Наследники Истины

                Наследники Истины

    Чёрный ворон, сделав пару кругов над раскидистой липой, сел на толстую ветку, самую близкую к узкому окошечку, больше напоминающему бойницу. Солнце уже село. Клочковатые свинцово-серые тучи, гонимые пронзительным северным ветром, вытеснили уже более половины чистого неба. В скудных остатках света мрачноватая постройка, окружённая высокой стеной,  походила не то на усадьбу-переросток, не то на недоношенный замок и могла привлечь  разве что старого каркуна, напрочь лишённого людских страхов и предрассудков.
    Однако зоркое око вещей птицы  заметило и проводило взглядом  неясную фигуру,  приближающуюся со стороны ближайшего городка. Сквозь покров всё более вступавшего в свои права сумрака можно было разглядеть только, что обладатель этой фигуры  довольно высок, остальные же подробности скрывал глухой плащ с капюшоном. Понять, что это человек, а не какой-то серый призрак, помогали разве что производимые им звуки – чавкающие при попадании башмаков в грязь, следующие за тем сдержанные чертыхания да финальный стук дверного кольца, после которого противно-зловеще заскрипела входная калитка и капюшонный плащ исчез внутри подозрительного здания.
    Заинтересовавшись, старый ворон в несколько сильных взмахов перелетел на толстый  бронзовый штырь, непонятно для чего торчащий в стене рядом с оконцем.  Вряд ли неизвестный строитель обладал даром предвидения и, прозревая возникшую ситуацию, заранее вбил его, потакая воронову любопытству. Скорее всего служил он в своё время для каких-то обычных, понятных хозяевам дома целей. А теперь вот пригодился и нашему вещуну. Хотя что на самом деле может заинтересовать мудрую, старую птицу?
    Как бы то ни было на очень удобном штырёчке очутился любопытствующий представитель семейства врановых. Может, не такой уж он был и старый? Или жил ещё где-то в глубине его остывающего сердца молодой, любознательный воронёнок, только-только начинающий узнавать этот большой, удивительный мир?
    Какие же доселе неизвестные грани бытия смог постичь пернатый естествоиспытатель, заглянув в полуоткрытое окно-бойницу?
…В этой чёрной-чёрной комнате стоит чёрный-чёрный трон,
 на этом чёрном-чёрном троне сидит чёрный-чёрный человек,
 этот чёрный-чёрный человек шепчет чёрным-чёрным голосом…
    Такую, примерно, детскую страшилку мог бы вспомнить лоботряс-мальчишка, пуганый в темноте такими же бездельниками, доведись ему заглянуть сюда.
    Ворон же увидел просто большую тёмную комнату, слабо освещённую неверным огнём чуть теплящихся поленьев и одинокой свечи  на столе, заваленном книгами и свитками. Крошечные язычки пламени в огромном, занимающем добрую четверть стены,  камине выглядели нелепо и, не разгоняя мрак, только создавали причудливую игру теней. Эти сполохи мелким, хаотичным прибоем набегали на величественно восседавшую на высоком троноподобном кресле мрачную фигуру в чёрном. Что человек этот стар и волосы его седы – было явно даже при такой скудной иллюминации, но случайные отблески отражались в ясно-пронзительных, совсем молодых глазах. Внушительный горбатый нос делал своего обладателя похожим на старого орла.
    Из комнаты донёсся негромкий стук, всхлип открываемой двери, невнятный голос.   Дабы не упустить ничего из происходящего, чёрный соглядатай просунул свой длинный клюв в самое окно и увидел слугу, огромного, больше похожего на бурого медведя в ливрее, вводившего в комнату позднего гостя. Буркнув что-то невразумительное и подбросив пару дровин в камин, этот гризли в услужении, косолапо переваливаясь удалился, ещё раз нарушив тишину скрипом несмазанных петель.
    Вошедший учтиво поклонился хозяину и закинул за спину капюшон. Оказался он молод и обладал приятными, насколько можно было судить при столь неверном освещении, чертами лица. Даже несколько крупноватый с горбинкой нос, заметно похожий на монументальное обонялище хозяина, не портил общего впечатления.
    Первым нарушил молчание юноша:
    - Благодарю вас, Мастер, за признание меня сыном и даже более того – наследником, – гость опять склонился в глубоком поклоне, – бедному  бастарду сложно было бы рассчитывать на достойное место в жизни  по окончании университета. 
    - К благу это или к худу –  судить пока рано, вдруг разленишься в ожидании моей возможной кончины, – неожиданно  крепким, хоть и хрипловатым голосом ответствовал хозяин и с заметной ехидцой добавил, – но ты же не виноват, что мать твоя оказалась… легкомысленной особой, а отец, решительно не озабоченный вопросами семьи, брака и продолжения рода, уязвился, во время оно, бесом под ребро.
    Решительным взмахом руки старик оборвал попытку новообретённого наследника что-то сказать и тем же тоном продолжил:
    - Да и кому-то надо всё это оставить, не утащишь же  с собой в могилу титул, земли и прочий… хлам, – глаза говорившего блеснули так ярко, что стало понятно – переселяться в какой либо иной мир он явно не торопится, – я вызвал тебя вовсе не для сентиментальных излияний.
    - Я весь внимание, мессир.
    - Меня больше интересует твоя внутренняя сущность, твоё credo в главном – в вопросах жизни и смерти. Хорошенько подумай, прежде чем ответить.
    Не ожидавший такого поворота студиозус впал в глубокую задумчивость. Наконец разгоревшиеся поленья осветили морщины, пробороздившие его высокий лоб и собравшиеся трагической впадиной между бровей.
    Пернатый шпион, будто тоже заинтересовавшись столь сложным вопросом, перебрался в самое окно и угнездился на подоконнике. Только потрескивание дров в камине время от времени надрывало повисшую в комнате плотную ткань тишины.
На стенах угадывались какое-то шпаги и пистолеты.
    Наконец невольный философ решился:
    - Пока я жив – смерти нет, а когда умру – меня не будет, – и после небольшой паузы добавил, – поэтому нет причины волноваться.
    - Интересные па выделывают дамы… на вашем факультете, – усмехнулся местный  заместитель сфинкса, – и что же, ваша alma mater не напитала вас идеями о посмертном воздаянии?
    - Эта гипотеза основана только на вере и не может быть доказана, – на этот раз ответ последовал незамедлительно.
    - И ещё никто не вернулся оттуда чтобы подтвердить сию теорию? – оживившись лицо старика заметно помолодело. – Узнаю себя в молодости не только по фамильному клюву… Даже если бы у меня и были сомнения до сей поры.
    - Но, действительно, ни один ещё не восстал из могилы… ветхие писания недостоверны… и не могут же служить доказательствами видения голодных полубезумных аскетов… Но осмелюсь спросить – какова цель вашего вопроса?
    - Попробовать сократить твой путь к истине на длину моей жизни. С кем ещё поделиться своей мудростью… хм, или глупостью, как не с наследником.
     Теперь задумался уже хозяин. Словно в ответ на его тяжёлые мысли пламя свечи заколебалось и затрещало, салютуя хлопьями копоти.
    - Ну что ж,  станцуем от этой стенки – твой исходный постулат из Эпикура не так прост, как может показаться с первого взгляда… А скажи-ка мне, бакалавр, – добрая усмешка чуть тронула увядшие губы, – каков главный признак человека?
    - Разум.
    - Сogito, ergo sum?
    - Да, мыслю – следовательно существую.
    - Но ведь когда мы думаем – мы либо переживаем прошлое, либо надеемся на будущее, таким образом находимся либо в прошлом – где нас уже нет, либо в будущем – где нас ещё нет, то есть где, исходя из твоей посылки, вместо нас уже – смерть… Вполне ли мы живы прямо теперь – вот вопрос.
    Такой неожиданный вывод из привычных силлогизмов вывел вопрошаемого из равновесия: с растерянностью на лице, уставившись взглядом куда-то в пространство, он принялся неуверенными движениями рук как бы перекладывать что-то на невидимых чашах весов. С губ же вопрошающего уже не сходила покровительтвенно-снисходительная полуусмешка.
    - Но мы почти всегда думаем… разве что во сне…– прекратив месить воздух, растерянно изрёк юный философ.
    - Что такое сон, как не игра образов прошедшего, вещие же сны, если допустить их существование – отблеск грядущего. 
    - А если остановить мысли – достигнем ли мы вечного сейчас?
    - Ты пробовал перегородить этот поток?.. Вот тебе и моё отеческое напутствие – дерзай... Истину нельзя узнать от кого-то, книги и мудрецы – только подсказывают путь в лабиринте… если сами не ошибаются… Найди сам – это и будет Истина. Как говорили древние греки «алатейя» – Незабываемое.
    Несколько долгих мгновений упало в клепсидре вечности, прежде чем собеседник решился нарушить наступившую за этой фразой тишину:
    - Неужели по настоящему живут только безумные?..
    - Кто сказал, что они не думают? Просто мысли у них идиотские… Ещё пьяных вспомни или слившихся в оргазме… по румянцу вижу, что подобных опытов ты ещё не ставил… и не увлекайся… а я послежу… Ступай, мой юный паладин, Урсус проводит тебя и снабдит некой суммой на расходы, что бы не отвлекаться на заботы о хлебе насущном.
    Проводив взглядом выходившего наследника, старик повернул голову к окну и заметил пернатого свидетеля учёной дискуссии.
    - Послежу… как бы не наделал глупостей наш ученик чародея поневоле… А вот и подходящий волонтёр… Вовремя пожаловали, ваша  мудрость.
    Неожиданно легко встав с кресла, хозяин замка, взметнув полы широкого балахона, протянул правую руку к замершему на подоконнике чёрному рекруту и, разведя пальцы, громогласно заговорил:
    - Ты будешь моими глазами и ушами, забираю твою волю и наделяю тебя частичкой своей… лети мой тёмный феникс… не зная сна и не переводя дыхания, следи и храни мою последнюю надежду!!!
    Гул эха наполнил всю комнату, зазвенели какие-то стекляшки, свеча погасла.
    Ворон, рухнув из окна, расправил свои широкие крылья и полетел…