пошли прямым ходом к морю - по пути девушка любовалась домами, которые задерживали её внимание, удивлялась хитромудрым переулкам, которые бежали по горушкам, как козьи дорожки: виляя с одной стороны на другую, это было забавно. Наконец достигли моря, которое радовало глаз своей голубизной.
- Ну как, Релечка, наше море такое, как Японское? Ты его в первый раз так близко видишь?
- Ты смеёшься? А по какому морю я приехала? А в каком море плавала в Севастополе и Одессе? В тех городах не галька на берегах, а песок, что очень приятно для босых ног.
- Ой, так тебе песок больше нравится? Тогда не будем здесь плавать, а поедем на автобусе несколько остановок, на песчаный пляж.
- Какой ты быстрый! - засмеялась Реля. - Мы, придя на берег, не будем купаться? Да как у тебя язык повернулся? Неужели ты, в жару, сможешь ещё ехать на автобусе, не окунувшись?
- Да, это я заврался. Конечно, хочется купаться. Нырять будешь?
- Не знаю, мочить ли волосы, - говорила Реля, раздеваясь, - вчера я их промыла от соли под вашим душем. И если намочу, они склеятся, и будут выглядеть как немытые. Наверное, надо их поберечь.
- Как ты это сделаешь? - заинтересовался мальчик, глядя, как Реля достаёт из сумочки большие заколки и при их помощи поднимает кудри, чтобы их не мочить, вверх. - Здорово это у тебя получилось. Ну, поплыли? Ты можешь далеко заплывать? Ну, хотя бы за тот буёк?
- Могу, но не буду, если мы оба заплывём, то унесут наши вещи и мою сумочку, в которой денежки нам на поездки да на мороженое, которое, я надеюсь, продают на культурном пляже?
- Правильно. Значит, мы пойдём и туда?
- Разумеется. Вот сейчас освежимся и пойдём по берегу, временами погружаясь в море. Дойдём до пристани, где вчера вы меня встречали, и если сил хватит, то обследуем берег и дальше.
- Значит, сегодняшний день посвящаем берегу и морю?
- Угадал. Это завтра у нас экскурсия, значит, внимания морю будет гораздо меньше, а больше дворцу и автобусам. Но, надеюсь, что и после экскурсии и до неё, мы всё же придём утром и вечером к морю.
- Ясное дело, - говорил, барахтаясь, мальчишка. - Вот мне позавидуют мои одноклассники, если мы их повстречаем дальше на берегу.
- А чему завидовать?
- Ну, как же! Я с такой красивой девушкой. Да у них уши завянут! Ты не говори, только, Реля, что ты мне родственница.
- А я тебе родная? - Удивилась, вылезая из воды, Калерия, и отпуская на волю свои кудри.
- Тётя Вика сказала по телефону, что ты ей как дочь, потому мне тоже родная - это мне бабушка объяснила, чтобы я к тебе не лип.
- Ну, если так, то, конечно, я тебе родня. Но почему мальчишкам не говорить этого?
- А пусть думают, что я за тобой ухаживаю.
- Егорка, ты мне по возрасту не подходишь в кавалеры.
- А что тебе жалко? У нас многие мальчишки хвастаются, что ухаживают за красотками - за мороженым им бегают, пока те купаются.
- Ну, если дело в том, что тебе тоже хочется хвастаться мальчишкам, то я могу принять от тебя мороженое, на которое дам тебе денег, - усмехнулась Калерия странностям местных подростков.
- Ну, уж нет! На мороженое и на обед, если придётся, бабушка дала мне грошиков, из тех, что прислала тётя Вика, потому что у тебя денег совсем не осталось - так она и мне сказала по телефону.
- Да, Виктория наша угадала. Но если уж вы говорили с ней по телефону, то и мне тоже хочется. Укажешь мне телеграф, откуда мы могли бы ей позвонить.
- Она сама сказала, что позвонит, через три дня, так что пойдём мы с тобой на телеграф, когда придёт телеграмма на переговоры. Это Вика так решила, чтобы ты последние деньги не тратила.
- Спасибо, что сказал. Значит, будем ждать её звонка.
В первый день Реля с Егоркой много часов бродили по берегу, то купаясь в море, то возлежа на гальке или песке, по пути подкрепляясь мороженым, горячими чебуреками, или фруктами; и за всё платил Егор, а если Калерия возражала, он отвечал:
- Такой приказ тёти Вики. Она сказала, что ещё нам пришлёт вещей заграничных и денег. Она думает, что у тебя деньги остались, лишь доехать домой, да на пропитание, чтобы до первой получки дожить. Но если бы ты отдала эти деньги нам, то голодала бы в Симферополе.
- И это правда, - отозвалась Реля. - Но я бы не голодала, потому, что у меня, в Симферополе есть хорошая подруга, которая мне дала бы денег в долг, до получки.
- Ну да, а потом бы ты отдала и снова бы голодала?
- Что ж, - Реля улыбнулась примирительно, - случается, голодаю, но это сохраняет мою фигуру.
- Тебе голодать нельзя, - отозвался строго мальчишка. - Те, кто тяжело работают, те должны хорошо есть, а то будут болеть.
- И всё-то ты знаешь, - Реля потрепала вихры подростку, что тому, по-видимому, нравилось, потому что он постоянно подставлял гостье голову: - «А ведь он прав. Мне рожать через каких-то полтора-два года и потому нельзя заранее истощать организм, чтобы мой беловолосый появился на свет здоровеньким...»
Но тут они издалека увидели «Ласточкино гнездо» и все Релины и Егоркины восторги достались ему. Это неповторимое гнёздышко, сделанное руками людей, казалось высеченным из скалы.
- Я тебе ничего не буду говорить о нём, - сказал Егорка, - пока мы не попадём в это «Ласточкино гнездо» пообедать.
- А это возможно?
- Папа сказал, что он нам это устроит, как делал это тёте Вике, и дяде Артёму, когда тот приезжал в Ялту, с компанией моряков.
- Хорошо, я дождусь твоих рассказов там, наверху. Хотя, если бы на твоём месте была я, да знала бы что-то, тут же бы выложила.
- Так я же мужчина - должен быть выдержанным.
- Ты мужчина? - удивилась Реля заявлению юного, на её взгляд, парнишки и тут же вспомнила, что из-за такого удивления она рассталась со Славой раз и навсегда, но Славе тогда было лет, как ей сейчас.
- Да, мужчина! - уверенно заявил мальчик, не моргнув глазами. - Так меня баба называет, когда надо наколоть дров или починить утюг.
- И она права, если ты всё это делаешь.
- И массу других дел, даже прополку огорода. И все решения, которые касаются нашей с ней жизни, мы принимаем вместе. И вот сейчас я приму решение за нас, потому вижу от тебя этого не дождаться.
- Это чего же от меня не дождаться? - удивилась девушка.
- А ехать на обед? Мы уже больше пяти часов шастаем по берегу - прошли не меньше пятнадцати километров. Я никогда так далеко не заползал на своих кривулях, как мои ноги обзывают ребята, так что пора вернуться и поесть не мороженого, не чебуреков, которыми никогда не наешься, хоть сотню слопай, так что поехали теперь на автобусе.
- Поехали, а то бабушка твоя на нас рассердится.
Они сели в первый же автобус, едущий в сторону их дома и юный «мужчина» решительно купил им билеты, чему Реля не противилась. Они быстрее возвращались к дому, чем уходили от него, но у девушки было время поразмышлять, тем более что Егор выбил ей место у окна, попросив какого-то своего знакомого подняться.
- Привет, Олежка! Будь добр, уступи место моей гостье из Симферополя - пусть она через окошко полюбуется ещё на места, где мы ходили с ней с самого раннего утра.
- Пожалуйста, - Олежка встал и оказался выше Рели ростом. - Садись, красотка. Если возьмёте в компанию, то и я с вами погуляю.
- Нечего-нечего! - Нахмурил брови Егорка. - У нас всё спланировано, вплоть до секунды и некуда тебя втиснуть.
- Ну, смотри, а то бы я половину расходов взял на себя.
- А откуда у тебя деньги, если ты летом не работаешь?..
Г л а в а 17.
Реля не стала дальше слушать, вполне уверенная, что маленького роста Егор, вполне может отбиться, словесно, от верзилы. Она задумалась о себе - ей повезло, что она повстречала тогда моряка.
Реля не ожидала от себя, что так спокойно примет сначала деньги от Артёма, и смело помчится смотреть его любимый город. Потом подарки от Виктории, когда уже жила в Одессе: красивый купальник и позже модный сарафанчик, который в отличие от тех, которые сшила себе из ситца девушка, был из мягкой ткани. Названия, которой не знали ни Реля, ни довольная Виктория, которая достала из шкафа вещь, на следующее утро, после ночного полёта Рели на Артёмов корабль, и преподнесла девушке это так, что никак невозможно было не взять.
- Мой дорогой моряк мне, во сне, приказал подарить тебе этот не то сарафан, не то халатик, но его можно носить и дома и на улице.
- Какое чудо? Из шёлка сшит? Или трикотаж какой новый?
- Артём мне называл ткань, но я не помню, - ответила нехотя. – А чего ты спрашиваешь так страстно?! Зачем тебе чужое название? Главное, чтобы вещь подошла по стройной твоей фигурке. Нравится тебе?
- Ещё бы! Это такое чудо, ничуть не меньше, чем купальник. Но я немного стесняюсь. Вы меня забаловали.
- Какая ты! Твоя старшая сестрица, я уверена, взяла бы всё, ещё и мало бы ей показалось - обозвала бы нас с Артёмом жадюгами.
- Наверное, но она же вас считает теперь роднёй.
- Вот уж пусть не выдумывает. Так и передай ей при случае. И не считай меня жестокой. Знаю, что она будет оперироваться этой осенью или зимой в Одессе. И по-хорошему Артём, как кузен, должен был зайти к ней в больницу, если будет в Одессе. Но он не только не зайдет, но и мне приказал этого не делать. Мой моряк угадал в кузине вампира, который много лет пил твою, Реля, кровушку, а оттого ты ещё, по дальнейшей своей жизни будешь страдать, что две кровопийцы – мать, да Вера пользовались не только твоими трудами, но и кровушкой - чистой, как родниковая вода.
- Я тоже не раз думала, что они - кровопийцы. Возможно, что даже Артём это заподозрил. Оттого и оставил мне денег, чтобы я сбежала от них. Скажите ему, при случае спасибо от меня. Он дал мне пожить новой жизнью, подышать морским воздухом - о чём я давно мечтала. Ваш племянник угадал мои мечты и дал им осуществиться.
- За это ему уже воздалось - он стал капитаном. Это ты ему помогла, ведь на каждое освободившееся место стоит длинная очередь из блатных - ты знаешь, что это такое?
- Знаю. Вера, по блату, поступила в институт, так же пристроится в больнице, а затем, окончив институт, получит хорошее местечко, разумеется, после всех родных и блатных, повыше её рангом.
- И ты, девочка из деревни, всё так быстро просекла?
- Почему бы нет? Если об этом вслух говорят. Я, прошлой осенью, в Симферополе, ходила пару месяцев на подготовительные курсы, чтобы сравнить, где лучше готовят в институт - в деревне или городе. Еще, была мысль прощупать возможность, как попасть в институт, хотя б на вечерние занятия. – Реле не хотелось говорить, что она вряд ли и в вечерний институт попала и не по знаниям, а из-за испорченной паспортной части своего Аттестата. Вот мать ей дорогу перекрыла! Но, может, всё случилось к лучшему? Начала бы она учиться в вечернем институте, разрываясь между учёбой и занятиями, а вскоре и 1961 год, когда она непременно должна родить ребёнка. И все мучения бы были напрасны. Потому что ребёнок – и тут Виктория права – займёт всё её время на много лет. Будущий её сын важнее учёбы. Возможно потом, когда её чадо подрастёт, Калерия поступит всё же учиться, исправив паспортную часть Аттестата.
- Но в Симферополе, кажется, нет вечерних институтов? – Продолжала, между тем, Виктория. - Или я ошибаюсь? Город-то ведь не такой и большой.
- Вот мы-то его сейчас и расстраиваем, - отозвалась, улыбнувшись невесело Реля, - но учебных заведений, для строителей даже, не очень-то там спешат открывать. Института вообще нет - у нас практику проходили парни из Севастополя, а маляров, каменщиков, штукатуров и прочих присылают из Краснодарского да Ставропольского края - из России, потому что Крым-то Никитка взял и передал Украине. Это он откупился, я слышала от своих бывших «соратников», которые говорили, что и у него как у Сталина, руки по локоть, а то и выше, в крови народной. Вот где вампиры жили и кровушку у людей сосали - а вы про Веру и маму мою говорите. Это, как говорится, цветочки - попить крови всего-то у одной маленькой девочки, потом девушки, да и то я сопротивлялась.
- Умница, что сопротивлялась. Вот твоя кровь и пойдёт у Веры не то Геры горлом, как я полагаю - перенасытилась она ею. Но я всё-таки думаю, что строительный институт в Симферополе есть. Это ты просто не узнавала о нём, потому что тебе и не хочется в нём учиться. Не так ли? Твоя тётя Вика угадала? Похожа я на пророчицу. Хотела бы наша девочка учиться в строительном институте?
- Нет, разумеется. - Реля даже немного обиделась на Викторию. - Я разве похожа на женщину, которая сможет работать с мужиками, ругающимися как сапожники? И вообще, я уже много сажала деревьев, почти двенадцать лет старалась, воспитывала своих сестрёнок, теперь вот строю дома - так что свою программу, где сказано, что человек должен посадить дерево, построить дом и вырастить дитя, я выполню ещё в молодые годы. Всё это в физическом плане. А душа Рели рвётся в гуманитарные науки и если, из-за гаденьких блатных, как я теперь поняла - не смогу попасть ни в институт, ни в университет, мне остаётся, родить и вырастить сына. А, к тому времени, я буду хорошо разбираться в жизни. Когда она меня не один, не два раза стукнет по голове и по душе - тогда я начну писать книги и постараюсь в них наряду с хорошим, раскрывать плохое, что меня волнует теперь. Что будет задевать впоследствии, чтобы хоть немного исправить жизнь обездоленных людей, - выпалила Реля, почти не дыша, боясь, что Виктория остановит и обсмеёт её, как было не раз прежде, с её мучительницами – «распрекрасной» Герой и её мамочкой.
- Милая моя! Да никогда ты всеобщей справедливости не сделаешь.
- Ну, первой справедливости я уже добилась - мама встретила меня впервые как мать, не как мачеха.
- То-то ты от этой «матери» сбежала, через несколько дней. И то, как я поняла, два или три дня ты с сестрёнками провела в Каховке.
- Так это же Артём мне побег и подстроил. Правды ради, я бы тоже уехала, едва увидев Веру - побегала бы или по подружкам, которых в Херсонской области у меня много, или неслась бы в Евпаторию - тоже в морю - где встретила бы мне родных не по крови, а по духу людей.
- Но, благодаря Артёму, ветер свободы занёс тебя ко мне. Спасибо тому ветру. И думается, что за Артёмово хорошее дело, что он Релюшке приделал крылья своими денежками, ему и воздалось капитанским местом. Или это твоими молитвами? - Осторожно спросила Виктория.
- Я думаю, что и моими, и Артёмовыми молитвами - он сходил туда, куда душа его стремилась давно. И снял с себя материнские проклятия, тем самым и капитанскую рубку получил, что ему давно положено, да и жёну, я думаю, скоро он себе найдёт, - с грустью ответила девушка.
- И в дальнейшем, я думаю, дружба с тобой принесёт ему счастье, хотя ты и не хочешь выходить за него замуж.
- Потому и не хочу, - отозвалась строго Реля, порядком измученная хозяйкиной вечной воркотнёй о женитьбе её с Артёмом,- что пока, как говорят старые бабушки, мы с ним в хороших отношениях, он будет спокоен на капитанском мостике и всё у него будет прекрасно. А стоило бы нам пожениться, и сделай Артём мне что-то плохое, без чего не обходится ни одна супружеская жизнь - вы же мне сами, Виктория, об этом говорили - так у нашего капитана всё пошло б не так хорошо, как теперь.
- Пожалуй, ты права. И прости меня за мою назойливость. Я больше не стану тебе напоминать о том, о чём мечтаем мы с Артёмом.
Виктория сдержала своё слово. Мало того, вслед за отъездом Рели в Севастополь и Ялту полетели деньги, чтоб она не нуждалась там. Но, как видно, в Севастополе её денег не получили - мало ли, хозяева были в отъезде, потому что и по телефону они не отвечали. Не ответили они путешественнице, когда Реля звонила им, приехав в город.
Калерия не грустила, потому что устроилась в гостинице, благодаря тем женщинам, которые обслуживали их весной, когда они, от работы, ездили в красавец-Севастополь. Разумеется, Реля сильно потратилась на гостиницу и обеды-ужины в самых дешёвых кафе, но Виктория и в Ялту послала деньги, как чувствовала, что девица как ветер ворвавшаяся в её жизнь, потратиться в Севастополе. А честные ялтинцы их получили, и не скрыли, потому что, почти не имея денег, Реля им заявила, что расплатится за всё. Но как бы она платила, если бы Виктория её не подстраховала? Опозорилась бы, да и только! Всё могло выясниться, в первые дни, и выгнали бы Релю, как аферистку. А она чувствовала заботу Виктории о себе, что не замедлило проявиться в первый вечер, когда, встретившие её хозяйка с внуком не воспользовались глупым, девичьим заявлением, что она по-барски расплатится с ними, а поспешили объявить, что ничего Реля им не должна; всё давно уплачено.
Разумеется, если бы они так не сделали, то Виктория быстро выяснила бы их замалчивание. И, возможно, разразилась бы гроза над головами внучатого племянника и её двоюродной сестры, которым она неоднократно помогала из всей их многочисленной родни - как Реле рассказала тётя Клава ещё вечером, укладывая её спать. Викторию в этом домике ценили как спасительницу, не однажды выручавшую их из беды.
Душа Рели пела и играла - самые близкие люди, оказывается, пили из неё кровушку, а чужие люди её кровушку пытаются насытить лучшими витаминами, чтобы была она у Рели полноценной, когда придёт пора ей вынашивать ребёнка, а потом рожать его, легко и в добром здравии. И рожать, когда она увидела только исключительного. Значит, будет потом стремиться показать всё это и даже больше своему сыну, когда он подрастёт.
В таком счастливом состоянии, что кто-то её опекает, и дали возможность увидеть красоту Одессы, а теперь вот кусочек Крыма – сотой или тысячной его части - ездила Реля с Егоркой в Алушту, посещала в ней Воронцовский дворец, слушала, не прерывая экскурсоводов. Но выяснила для себя, что знала намного больше о жильцах и гостях яркого дворца, и если бы Реле довелось водить экскурсантов, то она вложила бы в головы гостей намного больше, чем эти, учёные вроде дамочки да мужчины. И учились они, очевидно, в гуманитарных ВУЗах посредственно, чего Калерия себе не позволила бы. А сейчас она мысленно просила учителей и профессоров институтов вести их интереснейшие предметы с учётом истории, географии и развития общества всей земли. А их учеников не лениться, и почаще сидеть в библиотеках, заниматься самообразованием. Ведь выучившиеся, после революции, их деды и отцы, не могли дать им многого, так как сами, после боёв и разбоев, учились спустя рукава. Так поведала Реле, на четырнадцатом году Дикаркиной жизни, любимая ею, образованная дворянка, учившаяся вместе с «победившим пролетариатом». Но вынесшая из учёбы гораздо больше, чем нынешние профессора и ректора в ВУЗах, потому что не думала о дипломе, который поднял бы её на небывалую высоту, как мать Рели, а старалась просто познавать мир, в котором надо выжить.
Когда у Рели в голове возникли такие мысли, она удивилась. Зачем ей, чтоб современные студенты обучались лучше, чем их агрессивные, пропавшие революционным порохом и матом родители? Ведь «учат», если можно так сказать, молодёжь опять же пропавшие порохом, но уже более современные после войны фронтовики, которые не меньше развращены, а если взглянуть правде в глаза, то принявшие в свой свод законов нехорошие нормы. Ту безнравственность, по которой поступила в институт Вера, торгуя своим далеко не девичьим телом. И кто-то берёт телом, кто деньгами, кто делом. Но «делом» не безгрешным, если тянется нить – «Ты мне - я тебе». Там воровством и казнокрадством попахивает. А где такие дела творятся, и до убийств недалеко. Недаром тётя Клава боится, отпуская её с внуком. Поэтому Реля и помалкивала на экскурсиях - никого не раздражая, они с Егоркой будут здоровее и спокойней.
И всё же ей хотелось, чтобы её поколение было лучше, чем прежнее, которое она в душе критиковала. Люди должны совершенствоваться отбрасывать от себя грязь, в противном случае, земля разгневается, и будет отторгать людей от себя, как непотребных, как провалила куда-то Атлантиду, как испепелила Содом и Гоморру. Но умные да развитые народы поймут, что надо любить Землю, а не вредишь, и не шкодить мелко на ней, если всё постепенно придёт в норму, земля расцветёт. В конце концов, более развитые люди будут учить жизни её сына, но возможно и нескольких детей, если Реля решит рожать больше, если увидит, что люди её страны стали лучше и заслуживают, чтобы в общество влились её дети. Но в случае, если она не увидит улучшения, остановится на одном и постарается вложить в него больше своих познаний, чтобы появлялись на обездоленной земле совсем иные люди. Возможно, на них будет держаться земля, ведь не зря её кроха родится в год Быка, люди, родившиеся в этот год - терпеливые и работящие, однако не лишённые интеллекта - развитые люди могут сделать много прекрасного. Но не верилось, что исчезнет блат, бандитизм, цинизм, и люди станут прекраснее, о чем мечтали ещё до неё.
Такие мысли вызывали у Рели почти заброшенные дворцы - они посетили за два дня Воронцовский и «Ливадию», где Сталин в войну назначил встречу Черчиллю и Рузвельту, где они планировали как переломить Гитлеровскую агрессию, что, в общем-то, у них получилось, естественно при яростном желании народов победить и заставить фашистов больше не воевать.
Г л а в а 18.
Более мягкие мысли вызвал Большой Ботанический сад, где обильная красками природа, составленная из деревьев, кустов и цветов почти со всей земли, улучшила Релино настроение. И она ходила по просторному саду опьяневшая - почти как по Одессе и второй раз по Севастополю. Этот земной рай в Крыму потряс её до глубины души, даже не смотря на то, что им сказали, что это остатки роскоши от более красивого сада - многое погибло во время войны, которое не скоро можно восстановить.
- «Восстановят, восстановят, к тому времени, когда я приеду сюда со своим сыном», - неожиданно для себя подумала Реля.
- Что ты там бормочешь? - заинтересовался Егорка.
- Да вот загадываю, вернее, даю задание на восстановление чудного сада, до того времени, когда я вернусь сюда, с подросшим сыном.
- Но у тебя же ещё нет сына!
- Нет, но будет. И мы с ним поездим по свету. Но я уже стараюсь, готовлю, чтобы всё стало краше к его взрослению.
- Счастливый твой сын! Надо мной, наверное, моя мать так не колдовала, так не притягивала красоту. А что ты ещё хочешь, чтобы он видел красивым?
- Я уже просила Бога, чтоб он помог восстановить «Асканию-Нову» - это в Херсонской области, если ты читал книгу Гончара «Таврия».
- Нет. Я книг мало читаю - у меня зрение от них портится.
- Жаль, из книг много можно узнать о прошедшем и даже о будущем из творений Жюль Верна. Это фантаст такой, а если ты не понимаешь слова скажу проще – выдумщик.
- Но как он мог писать о будущем? Он разве там бывал?
- Я догадываюсь, как, но не могу тебе этого объяснить. Не пора ещё людям знать, как это происходит. – «Через Космос, Егорка, через Космос фантазировали Жюль Верн и Циалковский».
- Ну и не надо! – обиделся подросток, но тут же отошёл: - А что ты, Реля, заказывала ещё на восстановление, чтобы потом показать своему сыну, когда он вырастет красивым и любознательным?
- Много. Например, вашу «Поляну Сказок» - тоже хочется увидеть, приехав сюда лет через пятнадцать или пораньше, но может и попозже.
- У тебя губа не дура - через столько времени, в ней всё восстановят, я уверен. Сын твой будет доволен. А что ещё ты хотела бы, на острове ему показать?
- Во-первых, Крым - это полуостров, мой дорогой гид. И на этом небольшом плацдарме, как сказали бы военные, столько ценных построек, городов, как «Панорама» в Севастополе, как Керчь, как Феодосия.
- И всё это ты видела?
- Нет! Я видела сотую часть дива в Крыму и в Украине, где жила много лет, но всё больше в селениях. Хотя некоторые сёла встречались с богатой историей. Вот об одном я расскажу тебе вечером, если хочешь, когда вернёмся домой, поедим стряпни твоей бабушки и побежим купаться к морю. Но сейчас помолчи - мы скоро поедем, а по дороге я люблю рассматривать природу, какой не встречала ни на Дальнем Востоке - про него я тебе уже много говорила - ни в Украине.
- Хорошо, я помолчу, если надоел своей глупой болтовнёй. И тётя Вика мне вчера, по телефону приказала не терзать тебя ненужными вопросами, а то ты больше не приедешь в Ялту.
- Приеду же, с сыном, но через много лет.
- Ха, к тому времени я вырасту, у меня может свой сын будет. Да и переедем мы с бабушкой - нам квартиру обещают дать через пяток, а может и десяток лет. В Ялте всё больше санатории строятся, а не жилые дома. Да и я могу уехать отсюда - поступать в какой-никакой техникум или училище, если ума хватит.
- Постарайся, чтобы хватило. Сейчас в некоторые рабочие училища вообще берут без экзаменов. Главное потом выдержать, учиться хорошо и не сбежать.
- Мне бы в Мореходку, но туда по десятку ребят на одно место, и выбирают сначала медицинская комиссия, а потом выбраковывают на экзаменах - там, говорят, масло жмут из ребят.
Калерия огорчилась - и там взятки берут.
- Да, конкурс там большой - тебе, Егорка, не выдержать, если учишься средне.
- Как ты сказала - конкурс? Да, конкурс, но родительских кошельков, а не умов. Но я боюсь, что и по здоровью не выдержу - сама видишь, какой я толстый. Бабушка говорит, что в армию меня не возьмут, а в Мореходку лучше всего поступать после службы - без очереди.
- Ты хочешь сказать, вне конкурса? Это пожалуй, но за четыре года службы на флоте, ты многое позабудешь, что проходили в стенах школы - тебе тяжело будет сдать экзамены даже на тройки.
- Ха! Ты отстаёшь от жизни, девочка, как тебя называет тётя Вика. С этого года будут в простые войска набирать на два года службы, а в Морфлот на три. А когда я пойду служить, то, может, и вовсе два года службы будет на море. Но посмотрим, это если я похудею.
- Желаю тебе похудеть, желаю тебе идти в Морфлот служить. Желаю тебе поступить в Мореходку, как ты говоришь, чтоб осуществились все твои мечты, - погладила по непокорным вихрам девушка мальчишку.
- Спасибо. Тётя Викочка мне намекнула, что твои пожелания, будто, всегда сбываются, так что они дорогого стоят.
- Да? - Реля невесело улыбнулась. - Действительно, всё сбывается, если я кому пожелаю. Но не в отношении меня. Сама я, как видно, себе не в чём помочь не могу. Хотела бы учиться в институте, на худой конец в техникуме или училище, но поехала на стройку.
- Жалко конечно. «Такая умная девушка и среди грубых мужчин», - так сказала моя бабушка. Но кому ты, Реля, вот так одним лишь желанием, помогла поступить в институт или училище?
- Ну, не одним желанием, а подтянула в десятом классе двух средних учеников, которые с двойки на тройку едва переваливались. Так они стали хорошистами, и один поступил в военное училище, а подруга моя в техникум, правда она и без меня туда бы поступила, за счёт авторитета отца - он у неё директор школы.
- Ой, дирёши, они с другими дирёшами завсегда договорятся.
- Это верно. Но давай, пожалуйста, помолчим. Вон наш автобус и, как я уже сказала, хочу пообщаться, хотя бы через его окна с красотами полуострова.
- Хорошо. Я побегу и займу нам первые места. Меня дядька Ромашка раньше пустит, - Егорка побежал, обогнав многих ленивцев, и водитель - молодой, но лысоватый - открыл мгновенно дверь: самые хорошие места для обзора были обеспечены.
Реля не успела сделать мальчишке замечание за «Ромашку», но подивилась, как точно назван водитель автобуса. Это был мужчина-альбинос - брови, ресницы, маленькие усики, волосы на голове - всё белое. И маленькая лысина, точно на макушке, делала блестящую, чуть загорелую, середину названного цветка. А от неё расходились пряди кудрявых белых волос, которые водитель не желал зачёсывать назад - они у него и спадали на лоб, на уши, даже сзади, как лепестки ромашки. Женщины-экскурсантки шутили, когда они ехали в Ботаническое чудо, что на этом цветке, на голове шофера можно гадать - любит-не-любит. На что усмешливый водитель, услышав их реплики, согласился:
- Так жёнка и гадает каждый раз, когда домой возвращаюсь. И если получается, что я её люблю, то кормит славно, а ежели у неё плохо выходит и не кормит, и в постелях разных спим. Прости, Егорка - тебе ещё рано слышать об этом.
Калерия вспомнила утренний разговор, усаживаясь на удобное место благодарная Егору: - «Спасибо, опять постарался будущий морячок, но если сильно захочет, то и курсант морского училища - пусть хоть боцманом, но на море. До капитана ему, наверное, не дорасти - интеллект у малого недоразвит, но кто будет этим заниматься? Дядя Артём далеко, бабушка Вика тоже, а родной отец почти не замечает сына. Лишь «подскочил» как Егорушка пришёл, потому что увидел, что сын не один. Но тут же его жена из автобуса глазами-буравчиками просверлила и «батя», как чужой человек стал относиться к отпрыску - Егоркина судьба ему безразлична, как и моей матери, в своё время. А сейчас моя Тьма Петровна хочет наладить контакт со мной - это она доказала более двадцати дней назад, встретив меня в Херсоне. Вот! За двадцать пять дней я успела посмотреть немного Херсон, когда мы с мамой там бродили. Потом и Каховку исколесили всю вдоль и поперёк с Атаманшами, купались, наслаждаясь чистой днепровской водицей. А затем ходила по Одессе, где бегом, а больше не спеша, влюблялась в неё ранними, трепещущими рассветами, довольно сумбурными днями, тихими, успокаивающими вечерами, когда корабли стоят на рейдах. Ещё пробежалась по полюбившемуся с весны Герою-Севастополю, который поразил меня и летом - этот город притягивает своей историей, людьми, которые подставляли свои груди и жизни, защищая отечество.
И вот Ялта, откуда можно ездить почти по всему прекрасному полуострову. Ну, если и не по всему, то самые расчудесные места западной части Крыма я обозрела. Но меня безумно тянет на Восток: Керчь, Новороссийск, Феодосия, Таганрог, Краснодар, Ростов. Ого, куда меня затянуло! Керчь да Феодосия, пожалуй, ещё в Крыму находятся, если Дикая, как обзывает меня мама, ещё не забыла географию. А Новороссийск, Таганрог, Ростов и Краснодар - Россия. Этого Никита Сергеевич не посмел подарить Украине. А чего я мучаюсь? Всё это ещё в едином государстве. Можно ездить еще без разрешения взяточников-чиновников, про которых мне Артём рассказывал - захотят, пустят советского человека за границу. Бес им в ребро вступит, не выпустят - особенно издеваются над писателями и актёрами, даже лауреатами международных премий, не пускают талантливых людей получить заслуженное - боятся, как бы те не остались совсем за границей жить – мол, пусть остаются на своей родине. Хотя, как кажется мне, людей нельзя насиловать - где ему хорошо, там и родина. Ведь Землю можно везде украшать - в Америке ли, в Африке или в Новой Зеландии. Но, если память меня не подводит, наша страна когда-то распадётся на много маленьких государств. И станем жить в жутком отрыве друг от друга - тогда ты, Релька, так не разъездишься, как сейчас. Боже мой! Боже! Успею я хоть сына повозить?»
Калерия расстроилась, вспоминая, о чём ей говорили ещё в детстве Вера Игнатьевна и, кажется, Павел. Им она верила. К тому же, не выдумали они, но вспомнили пророчества не русского человека Настердамуса или Ностердамуса - не важно сейчас - главное что он говорил о развале Союза! Такой большой державы жившей уже вместе с 22-го года, значит тридцать семь лет? А должны жить ещё сколько? Калерия усиленно вспоминала и с облечением вычислила, что не сегодня, и даже не завтра развалится Союз, а ещё через столько же лет, сколько прожили. Да за это время она успеет многое показать своему потомку - были бы деньги на поездки. Те деньги ей придётся заработать самой, или сыну, когда подрастёт - потому что - Реля чувствовала это - никто ей больше денег на поездки не даст, как это сделали бескорыстно Артём и его тётушка. И это справедливо. Самой надо зарабатывать деньги, но где бы выучиться так, чтобы получать такую зарплату, чтобы хватало не на бедную жизнь и на поездки с подрастающим сыном?
Реля задумалась. Кто получает много из её знакомых, но чтобы не гнули шею перед разными чиновниками? Мать прилично зарабатывает, но она - коммунистка и Партия не даёт её в обиду, всегда поддерживает. Юлия Петровна всегда может ехать, жаловаться в Райком Партии и в Обком, и пока живы её поклонники, мать всегда на высоте. Калерии такой образ жизни вообще не подходил. Она никогда не вступит в ряды этих бездельников, которые живут трудами иных людей. Зато под защитой своей бандитской Партии, которая всегда готова унижать тех, на чьей шее богатеет. Унижать, а тех, кто борется против них, уничтожают – морально и физически.
Другое дело благородная Виктория, но она получает мало, работая в экскурсионном агентстве, и если бы ей не помогал моряк, то и она бы не смогла помогать ни Реле, ни своим родственникам.
О врачах рассказывала ей Виктория, имея друга-терапевта. Те все нищие, даже хирурги, которым доплачивают больные за хорошее лечение.
Наверное, и другим врачам доплачивают - Калерия это, лёжа в больнице, хорошо поняла. Медсёстрам тоже, за добросовестный уход, дают подарки. Но разве это дело, хорошо ухаживая за больными, надеяться на какое-то подношение и думать, что хорошо бы дали денег, которыми медсестра или врач распорядятся так, как им хочется? Что медики, помогая людям, должны брать доплату, потому, что тех денег, которые даёт им государство не хватает им не только на поездки, но и на жизнь. Это печально, потому что Реле хотелось бы выучиться на врача – если уж не может на журналиста - или на медсестру, в крайнем случае. Она хорошо помогала бы больным, но если при этом не хватало бы на жизнь ей и сыну - эта работа из желанной, превратилась бы в рутинную, быстро бы надоела. Если ты получаешь мало, работа не может быть любимой - этому Релю уже научила стройка. Если не хватает на питание, и кое-какую - не Бог весть - одежду, и отдых от работы – вот такой, какой подарили ей Артём и Виктория - то всякую работу возненавидишь.
Г л а в а 19.
Такие мысли мучили Калерию, когда она, распрощавшись с Егоркой и его бабушкой - которые просили её остаться ещё немного - ехала по пути в Евпаторию. Как ни хорошо ей было в Ялте у новых друзей, но в другом, может быть не таком красивом городе, её ждали прежние товарищи по несчастью. С семьёй Евгении Юрьевны её связывали и радости и горе и надежды, что всё в их жизнях, со временем выправится.
Ещё знала Реля, что в домик, стоящий далеко от моря, невозможно приезжать с кислыми мыслями и грустным лицом. Туда она везла небольшие подарки, которые обрадуют Маришу. Да соломенную шляпу хозяюшке дома, чтоб работала она на огороде не под знойными лучами солнца. И кепку её мужу, которая прятала бы его голову от неожиданных дождей, которые, как говорят умные люди, могут быть кислотными.
Три дня пожила Реля в домике, где её весьма любили, радовались не только её подаркам, а, прежде всего приезду. Она почти не спускала Маришку с рук, ездила с девчушкой на море, купались вместе в ласковой, осенней воде. Кажется, уже начался «бархатный сезон» - когда солнце нежное, не обжигает, но вода ещё теплая, и всё исходит истомой перед предстоящими похолоданиями, которые вроде бы и не далеко, но и не близко. По крайней мере, здесь их не желают.
Провожали Релю из Евпатории, как и из Ялты, со слезами, что её радовало - есть люди, к которым она сможет поехать в любое время, и всегда ей будут рады. Евгения Юрьевна наложила девушке в пятикилограммовую корзинку яблок, груш, великолепных слив, ещё и виноградом, вымытым ею собственноручно, снабдила:
- В дороге покушаешь его, если пить захочется. Прекрасно утоляет жажду. Вот, тебя, наверное, так мать в дорогу не снаряжала?
- Конечно. Вы же знаете, какие у нас с мамой отношения. Но я решила, что налажу с ней связь, и это у меня получится, если не вмешается старшая сестра, которую я, хотя она и больная, не выношу.
- Если она болеет, тебе придётся, Релюшка, простить Вере все её издевательства над тобой - не то она не выздоровеет до конца, - говорила хозяйка, провожая гостью на поезд.
- Она не выздоровеет до конца, если не прекратит свои фокусы с людьми и не только со мной, но и с парнями, мужиками. Тогда лишь у Веры всё пройдёт благополучно. Но красотка того не понимает, а когда поймёт - будет поздно, болезнь её сильно прихватит.
- Так бы и сказала ей об этом!
- Вы полагаете, это просто - сказать избалованной девице «не балуй» и она это прекратит? Не таков характер у Веры.
- Тогда не связывайся с ней! И выкинь старшую сестру из своих мыслей.
- Я стараюсь. Посмотрим, что из этого выйдет. Ну, до свидания. Я вижу приближающийся поезд, а стоянка здесь короткая. Поцелуемся?
- Конечно, радость ты наша. Вот за себя, за Маришку, за деда!
- Спасибо. Меня так давно не целовали. Привет вашим. И пишите, - говорила Реля, всходя на подножку.
Какой-то маленький мужчина уже поставил в тамбур её чемодан и корзину. Сумочка висела у Рели на плече.
- И ты пиши, дорогая. Я думаю, тебе теперь надо писать много – в Одессу, в Ялту, - обросла ты друзьями - но не забывай и нас.
- Конечно, - Реля помахала рукой, электричка тронулась.
Тот же маленький мужичок помог ей войти в вагон. Она бы носила вещи порознь - а он убедил её, что могут украсть, пока она будет искать место, где бы присесть. А так он нашёл ей место и усадил, но сам остался стоять, потом и вовсе ушёл в тамбур, наверное, курить.
Женщина, сидевшая напротив Калерии, спросила, кивнув в сторону тамбура: - Родственник ваш?
- Нет. Совершенно случайный человек. Помог вещи занести.
- Ишь ты, поди ж ты! Мне вон с моими мешками никто, никогда, не помогает. А деньги он у вас, пока помогал, не стыбрил?
- Да у меня почти и денег нет. - Реля заглянула в свой кошелёк. - Осталась десятка на такси, если подруга не встретит. Потому что я с такой поклажей не смогу доехать на трамвае.
- Откуда же, с такой поклажей, возвращаетесь? От родственников?
- Нет, всё чужие люди меня опекают, но они лучше родных. Родные от меня ждут подарков, хотя я не очень много зарабатываю. А знакомые, удивляют меня часто. Подруга попалась такая, другой не найти на свете такой доброй - всегда выручает меня в тяжёлые минуты.
- Да и ты, я вижу, везёшь ей фруктов?
- Не только. Я ей и другие подарки везу, которые её больше обрадуют - это привет ей из Одессы.
- Так ты в Одессе бывала?
- Да, провела там чуть больше недели.
- На рынок, Привоз, по-ихнему - ходила? Или на ярмарку вещевую?
- Эти ярмарки, как не странно, называются «толкучками» от слова толкаться. Но меня Бог миловал, я Одессу разглядывала, а не толкала людей на ярмарке. Мне там, собственно, делать было нечего без денег. Хотя вру, деньги были, но мне хотелось их потратить на путешествия.
- Да как же ты, почти без грошиков, города рассматриваешь?
- Бог помогает или внушает людям не бедным, кто мне их подкидывает. Не верите? Но, честное слово, я так посмотрела Одессу, правда малую её часть - остальное оставила на дальнейшие приезды.
- А если тебе не придётся больше с Одессой свидеться?
- Это было бы ужасно! Но я надеюсь, что лет через десять, или через пятнадцать-двадцать лет всё же увижу её, уже более обновлённой, а то она едва-едва восстанавливается от военных ран. Так и в Севастополе - там ещё трудиться надо много над руинами.
- Ты и Севастополь успела посмотреть?
- Да, весной с экскурсией ездила, а сейчас пробежалась самостоятельно. Летом он прекрасен, всё скрывает зелень и то, что он расположен на горушках, чуть выше моря, просто потрясает. И обилие розовых газонов на приморских улицах - цветы самых разных оттенков.
- Да ты просто поэт. Что ещё видела в Крыму? Ты прости тётку за расспросы. Но я ездила недавно в Москву и жила там не неделю, а несколько месяцев - замуж меня туда звал один земляк. И ходили мы по столице много, но не приглянулась она мне, затосковала я, и уехала, несмотря на то, что и жених был хороший - не пьёт, не курит, трудяга, но в постели, признаюсь тебе, - женщина наклонилась к Калерии, - ноль, можно сказать. Забеременеть от него запросто, это я испытала, пришлось потом от ребёнка избавляться - но...
- Простите меня, но я не желаю больше вас слушать, - прервала гневно Реля соседку: её просто затрясло, когда она услышала о прерванной беременности: - «Гадина какая эта толстуха! Ещё хвастается!»
- Господи! Как это я не узнала в тебе девочку ещё? Подумала, раз девка на чужие деньги по городам прогуливается, то прошла огонь и медные трубы. Думала, что воровка ты, как и я, прости меня Господи...
- Ах, так вы такая? Ну, отлегло от сердца. И не жили вы в Москве несколько месяцев - таких там не держат. А если вас какой-нибудь - назовём его недоразвитым - вызывал к себе, то не водил по столице, а увидев какая цаца к нему пожаловала - или родные его надоумили - то и выдворили через неделю-вторую. И никакой беременности вы, за это время, не могли почувствовать, но при ваших габаритах мужик, особенно если он маленький, до вас не добрался - вот в это я верю.
- О! Да ты не такая уж и наивная? - опять склонилась к Релиному уху толстуха. - Но не разоблачай меня. Я, действительно, приврала, а тебе скажу, поскольку ты мне понравилась. Не шарахайся, я не колдунья, я, может, так же вижу людей насквозь, как ты…
- Если мы с вами одинаково видим, то зачем открывать друг дружке то, что и без помощи знаем? Вы хотите сказать, что сейчас у меня ненадолго был хороший период жизни - я поездила по потрясающим местам, много видела, но как говорит пословица - не всё коту масленица - это вы хотели сказать?
- Да, девочка. Кто-то очень чистый тебя опекал, и берёг, должна сказать, твою девственность. Для чего только? Не пойму!
- Значит, это не в ваших силах? - улыбнулась Реля. - Но не стану вас мучить - это я сама берегу девственность для единственного, возможно, сына, чтобы его родить в чистоте. А вы, хоть и с колдовской властью женщина, уже не в состоянии родить ребёнка, так что более не обманывайте доверчивых людей насчёт ваших мнимых беременностей.
- Значит, ты раз и навсегда отказала мне в детях?
- Да! Потому, что вы их очень легко разбрасывали. Это не шутки! Каждое, не рождённое дитя, или душа его, ещё долго носится по свету, ища хорошую женщину, которая от него не избавится.
- Ты именно такого хочешь произвести на свет? - удивилась толстуха. - Уж не мой ли дитёнок в тебя просится?
- Нет! Я знаю, после какой женщины я его рожу, так что не льстите себе. А ваших детей всех, быть может, уже подобрали, потому ваша возможность сошла на ноль. Можете спокойно гулять. Можете ездить по городам, не замечая их красот и особенностей - это ушло от вас, вместе с возможностью рожать.
- Да-а! Ты, маленькая цыганочка, сразила большую колдунью. Я почувствовала в твоих словах прочность, хотя она меня и огорчает. Желаю тебе, хотя ты не хочешь это слышать, всего, что сама пожелаешь. Ну, к счастью, наш поезд подходит к вокзалу, мы больше не увидимся.
- Да, желательно не сталкиваться нам более, - говорила Калерия, с удовольствием махая Жене, которая получила её телеграмму, и приехала встречать подругу.
Евгения ворвалась в электричку, как вихрь - благо это была конечная станция, и люди не спешили выходить, как на проходных:
- Релечка, путешественница моя! Как же долго мы не виделись! Ты объехала почти весь Юг и всего за один месяц. Но как это у тебя получилось, ты же ехала домой и вдруг - раз! и в Одессе. Два и в Крыму - мне же только маленькие открытки присылала.
- В надежде, - вставила своё Калерия, - что на словах я Женечке намного больше расскажу.
Она улыбнулась легко, почувствовав в подруге защиту от тёмной, неприятной женщины, которая всё ещё находилась рядом и не замедлила откликнуться на Релину реплику:
- Да, девушка, вам повезло с подругой. Она поездила, как ты заметила, по Югу, и может тебе рассказать такое, чего ты не в одной заумной книге не вычитаешь.
- О, знаю-знаю, - улыбалась толстухе Женя. - Моя Реля - добрая Волшебница с большой буквы. Она посмотрит на человека и, если он порядочный, делает его более порядочным. А гадов она уничтожает, но сама при этом страдает больше, чем эти сволочи.
- Последними словами ты меня несколько утешила, - скривила губы в улыбке женщина и, взяв свои «мешки-сумки», направилась к выходу.
- Ты с ней не поладила? - удивилась Женя, беря Релин чемодан. - О, какой он у тебя тяжёлый - уезжала ты с лёгеньким.
- Так в Одессе женщина, у которой я жила, набила его прекрасными вещами - для тебя и для меня - видишь, кое-какие подарки я и тебе привезла. Кроме того, отослала посылку домой для Атаманш.
- Это тётя твоего моряка расстаралась? Это тоже твоя корзина?
- Да, эту мне снарядили в Евпатории, сама знаешь кто. Но откуда ты про моряка знаешь? Я тебе не писала о нём.
- Ага! - рассмеялась Евгения. - Не всё же тебе угадывать. Вот и я немного волшебницей стала. Ну, не хмурься. Прочла письмо от твоих Атаманш, где они требуют обстоятельно написать, как тебя встретили в Одессе. Из их сумбурных писем я поняла, - прости, что прочитала, - что сестрёнки твои хотят направить к тёте Вике, как они называют твою новую знакомую, вашу Верку, которая хочет познакомиться с тётушкой, - говорила Женя, идя к выходу.
- Но Вика Герусе нашей по крови вовсе никакая не тётя, и видеть её не стремится. Так что зря «девушка» к ней рвётся, хотя они в одном прекрасном городе проживают, но люди они очень разные не подойдут характерами, это я точно знаю. Да и Артём, кажется, Вере всё это объяснил, так что не понимаю, почему студентка хочет познакомиться с тётей, которая её знать не желает - сама мне сказала.
- Наверное, полюбила она тебя и, прочувствовав твою угнетённость от двух ведьм, не желает их знать? На такси поедем или трамваем?
- Я отложила десятку на такси - хотя думаю, что и не хватило бы. Но раз ты меня встретила, давай сэкономим деньги - они нам пригодятся на мороженое или что-то другое.
- Правильно, - говорила Женя, направляясь к остановке трамвая, - мы их потом прогулевоним. Поднажмём, вон трамвайчик бежит.
Они поторопились и успели заскочить в трамвай, даже сесть удалось.
- Выкладывай, - потребовала Женя, когда пристроила чемодан сзади их сидений и забирая у Рели корзину с фруктами; - угадала я с тётей твоей Викой, отчего она не желает знать Веру, а также и вашу мать? Виктория полюбила тебя как дочь и не желает видеть твоих кровопийц?
- Ты точно всё просекла, но сейчас дай мне посмотреть на Симферополь хотя бы через окно трамвая. Соскучилась я по нему.
- Ой, а я никогда по нему не скучаю - ну, разве, в первый годочек жизни в нём, а теперь привыкла.
- Ты забыла, что я тоже первый раз покидала Симферополь надолго? Однако, как и сегодня, каждое возвращение будет для меня событием.
- Конечно, если ты столько городов объездила, то и в Симферополь с радостью возвращаешься. Тем более что сейчас даже по пути транспорта стали строить новые дома.
- Не вижу новых, но меня и старые радуют - какие они загадочные эти прошлого или даже позапрошлого века строения. Но где новые?
- Завтра выходной и я тебя повезу на одном автобусе и покажу не одно, а два новых строения, подведённых под крышу, пока ты гуляла.
- Отлично. Я порадуюсь новым домам. Может мне там, когда и квартирку дадут? Особенно если я рожу золотоволосого ребёнка.
- Дурочка ты из переулочка! Фигушки тебе там дадут хотя бы комнату. Да ты и не останешься жить в Симферополе. Твой брат и тётушка найдут тебе в Одессе жениха, и Релечка поедет к морю жить-поживать.
- Ошибаешься, Женечка. У меня нет брата в Одессе - это Веры кузен, а не мой. Правда он мне делал предложение, но жениха твоя дурочка из переулочка отшила, хотя и обливалась кровавыми слезами. Кстати, как там поживает Анатолий из Краснодарской области? Не забрали парня в армию, пока я разъезжала? Признаться, я была бы рада, хотя это и попахивает эгоизмом, но он меня измучил, ещё на вокзале, поцелуями при честном народе - и Артём, капитан мой дорогой, это заметил.
- Ну, ты даёшь, Релюха, если Толя узнает о моряке, он тебя убьёт. Правда, он позволил себе встречаться без тебя с одной девахой - всем давахой, но объяснил твой Жене, что это так себе - шуточки – а вернёшься ты и он, как ни в чём не бывало, будет обхаживать тебя.
- Вот нахал! - возмутилась Реля. - И он думает, что после драной кошки я с ним стану целоваться? Не только это, но и о встречах этот тип позабудет. Ты меня обрадовала, Женя. Я нахала толкну, посильнее, чем Жорку, который из тюрьмы пишет своим родным, что вернётся и женится на мне, убийца этакий. Мне только наглецов не хватало. Ненавижу! А Толя этот, хоть и представляется тихим и скромным, видишь, какие фокусы может откалывать. Пожалуй, что он наглее убийцы будет. Теперь у твоей Рели уже есть с кем сравнивать.
- Да, умница моя, тебе с этим парнем достанется. Все рыжие да красные - хлопцы опасные. Тебе пришлось в этом лично убедиться.
- Не говори, подруга. А как бы хотелось по-хорошему с ним разойтись. Я хотела провести его, по-человечески, в армию, чтобы не срывать парню нервную систему, которая у него довольно слабая - не понимаю, как в военкомате этого не замечают? Ведь он, в армии, психовать начнёт и многим нервы испортит, я это каким-то шестым чувством угадываю.
- Ты прямо как врач говоришь. Дай Бог, чтобы ты по-хорошему разошлась с этим парнем. Он как ненормальный стал, когда ты уехала. Я думаю, что потому и деваху эту подцепил, ещё и хвастался этим.
- Ты знаешь, я теперь его жалеть тоже не стану, раз он решил на моих нервах поиграть. Зря ты это мне открыла, до того как я рассказала тебе об Одессе и прочих моих путешествиях. Почти всё отравлено этим твоим откровением, не знаю, как я тебе буду рассказывать о прекрасном.
- Но я хотела, чтобы ты не вляпалась в неприятную историю ничего не ведая о твоём Толяне, - оправдывалась Евгения.
- Спасибо, что сказала. Я теперь, естественно, поберегусь. Но и тебе придётся подождать, пока я отойду от разрыва с ним. Я чувствую, что это будет нелегко - он мне не раз устроит скандал, а я их ненавижу с тех пор, как была невольным свидетелем ругани мамы с папой.
- Но он же тебе не муж, чтобы скандалить, тем более, сам провинился перед тобой. Николай - его кузен, как ты называешь двоюродных братьев - намекнул, что если Реля не захочет даже разговаривать с негодяем - так и сказал - он сам привяжет Тольку на цепь и не пустит его к тебе.
- Он так сказал? - Удивилась Калерия.
- Да. Он же тебя любит, Реля, ещё с тех пор, как познакомил вас с Анатолием, «скрепя сердце», как он мне признался. И потому не позволит ревнивцу тебя обижать.
- Вот спасибо, Женя. Ты меня огорчила, но и обрадовала. Николай пусть поговорит с братом, что я не желаю его видеть, тем более разговаривать. В конце концов, почему я должна с ним объясняться? Хватит мне ссор с ним и на вокзале месяц назад. А теперь я вернулась обогащённая чудными впечатлениями, так почему я должна перекрыть всё это объяснениями с таким парнем?
- Правильно, Реля, я рада, что ты так решила. Думаю, не ругаясь, при встрече с Толей, ты скорее отошьёшь его, услышав сплетню от меня. Ну, правильно или нет, что я тебе рассказала?
- Как я тебе благодарна! Всё то я предчувствовала, и это немного отравляло мне самые прекрасные встречи - что вот приеду, думала, и придётся разговаривать с глупым ревнивцем, слушать его шипение, объяснять, почему вместо того, чтобы гостить дома, мне пришлось знакомиться с Одессой и проехать малую, но красивейшую часть Крыма. Да ещё я не писала ему писем, потому что не знала, как всё то пояснить, чтоб бешенный не лез на стенку. Но он и без писем полез, потому теперь, мне проще с ним не разговаривать. Пусть Коля меня заслонит.
- Я рада, что ты согласилась, а печаль твоя пройдёт, тем более, что ты не очень-то его и любила. А встречаться без любви нельзя!
- Ты же знаешь, не я на этом настаивала.
Г л а в а 20.
И всё обошлось - Реле не пришлось объясняться с надоедливым её бывшим поклонником. Он, правда, перестал встречаться с той податливой девушкой и до самого призыва отталкивал её от себя. Евгения, по просьбе Калерии, узнавала, не оставляет ли Толя её беременной. Но, как оказалось, девушка не может иметь детей - она сразу призналась в этом парню, чтобы у него не было сомнений, что таким образом она желает его на себе женить. Возможно, потому Толя пользовался ослабевшей «давалкой», что не хотел жениться, а признание девицы открывало ему то, чего он так жаждал. Настораживало лишь, что он прекратил заниматься любимым делом, как только узнал, что Реля вернулась. Но, не приставал к ней - видно хорошо поговорил с ним его блондинистый брат, потому Толя лишь смотрел жалобно издалека, если загоревшая до черноты Калерия выходила на танцы, которые, как и в прошлом году, до холодов были на подворье девичьего общежития. Заметив это, девушка перестала бывать там, где мог находиться Анатолий. Тем более что её вновь притянула к себе библиотека. Она хотела больше почитать старинных книг, где описывалась Одесса, Севастополь, побродить с Пушкиным по югу, побывать даже в Карпатах, в Молдавии. Прочтя нечто, потрясшее её днём, ночью летала туда во снах - не всегда - иногда ей мешала больная нога.
Подарок Жене - потрясающий купальный костюм, который Реля хотела в Одессе купить на ярмарке - куда надо было ехать - ей тоже дала Виктория. Опять же новый, что заставило Релю думать - уж не торгует ли ими тётушка Артёма? Модной и не старой ещё красивой женщине, без детей, надо чем-то жить, пока моряк плавает в солёных водах, а зарплата у модницы была маленькая - ещё меньше, чем у Рели, зато Вика не работала так тяжело, и имела много свободного времени. Так почему бы ей, не торговать теми вещами, которые Артём привозил из-за «бугра», как он как-то сказал своей «случайной попутчице, которая надолго, если не на всю жизнь, вошла в его сердце». Однако моряк быстро и щедро утешится следующей же девушкой, в которую влюбится - это Реля знала твёрдо. А вот ей трудно было даже вернуться к простому парню, который грозился её, забеременевшую от него, отвести в станицу Краснодара. Реля со страхом вспоминала иногда в своих походах по Одессе или Севастополю или в Воронцовском дворце об этом неумном рыжике, который думал загнать её беременной, или с ребёнком уже в неведомую станицу, под надзор свекрови - быть может, такой же бездумной и жестокой, как он. Толя не думал, как жестоко требовать от девственницы, только вырвавшейся из-под гнёта своей родительницы, тут же забеременеть от нелюбимого, вернуться к домашней работе в селе - а какая это тяжесть, Калерия отлично помнит. Даже стройка, относительно сельского труда, казалась ей раем, хотя Реля и покалечила ногу на ней. Но кто-то: - «Уж не Павел ли?»- управлял всеми поступками Калерии и заставлял гнать от себя парней, смевших покуситься на её свободу раньше времени. Калерия, конечно, прежде, чем родить своего беловолосого - но не от Анатолия! - должна была увидеть другие города, кроме Симферополя, Херсона, Одессы и Севастополя, которые девушка узнала прилично. Но просто знать визуально города, ещё немного «покопаться» в книгах и забрести в их прошлое, это одно. Совсем другое, походить с экскурсоводами, которые изучали про то, что они показывают людям и знают, разумеется, многое. Правда, попадались среди экскурсоводов троечники, но эти люди как раз и относились к тому контингенту, который поступал в институты, потом учился дальше, по блату. Но всю жизнь по блату не проживёшь - как Релина родительница, как Вера - наступит такое время, когда с этих лодырей станут спрашивать чему они научились в высших заведениях? И придётся им уходить с приятных мест, уступать более талантливым. И в первую очередь это коснётся тех людей, которые на виду - тех же экскурсоводов. Калерия лишь поправляла их, если замечала неточности - да и то не всегда. Но попадётся более учёный человек и более нетерпим к заурядности, тогда, точно посыплются жалобы и бездарным либо придётся сильно потеть, работая над своим образованием, либо уходить с этой неплохой работы. И пусть не оправдываются, что им мало платят. За иные экскурсии, которые довелось услышать Реле не только платить, а вычитать из зарплаты надо. - «А эти «Дамы из Амстердама», - как едко, в гневе, назвал их один неизвестный пока Реле поэт, забредший в Воронцовский дворец, умеют лишь глазами хлопать да выпивать с мужчинами-экскурсантами. Которые их приглашают на обед или на ужин, где они, разумеется, пьянствуют, в ущерб воспитанию своих детей, и потом забывают то, чему их учили в институтах или на курсах «экскурсоводов».
Реле понравилось это высказывание - она и сама заметила непонятную «связь» некоторых дам с прибывшими богатыми экскурсантами. Те их встречали цветочками, и недомолвками, на нечто более интимное, что должно произойти между ними. Где уж потом даме вести прилично экскурсию? Когда думать об оставленных дома детях? Которых, судя по виду некоторых, было у них много - и всё, наверное, от различных мужчин – при таком образе жизни. Им предстоял обед-разминка, а после ужин в каком-нибудь богатом ресторане. Где неважные рассказчицы, на работе, но в кафе, ресторанах у них, вдруг развязывались языки. И они болтали, кокетничали, небрежно поигрывая множественными перстнями - как это видели Реля с Егоркой, обедая, в «Ласточкином гнезде», на свои денеги, разумеется. Они-то на свои, а эти не умеющие говорить на экскурсиях «Дамы их Амстердама»? Развлекались на деньги богатеньких «Буратино».
Таких «мадамок» Реля ненавидела, они напоминали ей Веру, но, к своему удивлению, она не шпиговала гулён ядовитыми вопросами, по поводу экскурсий. Зачем? Если у легкомысленных головы трещат от похмелья и есть желающие «поправить» их здоровье в следующем ресторане. Да и что может гуляка ответить на дурную голову? Сплошную чепуху слышала Калерия в ответ, хоть уши затыкай.
Потому не в самих дворцах, не в автобусах, когда ехали туда да возвращались обратно, она почти не задавала вопросов. Если Релин нюх и разум не выводил её на знающую, и влюблённую в своё дело женщину, но чаще это были мужчины - в основном старые, у кого можно было спрашивать. Никто из приезжих не приглашал их выпить, тем более в ресторан. Но старики вели экскурсии прекрасно, жаль, что было их мало. По этой причине Реле приходилось обсуждать всё с Егоркой, объясняя происшедшее в прошедших веках, так как она понимала. Такое случилось после экскурсии Егоркиной мачехи, которая, кажется, не принимала приглашения в рестораны не оттого, что её постоянно «стерёг» супруг, а просто не находилось желающих с ней выпить и поговорить. Женщина, хоть и ходила, через день, в парикмахерскую, отталкивала именно внешним видом. Было в её облике что-то такое неприятное, что у мужчин, даже самых страшных и неприхотливых не возникало желания с ней общаться. Отец Егорки нашёл путь к её сердцу, потому что был ей как родной брат: супруги не вызывали никаких эмоций, кроме недоразумения: зачем живут на свете?
Но, как подумала позже Реля, зря она придиралась к отцу её милейшего «гида», которому ей самой приходилось многое рассказывать о Ялте и её окрестностях. Но мог бы это же сделать и отец ребёнка, да и мачеха, которая в упор не видела пасынка.- «Но может и лучше - думала, удивляясь таким выводам Реля, - что мальчик живёт с бабушкой, оттого его немного опекают Артём с Викторией, чего они не делали бы возможно, живи мальчишка с двумя душевными сухарями, состарившимися преждевременно от своей собственной жёлчи, которая переполняет их». Это Калерия заметила ещё по первому знакомству, по их отношению к сыну. Позже они с Егоркой старались не садиться больше в автобус его отца, выбирали экскурсии, где мальчишку знали по его родителям и даже, как показалось Калерии, сочувствовали ему. Спрашивали, как он отдыхает, и радовались, что хоть в конце каникул ему так повезло с залётной гостьей, с которой он ездит по Крыму, по красивым местам, куда его родители ещё не удосужились сынка свозить. Реле всё это слышать было радостно и грустно. Радостно от сознания, что хоть она восполняет пробел в мышлении мальчика и грустно, что родители его, работа которых того требует, не подумали, до её приезда, познакомить сынка с теми хотя бы местами, куда сами ездят почти каждый день. Будь она мачехой Егорки, он бы у неё давно и Одессу увидел, Керчь, Таганрог, Феодосию, Новороссийск - ведь всё это буквально рядом. И не дорогие серьги надо было покупать отцу Егорки своей суховатой жене, которые женщину вовсе не украшали, а возить мальчика по стране, ведь он мечтает быть моряком. И когда станет призывного возраста уйдёт в море, как Артём, и редко будет видеть землю, а если ещё, не дай Бог, станет заглядывать в стаканчик, то даже в таком возрасте, как Реля, не захочет ездить по любимому им пока полуострову.
Реля уже видела «подростков» от пятнадцати до двадцати пяти, или даже до тридцати лет, которые, живя на курортном берегу, не хотели учиться, чтобы не забивать «дрянью», как они говорили свои дурные головы. Не желали жениться, дабы не обременять себя детьми, но дети, по всей вероятности внебрачные, в их разговорах всплывали. Не работали, но играли на берегу днями и ночами в карты, чтобы «обчистить толстосумов», по их же словам. Обыграть в карты тех, кто годами тяжело работал на Севере и приехал отдохнуть. Ограбить, забрать деньги, чтоб самим позабавиться день или два, и опять идти, грабить - тем и жили, покупая женщин, вино.
Калерии жаль бывало несчастных, обворованных, и если встречала таких давала от скудных своих деньжат, чтобы человек хотя бы вернулся домой, но мало давала - рублей десять-пятнадцать - обычно находились ещё добрее - подкидывали больше:- «Езжай к семье». Но, как узнала Реля позже, не всех, кто просили, обокрали - у местных пьяниц это был тоже «добрый» способ заработать на бутылку. Однако алкашей Реля узнавала ещё издали, и обходила «убогих» стороной. В такие дни больше уделяла внимания Егорке, будто колдуя, чтобы мальчик не стал ни картёжником, ни пьяницей - она от души этого желала.
Но чаще Егорка был доволен тем, что увидел, услышал, и не задавал ей вопросов; в этом мальчик напоминал сухаря-отца. Огорчённая Калерия садилась к окну автобуса, смотрела с любопытством на пробегающую мимо них крымскую, роскошную природу и думала об Артёме, которого девушке подослал Павел или Пушкин. Только с подачи этих её Ангелов моряк оказался в одном с Релей вагоне, это бывший её любимый навёл их на мысли об инопланетянах! Но как же! Ведь Артём сам «считывал» мысли у спутницы, да и вышел сначала на Степана, который встретился Реле тоже в поезде и тоже водил её, ещё совсем девчонку, в вагон-ресторан. Потом, какими-то путями, Артём вычислил и Павла - так что Реле некуда было деваться, и она немного приоткрыла свои тайны. А о Пушкине Артём знал ещё тогда, когда десять лет назад привёз ей платье «от деда». Но позже, она, проведя ревизию в своих воспоминаниях, пришла к выводу, что откройся она Артёму или скрой от него чего-либо, моряк до всего дознался бы сам. Они духовные близнецы - только не как Егоркины отец и мачеха - по сухости, а по образу мыслей. Хорошо бы Артём был Реле кузеном, а не Вере, при условии, что отдалась бы её мать в тридцать лет не рыжему Люциферу, а приличному парню. Однако более приличный не бросил бы беременную, ежели подумать, влюбившуюся женщину, и как бы сложилась дальнейшая жизнь Рели? Она не могла быть от одного с Верой отца или стала бы как сестра. Была бы неважной хозяйкой дома да распущенной, как те же экскурсоводы – она не отказалась бы ни от обедов, ни от ужинов, если бы работала в бюро экскурсий. И наплевать ей было бы на знания, которые она обязана носить в красивой головке и, умножая их, передавать людям, тем, кто не пожалел денег, приехал в Крым, чтобы немного приоткрыть его тайны. Такого себе Калерия не желала. Поэтому хорошо, что она родилась нелюбимой матерью – это подтягивало её к другим людям, умным и любознательным. Любознательных людей Калерия обожала - они были как глубокие колодцы, наполненные чистейшей водой: с ними говорить бы и говорить, как она говорила со Степаном, как допытывалась много от Павла, как разговаривала сначала с моряком, который оказался для Рели родней родного. И хотя она отказалась выйти за него замуж, Артём не обозлился на неё, а дал познать его мир в Одессе. Ничего что сам он отсутствовал, а вот подарил Реле ещё частицу Крыма, которую она ни в жизнь бы не обследовала на свои малые деньги. Возможно, когда-то она станет богатой - мечтать не вредно - и сама объедет весь Крым, включая и то, что она ещё не видела, как знать?
Её заполонили мысли об Артёме, беспокойство о молодом капитане, иногда Реля по ночам не спала от тревоги или это ей мерещилось, что не спала, потому что летала всё же в снах, и отгоняла бури да штормы от корабля, оттолкнутого ею же «жениха», но так много сделавшего для неё, причём бескорыстно. Да неужели Калерия не отработает деньги, помогшие ей поездить немного по Югу? Чуток, по её разумению. Но она уже сняла с Артёма проклятия его матери, а значит и венец безбрачия. Виктория намекала ей в письме, что у Артёма роман с хорошей девушкой, устроившейся недавно на его корабль, но если они поженятся, Клаве придётся уйти с корабля, так как муж и жена за границу не могут вместе плавать - таков закон. Реля недоумевала - почему? Пришла к выводу, что семья может остаться за кордоном, где живётся намного лучше, чем в Союзе - это факт, хотя советская пропаганда настаивает, что в их стране людям живётся лучше всех:- «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек», - поётся в песне. Но Артём говорил, что почти везде сейчас лучше, чем в Союзе. Да и Реля, поездив по стране, посмотрев, как люди живут, поняла уже давно: в Союзе тем хорошо живётся, кто «воркует», как, смеясь, говорят умные и благодаря этому имеют блат - бедные же, как были угнетённые, так и остаются. Реля выскочила из рабства от матери, да и от Атаманш, которые немного наглеют, подрастая. Как получится дальше? Будет ли она разрывать круг, который станет опять сужаться, не сопротивляйся девушка его удушливым объятиям? Но вот, кажется, ещё от одного неудавшегося поклонника она оттолкнулась: - «Расширяйся, круг, расширяйся, дай мне, совершенно свободной родить моего беловолосого сына».
Г л а в а 21.
Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Реля наслаждалась свободой, которая у неё вроде бы была. Они с Женей надумали встретить день рождения её в русском театре, в котором заезжий театр - кажется из Москвы - давал пьесу Островского «Бесприданница». Радуясь, подруги сходили, посмотрели столичных артистов - хороша была Лариса, неплохо сыграл актёр барственного себялюбца Паратова, и прочие были великолепны, особенно мать, которую Евгения обсмеяла ещё в антракте:
- Ну, как тебе нравится Харита Игнатьевна Огудалова - вдова, как пишут в программе, средних лет, изящно, но смело, не по летам одетая?
- Страшная женщина, - отозвалась Реля.- Живи моя родительница в то времечко, она так же бы старалась нажиться на дочерях, невзирая на то, что губит их.
- Эта Харита губит своих детей? - удивилась Евгения, не читавшая пьесы из-за принципа: - Зачем читать? – ответила, когда подруги купили билеты: - Пойду и посмотрю - так ещё интересней.
- Вот видишь, - укорила её Реля, - если бы ты прочла пьесу, уж, наверное, составила бы себе образ этой Хариты, а при просмотре спектакля отмечала, верно или неверно, передаёт суть этой женщины актриса. Так делаю я, так просила делать Толю, когда мы с ним посещали театры. Но он ленился, как и ты, и потому мне с ним было скучновато - после спектакля говорить не о чем.
- И ты сейчас на меня сердишься? - виновато спросила Евгения.
- На тебя нет, потому что знаю - ты больше не оплошаешь, если у тебя будет возможность прочитать сначала произведение, когда идёшь на просмотр фильма или пьесы.
- Но зачем? Так же, вот когда не знаешь, интересней.
- Может для тебя интересней, а у меня быстрей забывается. А это значит, что я должна ещё смотреть, вместо того, чтобы пойти на другой фильм или пьесу, которые напитают мою головешку мыслями.
- Какая ты чудная! А я могу один и тот же фильм смотреть по несколько раз, и не устаю. Даже в один день, переходя из одного кинотеатра в другой, если у сопровождающего меня есть на это денежки.
- На чужие, значит, грошики ты наслаждаешься, подруга? - посмеялась Калерия и посерьёзнела. - Нет, Женя, смотреть пустые фильмы нельзя по несколько раз. Даже так красочно поставленные, как «Девчата», как «Матрос с «Кометы» - и чувствовать, что всё в жизни совсем не так, это опустошает.
- А что тебе и «Волга-Волга» не нравится, и «Кубанские казаки»?
- «Волга-Волга» давно мне опротивела, с тех пор, как я проведала, что в то время, когда на том кораблике, плывшем в Москву пели-плясали, резвились, веселились, страна жила совсем по другому. Народ в это самое время: я намекаю не только на миллионную армию заключённых ни за что людей, но и крестьян и по сию пору закабалённых, потому что «живёт хорошо» лишь начальство, как я тебе рассказывала.
- И то твоя мама этой прекрасной жизнью не захотела поделиться с дочкой, закончившей школу, и хоть как-то помочь ей жить дальше.
- Пустяки, Женя - это я довольно легко пережила, не пропала. Но основная масса крестьян живут плохо и никак не могут сбросить гнёт. Представь я не встречала ни на Ялтинском, ни на Севастопольском берегах сельских людей или хотя бы детей из степей. Редко богатые селяне - вроде директоров совхозов да председателей колхозов - отправляют своих жён с детьми, потому что понимают, что море даёт здоровье, даже их избалованным, откормленным сверх меры отпрыскам.
- Ну, хорошо, ты за то невзлюбила фильм «Волга-Волга», что в нём обманывают людей в то время, когда в стране страшный стон стоял. Но за что тебе критиковать «Кубанские казаки»? Ведь в нём почти совремённые дни отражёны, - неуверенно спросила Женя, но ей сильно хотелось заступиться за любимый фильм.
- Ты считаешь, что вот так богато у нас народ живёт сейчас? Хотя, когда мы вернулись с Дальнего Востока, попали в маленький Маяк, где выращивали очень много винограда - вот там я отъела этой удивительной ягоды - самой разной. Но мама наша рванула семью и из него, как я предполагаю, чтобы мышка Релька, которую они с Верой буквально ногами пинали, не встречалась с будущим учителем, а потом не дай Бог, замуж за него не вышла бы, когда подросла.
- Но ты же не Мышка, по знаку Зодиака – видишь, Женя запомнила - а Дракончик и могла им противостоять. Кстати, кто они по Зодиакальным знакам? Мы с тобой, кажется, выясняли, но я забыла.
- Мама не то «Обезьяна», не то «Свинья», потому что она свои года рождения перепутала - сама не помнит, когда родилась - не то в 1908 году, не то в 1911, который у неё в паспорте и записан.
- Я слышала от умных людей, что так путают свои года, даже дни, или месяцы рождения люди тёмные, злобные. Так было со Сталиным, так сделал и Гитлер, Наполеон тоже этим грешил. Они этим как бы следы в своей жизни заметают, чтобы им никто – даже колдуны – не мог вредить.
- Ну, ты даёшь, Женя, даже я такого ещё не знала. Но спасибо, что сказала. Теперь я полностью уверовала, что мать и её любимица - хотя и люди, но принадлежат к тёмным силам, потому я и сбежала от них в свой отпуск. Спасибо Артёму, что денег мне привёз, как чуял, что я не смогу жить даже неделю, когда дома мама и её любимица. Наверное, по одной я бы их смогла урезонить, а вместе они бы меня сожрали. Но я забыла сказать кто по знаку Зодиака Вера - они с матерью спутали и её год рождения. Я предполагаю, что Гера-Вера появилась в год «Тигра», как и ты, Женя, но родились вы в разные месяцы, потому и характеры у вас разные. С тобой я могу спокойно жить в одной комнате, а от Веры готова бежать за тридевять земель.
- Но ты говорила, что ей спутали год рождения?
- Конечно. Когда красотка наша узнает о знаках Зодиака, то будет считать себя Зайцем или Кошкой - это уж как ей понравится.
- Да, в тот день пришли два зверька поздравить Будду, - припомнила Евгения, но тут прозвенел звонок, приглашающий зрителей ходивших по фойе и находившихся в буфете, проследовать в зал, на продолжение спектакля. - Как жаль, что мы не закончили такой интересный разговор. Но думаю, что вернёмся ещё к нему. А пьесу обсудим в трамвайчике, когда будем возвращаться домой.
- Согласна. Но поспешим, а то нам надо в середину ряда ещё пробраться. Хорошие ты взяла места.
- А Толя Краснодарский тоже брал серединные?
- Что ты! Брал самое неудобные сначала, это чтоб мне надоело шею выворачивать, и можно было бы сбежать и целоваться в первом же удобном углу. Но я сразу же сказала, что если он так будет над девушкой издеваться, то я или сама буду покупать билеты, или перестану с ним посещать театры, а ведь только из-за этого я стала с ним встречаться. Тогда он испугался, стал брать только в середине, откуда прекрасный обзор и ему никак не поцеловать меня, даже в щеку.
- Ну, ты даёшь! Многие девки рады, если их целуют в темноте.
- Я нет! Вот такая твоя подруга чудачка, - говорила Реля, шагая рядом с Женей по проходу. - Но, глянь-ка, сколько люду пришло смотреть московский спектакль. И признаюсь, так как играют москвичи, мне ещё видеть не приходилось. Артисты из Львова мне тоже нравились, но они, как на грех, играли на украинском языке, а я его иногда забываю - ведь он не родной мой, оттого упускаю в пьесах многое.
- Да, - отозвалась Женя, шагая ещё по пустому ряду, - я, хоть и сама украинка, больше люблю русские спектакли. Ну, ты посмотри, лишь мы успели сесть, как откуда и народ прибежал и все с пакетами - неужели доедать будут, когда занавес откроют? Я это не люблю.
- Трудно следить за действиями в пьесе, и за актёрами, если рядом жуют, - согласилась Реля. - Но я им сейчас внушу, что хрустеть, и сопеть неприлично, во время спектакля. Вон, видишь, прячут свёртки в дамские сумочки - пусть лучше домой детям понесут лакомство.
- Идея! В следующем антракте и мы с тобой сходим, купим шоколада, а дома отметим твой день рождения: у меня бутыль шампанского есть. А знаешь, сегодня твоего Анатолия провожают в армию - завтра ему лбину забреют, и пойдёт он на корабль служить.
- Да что ты! Он же, когда мне предлагал жениться, хотел проситься на границу, - припомнила Калерия. – Чтоб поменьше служить.
- Наверное, нельзя отыгрывать. Раз первый раз сказал, что в Морфлот, так его и готовили. Это же, как в шахматах - назад ходы не забирают, - мудро заметила Женя. - Да и, как я слышала, будто бы, теперь служить будут не по три года в армии, а по два и в Морфлоте не по четыре, а по три, но это только те, кто пойдёт в этом году.
- Ох, я чую, что это не приведёт к хорошему. Обидно будет парням, которые пошли на три года, им же придётся так и дослуживать. И вот явятся те, которым год сократили. Как бы не отыгрались «деды» на салагах, парни жёстко мстят, если приходится им испытать несправедливость.
- Не отыграются - офицеры не дадут. Но тихо! Занавес открывают.
Реля уже не так внимательно смотрела спектакль - в голове застряло, что её бывший поклонник сегодня прощается со свободой. А она и не знала. Вернее утром столкнулась с его братьями, нёсшими в сумках продукты - шли с базара в субботний день. Но братья-казаки прекрасно питались, предпочитая вкусную еду, поездкам. Сколько раз Калерия звала Анатолия съездить к морю, в Евпаторию, но он отказывался, даже если у них выпадало много выходных дней. Братья не желали развиваться, думая, что в армии их будут возить на экскурсии. Похоже, они ошибались, но, как говорится, «вольному – воля».
Встретившись с темноволосым и русым братьями утром, она кивнула головой своему защитнику Николаю, который всегда вставал на сторону Рели, в ссорах её с Анатолием. Он, тоже, с улыбкой, поздоровался с ней, и хотел что-то сказать, но второй кузен Толи - красивый, но злобный мулат от казачки и армянина, за которым очень бегали многие городские девушки и из общежития - толкнул рослого Николая:
- Ну, чего стал? Пошли, а то ничего не успеем приготовить.
К тому времени, как они с Женей уходили в театр, гости, которых пригласили, наверное, немало, уже и за стол садились - краснодарских много наехало этой весной и летом - даже в их комнату, на освободившиеся места поселились две девушки из этого края. Одна из них, которую звали Шура - была добрейшее существо, но вторая «Люсинда» - как звала её Женя, была очередной девушкой-давалкой того злюки, армянистого брата, и не менее злобной, чем он. Но вползла она в «добрую комнату», как змея, какой она и была по знаку Зодиака:
- Это счастливая комната, из неё две девки-перестарки вышли замуж, как мне напели. И так как мне досталась одна из их кроватей, то и я, надеюсь, скоро выйду? - при этом посмотрела на Релю.
И, несмотря на то, что девица эта была красива и строила из себя скромницу: - «Ой, девчонки, не знаю, как замуж буду выходить, говорят целку ломать - это больно», - Реле эта Люся не понравилась, хотя была чистоплотна. Уходя на свидания, кокетка - «целка» набирала чистых тряпок в большие карманы модной прошедшим летом юбки. Калерия, как настоящая девственница, не придавала этому значения, но новенькая Шура раскрыла ей значение оттопыренных карманов землячки:
- Они же с этим чёрным в балку направились. А это значит за этим делом, после которого Люсинда намерена забеременеть, и тем связать его по рукам и ногам, то есть женить. Потому, что по-хорошему, он на ней ни в жизнь не женится, хотя она и дочка большого человека, нашей станице.
- Вот ты меня удивила. Зачем же тогда Люся прикидывается девственницей?
- Ну, есть такие артистки - без вранья, им жизнь не мила.
- Но она ошибается в отношении полу армянина – забыла, как зовут. Он не способен иметь детей - его, по этой причине, не берут в армию. Это мне не братья его сказали, сама ясно вижу, что у чёрного брата детей не будет, - покраснев, сказала Калерия. – «Чего несу?»
- Не красней, - отозвалась Шура, - я знаю, что ты родня цыганок. - Но тогда скажи, что будет дальше с этим паразитом Рудиком? Потому что он, ухаживая за Люськой, хочет жениться на городской девахе, чтоб и квартира роскошная была и машина.
Реля вздрогнула: - Каков типчик! Но, при его злой красоте, это возможно, зачем же он морочит голову Люсиндре?
- Хорошо вспомнила! Будет у них, что с Люськой?
- Я сказала - у него не будет детей. Так что, Люся зря надеется «подцепить» его, хотя они похожи, по главному - оба злюки. Но больше они «схожи по рожам», как сказала Женя - зеркальное отражение. И по всему прочему они как брат и сестра - оба черноволосые.
- И опять ты угадала. В станице казачки трепались, что одно время, когда жена армянина была беременная Рудькой, чернявый захаживал к жене председателя колхоза - Люся из богатой семьи. А муж «не заметил» что у них - рыжего и шатенки - родилась черноволосая злючка - характер тоже не казачий. Но ты про Рудьку договори.
- Этот злюка набегается по женщинам, лет до тридцати, но, может раньше женится и то возьмёт с дитём, не своих не рассчитывая.
- Вот кому-то повезёт! - захохотала Шура. - Бугай же колхозный!
- Не думаю. С этим человеком не одной женщине не будет сладко, а если он женится на женщине с девчонкой, то испортит падчерицу.
- Да. Пожалуй, я могу себе это представить. Рудьку самого собственный батяня испортил лет в двенадцать. Изнасиловал его через задницу. Потому, когда встал вопрос об армии - его комиссовали.
- Боже! Какой ужас! Что этот злюка перенёс. Не оттого ли он такой не добрый к людям? Но мать-то как отреагировала? Армяшку должны были судить и посадить. Я бы за это убивала.
- И у меня бы рука не дрогнула. Ведь и меня изнасиловали, но об этом ты сама ещё узнаешь, цыганка ты моя, дорогая! Но та дура - мать Рудика, побежала защищать мужика - как же, милого могут «зарэзать» в тюряге. Говорят, что за изнасилование убивают сами зеки. А у армянки ещё три ребёнка от этого гада.
- И всех он испортит, как и Рудика, - заключила Реля. – Если, конечно, те дети его не убьют.
Передала или нет тот разговор Шура своей землячке, а Люся своему чёрненькому, но отношения у Рели с «целкой» не заладились, а её «жених» и вовсе ненавидел девушку, отказавшуюся встречаться с его кузеном.
Видно, и подзуживал он брата, потому, что когда притихшие Реля с Женей вернулись из театра, Анатолий, сильно выпивший, находился в девичьем вестибюле. Туда вынесли проигрыватель, и молодёжь танцевала – похоже, все, пьяненькие, от прощального стола.
Толя танцевал с дамой, которая, по его словам, когда-то бегала за ним, а он от неё. Но, по-видимому, когда Калерия поехала в отпуск, поссорившись с наглым парнем на вокзале, он приветил Галину, и стал заниматься тем, в чём ему отказала другая.
- «И Бога ради! И прекрасно!» - думала Калерия, пробираясь следом за Женей, среди танцующих: - «Только почему они танцы не устроили в мужском общежитии, в подвале, где больше места? Наверно, хотели по-домашнему, чтобы не заявились гости со стороны? А гости со стороны всегда несут с собой драку, которая, однажды, закончилась убийством хорошего парня».
Но, уже взойдя на лестницу, она поняла, почему будущие защитники, которым не могла отказать в «последней просьбе» комендантша, затеяли танцы именно в девичьем общежитии. Почти на каждой площадке стояли, застыв в поцелуях, или милуясь пары. Мимо которых Реля проскакивала как заяц, боясь их потревожить, не замечая боли в ноге. Она неслась ещё по причине боязни, что Анатолий оставит свою партнёршу, если ему скажут о её приходе и помчится за ней – Калерия, зная характер парня, это предчувствовала.
Девушка не догадывалась, что парень заметил её сразу, когда театралки пробирались среди танцующих парочек и сразу оставив свою «добрейшую даму», помчался за ней. Но догнал только на последнем этаже, где Калерия жила. Схватил грубо за плечо и притянул к себе:
- А ну стой! Говори, где пряталась от меня весь вечер? Я с братьями перерыл всё общежитие, ища свою ненаглядную.
- Ты что, сумасшедший? Чего хватаешься? - громко воскликнула Реля, в надежде, что большой Николай, до сих пор симпатизирующий ей, услышит её слова - он где-то тоже поблизости целовался - да и примчится выручать попавшую в тиски его брата девушку, которая даже убежать, с её ногой, уставшей, не может. Правда нога-то Релю быстро несла, а гордость держала: - «Куда несёшься? Ты, разве, не у себя дома?»
И Николай, будто услышав её, прибежал, перепрыгивая через две-три ступеньки - с его-то длинными ногами преодолеть лестничный марш, было секундным делом. Сзади спешила девушка Любаша, с потрясающими, длинными, русыми косами. Но кроме прекрасных кос, ничего примечательного больше в ней не было: круглое, будто сонное, одутловатое лицо, часто хмурые средние невыразительные глазки. Губы, может быть, были для Коли желанные, потому что полные, но совершенно бесформенные - природа не желала хоть немного постараться над ними. Она выдала девушке с потрясающими косами две широкие и довольно большие полоски губ, не изволив приукрасить их рисунками, которые часто называют «бантикам». Или, если жалко было бантиков, то скосила бы чуток к концам губ, без этого получался громоздкий, почти правильный прямоугольник, который при близком разглядывании, - как сейчас получилось у Рели, - вызывал недоумение. Полные губы, по наблюдениям её, добрые, но прямоугольные, которые, с возрастом, станут отвисать и делать лицо неприятным, даже если Любаша останется доброй, будут портить её внешность.
Разглядывать друг дружку у, почти незнакомок, не было времени, но Калерия видела, что Люба симпатизирует ей. Кубанская казачка, как слышала и доложила подруге Женя, тоже не поддавалась натиску Коли и он так же, как брат его, уходил в армию - они шли в один день, и оба в морской флот - не добившись девичьего расположения, такого, какого Толя добивался от Рели. Это было бы забавно, если б не уход в морской флот их парней.
Но Любаша, как слышала Калерия от девушек, живших с казачкой в комнате, примчалась вслед за Николаем в Симферополь из их общей станицы. Так что, если парень в неё влюблён, то будут переписываться пока он служит и если за это время не найдут оба для себя других партнёров, то обязательно поженятся. Это было верное решение, не назойливое, не командное, как чуть было не случилось у Рели с Анатолием. Уж очень сильно парень хотел её подмять под себя, командовать такой вольнолюбивой девушкой, которая перед матерью не склонилась, а Толя хотел навязать свою матушку Реле, или гордячке - он признавал - матери-учительнице вечно бунтующую Дикарку. О том, что она дикая даже Анатолий не знал, но вот хотел подарить её надменной родительнице. И что бы вышло? Искры у обоих из глаз посыпались бы.
Люба иное дело - она-то знает уже свою будущую свекровь, может быть, они симпатизируют одна другой, возможно, с согласия мамаши Николая, Любаша здесь.
А пока девушки с симпатией поглядывали друг на дружку:
- Держись, - шепнула ей, наконец, Люба, улыбнувшись.
- «Держусь», - ответила Реля глазами.
- Ты - молодец. Покрепче иной казачки будешь. - А сама с тревогой смотрела, как её любимый Николай, ухватив брата за грудки, тряс Анатолия как грушу.
- Господи! Хоть бы братья не поругались вовсе! - шепнула. – Потому что, тузятся они здорово.
Калерия тоже испугалась. Высокий Николай крепко схватил кузена, несмотря на то, что любил «рыжика», даже Релю ему «пожертвовал», как не раз признавался, если им удавалось перекинуться несколькими словами, когда устраивался поход в театр или кинотеатр. Но то были шутки, и Калерия точно также отзывалась на них, хотя Николай ей нравился гораздо больше, чем его кузен. Нравился мягкостью, галантностью, пониманием, чем, наверное, брал многих девушек в свои тенёта: о красавце вздыхали многие, и Реля не завидовала Любе, если она добьётся его, то гулять Коля станет от молодой жены возможно сразу после свадьбы. Это были предположения, ничем ещё кроме догадок не подтверждённые и Реля от души хотела, чтоб Люба взяла парня в свои крепкие, казачьи руки. И держала бы его возле своей юбки. Реля прекрасно понимала, имея гулёну отца, что «прибрать» к рукам бабника не может даже такая злющая жена, как матушка её.
- «Да, нелегко будет Любе», - вздохнула она, хотя тревожиться стоило о себе - это её рыжий Толя сейчас выставляет на позорище скандалом, чего Реля не выносила, с малых лет. Было стыдно и обидно, она не давала Рыжику такого права, чтобы он, вдруг, считал её своей собственностью: - «Вот пусть потреплет негодяя Коля, пусть докажет, что я Толе не подпольная жена, как Люська его кузену, и даже не невеста».
А братья, между тем, не на шутку сцепились. Более сильный Николай тряс брата, но и кузен давал ему сдачи, будто чувствуя, что Реля симпатизирует богатырю с первой их встречи. И это, как думал Толя, мешало ей полюбить его, хотя он делал многое, чтоб это случилось.
Калерия вздохнула: - «Не знает пословицы, что насильно милым не будешь», но если бы он вёл себя не столь агрессивно, возможно я была более терпимой к нему. Дружба меня устраивала, но почему Толя не принимал её? Или мужчинам требуется больше? Но мы ведь ещё молодые, чтобы обзаводиться семьёй до службы в армии этого чудилы. Правда, я выйду замуж как раз рано, если через два года /или меньше уже?/ у меня должен появиться ребёнок. Но не от Толи и я ему не могла объяснить то, потому что вызвала бы ещё большую ярость. Он не понимает, что звёзды мне не выписали его в мужья, а какую-то серую личность, который уплывёт от нас с сыном, едва мой малыш встанет на ножки».
Мысли её прервали братья, видимо уставшие от молчаливой борьбы - Коля, прижавший Анатолия к стене, и менее запыхавшийся, чем двоюродный брат, вопрошал, как это делают старшие:
- Ты что, Толян? Чего ты пристал к Реле? У тебя же была подруга за столом, которая завтра и проведёт тебя до военкомата. Всё прошло прекрасно и вдруг... Ты что, хочешь, чтобы я тебя в нашей комнате запер?
- А тебе какое дело? Я к своей девушке бежал, а не к твоей.
- Не бежал, - вставила Реля, - а гнался за мной, как зверь лесной!
И вдруг Люба, улыбнувшись ехидно, переменилась на глазах. Видно и она поняла, что Николай не просто трясёт родственника как грушу, а из симпатии к Калерии – она почувствовала соперницу.
- Будешь зверем, - вставила она реплику, - если ты ему рога наставляла столько месяцев!
Реля застыла от неожиданности, но тут подала голос Женя, которая до прихода Николая старалась оборонить подругу: - Какие рога? Если Реля не подставилась парню, как он требовал, да не захотела поехать - беременной уже - в вашу прекрасную станицу, к неизвестно какой свекрови - может быть, мать Толи её и не приняла бы, - так и марать чистую дивчину? Это твой будущий родственник, если Николай, после армии женится на тебе, «рога Реле наставлял» с пошлой девкой, которая сейчас рыдает в вестибюле, что он оставил её - такую добрячку. Вот её бы ты сейчас пошла, поругала или утешила, что тебе более подходит? А ну-ка, спускайся вниз и покажи свой характер там!
- Да, Любаша, тебе придётся уйти, - проговорил строго Коля, отпуская голубую рубашку брата и проследив, как его девушка покорно и невесело ушла, обратился к Калерии: - А ты бы пожалела парня, который начал беситься, с тех пор, как ты уехала в отпуск и не написала ни одного письма ему. Да, он «кадрил» не любую ему деваху, так это с горя. Но стоило тебе вернуться и подойти к нему, поговорить ласково, как всё бы у вас вернулось на круги свои, как говорят в станицах.
- А если я не хотела проходить ещё несколько кругов ада, которые мне уже создавал твой «добрый и не наглый», как ты мне его представлял полгода назад, брат? Если я не желала терпеть его натиски? Может, некоторым девушкам это и нравится, а для меня - мука!
- Сочувствую тебе! Но сейчас Толян тебя и пальцем не тронет. Ты лишь посиди с ним где-нибудь немного и поговори, перед тем, как нас погонят завтра в военкомат, обреют там наголо, а потом куда уж кинут - одному Богу известно. За ради Бога, поговори с моим братаном, который измучился за эти месяцы, не встречаясь тобой.
У Калерии заныло сердце, хотя она прекрасно знала как «мучился» её бывший друг. Но её вещее сердце говорило ей, что у парня случится что-то тяжёлое на службе, и если она его не утешит сейчас, то это тяжёлое может превратиться в беду. Однако утешить будущего моряка Реля хотела бы лишь словесно, без его прикосновений, только получится ли?
- Ладно, - произнесла она на слова Николая. - Я поговорю с ним, но не уверена, что твой бешеный братец не будет распускать руки. И не уронит ли он меня, нечаянно за перила вот эти, чтобы не служить, а прямым ходом в тюрьму идти? Но мне-то придётся покалеченной жить. Или в могилу отправиться.
- Слышал, Анатолий? Чтобы не дотрагивался до девушки! Согласен?
- Иди, Николка, - глухо проговорил Анатолий. - И вы все оставьте нас. Ничего я не смогу сделать твоей подруге, если она каменная, - это обещание Жене, которая сомневалась, но всё же ушла в их комнату, близкую к лестничной площадке, чтобы суметь в любую минуту выскочить и оборонить, в случае чего.
Реля и Анатолий остались одни, если не считать ещё одного воина с девушкой, которые целовались на следующей площадке, в темноте. А над ними висел матовый плафон, который позволял им заглянуть в глаза друг другу и столько горя они, наверное, увидели, такую тоску, что бросились в объятия, не сговариваясь, и слёзы потекли из Релиных глаз прямо на голубую, шёлковую рубашку парня, отражающей цвет его глаз. По-видимому, шёлк не промокал её слёзы, они попали на тело парня, он, вопреки своим обещаниям, не выдержал, поднял её голову за подбородок и прильнул к девичьим губам. Он целовал Релю по-прежнему прекрасно, но эти поцелуи со слезами, вернули давние, эгоистические мысли - парню захотелось испытать девушку на её стойкость вновь. Калерия невольно прочла его мысли. Но скрыл своё намерение, будто бы заботой о ней:
- Ну, вот расплакалась, - опять заглянул в её мокрые глаза, - ресницы, которые я так люблю, до сих пор, слиплись. Иди-ка, умойся, успокойся, да и я кое-куда схожу, но вернусь быстро, через пять минут и ты будь готова пойти со мной туда, где я найду, чтобы нам посидеть.
- Да, тебе надо извиниться перед девушкой, которую ты оставил в вестибюле, и которая, я уверена в этом, всё ещё ждёт тебя. Так что пяти минут тебе, да и мне не хватит, я выйду только через десять минут.
- Хорошо, сейчас я прогоню эту Галку, чтобы она нам не мешала.
- И тебе не стыдно? Эта Галка ублажала тебя, когда я была в отпуске. Может, тебе лучше с ней остаться? «Девушка» больше «подходит» твоим требованиям, которые я, хоть ты умри, не в силах исполнить.
- Это почему же? Потому что некоторые девушки головами не думают, а твоя кудрявая головка вся мыслями о будущем твоём ребёнке, но не от меня, обвешана? - Улыбка змеилась на его губах только что целовавших страстно, а теперь превратившихся в две щели, как в ущелье, куда можно свалиться и костей не соберут, чтобы похоронить.
- Ты угадал! - Реля посуровела. – Может, не будем больше здесь и свидание назначать? Поплакала я в твою рубашку и хватит? Пусть другая девушка теперь тебя пожалеет?
- Не выдумывай, - голос Толи охрип от волнения. - Если не ты меня завтра в военкомат проведёшь, я зарежусь или застрелю себя, при первой же возможности - такое, говорят, бывает.
И снова привлёк к себе Релю и целовал несколько минут. Она потеряла чувство времени, от сознания, что она предчувствовала беду, а Анатолий высказал словами, что могло случиться.
И получалось, Реля не «каменная», как обозначил её прежде новобранец, она таяла от поцелуев, хоть не испытывала любви. – « Шантажирует он меня, я прекрасно всё понимаю, но почему так ноет сердце?»
- Ну, хватит! - оторвалась она, наконец, от парня и взглянула на часики, которые ей Женя подарила ко дню рождения. Эти простые, так называемые в общежитии, «кирпичики» были ей любы - первейшие наручные часы - они тикали, отсчитывали время - сейчас напели ей расставание с Анатолием: - Скоро одиннадцать, когда парней гонят из девичьего общежития - ты уж меня прости за грубое слово. Но я не хочу, чтоб нас тут застала комендантша - она никогда моих поклонников не выгоняла, тем более, что ты ухаживал на её глазах сегодня за другой девушкой и я не желаю, чтобы она выразила мне презрение, что я «увела» парня от девушки, с которой он был близок.
Но Анатолий вновь привлёк Калерию к себе:
- Глупая! Комендантша наша первая знала, что я «бешусь» от разлуки с тобой. Ей я плакал в жилетку, когда ты вернулась и не захотела даже поговорить со мной. Она же сегодня днём, когда я тебя искал по всему общежитию, предложила опять успокоиться Галкой - даже привела её за прощальный стол - и та села, как ни в чём не бывало рядом – даже рада была, что ты скрылась от меня. Но как только я тебя увидел, то помчался за тобой, даже не извинившись перед ней - это точно.
- И я тому свидетель, - отозвалась, тяжело поднимавшаяся по лестнице, грузная комендантша. - И иди, сынок, и попроси у неё прощение за всё, а я тут с Релей поговорю. Не беспокойся, тебя я сегодня не выгоню из общежития в одиннадцать часов, как прочих. Дам тебе ещё полчасика поговорить с твоей любимой. А чтобы другие вас не видели, вот ключ от раздевалки, где топчан стоит, чтобы вы посидели. Однако если ты вздумаешь девушку насиловать, то я услышу через стенку да примчусь вместе с мужем - тогда уже будет тебе хороший нагоняй от моего благоверного. Он тебя отлупит по-отцовски, перед армией, чтобы зад долго болел.
- А с кем это вы меня туда пускаете? Уж не Галкой ли?
- Если бы с той дурочкой, то был бы разговор про изнасилование? Да она с тобой и на улицу пошла бы, ради этого дела, даже в холод.
- Верно. А если Реля туда не захочет пойти?
- Я уговорю её. Но сначала ты иди и попроси прощения у Гали. Не уезжай, чтобы кто-то затаил зло на тебя.
- Ты разрешаешь мне, Релюшка, сходить на две минуты? И выйдешь, потом, ко мне? - на глазах Анатолия стояли слёзы, и Реля дрогнула:
- Я спущусь, но не через две минуты, а через десять. Мне надо снять верхнюю одежду, в которой уже жарко, да сходить умыться от слёз - так что можешь побыть с Галей подольше.
- Какая ты добрая! - умилилась комендант, когда призывник ушёл, - я бы не позволила ему быть с наглой девкой больше минуты, побежала бы и отогнала её от любимого.
- От любимого? - Реля отрицательно покачала головой. - Я не любила Анатолия - и он это знал - потому и бесился. Но я и любимому в юности человеку не простила лишь намёка на подобное, чем Толька занимался, пока я была в отпуске.
- А я бы уступила парню, - призналась пожилая дама.
- Ему уступили, но не я. Так что в армию, благодаря Гале, он должен уйти умиротворённым. Но он гнался за мной, десяток минут назад, как дикий вепрь. И целовался так, что можно было подумать жил в пещере и я его первая девушка, по выходе из неё.
- Так неистово любят иные мужики, но они ревнивые до ужаса - потому ты хорошо сделала, что сбежала сегодня вечером - может быть, ты этим спасла себя от изнасилования.
- Меня нельзя изнасиловать - меня только мертвой может коснуться мерзавец, который попробует это сделать.
- Тогда зря я ему дала ключ - его надо было дать тебе, и чтоб ты не закрывала бы там дверь, в раздевалке.
- Не волнуйтесь, - Реля улыбнулась примирительно, - Толя, зная, что я его не люблю, а лишь пожалела, перед уходом в армию, не посмеет на меня наброситься. Ну, я пойду? Надо сделать то, ради чего даны мне десять минут. Но думается мне, что Толя примчится через пять минут. – Она быстро пошла к комнате.
- «Пять минут, пять минут, - вдруг запела комендантша, уходя по лестнице вниз, - помиритесь все, кто в ссоре...» – это у неё получилось забавно, и Реля услышала хихиканье расстающихся парочек. Когда Реля спустилась вниз, комендантша уже наставляла вахтёршу:
- Я дала нашему новобранцу ключ на полчаса, и вы эти полчаса не спите, если почуете, что он Релю насилует, кричите - короче, все мы должны быть наготове, если чего.
- Да я ему, блуднику этому, голову оторву. Только сейчас, у меня на глазах, довёл девку до слёз - Галю эту самую, что по нём сохнет. Ну, подставилась она ему как-то - пока Рели не было, а как вернулась любая ему - так парнюга и думать об этой давалке забыл. А тут, гляжу, сегодня вечером давалка уже снова с ним: готово дело, пристроилась, когда парню, завтрева, во флот отчаливать. Но вижу, что сердце его по Релюшке в грустях было и, как появилась черноглазка, так Анатолька наш за ней и рванул.
- Баба Аня, не надоело вам эти байки сегодня рассказывать? - вышла из укрытия Реля, не надеясь проскочить мимо говорящих. Но Толя уже ждал её, в раздевалке, и ей не хотелось тратить времени зря.
- Ты знаешь, что должна быть настороже! - повернулась всем корпусом комендантша. - В случае чего, вырывайся и кричи, а я приказала парню дверь не запирать.
- Так я сейчас и ключи у него заберу,- рванулась было старушка.
- Ну что ты, тёть Ань, зачем парня позорить будешь? Да и Реля - девушка не промах, она не позволит ему то, чего сама не желает. Ну, до завтра, моя милая. Думаю, что не придётся бежать, спасать тебя.
- Я тоже надеюсь, - улыбнулась ей Реля, и смело открыла дверь…
А за дверями её ждал сюрприз. Как только она вошла, Анатолий, прячущийся за приоткрытой дверью и потому всё слышавший, тихонько её затворил и накинул щеколду, про которую не знала, по-видимому, старушка-вахтёрша, а комендантша, за суетой, забыла. Утром эту задвижку ставил плотник, по её указке – Калерия видела.
- Её только сегодня сделали, - прошептал насмешливо парень, - а эти курицы и не догадываются про неё. Ключом я бы их встревожил, но эта, смотри, как тихо пошла, как заговорщица.
- Так ты, что? - тоже шёпотом спросила Реля. - Вздумал осуществить то со мной, чего у тебя не получилось летом, и отчего мы ругались? Тебе мало позора Гали, которому она подвергла себя добровольно? И не жаль тебе её?
- А чего жалеть? Девка сама напрашивалась! - ответил он негромко, уводя Релю в закуток, где стояла обтянутая дерматином кушетка. Сел и рукой возле похлопал, приглашая девушку садиться рядом.
- Я, пожалуй, откажусь от такой чести и постою, мы же поговорить хотели, насколько я поняла. Если иначе, то я развернусь и уйду - щеколду и я смогу открыть, а ты не посмеешь мне препятствовать.
- Ну, нет, прости меня, - парень встал и обнял Калерию, - это от гнева я тебя пугаю, или от горя - сам не пойму. Думал, что если тебя не увижу перед тем, как лоб забреют в военкомате завтра, то убью себя - это уж точно. Только мать жалко - она бы этого не пережила.
- Какая глупость - убивать себя! Мне жалко самоубийц, но где-то я их и презираю, потому что каждому человеку дана программа на земле, которую он должен выполнить с честью. Тебе вот дано сейчас идти служить стране, оберегать её от внешних врагов - да это, уверена, в военкомате вам говорили.
- Говорили. Не повторяйся, Релюха. Давай лучше сядем и нацелуемся вдоволь - я больше, чем два месяца, мечтал об этих поцелуях.
- А Галины поцелуи ты забыл?
- Вот их-то и не было. Я никогда не целовал её.
- Как гадко! Спал с ней, и не целовались? У неё изо рта воняет?
- Да не спал я с ней. Были отдельные эпизоды, после которых приходилось отмываться холодным душем. Вот, после тебя, я бы и под горячий душ не захотел - честное слово! После встреч с тобой меня преследует запах твоего тела. Не духов, как Николку нашего, потому что Люба любит душиться, а именно девичьего тела. От тебя на меня пахнёт бывало, то запахом цветущей вишни, то ароматом яблок, антоновских.
- Удивительно. Я много сажала в юности садов, но никто мне этого не говорил, ну, что я приняла на себя запах цветов и плодов – вот это диво.
- Тогда поцелуй меня, что я это первый заметил, - но сам приложился к Релиным губам, и увлёк её всё же на кушетку, где она почувствовала как у неё устали ноги.
Анатолий целовал её долго:
- У тебя губы, как мёд. Тебе этого тоже не говорили?
- Этого не говорили, а вот с первой вишней в году сравнивали. – Припомнила Реля и сказала, чтоб немного оторвать парня от поцелуев. Пусть говорит о них, но не терзает её губы.
- Но первые вишни - кислятина. Неужели тот парень ощутил это?
- Кому как! Для меня первые вишенки - всегда открытие, всегда радость, как и виноград, как арбузы, дыни, - улыбнулась Калерия.
- Да, виноград - ягода сладка. Но от тебя ещё, как мне казалось иной раз, пахло малиной да несло нежной шелковицей или ежевикой.
- Шелковицы почти у каждого дома были на Украине, куда бы семья наша не приезжала - это как подарок. С этих деревьев не брали налогов, так их полно было в иных сёлах. Ежевика росла у рек - больших, малых. Как жаль, что ты не нашёл времени поспрошать меня, где Релька побывала, да какие чудеса природы повстречала в своей жизни. Я ягоды винограда едала даже на Дальнем Востоке, в сопках, но они терпкие.
- Да ладно тебе о ягодах вспоминать. Дай мне тобой насладиться и целовать тебя так, чтобы ты вспоминала Толяна. И жалела, что упустила такого парня, больше которого тебя никто любить не будет.
Реля вздохнула и не отворачивалась - пусть целует, раз так набаловали его разные девушки. Но когда он стал склонять её на топчан, она возмутилась и хотела оттолкнуть парня, но он держал её крепко:
- Опять за старое? - довольно громко спросила она.
- Не ломайся, раз пришла сюда, значит, пожелала познать будущего моряка.
И пытался закрыть ей рот поцелуем, но Реля, наученная уже сопротивляться страшным Георгием-«гориллой», укусила его за губу:
- Что это? - отпрянул Толя, содрогаясь, от неё. - Кровь?
- Да и будет хуже, если ты меня не выпустишь. У меня был опыт с более наглым бандюгой, так я ему всю рожу расцарапала.
- Слышал я о том, но я - будущий моряк - неужели тебе не жалко?
- На жалость бьёшь? Прости, Толик. Но ради жалости к моряку, не стану ломать свою жизнь - она мне для сына моего нужна. Ну, ухожу, не стану повторять тебе слова, которые тысячу раз говорила.
- Подожди! Придёшь завтра провожать меня? Автобус подойдёт ровно к восьми часам - так нам начальник Треста обещал. Мне очень важно, чтобы моя солнечная девчонка провожала меня.
- Хорошо. Надеюсь, при людях, ты не позволишь себе оскорбить меня, ни словом, ни выходкой, какой ужасной? Выходим, а то вахтёршу поставили на стрёме, чтоб ты не изнасиловал Карельку. А, баба Аня, вы на посту? – говорила Реля, открыв дверь и едва не стукнув ею старушку: - Чуть не ударила вас дверью, простите. И вот ещё что. Вам поставили днём щеколду - вас не успели предупредить?
- Так вечером сменщица Настя была уже подвыпивши - видно будущие воины угостили. Спасибо, ты сказала про щеколду. Идём, Толян, я за тобой двери закрою.
- Пусть Релёк меня проведёт. Хоть поцелую её, на прощание.
- Целуйтесь, но не застуди девку на ветру - там сквозняк...
Г л а в а 22.
Едва вырвалась Реля от казака и ушла, однако, довольно расстроенной. Почему он так вёл себя? Если Реля пожалела парня, и согласилась с ним побыть полчаса, поговорить. Возможно, нацеловаться, перед уходом его во флот, но как Толя посмел, в который раз, против её воли, попытаться сделать то, против чего Реля бунтовала несколько месяцев, пока заставляла себя «дружить», как говорили казаки, с ним.
Калерия знала, что есть такая порода мужчин, которые не могут, или не умеют встречаться с девушкой, не сделав им, в первый же день или вечер предложения «стать его женщиной». Но всё это, как девушка догадывалась, хорошо получалось у её отца, после войны. Когда женщины, да и старые девушки, которых осталось много без женихов, после тяжёлой бойни, настрадались без мужчин. И их тянуло к любому, кто предложит, провести с ними вечер, или хотя бы часок такого действа. А Реля, страдая, в детстве, от гулянок отца и матери, после которых в доме начинались скандалы с драками - никак не могла назвать это любовью. Но именно после такой «любви», родилось много безотцовщины. Таким был Анатолий, но понимал ли он, что перенесла его мать, воспитывая его одна? Или казачок старался отомстить другим девушкам, за своё несладкое детство - наделав кучу детей и не воспитывая их, как делал Верин отец. Но тот гад, как теперь понимала Калерия, был не просто человеком, а чёртом. Тогда Толя был ему подстать, хотя не представлялся Реле Люцифером и был немногословен. Но недаром в какой-то опере поётся: - «Частица чёрта в нас, заключена подчас». Так и есть. Или это Верин отец наслал опять на Калерию такого парня? Злится, что не подчинилась его воле и не вышла за Артёма, вот и подбросил непокорной, заранее, своего соратника, который мог стать для неё исчадием ада?
Но где этот Анатолий мог так лихо научиться воздействовать на женщин? Похоже, после войны оставались старые девы, которые были рады обучить парней искусству так называемой «любви», чего некоторые подростки «желали» чуть ли не с двенадцати, пятнадцати лет. Учились, как братики из Краснодарского края, но от этого не ставали мудрее. Вместо того чтобы отличать девственниц от таких девчат как Вера или Галя, Раиса-почтальонка, из Качкаровки, которые до того себя не ценят, что сразу предлагают себя, увидев, что парень, который им нравится, остался один. Но Галя не завоевала казачка, как она думала, но развратила ещё больше. Наверное, жалеет, что так поступила? Оставил её посреди танцующих Толя в их, обоих, пьяный вечер, умчался за другой. Калерия почти не спала ночь, переживая и за Галину, которой на роду написано быть покорной мужчинам. И хорошо, если родит ребёнка - а то быть ей старой девой лет до сорока, а потом незаметно перейдёт в разряд быстро стареющих женщин. Ребёнок бы её поддержал подольше в молодом возрасте. Но мечтает ли она о нём, или, ложась под мужчину, только и думает, как бы не забеременеть? Глупая, такие, как Анатолий, на ней никогда не женятся, а если женятся, будут издеваться всю жизнь, как, впрочем, он и над Релей бы измывался. Отомстил бы за каждый день своего «мучения», как казачок ворчал, стократ, когда он встречался с ней, не вынимая того, чем хотел, видимо, хвастаться перед девушками. Многие старые девы, очевидно, его хвалили, за их постельные страсти. И вдруг срыв с девчонкой, которая даже и слышать не хотела ни о чём таком. Калерии неприятно было, когда парень блажил, о том, что ему трудно жить, имея в подругах желанную девушку – он убеждал, что это случилось с ним впервые - влюбился и всё такое…
Но, кажется, Реля - чётко и ясно - обозначила в первый же вечер, когда они познакомились, чем они могут заниматься, но на другое наложила «вето». Не хочешь так, ищи себе девушку по душе - не постеснялась, сказала. И месяц, второй парень больше не заговаривал о своих страстях - довольствовался их походами в театры, по городу, поцелуями, в которых Реля ему не отказывала, но лишь только «лихой казак» напоминал ей, что он уже мужчина, девушка быстро сокращала их «культурную программу». Перед поездкой Рели в отпуск, они были почти врагами - иначе бы казак не стал так демонстративно встречаться с добренькой девицей, которая у него раньше кроме презрения и гнева, за преследование, добрых чувств не вызывала. К счастью, Реля не любила казака и, вернувшись, не ревновала, а наоборот, была довольна - ей надоело ругаться с озабоченным парнем, она, с удовольствием, радовалась свободе, к которой всегда стремилась.
В Ялте, гуляя по красивым местам, с довольно простодушным Егоркой, который вёл себя с ней, по рыцарски. Защищал от переросших его по росту, но не по уму, друзей, старавшихся поухаживать за Релей. Подплывали к ним в море ретивые «юноши», если девушка с мальчишкой катались на водном велосипеде далеко от них. Но ведь на велосипеде можно легко и далеко от наглецов уплыть. А если они «подваливались», как говорил Егорка к ним на пляже, её «гид» превращался в тигра. Он грозил подросткам, что если они будут преследовать его гостью, то их поразит град, потому что и он умеет вызывать это чудо природы. Парнишка не ведал, что Реля ему подыгрывала и тоже вызывала на головы нахалов не град, который может выбить посевы на полях и сбить плоды в садах, а живительный дождь.
Это была игра, но после того, как однажды, после сильного гнева обоих, посыпал обильный, режущий ливень, грянул гром, верзилы поверили в магию мальчишки. Гордый Егор был в этот день героем дня.
С этим благородным героем Реле не страшно было даже забрести - автобусы туда пока не ездили - в «Долину Сказок», где было всё ещё в стадии восстановления. Они походили среди сказочников - девушек и парней - студентов и их преподавателей из художественной студии. Однако были и профессиональные художники, скульпторы - смотреть на работу этих волшебников (шумных студентов и более взрослых людей) было приятно.
Калерия с Егоркой «поколдовали», чтобы быстрей восстанавливалась эта чудная поляна, полная сказок, сделанная почти вся из дерева, и уехали вместе с художниками, на их машине, лишь вечером...
На этом приятном воспоминании Калерия, наконец, задремала. Но в семь часов утра в их дверь постучала Люба, с распущенными косами.
- Реля, вставай, ты разве не поедешь провожать Толика?
- Куда ей ехать? - оторвала голову от подушки Женя и поднялась, одевая халатик. - У Рели сегодня день рождения и у всех нас выходной, так дала бы ты нам всем выспаться. Вчера, кстати, ваш прекрасный Толик опять пытался изнасиловать мою подружку, поэтому я никуда её больше с этим пугалом с Кубани, не отпущу.
- Он очень просил меня уговорить тебя, - виновато сказала Любаша, стараясь поднять Калерию. - Он жалеет, что вёл себя так.
- Вот мы её сейчас вместе поднимем, - вдруг поднялась с кровати Людмила, которая была с Любой из одной станицы Кубанской области и очень «сочувствовала» своему земляку, и двинулась, было в сторону кровати Рели.
- А ты куда «целка» поднялась? - обрушилась на землячку Шура, недолюбливающая «Люсинду», с тех пор, как их поселили вместе. - Сама, значит, бегаешь к своему чёрному, запасшись тряпками из-под матраса, и при этом всё ноешь, что боишься идти замуж, потому что также боишься боли при этом самом деле. Женя, дай её по мягкому месту, чтобы она нам всем головы не морочила.
- А тебе какое дело? - огрызнулась Люся, но остановилась на половине пути, боясь подойти к кровати Калерии. – Кому хочу, тому даю, а тем более любому мне парню.
- А такое мне дело до всего, что не смей подходить к чистой девушке, если сама не такая, и принуждать её к чему-то. Сама вчера, поди, молилась Чёрту, чтобы этот гад обесчестил Калерию?
- А что! - оскалила Люся мелкие зубы, как у маленького грызуна. - Нашего полку бы прибыло, коли ты, такая «чистая» меня разоблачила. Я-то думала, что до свадьбы вас в неведении держать буду.
- Нашла дурочек! - отозвалась Женя, стоящая перед зеркалом. – Я тебя тоже раскусила сразу, только Реля, возможно, не знала.
- Не чудите, девчонки. Я Люсю скоро разгадала, что она не «целина», а давно вспаханное поле, как она ни старалась убедить нас в обратном, - отозвалась Реля, поднимаясь с постели: - Ты извини нас, Люба, за такие речи, но надо давно нам всё это выяснить, и разоблачить эту тихую «давалку», которая, вот уже несколько месяцем надоедает нам разговорами, что она – целомудренная. Если тебе неприятно всё это, то уходи, я, пожалуй, пойду и проведу новобранца, только ты будь поближе ко мне, если этот любвеобильный глупец, вдруг начнёт оскорблять меня словесно или отворачиваться, что я вполне допускаю, зная его подлую натуру.
- Этого не может быть, Релечка, - Любаша прослезилась. - Он почти плакал вчера, когда от тебя вернулся - это мне Коля сказал.
- Его слёзы могут быть и от гнева, что не смог девку уломать, - вмешалась Евгения, - но если ты поедешь туда, - обратилась к подруге, - то лучше меня пригласи для поддержки. Потому что, как я предполагаю, Люба будет занята, не тобой, а Колюней своим. Верно, Люба?
- Ой, - вздохнула та, вытирая слёзы, - думаю, что ты угадала. А потому поезжай с Калерией, поддержи её, потому тот чудило может отколоть любой фокус - он очень избалован гулящими девками ещё в станице. А Реля раскусила его, оттого он и бесится. Впервые, как Толя всем говорит, он полюбил, и первая же любовь его оттолкнула. А я думаю, что в мщение ему Бог Релю послал. Надо этих наглецов учить жить прилично. Ну, я пошла, а вы одевайтесь, да приходите в нашу комнату, там, через десяток минут будет стол накрыт для призывников и их девушек, и для остальных провожающих - это комендантша постаралась - вчера еды наготовила, как мать - потому что это первые призывники из наших общежитий.
Люба ушла. И только за ней закрылась дверь, поднялась Шура: - Я тоже поеду, Реля, чтобы поддержать тебя. Женя, ты не возражаешь, что я подлаживаюсь к твоей подруге? Но очень она мне по душе.
- Да Бога ради! Мы с тобой будем поддерживать её с двух сторон, - пошутила Евгения.
- Спасибо, девчонки, - поблагодарила Реля, одеваясь и причёсываясь перед зеркалом, которое уступила ей Женя.
- Только не вздумайте пойти за прощальный стол, - предупредила, со злостью, Люся, - там будут лишь вчерашние приглашённые, не то еды всем не хватит.
- Мои подруги пойдут со мной, - насмешливо отозвалась Реля, - а если там будет находиться вчерашняя утешительница Анатолия Галка, то мы все вместе уйдём, и вам, добрым девушкам больше еды останется. Мы же пойдём, позавтракаем в какое-нибудь кафе и догоним вас, на городских автобусах и трамваях, но приедем, разумеется, позже.
- Хитрая какая! Таким образом, ты и вовсе можешь не приехать? Но как ты разгадала план Анатолия свести вас вместе: Галку и тебя? – не удержалась и выдала, или выдумала? - она на это способна – Люся, возможно мстя за то, что её не любили все девушки в комнате.
- Так, значит, я угадала? - удивилась Реля. - Вот не думала. А ты хоть одно хорошее дело сделала, предупредив меня. Итак, Шура и Женя, мы на этот завтрак не идём принципиально. Согласны?
- Конечно. Мы не позволим этому негодяю издеваться над тобой, - тут же отозвалась Шура, а Женя согласно кивнула головой.
- Кто бы говорил, а ты бы, Шураня, молчала. Чего примазываешься к чистым девкам, если сама такая же, как и я? – съязвила Люся.
- Такая же, да разными способами мы пришли к этому. Ты - добровольно, но хотела «до свадьбы», как говоришь, чтобы тебя считали не тронутой - мол, соблюла себя казачка. Меня же твой дурак брат изнасиловал, за что теперь и сидит в тюрьме, вместо армии. Такого же ты хотела и для Рели? А вот не будет. Эта чистая девушка сумела соблюдать дистанцию между собой и негодяем. Ой, Реля, давай не будём дурака провожать, который не мог любить девушку чистой любовью, как и требовалось от него. Давай накажем его за наглость!
Возможно, Калерия и не поехала бы, раздираемая противоречивыми, жгущими ей сердце, чувствами. Тут была и небольшая любовь - всё-таки парень среди всех девушек выделил её, с больной ногой - Реля была ему благодарна за это. И недоумение, что Толя так себя вёл, как бы пугая её своей напористостью, и гнев за хамское поведение - всё-таки это ненормально, настаивать на том, в чём тебе отказали в первый же вечер, потом ещё и ещё, наконец, не пожелали с тобой встречаться. А тут ещё, с какой стати? - вздумал свести её с Галкой-давалкой! Может и посадить желает их рядышком? Или по разные стороны от себя?
Гнев её на Толю усиливался, когда в комнату, тактично постучав, заглянула комендантша: - Девочки вы готовы? Я знаю, что вы все пойдёте провожать, наготовила там еды - всем хватит.
- Спасибо, Зухра Ксаверьевна, - ответила Калерия, которая одна из немногих могла выговорить отчество их общей матери, какой, порой казалась толстая, бездетная женщина. - Но я, если будет там присутствовать так называемая Галка-давалка, ни за что не сяду, с ней, за стол, да у меня и кусок в горло не полезет.
- И у нас тоже! - отозвались одновременно Женя с Шурой.
- Но, девочки, не выгонять же её, если она туда придет.
- Не надо! - подхватила Реля. - Мы договорились, что пойдём и позавтракаем в кафе, а потом, если успеем, подъедем к Военкомату, где и собирают новобранцев.
- Конечно, вы можете не успеть, но что мне делать? Толя обидится на меня, если Реля не придёт - я ему обещала, а ведь основные деньги на это пиршество, выделили он и братья его - Николай и Рудик. И сам Толя подкинул не мало.
- Нельзя за других обещать! - обиделась Калерия. - Вчера вы меня толкнули к нему - как к тигру в клетку - теперь хотите, чтобы он поиздевался надо мной? Потому что видеть эту «давалку», я не желаю. Но если он так жаждет с ней проститься, то меня не увидит и всё! - Забунтовала Калерия, хотя сердце её металось с одной стороны от жалости к неумному новобранцу, так всё испортившему, с другой гневалось.
- Не волнуйтесь, - вдруг успокоила всех Люся. - Я пойду вперёд, поговорю с этой Галкой-палкой. И если она не хочет получить оплеуху от любимого парня, то согласиться не ходить. Потому что Толька может дать по морде, ежели по вине этой выдры Реля не придёт. Уговорю её, Галка сделает вид, что её там не было - так, кажется, говорят одесситы? Хотя я не подслушивала, что Калерия рассказывает Жене про Одессу, - захохотала она, что как раз и раскрывало, что Люсиндра подслушивала каждое слово.
- «А если подслушивала или читала мои письма, написанные Жене, - с тревогой подумала Реля, покраснев от гнева, - где я, с большими подробностями описывала свою встречу с Артёмом. И как он меня облагодетельствовал, подкинув деньги на поездку в его город. И как я была счастлива, побывав там, то Люся передала всё это своему мрачному Рудику, а он, естественно, братьям. Вот Толя и взбесился. И пока я наслаждалась, гуляя по побережью нашего полуострова, он «мстил» мне, не догадываясь, что этим сделал большое одолжение лягушке-путешественнице. Потому что не «открой Люся ему глаза», как она, наверное, думает своим узким лобиком, Толя бы, после моего возвращения в нашу довольно неинтересную жизнь, стал вести бы себя по-прежнему. А может, ещё нахальней, предчувствуя, что это его последние деньки на воле и он «обязан» добиться то, чего не мог, за полгода. Так что, если взглянуть правде в глаза, то я должна благодарить эту недоразвитую девушку, за то, что она подчитывала и разносила дальше слова, никому, кроме Жени не предназначенные. Впервые, с тех пор как чужие стали читать мои письма, это не навредило мне, а принесло пользу».
Потому Реля раздумала обижаться на Люсю. Пусть дева просвещается. Сама Людмила была, как ей казалось, жадной: деньги тратила щедро на еду - для себя, бесконечно обожаемой, покупала деликатесы, и красивые вещи. Одевалась Люсиндра замечательно, потому что, кроме зарплаты, которая была у неё выше, чем у работниц растворного узла, так как дева училась два или три года в строительном училище, и была не просто рабочей, а штукатуром. Кроме того, её родители высылали почти каждый месяц, когда по одной, а то по две тысячи рублей. Но никогда никто из девушек в их комнате не слышал, чтобы Люся, при таких деньгах, мечтала о путешествиях. Дивилась, когда Реля, по возвращении, рассказывала всем девушкам, где побывала, что видела.
- Вот дурочка! Да лучше бы ты деньги на тряпки истратила. Потому что о том, что видела, ты быстро забудешь, а приданное потихоньку бы собирала, потому что кто тебя без него возьмёт?
- Как раз наоборот, - пожалела её втайне Реля. – Увиденное, удивительное, я никогда не забуду, хотя и фотографии бы не помешали, для воспоминаний, а тряпки износятся. – «И знала бы ты, казачка, какие вещи я привезла, которые мне долго будут напоминать об Одессе».
- Это ты, Люся, собираешь «приданное», которое тебе не понадобиться, - поддержала подругу Женя. - Зря ты радовалась, что тебе «досталась» кровать, вышедшей замуж старой девушки - Аллы, ты её судьбину и перехватила.
- Тьфу, на тебя, колдунья, чтобы не сглазила! Я-то замуж выйду, не задержусь, - огрызнулась наглая казачка, нахмурив незаметный лоб, и выскочила из комнаты.
Женя удивилась её уходу:
- Совсем не хочет думать - потому у неё такой маленький лобик. В два её узких пальца.
- Так она у матери своей за холодную воду не бралась, - отозвалась Шура, - потому и пальцы узкие. Но почему ты удивилась её узкому лбу?
- Так ума нет за её лбом, ни капельки. Видно мать её и от учёбы берегла.
- Да, Люсиндра училась через пень-колоду. Даже в училище. Удивляюсь, что выучилась на штукатура, зато теперь нос дерёт перед нами простыми рабочими, хотя у нас с вами лбы и руки нормальные. Но две мыслишки - как сказала однажды одна учительница - роятся за лбом Люсиндры: это накопить приданное, и выйти замуж.
Г л а в а 23.
Но Женины предсказания весной заставили и Люсины извилины немного поразмыслить и, выждав пару недель, приезжая, как бы невзначай, как бы делая одолжение, предложила Калерии:
- Ты, кажется, хотела, чтобы кровать твоя была у окна, - продумала она всё за Релю, - но я заняла её раньше, потому нас, казачек, вселили внезапно. Ты, наверное, не успела перебраться, как тогда жалела комендантша, которая, как мне кажется, тебя дюже любит. Так поменяемся, я совсем не против, чтоб перебраться в твой закрытый угол.
- Да что ты! А как же ты будешь подглядывать за Рудиком из окна? Следить куда он пошёл да откуда возвращается? Нет, тогда ты станешь без конца шаркаться об мою кровать, а мне это не нравится. Так что спи на том месте, которое ты так ловко захватила, да с боем, намекая на меня, нерасторопную, как ты хвалилась землячкам.
- Это не Шурка ли тебе всё это наплела? Ничего я не говорила.
- Александра про тебя почти никогда не вспоминает - ты, это, наверное, знаешь. Но дело не в сплетнях. Я на твою кровать не претендовала - иначе заняла бы её, ещё когда вы ехали в Симферополь. Реле, во сне, привиделось, за три дня до вашего с Шурой вселения, что в общежитии, а значит и в нашей комнате прибавление будет.
- Да что ты! - перебила Калерию, не доверяя ей, Люся. - Я бы, на твоём месте, заняла эту выгодную кровать, отседова, как ни глянешь, видишь всё, что перед общежитием творится.
- Люся, мне нравится казачий говор, но слово «отседова», как его ни крути, всё же больше походит на старушечье. Девушке с семилетним образованием и ПТУ оно не идёт.
- Не придирайся к словам. Ну, отсюда - это тебе нравится?
- Уже лучше. Но ещё одно скажу. Ты произнесла прекрасное слово: «творится». Творится - это аналог словам творить, творчество. Перед нашими окнами иногда курят ребята на скамейке, иногда выпивают, дерутся - это что? Можно творчеством, а не хулиганством назвать?
- И что? Это они своих девок ждут. Конечно, тех, что похуже – не вышла бы ты к Толяну, если бы он надирался перед твоими глазами, да задирался бы с городскими парнями насмерть? Я слышала, что у вас тут и парня убили, перед нашим приездом? Или ты не знаешь того?
Калерия подавила тяжкий вздох. Забыть того поверженного великана, который в бреду назвал её сестрёнкой, она не могла. Но делиться своей болью с пустышкой Люсей тоже не хотелось - и ответила уклончиво:
- Я почти не знала того парня, видела его только, когда приехала скорая помощь. А что касается пьяного Толи, то к нему и трезвому идти страшновато, не то, что к выпившему. «За кровать скажу», - так говорят в Одессе, что не поменяла бы её ни на одну в нашей комнате. Это мой укромный уголок, я могу спокойно полежать здесь. Особенно с той поры как покалечила ногу. Читая книгу или раздумывая над содержанием её, когда одна нахожусь в комнате. Всякие распри, пьяные скандалы, драки во дворе мне не слышно. Если не раскричатся ещё в коридоре девушки, бегущие разнимать своих драчунов.
- Уж будто бы тебе безразлично? Слышала я, что ты целую банду разнимала прошлым летом?
- Какая банда? Два выпивших дурака зашли на наше подворье, стали задираться - действительно, началась потасовка - из-за меня, как думали все девчата. А раз задета была моя честь, я ринулась в драку и, вроде бы, моё вмешательство остановило ту бойню.
- Вот видишь! Такие приключения! Из-за тебя дрались - завидно!
- Не завидуй дурости. Хочешь, я тебе расскажу преимущества и неудобства твоей кровати?
- Интересно, какие такие неудобства, если это мой «наблюдательный пункт» - как шутит, со злом, Рудик, потому что я завсегда могу видеть, куда понесло моего жениха, и шпионить за ним.
- Да, открытая, стоящая прямо возле окна кровать тебе подходит, но когда ты с твоим дружком выгадываете момент, и остаётесь вдвоём, с твоим вечно бегущим от тебя мужиком, в комнате, - не удержалась, подколола Калерия, - то становитесь объектами насмешек. Ведь те ребята, которые влюблены не в Люсю, а в других девушек, каких немало, должна тебе сказать, могут увидеть, как вы тут раздеваетесь. Да ещё если ты одна устраиваешь немые фильмы - это им только в радость, но когда Рудик, торопясь, снимает брюки - это сцена из жизни «целок» и они думают, что в этой комнате живут исключительно такие. Потому Толя - кузен твоего полу армянина, ведёт себя со мной нагло.
- Да ты же умеешь их отшивать! - не смутилась Люся. - Но ты так говоришь, будто сама всё это видела. Ты тоже смотришь на наши окна, или через замочную скважину?
- Не имею моды смотреть через замочную щель, но однажды вечером, идя через громаднейшее татарское кладбище, имела «счастье» наблюдать две полуголые фигуры, которые показывали концерт ребятам, что глядели в наше окно. Почему, лишь в наше? Спроси у насмешника Рудика. Уж не твой ли кавалер пригласил их на этот просмотр? Тогда он над тобой издевается и никогда не женится. Его идея или общая, раздеваться при свете?
- Не твоё дело! - огрызнулась Люся, и Реля поняла, что девушка, наконец, поняла, в какую липкую лужу упала. Если её Рудик оставит, то следующие кавалеры будут подходить к Люсе только лишь за тем, чтобы использовать девку с узким лбом. И бросать как потрёпанную, ненужную вещь, как хлам, несмотря на все её богатое приданное.
Однако у Людмилы не хватило ума промолчать, она рассказала всё, что ей говорила Реля армянину и он, точно с таким же лбом как у его подруги: - «Вот резвятся дети одного отца?» - мелькнуло у Рели, когда злюка остановил её на татарском кладбище, и с неприятной ухмылкой взялся допрашивать. Весь вид его обещал, что может и ударить.
- Ну, что это такое особенное ты видела в освещённом окне?
- А ты не знаешь? - огрызнулась, разгневавшись, Реля. - Тушите, «влюблённые», свет, когда такими делами занимаетесь. А то привёл парней, чтобы посмотрели, да поучились у тебя? А если это до комендантши дойдёт, то выпрет она Люсиндру из девичьего общежития. Вы не задумывались о том?
- Ну, выгонит из этого, пусть даёт комнату нам в семейном, - нагло рассудил этот типчик. И засмеялся Реле в лицо: - «Что, укусила?»
- Но для того, чтобы вас вселили в семейное общежитие, надо вам обоим, по году, по два, в крайнем случае, отработать на стройке, да пожениться, потому, что без штампов в паспортах вас вместе не поселят. Ещё при одном условии могут дать вам комнату, если Людмила забеременеет, что я думаю, не случится? – Калерии не хотелось признаваться, что она знает о беде парня. Было жалко его, хотя Рудик бесил её своей наглостью.
- Конечно, нет, мы оберегаемся. Или тебе кто из братиков растрепал, что у меня детей не будет? Так они у меня уже есть, без записи в паспорте, - соврал Рудик и покраснел, но девушка не стала его разоблачать. Зачем? Он не раз пожалеет, что необдуманно хвастался.
- Что ж! - сказала, жалея его, Калерия. - Ну, я желаю тебе хотя бы одного ребёнка, которого ты назовёшь сыном или дочерью. – «Правда, у таких, узколобых, да ещё от одного отца - права Шураня - дети могут вовсе уродами родиться. Впрочем, всё же, наверное, правда, что детей у наглеца не будет. Вот он и злится. И «подругу» выставляет на посмешище. Люся может родить от другого, как, по-видимому, предыдущие девушки делали. А уверяли парня, что детки от него. Но ума Люсиного не хватит так обмануть своего узколобого брата, если чёрнявый уже накалывался на подобное. Хвастать он может, что у него дети есть, особенно если девицы заявляли это на всю казачью станицу – но ведь не женился, потому что догадывается или знает, не его «дети».
Но, несмотря на всю жалость к этому недоразвитому в умственном отношении парню, в Рудике, да и Люсе, Калерия приобрела врагов, что её очень смущало. Девушка предчувствовала, что когда она проведёт в армию Анатолия, этот полу армянин станет всячески позорить её словами - не действиями же? - за её спиной, разумеется, чтоб «отогнать» от Калерии парней. Последнее девушку устраивало - она намеревалась хоть полгода отдохнуть от них: заняться книгами, самообразованием, перед тем, как встретит будущего отца её золотого ребёнка.
Г л а в а 24.
Душа малыша уже носилась возле неё, когда Реля ходила по Одессе, гуляла по Севастополю, восторгалась Воронцовским дворцом, да малыми горушками, как бы повторяющими силуэты дворца. Особенно душечка её будущего мальчишки резвилась в «Долине сказок», будто подсказывая будущей своей маме, где и что ещё можно создать из деревьев в заповедном уголке. Он был довольно забавен её будущий малыш - оставалось только найти его отца, которого Реля, по своему вещему сну запомнила в лицо, и даже высокую, будто слепленную из множества лозы фигуру. Серые, к сожалению, бездумные глаза, так что спутать она не могла не с кем. Потому так уверенно отвергала женихов, одного за другим, иногда сознавая, что за это она, придёт времечко, поплатится тем, что тот нелепый парень недолго будет ей мужем, унесёт его куда - то течением, с которым высокий мужчина не в силах будет сражаться. Не значит ли это, что и её муж будет бездумный - во сне Реле привиделся: высокий, внешне красивый, но головка маленькая и недоразвиты черты лица - при высоком лбе. Реля запомнила, что лоб в порядке, и нос, вроде бы нормальный, губы яркие, но ниже - как бы не доставало подбородка. Точно. Подбородок у её будущего будет безвольный. Нежели, зная всё это, она полюбит безвольного парня?
С такими хаотичными мыслями ехала Реля провожать будущего матроса сначала до Военкомата, на микроавтобусе, который «от души» выделил призывникам начальник Строительного управления. В этом малыше ездило само начальство по объектам, не более пяти человек за ходку. Начальству в автобусе было свободно, а сейчас едва поместились будущие воины, их подруги и братья, близкие друзья. Реля ехала провожать Анатолия одна - Галке места не хватило. Калерия хотела уступить место сопернице, но будущий моряк крепко держался за руку: - «Дикарки», - как он прошипел, что склеил девичьи пальцы:
- Не смей уходить! Не то я привяжу тебя к себе ремнём.
- Откуда знаешь, что меня, в детстве, «Дикаркой» обзывали? – Калерия покраснела от очередной наглости.
- Всё про тебя знаю! Не вздумай убегать! Немного уже осталось.
Потом молчал всю дорогу, лишь гладил её пострадавшие пальцы и, наклонившись, целовал их. Вздыхал, глядел на Релю строгими глазами, и одновременно жалобно. У Военкомата кто-то играл на гармошке, и пока призывников не увели в помещение, они немного потанцевали. В затуманенных голубых глазах Анатолия проскальзывала тоска, и у Рели разрывалось сердце, однако она не плакала, как остальные девушки, которые обожали и любили своих парней - это было заметно по многим.
Потом призывников сначала построили, сделали перекличку и увели в помещение. К Реле приблизились Женя и Шура, которые добирались до Военкомата на городских автобусах и, естественно, не всё видели.
- Ну что, подруга моя, - обратилась к Реле Женя, - сильно Толян тебя упрекал за вчерашнее?
- Да нет. Больше молчал. Правда, когда танцевали, сказал сквозь зубы, что никогда он мне этого не забудет.
- Да, парнюга с большим норовом. А какой овцой прикидывался! Но я тебя, кажется, не обрадую - вон, посмотри, Галка с нами ехала. Приставала к нам с разговорами, но мы её отшили.
- Откуда наглость у девки взялась? - проворчала Шура. - В автобус с призывниками её не пустили, так она пыталась узнать, было чего у тебя с Толей вчера или вы разругались, как это у вас ранее случалось. Вот кобра!
- Мне жалко её, Шурочка, - ответила грустно Реля. - Если бы знать, что Анатолий бросится к ней, когда их выведут из Военкомата, то уехала бы сейчас. Но он приказал мне не исчезать, не то проклянёт - так и прошипел сквозь зубы. Иначе он сегодня со мной не разговаривал. Лишь шипел.
- С него станется - наслать на гордую девушку проклятие, раз не отдалась ему. Рыжие - они злые, - сквозь зубы сказала Шура. – Лично меня такой же мудрило изнасиловал - ой, прости, Релечка.
- Что ты! Мне очень жаль, что с тобой такое произошло. И ты правильно сделала, что уехала из станицы. В Симферополе ты встретишься со своей судьбой - я это вижу по твоему лицу.
- Ой, правда, Релечка!? А по руке ты мне не погадаешь?
- Зачем? Самое для тебя важное я тебе сказала. А остальную судьбу скажу, потом, может, когда прояснится моя голова - сейчас мне не до этого.
- Так-так, - подошла к ним Люся, которая тоже ехала на попутных автобусах, хотя её Рудик, как брат, ехал в микроавтобусе.
- А ты зачем здесь, Людмила? - удивилась Реля. - Я бы, на твоём месте не поехала, когда тебя твой Рудик не захотел взять на колени.
- Ну, ты даёшь! Я же земляков своих провожаю. Шура же вот тоже приехала, да и Жена твоя. Но я не за этим к тебе подошла. Хочу попросить, чтобы ты и мне погадала, как Шурке.
- Извини, Шурочке я погадала по наитию, которое снизошло на меня и по чистой дружбе, она между нами завязалось давно. Но с тобой, если не ошибаюсь, мы чаще ругаемся, чем по-хорошему говорим.
- Всё это ерунда! Если уж на Шуркином лице ты рассмотрела чего-то, то уж на моём - из-за того, что ругаемся - ты больше видишь. Да и все остальные, я думаю, много могут сказать по моему лицу?
- И это правда! - усмехнулась Калерия. - Но говорить то, что мы все наблюдаем на твоём лице, не стану. Ты и так уже мне врагиня, Люся, потому как бабка про меня сплетничаешь, а если я скажу тебе что у тебя в книге судеб написано, то вовсе возненавидишь. И кстати, тебя, кажется, Рудик твой разыскивает и злится - не было у него партнёрши в танцах - все девицы городские ему отказывали, даже если кто брата, а не парня провожал. Презирают городские девушки строителей.
- И хорошо. Мне же спокойнее, - надменно бросила Люся.
- Я не была бы так спокойна, зная, что, не видя тебя, он бросается к каждой девушке, особенно коренной жительнице Симферополя, - отозвалась Шура, с удовольствием дразня свою станичницу и сестру парня, надругавшегося над ней. – Ищет Рудик таких, у кого условия жизни гораздо лучше наших.
- Ну, ты даёшь! Неужели ты думаешь, что мой Рудька ищет себе горожанку? Да он же наш, кубанский!
- Да. Но обосноваться он хочет в городе, коль уж сюда приехал,- поддержала Женя Шуру. - И точно будет себе искать из местных, если, как я недавно слышала он говорил, что надоело ему в общежитии жить.
- Да ну, вас, брехунок таких! - огрызнулась Люся и пошла, повисла на руке у парня, только недавно пренебрегавшего ею, ещё и насмехавшегося, если знал, что до Люси дойдёт его поиски других девушек.
И тогда Шура и Женя пристали к Реле:
- Расскажи-ка нам о Люсиндре? Что нашу жеманницу ждёт?
- Простите, подружки, я не имею права рассказывать вам о будущем Люси, в её отсутствии. Это некрасиво, хотя я и не уважаю её. Но таков закон - за глаза ничего ни о ком не рассказываю без нужды. Вот если бы она что сотворила, и меня сыщики допрашивали, - пошутила Реля, - тогда я обязана, как законопослушная, всё сказать. Давайте я вам лучше про Одессу расскажу, или про Ялту - о чём не могла много сказать по приезде, потому что всё увиденное вначале надо провести, как говорят умные люди, через сердце.
- Давай, Релечка! - обрадовалась Шураня. - Потому что Жене ты, я уверена, много рассказывала, потому, как вместе работаете.
- Не так уж и много, - отозвалась Женя. - На неё же налетел как коршун Толян, пока Релю не защитил и не отвадил от неё рыжего брата Николай - вот благородный парень! Но, как я поняла, один налёт так повлиял на нашу сказочницу, что у Рели дар речи отнялся.
- Как ты меня понимаешь, Женя. Спасибо тебе, - прослезилась и одновременно улыбнулась Реля: - Но теперь, поищем место, где бы посидеть можно было - хотя бы вон на том, поваленном дереве.
- Пошли, - обрадовалась Шура. - Меня тоже ноги не держат.
- А не испачкаем мы там одежду? - засомневалась Женя и обратила внимание на газету в руке пожилого мужчины, сидящего на краешке переполненной скамейки: - Простите, но я вижу, что вы прочли уже газету. Не пожертвуете ли её девушкам, чтобы мы могли присесть вон на том сваленном стволе? - Указала она рукой.
- Бога ради! Как не услужить таким красавицам! - ответил старичок: - С лёгкостью отдам вам газету. - И задержал взгляд на Калерии: - Проведёшь моряка, - сказал загадочно, - но придёт за тобой солдат. Однако не очень на него надейся - свою судьбу ты должна ковать сама.
- Спасибо, дедушка! Вот и мне погадали. Но, кажется, я и сама это предчувствовала. Вспомни, Женя, я тебе говорила, что когда уйдёт на службу Толя, только тогда вернётся из армии мой суженный! А вас, - обратилась Реля к старичку, - случайно не Стёпаном зовут? - глаза у дедушки были молодые, и очень напоминали Реле глаза её случайного, (а может и не случайного?) попутчика, когда возвращалась её семейка с Дальнего Востока, и столько загадочного произошло для Рели в пути.
- Степан не Степан, а вот тебя птицу-канарейку зовут Релькой.
- Это вы слышали, как её назвала вон та девка? - показала Шураня в сторону Людмилы. - Это она со зла так зовёт нашу подругу.
- Знаю, что злая она. Вообще-то вашу подругу зовут Релюшка или, если хотите, Калерюшка. Как, птица-канарелька угадал я твоё имя? А ещё, что ты недавно обследовала южное побережье Чёрного моря, как когда-то, девочкой, ты обследовала другое, не менее тебе родное побережье и была счастлива. На этот раз счастье тебе подпортил будущий морячок, но он уедет и увезёт твоё молчание. Ты и сейчас готова говорить, но подожди немного - скоро выведут обстриженных будущих воинов, и вам надобно будет гнаться за ними на вокзал. Он, будущий моряк, почудит немного, но ты не огорчайся - не он твоя судьба, не имел права влезать в твою жизнь, да, впрочем, ты сама всё знаешь. А теперь, прощайте, девушки, пора деду домой идти - я тут никого не провожал, лишь хотел увидеть птицу-говорунью и восстановить её воспоминания, которых она была лишена наглостью парня. Хорошо, моя девочка, что не сплоховала.
- Признайтесь, пожалуйста, что вы - Степан! - молила Калерия.
- Не пытай старика, девушка. Степаном меня называет. Может, был Степа, а теперь Иван Степанович. - Старик не то смеялся, не то гневался на девушек, сунул им газету, и они послушно пошли к стволу дерева.
Но когда пришли, сначала развернули листы - что там интересного? Но газетка была старая - читанная когда-то Релей. Поэтому, спокойно постелили её на бревне, поделив её на троих, уселись и как по заказу, все посмотрели в сторону скамейки - старичка на ней не было, сидели лишь молодые люди, и создавалось впечатление, что давно там отдыхают, со времён своего детства.
- Что это было, Калерия? Гипноз? Потому что я видела на лавочке лишь одного старика. Но почему он не предложил нам сесть возле него? Неужели места были заняты? - с изумлением проговорила Женя.
- Странно. Я видела заполненную скамейку, потому вела вас сюда, - не скрыла своего удивления Калерия.
Ещё больше поражена была Александра:
- Девки, это какое-то колдовство. Я обалдела, когда увидела газетку, пахнущую ещё типографией, но 1953 года. Это где же старик её хранил? Да так, что она не пожелтела за столько лет.
- Ты что несёшь? Как это за пятьдесят третий год? - вскочив, взяла в руки свой кусок Евгения. - Рель, ты посмотри и верно.
- Девчонки, молчите, я всё же найду сейчас этого старика-боровика, - Реля внимательно рассматривала людей, находившихся поблизости, - который вовсе не старый, а притворился таким.
- Да его и след пропал, - застонала Шура от досады. – Старичок явно твой знакомый, Реля! Но почему он не пожелал открыться? Он, наверное, артист – вот и нарядился стариком. Бороду надел как настоящую.
- Вот такие мои знакомые шутники, - улыбнулась Реля, но, ей было не по себе: - « Если это был Степан, то, что это? Хотел мне напомнить год смерти Сталина, когда мы с ним ехали в поезде? Но почему он старый? Прошло всего шесть лет... Или Степан сам просил космиян сделать его под истинный возраст? Но почему он поселился в Симферополе? Неужели наблюдает за мной?»
Женя и Шура, немного отойдя от происшедшего, потребовали немедленного рассказа.
- Но, девочки! Неужели вы не поняли, что эта неожиданная и, если правду сказать, желанная для меня встреча, выбила меня опять из колеи. Выбила посильнее, чем приставания Анатолия. Я теперь «вся заинтересованная этим дедушкой», как сказали бы в Одессе.
- Ты смеёшься, Рель? - возмутилась Шура. - Дед и есть дед – это не парень, в которого следует влюбляться. Ну, пошутил старичок, порезвился немного.
Но Евгения, кажется, поняла подругу:
- Это тот самый Степа, который ехал в поезде с тобой с Востока?
- Почему вы деда называете Стёпой? - Недоумевала Александра.
- Много будешь знать, скоро состаришься, - пошутила Реля и поднялась: - А вот наших бритоголовых выводят, вон Любаша нашла Колю, но Анатолия всё нет. Ага, вот и он. Ну, я побежала, девочки. Может, и попрощаюсь сейчас с ним - на вокзал ехать уже не хочется. Галя проведёт его. Уступаю ей сию честь. Женя, собери куски дедушкиной газеты и сбереги их мне. Я потом всё почитаю, что там написано.
Анатолий был настроен мрачно:
- Подозреваю, что ты не хочешь ехать на вокзал?
- Да. Что я там увижу? Боюсь, и попрощаться не дадут? Давай сейчас попрощаемся, чтобы потом не жалеть.
- Ты это брось! Едешь на вокзал и точка! Не то я сбегу и пристрелят будущего моряка - не дадут в бушлате да бескозырке походить.
- Ладно, я поеду с девчонками, которые не хотят меня бросать.
- Это меня не касается. Но чтобы ты там была.
Реля кивнула, в этом она могла уступить будущему моряку, потому, что ей было жаль капризного парня, который сам, ей казалось, не знал, что ему в жизни надо. Она, как могла, выправляла его характер, но сомневалась в своих силах, если бы судьба не развела их. Не любя, не надо встречаться. Но Толя, вместе с Николаем, подкупили её театрами, о которых Реля бредила в селе, прослушивая изредка постановки по радио. Она, имея живое воображение, все действия да мимику артистов воспроизводила по интонациям, по голосам. Но одно дело представлять, если есть фантазия. Другое дело посмотреть своими глазами – ведь не зря говорят - лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать. Это верно. Но Анатолий, вопреки своим заверениям, что ему больше ничего не надо, лишь бы быть с ней рядом, держать её за руку, думать Релиными мыслями, иногда сорвать робкий поцелуй - своих обещаний не выполнил. Сначала намёком, а потом резче, заявил, что ему лишь поцелуев мало. Реля, разумеется, резко воспротивилась, объяснив баловню судьбы, что она ещё раньше, по его поведению догадалась, что у парня было много женщин, причём, наверное, старше его - опытных и разбитных, которые его развратили, хотя, в начале их знакомства братик Колечка представил его нетронутым, как и она сама. В надежде на эту чистоту, Реля и согласилась встречаться с ним. Но если он такой неразборчивый, что загубил свою невинность в юные годы, то она не собирается следовать его примеру. К тому же, девушки всегда расхлёбывают последствия таких дел, а Реля знает свою судьбу, знает парня, который предназначен ей в мужья очень хорошо в лицо - вот только не встретила его ещё в своей жизни. Её слова лишь разъярили парня. Они ругались и, как полагала Калерия, надолго, если не навсегда. Потому что скажи ей парень, которого она бы полюбила, что она не предназначена ему в спутницу жизни, девушка, возможно, облилась бы слезами - как у неё случилось со Славой, лишь при одном его неосторожном шаге, но покончила бы со своей любовью раз и навсегда! Это больно и Реля понимала Анатолия, но нельзя же сделав вид, что ничего не произошло, опять напрашиваться ей в «поводыри» в театр и, подождав немного, начинать свои пошлые попытки овладеть девичьим телом вновь.
Вечные скандалы надоели Калерии, и она резко высказалась, что в их общежитии есть девушки, готовые на многое - Людмила, в то время уже вселилась в их комнату, и была разоблачена. Разумеется, казачка уже встречалась с двоюродным братом Толи, и никого, кроме него не хотела замечать, но было ещё много таких девушек, которые, с удовольствием, окажут будущему моряку, желаемую им услугу.
После гадкого, позорного, на взгляд Рели, объяснения, она и поехала в Чернянку, где, в поезде, познакомилась с будущим капитаном, оказавшимся кузеном её сестрицы Веры кровопийцы, которая вкупе с «мамочкой», почти восемнадцать лет пили Релину кровушку. Как Артёмушка угадал всё это? Как Реля смогла ему раскрыть свою душу? Но морской офицер, без пяти минут Капитан корабля, уверял, что встреча с угнетённой когда-то девушкой, сумевшей вырваться из тенёт двух пауков, поможет ему в жизни. Но, если Реля полюбит его, выйдет за него замуж. Ведь она по крови не родня ему. И будет ждать бродягу на Берегу, с красивым ребёнком на руках или в коляске, потому что она - «такая Дива», как назвал её тогда Артём, украсит собой любой Берег, тем более Одесский, где девицы разболтаны, и выбрать из них верную жену нет никакой возможности. Она же, будущий капитан был уверен, вернее Пенелопы - жены Одиссея - который странствовал по морям много лет. Реля не скрывала от Артёма, что, услышав про Море, Берег, Одессу, о которых они говорили, как о чём-то необычном, с большой буквы, как и всё прекрасное, созданное природой и людьми, у неё бешено билось сердце. Ведь когда-то она мечтала жить у моря, даже стать лётчицей или капитаном, но с такой матерью как у неё, она не могла даже поступить в заурядное училище. Юлия Петровна, о которой, как оказалось, прекрасно знал Артём, даже «не имея «счастья» видеть её. Потому что его родительница была также властной, угнетающей женщиной, с тёмной душой. Эти женщины и любили мужчин, которые угнетали их, но отыгрывались дальше на непокорных детях. Артём, как и Реля бежал от чуждой, непонятной ему матери. Встретившись случайно в поезде, они разобрались, что за родительницы были у них и определили, что Вера рождена от дяди Артёма, которого моряк называл «Чёртякой». А Реля вспомнила, что этот мужик представился когда-то её матери Люфером. Значит, Вера родилась от тёмных сил. И вместе с матерью они угнетали Релю, питались её ослабевшей кровью - ведь недаром в детстве она не раз теряла сознание да калечилась. При этом любовница и дочь Чёрта испытывали наслаждение, особенно когда «Дикая» теряла много крови, при травмах, по их вине.
Несмотря на общую симпатию друг к другу, Реля Артёму отказала, в ответ на его благородное предложение устроить её жизнь, женившись на дикой девушке, и учить «Диву» дальше, если она, разумеется, захочет. Она твёрдо помнила, что должна родить своего собственного брата, которого выбросила когда-то из своего чрева Дьяволица-мать. И ей указано было в вещем сне, от какого именно парня должен появиться на свет её золотоволосый, смуглый братишка-сынишка, которого Реля, заочно, уже любила, и ради которого шла, и будет идти на любые жертвы. Странно, что Артём её понял, и хотя довольно ловко смущал Калерию жизнью на Берегу, у Моря, при любящем муже. Она ради своего дорогого будущего сына отказалась от всех этих сказочных благ. Казалось бы, вот кто мог обидеться на неё – ведь хотел он Реле лишь хорошего. Возможно, обиделся, но виду не показал, наоборот, внимательно слушал дикую девчонку. Недоумевал, разумеется, как можно ему отказать, но старался понять.
И, несмотря на отказ Рели, Артём сделал ей подарок. Не поленился, после похорон своей тёмной матери - и сходил, наверное, в церковь, как Реля ему советовала. Потом заехал в Чернянку, где Рели не застал - она укатила в Каховку, на небольшую экскурсию с сестрёнками-Атаманшами, но зато моряк познакомился со своей «тёмной тёткой» и кузиной Верой, встретивших его, как Реля догадывалась, притворно-вежливо, изображая радушие и гостеприимство - иначе эти лицемерки не могут. Но Калерия с моряком разгадали их ещё в поезде, так что Артёма было не задобрить. И он не побыв и дня, умчался в свою Одессу, принимать корабль уже не Старшим Помощником, а как Капитан, заменив выбывшего из строя своего командира. Уехал, оставив для Рели тысячу рублей, чтобы она могла поехать в любимый его город. И там, живя у тёти Артёма, совсем не похожей на его и Релину матерей - с чистой душой, и весёлым нравом, чем девушка насладилась сполна, забрав у жадной Верки деньги, которые та, судя по её поведению, не хотела отдавать. Но Реля настояла, испугав нелюбимую сестру болезнью, которую та заработала уже своей ложной натурой и неуёмной жадностью.
Напугала и уехала уже на следующий день и насладилась Морем да Берегами его и прекрасной, восстанавливающейся после войны Одессой и обществом Артёмовой тётушки со стороны другого, светлого дяди, которая казалась чудом, после матери и Веры. Артём спасал Релю от общения с чёрными женщинами и подарил то, о чём она мечтала с давних пор - Одессу.
Сам новоиспечённый Капитан - по телефону сказал девушке, что Реля принесла ему это счастье - принял к её приезду в Одессу корабль и отправился в море, приказав ей, чтобы она молила за него Бога. И Калерия исполняла эту просьбу охотно, и даже во сне слетала к Артёму на корабль, шедший в море, и на котором они летали вдвоём на удивительный остров Маврикий. Правда его почти не разглядели, потому что их прогнали оттуда и, наверное, правильно сделали - даже во сне нельзя заезжать или заплывать на чужую территорию без разрешения. Вот если бы Реля летела по воздуху, как прежде и одна, она бы просто так не оставила остров, а потихонечку обследовала бы его. А с Артёмом вместе они наделали шуму, за что и поплатились. Но кто или что их прогнали - люди или гроза? А может и то и другое – она не помнила.
Однако Калерия, проснувшись, не очень грустила об этом. Вместо Маврикия, она поплыла на кораблике обследовать полуостров Крым, который, на данный момент, оказался ей ближе и дороже. И даже красивей во много раз.
- О чём ты задумалась? - ворвалась в воспоминания подруги Женя.- Кого вспоминаешь и сопоставляешь с Толей? Степана? Показался тебе дедкой, а всколыхнул юные годы? Но, кажется, нам пора выходить; уже подъезжаем к вокзалу.
- Ещё две остановки, - определила Реля, разглядев, где они едут.
- Есть время. Тогда ответь - я угадала?
- Мне стыдно. Я думала об Артёме, который оказался мне как брат родной, если дал мне возможность увидеть свой замечательный город.
- Зря ты, девочка, отказалась за моряка, да ещё и капитана, замуж идти. Вот это был бы муж, так муж, куда там рыжему ревнивцу Толе и даже севастопольскому Роману. Капитан уже в возрасте, нагулялся, и он бы тебя на руках носил, когда приплывал домой, где его такая жёнушка ждала бы, которую он сразу полюбил. И не спорь, я это чувствую.
- Возможно это и так, - согласилась грустно Калерия. - Но, Женя, разве я тебе не говорила, что должна родить ребёнка от другого мужчины - не такого красивого, как Артём, и не такого обеспеченного, я полагаю, если мы сразу разойдёмся. Расходятся больше всего, как Реля твоя заметила, от мелочей жизни, от нищеты, от несходства нравов. И, кажется, ещё характеров. И от родни, если попадутся коварные люди.
- Удивляюсь я на тебя. И всё-то ты знаешь и всё предчувствуешь, но ничего не можешь изменить в своей жизни, даже от такого чудесного человека отказалась, от кого бы даже твоя Вера не смогла, несмотря на то, что они двоюродные по крови.
Калерия грустно улыбнулась. Не могла она Жене открыться, что если бы их «бес попутал», как говорят в народе, то они попались бы с Артёмом под гнёт более сильный, чем испытали оба в юности. Уж дядька Чертяка Артёма так перепортил бы их совместную жизнь и перечернил, что кто-то из них - или моряк, или Реля - погибли бы в той схватке. Отказавшись выйти замуж за Артёма, она спасла обоих.
- Ну, вот теперь нам выходить, - она поднялась и пошла к выходу.
- Да, - Женя последовала за неё.
Выйдя, Реля споткнулась о камень.
- Левой ногой, подруга, это к счастью.
- Наверное, нога моя должна скоро вылечиться! - пошутила Реля.
- Ты устала, золотко, хромаешь? – заметила, беря её под руку, дабы поддержать, Евгения.
- Не то слово – угнетена и устала. Чувствую, что «моряк» выкинет какой-нибудь фокус на вокзале, если нам удастся увидеться.
- Да, толпа провожающих туда едет большая, если мы с тобой на третий трамвай только сумели сесть. Хорошо, что Шура не поехала.
- Точно. Зачем ей мучиться? Я думаю, что Люся ей очень нервы портит своим заносчивым видом.
- Не думаю. Ведь это Люськин брат сидит в тюрьме по изнасилованию - так что кто кому нервы портит, ещё вопрос. Удивляюсь, что они вместе, в одну комнату поселились. И если бы не ты, Люсиндра Шуру загрызла. Тебя эта выдра побаивается - вот что меня удивляет. Боже, сколько народу на перроне! И, кажется, Галка стоит уже возле Толика. Она же втиснулась в первый автобус, всех растолкала – так спешила.
- Прекрасно! Я же не хотела ехать, так он настоял. Возможно, так казачок решил отомстить мне? Мол, приеду я, а он начнёт эту Галю обнимать и целовать? Знаешь, Женя, я не подойду к нему, пока она там.
- И правильно. Вот постоим, не замеченные, и уедем, а они пущай обнимаются и целуются.
Но ничего не получилось. Толя или сам их заметил или ему брат помог, но Николай вдруг замахал им рукой, чтобы они присоединялись.
- Вот ещё! - гневно отреагировала Женя. - Не сам зовёт, брату поручил. Не ходи, Реля, пусть он изволит поволноваться.
- Вон Любаша к нам бежит. И Галка отчалила - видно любовник оттолкнул её. Придётся идти, а то, обещал, что сбежит с поезда или оттуда, куда их привезут. И где учить немного будут, прежде чем на корабль отправить. Надо идти, чтобы из казака дурь не попёрла.
- Ладно, пошли. Но думаю, что он издевается над тобой в последний раз. Ты чего, Люба так запыхалась? Поезд-то ещё не отходит?!
- Нет, но сказали, что в любую минуту могут дать отход. Призывникам приказали не отходить от вагонов. Поспешите, миленькие.
- Какие же это вагоны? - удивилась Женя, подойдя поближе. - Неужели солдат в теплушках повезут, как скотину какую?
- Да, закаляют новобранцев сразу же, - отозвалась Реля и покраснела от гнева: - Как будто не могли хотя бы общие вагоны выделить!
И укорачивала шаг, боясь подойти к Толе, боясь его выходок. Но то, что он сделал вид, что не «заметил» как они подошли было полбеды. Полное унижение почувствовала Реля, когда он, перецеловавшись со всеми: с Рудиком, с Люськой, с друзьями, «оставшимися на свободе», как шутили в толпе, залез в теплушку, и не показывался из маленького окна, в котором побывали все, кто ещё хотел помахать рукой родным и провожающим. И вдруг, когда поезд тронулся, Толя, растолкал всех от окна и высунулся, крича:
- Прости, краса моя, что я тебя не поцеловал. Не посмел! Виноват, что хотел невозможного. Не обижайся! Желаю тебе счастья - ты, как никто, заслуживаешь его!
- Спасибо! - отозвалась тихо Реля, шагая за уходящим составом.
Г л а в а 25.
- Мне не послышалось, - спросила Женя, когда они, измученные, ехали в общежитие: - Толя попросил у тебя прощения?
- Да, но лучше бы он сделал это не принародно.
- А что такого?! Для девушки это даже лестно. Но забудем о нём, как о плохом сне. Представляю, что ты вчера пережила с ним.
- Да, были неприятные моменты, но верно уж такова природа мужиков. Ты знаешь, я давно уже сравнила тихого Толю и буйного Гориллу и решила, что это одного поля ягоды, и родились оба в год Дракона, правда, Георгий на двенадцать лет Тольки старше. И я - Дракоша, потому так и воевала с ними. И, не дай Бог, вышла бы за одно из них замуж - это было бы что-то жуткое.
- Да, два Дракона в одном доме не ужились бы.
- Как и Тигр с Драконом, но мы с тобой, на удивление, дружим. А вот с сестрой своей, родной по маме, Тигрицей, твоя подруга воевала до крови. Видно Бог пожалел меня, послав, в Симферополе, Рельке добрую Тигрицу, благодарю тебя, Господи! Но с Люсиндрой Змеёй, мы обязаны жить мирно, потому что Змея, как написано в моей тетради, мудрая, к Драконам приветливая, однако, мудрости как-то в Люсе не заметно, зато дурость прёт на каждом шагу.
- Да, Люська - Змея, конечно, по одежде - одевается она стильно, но не мудрая: видимо, нет правил без исключения, как шутит мой Филиппок. Тем более что её густые, тёмные, как смола, волосы растут почти от бровей, а узенький лобик ещё никому не приносил ума. Присмотрись, при всей её прочей красе; маленькие, бантом, губки, большие, тёмные глазищи - эти бы глаза да поумней девушке. И нос у Люси аккуратненький, да? Но если бы я не знала, как она глупа, при общении с ней, то лоб сразу её выдаёт даже человеку только увидевшему эту хитрую девушку. Вот уж в хитрости ей не откажешь, но и та у неё слишком бросается в глаза.
- Да, когда она молчит, - согласилась Реля, - в своих модных, красивых платьях - Люся может стильно одеваться, это ты правильно заметила, её можно принять за красивую, и за умную. Но когда девушка открывает свой бантик-ротик, то хоть стой, хоть падай, всё равно спокойно её слушать невозможно. Но хватит о ней - мне не нравится, что мы с тобой сплетничаем, будто нет интересней тем для двух подруг. Признавайся, что и тебе стыдно из-за никчёмной темы?
- Мне тоже. Но ответь мне ещё на такой вопрос. Вот Люська-Змея, да? А Рудька её, которого в армию не берут, с 1939 года то есть Кот или Кролик, как написано в наших с тобой тетрадях - подходит он Люсиндре или нет?
- Подумай сама - большая Змея, в природе, запросто может проглотить бедного Кролика. Но это шутка. Люся наша, при всей её кажущейся хитрости, ни в жизнь не съест ещё более хитрого Кота. А Рудик такой - он падает на все лапы, если ты помнишь, он – спекулянт. Правда, в наших с тобой тетрадках ещё написано довольно лестная на Котяру характеристика: мол, он - приятный компаньон, скромный, утончённый и доброжелательный. Кот умеет ценить себя, а дальше он поверхностный, если не сказать легковесный, человек.
- А что Рудя себя ценит, но в то же время поверхностный - это и я заметила - если у него такой же, как и у Люськи, ум - пустота в их красивых головках. Ты думаешь, зря сегодня городские девушки не хотели с таким красавцем танцевать? У него всё на лбу написано, какой он хитро мудрый. Но почему ты хорошо помнишь о Коте? Неужели тебе приходилось сталкиваться с ними?
- Признаюсь - Вера - моя старшая сестрица, по паспорту с 1939 года. Хотя я думаю, что мама, как и себе попутала ей тоже год рождения – впрочем, это я тебе говорила. Но чёрные люди - мы с тобой, кажется, тоже рассуждали об этом – обожают путать даты, дни и месяцы своих рождений. Примеры: Сталин, которого можно принять за Сатану, так как он массам головы дурил. Гитлер тоже не далеко от него отошёл, и оба вместе принесли народам сплошное горе, от которого ещё стонет наша Планета.
- Ой, Релечка, как ты умеешь подо всё подвести черту. А как же, тогда к вашей Вере, например, можно применить слова, что она как ты говорила? О, «приятный компаньон, вроде как и доброжелательный»?
- Вера может притвориться доброжелательной, если ей от человека что-то требуется, и в таких случаях приятна до оскомины, если кто не заметит её игру. Но я подозреваю, что она всё-таки Тигр. И вот, маскируясь под Кота, она может сделать прыжок как Тигр, тогда человеку хорошему трудно от неё уберечься. И думаю, что однокурсник, который возил её, в прошлом году, в Кисловодск ощутил на себе силу удара лапы Тигра. Сделал для Веры вроде хорошее, но когда это не пришлось ей по вкусу, она из милой и обаятельной, превратилась в хищницу. Но это же ударило не только по глупому Серёжке-однокурснику, но и по ней. Я предполагаю, в доме кто-то был Драконом, кто и отвёл беду от Сергея, а навесил её на Веру - в этом году она сильно заболела за все свои фокусы, и за издевательства надо мной и другими.
- Давно пора! - Проворчала Евгения.
- Да и я так подумала, когда увидела, что Вера больна. И чудно, что Артём мне оставил тысячу - уехала от мамы и неё. Потому не сделай я этого, они бы из Рели ещё соки потянули, а, может, перевели Верины заболевания на меня - две ведьмы это вполне могли сделать.
- Но ты же говорила, что мать вроде к тебе душой повернулась?
- Сейчас я уже думаю, что, не хотела ли она попить ещё кровушки?
- Ой, Реля, тебе к ним ездить нельзя, особенно когда они вместе.
- Да, по одной я их могу терпеть, а когда они в паре, то убегаю. Но, мне кажется, что у меня должен выработаться твёрдый иммунитет на родных. Даже на Атаманш, потому что меня предупредили, что и они будут вскоре такими, как мама и Вера. Хотя по знакам Зодиака они не Тигрицы, но что-то от Веры они приобрели уже.
- Рель, я тебе завидую: ты видишь всё вперёд! И верю тебе, что ты их всех победишь и настанет время, когда ты приедешь домой, и тебе не надо будет убегать от них, даже если все ведьмы соберутся.
- Я тоже в это верю и уже закладываю в себя силу и смелость, потому, когда у меня родится ребёнок, я обязана быть, к тому времени, стойкой, как оловянный солдатик. Потому я усмирю своих родных, сделаю их своими союзниками, так как впереди меня ждут бои уже в новой семье моего будущего муженька, потому что он мне не защитник.
- Да-да, я помню твой сон, когда он уплывает от тебя, не борясь, не сопротивляясь мутному течению. Но ты-то выйдешь на чистую воду.
- Я надеюсь всю жизнь в чистоте прожить, Женя, отталкиваясь от грязи, которая почти у каждого десятого или седьмого человека встаёт на пути. Но не все могут обойти её, некоторые, такие как Люсиндра прочно лезут в неё, и чувствуют себя в тепле, уютно, несмотря на то, что, по её знаку Змеи, Люсиндра должна любить чистую воду.
- Ну, по виду она чистоплотная, и довольно хорошо за собой ухаживает, - заметила Женя, - но душа у неё чёрная, не спорю. А может и должна быть такая Змея – ведь у неё лишь инстинкт как бы кого убить.
- Так и моя мама - по знаку Свинья, (по паспорту), как мы с тобой установили - ну очень за собой ухаживает, жалеет и обожает себя, модница почище, чем Люсиндра, а душевная нечистоплотность и грязь сопровождает родную мою давно. И я надеюсь отчистить маму основательно от того, чем она всю жизнь тешится. Ведь к ней я повезу моего долгожданного, уже любимого мною сына, потому что я загадала родить того мальчишку, от которого мама избавилась, перед тем, как родить свою Геру от Дьявола, как мы с Артёмом их разгадали.
- А ты скажешь матери, что это тот самый ребёнок, кого она, по глупости, не захотела родить?
- Уже сказала, когда мама, впервые в жизни, выехала мне навстречу. И она пошутила, что сначала надо родить, потом хвастаться.
- Ой, Релюха, ну ты и храбрая. Да будь у меня такая мать, я бы никогда с ней делиться не стала, особенно таким дорогим.
- А тебе не кажется, подруга, что своим откровением я уже начала выправлять свою родительницу? Хотя когда рожу, уверена, что мама «постарается забыть» о чём я ей говорила. Или ещё раньше.
- А ты ей напомни! - Твёрдо сказала Женя. - Пусть слезами умоется, увидев, кого она, в своё время, потеряла, по великой глупости.
- Нет, этого делать не стану. Это её или огорчит, или разозлит, а мне хочется, дабы, как иногда говорит будущая мать-бабушка, она внука любила. Напротив, сказать-то Реля сказала, можно отметить, что по великой дурости, а потом ещё сильнее желала, чтобы мама забыла об том - видишь, как мнение у Карельки часто меняется? Полный сумбур в голове.
- Это ты усиленно работаешь уже на своего потомка. А сможешь ты «вычеркать», как космический Аркашка, в твои четырнадцать лет, вычеркал у тебя память о Павле твоём обожаемом и сейчас? Потому что я думаю, что ты ходила по Одессе и думала не только о Капитане, но и о своих космических друзьях, улетевших от тебя? И ещё я думаю, что это учитель твой дорогой тебе капитана подослал?
- «Не Павел, а дед мой Пушкин, - подумала Калерия. - Но этого говорить Жене нельзя. Я и так её запутала своим Космитами. Но как бы обойти Деда своего славного стороной?»
Г л а в а 26.
- Мне нравится твоя манера, - улыбнулась Реля, - предполагать, и сразу же задавать вопросы на эту тему. Отвечу, как я поняла, в отношении нашей встречи с Артёмом. Скорее всего, мы оба с Артёмушкой, непрерывно думали о нашей встрече, а когда я приехала в Одессу, разбирали по телефону кто так усердно «помогал» нам встретиться.
- Ну да! Он уже не смог приехать на берег, - перебила Евгения.
- Разумеется, не то, я думаю, он бы на крыльях прилетел,- пошутила Калерия. - Но шутки в сторону, когда говорим о серьёзных делах. Мы решили с Артёмом, а ему намекнул дядька, а мне мама, что если бы мы поддались своим чувствам - а мне кажется, что мы оба весьма понравились друг другу...
- Ещё бы! - Опять не удержалась подруга. - В тебя парни влюбляются, как я заметила, с первого взгляда. В тебе есть что-то волшебное, наверное, оттого, что ты прожила, иногда через боль и слёзы многие сказки. Возьмём сказку «Морозко», когда лютой зимой злая мачеха посылает падчерицу в лес, за фиалками, а Релечку, осенней ночью, мать выгоняет из дому с пустыми вёдрами, чтобы она, пробежав по кладбищу, принесла ей, барыне, воды, умыться той, видите ли, нечем было. И ты ей этой водицы принесла, правда сама чуть не упала в вырытую яму.
- Если уж быть точной, то была подготовлена могила, но не мне, а бабушке, которая жила близко от нашего дома, которая мне, во сне, ещё при жизни, приказывала не свалиться в её могилу. И покойницей не захотела, чтобы я туда свалилась, послала своих и моих, как я потом думала, Ангелов и они Релю, тихонечко, подхватили и перенесли через страшную яму.
- Да не Ангелы, я думаю, а твои Космияне, которые за тобой наблюдают, чуть ли не с рождения! - Возразила страстно Женя.
- А как ты думаешь - кто помощники у Бога? В церквях их изображают с крылышками. Но однажды я летала в какую-то страну…
- Это во сне?
- А как же ещё? На самолётах я не успела пока полетать. Так вот умудрилась я слетать в чужую страну, на какой-то остров, где меня, кстати сказать, ждал Павел. И мой дорогой учитель повёл меня в дивные пещеры.
- В такие же, какие Павел тебе показывал в Маяке?
- Нет, подруга! Те пещеры, вырытые людьми, а на незнакомой земле их сотворили солнце, вода и ветер, и, по-видимому, там, в древности, жили люди - ещё в каменном веке. В пещерах были рисунки на стенах. На этих рисунках изображены быки, лошади, битвы, охоты на животных, какие-то бытовые сцены. Ещё изображены Боги, в круглых, облегающих тела одеждах. И шлемы прозрачные на головах. Так вот эти нарисованные Боги - мои Космиты.
- Их одежды похожи на твоё серебристое платье, в котором Реля летает во снах? Оно же облегающее у тебя; я видела, когда умудрилась слетать за тобой в Англию, - засмеялась Женя. - Жаль, что больше не дают мне порхать. Наверное, потому, что летала Женька, нахалка такая, в широкой юбке, которая представь, как глупо у меня болталась, мешая лететь.
- Не грусти, - засмеялась и Реля. – Может, и тебе мои друзья подарят такое платьице, которое будет расти вместе с тобой. Но мы отвлеклись от вопроса. Павел мне объяснил, что изображённые на стенах Боги - это и есть инопланетяне, которые прилетали на землю, как, наверное, ты и сама догадываешься давно, хотя бы по моим рассказам.
- Я об этом думала, когда ты мне рассказала, что мы не первый и не последний раз на земле живём. И ещё раз думала об этом же, когда узнала, что ты хочешь родить своего старшего брата, которому мамаша твоя не дала жизнь. Стало быть, душа новорожденного не ушла вместе с тельцем в землю. А летает и ждёт, когда ты найдёшь его папу, от которого родится именно он.
- Верно, Женя, наконец-то ты меня уразумела.
- Жаль только, что мужик тот будет недостоин ни тебя, ни сына.
- Жаль, конечно, но это уже его беда, потому что я, зная, что нам с ним предстоит, не стану за него цепляться - чего, впрочем, я никогда не делала и, надеюсь, не буду в дальнейшем. Но он будет сильно потрясён тем, что нас жизнь так скоро разведёт, будет больше страдать, чем я, хотя и я не бесчувственная.
- Ещё бы! Потерять такую девушку-женщину, как ты, такого сынка, которого, мне кажется, тебе предсказали Боги. Ты как дева Мария, ну честное слово. Родишь, почти как от непорочного зачатия.
- Не издевайся, Женя. Рожу я от земного мужчины и, по-видимому, не очень развитого. Хорошо, что мы разойдёмся, без него я сына воспитаю таким, как я мечтаю, а с ним, очевидно, был бы олух, как батя. Вот других своих сыновей, не от меня, будет воспитывать он, и дай Бог, чтобы они были умные, а не повторяли своего родителя. Но хватит, Женя, о будущем моём муже говорить - я сильно расстраиваюсь заранее. Мы с тобой заговорили о моей маме, а свернули вон куда!
- Да-да! Так ты уверена, что мать твоя будет выправляться?
- Мама уже выправляется. Во-первых, мы с ней в Херсоне накупили продуктов, и она вызвалась сама готовить, пока я буду загорать в Чернянке или если уеду покупаться на Днепр - это ли не прогресс?
- Ещё не факт, что она готовила бы еду. Ведь ты приехала, а через несколько дней покинула Чернянку, потому что внезапно прискакала, как лягушка-путешественница, Гера-Вера, так что вся стряпня матери, как всегда, досталась ей.
- Да Бога ради! - Отозвалась, улыбнувшись, Реля. - Но Вера вернула мне Артёмушкину тысячу, только потому, что мама ей грозно велела, денег, не ей предназначенных, не зажимать. Видно поняла, ранее отнимая от меня, что она обрекла Веру на неприятное заболевание.
- Вот тут я соглашусь, что мать встала на твою сторону – наверно в первый раз в жизни, но не потому, что ей хотелось побыть с Верой?
- Побыть маме с Верой? Ты не представляешь, какой Ад они создают друг дружке, когда они вместе и нет между ними меня, на ком они, сообща, срывали невесть откуда взявшуюся злобу. Скандалят, бывало, пока меня нет в доме, но появляюсь я, и они обращают ненависть на Чернавку или Дикарку, как они тогда меня обзывали.
- Представляю, как тебе приходилось отбиваться.
- И не говори, подруга. Но вот Вера заболела - надеюсь, что хотя бы в тот её наезд они не ругались? А вскоре маме предстоит ехать в Одессу - это когда её любимую уложат, и будут готовить к операции.
- А будет операция? Ты это видишь своими проницательными глазами?
- Обязательно!! Но сначала прооперируют мою надменную сестру не совсем правильно. Лишь на третий раз найдут причину её заболевания, но вырезать опухоль не смогут, однако она не раковая, потому на некоторое время, Вере станет легче, она ещё будет учиться - вот закончит ли институт - этого я пока не вижу. А если и закончит то поработает, по диплому, совсем мало - потому что впереди я вижу большой пробел в её трудовой деятельности.
- Может, она выйдет замуж и родит ребёнка? Ты этого не видишь?
- Нет. Это не ребёнок. Это вроде бы недомогание, но старшая превратит его в «тяжкую» болезнь. Захочет, в связи с этим, остаться в городе и вроде бы через меня она будет хлопотать, но в каком городе я пока не вижу, наверное, в том, куда я поеду, выйдя замуж.
- Не уезжай от меня, Релечка. Останься в Симферополе. Тогда Вера не станет к тебе цепляться. Ей Симферополь, после Одессы, не понравится. Или она не удержится в Одессе?
- В том-то и дело. Теперь-то я увидела, что она всё же закончит учёбу. И так как у неё нет блата - а во время болезни она утратит и преподавателей-поклонников…
- Конечно! Этим кобелям нужны здоровые девахи!
- Ты права. И зашлют Веру, после института, не куда она хотела. Видятся мне, не в совсем плохие места - уж не на Дальний ли Восток? Для меня была бы радость туда съездить и познать его уже, будучи такой взрослой, как я сейчас...
- Да, каждую свободную минуту ты носилась бы по своим сопкам да купалась бы в море. Надеюсь не одна, как ты сейчас проехала от незнакомой Одессы до Ялты по морю, потом бродила по милому тебе полуострову с мальчишкой, который в случае чего тебя бы не защитил.
- Ещё как защищал - уж поверь Карельке! Впрочем, вместе с нами, бродяжничали кто-то из моих покровителей - это точно. Потому как к нам с Егорушкой вроде разгонится кто-либо из банды, как кто-то всех хулиганов вдруг обращает в добрых и хороших людей. Вот только сейчас имели рожи зверские, и вдруг улыбаются и чуть ли не кланяются - сами, наверное, потом удивлялись, что, мол, на них нашло? Но ты дай мне, пожалуйста, разглядеть, куда Веру закинет судьба, - Реля закрыла глаза: - Это вроде как Дальний Восток, и в то же время не он. Сопок нет и красота невероятная. Но у моря.
- Может Сахалин? - Стала гадать Женя. - Из нашего посёлка паренёк там служил во флоте, да там и остался - женился вроде. Он из Южного Сахалинска письма присылал, так расписывал природу! Ну, совсем как ты мне о Дальнем Востоке рассказывала – такая же красота там вокруг.
- Вот-вот, Вера поедет на тот остров отрабатывать за диплом.
- Да, студенты из государства много тянут, пусть долги возвращают. Значит, ваша Вера поедет работать на остров Сахалин. Но скоренько с него умотает на материк и разыщет тебя, где бы ты не жила, чтобы зацепиться за тот город, куда тебя судьба закинет. Ну, подружка, с тобой рядом находиться страшно, ты всё знаешь. Наверное, про Женю нечто увидела плохое, но не говоришь?
- У всех, Женя, плохое и хорошее рядышком ходит. Но от доброго, не злого человека, гадость отскакивает - правда не всегда, иные люди искупают грехи своих предков. Раньше мне одна мудрая старуха говорила в Находке про это - я с ней, в сопках, повстречалось.
- Ты была одна? - Испугалась за подругу Женя.
- Нет. Мы ходили компанией - я тебе про походы рассказывала – но, взобравшись на сопку, рассыпались кучками: кто цветы пионы собирал, а кто и по деревьям за диким виноградом лазил.
- Там виноград на деревьях растёт?
- Девичья у тебя память, Женя. Я же тебе толковала, что это дикие ветки его, как лианы в какой-нибудь Африке - видела фильм «Тарзан»? Ну и на Дальнем Востоке вот такие сплетения только не лиан, а дикого винограда. Но в тот раз, когда старушка мне повстречалась, я оторвалась и от цветочниц, и от виноградных едоков.
- Тебя как будто кто-то выводит на нужных людей, которые в Релю что-то ценное закладывают, - посмеялась Женя.
- Выводят, - согласилась Реля, - и я рада этому. Иначе как бы я познакомилась с Павлом и его семьёй, которые меня очень поддержали, в трудный для девочки год, когда у меня подрастали груди и начались такие дела, что не объясни мне Вера Игнатьевна, в чём суть, я бы, может, со страху в Днепре утопилась.
- Ой, и я этого перепугалась, но мне мамка всё разъяснила.
- Вот видишь, а у меня, в то время ни сестры, ни мамы не было - только лютые врагини, которые меня, возможно, напугали бы жутко. Но вернёмся к моей бабушке-травнице. Она мне поведала, что зло предков раньше передавалось через седьмое поколение. Но уже в её время, когда она была молодая, всё это ускорилось и проклятия, которые посылали на одних людей, повисало на их внуках. А уже сейчас, когда стали делать паровозы, машины, самолёты - видишь, как всё в природе связано - всё это убыстрилось и проклятия на родителей - вернее их грехи - может перейти на детей, потому я хочу переделать маму, дабы она не посылала мне в спину её недовольство. Особенно мне нужно успокоиться, когда стану вынашивать своего золотого ребёнка. И сейчас Реле требуется, чтобы мама полюбила меня, хоть немного, и тогда всё будет хорошо: носить дитя я стану легко, если не считать пустяков.
- А ты не боишься за сына? Вдруг она его не полюбит, как тебя?
- Если мама хотя бы станет Релю уважать, то уж внука будет обожать! Она забудет, что это её загубленный сын - я постараюсь вычеркнуть у неё из памяти такую неприятность. Зато мой золотоволосый будет дважды умён – он что-то будет знать из того времени, когда его не хотели оставить жить, и будет наслаждаться временем, когда не только самолёты да машины украсят нашу с ним жизнь, но и телевизоры и ещё что-то. Я предчувствую, что он у меня родится намного умнее нашего поколения, но такими, наверное, будут большинство детей, рождённых не от алкашей. А уж с тем, чтобы Вера или мама не повесили на него свои грехи, я справлюсь, буду оберегать его от этого.
- Боже, Релечка, какая же ты будешь потрясающая мать! Тебя лишь за это должны обожать мужики. Но не всем нужны умные и гордые жёнки, как я заметила - некоторые, наоборот, ищут подурней, чтобы можно было бабу бить и издеваться над ней. Вот над Люсиндрой муженёк будет мудрить сначала - если она добьётся и выйдет за кузена своего - а со временем и колотить начнёт. Но не будем про неё. Лучше скажи мне, твой сын тоже станет Пророком?
- К сожалению, Женя, нет Пророков в нашем с тобой отечестве. От слишком умных людей вон как Сталин избавлялся, потому что сам происходил от Сатанинского племени. Он, как и Веруся, родился от одного отца, а вырастил его другой, но не в состоянии был привить ему хорошие качества. Потому вместо того, чтобы стать священником, (наш «Вождь» учился в духовной семинарии – я тебе говорила это), Иосиф Васссарионович стал тираном, издевался над народами - сколько же он хороших людей угробил!
- Ой, не надо про него. Я даже сейчас боюсь про этого Дьявола говорить. Ты лучше скажи - вот ты мечтаешь исправить мать, но Веру, наверное, не сможешь - ваши пути очень редко будут пересекаться.
- Я её уже усмирила одним только предсказанием её болезней. Вот поболеет она, да помучается посильнее, чем я с ногой, из неё дурь и повыйдет, особенно если мама расскажет Вере кто её родной отец. И я думаю, что это уже открылось, когда Артём явился в Чернянку, как кузен Веры, но пренебрёг сестрицей, как женщиной - я предполагаю, что она, невзирая на родство крови, на него вешалась.
- Так чертячья кровь родства не признаёт. У нас тоже поженились кузены, как ты говоришь, так у них ребёнок родился с заячьей губой и волчьей пастью - я сама не видела, мне Оксана говорила. Это страшная вещь, замечу тебе - моя сестрёнка потом ночь не спала и всё твердила, что замуж не пойдёт, а если выйдет, то за негра или поляка, чтобы точно знать, что не родной тебе муженёк попался.
- Пусть лучше за поляка выходит, они нам ближе, даже христиане. А негр увезёт её в тёмную Африку, где она может погибнуть не только от крокодилов и змей, а от жгучего, иссушающего солнца. Может страдать от мужа, который, по их вере, может продать-подарить её в рабство.
- Ну, этого ты угадать не можешь! - Засмеялась Евгения.
- Почему же? А из прошлых моих жизней? - Иронизировала Реля.
- Неужели ты и из тех веков чего-то помнишь? Но сейчас даже там «в чёрной Африке», как ты говоришь, всё изменилось. И наши девки, я видела это в Ленинграде, ходят в обнимку с неграми и даже, как сказала мне тётушка, выходят за них замуж, и уезжают в Африку. Что они дуры, что ли? Или им никто не говорил, что в чужой стране им станет худо? Правда тётя же и говорила, что родители против их замужества.
- Вот видишь! Матери сердцами чувствуют, как плохо будет там их дочерям. Мне об этих обычаях поведал Павел в моих снах - даже о людоедстве рассказывал. Так вот с тех пор, как съели Кука – помнишь, я тебе давала читать книгу об этом исследователе? - их нравы почти не изменились. Потому меня мой дорогой учитель в Африку не приглашает.
- Бережёт твои нервы, перед беременностью и родами? - Не то посмеялась, не то удивилась Евгения. - Но хватит о нравах негров, лучше расскажи, как Артём отделался от своей кузины, если уж Вера схватила его мёртвой хваткой тигрицы?
- Парни, которые влюблялись в меня, всегда не обращали внимания на красоту сестрицы, а уходили от неё довольно просто – они выражали восхищения мной, а Вера отскакивала от них как от проказы, хотя проказой, в данных случаях, можно было считать её. И Артём поступил с кузиночкой довольно своеобразно: вместо того, чтобы восхититься, что в его любимом городе живёт такая цаца, он оставил денег мне, чтобы Реля посмотрела Одессу, ещё и попутешествовала.
- Ну, ты, Релюха, отчаянная! Я бы побоялась этих денег, если и парню ничего не обещала, даже замуж не пошла. Да и Вера тебя возненавидит за это - я уверена - дьявольское отродье в ней живо воспрянет. Не забьют ли фонтанами опять у тебя искры из глаз, как раньше?
- Нет, Женя. Теперь сила в моих руках - я это чувствовала, когда не поддалась воле отца Веры, который хотел нас свести с Артёмом, да руководить нашими с ним жизнями. Но я устояла даже перед капитаном, чем спасла и его, и себя - это мы потом с ним всё обговорили.
- Что-то мне не верится, что Верин батяня хотел тебя покорить - зачем ему это! Неужели чем больше он людей покорит, тем больше наград получит от своего чертячьего начальства?
- Вот это ты в точку попала! А не подчинится кто ему - это провал в его стараниях, получит наказание. Слышишь, я иной раз в рифму говорю?
- Давно слышу, но тогда он тебе и Симферопольца богатого подкидывал – я не говорю о Георгии - и Романа из Севастополя сватал - неужели это были ставленники бесовского отца Веры? Да? Киваешь головой. Тогда я не буду ругать тебя, что хороших женихов теряешь. Найдёшь себе своего дурня, ну обидит он тебя, что оставит с ребёнком, зато ты уже жизнь с дитём распланировала и даже знаешь, что он будет умненьким. Но что, или кто так оберегает Релюху от большой беды? Уж не Павел ли твой?
- Возможно, Павел. Возможно, его и мои покровители – космияне, они же Ангелы.
- Да. У тебя, Реля, защита крепкая. Потому верю тебе, что ты выправишь и мать свою, да и Веру немного. Твои помощники тебя не оставят с ними в распрях, что-то начнут внушать в их дурные башки. Ой, прости, что так говорю. Но почему они раньше это не делали?
- Видно закаляли меня, - совсем развеселилась Реля. - Вот трамвайчик наш черепаший подъезжает на нашу станцию Березай, кому надо, вылезай. Давай сходить и потихонечку пройдёмся по бывшему татарскому кладбищу и ещё поговорим, если ты не устала от умных разговоров.
- От чего устала? С тобой говорить интересней, чем с любым бывшим из моих возлюбленных, - говорила Женя, легко сойдя с трамвая, и поддержала за локоть Релю: - Ну, смелее.
- Спасибо за помощь. Инвалидка твоя подруга. А до общежития ещё шагать и шагать. - Реля улыбнулась, нога болела, но жаловаться грех - сегодня она избавилась от Толи, который был самым настырным парнем, почти такой, каким был год назад Георгий, но Релю быстро от него освободили, посадив в тюрьму. Конечно Анатолий мягче и проще, чем тот, кого Реля с Женей называли Гориллой.
- Держись за меня, подруга. Но как ты будешь беременность вынашивать с такой ногой, которая у тебя быстро устаёт?
- До того, как забеременеть, я её выправлю, и поможет мне в этом будущий муж - так мне Павел во сне сказал. Так что видишь, он будет не такое уж и чудовище - возможно даже ласковый и любящий, а разведут нас его прекрасные родственники, но быть может, через пару-вторую годков я им спасибо буду говорить.
- Ой, подруга, с тобой не соскучишься. А сына ты будешь вынашивать в этих краях или тебе попадётся парень, опять же, богатый и заберёт тебя к себе? Видишь ты это или нет?
- Вот здесь у меня как в тумане. Но сына я в любом случае - даже если богатый попадётся и с прекрасной квартирой недалеко, в районе старинного татарского кладбища вынашивать дитя не буду, и не считай это суеверием. Слышала, что у одной нашей женщины, которая с мужем живут в общежитии сзади, родился мёртвый малыш? Я найму на наши небольшие быть может, деньги комнату, но в хорошем районе. Там и роддом поищу. В крайнем случае, мне мои космияне помогут, не оставят в беде, как до сих пор не оставляли. А вон нас с тобой, Женюрка, комендантша поджидает - приказывала мне, чтоб «подружки», как она нас называет, после проводов шли к ней, обедать. Опекает она некоторых.
- Но больше всех она тебя опекает, Реля. Уж не приказали ли ей покровители твои? Ой, ты идёшь сейчас почти не хромая.
- Так очень кушать хочется! - Девушки рассмеялись.
- Я думаю, - продолжала разговор Женя, - что комендантша чувствует в тебе сильную девушку, умеющую не только предсказывать, а преодолевать трудности.
- Возможно. А ещё мне сдаётся, что она чувствует как мне, в жизни, будет ещё тяжко - и малость снимает с меня ношу. Она как мать пытается мне быть.
- Странно. С другими девицами она так не носится как с тобой. Я думаю, захоти ты вынашивать беременность здесь, она бы тебе комнату выделила самую лучшую, и ребёнка помогала бы поднять на ноги.
- Но этого не случится. У меня всё будет по другому - ты же знаешь. Я тоже, почему-то обожаю эту дивную женщину, но покушать у неё это одно дело, а принять помощь в воспитании ребёнка, это другое. Чувствую, что начни она мне помогать в этом, потом попросит, чтобы Реля отдала ей сына, в связи с неустроенностью в жизни, а этого никак не должно случиться, даже в шутку - все трудности я преодолею одна! А теперь давай помолчим, а то она нас услышит и обидится, чего я не хотела бы - уж очень мне нравится наша Ксаверьвна.
Г л а в а 27.
Комендантша поджидала их на крыльце:
- А вот и мои девуленьки. Мы ждём вас на обед с мужем. Поедите, потом поведаете нам как наши вояки уехали. Не перепились ли у Военкомата? Не передрались ли? В прошлых моих проводах – в других общежитиях - бывало такое.
- Бог миловал! - Поспешила сказать Женя. - Вот только Толя капризничал над моей подружкой - уж не знаю, как она вытерпела всё.
- Да, характер у парнюги, дай Боже! Потому я и стерегла их вечером, чтоб не случилось чего с нашей девочкой, которую уважает мой муженёк, ну прямо души в ней не чает – так, кажется, говорят?
- Смотрите, чтобы он не влюбился в мою подругу, - пошутила Женя и обернулась к Реле, прося глазами прощения за неловкую шутку. И желая, чтобы Калерия присоединилась к разговору, продолжала: - В неё так ненормально, мне кажется, влюбляются парни, да и взрослые мужики. И убить её могут от ревности неизвестно к кому, да и на себя руки наложить с горя, когда она отказывает им. А ей приходится отказывать, потому что ещё не нашла, или он её не нашёл тот, от которого и Релюха не откажется.
- Будет конечно тот, за кого Реля выйдет замуж. Я думаю, что ей рано ещё искать суженого - пусть погуляет в своё удовольствие. Мы с мужем повстречались, уже нам обоим по тридцать было, и хорошо живём - только детей нам Бог не дал. А ещё мы слышали, что Реля, в свой отпуск, по Крыму ездила? Так не поведаешь ли нам о нём? А то мы, больные, ленивые никак не выберемся из Симферополя. А ты, девочка, наверное, всё так рассмотрела своим зоркими, как у лебедей, летающих на высоте, глазищами, и есть, что порассказать домоседам. Ну, входите.
- Попробую, - отвечала Реля, заходя в большую комнату на первом этаже, вслед за комендантшей. - Но Крым, как и другие места, где были бои, ещё только-только начал восстанавливаться. Правда, уже возят кой куда экскурсии – например, в Воронцовский дворец и Ливадию, - но экскурсоводов подготовили плохо. Или сами они лодырничали, на занятиях, и если бы я не прочла раньше в книгах кое-что, ничего бы не могла понять по их рассказам.
- Но хоть про тёзку мою – Ксаверевну, которая как я слышала жила в Вороцовском дворце - что-нибудь расскажи. А то я ношу такое отчество, а откуда оно идёт, ничего не могу сказать.
- Про отчество и я ничего такого особенного не могу сказать. Ну, давали раньше, на Руси, дивные имена, которые забылись бы, если их не поддерживали бы удивительные люди, потому, что дать имя Ксаверий даже в начале прошлого века считалось чудачеством.
- Как и твоё, Релечка. Откуда мать тебе нашла такое?
- Это длинная история. Я лучше вам с мужем расскажу о Крыме, да Одессе, - то, что я смогла посмотреть за три недели.
- Да-да, девочка, - сказал, выходя из маленькой спальни муж их комендантши, такой же полный, но высокий мужчина, который у неё часто болел, а потому был уже на инвалидности по военным травмам. Это Реля знала по разговорам девушек, а теперь, рассмотрев его, решила, что кое-что можно поправить в его здоровье, да так, что они с женой смогут поездить хотя бы по Крыму, если у них будет желание.
- Ну, красавицы мои, если у вас приспичило, то сходите в туалет - он у нас отдельный, правда совмещённый с ванной - там можете и руки помыть. А я пока на кухню, где у меня всё готово, на пару ждёт, – хозяйка прошла в кухню.
Извинившись перед хозяином, который стал сервировать стол, подружки пошли в сторону ванной с туалетом, в который зашли по очереди. Даже находясь в одной комнате, они стеснялись садиться на толчок, когда кто-нибудь на них смотрел. Евгения зашла первой и недолго там пробыла – вышла улыбаясь.
- Здорово устроилась наша Ксаверьевна, - отметила Женя. – Живёт почти как в городской квартире. Думаю, что и в ванной у неё есть горячая вода, когда мы в душах, в подвале, моемся. Наверное, ей котельщик под давлением её подаёт сюда! Ты можешь не закрываться, я не стану смотреть.
- А тебе жалко? - Усмехнулась Реля, заходя, и подставляя руки под воду. - Пусть хоть комендантша живёт, так, как в центральных квартирах тузы живут. Хотя там, я думаю, есть горячая вода постоянно.
- Ты же бывала у своей подружки, которой жениха уступила ещё до знакомства со мной. Расскажи, как там? У богачей? У Симферопольских, потому что у Ленинградских я видела у тётки-капитанши, но там мужик её работает, как проклятый - по полугоду дома не бывает, так что всё в доме заработано его здоровьем, которое он подорвал основательно.
- Нечему завидовать и тем Симферопольцам, к которым заглянула я всего один раз, хотя у них все условия для жизни. Конечно, у богачей горячая вода есть постоянно, телевизор, я полагаю, они первыми купят, когда их станут выпускать на том заводе, который строится в Симферополе. А, может, и из-за границы им привезут - по крайней мере, тумбочка под него готова, да не простая, а с выкрутасами. Она на колёсиках и посреди как бы столика крутится некий диск на ней, чтоб чудо-телевизор можно было возить по квартире, и ставить в любом месте, диск же поворачивать во все стороны. Даже с веранды они смогут смотреть то, что будут по «ящику», как ты говорила показывать. Послушай, Женя. Я умылась при тебе, а на толчок всё же дай мне сходить. Хоть мы моемся друг при дружке в душе, но это другое дело.
- Извини, мне бы самой догадаться, - Евгения закрыла дверь.
- Заходи, - Реля открыла через пару минут. – И о чём мы говорили? Заходи, пошепчемся здесь, чтобы не стеснять хозяев.
- Про твоих знакомых. Значит у них даже не балкон, а большая веранда, на которой, в крымском климате маленькие лимоны можно выращивать, при желаний. Но ты говоришь нечему завидовать. А мне завидно.
- Не завидуй! Представь, вся эта роскошь обрушилась на Татьяну, она, одно время, надо сказать, купалась в ней. Но и требования же к девушке предъявлялись жёсткие - не так пошла, не то сказала, вкус у Танюши не тот, гостям её не покажешь. Я ей говорила перед замужеством, что интеллект надо развивать, или уж выйдя замуж, проверила бы вначале хозяйскую библиотеку, и если та ей не понравилась, ходила бы в городскую. Мы с тобой вот откуда ездим, а у неё под боком. Учиться бы начала в институте, но у Тани, кажется, нет даже законченного среднего образования - так что её никуда не пропихнёшь.
- Релик, вот ты в ту семью вошла бы, как нож в масло. У тебя на каждый случай своё мнение, которым бы ты этих богачей поражала! Не говоря об образовании, которое у тебя гораздо выше, чем у городских.
- Ну, это неизвестно. Если в той семье есть от природы культурные люди, каким-то образом сумевшие противостоять советской власти и удержаться на плаву - это одно дело. Такой была семья Павла, я с радостью бы жила в ней, не случись беды, и раскрывалась бы навстречу им как бутон от пиона - дикого цветка, заметь. Но, когда увидела советских богачей, вроде удавов, и поняла, что они - первые ворюги ценностей, что были отобраны когда-то у аристократов. К аристократам я причисляю не только Веру Игнатьевну, у которой была загублена вся семья, не считая Павла. Но и тех революционеров - двух моих бедных старичков, которых я нашла в Качкаровке, и которые до смерти боялись арестов, хотя отдали для революции всё - свои драгоценности, свои жизни. Только под старость лет, после встречи со мной, а если учесть и смерть Сталина - в их жизни произошли какие-то сдвиги к лучшему.
- Это ты им принесла счастье, Реля, одним участием к их бедной, одинокой старости. Твои Космияне увидели твою любовь, и помогли им.
- Хорошо, если так. Но я не хотела нести счастье в семью бывших революционных бандитов, которые грабили бывших аристократов, а может ещё и до революции их деды грабили на больших дорогах. Потому как увидела, что Юра из богатой семьи советских руководителей - а он же горбатенький немного - несёт уже крест за подлости своих дедов или родителей. И не хотела подставляться под подлость этих людей: хватит мне Веры с…
- Знаю-знаю! С матерью твоей. Тебе бы их исправить, а не связываться ещё с целой кодлой революционных бандитов. А тебе не кажется, что Вера болеет по той самой причине, по которой Юра носит горбик?
- Не думаю. У Веры своих тёмных дел под завязку...
- Гости мои! - постучала им в ванную комендант. - Намылись уже? Стол готов. Выходите, а то остынет. - И когда дверь открылась: - О чём это вы так темпераментно говорили? Не поделитесь?
- С удовольствием, - отозвалась Женя, выходя первая. - Мы вспомнили, как Реля, сразу приехав в Симферополь, отказала одному чуток горбатенькому парню - но это почти не заметно, я видела его позже - так вот наша Дикарка, как правильно её называли когда-то, не захотела войти в семью теперешних богатеев.
- Правда, Релечка? - отозвался от стола, уже наливавший в рюмки хозяин: - Это я чтобы мы за воинов выпили, чтоб им служилось легко. Но ты, хитрунья кудрявая, не забудь ответить на вопрос.
- Постараюсь, - отозвалась Реля, садясь на предложенный ей Ксаверьевной стул, как раз напротив хозяина: - Не хотелось мне идти на харчи современных богачей, потому что знаю, откуда они так жируют.
- Знаешь? Это мне удивительно. Но кто тебя всё про них рассказал?
- У меня мама была небольшим начальником в селе, но она, как не странно, не тащила в дом, хотя и могла - меня, наверное, боялась, я очень языкастая была - могла укорить её, что соседи рядом живут хуже. За это мама почти не одевала меня и выперла из дома - простите за грубое слово - в одном платье. Зато они - руководители колхоза - устраивали такие гуляночки приезжающим ревизорам, такие продукты туда шли из складов в громадные сумки этих условно «проверяющих», это вместо того, чтобы накормить голодных, рабочих людей.
- Хотел я сначала за воинов тост сказать, чтоб им служилось легче, - поднял рюмку с вином хозяин, - но не могу отметить, чтобы не выпить за такую справедливую и боевую дивчину. Чтобы ты, красавица, всегда такою была, чтоб за людей обездоленных заступалась - тогда и жизнь наша будет поправляться в лучшую сторону.
- Да, за Релю выпьем! - согласилась и хозяйка, чокаясь с девушками и мужем: - Будь счастлива, воительница! И ты, Женечка!
- Спасибо! - Все выпили и принялись за еду: подружки ели дружно, потому что проголодались здорово, а старики вяло - они уж, наверное, наелись, пока готовили обед.
- Ну, а теперь за воинов, чтобы им служилось! - торопился почему-то напиться хозяин. Все выпили и опять девушки стали закусывать, а хозяйка упрекнула мужа:
- Куда ты гонишь? Хочешь напиться и весь оставшийся день валять Ваньку на диване, держась за сердце? Дурачок ты мой, Валечка.
- «Валечка - это подходит муженьку», - подумала, насмешливо, Реля, но тут же одёрнула себя: - «Что это ещё за насмешки над человеком?»
- Валентин, не знаю как вас по отчеству... Не подскажете?
- Савельевич, - засмеялся тот. - Так дядьку-няньку звали у Пушкина, кажется.
- У Александра Сергеевича была только одна няня - женщина сорока лет, когда он родился, и звали её Арина Родионовна. Но много лет спустя, она и стала старенькой, потому Пушкин обращался к ней: – «Выпьем, добрая старушка!» А «Савельевич» был в повести Пушкина «Капитанская дочка» - точно служил нянькой у барчука, - отозвалась Калерия, сдерживая усмешку. - И какой был нянькой! Самому Пугачёву выговаривал за заячий тулупчик, подаренный тому барчуком и разорванный разбойником по швам, так как был мал крупному мужику. Но, как я вдруг вспомнила у Пушкина был дядька Никита. Пушкин, как мне кажется, и описал в Савельевиче, своего «дядьку», верного ему.
- Да лучше бы у Пушкина был дядькой Савельевич, - не понял её мужчина, - может, не застрелили бы его на дуэли.
- Пушкина застрелили на дуэли, потому что ему так на роду предсказано. Одна умная гадалка сказала ему, что именно в том возрасте, поэту надо бояться белой головы, белой лошади. А застрелил его Дантес-блондин: - «Уж не был ли он белой лошадью по гороскопу?»
- Значит, не мог Пушкин уберечься? И Савельевич его не спас бы?
- Почему же? Пушкин мог не обращать внимания на пасквили, которые ему рассылали недруги - остался бы жить - но видно это не в его характере было сносить насмешки.
- Вот ты скажи мне - ведь он из-за жёнки погиб? - Валентин Савельевич был немного пьян и потому критически настроен к женщинам.
- Вы меня спрашиваете? - уточнила Реля. - Так вот, я не считаю, что его жена Наталья была виновата. Во-первых, сам Пушкин, в молодые годы, не раз наставлял рога, как говорят, достойным людям.
- Кому же это? - заинтересовалась хозяйка, принеся горячее блюдо из кухни и кладя Реле и Жене на тарелки по ножке курицы:- Ты поешь сначала, Дикая наша, а потом всё расскажешь.
- Подожду, пока ножка остынет. А пока буду заступаться за несчастную женщину. До того, как случился скандал в доме Пушкиных, поэт, которого сейчас все считают обиженным, успел залезть под подол к таким важным дамам, как молодая жена Карамзина. А сам Саша был к тому времени сопляк семнадцатилетний, но знался не только с дамами высокого света, но и с проститутками, простите.
- Чего извиняться? - прогудел хозяин, наливая по третьему в рюмки. - Я тоже читал, что он никого не чурался. Но Карамзин был старый, к тому времени, так почему парню не полюбиться с его жёнкой?
- Вовсе нет! - возразила Реля. - Карамзину пятьдесят лет было, когда он писал «Историю Государства Российского». И, кстати сказать, молодой Пушкин ему тогда в «друзья» набивался и считал учителем. Но не обошёл навязчивым вниманием жёну Карамзина, как потом не прошёл мимо жены Воронцова - хорошего человека, как поведали мне в его дворце, в Алуште. И как я знаю по книгам, Героя войны 1812 года. Затем, позорил самым нечестным образом внучку Кутузова, залезши к ней тайно в спальню, когда её не было дома. А ночью появился перед ней и, как я думаю, уж простите за прямоту, провёл с женщиной ночь, хотя та очень любила своего мужа. Приключение это описал в «Пиковой даме». Только там его «герой» лезет в спальню к старухе, чтобы познать тайну трёх цифр, а Пушкин ждал молодую, верную своему мужу-послу, красивую даму. Но самое интересное, что после такой «эскапады», как тогда говорили, внучка Кутузова надолго охладела к поэту.
- За что ты так не любишь Пушкина? - удивилась хозяйка, кушавшая с аппетитом крылышко.
- Кто вам сказал, что я его не люблю? Могу рассказать полностью, со сцены «Евгения Онегина», сказки его, хотя они не подходят взрослым. Но я за справедливость. Коли сам виноват, то не вставай в позу обиженного, когда тебя начинают разыгрывать. Впрочем, Дантес «любил» в кавычках, Наталью Николаевну. Потому что, действительно, ухаживал за ней, и она его, кажется, выделяла, но понять её можно. О её муже ходило столько сплетен, да и дома он успел наследить - имел роман со свояченицей Сашей - сестрой Натальи - когда та проживала у них дома - это ли не обида для вечно беременной женщины?
- Но у тебя какая-то личная обида на Пушкина есть! - Твёрдо заявил Валентин Савельевич, подмигивая Реле почти трезвым глазом.
- Признаюсь. Подозреваю, что Пушкин не только светских бабёнок топтал и оставлял их в интересном положении, но и цыганок - любил поэт ездить к этим весёлым людям. А у меня одна бабушка, а вторая прабабушка - цыганки. Так вот не его ли я племени? - пошутила и ужаснулась Калерия - что люди подумают о её придирках к поэту? – Она то внучка, но не надо всем знать о том. А её придирки к Пушкину лишь веселят его теперь.
- Так вот где собака зарыта! Я сам не раз думал, что ты схожа с мулаткой, особенно летом - ну настоящая потомка Пушкина. Но не знал, что ты будешь защищать не его, а его жёну, к чему бы это?
- Да он и сам её защищал, перед смертью! - вставила Женя. – Когда мы ездили в Севастополь, то Реле кто-то, прямо в столовую, где группа питались, принёс книгу о Пушкине; так там чёрным по белому написано, что он, тяжело перенося ранение, испытывая тяжкие страдания, говорил, что боится за жену, чтоб её не заклевали после его смерти.
- Тебе принесли книгу? - удивилась комендантша. - Кто?
- Если бы я знала! - развела руками Реля. - Но едва успели мы с Женей её почитать, как она у нас исчезла. Кто-то, видимо, был в нашей комнате, когда нас не было, и книге сделали длинные ноги.
- Да, это в общежитиях беда - крадут вещи. Но вы бы поспрашивали ваших соседок - не их ли ухажёры взяли, когда приходили к девушкам? Эти казачки Краснодарские нахальные - они могут утащить. Да не твой ли будущий воин Толя взял, чтобы сохранить память о тебе?
- Реля его в комнату не приглашала! - возразила, гневно Женя. - Если кто и взял, чтобы ему подарить - то это либо Люсиндра, либо её поклонник полу армянин.
- Да. Нахальный парнюга! - подтвердила хозяйка. - Сам он читать не будет, но брату мог эту книжицу украсть.
- Хватит, женщины! - поднял рюмку хозяин. - Выпьем ещё, чтобы в общежитии у нас больше воры не появлялись, не то я их сам буду вылавливать и командирским ремнём стегать.
- Не вздумай! - Испугалась его жена. - Пусть милиция ворьё ищет, а не инвалид Отечественной войны. Не то эти юнцы ещё тебе травм могут добавить. Не дай Бог тебе встрять ещё и в драку - убили же парня хорошего у нас, весной. Как я крестилась, что ты был в отъезде.
- И меня не было, - добавила Женя. - Но я Релю застала в таком, можно сказать, жутком состоянии, что она долго не могла отойти.
- Ещё бы, - вспомнила вдруг комендантша, - он твою подругу, перед тем, как его скорая помощь увезла, назвал сестрою, и мне показалось, что Реля приняла его слова на веру. Ну, раз вспомнили о хорошем человеке, то давайте помянем его - пусть земля ему будет пухом.
Все безропотно выпили и загрустили. Хозяева, возможно, от вина, а Реля живо припомнила все подробности того несчастного вечера, когда она в первый и последний раз увидела старшего брата, о ком никогда не упоминала мать, потому что избавилась от дитя ещё в юности, не учась ещё в городе. И, похоже, забыла о том. Душа того мальчишки пристроилась к чужой женщине, которая его всё-таки родила, но он помнил чётко, что у него где-то есть сёстры. Встретил одну и узнал, потому что на земле ему оставалось жить всего немного времени. Реля была уверена, что тот парень тоже был связан с Космитами, и они заберут его на свой корабль, как забрали Павла и дадут пожить так, как он сам захочет - так что жизнь его, возможно, будет интересней, чем у неё. Калерия помнила, однако, что она должна родить второго братика, который будет расти, радовать её, в нём будет что-то космическое.
- Так, - поднялась Женя, собирая тарелки,- разрешите, Зухра Ксаверьевна, помочь вам помыть посуду.
- Да что вы, девочки! После таких утомительных проводов вам мытья посуды только не хватало. Хотите, ещё помойтесь в нашей ванне и идите отдыхать - завтра же на работу. А мы с мужем перемоем всё, это нам в удовольствие. Реля, только не забудь, что ещё заглянешь, когда будет время к нам, и расскажешь о своих путешествиях.
- Хорошо. При первой же возможности. Мне и самой надо проверить свою память не только перед молодёжью, но с более старшими товарищами. Интересно, как вы будете реагировать. И ещё возможно я подскажу вам вариант, как вам с мужем поездить по Крыму, не очень тратясь.
- Да-да, милая, может, ты подтолкнёшь нас, домоседов таких. Жить на прекрасном полуострове, иметь друзей в Феодосии и Новороссийске, ещё, кажется, в Джанкое и никуда не ездить - это позор. Ну, до свидания, - провожал их до порога хозяин, вместе с женой.
Г л а в а 28.
Девушки молча поднялись по лестнице. Комната их оказалась пустой. Шура оставила записку, что ушла на свидание и вернётся поздно.
- А Люсиндра, наверное, зашла в кафе со своим Гариком или Родиком - вот всё путаю его имечко. Но ты, дорогая моя, почему не поведала мне про брата? Это не тот, кого ты хочешь рожать?
- Это другой брат, - сказала, с грустью, Реля. - Но он признал меня, перед смертью, и я поверила. Жаль было, что мы не встретились раньше, но я думаю, что он, как и Павел, попадёт к нашим покровителям, потому не стала тебя огорчать и чтобы не спугнуть его внедрение в ряды космиян. Когда он там освоится, то будет мне являться во сны, как Павел и руководить младшей сестрой. Теперь уже точно младшей, потому что умер братишка, в тридцать лет - дала ему пожить на земле какая-то славная женщина.
- О Боже! - откликнулась Женя с горечью. - Он бы мог стать парнем мне или мужем, и мы с тобой тогда стали бы родственницами.
- Да, подруга, это могло случиться, но брат, как мне рассказали, почти не ходил на танцы, бродил, приехав, по городу, как и я, в своё время, а последние дни или недели посвящал своей книге, которую начал писать давно.
- Не значит ли это, что ты, родив второго своего второго братишку, продолжишь дело первого – то есть, станешь писать книги? У тебя уже, в твоем возрасте, так работает голова, что ты не можешь не выплеснуть из себя то, что тебя постоянно тревожит. Это разные жизни, разных слоёв людей, когда у бедняков, как мы с тобой, забирают: недоплачивая, например, нам зарплату, а себе делают богатую жизнь. Вот не умею я рассуждать как ты, но, кажется, Реля может понять мою несуразицу?
- А чего тут понимать, Женечка? Разумеется, общество наше давно расслоилось на богатых и бедных - чуть ли не от самой революции. Но напиши я об этом в книгах - всё, как я вижу да понимаю - не напечатают. Ведь по идее, которую нам втолковывали в школе, жизнь в нашей стране самая справедливая - нет этого расслоения, которое я, и многие другие видят, а богачи «не видят». Затаились в свом мирке, заборы высокие настроили, и сидят там, как сычи, притаились, едят тайком.
- Так что? Нужна ещё одна революция?
- А что она даст, Женя? Опять выскочат на трибуны «умники», которые обмишулят народ и вновь всё пойдёт по прежнему. Опять равенства в жизни не будет. Одни негодяи, отберут у других негодяев, да понастроят себе замков уже в открытую. Сейчас наши богачи живут и трясутся, что разоблачат их, а позже и бояться перестанут.
- Рель, ты так всё это видишь, да? Но когда же мы-то жить будем по-человечески? Неужели мы с тобой в грязи завязнем и оттуда не выберемся?
- Выберемся, Женя, и где-то к сорока годам будем жить лучше, но это нам с тобой - и всем людям с совестью - будет стоить здоровья. А богачи будут терять его не от труда, а от скаредности своей и жадности. Так что где-то лет через двадцать-тридцать мы с ними сравняемся по здоровью, но опять будет разница. Они смогут ездить за границу лечиться и покупать себе дорогие лекарства, а мы...
- Нет, дорогая моя Релюшка!! Нас с тобой - прости, что я к тебе примазываюсь, но нас с тобой будут лечить твои Космиты. Они тебя, а по твоей просьбе и меня, не оставят в беде. А ты уж, когда разболеешься, вспоминай о Жене, если нас судьба разбросит в разные края. Если мне будет тяжко, а потом полегчает, я буду знать, что ты думаешь обо мне. Тебе будет хорошо и мне будет хорошо - мы повязаны.
- Согласна! Буду думать о тебе, когда, например, сама буду выздоравливать, когда у меня всё будет «в ажуре», как говорят, чтобы и тебе солнце светило и приносило пользу, а не припекало до болезней.
Так у них и получалось, пока они жили вместе. Под Октябрьские, точнее сказать Ноябрьские праздники, Женя простудилась и залегла, с высокой температурой. - К ней Зухра Ксаверьевна вызывала врача, который хотел госпитализировать больную, чтоб других не заражала, однако Реля возразила:
- Две наши девушки уехали на праздники к родственникам, одна я буду у постели подруги, и никого постороннего пускать не стану.
- Как хотите, - сказал доктор, - а я уже пятерых из вашего общежития отвез в инфекционное отделение. И будут лежать они там долго, пока карантин не отменят.
- А на что у нас, в общежитии, карантин?
- На скарлатину, которую привёз один парень не то из Ставрополя, не то из Таганрога. Они ещё малолетками едут на стройку, из училищ, это для меня не новость. А вы переболели скарлатиной?
- Да, ещё в четырнадцать лет. - Перед мысленным взором Рели живо пронеслось как она, почти в бессознательном состоянии, а может и точно в бессознательном, попала в инфекционную больницу, где её лечил музыкант Аркадий, который потом бесследно исчез: - А ты, Женя?
- Нет, - испугалась подруга. - Но мне, к моей простуде, ещё лишь скарлатины не хватает. Если же вы отвезёте меня в ваш фик-цион-ный отдел, то мне точная смерть будет - Реля рассказывала, как она тяжело перенесла это заболевание в отрочестве, а мне сейчас двадцать один год.
- А если ваша подруга заразится от вас гриппом, которым болеют, не раз, не два - потому, что тьма всяких вирусов, и тоже может погибнуть, что вы тогда скажете?
- Не бойтесь, доктор, гриппами я тоже болела - самыми разными - так что иммунитет у меня на это дело железный.
- Удивляюсь на вас. Ваша подруга не смогла правильно выговорить слово инфекционный, а вы иммунитетом сразили старого врача.
- Что касается Жени, то за время болезни, она это трудное слово выучит, хотя бы ради того, чтоб инфекция к ней не цеплялась. Мы с подругой каждый день, - улыбнулась Реля врачу, - будем твердить это мудреное слово и отгонять инфекции не только от нас, но и от общежития.
- Ну, надеюсь, что под вашим мудрым руководством, она также выработает иммунитеты ко всяким заразам. Однако питаться вашей подруге надо регулярно, чего вы не сможете обеспечить, а в больнице кормят три раза в день, - всё ещё не решался он.
- Не скажите, доктор. Я в прошлом году, как раз об эту пору лежала в больнице с травмой ноги, так если бы Женя не приносила пищу, приготовленную дома, я бы истощала и нога моя долго лечилась бы на больничных харчах. Так что, теперь моя очередь отдавать долг. Не беспокойтесь, на базар я смогу съездить и вкусное что-нибудь приготовить, кстати, и к праздничному столу надо покупать.
- Хорошо. Оставляю вашу Евгению, по вашей просьбе, и с разрешения коменданта. Дама меня предупредила, что вы не позволите подругу увезти. Возможно, тут ей будет лучше - хоть не подхватит скарлатины, чего непременно произошло бы в тесной больнице. А в её возрасте, я наблюдал, как тяжело переносят сие заболевание.
- «Уж, конечно, - подумала с состраданием Реля, - если я в свои четырнадцать чуть не умерла. Да и умерла бы, если бы не Аркадий, посланный мне или инопланетянами, или небесами, что одно и тоже. Сейчас я для Жени попробую исполнить то, что для меня сделал Ангел».
Однако быстротечные мысли в её голове позволяли ей не упустить наставлений доктора, который выписывал рецепт и говорил: - Постарайтесь сходить как можно быстрее в аптеку, выкупите вот эти лекарства и давайте регулярно после каждого кормления, примерно через минут пятнадцать-двадцать после еды.
- Будет исполнено, доктор, - обрадовалась Калерия, и чётко выполняя предписания врача, ещё кормя Женю вкусностями, она быстро поставила подругу на ноги. Это получилось у неё почти в те же сроки, в какие «оживил» её студент-музыкант, что Релю поразило: - «Значит, во мне тоже есть искусство врачевания? А разве я не выздоравливала Валю и Ларису, когда они были малы и слабы, а мама не уделяла им внимания, желая, вероятно, чтобы они умерли, раз родились в тяжкое, голодное время. В своё время, когда я умирала после эвакуации, меня тоже спасали две бабушки-сёстры в Сибири. Крестили меня в Сибири, и я крещение запомнила, хотя была очень слаба. А может, потому и запомнила, что умирала и как бы на тот свет хотела? Так у кого я переняла лёгкость рук при ухаживании за больными? От своих бабушек цыганок, которых не разу не видела? От этих ли старушек, лица которых я помню лишь по своим детским снам? От Аркаши, который меня ещё смехом лечил. И кто тогда «подослал» его ко мне? Тот ли дед мой Пушкин, который, ещё не признаваясь, кто он мне, ехал с нами, после эвакуации, в поезде, и который научил меня читать по своим сказкам, особенно не мучая девочку. Он просто читал, а Релюха «быстра на оба уха», как обзывали меня тогда мама и Герка, но кличкой этой восхитился старичок, так вот «быстро уха» запомнила стихи мгновенно, а помня мелодию стихов, выучила буквы сама. Потом, во снах, дед признался, что он мой родной дедуля Пушкин, и после подослал, на помощь Аркашу, который после, как и Пушкин то появлялся в моих снах часто, то исчезал надолго, как, впрочем, Степан и Павел. Или, что вполне могло быть, послали мне Аркашу Павел или Степа, которого недавно я видела стариком? Или это всё же дед Пушкин был, который много рассказывал внучке про Космос и странно, что я, в детстве, понимала его. Дошла маленькой до разумения, что человек живёт не одну жизнь на земле. Потом Павел и Вера Игнатьевна подробно растолковали мне о реинкарнациях, о Нострадамусе – и я всё это понимала, конечно же, благодаря деду. И ношу всё это в себе, не смея никому поведать. Жене открылась уже про Китайский календарь, чуть-чуть о Космитах своих и про возрождение людей. Она приняла это своеобразно, шутим теперь на эти темы».
Вспоминая всё это в праздничные дни, которые Реля охотно отдавала уходу за Женей, она, потихонечку рассказывала об этих воспоминаниях подруге. Приедет с рынка или из магазинов, сварит что-нибудь им на обед или ужин, накормит больную, поест сама, даст Жене лекарства и, по просьбе подруги: - «Больным нельзя отказывать!» - рассказывала тот или иной случай, которые Женя, возможно, слышала уже от неё, но делала вид, что слушает впервые, удивлялась и засыпала. Выходило подруга, по-ребячески, воспринимала быль, как сказки, суть которых, возможно, помогала ей преодолевать болезнь. Открывала глаза Евгения после любого сна - ночного, дневного - посвежевшая и весёлая:
- Релечка, солнышко моё, я уже прошлась по коридору и умылась. И так хочу есть, что не дождусь пока ты мне кашу сваришь - это у тебя здорово получается - я каш дома почти не ела от мамы, а тобою сварганенные каши - просто чудо!
- Не сварганенные, а сваренные, дорогая. И зря ты их не ела, вот мне пришлось их много откушать, потому, что маленьким сёстрёнкам, с самого дня их рождения, готовила каши только я.
- Потому, наверное, они остались живы, - пошутила Женя. – Варила бы им каши мать или Герусенька - отравили бы, на фиг, девчонок. Я в своём первом горячечном сне видела, как родительница твоя и Гера сера, рождённая от Дьявола, договаривались о том, чтоб утопить Атаманш твоих одну за другой. И вроде Герка одну утопила, а ты спасла.
- Господи, Женя, да это я, наверное, тебе раньше рассказывала, что спасла Лариску, когда Гера оставила её на берегу Лимана, а та сползла к нему и попала в жуткое течение. Не поплыви я сразу к тому месту да не вылови её из волны, поминай, как звали девочку - вряд ли бы нашли её. Сколько детей тогда пропадало, и никого не вылавливали.
- Вот видишь, значит, расчёт был у них верен, если бы не ты. Но, впрочем, они бы смерть малышки повесили на тебя - это я слышала.
- О, Боже, оказывается, и ты меня можешь поражать. В дальнейшем, Гера, которая стала на Дальнем Востоке Верой, так и делала – многие погрешности свои переводила на меня и мама ей верила.
- Верила? Возможно они, не сговариваясь, издевались над тобой?
- Теперь их издевательства кончились. Теперь я их буду перевоспитывать - и чертовщину из них повыгоню, насколько смогу. А не смогу, перестану навещать их - только и всего - эта проблема решена. Ну, побежала варить кашу, а то мы заговорились с тобой...
Тут, надо сказать, что Зухра Ксаверьевна не оставила подруг на произвол судьбы - она почти каждый день приносила им то яблок, присланных супругам родственниками, то гранат - фрукт ещё подругами не пробованный, но который, как сказала комендантша, улучшает кровь, то пирог, похожий на пирожные, испеченный собственными руками.
- Ешьте, девушки, нам с Валентином вредно, я это испекла, думала, что родственники пожалуют, но у них тоже внуки разболелись, потому выручайте нас.
- Спасибо, Зухра Ксаверьевна, я такие ещё никогда не ела, - призналась Реля, отведав немного этого чуда.
- А я несколько раз покупала себе пирожные в Ленинграде, - отозвалась Женя, - так их от вашего пирога не отличишь.
- А я что-то пирожных в Симферополе не встречала, - сказала Реля, отщипывая маленькой ложечкой, себе ещё кусок: - Правда, нам, как будто нечто похожее, давали в Севастополе, но это были не такие пирожные, как у вас, а засохшие и совсем не такие вкусные.
Они, в свою очередь, угостили Зухру Ксаверьевну орехами, присланные Жениной роднёй к празднику. Была там ещё домашняя колбаса, сало, варенья, от которых полная женщина отказалась:
- Колбаски и нам прислали, а сало нам с мужем уже есть противопоказано. Вот от греческих орехов я не откажусь. Спасибо.
- Спасибо и вам за вкусные фрукты. У Жени от гранат румянец появился, да и у меня тоже, хотя его сроду не было у смуглой Рельки.
- Да, она такая хорошенькая стала за эти дни, - сказала Женя.
- Ещё бы! Столько по улицам гуляет, в поисков продуктов, а наши улицы не так загазованы машинами, как в центре - живём на окраине.
- Воздух у нас пока живительный. Но Реля не хочет рожать здесь, - пожаловалась Женя, садясь на кровати и расчёсывая свои волосы.
- Ты что, беременная? - Испугалась комендантша, обратив круглые глаза на Калерию: - Неужели, всё-таки, тот гадёныш тебя обесчестил?
- Нет, конечно, - улыбнулась девушка. - Я ещё не беременная, но это время уже на подходе. Где-то зимой или будущей весной я встречу парня, от которого в конце 1960 года, или в самом начале 61-го должна забеременеть, потому что дитя моё непременно родится в 61году.
- Ну, это какая-то мистика! Ты ещё не встретила парня, от которого, как ты решила, родишь, а уже вычислила, что родишь через год.
- Не через год! - Возразила Женя. - У нас 1960 только будет, но если она забеременеет в конце шестидесятого, то точно родит в 61 году. Этому я верю - Реля мне доказала. Но вот, что она не желает носить своего мальчишку в наших краях, где было когда-то кладбище, вот что меня поражает.
- Она - молодец, что так решила! - Воскликнула комендантша. – И когда забеременеешь, скажи мне, я найду тебе хорошую комнату, тоже на окраине, но в совершенно другом конце города, где дома в садах.
- Обожаю сады! Но скажу вам не когда забеременею, а когда молодой человек решит, что я его судьба и сделает предложение.
- Ну, вы обе чудачки! - Засмеялась Женя. - Да может ей такой городской парень подвернётся, что ни о каких комнатах беспокоиться не надо. Мне бы хотелось, чтобы Реля осталась в Симферополе.
- Ну, это уж как Бог распорядится, - сказала комендантша.
- На Бога надейся, а сам не плошай! - Улыбнулась своим собеседницам Калерия. - Я давно знаю, что не останусь в Симферополе, в лучшем случае я тут рожу.
- Откуда знаешь? - Удивилась Зухра Ксаверьевна.
- А она у нас пророчица. Как скажет, так и бывает. – Огорчилась Евгения, заплетая косички - волосы у неё были длинные, но не густые. Но если Евгения делала в парикмахерской причёску, они казались погуще.
У Рели тоже были не очень густые - их сильно повыдергали Вера с матерью - но взбитые самой природой и такие пушистые, что многие принимали её волосы за «прекрасные». И в свободной причёске они гляделись довольно привлекательно. А заплети их Калерия, то не вытерпела бы, посмотрев на себя в зеркало - с косами, да если их уложить, как у матери, вокруг головы она была копия Юлии Петровны. Родительница четверых детей тоже растеряла где-то волосы и носила вплетённые косы, а чтобы этого не заметили, прикрывала игриво голову модными косыночками, которые ей привозила Вера в подарки: - «И дёшево, и мамуле приятно», - каждый раз подчёркивала она.
- Да, мне говорили старые девы из вашей комнаты, - оторвала Калерию не от очень приятных воспоминаний комендант, - что Реля и замуж их выдала. Не будь тебя, Релечка, они бы мимо своей судьбы прошли. Об этом всё общежитие гудит. И старухи из других комнат просились переселить их в вашу, но я не стала вас ими тиранить - потому, что есть такие вредины, что жить с ними не захочешь. Ладно, ли я поступила? И так ли это, Реля, что ты замуж перестарков выдала?
- Не знаю. Может, они и без меня познакомились бы с этими мужичками. Но я их суженых сначала увидела во сне, да не один раз - причём мы не были знакомы. Потом я предупредила девушек, чтоб мимо своего счастья не прошли, и они так за это предсказание уцепились, что буквально поймали женихов, по дороге к нашему общежитию. – При этих словах Калерии все расхохотались
- А чего они сюда шли? - Удивилась, вытирая слёзы, комендантша.- Невест искать?
- Так Калерию же и разыскивали, - улыбнулась Женя.- Видно и она этим женихам приснилась, что именно она им пары подыщет, что и произошло. Но это шутка. На самом деле, они искали нашу Пророчицу, чтоб спросить у неё, куда делась их тётушка, которая жила неподалеку.
- Это в домике, который снесли? - Уточнила Зухра Ксаверьевна. - А откуда ты знаешь, Реля, куда они выехали?
- Она же ведунья - она всё знает, - опять пошутила Евгения.
- Не издевайся, подруга. Скажи, что я с ними познакомилась, даже, как говорят, сдружилась, несмотря на то, что их бывший зять влюбился в меня, и даже настаивал на женитьбе, но Реля сопротивлялась.
- Это такой страшный мужик, который всё устраивал драки у нашего общежития, как только мы вселились в него, - сказала Евгения.
- Да, но я приехала позже и драку лишь одну видела, - переживала вновь Реля, - в которой и сама приняла участие, растаскивая драчунов, однако мне тот кровопийца нервы лихо портил, как и я ему, но сейчас он в тюрьме и потому не страшен, - улыбнулась впервые чужому горю девушка, с тех пор, как узнала о заключении Георгия.
- Но, - осторожно сказала комендантша, - не случится так, что ты, Релечка, повстречаешь свою судьбу, а он выйдет из тюрьмы?
- Не волнуйтесь, - ответила Женя, - этот гад убил человека, и не скоро выйдет на свободу, если вообще его отпустят. Ведь этот Горилла, как его Реля называла, и там может поножовщину устроить и погореть, как швед под Полтавой. Видите, живя с этой поэтической девушкой, я, под её мудрым руководством, как сказал доктор, выучила пушкинскую Полтаву, чуть ли не наизусть, и ещё некоторые стихи Пушкина могла бы читать сейчас со сцены.
- Жаль, - откликнулась комендант, - что у нас половина девичьего общежития заболела, а половина - это Краснодарские, Ставропольские девушки - отправились на праздники кто в отпуска, кто просто домой и концерт у нас, в этот праздник не получился. И вообще мы с мужем заметили, что самые активные те девушки, которые учились в Украине, а Краснодарские и прочие из России не очень хотят делать что-либо, ради других. Не объясните мне, девочки, почему это так?
- Не знаю, - пожала плечами Евгения. - У меня голова плохо трудится, если надо размышлять, особенно после температуры.
- А я, кажется, догадываюсь, - заторопилась Реля. - В украинских, смешанных школах, где половина учителей украинцев, а часть полукровок - смесь русских с украинцами, с белорусами, с молдаванами, но есть и чисто русские учителя - так вот там идёт иногда тихое, а иногда и сильное соревнование кто лучше преподаёт. Это, в основном, не между молодыми учителями - те, кого выпускают советские ВУЗы, они-то все стандартные, я бы сказала, все усреднённые. Хотя и среди них я встречала интереснейших учителей, - вспомнила Реля Павла. - Соревнования идут между теми, кто начинал преподавать сразу, после революции, или лет на двадцать попозже - у этих ещё выучка была хорошая - им достались старые преподаватели ВУЗов, от которых они кое-что переняли. Но и в те годы были оболтусы, или бесталанные, едва выучившись, сами уроки вели так скверно, что не хотелось посещать занятия. Или их учили, что детям не надо вталкивать в головы ничего путного: пусть будут неучами.
- Но тебе всегда везло с учителями, - заметила Евгения. - Релюха знает намного больше, чем я - хотя я тоже училась в украинской, а не русской школе.
- Почему, Релечка, так получилось? - Обратилась Зухра Ксаверьевна к девушке. - Где ты находила хороших учителей?
- Именно, что находила - я их искала сама, или кто-то свыше мне их указывал, но по русской, украинской литературах, географии, биологии, истории, физики - у меня почти всегда были отменные преподаватели. Один раз даже математик был шикарный, не по внешнему виду, а по знаниям. И каждый из них много в меня вкладывал. Теперь я смогла бы прекрасно учиться в институте или даже университете, но мама мне живо крылья подрезала, чтобы далеко не летала - она хотела, чтобы я осталась дома и вела хозяйство, то есть была бы домработницей.
- Какая же она без совести твоя мать! Такую умницу сделать домработницей! Но она, наверное, уже учит кого-то?
- Естественно! Свою нагулянную от Чёрта дочь, - вставила Женя и засмущалась: - Ой, Рель, прости, что тайну твою вроде бы выдала.
- Как это нагулянную от Чёрта? - удивилась комендантша.
- Не надо про это, - попросила Калерия, приложив руку к груди,- Геру Люциферовну уже, наверное, прооперировали, или после праздников будут её мучить, так что не надо её обсуждать, хотя она всегда была мне неважной сестрой, если не сказать хуже.
- Твою сестру зовут Гера Люциферовна? - удивлению Зухры Ксаверьевны не было предела. - Тогда правда её отец - Чёрт или Шайтан. Но я вижу, ты не хочешь вредить Гере, хотя она тебе сделала немало гадостей, как я поняла.
- Нет, она не Гера Люциферовна, как мы её с Женей зовём. Неудобное имя она давно переделала на Веру, хотя верить ей нельзя - обман - верный друг моей сестрицы. А отчество своё дал ей мой отец. Она, как и я Олеговна. Но чертячий характер - это в ней от родного батяни.
- Странные дела творятся на свете. И ты любишь свою сестру?
- Нет, разумеется. Она сильно старалась, чтоб я её ненавидела. Однако когда она больная, зла сестре не желаю. Если удастся с Верой повстречаться, в следующем году, то стану её перевоспитывать. Как начала воздействовать на маму уже первым своим наездом домой. Но, внезапно, явилась Вера-Гера, и всё воспитание мамы приостановилось. Но нет, как говорят, худа без добра. Оставив это дело, я помчалась в Одессу, которую давно хотела посмотреть, а затем, как вы знаете, проехалась по родному теперь мне полуострову.
- Всё это хорошо и прекрасно, что кто-то свыше дал тебе возможность увидеть такой город, как Одесса, и лучшие места Крыма, и когда-то ты нам с мужем расскажешь об этом, как обещала. Но вернёмся к твоей родительнице и Гере. Стоит ли, радость ты наша общая, тратить на них силы, если они тебя угнетали и не любили. Или ты ради сынишки своего будешь стараться?
- Да! Конечно! Мой золотоволосый мальчишка не должен знать злобы от моей семьи. Его должны любить все - начиная от Атаманш, которых я немного воспитала. Я вам сказывала, Зухра Ксаверьевна о них, заканчивая мамой и Верой - ну, этих я переломлю, ещё до того как появится на свет мой сынуля.
- Молодец ты, Релечка, что зла не держишь - это тебе зачтётся в дальнейшей жизни. Ты все беды поборешь, и дальше жизнь твоя облегчится - малыша ты будешь растить в любви... Постой, а почему одного? Такой матери, как ты, надобно не меньше десятка.
- Да? Солдат родить для наших нахлебников-правителей-придурков, которые сами не знают, как нужно управлять такой великой страной! А только фиглярничают и ведут борьбу за власть, - с гневом отозвалась Калерия, не ожидавшая от себя такой вспышки. И даже испугалась – что как комендантша их - коммунист и доносит иногда Партии, кто против неё? Но тут же успокоилась - их Ксаверьевна не могла такой быть.
- Ну, кажется Хрущёв-то - хорош, смотрите, сколько он свобод дал.
- Немного ослабил вожжи, я согласна, даёт некоторым вздохнуть. Но уже почти развалил сельское хозяйство – посмотрите, сейчас сельхозпродуктов в магазинах почти нет, оттого мы, в городах можем питаться лишь с рынка – это дорого. И, я полагаю, его отопрут назад Сталинисты, и опять затянут удила. Вот посмотрите!
- Ты меня пугаешь, девочка. Не говори больше никому свои мысли, а то посадят - сейчас уже, я слышала, сажают, как и при Сталине.
- Вот видите! А вы говорите - Хрущёв! И я знала молодого парня, которому он чуть не поломал жизнь, потому что в 54 году его в тюрьму, за другого посадили. Но после заключения он окончил школу и пошёл в армию, потому что сразу в институт ему дороги не было. А после службы поступит или нет - ещё неизвестно.
- Это ты про Славу? - Спросила Женя.
- Да. Но мы заговорились. Мне хочется на рынок сходить, чего-то из овощей купить, а то у нас и картошка, и капуста на исходе.
- И мне надо на рынок, – спохватилась комендантша. - Пойдём вместе. Ещё поговорим по дороге. Интересный ты человечек, Релюшка. Недаром из-за тебя Толя рубаху на себе рвал, когда кинулся искать тебя по общежитию, а ты вроде как почувствовала его гнев, и сбежала, в день, когда его провожали.
- Да, не хотелось мне с ним спорить, как это делали в последнее время, но он буквально заставил меня на следующий день ехать с ним.
- А можно тебя заставить? - Засомневалась комендантша. - Одевайся потеплее - сегодня, на улице, скажу вам, не праздничная погода.
- Вы сами своим словам противоречите. Меня можно заставить, если говорить со мной с любовью. Видите, я вам подчиняюсь, шарфик наматываю, чтобы горло не простудить. А с Толей было жутко по-казацки - он скомандовал, и я пошла, провожать, чтоб он не натворил чего-то с собой, как он мне грозился. Немного неприятное было провожание, но я терпела, как уже привыкла терпеть от сестры и мамы. Но решила больше подобного не допускать - Релей, будущей родительницей, никто не должен управлять, никто больше не влезет в мою жизнь, если я того не захочу. А будет мне кто-то вредить или, не дай Бог, малышу, то того человека ждёт большая беда, потому что и у Рели есть покровители, которые вступятся за меня, если я попрошу. Ну, пошли к вам, где вам тоже надо одеться.
- Да, ты девушка загадочная. Женя, тебе наверно очень приятно с ней дружить? Релечка о себе рассказывает с шутками, а интересно.
- Ещё и как интересно. Я её зову «шкатулка с секретами», и секретов тех у внучки двух цыганок видимо-невидимо. Калерия живёт, как в сказке: красивой и загадочной, и такое впечатление, что сказку ту она придумывает сама, и всё у неё получается. Она даже летает во снах, куда ей захочется. Однажды и я полетела во сне вслед за ней – скажу вам, это было необыкновенно. Жаль только, что без неё я не могу летать - моя сказка закончилась на этом. Я - самая земная девушка.
- Ладно-ладно, - говорила Реля, идя к двери, - нечего жаловаться, а надо учиться летать - я тебя этому учила. Ну, отдыхай тут, но если вечером погода установится, я выведу тебя немного на воздух, а будешь умницей, то и полетаем сегодня в сновидениях, - пошутила тихо.
- Отдыхай, Женя, - сказала и Зухра, спеша за Релей. Они вышли из комнаты и молча, чтобы кто-то не подслушал, спустились вниз, где комендантша быстро оделась. И вышли на улицу.
Г л а в а 29.
Лишь на улице комендантша вспомнила:
- А что это ты, Релюха, говорила про учителей? Я так поняла, что они не везде одинаковы. Вот тебе попадались очень хорошие, или сама ты находила их. Почему же тогда Краснодарские девицы мне не кажутся такими развитыми как ты или Женя, которая возле тебя многому учится. Красивые, конечно, девушки, на Кубани, ничего не скажешь, а вот ума у них хватает лишь на замужество. А так поговорить с ними не о чём - взять хотя бы вашу Люсиндру. Она, тоже, как и ты, дочь какого-то начальства в селе, или станице, по-ихнему. Но ум у неё совсем не такой.
- Люся хочет скорее скопить «приданное», как она говорит, и выйти замуж, правда, при этом она не заикается о детях - будто её детва не интересует вовсе. Впрочем, их у неё, кажется, и не будет. А что касается её развития, то оно ниже среднего, по моим понятиям. Вот в тряпках она разбирается, коса у неё красивая, причёски она не делает, а создаёт тоже изумительно, глаза были б поражающие по красоте, если бы скудость ума хозяйки не отражалась в них.
- Как ты умеешь в людях разбираться! Потрясаюсь! Это, Реля, природный ум только может так анализировать.
- Анализировать! В том-то и дело, что вначале я думала, что такие были у Люси учителя, не развили в ней любознательности к природе, к путешествиям. А потом уразумела, что преподаватели не виноваты, если у девочки одна извилина в мозгах и та, от безделья, совсем засохла. Вот тогда её - дочь председателя большого колхоза - благополучно устроили в строительное училище, где поступают без экзаменов и потом учат только работать мастерком и тем предметом, каким стены заглаживают. Работа довольно заурядная, но она кичится перед нами с Женей, что мы и этого не достигли, совсем не понимая, что женщине в жизни надо гораздо большее, если она хочет воспитывать детей. А что учителя в их прекрасном крае неважные, я сужу по Толе - ходили мы с ним довольно много в театры и кинотеатры, а выйдем, поговорить не о чем, парень мечтает лишь найти тёмный угол и целоваться. А ведь его мать - учительница русского языка и литературы. Неужели она не могла привить сыну тягу к прекрасному, кроме девушек, разумеется?
- Не ругай его. Это парни, зацикленные на этом деле и больше не на чём другом. Мне муженёк открыл, что есть такие мужики, что свихиваются на этой почве и живут со своими родными дочерьми, а дальше больше - чужих малолеток пытаются насиловать. Вероятно и Толя, в дальнейшем, будет с таким отношением к женщинам, если у него, уже сейчас, мысли крутятся лишь возле одного. Кроме того, как я подметила, Людмила со своим армянином уже живут, чуть ли не открыто. А Рудик брат Толе, хоть и двоюродный, потому парню хотелось того же. Ну, вот мы и пришли. Мне хочется пройтись по рядам, где торгуют апельсинами или мандаринами. А потом буду ждать тебя у входа.
- На цитрусы у меня денег не хватит, хотя лимоны для чая я прикупила раньше, а сейчас пойду к картошке и курёнка надобно небольшого. Если мы, нечаянно, разбежимся, не надо меня ждать. Я найду нужные нам продукты и уйду сразу же с рынка. Нога моя не выносит долгих хождений, да и Женя будет ждать обеда - не могу задерживаться.
- Хорошо, можешь уходить, я не обижусь. Скучно мне будет идти к общежитию одной, да что же поделаешь. Может кто-то из наших подвернётся, скрасит дорогу. Но так, как с тобой, я ни с кем не беседую.
Они больше в этот день не виделись. Но после выздоровления Жени, комендантша вновь зазвала их к себе, на обед, и тут уж пришлось Реле рассказывать про свои летние путешествия. Она старалась красиво описать Одессу, рассказывала, где ходила с экскурсиями, а где гуляла одна, чтобы восстановить в памяти то, что увидела или о чем ей поведали книги. И, кажется, вызвала у пожилых людей интерес к городу.
В следующий приход Рели в семью коменданта - уже без Жени, потому, что та «постеснялась» идти, а вернее ушла на свидание с новым, городским парнем - Женя надеялась выйти замуж только в Симферополе. Но одной Реле пришлось рассказывать ещё больше прежнего - она покорила немолодых супругов описанием Крыма, такого, каким они полуостров не видели, и то как восстанавливают красоту после войны. Надеялась, что и Крымом их заинтересовала, особенно Севастополем. И старания не прошли бесследно. Уже в следующую многолюдную поездку в Севастополь от их строительного треста, супруги собрались, без лишних уговоров. Вернулись с праздничным настроением:
- Это сказка, довольно суровая! Но если бы ты нам не рассказала всего заранее, не угнаться бы нам за экскурсоводами. Мы ходили по курганам и редутам, вспоминая твои рассказы. Жаль только, что в Панораму не попали.
- Но я же говорила вам, что она будет закрыта.
- Какое же это чудо, Реля, посмотреть такой город, даже зимой. Но мы решили, что если будут возить в Алушту, например, или в Алупку, то ехать только с тобой.
- Я не откажусь, если буду свободна. Но и так рада, что вы поехали. Главное начать, а там и жизнь вам покажется интересней.
- Спасибо, девочка, приходи к нам на Новогодний ужин.
- Ой, я жаворонок, люблю рано ложиться спать - у меня нет желания дожидаться так поздно прихода этого праздника. Я считаю, что Новый год приходит весной, когда просыпается природа. Вот тогда меня буквально носит ветром, я могу ходить хоть до одиннадцати часов, но в двенадцать всё равно должна быть в постели.
- А как же ты с будущим мужем будешь встречаться? Он будет обижаться, если ты рано будешь отпрашиваться домой, - пошутил Валентин Савельевич. - Ах ты, девчонка. Рассказала мне про заячий тулупчик, и я всю книгу повестей Белкина прочитал, не только «Капитанскую дочь»
- С чем вас и поздравляю. А теперь прочтите, пожалуйста, «Евгения Онегина», «Полтаву» и ещё несколько больших стихотворных произведений Пушкина, тогда у нас с вами будет, о чём поговорить летом, в день рождения моего дорогого поэта. Я посижу с вами на лавочке, перед общежитием, и мы станем диспутировать – может, парни, ждущие девушек под окнами, тоже захотят прочесть поэмы Пушкина.
- Диспут - это слово мне знакомо. Что ж, согласен.
- Ну, ты, моя дорогая, - запротестовала комендант,- вздумала из моего мужа пушкиниста сделать? - Внешне «сердилась» Зухра Ксаверьевна, но Реля видела, что ей приятно, что Валентин Савельевич не ходит стучать в домино в соседний с общежитиями двор, а читает книги.
- Но если вам обидно, читайте вместе - я вам стану даже из библиотеки приносить книги не только стихи Пушкина, но и о нём, - засмеялась Калерия. - Видите, как ребёнок обиженный заговорила. А дело в том, что я, даже поездив немного по пушкинским местам, не утратила интереса к своему «предку», как вы надо мной, может быть, справедливо, подшучиваете. И сейчас у меня лежит книга о нем. Написал её Новиков, называется «Пушкин на юге». И хотя у меня много претензий к поэту и по той книге, я решила её дочитать до конца, потому, что если удастся проехаться ещё и по тем дорогам Пушкина, мне это многое даст.
- Да что тебе, - изумилась полная женщина, - от того, что твой, не то любимый, не то нелюбый Пушкин был в тех или иных местах? Тебе что это даёт?
- Много, - отвечала дерзко Реля. – Вот, например, такой факт, что Александр Сергеевич считал, что Херсон, вблизи которого я жила построил вовсе не князь Потёмкин, а его двоюродный дед: Иван Абрамович и это мне мило, что он так отстаивал честь своего деда.
- Но и Потёмкин же много сделал для России? Хотя его сейчас загнали за угол, в советской литературе.
- Князь Григорий Потёмкин-Таврический, - согласилась Калерия, - много сделал для России и Украины, и Молдавии, откуда он был родом. А про Крым и говорить нечего. Даже умирая, выставленный позорно из Петербурга своей венчанной женой Екатериной Второй; умирал, кстати в своём маленьком городке с красивым названием Яссы, где по нему день и ночь звонили церковные колокола - так вот не умер, пока не узнал, что в Крыму адмирал Ушаков полностью разгромил флот турок. Кстати его из Петербурга выставили по настоянию нового фаворита-любовника Екатерины, поганого, по моему мнению, казака Платона Зубова - злобного, жадного, который говорил Катерине, что когда Потёмкина, наконец, выставят из дворца, он присвоит из его покоев золотую ванну и люстру из чёрного хрусталя...
- Боже, какие же мерзкие были у Екатерины любовники! – изумился Валентин Савельевич.
- Жадность - что! Зубов желал и с турками замириться. Но, не получилось. Потёмкин умирал тяжко, но дождался вестей о победе.
- Откуда ты всё это знаешь, когда сейчас и книг-то таких нигде, ни за какие деньги, не купишь?
- А я не покупаю эти книги - всё нахожу в библиотеках. Мне будто подкидывает кто эти книги - потом они из библиотек исчезают.
- Как исчезла книга, которую тебе принёс неизвестно кто в Севастополе? Потому что я, каюсь! приказала проверить все тумбы в мужском общежитии - особенно у кузена твоего бывшего кавалера - но тщетно! Много книг было найдено - в том числе и библиотечных, видишь, у нас хлопцы тоже есть книгочеи - но твоя книга, в красивом переплёте, как в воду канула! И вообще, про Пушкина никаких книг. Есть военные и приключенческие, даже фантастику Жюль Верна кто-то читает, но Пушкиным никто из парней не интересуется.
- Каждому своё, - вздохнула Реля. – Кажется, и я скоро перестану перемывать его кости, возьмусь за Бальзака, Золя, Ремарка - сейчас, как никогда, мне хочется узнать французскую литературу. В том числе прочту, по второму разу, Жюль Верна, ну и, конечно «Собор Парижской Богоматери». Помните, я вам рассказывала, что в Одессе смотрела балет по этой книге? Потом загляну в английскую литературу: в ней желательно познакомиться с Шарлоттой Бронте - с одной её книгой, названной «Джен Эйр» - я её видела мельком, как отдавали читателю, но та женщина, которая сдала её, очень советовала мне её прочесть. И я, тут же, записалась в очередь на эту книгу. И ещё на «Марию Стюарт», это про шотландскую королеву, которой голову отрубили, но книгу, кажется, не англичанин написал, немец - с удивительной фамилией.
- Тебя интересуют отрубленные головы? - удивился муж Зухры, ходивший курить, и незаметно подкравшийся к ним: - Вот бы не подумал!
- Но это же история! - Обиделась Реля. - И мы должны её знать.
- Тогда уж лучше почитай Дюма: этот француз бывал и в России, но писал исключительно интересно лишь о своих королях и их придворных. Привирал, естественно, но в литературе без того не бывает. Ты возьми его книгу «Три мушкетёра» - не оторвёшься.
- Читала уже! И что в ней хорошего?! Скачут эти Атос, Портос и д`Артаньян по головам у людей, чтобы выручить подвески ветреницы, их королевы - Анны Австрийской. Скольких людей загубили, чтобы она оправдалась перед мужем, который её не любил, и она его тоже.
- Ну, ты, девушка боевая. Тогда, читай, как рубят головы королевам и кроме Марии Стюарт, ещё загубили Марию-Антуанэтту, кажется не так давно от нашего века - в тысяча восемьсот семьдесят первом или попозже году, когда изобрели гильотину. Марию Стюарт мучили топором, Антуанетты же голова отлетела сразу.
Калерия вздрогнула от этих слов, но от прочтения книг не отказалась: - «Это история и мне хочется знать, почему люди были так жестоки - или их довели до такого скотского состояния? Или века были такие? Или в нашем веке Сталин да Гитлер, а теперь вот по газетам и другие «вожди» не губят собственные народы?»
- Спасибо за информацию. Но я найду эти книги и внимательно почитаю, даже если они будут не интересно написаны - запутанно, я их, обязательно, распутаю. А что касается «Трёх мушкетёров» то я их попозже прочту ещё - когда я стану гораздо старше - возможно и взгляну на их проделки по иному, особенно если читать их будет уже и мой сын. В зависимости от его восприятия, смогу пересмотреть своё отношение к бравым мушкетёрам. Да, кстати, есть и продолжение их подвигов, кажется через двадцать, потом ещё через десять лет. Думаю, что к тому времени, и мушкетёры переменятся, повзрослеют, увидят равнодушие да неблагодарность тех, кому они так рьяно служат.
- Ну, ты даёшь, девушка! - воскликнул Валентин Савельевич. - Отложить прочтение этих книг на более зрелые для женщины времена! Да их лишь в молодости читать. Я всё это прочёл ещё мальцом. Но ты угадала: все мушкетеры, к старости, сильно изменились к лучшему.
- Прекрасно, Валя, но почему ты думаешь, что Реля не права? Она прочтёт эти книги вместе с сыном и по-другому взглянет на то время.
- О каком сыне вы говорите, когда девушке всего девятнадцать или чуть побольше лет?
- Чуть побольше, - засмеялась Реля, - и всего на три месяца. Но сын у меня появится скоро, хотя я и не беременная, не делайте такие большие глаза. Вот я и хочу, перед его появлением, больше узнать, что бы, когда пойдут пелёнки-распашонки, я не смогу много читать, если совсем не заброшу этого дела до поры, до времени.
- Поэтому ты и с парнями не хочешь встречаться? Книги роднее?
- Как вы, по-мужски, судите! Я встречалась и провела много времени с казаком, который ушёл служить во флот. Если честно, то дружила с ним не по своей воле, по его настоянию - уж очень он просил об этом, но так надоел своей бессловесностью - всё бы молчал да целовался - больше ему ничего не надо, - Калерия покраснела, вспомнив, что лишь поцелуями парень не хотел ограничиваться.
- Да он тебя чуть не изнасиловал! - В гневе вмешалась комендантша и посмотрела на своего мужа: - А то ты не заметил, как я в последний вечер стерегла свою дорогую девчонку, чтобы ей жизнь не испоганили.
- Прости, Реля, что я нахально настойчив, но кого ты ждёшь?
- Попроще немного парня, чем этот Анатолий, который очень большого мнения был о себе, а в сущности ничего из себя не представлял. Мне кажется, что он воспитывает у себя садистский характер и будет, в дальнейшем, очень истязать своих родных, особенно жену с детьми, - призналась Реля, краснея и думая: - «Как смею я обсуждать казака обиженного мною же? Может он, наученный немного, опомнится и станет далее кому-то хорошим мужем. Дай-то Бог!»
- Ну, ежели ты так его поняла, то молодец, что отвязалась легко, проводив в армию без склок, которые он мог бы устроить с его нравом.
- Вот этого я больше всего боялась, но, Слава Богу, обошлось!
- Умница ты, девушка, как я вижу. Но с другим будешь ли счастлива?
- С тем, который попроще, я, наверное, буду некоторое время счастлива, пока не вмешается его родня - так мне сны мои показывают.
- Значит надо выбирать сироту! - Как отрезал мужчина.
- Что ты долдонишь! - Оборвала его жена. - Что же Релюхе в детский дом идти себе мужа искать? Кто ей на роду написан, тот и объявится. Ты только нам его, Реля, покажи, чтобы мы немного поговорили с ним. Как познакомишься, через несколько дней, приведи к нам в гости, скажи, что мы родня тебе, мол, волнуемся.
- Не знаю, как всё будет, но я постараюсь не через недельку-вторую, но через полгода, когда хорошо буду знать его, зазвать его сюда, если вы, к тому времени, будете не против.
- Ну, это долго, - отозвался хозяин, - а что изменится за время, которое ты будешь с ним встречаться?
- За это время можете измениться вы. Вдруг вы разъездитесь по городам, и прекрасным местам, которых много в Союзе. Вдруг будете ходить в походы, в горы, у нас же, в Крыму. Или вдруг объявятся у вас куча родственников, которым вы станете уделять внимание и не до меня, с моими проблемами, или радостями.
- Да, - поддержала её с иронией комендантша, - а вдруг некто из нас попадёт под трамвай или разболеется - тогда и вовсе нам друг до друга не будет никакого дела. - Под конец своей речи она посуровела и выронила из своих прекрасных голубых глаз по слезе, которые покатились по её пудренным, белым щекам, промывая в них лёгкий след.
Калерия не выдержала и кинулась обнимать Зухру Ксаверьевну: - Ну что вы! Если бы над кем-то из вас нависла беда, я бы давно увидела это в своих снах. Можете не сомневаться - своего суженного, если можно так сказать о человеке, который бросит меня с ребёнком, я вам покажу. Только вы примите его, как простого парня, не надо ни наставлять его, ни читать ему лекций, как требуется жить - судьбина, она всё равно сделает по-своему.
- Меня удивляет, Релечка, что ты так спокойно к этому относишься, - вытерла слёзы Зухра Ксаверьевна.
- А чего страдать? Жизнь отнимала у меня людей и получше, чем мой будущий, на короткое время, муж. Я пережила страшную душевную травму в четырнадцать лет; чуть на тот свет не ушла за любимым, которого убили, вдали от меня, но я это почувствовала.
- Но, может быть, это была неправда. Он жив, но тебя обманули?
- Я бы могла этому поверить, если бы через три года мне не подтвердили люди, которые несли мне весть о его кончине, и не донесли.
- Ты долго переживала о том юноше?
- Переживала бы, если бы болезнь не выбила из меня даже память.
- Так бывает, - отозвался хозяин. - На фронте, в сорок третьем, не то четвёртом году, солдату пришло письмо, что его семью сожгли и расстреляли фашисты. Короче, они подожгли дом, а кто выскакивал, добивали пулями. Но этот солдат раньше письма вдруг свалился в бреду, и бредил только тем, что из его семьи уже нет никого в живых. Долго он в госпитале валялся. Врачи думали, что дурачком останется. А он выдюжил, но когда очнулся, почувствовал себя холостым, и стал ухаживать за медсестрой. Никто и не осмелился ему сказать, что семьи его уже нет в живых, потому как не хотели разбивать эту любовь. Но списали его как инвалида, да и сестру ту вместе с ним отпустили - она и увезла солдата. И тоже, как нам писала эта медсестра, только через два года она сказала ему о семье, когда у них близнецы родились. Так он не верил, ездил в те места, где ему подтвердили это и могилку показали.
- Примерно такое же затмение было и у меня. И мне кто-то послал другую любовь, которую я приняла вообще за первую.
- Ну, и как всякая первая, она у тебя закончилась несчастливо? - по-женски догадалась хозяйка.
- Да. Я сильно переживала. Но, в глубине души, осталась небольшая память, что было что-то, ранее, чего я не помню, потяжелей.
- И после этих любвей, одна из которых чуть не утянула девочку в могилу, ты теперь должна любить спокойней - не надо страдать да переживать много, даже если твой суженный оставит Релюху с дитём.
- «Натюрлих», как говорят немцы. - Насмешливо ответила Калерия. - Я себя и готовлю уже ко всяким передрягам, это чтобы они поменьше отражались на моём ребёнке. Я стану стальным щитом для маленького. – «Растить сына, любить своё солнышко. И чтоб эта любовь затмила мне расставание с его отцом», - нежно подумала она о будущем ребёнке.
- Ещё и как будешь, - покачала печально головой Зухра Ксаверьевна, - но если ты всё себе уже предсказала, то не заболеешь тяжко, как в четырнадцать лет - будешь держать себя в руках ради маленького своего дитятки, которому кроме тебя, помочь будет некому.
- Конечно, буду переживать, - согласилась Реля, - потому что даже любить буду того оболтуса, потому что без любви не появится сын, которого я видела в снах, в разных возрастах, от года до взрослости.
- Ох, он тебя будет любить, если ты его уже сейчас любишь. Слышала я, что душа не рождённого ребёнка витает возле матери за много-много лет, особенно если и она думает о дитяти.
- Да, мой ребёнок, наверное, с моего детства возле меня летает, с тех пор, как я услышала - случайно, разумеется, - что мама выдворила из себя моего старшего брата, избавилась от плода. Тогда я и поклялась - совсем девчонкой - что рожу этого брата и будет он мне сыном, а маме внуком, которого она увидит и полюбит его. Вопрос только в том, будет ли её любить человечек, не желанный когда-то дурной женщиной? Ведь дети тоже всё чувствуют, лучше взрослых.
- Ой, Реля-Реля, и всегда ты исправляешь то, что испортили другие? - Поинтересовался хозяин, но строгие глаза его с любовью смотрели на гостью. - Представляю тебя маленькой, сажающей деревья.
- Да я целые сады сажала. Ну, замучила я вас разговорами. Пойду к себе, а то Женя моя сердится, когда приходит домой и не с кем делиться секретами.
Г л а в а 30.
Евгения и впрямь сердилась, когда не заставала Релю отдыхающей:
- Заездили тебя старики - прямо дня не могут прожить без тебя.
- Ты гневаешься, наверное, что они меня вкусненьким подкармливают? - поддёргивала её Реля и заливалась смехом.
- Всё это прекрасно, что ты у них привыкла к хорошей пище, - не задерживалась с ответом подруга, - ведь тебе скоро рожать и за это! я их ни коем разе не корю. Но как же ты найдёшь своего жениха, если будешь лишь возле комендантши сидеть, и старость её с мужем тешить?
- Да разве это плохо? И не первый раз я приношу в пожилую семью радость, если ты вспомнишь, как я тебе рассказывала о своей учительнице-революционерке, которая сказала, что и орденов не надо были бы такие ученики, как твоя подруга.
- Конечно, ты ей, к юбилею, поэму сочинила - вот это ей дорого, а не орден в старые годы. Орден она вряд ли носить будет, если, как ты рассказывала, она - бывшая дворянка, и делала революцию вместе с мужем, а потом прятались от Советской власти, чтоб их на Соловки не сослали. И потом жили такой скудной жизнью, что врагу не пожелаешь - никакого ухода за престарелыми людьми. А приехала Реля, да взяла их под свою опёку, а после сочинила поэму об их жизни, где ты попеняла немного Советам, что они забывают тех, кто им помогал власть взять.
- Я не пеняла, я просто описала безрадостную жизнь бывших революционеров из дворян.
- Ты ходила, помогала старикам в быту, написала поэму, и всё это видели твои Космияне, как ты их называешь. И это они посодействовали или внушили родственнице взять двух стариков к себе. Так что благодаря тебе, старики нашли некое подобие счастья. Уже то, что поживут в хороших условиях, где есть душ, тёплый туалет - это для них благо, которое я вот своим старикам создать никак не могу, хотя и хотелось бы их перетащить из обычной жизни в чуть лучшую. А ты опять, на моих глазах уже, улучшила условия жизни ещё одним старикам.
- Это ты про свою тёзку в Евпатории? Не завидуй им, Женя, у них ещё большая забота на плечах - внучку вырастить. А своим - папе и маме - ты вполне можешь улучшить условия их жизни. Я тебе почти не пророчила, но знаю, что ты выйдешь замуж за довольно богатого и не заносчивого парня из Симферополя - правда выпивоху. Но ты его вполне перевоспитаешь, если перевезёшь в его большую квартиру своих родных - твоя мама и поставит его на путь истинный.
- Ой, Релечка, - Женя кинулась её обнимать, - наконец-то ты мне погадала. Спасибо нельзя говорить, да? Тогда я тебя, после получки, свожу в одно кафе, где чудные чебуреки делают и вообще там вкусно и хорошо готовят. Даже вина с тобой слабого выпьем, «Лидией» зовётся.
- Согласна, сходить с тобой в кафе, - улыбнулась Реля.- Уж не тот ли открыли в Кривой балке, где мы раньше мучились, дожидаясь переселения в лучшие общежития? Это недалеко от кладбища?
- Ой, Рель, оно и, правда, недавно открылось, и мой кабальеро говорил, что недалеко от него похоронены его дедка с бабкой, воспитавшие его, после гибели обеих родителей на войне.
- Так он один живёт, и, предполагаю, в приличной квартире?
- Почему ты думаешь, что в приличной?
- Потому, что за погибших родителей им, наверное, выделили хорошую жилплощадь. Он тебя не приглашал туда?
- Не приглашал, но рассказывал, что у него что-то около семидесяти квадратных метров, две или три комнаты.
- И он один в них живёт?
- Нет. Там, как будто тёща его бывшая ютится и дети от первого, не то второго брака. Первая жена от него вроде сбежала - ты угадала, он сильно пил. Но вторая терпела и вот родила девочку. Но у неё был рак, и она умерла, после родов второго ребёнка - ей нельзя было рожать, да вот не удержалась женщина - хотела, видно, Михаилу угодить.
- Ой, несчастная, оставила ребёнка. Как же тяжело ей было умирать, я думаю?
- Да, тем более что у неё не один ребёнок, два. Первый хлопчик не от Миши. Но его сразу забрали родные того мужа, от кого мальчик.
- Значит теперь в квартире твоего жениха - потому что я чую, что это он - живёт тёща и младший ребёнок. Кто это - девочка?
- Как ты угадала? - удивилась Женя.
- Я просто спросила, а ты подтвердила. Но девочка - для мачехи, я думаю, лучше, чем взрослый уже парень.
- Опять откуда ты знаешь, что тот мальчишка - уже большой? Реля видела своим ясным глазом моего Михаила? И может вычислить возраста его детей?
- Нет, я не видела твоего Мишу, но думаю, что возраст у него не сильно отличается от твоего?
- И, правда! Ему всего двадцать три или двадцать четыре года.
- Но он, пожалев, мог жениться на женщине старше себя, с мальчонкой. Возможно, что Михаил пить перестал, и она, в благодарность, родила ему девочку, не послушавшись врачей, потому и скончалась?
- Всё так и было. Миша мне слово в слово так и сказывал. Однако когда я, по твоему всевидящему разумению, выйду за него замуж, если ты мне раньше говорила, что выйду я замуж только после Рели? Но у тебя ещё ни сном, ни духом ничем не пахнет, ни встречей с твоим мужем, ни тем более, замужеством?
- Так вот что тебя волнует! Но не тревожься ты так! Я, признаться, не спешу парня, приснившегося мне во сне, встречать. Время ещё есть и я его использую, как видишь, на познавательные поездки, на чтение книг, на просмотры фильмов - работой над самообразованием, в которое входит и беседы с моими милыми стариками, потому что опытные люди дают много Реле, от общения с ними.
- Чего дают, если это ты их толкаешь ко всяким экскурсиям и поездкам. Ай да, Релюха! Таких бирюков, которые жили как «Старосветские помещики», расшевелить. Я правильно назвала произведение?
- Это неважно! - отмахнулась Калерия и засмеялась.- Главное то, что даже ты заметила, что старички стали ездить. Они вылезли из черепашьих домиков и заметили, что мир широк и прекрасен - меня радует их передвижение по Крыму, а там и дальше поедут. И при этом заметь, Зухра Ксаверьевна не пропустила организовать празднование на Новый год.
- Да, несмотря на то, что Реля её отказалась в нём участвовать. Я и то была удивлена. Не любить Новый год.
- Я люблю Новый год, но считаю, что он наступает, когда природа оживает, а не находится в зимней спячке. Петр Первый и другие сподвижники, кто сделал этот праздник зимой, очень ошиблись: Он – весенний праздник. Есть страны, где Новый год празднуют весной, когда тепло.
- Откуда ты знаешь? Из своих снов?
- Вначале мне рассказывал об этом Павел. И я, когда была в возрасте примерно тринадцати лет, летала не то в Японию, не то в Бирму, во сне, разумеется. Где, в самом деле, Новый год праздновали в теплое время, когда цвели деревья и люди поливали друг друга водой. Знаешь, такие раскосые, интересные, почти жёлтые человечки – женщины, мужчины и дети.
- Счастливая ты, всё-таки, Реля, что у тебя сны перемежаются с действительностью. Что интересное узнаешь, сразу же «летишь» проверять. А потом в жизни вдруг - бац! - только познакомившийся капитан оставляет деньжат, чтоб Реля, поразившая его в дороге, увидела его любимую Одессу, при этом ничего с неё не требуя.
- Артём просил, чтобы я вышла за него замуж, - возразила Калерия, - но я почувствовала, что этого делать нельзя, тем более что не он мне приснился в вещем сне. Он согласился со мной, с большим трудом, – девушке не хотелось рассказывать, почему моряк согласился: - « Зачем загружать Женю тёмным дядей Артёма? Достаточно, что она знает о моих мучителях – маме и Вере». – В благодарность за его уступчивость и понимание я «сняла» с него проклятие его матери и вместе с ним «венец безбрачия», который мама его моряку «подцуропила», как говорят украинцы. А за то, что я увидела его любимую Одессу, да частично Крым мой бесценный, Артём вскоре встретит девушку, с которой он будет счастлив.
- А с тобой он бы не был счастливым?
- Я, кажется, тебе говорила, что на нашу с Артёмом женитьбу обеих подлавливал его дядя, чтоб получить повышение по своей черной службе. Себе бы он сделал, я думаю, хорошо, а наша жизнь с Артёмом могла превратиться в ад - в этом мы потом с Капитаном разобрались, и он руки мне целовал по телефону, за то, что была умницей, как он отметил и не дала обоих одурачить.
- Да, Релечка, но почему ты сейчас ждёшь какого-то недоразвитого - прости, что так называю твоего будущего мужлана - чтобы уж никак не счастье себе с ним обрести, а только ребёнка?
- Мужлана, ты сказала? Нет, по моим снам я его хорошо разглядела. Это будет не мужлан, Женечка, а высокий парень, чуть постарше меня, но с девичьим лицом и нежным, как у иной кокетки, голосом.
- С девичьим лицом? Высокий парень? Не верю. Таких не видела.
- А муж Аллы, которую мы с таким блеском замуж выдали? Не с девичьим ли он лицом, и не тонкий ли у него голос?
- Да, он играл на гитаре и пел девичьим голосом. Но, в остальном, он хороший мужик - за семью свою трясётся, на Аллу не нарадуется.
- И мой будет таким же, пока мы будем жить вдали от его родителей. Но стоит нам приблизиться к ним - особенно в свекрови я чувствую злобность - как мы живо разбежимся. Он нежно и охотно подчинится воле нехорошей матери, как до этого будет нежно и бережно ухаживать за мной, возможно, за ребёнком. Потому я и хочу родить в Крыму, а потом уж ехать, куда он захочет. Там нас живо разведут, зато у меня останется мой золотоволосый малыш, которого у меня никто не сможет отобрать.
- Боже! Релюха! Ты так живо видишь всё в своей жизни, что страшно становится. Слушая тебя, я поняла, что и у меня будет не всё гладко - только ты почему-то не хочешь об этом говорить.
- Цыганки о плохом никогда не говорят, потому что боятся не получить денег или чего они там выцыганят. А я могу сказать, если Женя не испугается потом выходить замуж.
- Ладно уж, говори, я буду мужественно, как ты, принимать удары судьбы. Что мой Миша – выпить не дурак, ты уже сказала, но я и сама заметила, правда не придавала этому значения.
- Оба они и твой Миша, и мой возможно будет зваться Гришей, оба, повторяю, будут алкашами.
- Твоего мужа будут звать Гришей? - удивилась Евгения.
- Да нет! Это я, к примеру, сказала. К тому же имена рифмуются.
- Да-да, Гриша-Миша. Но как же нам с тобой бороться с их пьянством? - Женя пригорюнилась и почти заплакала.
- Я не могу дать тебе совета: ты уже с ним по кафе ходишь, а не в театры, кинотеатры, что их, кажется, отвлекает.
- Ну да, мой Мишка и до сеанса стаканчик хлопнет, а потом проспит весь сеанс - будить его, по окончании фильма, стыдно.
- Потому я и говорю тебе, чтоб ты привезла своих родителей, когда вы поженитесь, да постарайся их прописать, тогда твоя мама своей волей сумеет его отговорить от пьянства.
- Ой, правда, моя мамка не одного дурака в деревне так исправила - они ей потом в пояс кланяются. Но откуда ты знаешь, что моя мама так умеет? Я тебе вроде ничего такого про неё не говорила. А как мне прописать их, если там уже прописана бывшая свекровь Михаила?
- Это ты точно знаешь? Бывает, что просто так живут, а дом у неё в деревне, откуда она не выписана.
- Так это и моим старикам придётся дом в селе продавать?
- Зачем? У них же, кажется, племянник живёт, ты говорила. Но выписаться придётся, если захотят в городе жить.
- Ну, ты мне загадок задала. Выспрошу у Михаила, прописана ли у него бывшая тёща и если нет, буду потихонечку готовить родителей, чтобы собирались жить со мной. А ты как будешь исправлять будущего?
- Будущего своего алкаша? - хотела ты спросить. Мне легче – его я исправлю любовью. Он так влюбится в меня, что забудет о водке. Это во сне мне сказал дедушка мой дорогой.
- Жаль, что я Михаила не смогла так влюбить - теперь крутиться, чтоб как-то воздействовать на него.
- Зато, возможно, мама твоя исправит тебе его надолго, и со временем вы будете жить счастливо. А мне, мои друзья Космиты, предоставят трезвого, я так чувствую, исправили его, перед встречей со мной, и немного повстречавшись, я забеременею, в Симферополе, чтобы ребёнок родился здоровым. Кстати, какая дочь у Михаила? Я спрашиваю потому, что она родилась не только от алкоголика, но и от больной матери, а есть болезни, которые передаются по наследству, особо девочкам от матери. Правда и мальчики иногда получают болезни.
- Миша мне рассказал, что врачи опасаются, как бы дочь не взяла рак от матери, от которого та скончалась, когда родила её.
- Это страшное заболевание. Жалко девочку.
- Тёща сразу сказала Мише, что она умрёт, только вопрос когда?
- Значит, тебе и не надо спешить за него замуж, пусть у него всё определится, чтобы не говорили люди, что это ты девочку угробила.
- Да, поговорив с тобой, и я теперь так думаю. Ты, как фонарик - всё высвечиваешь. Потому, наверное, Михаил не спешит Жене предложение делать - он, тоже, ждёт смерти больной дочурки, которую вот уже четыре месяца в разных больницах держат; перекидывают туда-сюда. Мы ходили с ним во все больницы. Вызвали врачей, и он говорили, что они всё делают, чтобы спасти малютку, но надежды мало. Девочка получила страшное заболевание, от которого младенцу спастись трудно.
- Бедное, невинное дитя! За что такие маленькие страдают? Но у Женюры, если ты сможешь исправить Мишу от пьянства, должны родиться здоровые дети - это я тебе обещаю!
- Спасибо на добром слове. Так пойдём, после получки, кушать чебуреки? Я и Михаила позову; может, ты его сейчас начнёшь исправлять? Чтоб не ждать моей матери и не огорчать её зятем алкоголиком.
- Давай попробуем. Ты его предупреди, чтоб он, выпивши, не явился. Скажи, что у тебя подруга вредина, злая - короче вешай на меня всех собак, можешь даже сказать, что я ведьма, и выпивших не выношу, и посмотрю на него плохим глазом, что он подавится и умрёт.
- Ну, уж, - не поверила Женя, и подруги расхохотались. Но, отсмеявшись, прослезились: - Над чем хохочем? Над бедой своей? - продолжала Евгения, смахивая слёзы. И, призадумавшись, подумала вслух: - Да, алкаши боятся подавиться, боятся даже дорогу переходить – а вдруг машина наедет? Но если Мишка испугается и не придёт, то нам будет лучше: посидим, поговорим, посмотрим на людей - возможно, твоего будущего Гришу встретим.
- Как ты спешишь меня выдать замуж, когда впереди и у тебя, и у меня, ещё столько работы, чтоб наставить на путь истинный наших суженных, - улыбнулась Калерия. - А теперь пошли на кухню, что-нибудь приготовим на ужин, а то, на голодный желудок, спать ложиться не рекомендуют молодым, сны приснятся страшные. А Рельке сегодня полетать хочется, так что сил надо поднабраться – вдруг, где туман разогнать, чтоб весна поскорее пришла в наши края.
Калерия усиленно гнала зиму и призывала весну. И она пришла рано в Крым, в шестидесятом году. Уже в середине февраля, почти перед днём Советской Армии, когда они готовили концерт своим будущим воинам. Из их общежитий забирали парней, несмотря на то, что многие из юношей не отработали ещё за учёбу их, в различных училищах – механики, строители, даже водители были всегда желанны в рядах защитников родины. И ещё, как думала Реля, ребят спешили забрать, пока они не переженились - потому что потом семья будет тянуть их домой. Потому с недоумением смотрела на тех, кто спешил жениться до армии, да ещё если у пары не намечалось потомства. Родившийся младенец сможет удержать семью - если, разумеется, они любят друг друга да родители не вмешиваются в жизнь молодых. А без малыша, девушка, выйдя замуж, считала себя обиженной, если у неё отобрали мужа, и пускалась во все тяжкие - у них в общежитии был уже случай. Дамочка, получила отдельную комнату, в связи с замужеством и водила туда кавалеров. Пока кто-то не сообщил её мужу, и он устроил скандал, написав Зухре Ксаверьевне, чтобы комнату у его гулёны забрали. Он, по окончании службы, не вернётся к ней - уже подал на развод. «Жена» его опозорила перед всем полком, приехав на свидание к нему, с очередным поклонником, что довольно быстро выяснилось, потому что, вероятно, любовник снял комнату на время пребывания их в том местечке, где их, сбежавший в самоволку воин, и застал. «К тому же, - добавлял он в письме, - жена моя, с тех пор, как я ушёл в армию и не работает в нашем управлении. Живёт за счёт мужиков, потому комнату, которую нам дали, когда мы поженились, я требую у негодной суки забрать. И отдать более достойной семье, которые нуждаются».
- Смотрите, какой заботливый к другим дружным семьям, когда его обидели, - сказала Зухра Ксаверьевна, почитав письмо и дав почитать Жене с Релей. - Посоветуйте, умницы, что мне делать? Когда он рвался в бой, то есть женился, и родители его, и я, уговаривали не делать этого. Девка эта - красивая - ничего не скажешь. Ножки, ручки - точно у куклы. Глаза потрясающие, зелёные, как изумруд, личико, фигурка - всё при ней. Однако она лет с пятнадцати разгулянная, а сейчас ей под тридцать, правда выглядит она за счёт тунеядства, прекрасно.
- Тридцать? И на ней девятнадцатилетний женился?- удивилась Женя. - Господи! Это не та ли зеленоглазая, которая цеплялась к Релиному уголовнику, который сейчас в тюрьме сидит? То-то, я смотрю, что в нашем общежитии её не видно, а на танцы является - вся такая улыбающаяся и каждый раз с новым кавалером - и так обнимаются! Значит, она вышла замуж за новобранца, чтобы получить комнату и водить туда, кого ей бес пошлёт - тем и живёт? Вот гадина! Выселите её оттуда.
- Я бы с удовольствием, так закон не велит выселять зимой – вот в мае месяце я её вытурю, стерву такую - вы уж простите, девочки. А что касается её муженька - так он ей почти ровня по возрасту. Просто спасался от армии как мог - папаня его могущественный выручал – а тут, вдруг, зацепили его отца за какую-то повинность и посадили. И пришлось голубчику не со своим возрастом идти в армию. Вот он и решил жениться, и комнату, в общежитии, на всякий случай поиметь – потому, что когда вернётся, квартиру казённую могут забрать другие воры, если уже в отцовской квартире кто-то не живёт. Вот он и мудрил, чтоб не к пустому корыту возвращаться, а какую-то зацепку иметь, но это его подвело. А, может, любил эту «вешалку», как её обзывают - кто его знает? Тогда она коварно и с ухмылкой его провела. А ты, Реля, что думаешь по поводу этой драмы в человеческой жизни?
- Мне кажется, что они «обое, - как говорят, - рябое» и друг друга стоят. Оба мудрили, оба накололись. Тунеядку эту, конечно, надо выгнать, чтобы она дурной пример не подавала. Да и предполагаю, она, в семейном общежитии, уже много семей поразбивала - я слышала, что там начались скандалы, когда туда вселили какую-то поганую овцу: так жёны ругают её. Но я никак не думала, что это всё сотворила моя соперница по уголовнику, - усмехнулась Калерия невесело - чужая беда её не радовала.
- Да, девчонки! Вот загадку мне загадали с этой овцой. Ходила я к ней на предмет выселения, так она законы насчёт всего знает. Но и оставлять её в семейном общежитии нельзя, когда другие пары, лучше, чем их, нуждаются в отдельной квартирке, со всеми удобствами.
- Так у неё, у заразы, и ванная есть! - Воскликнула Женя.
- Как у всех, - развела руками Зухра Ксаверьевна, - создали условия для молодых семей, чтобы солдат плодили для страны.
- А если солдатиков много наплодится, - засмеялась Женя, - тогда как им жить в отдельной, большой, но всё же однокомнатной квартире?
- На этот случай у нас в управлении есть и дома с двух, трёхкомнатными квартирами. Только рабочих в них неохотно селят - там почти одно начальство живёт, а оно не любит, чтоб за ними подглядывали.
- Вот она справедливость! - Воскликнула и Реля. - Ух, до чего ж я этих гадов не люблю, которые живут за счёт народа, и, как встарь, из людей кровь пьют - всё как раньше - ничего не меняется. А вы сказали, Зухра Ксаверьевна, что Хрущёв свободы немного дал. Не всем, как мы сейчас убедились. Чтоб они подавились нашими переживаниями по поводу несправедливости и гневом нашим!
- Потише, Реля! Я знаю, что ты девочка справедливая, но не надо так пылко. От твоей ненависти не один начальник свалится или в тюрьму загремит, как отец вот этого адресата. Но что мне делать с коварной его жёнушкой? Хоть бы кто подсказал! Боже, может, ты знаешь?
И решение вскоре пришло не оттуда, откуда его звали. Видимо такое же письмо обиженный солдат написал, не постеснявшись, в управление, где он раньше работал, и откуда выгнали его отца. Потому что Зухре Ксаверьевне пришло предписание - вызвать не раз и не два наряд милиции и проверить загулявшуюся особу, и если у неё найдут любовника, всё запротоколировать и комнаты её лишить.
Комендантша, с видимым неудовольствием, вызвала милицию и пошли проверять неверную жену. В их компанию затесалась и Женя, которая, вернувшись, нашла свою подругу-жаворонка не спящую. Этим Реля отговорилась от похода в семейное общежитие - зато Женя всё ей описала, буквально с картинками. В семейном общежитии, после двенадцати ночи стоял скандал. Возле комнаты гулёны какая-то женщина стучалась в дверь и требовала пустить её туда, чтоб изобличить мужа-изменщика, ходившего к «соломенной вдове», как дама сама себя называла. Но никто бы не впустил буйную, обманутую женщину, если бы не явилась неожиданно комендантша с милицией, которым не сразу, но всё же открыли дверь, после обещания одного из милиционеров, её выломать.
Самые худшие предположения обманутого солдата подтвердились - его «вдова» не только гуляла, но уводила неверных мужей от законных жён. Комендантше пришлось, на следующий же день, переводить гулёну в девичье общежитие, что встретило немалое сопротивление некоторых девчат: одни наотрез отказались с ней жить:
- Ещё заразу принесёт или водить сюда холуёв будет!
Другие давно были на неё сердиты:
- Да она и в девках проституцией занималась, а теперь её не остановишь.
Наконец нашлась одна – «Гром-баба», как про неё говорили, потому что однажды она была замужем, но недолго - муж сбежал от неё:
- Селите ко мне эту куклу, в мою маленькую угловую комнату. Я её скоро перевоспитаю, лярву! Она у меня будет как пионерка, по одной стороне улицы ходить, и в сторону мужиков забудет смотреть.
Переселение неверной жены в тесную комнату разведёнки вызывало смех среди старых дев - вот где они резвились от души:
- Ну, Стешка её перевоспитает - лярва точно в сторону брючников не посмотрит. Степанида её так затерзает, что той будет не до мужчин, лишь бы в живых остаться.
- Бить будет? - спросила рассеянно Реля, услышав эти речи.
- Ну да бить! Она её голубить станет, так, что ту больше не хватит на гулянки. Знаешь, что есть такие бабы, почище мужиков работают в постели, и такие приятности будут этой гулёне, что наутро она станет хорошей «женой» Стешке - увидишь, прибежит завтрак готовить на двоих.
Калерия покраснела. Слышала она разговоры ещё от Аллы и Оксаны - старых дев, живших когда-то в их комнате, что Стеша ведёт себя иной раз как мужчина, предлагая девушкам выпить... И завлекала в свою комнату, где жила одна, начиная с ними странные игры, которые иногда нравились перестаркам - Стеша одаряла девушек «любовью», подарками.
И в иностранных книгах Реля читала, что бывает любовь между мужчиной и мужчиной. Да и женщины иной раз предпочитают себе подобных. Всё это было ей неприятно, однако, такое явно существовало на земле, и не только среди людей - Калерия росла больше в деревне, чем в городе и не раз наблюдала, как корова вскакивала на корову или кобель на кобеля. Что это? Какая-то неведомая болезнь?
Продолжение >>> http://proza.ru/2009/04/13/835
Риолетта Карпекина
karpekina1@yandex.ru
кн. 4, Шкатулка с секретом, ч. 1,... окончание
© Copyright: Риолетта Карпекина, 2009
Свидетельство о публикации №209041200871
Свидетельство о публикации №209041200871
Рецензии