Зимний спринт

*

Фашисты благополучно побеждены. Разговор Чуни и Афони благополучно завершён.
Девчата договорились встретиться в «Парадизе», и я решил составить мелкой компанию, тем более, что давно хотел купить коллекционное издание Макото Синкая.

Мы идём по обледенелому асфальту, выдыхаем тёплый пар и считаем ворон, рассевшихся по деревьям – угрюмых, нахохлившихся.
Холодно.

– Четырнадцать, – говорит маленькая, поворачивая ко мне лицо в капюшоне с меховой оторочкой. Нос  у неё красный от мороза.
– А вот и нет, семнадцать, – я показываю на балкон одного из домов. Там устроилась подозрительная троица, что-то там высматривает, выставив наружу угольные хвосты.
– А вот и не считается, мы же договорились считать на деревьях! – протестует сестрёнка. – Так что минус три!

Вороны вдруг срываются с балкона и улетают к ближнему тополю.
– Ну вот и плюс три, – удовлетворённо говорю я.
Мелкая хмыкает:
– Хм... Всегда всё так, по закону подлости...
– Не понял! – заявляю я. – Это что ж получается?! Если повезёт тебе, то это нормальное течение мировой истории, а если мне – жуткая несправедливость?! Да ещё и подлость?!
Афоньская в ответ только преувеличенно грубо гыгыкает, выставив подбородок. Мол, вот такенно хитрая и изворотливая у меня натура.
 
– Так, – говорю я, и мелкая начинает спасаться бегством, видя мою решимость повторить утренний опыт с одеялом, но уже в сугробе. Издалека она кричит:
– Витенька! Прости меня, пожалуйста!
– Прощу, прощу, не бойся! В следующее воскресенье! – это потому, что следующее – Прощёное.
Мелкая застывает в нерешительности, а я потихоньку приближаюсь. Она спрашивает:
– Мне бояться или нет?
– Зависит от того, насколько ты мне доверяешь.
Афонька ждёт, пока я пройду мимо, и прыгает мне на спину:
– Оп-ля! – и на ухо шепчет. – Я доверяю, и ещё как.

Некоторое время она молча сопит у меня над ухом. Потом заявляет:
– Знаешь, тут удобно. Донеси до остановки.
– Хамство, – констатирую я.
– Сам хамство, – шепчет мелкая, пристроив голову на моём плече. – Между прочим, не горбись. Держи «стержень».
– Может ещё «раму» взять? – интересуюсь я.
Мелкая съезжает с моей спины:
– Ладно, вон маршрутка подходит. Побежали?
И мы бежим к остановке, взявшись за руки.

И знаете что?
Вот представьте на секунду, что я бежал бы сейчас один-одинёшенек, и мне не приходилось бы тащить одну маленькую личность на буксире. Ничего себе перспективочка? Ведь это две большие разницы: бежать во весь опор одному, напрягая лоб могучими морщинами из опасения опоздать, или скакать вприпрыжку со своей сестрёнкой, задыхаясь от восторженного азарта!
Впрочем, наверняка есть братья, которые предпочли бы первое второму.
О том, какой вариант лучше для нас, можно даже не размышлять – всё как раз на лбу  написано.

...Мы всё же не успеваем. Афоньская, запыхавшись, пытается меня зачем-то утешать:
– Не волнуйся, Вить, сейчас ещё подойдёт.
– Никто и не волнуется, – говорю. – Зато пробежались.
– Ага... Как тогда, помнишь?

Зимний спринт.

Помню.
Тогда вообще была, что назывется, жесть.
Но – обо всём по порядку.

С месяц назад отправились мы за город на лыжах кататься: я, Коля Малюк, Чуня и Афоня. При чём хорошо так отправились, не близко. Решили ехать на пригородном дизеле до одного лесничества. Так нам захотелось.

Выгрузились в нужном месте, встали на лыжи и поехали. Мороз был градусов двадцать, так что погода энергичным движениям очень даже способствовала.

Первые три часа пролетели прекрасно: мы любовались красотами природы, дышали вольным воздухом, созерцали, как зимнее солнце вызолачивает синие дали. Шли ровно, не спеша, часто отстанавливались, чтобы сфотографировать очередной пейзаж. Одним словом, отдыхали в полный рост.

На стоянке подкрепились бутербродами и крепким чаем из термоса.
На первом же после стоянки спуске наша Афоньская сломала правую лыжу...
Перед этим я аккуратно спустился, проверяя спуск, сошёл в сторону от лыжни и махнул ей, чтоб съезжала.

Она кивнула. И кэ-э-э-эк полетела – будто слаломистка на Белой Олимпиаде, – и вильнула в сторону. И, по-дирижёрски взмахнув лыжными палками, – вмазалась  лыжей в пень, который прятался под снегом.

Кувырок года.

Мелкая вверх тормашками перемахивает через пень, втыкается в снег лицом.
Я тут же оказался рядом.
– Афоньская, ты живая?
– Вроде бы, – она вытерла покрасневшее лицо от налипших снежинок.   Пробормотала виновато. – Лыжу сломала.
Тут подъехал Коля, посмотрел скептически и спросил:
– Ну, и чего делать будем?
Я сказал:
– Надо назад идти. Теперь, со сломанной лыжей, ход у неё будет медленнее. А значит, и у нас. А ещё на дизель надо успеть. Следующий после этого только в восемь вечера.
И мы, что делать, пошли.

Назад идти оказалось не так радостно, как вперёд. Красоты больше не замечались, по причине вышедшей на первый план тревоги. Я боялся за маленькую – идти на сломанной всё же труднее, сил теряется больше. Так что всё время оглядывался, посматривал, как она там. Афонька ловила мой встревоженный взгляд и ободряюще улыбалась.

Малюки тоже молчали.

Спустя какое-то время я понял, что мы не успеваем на дневной поезд. И сказал:
– Ребята, надо пришпорить.
Пришпорили.
А потом ещё пришпорили.
И ещё.

Короче, когда практически вышли на финишную прямую, неслись, что твой паровоз: всклокоченные, взмыленные, пышущие жаром, с дикими выпученными глазами, в которых отражался недалёкий уже перрон.

Дизель прогромыхал мимо нашего эскадрона гусар летучих и, весело свистнув, отвалил от причала –  на минуту раньше того, как мы на него вползли.

Минут десять мы просто стояли и смотрели друг на друга, тяжело дыша, будто загнанные кони. Девчата, запаленные, опустились на колени, скинув рюкзачки. За всю эту сумасшедшую гонку они не промолвили ни слова, не попросили ни единой секунды лишнего отдыха, ни разу не взмолились о пощаде.

Афоньская, тяжело подняв руку, стащила шапку.
– Не смей, – выдохнул я. – Завтра же сляжешь.
Она ошалело посмотрела на меня, молча натянула шапку обратно и повалилась мне на грудь:
– Простите, это из-за меня всё...
– Ладно, – махнул рукой Коля.
– Опять «Рашен Опен» пропустим, – вздохнула Наташка.
– Ладно, – сказал я. – Пошли на станцию. Ещё четыре часа ждать.

Следующие четыре часа мы предавались общим воспоминаниям, пили недопитый чай, ели недоеденные бутеры, и даже сходили в деревенскую булочную за плюшками.

Когда уезжали, Афонькины лыжи выбросили под перрон.