Интерью с Романом Карцевым

С Романом Андреевичем Карцев мы встретились в его гостиничном номере. Дело было к вечеру и известный сатирик не стал скрывать, что очень устал: в течение дня нужно было повидаться с друзьями, встретиться с партнерами по новым творческим проектам.
- Слышала, вы собираетесь издать в Одессе книгу?
- Да, в нее войдут мои рассказы. Какие-то из них автобиографичные. Недавно я написал, как Рыжий меня встречал поле школы и отбирал завтрак.
- Рыжий – это пес?
- Нет, это мальчик (смеется). Я жил между Оперой и канавой (спуском). И после войны ребята, оставшиеся без родителей, образовывали такие – банды громко сказать –  содружества. Рыжий, наверное, был одним из них. Он меня каждый день встречал по дороге в школу. Я менял время, от времени дорогу, а он все равно встречался мне на пути, открывал ранец, поедал мой завтрак и говорил: «Иди, учись хорошо». Я немного придумал, но это было.
- А вы не жаловались родителям?
- Нет, не жаловался. Я написал в рассказе, что папа как-то решил проверить, хожу ли я в школу и увидел Рыжего, дал ему по шее, предупредив, что если он будет и дальше поедать мои завтраки, то ему придется завтракать в тюрьме, а Рыжий сказал: «Я же его не трогаю, просто мне нравится, как ваша жена готовит. Может быть, на обед пригласите?» И это было на самом деле. Какие-то вещи  подлинно существовали, и я их в прошлом году описал в тридцати вымышленных и не вымышленных рассказах. В прошлом году я снимался в Одессе в фильме «Улыбка Бога»  и мне приснился Чаплин. Через неделю я сел и написал рассказ, как Чаплин ходит по Одессе, его никто не узнает, он обижается. Я его повел на Привоз, в Оперный театр, рассказывал ему об Одессе. А он спрашивал, вернулась ли скумбрия в Одессу, есть ли барабулька, как Винокур себя чувствует. Вот такие рассказы у меня появились, и мы договорились с Валерием Хаитом, что будем издавать книгу.
- Сохранились ли у вас воспоминания о запахах, цвете детства? Коренные Одесситы говорят, что Одесса сейчас уже не пахнет, как прежде.
- Вы знаете, это правда. В детстве я жил около Оперного, там росли кусты сирени, когда они цвели, у нас такой запах стоял в квартире! Хорошо помню запах Привоза и запах, доносившийся с завода, на котором из семечек делали масло.
- Ваши таланты –  от Одессы или от семьи.
- Наверное, все вместе. Откуда что берется, никогда никто не знает. Не понятно, откуда человек в пять-шесть лет вдруг начинает играть на скрипке и потом становится гениальным музыкантом.
- А родители вас хвалили, развивали ваши таланты?
- Нет! Они не думали и не хотели, чтобы я был артистом. Папа мечтал, чтобы я получил специальность. И я на самом деле после школы пошел работать наладчиком швейных машин, потом на обувной фабрике работал. Но все это было как-то мимоходом. И все время выступал. Выступал во Дворце Моряков, в Парнасе – меня все время тянуло в эту сторону. И даже когда меня Райкин пригласил, папа сказал, что это не на долго, что только потеряю время. Мама была довольна. Но, в принципе, они к этому относились спокойно. И даже тогда, когда я  стал артистом, папа всего один раз приехал на гастроли, мы где-то с Райкиным были, привез ящик скумбрии в подарок театру, а заодно посмотрел, чем я там занимаюсь.  Родители очень рано умерли. Пока они были живы, у Райкина мы делали не много, а когда стали действительно знаменитыми, их уже не было.
- Вас воспитывали ремнем?
- Да! папа меня все время крепко бил. И выбил из меня, слава Богу, все плохое. И в самом деле, я такое мог натворить дома или в школе, что выдержать было сложно. Однажды я взял у отца спортивную форму (он был судьей по футболу), одел ее и пошел в школу – в буцах, в форме, со свистком. А ему нужно было бежать судить, он кинулся, а формы нет.  А я шел по Одессе в этих буцах, а было сколько, ноги разъезжаются, все на меня смотрели, как на сумасшедшего, а я решил порадовать школу. Скандал был жуткий! Он меня очень сильно побил тогда. И вообще, знаете, отец сидел в трех концлагерях во время войны, бежал три раза – он был спортсмен, крепкий и ему удавалось бежать – потом дошел до Берлина, но видимо война и все пережитое настолько нервную систему расшатало, что он, если взрывался, все, что было под рукой, летело в голову. Мама защищала, конечно. У меня есть сестра на девять лет младше. Она была библиотекарем, окончила библиотечный институт в Ленинграде, потом решила уехать и живет в Америке уже пятнадцать лет.
- А вы никогда не хотели эмигрировать?
- Нет. У меня здесь все сложилось нормально. Мне повезло: был Миша Жванецкий, Витя Ильченко, Райкин – все шло по нарастающей и мы всегда нормально зарабатывали. Сейчас я уже без Вити пятнадцать лет, скоро шестнадцать, работаю один.
- Много выступаете?
- Нет, не много. Езжу только туда, куда хочу. Нет плана. Захотел - поехал, не захотел – не поехал. Вот и все. Только что приехал из Киева. Сейчас в Одессе, приеду домой и через пять дней буду в Ленинграде. Раньше же мы по тридцать концертов в месяц давали! А сейчас я могу дать два, ну три концерта в месяц. Иногда пять, а иногда - ничего.
- Почему вас на телевидении не вино?
- Я сам не хочу. Не интересно влезать мне в эту компанию. Не сочетается Чаплин с Сердючкой или Новыми русскими бабками. Не сочетается. Иногда я участвую в сборных концертах. И то, лишь после того, как узнаю, кого еще пригласили. Звали на концерт двадцать третьего февраля, на восьмое марта. Я сразу спрашиваю, кто будет участвовать. Называют тех же самых. Ну, зачем я полезу туда? Если что-то приличное, то, конечно же, соглашаюсь. Вот сейчас на канале Культура делаю спектакли «Моя Одесса», «Престарелый сорванец», «Зал ожидания». Туда я иду. А так, зачем? Они говорят на русском языке, но я их не понимаю.
- А люди смеются…
- А что им остается делать? То, что показывают, то они и смотрят. Им сказали, что президентом будет Медведев, они его и будут выбирать. Единственно приличная программа – так это с Мишей Жванецким «Дежурный по стране» - идет раз в месяц. А эти чешут три раза в неделю, а на Новый год - с утра до вечера.  Но смотрит народ. И кого не спросишь, плюются, говорят, что мура, но все равно смотрят.
- Что это? Кризис - чего?
- Кризис ума, в основном. Я тоже смотрю кое-что, потому что мне нужно быть в курсе, но посмотрю минуту и переключаю, так как мне все ясно. Я иногда думаю, что бы Райкин сейчас делал, будь ему лет пятьдесят, шестьдесят, как бы он на это посмотрел? К счастью он этого не видит.
- К Райкину вы часто мысленно обращаетесь?
- Конечно. Это же крестный отец. Семь молодых, красивых лет в Ленинграде, театр БДТ, Эрмитаж, заграницы… Пацан из Одессы приехал, что я тут, кроме футбола и Обадзинского  видел? Ну, в Оперный на спектакли еще лазил. А там для меня все открылось, но все это случайно получилось. Случайно с Витей встретились, случайно с Райкиным…
- Случай определяет жизнь?
- Сложно сказать. Наверное, не случай, а судьба. Я сейчас в это верю. Что-то там ведет нами. Встретить такого писателя, как Миша – это счастье. Помню, как мы с Витей открывали его чемодан и перебирали миниатюру – эту брать, а эту не брать.  Сейчас люди платят сумасшедшие деньги за одну миниатюру. Сумасшедшие деньги! Поэтому, что говорить, конечно, повезло! Да, повезло. Тьфу-тьфу!  Не знаю, как будет дальше.
- Вот вы говорите, что все счастливо сложилось, но ведь вы очень трудно начинали. Сколько лет поступали и поступали в театральный. А вас все не брали и не брали…
- Все было. И проблемы в институте, и с Райкиным был конфликт, после которого я ушел. Я уже не говорю о том времени, когда все наши спектакли запрещали. Все было. И с детьми не все всегда хорошо, и сейчас не все так, как хотелось бы. Сын должен был стать действительно хорошим артистом, но он в свое время меня не послушался. А сейчас ринулся в кино, в театр, а ему уже тридцать с лишним лет. Поздновато, а школы у него нет, хотя от природы он одаренный… С детьми напряжение беспрерывное.
- При этом вы считаете, что все сложилось?
- Ну, кто его знает. Многие люди сейчас говорят, что мы так хорошо жили при СССР, хотя ничего не было, и жили жутко. А вот вспоминают и говорят как о прекрасном времени. Видимо, у меня тоже самое с моей работой, с моей жизнью –  считаю, мне очень повезло.
- В одном из интервью вы как-то сказали, что четыре человека – Райкин, Ильченко, Жванецкий и жена – определили вашу жизнь.
- Да, да!
- С тремя первыми – понятно, а вот с женой...
- Получилась хорошая жена, хорошо готовит, детей вырастила, в общем-то, она и внуков сейчас кормит борщом – они живут напротив, вот она и носит им борщ в кастрюле. И в самом деле, как-то все получилось. Миша как-то раньше мне говорил: «Да ну, что ты, поживешь немного»… А сейчас удивляется: «Как ты можешь столько лет с одной?» У меня есть рассказ «Разговор с внучкой» (смеется), ее папа хочет, чтобы она училась в Англии, она девочка способная, но не хрена не знает: ни литературы - ничего. Она мне звонит: «Дед, у меня тесты в Англии, кто такой Ван Гог?» «Это художник, - говорю. – Он очень знаменитый, он себе ухо отрезал…» «Почему, зачем?» «Наверное, ему подсолнухи не понравились», - в шутливой форме отвечаю. Она удивляется: «Как вы могли жить без мобильного телефона, без интернета, без телевизионного пульта? Что сидел, и шестьдесят программ переключал ручкой?» А у нас вообще телевизоров не было. А как-то она спросила: «Дед, когда ты бабушку встретил, сколько ей было?» «Семнадцать», - отвечаю. «А тебе?» «Двадцать семь». «Ну и сколько лет вы вместе?» «Сорок», - говорю. «С одной? Ну, ты - отстой, дед! Ты - отстой!»
- Смешной разговор…  Кстати, а как вы познакомились с супругой? В вашей книге вы этот вопрос обходите. Пишите только трогательно, что раньше она спала крепко, можно было дверь снимать, а сейчас просыпается от звука падающей листвы.
- Когда мы с Райкиным повздорили, и я ушел, - вернулся в Одессу. Здесь был симфоджаз, оркестр человек тридцать и восемь девушек, которые ходили, ноги показывали, танцевали, а я вел программу.
- Так она одесситка?
- Нет, родилась она в Калининграде, но отец у нее - военный и его сюда перевели, она здесь почти с детства. Так вот, она танцевала, а я вел программу, вот и дотанцевалась. У нас с ней как-то в Ташкенте, в дикую жару все и пошло… Потом я вернулся к Райкину, думал, что у меня с ней все закончилось, но потянуло. Приехал в отпуск, и мы с ней опять встретились. Так вот и получилось.
- Судьба, наверное, ведь у вас достаточно девушек было…
- Видимо, да. Я, по крайней мере, доволен, что она выдержала меня все эти годы.  Потому что я – сложный тип, хотя, ничего особенного и претензий никаких особенных нет. 
- Ну и вы выдержали.
- Я дома бывал редко.
- Вы тяжелый в быту?
- Не знаю, хотя думаю что да. Хотя, в еде - не притязательный, в одежде - не притязательный, звездности во мне нет и не было.
- Странно, ведь вы знамениты на протяжении многих десятилетий.
- Ну и что? Лимузинов не было. А у звезд всегда много претензий: лимузины, шлимузины – сейчас они такие. Костюмы, крики, гам, шум, выстрелы. А что касается юмористов, они всегда были скромнее и умнее. Всегда. Сердючка – исключение. Фантастика! Второе место на Евровидении! Что, почему? – не могу понять. Мир очень изменился. Я понимаю, на капустнике, мужчина переодевается в женщину, но чтобы это было сценическим образом?! Мне и «В джазе только женщины» никогда не нравился. Были, конечно, актеры, которые играли в женских одеждах. Но это не казалось патологией, например, Колягин в «Здравствуйте, я ваша тетя». А Сердючка! Ну, зарабатывает человек деньги, и, слава Богу. Но я не могу понять, почему такой успех? До сих пор не понимаю, что происходит: все эти новые русские бабки, Сердючки,  Комеди Клап. Комеди клап вообще бездарность и в тексте и в исполнении. Они нахальные, молодые, поняли, что сегодня нужно публике. Все это мы свистнули у американцев: и «Няню», и катание на коньках – все-все. Где-то украдено, а где-то куплена лицензия. Нашего на телевидении нет ничего, кроме КВН, который создали наши ребята. Больше не могу ничего назвать. А люди смотрят и смеются! Может быть от того, что многие годы была кровь, война, Чечня - все это народу так надоело!
- А литературу современную читаете?
- Почти не читаю. В основном мемуары, классику перечитываю: Булгакова, Ильфа и Петрова, Чехова очень люблю. Я не знаю ни Акунина, ни Пелевина. Честно говоря, не хочется читать. Я столько читал в свое время: пропускал школьные занятия, ходил в библиотеку,  а иногда у дяди богатого сидел и читал тридцать томов Дюма, Мопассана.  Он мне домой книг не давал. А сейчас у меня хорошая библиотека. Но они ничего не читают - ни дочка, ни внучка - не знаю, почему.
- Последнее время вы тоже пишете. Супруга читает ваши рассказы?
- Я ей первой читаю. Потом ее соседке-подружке, она просто хохотушка. Я на них пробую. Жена, конечно, не на все реагирует, иногда вообще молчит. Но я и сам чувствую, где плохо, а где хорошо. А потом читаю друзьям и только после этого на сцене. У меня есть  друг, он издает журнал «Секс и мы». Он мне говорит, напиши про секс. Я его отправил к Жванецкому - у него с этим все в порядке, хотя он и ушел из большого секса. Прошло месяца два, я и не думал, но сел и стал писать, как мы в Одессе искали хату, нашел –  король, не нашел – иди в парк. И написал, как встречались в компаниях. Рассказ напечатали, пришли отзывы. Потом написал «Секс в командировке», исходя из собственного  гастрольного опыта.
- А жена вас не ревновала?
- Нет. А вот я был ревнивым.
- И что, ругались, кулаком по столу стучали, посуду били?
- Да все было, что хочешь, как и в любой семье.
- А почему, как вы думаете, одни семьи живут сорок лет, другие и нескольких лет не протягивают?
- Это объяснить невозможно, Это зависит и от мужчин, и от женщин. Вот говорят - женщина, женщина, она должна. Да ничего она не должна. Конечно, если бы моя жена в молодости где работала, может быть, что-то было бы иначе, но она занималась семьей. Последние лет десять, как она пошла администратором в гостиницу, там много людей проходит, ей интересно… Не знаю, мы с ней совершенно разные, может быть, поэтому так долго и живем. Видимо, разные полюсы притягиваются.
- Жена вами хвастается? Было такое, чтобы она приходила куда-нибудь, и говорила, вот я – жена?
- Нет-нет! Ни она, ни дочка, никогда не пользовалась моей фамилией, а вот сын – иногда.
- А вы?
-  Что вам сказать, у меня два- два с половиной месяца перед Новым годом телефон не работал. Из-за этого я большое количество концертов перед праздником упустил - люди не могли до меня дозвониться. Два месяца переговаривался с начальником, он обещал, обещал. Можно было прийти, устроить скандал, пригласить большого начальника к этому начальнику – ну что бы это дало? Все равно  кабель проложить –на это нужно время. А вот когда  внука в садик устраивали – ведь это до сих пор тяжело, пошел, поговорил. Но так, чтобы пользоваться, использовать,  никогда этим не занимался. Всего добивался сам. Мне иногда говорили: «Иди, попроси, чтобы квартплату как народному понизили», но я никогда с ними не имел дела и никогда от них не зависел. Это была теория Вити Ильченко  держать начальство на расстоянии, чтобы больше любили. Так оно у нас и было. Я даже не знал, кто в Одессе начальник управления культуры, или в Москве, кто начальник района. Понятия не имею.
- Да, но ведь удобнее и комфортнее было бы жить, если бы вы пошли и попросили.
- Многие ходили и пользовались фамилиями. Но ни я, ни Витя этим никогда не занимались. Я не пошел бы на день рождения Путина. На хрена мне они нужны. Я их видеть не могу, во-первых, не моя тусовка, мне не с кем там говорить. Они же сами себя бояться. У них другая компания всегда была. В советские времена Мишка тусовался с ними, читал что-то при комсомоле, при партии. Мишка немного другой по характеру. Он умнее, чем я. Я принципиальнее, а он – умнее. Он крутился, и это ему как-то помогло в свое время. А Высоцкий? Он же тоже с ними общался. Они там ругались, шумели, но он был при них все время. В банях пел… Это же было очень модно. А мы с Витькой как-то всегда в стороне были. Нас уважали, но со стороны. Они скрипя зубами брали нас к себе на концерты. И мы всегда там проваливались. Всегда! Что бы мы не играли – гробовая тишина. И «Авас», и «Ликеро-водочный». Все в гробовой тишине. Но брали. Они слышали, что шумят: «Авас, Авас, раки, раки». Ну, давай этих пригласим. Ну, пришли… Абсолютно все то же самое.
- То есть, меняются имена, а восприятие остается то же?
- Абсолютно! Они все одинаковые. Это школа. Иногда вдруг что-то происходит: вот сейчас я был в Киеве, правда на сборном концерте – охрана президента гуляла в большом дворце. Минут двадцать выступал, принимали просто прекрасно, но там была молодежь. А когда приходишь и в зале все в черных костюмах и в галстуках, как китайцы сидят – практически ни одной женщины – Ельцин делал такой концерт, мы играли «Наш человек на сладе» (пиво есть) в гробовой тишине. Так все и осталось.
- Когда домой возвращаетесь, гостинцы везете?
- Был в Ростове, привез два ящика раков, рыбы. Из Одессы раньше тоже вез колбасу, мясо, тюлечку. Но жена говорит: «Все, ничего не покупай, ничего не бери»… Никто не кушает.
- А супруга готовит одесские блюда?
- Она готовит очень хорошо, о ней в Москве легенды ходят. Лет десять назад, мы еще жили в центре,  каждый Новый год, все именины делали дома. Ставили длинный стол, и собиралось человек тридцать.  Жена готовила на такое количество гостей от фаршированной рыбы до чего хочешь… Но я отношусь к этому спокойно – я не гурман. Рыбу она хорошо делает, холодец, черносливы, одесские синие. В Москве этого они не умеют делать. Жену учила моя мама готовить, а она Ленку – дочку научила.
- Расскажите про детей.
- Дочери уже тридцать пять. Она в американо-российской клинике главным администратором работает, хотя окончила медицинский, но пошла не врачом, а по «командной» линии. Маленькая такая, но «командная». А сын  шляется из одного театра в другой, из одного фильма в другой. Где-то хорошо получается, а где-то - никак. Все это очень выборочно.
- Может быть, он свой путь ищет. Вы в свое время тоже искали, даже от Райкина ушли…
- Конечно, ищет. К сожалению, ему не так повезло, как мне. В театре, в котором он – сто человек, платят копейки. Знаете – это для удовольствия. Раньше еще можно было работать – нам платили пятьсот рублей и то, при популярности.
- Вы сыну также говорите, как вам когда-то говорил отец: «Брось театр и получи специальность»?
- Нет, уже бесполезно, сейчас он сам все решает. С ним очень сложно. Очень. Они какие-то  - не такие. Хотя, и мы, наверное, были такими ж. Отец хотел, чтобы я стал портным, а я пошел в артисты. Я могу сыну что-то посоветовать, но решать за него – очень сложно. Внуки – тоже большие.
- Внучка смотрит ваши выступления, читает  то, что вы пишите?
- Нет. Я ее спрашиваю, ты читала «Двенадцать стульев», «Собачье сердце». «Нет, - говорит, - дед» . «А мою книгу?». Она отвечает: «Мне фотографии в ней нравятся, там бабушка такая молодая и такая красивая!». Абсолютно, у них другие интересы – Комедия клап, Дурдом-2.
- Но она знает, что дедушка-звезда?
-Знает, но не интересуется. Удивительно, и дочка, и все они не интересуются моим творчеством. Им нравится, что я появляюсь где-то, у них есть какие-то кассеты, но, так, чтобы следить, знать… - нет.
-Вас это не огорчает?
-Да нет, что же делать. У каждого свои интересы. У них – интернет. Мы же жили и ничего этого не было. Мы встречались  с утра на Дерибасовской, до вечера про всех все  знали, всех видели, а сейчас все абсолютно разобщены: телефон, интернет, мобильник. Внучка сидит по пять часов разговаривает по телефону с подругами.
- Жизнь другая, а чувства те же: так же влюбляются, так же страдают.
- Конечно же. Так же, наверное,  и с нами было, когда мы были молоды, мы же не интересовались политикой. Были компании, были встречи, футбол – то же самое.
- Вы долго живете в Москве, а все равно остались одесситом.
-Это так. Москвичом себя совсем не чувствую.  Мне нравится Москва. Москва, Ленинград, Одесса – вот эти три города.
-А в Одессу обратно не хотели бы перебраться?
-Обратно? Нет-нет- нет. Когда-то я хотел купить здесь квартиру, когда они были просто даром. Знакомая пяти комнатную в центре города продавала за семь тысяч долларов и никто не покупал. Но жена не захотела, а я думал купить, чтобы было, куда летом приезжать отдыхать, а сейчас надо искать, где остановиться. Что теперь говорить, если в свое время не купили.  Я же помню времена, когда в Одессе как с валютой ходил с рублями на Привозе. А сейчас килограмм камбалы – пятнадцать долларов.
- Скажите, вы счастливый человек?
- Не знаю… Счастливым, может быть, себя не назвал бы, скорее, удачливым. Просто повезло мне в жизни. Кроме того, что  работал всегда, что-то делал…
-Вы как поплавок, не потопляемым всю жизнь были.
- (смеется) Да! Вот я и говорю. Что, может быть, это меня и выручило. Сейчас я могу месяц сидеть не работать. Меня и не сильно тянет, уже надоело. В Америку уже не поеду. Там я сделал прощальную программу, сказал: «Ребята, до свидания», потому что восемь часов разницы во времени - уже тяжело переносить. А когда-то делал по двадцать четыре спектакля за двадцать четыре дня в Америке! Сольных! Было все это, а сейчас уже не могу.  Да и потом, публика наша уходит. Молодежь нас не знает. Может быть, в Израиль еще приеду, тоже скажу:  «До свидания!" . Много друзей там и в Германии. А здесь сижу и выбираю. Меня просят туда и туда. Было дело, даже в Новосибирске выступал. Когда раньше с Витей туда прилетал,  сидели месяц, успевали город посмотреть, устроить себе выходные. А сейчас в Одессу, в Ленинград на один концерт прилетаешь – сложно. А на больше и смысла нет - наша публика исчезает. Но так и должно быть. Молодежь Райкина, Чаплина не знают. Знают Галкина. Смотрят «Няню». Конечно, там яркие артисты, но я этого не смотрю и не понимаю. Чисто американский проект и совершенно другая жизнь…
- Может быть,  это своего рода побег от действительности?
- Не знаю. Я до сих пор публику не могу понять. Я могу понять, что нравится «Ликвидация» – хорошо сделана и хорошо сыграна.
- А какой у вас любимый фильм из тех, в которых вы снялись?
- У меня не богатая кино биография. Это мое хобби. Самая удачная роль, конечно, в фильме «Биндюжник и король» - это то, что мне нравится. Я даже иногда смотрю и думаю: «Как это я так мог танцевать и петь?» Шмондер тоже ничего. Я не в восторге, но ничего. Кино у меня вообще штук одиннадцать было. У Рязанова снялся в трех эпизодах. Ничего – «Небеса обетованные», ничего… А, скажем, в «Старых клячах» абсолютно не понравился я себе. Меня приглашают, опять каких-то евреев предлагают сыграть. Но я отказываюсь – не интересно мне. Вот сценарий Голубенко понравился, я и согласился («Улыбка Бога»).
- О чем бы вы еще мечтали?
- Не знаю. У меня мечт нету. Как-то оно все само –собой получается. Вот если получится по книге моей и по рассказам на канале Культуры сделать такой Одесский дворик или «Ностальгию по Одессе», с публикой, с вопросами, было бы хорошо.
- Ну что ж, удачи. И до новых встреч в Одессе.
P.S. Прощаясь, я тараторила, что счастлива была познакомиться, признавалась в любви к его театральному творчеству  рассказами. «Мой папа не поверит, что я с вами встречалась», - заявила ему на последок. Роман Андреевич с секунду помолчал и очень проникновенно сказал: «Передайте привет своему папе»…