Талантливый и человечный

   ВЫДАЮЩИЙСЯ УЧЕНЫЙ И КОНСТРУКТОР БАЛЛЕСТИЧЕСКИХ РАКЕТ МОРСКОГО БАЗИРОВАНИЯ, ДВАЖДЫ

   ГЕРОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ТРУДА (1961,1974), АКАДЕМИК АН СССР, ЛАУРЕАТ ЛЕНИНСКОЙ (1956)

   и ГОСУДАРСТВЕННЫХ (1968,1978,1984) ПРЕМИЙ  МАКЕЕВ ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (I924-I985)

   окончил Московский авиационный институт (1940) и высшие инже-нерные курсы при МВТУ    им. Н.Э. Баумана  (1950).
 С1955г. главный конструктор СКБ-385,
с 1977г. Ген. конструктор КБ машиностроения,  ныне Государственный ракетный центр им акад. В.П. Макеева.
 Руководил созданием нескольких поколений ракетных комплексов подводных лодок стратегического назначения.
 Награжден 5 орденами Ленина, орденом Октябрьской революции, золотой медалью им. акад. Королева.
Его бюст установлен на родине в г. Коломне.                «Морская энциклопедия»



Уже более 20 лет прошло, как Виктора Петровича не стало. Время притупляет боль потерь, ослабляет память. Но образ этого человека не мог потускнеть, а уж тем более стереться из памяти тех, кто знал его, кто был причастен к его судьбе, к делу, которому он служил.
 Его имя долгое время даже после его смерти оставалось неизвестным. И только сравнительно недавно  по телевидению показали документальный фильм о Генеральном конструкторе Макееве и его баллистических ракетах, которым до сих пор нет аналогов в мире.
 Мне тоже захотелось, рассказать об этом удивительном человеке то, что запечатлелось в моей памяти и в моем сердце. Шесть лет я прожила в городке конструкторов и пять из них работала администратором гостиницы, где приходилось общаться с Макеевым и его гостями. Это будет как бы взгляд со стороны и снизу иерархической лестницы.

                Знакомство
 
 Гостиница «Нептун» готовилась к открытию. Уже была завезена мебель, уже в кафе на две-надцатом этаже, сверкая хрустальными гранями, выстроились на полках бара ряды бокалов и фужеров, а оббитые кожей высокие стулья, по виду напоминающие вазочки для мороженого, окружили стойку; уже номера были готовы к приему жильцов, а работники от директора до горничной штамповали последние десятки постельного белья.

 В один из таких хлопотливых дней подъехали легковые машины. Из них вышли пятеро мужчин и направились к дверям гостиницы. Нас было трое в фойе: директор, швейцар и я  - администратор.
«Макеев приехал», - воскликнул швейцар и поспешно открыл дверь перед приехавшими. Директор, Галина Алексеевна,  молодая красивая женщина,  заспешила навстречу входящим. Я во все глаза смотрела на приехавших: Кто из них Макеев?

Впереди шел очень подвижный мужчина среднего роста, крепкого телосложения, в клетчатой рубахе с засученными рукавами. Он за руку поздоровался со швейцаром, потом с директором. Что-то с улыбкой сказал ей вполголоса. Она засмеялась. Улыбаясь, громко поздоровался со мной, остановился, оглядел фойе, поджидая остальных. «Наверное, курирует гостиницу», - подумала я и все внимание перенесла на других мужчин.

Они были высокого роста, представительны и солидны. Шли медленно. Швейцару и директору  просто сказали «Здравствуйте!» (руки  больше никто никому  не подал), мне едва заметно кивнули головами и, не останавливаясь, прошествовали к лифту.

 Кто же из них Макеев? Спросить было не у кого. Директор поднялась вместе с «гостями», швейцар курил на улице с водителями.

Вскоре из лифта вышла директор и быстрым шагом направилась в свой кабинет, бросив на ходу: «Зайди ко мне!».  Когда я вошла, она набирала по телефону номер. Прижав трубку к уху плечом, свободной рукой подала мне папку с бумагами. «Отнеси, пожалуйста, на крышу. Они там».

Четверо важных мужчин любовались красотой природы.   Пятого с ними не было. Я впервые оказалась здесь. С любопытством оглядела окрестность с высоты и задохнулась от изумительной панорамы. С трех сторон горные вершины, складки, увалы образовывали просторный амфитеатр, уходящий в узкий синеющий просвет неба. И там, вдалеке, зелень леса приобретала синий оттенок. «Страна Синегория» вспомнились слова Мамина-Сибиряка об этом уголке Урала.

Неожиданно из-за лифтовой будки появился пятый, в клетчатой рубашке, держа на весу из-мазанные мазутом руки. Увидев меня, подставил бок: «Достань из кармана платок!» Я выполнила просьбу. Он вытер руки и взял у меня папку: «Спасибо!». Повернулся уходить. И тут я обратилась к нему (для меня он был все же не таким большим и грозным начальником, как Макеев)

- Извините, пожалуйста, можно спросить?
- Конечно, спрашивай.
- Который из них Макеев?- я взглядом указала на его спутников
- Из них? А какой тебе больше нравится?
- Не знаю.
- Давно работаешь в гостинице?
- Несколько дней,
- А здесь давно живешь?
- Около года.
- Откуда приехала?    
- Из Приморья.
- Муж - моряк?
- Да.
- Ладно, иди. С Макеевым еще успеешь познакомиться.

 В лифте меня, вдруг сковало ужасом: а если тот, кто со мной говорил и есть Макеев? Ведь я только что подписала «бумагу», где категорически предписывалось на рабочем месте вести себя корректно, лишних вопросов не задавать, говорить только по делу. Выгонят! Я испугалась, и, заслышав, что гости выходят из лифта, спряталась.

 Позднее Виктор Петрович меня спросил, почему я подумала, что Макеев кто-то из его спутников, а не он, пообещав, что все останется между нами.
Я объяснила:  приехавшие с ним мужчины были на удивление похожи друг на друга своей важностью – «монументальные, как ходячие памятники». А если приехали с Макеевым, значит его подчиненные, которые, как правило, стараются подражать начальнику. А вы другой. Потому и подумала, что Макеев среди них. Вот и всё. Он  засмеялся и ничего не ответил.


                Городок в лесу 
      
 Моего мужа (тогда - капитан-лейтенанта) перевели на Урал с Тихоокеанского флота. Гарнизон, где мы жили: четыре пятиэтажки, небольшая казарма для матросов, котельная - находился на берегу бухты, с трех сторон окруженной сопками, поросшими лесом.
 
Утром приходили автобусы и увозили мужчин. Женщины были предоставлены сами себе. Единственное развлечение – телевизор, единственное занятие – дети (у кого они были). Ближайший кино¬театр в десяти километрах автобусом или в трех пешком по лесу через высоченную сопку. Горячей воды не было. Стояли титаны, которые топились дровами.

Поэтому я очень радовалась переводу, хотя, порывшись в библиотеках Владивостока, знала, что нас направляют в небольшой патриархальный уральский город.
 Правда, писатели и путешественники с восторгом описывали красоты этих мест. Мамин-Сибиряк, к примеру, называл этот уголок «Уральской Швейцарией», «страной Синегорией». Для меня же главным  было слово «город» - оно ласкало слух и согревало душу.
 
И вот мы на месте. Маленький, приземистый, словно прокопченный вокзал с шершаво-облупившимися стенами. Под цвет вокзала грязное, низкое, моросящее мелким дождиком небо. И только вдалеке, прижатая к крышам невысоких домов тяжестью туч, просвечивала полоска голубизны. Но настроение при¬поднятое. Еще чуть-чуть, и мы дома. И под горячий душ (шесть суток с четырехлетним ребенком - не шутка).

 Пришла машина - поехали. Минут десять, пятнадцать по окраине - центр вырисовывался в стороне высокими строениями - въезжаем в узкий лесной коридор.
 Настрое-ние падает: значит для нас слово «город» имеет чисто номинальное значение – жить мы будем в лесу, о городских благах и горячем душе можно забыть.
 «Черт бы ее  взял, такую Швейцарию», — разочарованно думала я. – Поменяли шило на мыло: там сопки и лес, здесь склоны гор и лес, какая разница?».

Неожиданно машина резко затормозила. Метрах в десяти от нас дорогу переходил лось.
- Заповедник!- с гордостью произнес водитель и стал перечислять обитателей заповедника и с кем лично он сталкивался на дорогах

Два уныло-коричневых то расходящихся, то сближающихся частокола сосен,  лохматые тучи буквально ползущие по верхушкам деревьев, рассказы водителя действовали угнетающе.

Боже, в какую глушь мы забираемся!.. Настроение мое было на «нуле», когда за поворотом вдруг лес гостеприимно распахнулся, и я увидела впереди самый настоящий современный город.
Слева, у самой кромки леса, яркий многоцветный детский садик. Справа, у подножья горы между деревьями, достраивался многоэтажный дом. Пяти-, семи-, девятиэтажки! Административное здание! Школа! А вывески: «Ателье», «Парикмахерская», «Аптека»! Магазины: продовольственный, промтоварный, хозяйственный, мебельный. «1000 мелочей»!.. И венец города - центр. Жемчужина – двенадцатиэтажная гостиница «Нептун», белой колоннадой устремленная в высь. С правой стороны ее - высокий прозрачно-воздушный из стекла и бетона Дом культуры «Прометей». С левой - спортивный комплекс, напротив - широкоэкранный кинотеатр «Восток»... Везде чистота, ухоженные аллеи,
тротуары, цветы.
 
И хотя город оказался крошечным, и имел фактически одну улицу, по обе  стороны которой была компактная застройка домов и пройти эту  улицу можно было, не торопясь, за полчаса из конца в конец, впечатление от этого только усиливалось.
 
Забегая вперед, скажу: у меня долгое время оставалось чувство пространственной замкнуто-сти, оторванности от мира. Невольно сравнивала с Приморьем: там - простор: широкие бухты, бескрайняя  морская даль, разбросанные сопки, покрытые редколесьем, высокое небо. Здесь - невысокие вершины гор, где-то вверху соединены монолитом соснового леса.
 Низкое небо - не афоризм -оно действительно низкое. Даже в ясный день легкие облака плывут чуть выше девятиэтажек. Они цепляются за деревья и остаются клочьями, напоминая стайки белых птиц.

- Как в сказке! - сказал побывавший здесь композитор Василий Соловьев-Седой, - маленький осколок большого красивого города, упавший в лесную чащу.

Очень точно сказано.
Этот городок в лесу в народе назывался «хозяйством Макеева» или просто "Макеевка". И только работая в гостинице, я поняла, что городок - лишь видимая малая толика «хозяйства», большая и самая значительная была недоступной взгляду постороннего.
О ней и ее значимости можно было лишь догадываться по контингенту проживающих:
 министры, командующие, высший командный состав морских (и не только) ведомств, самые известные деятели культуры и искусства.

 Достаточно сказать, что я видела здесь выступления уже выше названного и всеми тогда любимого композитора Василия Соловьева-Седого и композитора Людмилу Лядову; балетную труппу с ведущими танцовщиками Екатериной Максимовой и Владимиром Васильевым и оперную с Александром Ведерниковым Большого театра; известных тогда всему миру певца Бориса Штоколова и танцора Махмуда Эсенбаева; известных актеров Михаила Кузнецова и Ларису Лужину; Андрея Миронова и Константина Райкина; Николая Бурляева и Михаила Боярского и многих, многих других.

Официально «хозяйство Макеева» называлось Конструкторским Бюро общего машиностроения, а Виктор Петрович Макеев был его Генеральным Конструктором.
Что он - выдающаяся личность,  было бесспорно для всех жителей городка: и тех, кто знал его, и тех, кто был о нем наслышан.
Завеса секретности усиливала интерес к нему и его семье, делая толки разноречивыми. И нелегко было отличить правду от вымысла. Но в одном все были единодушны: Макеева уважали и гордились им как близким человеком, называя его «наш Макеев», «Сам».

Можно было услышать: «У нашего Макеева один из заместителей не имеет высшего образо-вания. В Москве его укоряют этим - несолидно. На это «Наш» им отвечает: «захочет в институт –  его право. Для меня главное  не его диплом, а его способности. Они меня вполне устраивают. А для солидности у меня полно кандидатов и докторов наук».
 Или: «Сам-то у нас – уникальный человек. Его голова - это аккумулятор и генератор идей. Решается какая-то проблема. Все идеи и предложения по этому вопросу стекаются к нему. Он их аккумулирует, потом  в голове прорабатывает и уже с готовым решением собирает сотрудников КБ, устраивает дискуссию. Каждому даст возможность высказаться, отстоять свою точку зрения, выявить недостатки других предложений. Всех внимательно выслушает и объявит, что он уже принял решение и высказывания только подтвердили правильность выбора. Будем делать вот так!..».
 Надо при этом видеть лицо рассказчика: оно светилось гордостью и самодовольством - знай наших!

Часто одну и ту же ситуацию, связанную с Генеральным конструктором, каждый трактовал и оценивал по-своему.
 Две жены военнослужащих работали в  ателье. Одна с воодушевлением рассказывала: «Даже не видев Макеева, очень его зауважала, когда узнала, что когда-то его маленьким детям перешивали верхнюю одежду из ношенных отцовских вещей. Правильно! Зачем добротную вещь выбрасыватъ? Мудрый и бережливый человек! Такой и государственную копейку по ветру не пустит.
 Другая, с возмущением: «Представляешь, что люди на «нашего Макеева» наговаривают? Якобы он своих тогда еще маленьких детей заставлял носить верхнюю одежду, перешитую из его ношеных вещей. Ужас!»
Таких разговоров ходило множество. Поэтому, повторяя слова первой собеседницы, скажу: даже не видев Макеева, очень его зауважала. А после знакомства мое уважение возросло во много раз.



                АКТИВНОСТЬ ТАЛАНТА

Каждый человек по своей природе сложен и противоречив. Тем более такая незаурядная личность, как Макеев.
 Общаясь с именитыми «гостями» (встречая, провожая, поднимаясь с ними в лифте и т.п.) я нередко слышала их разговоры о Викторе Петровиче.
Кого-то он восхищал цельностью и широтой натуры, кого-то взлетом мысли и поступками. Другие видели в нем «любителя риска».
Третьи считали его «трезвым» и «расчетливым»  деятелем.
Постепенно я начала понимать, как неоднозначен масштаб его таланта и велика активность его деятельности.

 Довольно часто в конструкторское бюро с заводов-поставщиков приезжали бригады «дора-ботчиков». Мне запомнилась одна из них.
Пятеро молодых инженеров уходили из гостиницы рано утром и возвращались заполночь. Не уложившись в оплаченный срок, подошли продлить проживание. Я поразилась их виду: приехали – веселые, с шутками-прибаутками, лучились энергией. Сейчас же они стояли передо мной усталые, вконец замотанные.
 Я не удержалась: «Ребята, вы что, сдурели?  Разве можно так наизнос работать?».
«Можно, если нужно»,- ответил мне бригадир.
 А кто-то из его команды добавил: «Сам» попросил! Такому человеку не откажешь».
 «Он» вымотался не меньше нашего», - заметил третий.               
Приведенный пример очень емко, на мой взгляд, раскрывает суть характера Макеева как ру-ководителя и человека. Во имя дела он не щадил себя и добивался того же от других. Для него не существовало «мелочей», если речь шла о порученной работе.

 Был такой случай.               
В гостинице, у входа в ресторан была небольшая «гардеробная», куда каждый мог войти и сам повесить верхнюю одежду. Гардеробщик - старик лет 70 (между собой мы называли его дедом) – только присматривал за сохранностью одежды.
 Дед появился  перед самым открытием гостиницы и сразу нашел недостатки: крючки для одежда были сделаны грубо, прикреплены высоко и неаккуратно.
Он выскакал свои замечания директору, та позвонила. Пришел техник и отругал, даже пристыдил старика «Из-за такой незначительной мелочи зря людей от работы отрываете!».
 Но гардеробщик не унялся. Как-то днем, уже после открытия, Макеев вместе с "гостем",  проживающим в гостинице разделся, чтобы пойти в ресторан.
 Тут дед и высказал ему свои соображения по поводу крючков и негодование в адрес приходившего техника, начав с того, что гостиница - как бы фасад конструкторского бюро. И разве могут быть здесь незначительные мелочи?
Макеев все внимательно осмотрел и с одобрением пожал старику руку: «Вы правы, у конструкторов нет и не может быть мелочей. Спасибо, отец!»
К вечеру того же дня появился злополучный техник с двумя рабочими. Он извинился перед дедом за грубость и неуважение и попросил "проконсультировать" его по возникшему вопросу.
 Старик потом рассказывал, как возили его, «словно генерала» на машине то в один цех, то в другой, попросили присутствовать на «демонтаже» старых и «монтаже» новых крючков, написать расписку, что он доволен сделанным и отвезли на машине домой.
 За «рационализацию» дед получил денежное вознаграждение, а Макеев всегда с подчеркнутым уважением здоровался с ним за руку.

 Доходили слухи, что не только в своем «хозяйстве», но и на больших совещаниях Виктор Петрович ставил в пример старика-гардеробщика, как образец серьезного отношения к порученному делу и принципиальности в решении проблемы.


 
                ДЕЛИКАТНЫЙ И ДУХОВНО ТОНКИЙ

Макеев обладал способностью точно ощущать эмоциональное воздействие силы слова и по-ступков. Умел использовать это в нужный момент. Я в этом убедилась на собственном примере.
«Беременная женщина на сносях безобразно уродливая. Живот растет вперед, лицо в корич-невых пятнах расползается вширь. Она не ходит, а ползает, переваливаясь, как каракатица. На это время её надо изолировать», - примерно так думала я о себе последние дни перед декретным отпуском, с трудом добираясь до гостиницы, хотя идти было недалеко.
 Но работа есть работа. И хочешь ты того или нет, надо показываться на людях. На работе старалась держаться в тени, за спинами, прикрыться портьерой, стать за тумбочкой, хотя вряд ли это спасало от людских взглядов.
И вот однажды в гостинице в мое дежурство появился именитый гость в сопровождении Ма-кеева и «свиты». Свита сразу прошла к лифту. А Макеев и его гость к стойке администратора.
Я быстро оформила гостя и, протягивая документы, спросила: «Виктор Петрович, можно вас в номер проводит кассир?».
- Почему? Ты плохо себя чувствуешь?
- Стесняется она, - объяснила кассир.
- Она стесняется? Кого? Ребенка под сердцем?
- Не ребенка, а вида своего стесняется, - вступилась за меня кассир.
- Иди сюда, - потребовал Макеев.
Я "выползла" из-за стойки, стою перед двумя мужчинами с большим животом, красная от смущения.
- И что? Прятаться надо? Твой вид - знак материнства. Знаешь, как ты должна себя нести? С гордостью, с достоинством. Ведь ты – МАТЬ, дающая жизнь! Это самое святое и дорогое имя: Мать - Дающая жизнь; Мать – Земля;  Мать  -  Родина.
Вот я - мужчина, отец, человек, наделенный высокими званиями и отмеченный правительственными наградами, склоняю перед тобой голову и целую тебе руку за то, что ты -  Мать.

 Он взял и, склонившись, поцеловал мне руку.
- А будешь стесняться, прятаться по углам - выгоню к чертовой матери и тебя, и твоего мужа за глупую жену.
И, обращаясь к кассиру : «Проводите нас! А она пусть успокоится и обдумает мои слова».
Они ушли. А я стояла растерянная, взволнованная и плакала.

Надо ли говорить, каким потрясением было для меня случившееся? С этого момента я не просто уважала Макеева, я боготворила его. В разговорах "горой" вставала на его защиту, если кто-то, на мой взгляд, не достаточно уважительно отзывался о нем. Я даже чуть было не испортила карьеру мужа.

В ресторане был банкет по случаю Дня военно-морского флота. Собрались военные представители окрестных городов и весей с женами.
Празднование уже завершалось, когда районному инжинеру - капитану I ранга - что-то не понравилось. Он устроил разнос официантам, потребовал директора ресторана. Ему объяснили, что директор давно ушла.
- Ну, так вызовите! Я требую, чтобы через 20 минут она была здесь!
- Уже двенадцать ночи, мы давно закрылись. Только из уважения к собравшимся ждем, когда вы уйдете. Зачем же скандалить, директора с постели поднимать? - урезонивали его официанты и подчиненные офицеры. Но безуспешно.
-Если бы Макеев потребовал, вы бы не спорили. Уже бы давно директор была здесь. А чем я хуже? Почему Макееву можно, а мне нельзя?
Я была возмущена: как смеет «этот» сравнивать себя с Макеевым?
- Что позволено Юпитеру, не дозволено быку, - непроизвольно вырвалось у меня.
- Вот именно! - с одобрением воскликнул «районный», принимая мой выпад за поддержку.
 У моего мужа глаза округлились от неожиданности. Кто-то засмеялся. И все дружно стали успокаивать разгневанного начальника. К счастью, жены «районного» на банкете не было, а к чести сослуживцев мужа, никто не объяснил начальнику мою неуважительную реплику. Так что инцидента не случилось.

В 1974 году Виктору Петровичу исполнилось пятьдесят лет. В городке юбилей прошел скромно. Отметили его в гостиничном ресторане (другого в городке тогда не было). Много было «представителей».

  Гостиница работала, как принято говорить, в обычном режиме. Разве только накануне убрали «посторонних», да «вылизали» "люксовые" номера для гостей. А вот после долго говорили о подарках юбиляру.

 Думаю, человека, который имел все, кроме свободы и гласности, трудно было чем-то удивить. Но два подарка были ему, конечно же, особенно дороги: правительственная награда (вторая звезда героя) и инкрустированный драгоценными и полудрагоценным камнями Урала рабочий стол от коллектива соратников-конструкторов.

 Люди рассказывали об этом подарке с радостным удовлетворением: где нашли мастера-краснодеревщика, где шлифовщика камней, кто делал чертежи  стола, кто рисунок.
 Я не видела стол, потому не могу гарантировать достоверность факта. Возможно, это оче-редная легенда, и желаемое выдавалось за действительность. Но и в том,  и другом случае это было ярким проявлением отношения людей к Макееву.

Конечно, о званиях и наградах Генерального конструктора большинство из нас знали только понаслышке (в газете об этом я впервые прочитала много лет спустя,  в некрологе), но однажды слух о депутатской деятельности Макеева имел подтверждение в жизни.


Как-то вечером мой сын принес из детского садика открытку с изображением верблюда. На обратной стороне рукой воспитательницы подготовительной группы печатными буквами было написано: «Туркмения. Верблюд - корабль пустыни». А сынишка с упоением рассказывал, какое выносливое животное верблюд. Одного не мог понять мой маленький сын: почему верблюда называют кораблем пустыни. Корабль большой, там много матросов, а верблюд маленький. На него всего один человек сесть может. Оказалось, в садике проходила неделя Туркмении.

А утром, подходя к гостинице, увидела необычное. На площади стояло сооружение, похожее на высокий, длинный турник. На бетонной площадке у входа в гостиницу - два больших казана (котла)на кирпичах. Под ними горел огонь. Рядом мангал для шашлыка, около которого мужчина обухом топора "рубил" дрова, то есть разбивал ствол волокнисто-скрученного и скрюченного дерева, похожего на серую толстую веревку. Я с удивлением остановилась.
-Саксаул, - объяснил мне мужчина, - его не разрубишь, не распилишь, только разбить можно, горит без дыма, долго жар сохраняет, шашлыки жарить будем, плов делать будем. Угощать всех будем.

Тут же три стола, На одном резалось мясо, на другом овощи: лук, морковь... На третьем, возле невысокой кирпичной полусферы с отверстием вверху (тондыра)  раскатывались большие тонкие лепешки...
Администратор, сдающая мне смену, видя мое недоумение, засмеялась.
- У нас со вчерашнего дня идет неделя Туркменской республики. Много приехало гостей из Туркмении. Все, что на улице, они с собой привезли.
- А что за турник на площади, - не удержалась я.
- Это для канатоходцев. Видела в кино? Теперь они у нас свое мастерство демонстрируют. А знаешь, почему все это? Мне тут рассказали  по секрету, Виктор Петрович - депутат Верховного совета СССР от Туркмении. Он ездил к ним отчитываться о проделанной работе депутата. Они довольны. Говорят, много сделал: школы в кишлаках, больницы, дорогу в дальние кишлаки... У них был праздник, когда Виктор Петрович к ним приезжал... И у нас он решил сделать праздник...

Под звуки бубна и зурны два раз в день проходили представления канатоходцев и угощения всех желающих пловом, шашлыком, тонкими и пышными туркменскими лепешками, особым зеле-ным чаем, национальной вкуснятиной из высушенного кислого молока, виноградом, дынями, арбузами.
 В ресторане туркменские повара готовили национальные блюда.
 В кинотеатре шли фильмы туркменской киностудии.
В Доме культуры выступали туркменские народные ансамбли песни и танца, известные в республике певцы, актеры.
Прекрасно вписался и украсил праздник покоривший весь мир танцор Махмуд Эсэнбаев...

«Хозяева» тоже не остались в долгу. Они засыпали гостей цветами, угощали кто чем мог: приносили корзины грибов, лукошки лесных ягод, банки с вареньем, моченой брусникой, маринованными и жареными грибами, пироги и пирожки...
Лишь горничные были недовольны уральским гостеприимством – приходилось охапками выбрасывать завядшие цветы, пустые коробки, корзины, банки… У всех остальных - эта неделя осталась в памяти ярким и радостным праздником братского единения, взаимопонимания и взаимоуважения. А несколько черноволосых красавцев, по слухам, потом приезжали сватать русоволосых уралочек.


                ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ    

Жену Виктора Петровича я не знала. Наверное, она бывала в гостинице по случаю юбилея мужа или других торжеств. Но за пять лет моей работы никто при мне не произнес: «Это - жена Макеева».
 По слухам, она была дочерью  (или племянницей) министра обороны Устинова.
 Очень красива, умна, деликатна. Говорили, что Макеев познакомился с ней и женился, еще работая в КБ у Королева.
 Когда Виктор Петрович возглавил здесь конструкторское бюро, она часто и надолго приезжала с  детьми.  Но дети выросли - появляться стала реже.  Сейчас живет в Москве.

 Ценя и уважая Макеева, люди не могли понять и принять такого её к нему отношения, отсюда - разговоры «за» и «против».
Я не верила людским толкам, считала их «бабьими сплетнями», выдумками, так как и мысли не допускала, что у Макеева (!) могут быть семейные проблемы, неурядицы. Даже когда Виктор Петрович лежал с инфарктом нетранспортабельный, дома в городке, а жена (по слухам) не прилетела вместе с врачами из Москвы из-за абонемента на югославскую оперу, я, в противовес «на ходу» сочиняла истории: «А вот мне говорили, что жена так расстроилась, узнав о болезни мужа, что сама слегла, потому и не прилетела…»
Мне и в голову не приходило, что, возможно, супруги Макеевы могли быть несчастливы в браке, а при той государственной системе развод для них был невозможен. Вот и жили каждый своей жизнью, внешне создавая видимость семьи. Так это или иначе - судить не мне.


                ИЗ ПЛОТИ И КРОВИ

Я вознесла Виктора Петровича в своем воображении на недосягаемую высоту,  не думая о том, что Генеральный конструктор со всей его гениальностью и высотой положения всего лишь человек из плоти и крови. И ничто человеческое ему не чуждо. Но однажды в мою ночную смену  из ресторана вышла официантка Нина...

Здесь я хочу  принести свои извинения за то, что в нижеизложенной истории посмела  кос-нуться  сугубо личной жизни Виктора Петровича, но случившееся тогда было очень важно для меня. И потому позволю себе продолжить. Итак...
 
Сплетничали, что Нина оказывает интимные услуги проживающим в гостинице. Я презирала ее, считала ниже своего достоинства даже говорить с ней. Она отвечала мне тем же. В мою смену она старалась незаметно проникнуть в какой-либо номер. Потом я видела, как она демонстративно выходила из гостиницы ночью или утром.
А тут подходит Нина ко мне и спрашивает, в каком номере находится Виктор Петрович Макеев.

Я была шокирована.
- Зачем он тебе?
- Не твое собачье дело! У тебя записано, посмотри и скажи!
 
По ее наглому поведению я поняла, зачем в такое время она ищет Макева. Но разве можно было допустить, чтобы Нина и Макеев(!) встретились? Я восприняла ее появление и ее слова как личное оскорбление.
- А ну иди отсюда!
- Ты что,  дура,  не понимаешь, что он сам меня позвал и номер сказал, но я забыла.

Тогда я решила идти до конца.
- Да как ты смеешь,  дрянь,  говорить такое о Макееве. Пошла вон!
- Если я уйду, то ты завтра здесь работать не будешь,
- Во-он! - крикнула я, чуть не плача от гнева и обида.

Швейцар, дремавший в кресле в углу фойе, вскочил,  вывел Нину из гостиницы и  подошел ко мне.
- Зря ты ее не пустила. Теперь держись - беды не оберешься!

Когда спустился Макеев, я была готова к самому худшему.
- Нина-официантка не подходила? - спросил Виктор Петрович.
- Подходила.
- Где она?
- Виктор Петрович! Вы и Нина!.. Как можно!
- Так, - недобро усмехнулся Макеев, - понятно. Она в ресторане?
- Я ее выгнала.
- Она сказала, что я пригласил?
- Сказала.
- А кто ты такая, чтобы вмешиваться в чужие дела? Чтобы  игнорировать
мои распоряжения?.. Ты должна неукоснительно их исполнять...

Одним словом, досталось мне тогда.
 Швейцар, увидев Макеева предусмотрительно скрылся, и Виктор Петрович не стеснялся в выражениях.
- Мне писать заявление? - с отчаянностью побитой собаки спросила я, когда поток слов ис-сяк.
- Подай мне телефон,- не отвечая на мой вопрос, приказал он раздраженно.
И, набрав номер, так же раздраженно в трубку: «Макеев. Машину к гостинице!».

Прошелся по фойе, сел в кресло у длинного низкого журнального стола, и жестом показал на рядом стоящий диван: «Садись!». Я повиновалась.

Он заговорил спокойно, с явной усмешливостью:
- Черт возьми, ты поломала мои планы!...Не надо меня возносить до небес. Я живой человек с руками, ногами и другими органами... Мне тоже бывает нужна женщина, понимаешь?
- А жена,- робко напомнила я
- Жена в Москве. Не могу же я каждый вечер летать в Москву, а на такой случай и существу-ют Нины.
- Но ведь Нина...
- Нина тоже человек, и ни тебе судить ее. И вообще, что ты знаешь о жизни?
 Я, когда с инфарктом лежал, многое передумал. Жизнь представляется мне тонкой льдинкой на ладони. Быстро тает она. И время, как стекающие капли. А если неосторожно сжать, сломается… У меня чуть было не сломалась...

Тут подошла машина, и водитель постучал в дверь. Уходя, Виктор Петрович предупредил, что сегодняшний поступок мне даром не пройдет. И он одержал слово. Но об этом позднее.

Этот эпизод врезался в мою память и стал хорошим уроком жизни. Я была нисторгнута с за-облачных высот.
 Оказывается, в одно мгновенье из судьи, пылающего праведным гневом к «ничтожной» Нине, можно превратиться в «ничтожную» обвиняемую, дерзнувшую посягнуть на приказ «хозяина».
Я вдруг поняла, что Виктор Петрович – не небожитель. Великий, но земной человек со своими бедами и проблемами. И соотносительно с ним  -  человеком, которого я глубоко уважала, мои четко выстроенные ещё романтическим максимализмом юности моральные категории: «хорошо – плохо», «правильно - неправильно», рушились.

Я почувствовала, как сложна жизнь, и нельзя к ней подходить однобоко. Все это меняло мое мировоззрение. А трогательная образность хрупкости человеческого существования (тонкая льдинка на ладони, и стекающие капли воды) долго мучили мое воображение. Я пыталась написать стихи об этом и не смогла. Слова казались лишним добавлением к сказанному.

После инфаркта Виктор Петрович внешне не изменился: был все такой же энергичный, жиз-недеятельный.  Но болезнь ранит не только тело, но и душу. И вопросы жизни и смерти волновали его. Это не трудно заметить и в вышеизложенном эпизоде и еще в одной истории, которую я хочу рассказать.

Я на заказ сшила себе объемную, глубокую песцовую шапку, и не снимала ее на работе, ко-гда из-за сильного мороза снижалась температура в фойе гостиницы.
И вот как-то я провожала в номер министра общего машиностроения С.А.Афанасьева и Макеева.
В лифте Виктор Петрович сказал: «Шапка у тебя хороша – никакой мороз не страшен».  Я сняла шапку и подала ее Макееву: «Где-то есть обычай дарить хорошему человеку то, что ему понравиться. Возьмите, дарю!».
- Зачем  дарить? -  поддержал разговор Афанасьев, - нравится шапка, пусть обменяет ее на шубу. Человек он состоятельный, вполне потянет на котиковую. Так что поторопись, Виктор Петрович, с котиковой шубой, пока шапку не износили.

Посмеялись и вышли из лифта. С тех пор, когда я бывала в шапке. Виктор Петрович обяза-тельно говорил что-нибудь вроде: «Воздержалась бы мою шапку носить, а то пока шубу достану, от шапки ни чего не останется».
На четвертую зиму шапка моя поопшарпалась. Я купила новую, лисью. Красуюсь… Макеев (уже после инфаркта) увидел, спрашивает: «Где та, моя шапка?» «Износилась, - говорю, - заменила новой».
 «Жаль, - отвечает, - что жизнь, как шапку, заменить нельзя. Можно чуть подштопать, чуть подкрасить. Но она одна на весь отпущенный срок… А твоя новая шапка на шубу не тянет». Больше о шапке разговоров не заводили.


                Наказание

Обычно к нам приезжали военные в гражданской  одежде. Но бывало, что гостиница сияла звездами погон, причем большими и очень большими. Мы называли эти моменты «слетом военных». «Слеты» были недолгими: два-три  дня.

Я заступила на дежурство, когда «слет» закончился и военные уезжали.
В коридоре возле «люксов»   столкнулась с Макеевым. Он попросил меня зайти в один из номеров, где был накрыт прощальный стол и, ссылаясь на его недомогание, попросить гостей убрать со стола бутылки с водкой. «Не послушают - выливай в туалет. И распорядись на счет чая».

Приказ начальника - закон. Я договорилась с дежурной этажа о чае, и, постучав, вошла в номер. Гости были уже «навеселе». Часть бутылок еще стояла на столе, а часть пустых - на полу...
Извинилась за беспокойство  и передала просьбу Макеева убрать со стола водку, добавив, что если не уберут, я буду вынуждена вылить её в туалет.
 Кто-то стал возражать, кто-то поддержал. После недолгих споров решили избавиться от водки, вылив ее в унитаз.
Для  удобства стали сливать в хрустальную вазу в виде чаши. Налили почти до краев. Я осторожно понесла выливать. Открыла ногой дверь в туалет (она была чуть приоткрытой) и вижу: на унитазе сидит генерал в расстегнутой тужурке с развернутой газетой на коленях. Я оторопела. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, потом я осторожно поставила вазу у его ног, и пулей вылетела из номера. Забыв о лифте, припустила вниз. Хохот мужчин несся за мною вслед.

Через полчаса военные, попрощавшись, садились в машины. Макеев перед уходом завернул к стойке и, глядя в сторону выходивших офицеров, бросил в пространство: «Это за Нину».  И пошел дальше к выходу.
- Какая Нина? -  недоуменно спросила кассир. - Ты что-нибудь поняла?

Конечно, поняла, что по инициативе Виктора Петровича взрослые солидные мужчины, как мальчишки, подшутили надо мной…


С расстояния зрелого возраста, из более чем двадцатилетней дали, я все так же восхищаюсь Виктором Петровичем Макеевым. Его талант, энергия, человечность, душевное участие тонко чувствующей натуры давали ему все  основания и право на высокое и уважаемое положение в глазах и умах людей.
 Я благодарна судьбе за то, что мне посчастливилось общаться с таким замечательным человеком, великим и земным, талантливым и человечным, учиться у него непоказной  душевной чуткости и уважительному отношению к «малозначимому» человеку.
 Уверена, что Виктор Петрович был куда богаче духовно нашего представления о нем. Для меня он навсегда остался человеком – загадкой.