кн. 4, Шкатулка с секретом, ч. 2, начало...

                ШКАТУЛКА  С  СЕКРЕТОМ.

                Часть  В Т О Р А Я.

                Г л а в а   1.

     После скандала с неверной женой, его не скоро забыли,  долго склоняли на все лады  парни и девушки. Эти неприличные сплетни были как долгоиграющие анекдоты, которые Реля старалась не слушать. Но не зажмёшь же уши, если даже в их комнате Люся, наслаждаясь, говорила:
     - Вот мы меня осуждаете, девки, а вон что вытворяют жены. Но теперя она у Стешки не забалуется. Я слышала, что эта гром-баба её колотит.
     - Люся, - останавливала её Калерия, - «теперя» говорят лишь деревенские женщины. Ты же хочешь стать горожанкою, настроилась не уезжать из Симферополя.
     - Конечно, я не такая грамотная, как ты – всего семь классов окончила. Но в городе и мне жить хочется. И поездить как ты по разным городам. Но это же денег сколько надо! Не всем же дают деньги на поездки, как тебе первые встречные.
     - Во-первых, не первый встречный, а человек как оказалось, чуть ли не родственник мне.
     - Это ты мужу своему расскажешь. Или спрячешь от него свои внезапные путешествия?
     - То, что не стыдно, от людей не скрываю. А ты, Люся, следи лучше за своим кавалером, чем за мной и за другими девушками и парнями из всех общежитий. Ты как надзирательница у всех грехи ищешь, когда у самой их полно.
     - А будто не взяла деньги у капитана, который откупился от тебя и уплыл себе за границу.
     - Этот капитан рад был на мне жениться, да я отказала, и как мы потом решили вместе, что хорошо сделала. А что касается денег, то капитан привёз их в моё село, когда я в Каховку с сёстрами ездила, и отдал маме – вот на них я и ездила, рассматривала его любимую Одессу, жила у его тётушки, которая меня принимала как дорогую гостью.
- Ещё и подарками одарила, правильно? И жила ты, питаясь у неё, и за койку не платила. А мне, если поеду куда, надо будет за всё платить.
- Чего же ты в Севастополь не ездишь, где оплачивают лишь треть путёвки, а остальное за счёт производства идёт – кормление, гостиница.
- Теперь поеду, когда услышала, что за треть путёвки работники оплачивают, но как у тебя поездить по Херсону, по Одессе уж не получится.
- Вот ты упрекаешь меня, что я, за деньги капитана, познакомилась с Одессой и изучала Южный берег Крыма. И уложилась многое посмотреть всего за тысячу рублей. Тебе же тысячу рублей присылают каждый месяц из дома – это кроме твоей зарплаты, которую ты получаешь больше меня.
- Я же не оканчивала среднюю школу как ты, чтоб стать такой грамотейкой. А стала учиться на маляра – у меня специальность, вот и получаю больше тебя. Так что не завидуй.
- Получай, я не завидую. Ну не могла ты учиться в средней школе – желания у тебя не было.
- А что тебе дала твоя средняя школа? Что? Работу разнорабочей?
- Скажу тебе по секрету, что мне и семилетка дала много знаний. При том я много книг читала, хотя и занята была дома, по хозяйству, а не с парнями водилась, как Шура это рассказывает.
- Говори-говори, я слышала, как вы с Женей шептались о каком-то учителе, с которым ты ещё в седьмом классе ездила в экскурсии. И ты в него была влюблена, и он в тебя.
- Я не отказываюсь – была влюблена в седьмом классе. И этот несчастный учитель, который потом погиб – тоже. Но за год общения я столько узнала от него нового о прошлой жизни, о настоящей и немного будущей, что мне захотелось учиться дальше. И узнавать больше.
- И что же ты узнала, ещё учась три года, уже с другими учителями, которые не влюблены в тебя? В то время как я – полуграмотная, писать правильно не умею, а училась уже на маляра.
- Чтоб описать тебе, что я узнала за три года учёбы в школе, с другими учителями, не влюблёнными в меня как Павел, но всё же замечающие начитанную девушку, недели не хватит. Это при условии, что мы будем сидеть или гулять по улице, часов по пять, шесть. Вот я ходила, а где-то ездила по южному берегу Крыма с экскурсоводами, которые  учились в техникуме или институте, но мало читали книг при этом. И поверь мне, что любую экскурсию, кроме военных тем или морских, я бы провела лучше, чем девицы или женщины у которых глаза наметаны лишь на богатых мужчин, крутятся с ними, чтобы пригласили после экскурсии в ресторан.
- Разве это плохо, ходить в рестораны обедать или ужинать?
- Плохо, потому что каждую из этих женщин ждут дома муж или дети. Они забывают, развратничая, о самом дорогом…
- Вот видишь, и ты осуждаешь. Презираешь, а в глаза, мне кажется, не говорила?
- Каждую из этих проституток убила бы за детей их несчастных!  В глаза же иногда показывала, как они ничтожны, не зная хорошо то, о чём рассказывают.
- Вот! И ты хочешь, чтоб я ездила и деньги тратила на таких пустобрехов, которые и Рудика у меня могут увести. Кстати, Рудик мой такой же умный, как и ты – книг много читает.
- Я не заметила в нём ума. Но если он есть, то трудно вам будет жить. Возможно, он и бегает от тебя, что стыдно ему вместе с тобой на глаза умным людям показаться. Говорят же, что после похода вашего в театр, когда он был в одежде стиляги, а ты в купеческом, бархатном  платье…
- Вот вспомнила, - перебила Релю Люся, - давно уж то платье в станицу отвезла и в сундук положила до того, как смогу его носить.
- «А когда ты его сможешь носить? – подумала Реля. – Когда повзрослеешь и растолстеешь?» - Но не стала этого говорить, затягивать разговор. Спорить с Люсей – себе дороже. Купчиху эту душевную не убедишь, а осадок останется на душе. Калерии хватило того, что прервала Люсино замечание насчёт неверной жены и отношений зеленоглазой красотки со Стешой.
Людмилу ей изредка удавалось остановить, но всё же длинные анекдоты о Стеше и неверной жене ей приходилось выслушивать от других. Парни, собирающиеся на скамейках, перед общежитием, часто говорили о неверной жене, с ухмылками, с гадкими словами, цепляя порядочных девушек – будто в их общежитии все такие.
Девушки отшучивались: - Если мы все такие, то чего вы высиживаете возле общежития? Штаны протираете. Ищите себе городских дев.  Они-то у вас к гораздо худшему приучены. Знаем мы.
А Реля, рассердившись на матерные слова, осадила сквернословов: - Своё гадкое народное «творчество» несите к пивным ларькам и винным магазинам. Какое «творчество»? Мат? Услышу ещё раз – всех отправлю в тюрьму, как Георгия – заводилу вашего. – «Чего несу! Они же меня за одно упоминание о Георгии могут с лица земли стереть».
- А Георгия ты в тюрьму посадила? Вроде как он за убийство сидит невинно.
- Виновно или по недоразумению, но он меня сильно рассердил, вот и попался по случаю.
- Значит, тебя сердить нельзя? Жорка тоже мне говорил, что ты его заколдовала, потому сильно ругалась, на друга нашего.
- Ни в коем случае нельзя при мне сквернить наших девушек и наше общежитие. Могу не в тюрьму, могу и подальше вас отослать. – Калерию «несло» как Остапа Бендера, о котором прочла недавно в запрещённой цензурой книге. Ей дала почитать бухгалтер из их конторы, услышав, что Реля книгочей.
- Это куда Макар телят не гонял? – Выручил её кто-то из добродушных парней.
- А что? Мало вас таких пьяных в аварию попадает или сами аварии совершаете?
- Да, девушка, ты страшна. Упаси Бог, на такой, премудрой, жениться.
- Если в Бога верите, тогда почему материтесь направо и налево? Да и не пошла бы я за сквернослова. Так что, умерьте ваш пыл, когда сидите на наших скамейках.
- Хорошо, цыганочка. Ради того, чтоб ты поскорее вызволила Георгия из тюрьмы, мы может лишь стихами говорить возле твоего общежития. И падать перед тобой на колени.
- Кому нужны ваши стихи блатные? И колени берегите. Лучше вы совсем не приходите сюда.
- А хороший анекдот, без мата хочешь о Степаниде и зеленоглазой девке услышать?
- Не очень хочется, но вы же пока не расскажете, от общежития не уйдёте.
- Слышала, что зеленоглазая красотка уколола пальчик иглой, штопая Стешкины носки. Скорую помощь ей вызывали. Те помазали пальчик йодом.
- Как остроумно, - Калерия даже не усмехнулась. – Есть ещё без мата?
- Пожалуйста! Стешка била свою новоявленную «жену», за то, что борщ варить не научилась, приговаривая: - «Забудь о ресторанах! У меня на них денег нет!»
- Правильно. Получаем мы на строительстве малые деньги, какие уж тут рестораны!
- А вот, смотри, - показал ей один из острословов клок собачей шерсти, и пнул его ногой: - Это Стешкиной жены волосы. Скоро красотка будет лысой ходить.
Все засмеялись, а Релю покоробило: - Глупые ваши анекдоты. Вы, парни или мужчины женатые, сами уже лысыми становитесь. Многие из вас уже к сорока годам подбираетесь, а всё трётесь возле девичьих общежитий. На что надеетесь?
- Да ты, говорят, многих тут холостяков со стажем пристроила. Может, и нас пожалеешь?
- Кого жалеть? Те холостяки, которых я женила на наших девушках, не сквернословили возле общежития, не оскорбляли всех девушек, живущих здесь. Так что, не надейтесь.
   
Однако вскоре она забыла и о неверной жене, и о странностях Стеши, и о какой-то иностранной, неприятной ей любви: она повстречала свою любовь, самую настоящую в облике того самого парня,  которого не раз видела в снах, благодаря Космосу, однако не показали Реле её благодетели - видно жалели - что её суженный будет воин, второго года службы.
А произошло всё очень неожиданно. Давали концерт в честь Советской Армии и Флота.
В тот день она была печальна, услышав очередной, огорчивший её, анекдот,  как вдруг заметила быструю весну, которая шагала семимильными шагами. Реля не зря волновалась, призывая её. Ей хотелось, чтобы забыли сочинять анекдоты о глупой девице, увидев красоты природы. И весна заторопилась в Крым в третьей декаде февраля -  зазвенели ручьи, и стала пробиваться зелёная травка:
- «Если бы у нас, как в Англии, косили траву, - вспомнила Калерия давний свой сон, когда она летала в Англию, в надежде увидеть в ней Павла. И увидела погибшего, косящим траву, и кто-то ей сказал, что в туманном Альбионе - так раньше называлась Англия - косят первую траву ещё в марте, а второй покос, который узрела Реля, бывает в апреле: - то и в Крыму, к марту, трава нарастёт здорово, если не похолодает».
Она как птицы, певшие в оживших деревьях - в их дворе уже набухали почки - радовалась теплу и шла на концерт воодушевлённая, хотя читать ей надо было длинную поэму «Сын артиллериста». Одела она на этот концерт свой красивый плащик, купленный неизвестно на чьи деньги, кинутые в овраг. И куда вырвалась у неё из рук и полетела книга - тоже подаренная неизвестным - хотя сама Калерия знала, что в походах по Севастополю её сопровождал Паша, выпросивший, вероятно, у Космиян этот день, чтоб побыть с любимой, подросшей без него девушкой: вот и одаривал подарками. Потом Павла послали в Альбион, куда и направилась во сне Реля, едва приехав из Севастополя, и застала бывшего любимого там косившим траву. Но кто-то сдерживал девушку, чтобы она не подходила к Павлу, не сказала любимому не слова. А может, ей не дали сказать, чтоб не отвлекала его, не мучила. Реле ещё предстояло найти последнюю, по её понятию любовь, от которого она родит желанного сына. Но Павлу было печально знать, что наконец-то она родит сына, но не от него. Потому, наверное, он не взглянул на неё, в Релином сне, там, в Англии?
Калерия споткнулась и пошла тише: она одела не только светлый, так любимый ею плащик, но и туфли белые, на небольшом каблучке. Уж не носить ей, наверное, на высоком каблуке, с её больной ногой? Но она не грустила: стоять на сцене, пока будет читать поэму, она сможет только в этих элегантных туфельках, потому что всё белое девушка считала возвышенным цветом. Можно сказать, что Реля любила все цвета, кроме чёрного, потому подобрала под обувь платье салатного цвета. Это было выпускное её платьице,  и к нему прикупила шёлковый, длинный, белый шарфик, на концах которого были изображены деревья, птицы, и зайчики, щипавшие траву. Всё это выполнено коричневой и зелёной красками и трава и листья зелёные по контуру, зато середина стволов и листочки были белые, что гармонировало ко всему в Реле: к смуглому лицу, кудрям, небрежно упавшим на плечи, и к блестящим глазам. Её наряду удивились даже девушки, одетые намного богаче, но не: - Так изящно, как ты! Мы все удивлялась - зачем ты прикупила этот шарфик? Теперь видим, что если носить его, умеючи, то будешь неотразимой, - шепнула ей Женя, которая давно уже была в зале, со своим Мишей. И сразу представила Реле парня, как нового любимого, в котором «гадалка» признала будущего мужа Жени.
- Вот это и есть та моя подруга, про которую я тебе много говорила. Только смотри, не влюбись, а то в неё с первого взгляда влюбляются многие. Реля, медведя этого зовут Мишкой.
- Ну, мишка в тайге деревья ломает, - пошутила Калерия, - подавая свою руку мужчине, - а Миша, вроде на человека похож.
- Очень приятно, - Михаил слегка пожал Реле руку, боясь, видно, причинить боль. - Вас я представлял именно такой - очаровательной и лёгкой. Такие бывают феи в сказках, а Женя сказала мне, что вы сказочница та ещё - лучше Арины Родионовны, няни Пушкина.
- Это он подлизывается, - усмехнулась Женя, - потому что я предупредила его, что ты не выносишь пьяных. И смотри-ка, как стёклышко явился перед тобой.
- Чему я рада, - улыбнулась и Реля, удивляясь: - «Пушкина вспомнил. Неужели Женя догадывается, что он мой дед?» Но виду не подала, что её взволновали последние слова парня:  - Как вам нравится в наших, перенаселённых, общежитиях? Вернее, в этом полуподвале, куда сбегаются многие городские на праздники, на вечера, просто потанцевать.
- Да тут здорово! Я обалдел. Думал, тянет меня Женя на нудную сходку, а тут весело, ну как в кинофильме «Девчата»
- Немного похоже у нас на тот фильм, - согласилась Реля, - действительно, бывает и весело, но прошлой осенью тут, прямо на крыльце в этот большой зал, убили прекрасного парня - так я почти полгода не могла ходить сюда - наконец собралась из-за концертов.
- Ну, вы прямо траур по нему справляли, - отозвался Михаил. – Ваш хороший знакомый?
- Вовсе его не знала, о чём жалею, но он, раненый, признал меня и назвал сестрёнкой.
- В самом деле, твой брат? - Удивился Михаил. Реле понравилось его «твой» - к чему выкать.
- Всё может быть! - Реля усмехнулась неловко. - Ведь мы не знаем, кто нам родной в этой толпе, а кто враг. Он, раненый, меня назвал сестрой. Потом повторил, умирая, своей матери - и я уверовала, что парень, действительно, мой брат, когда-то не рождённый кем-то из моих родных. - Реле не хотелось говорить о матери. - Однако меня позвали со сцены - видно там надо помочь. Ты как, Женя, будешь выступать?
- Спою одну песенку, но просила подальше меня задвинуть, в конце концерта. Ты останешься послушать?
- Не знаю, как моя нога мне позволит. Если не будет болеть, досижу до конца. Вы только местечко мне придержите возле себя.
- Хорошо, - ответила подруга, но едва Реля отошла, обратилась к Михаилу: - Ну, как она тебе? Правда, загадочная?
- Да. Таинственная, как «Незнакомка» Блока.
- Скажешь тоже! Реля никогда по шаромыжным местам не ходит, как та загадочная дамочка. Я её едва упросила со мной сходить в кафе, но вечернее, не днём, чтобы можно было и музыку послушать. До сих пор не идёт - всё траур, наверное, блюла по своему незнакомому брату.
Калерия, которая всё это слышала, обернулась и громко сказала:
- Хватит про меня! Найдите другую тему...
И тут же наткнулась на большие, удивлённые глаза солдата, самого высокого среди своих сослуживцев, которые возможно зашли на огонёк в их помещение, а возможно их пригласили на праздник защитников Отечества.
- Здравствуй! - неуверенно сказал он Реле, будто сомневаясь.
- Здравствуйте. Поздравляю вас, с вашим праздником. А мы знакомы?
- Спасибо! Мне кажется, я вас где-то видел.
- Мне тоже будто знакомо ваше лицо. Вас пригласили?
- Нет. Шли мы, гуляли и вдруг слышим музыку. Зашли.
- Молодцы! Хотите посмотреть концерт, который мы воинам готовили? Или вас потянуло лишь на танцы?
- Лично я, - засмущался солдат, - шёл на свидание с девушкой, но вот повернули к вам и теперь я в раздумье - идти или не идти?
- Как можно не идти к девушке, тем более, что она ждёт и может обидеться. Ведь вы любите её? - Реля заглянула внимательно в серые, большие глаза, увидела лоб, волосы, лицо, которое она видела в своём вещем сне и ахнула: - «Кого уговариваю! Это - мой суженный! Но почему он в солдатской форме? Ведь ни разу не приснился мне в такой одежде - всё время был только в гражданской. Но я желала, чтобы мой будущий муж не пил год до встречи со мной. И он, похоже, не пьёт.  И почему мои друзья Космиты отдали его, до встречи со мной, другой девушке?»
- В том и дело, что не люблю, - признался солдат. - Если бы любил, стоял бы я, как дурак, перед тобой, когда мне нужно идти в другую сторону? Ну, был бы пьян – было бы понятно, а так ни в одном глазу, а стою перед тобой, и ноги, будто к полу прилипли, и голова кружится.
Реле хоть и тяжело было слышать признания солдата - ведь суженый её встречался с другой девушкой, хотя и не любил её - всё же встречался. Но ведь и она полгода назад проводила в армию нелюбимого человека. Провожала и думала, что проведёт Толю, а встретит того, кто будет уже демобилизован. А этот служит ещё. Неужели их время подталкивает? Но на всякий случай, чтобы не навредить той девушке, с которой встречался её суженный: - «Или это не он?» - сказала:
- Я ухожу и не стану вас привораживать, как вам кажется. Сейчас я пойду на сцену, и связь прервётся. Вы спокойно можете уйти на свидание к вашей девушке, но если вы не любите её, это надо ей сказать, чтобы не заблуждалась - так будет благородней. Потому что она думает, наверное, если вы давно встречаетесь, что будете когда-то вместе на всю жизнь, хотя иногда так не получается. – Говоря так, всё это время она шла к сцене - солдат за ней. Реля, поставив ногу на первую ступеньку, улыбнулась ему грустно, как бы прощаясь, но парень взял ласково её за руку - Реля почувствовала, что рука его дрожит от волнения, но и её рука тоже не была спокойной. Между ними как ток пробежал.
- Подожди, волшебница. Ты видишь сама, будто кто-то привязал меня к тебе. Увидев тебя, стройную как берёзки в наших краях и в красивом плаще, красивом платье, да ещё с этим чудным шарфиком - я таких у наших московских модниц не встречал, - он коснулся рукой, и вроде поиграл её длинным шарфом. - Но плащ ты, ведь, снимешь за сценой? Тогда доверь его мне - я буду охранять его, как зеницу ока. Потому что я знаю, в таких учреждениях,  как ваше, его могут запросто спереть.
- Это правда, - согласилась Реля, у которой дрогнуло сердце при признании, что парень живёт в Москве - кажется и Павел её, во сне, в Севастополе, предупреждал, что она будет жить в городе, о котором и мечтать не смеет. - Я его в комнате боюсь оставлять, когда ухожу на работу. - Она засмеялась неловко: - Но можно ли доверить тебе? Унесёшь ещё мой дорогой плащик своей возлюбленной.
- Я не люблю её - уже говорил тебе.  И руки мои чистые, не испачкаю его - буду держать как твоё доверие на плече, к которому тебе, быть может, когда-нибудь захочется головку склонить?
- Хорошо, - Реля решилась и сняла любимый плащ, вручив его в руки солдата, - но ты пойдёшь и сядешь возле той девушки, которая машет мне рукой, там место свободное. Женя - это моя подруга, удерживает стул для меня. Но не вздумай кокетничать с ней - рядом с Женей сидит Михаил - её жених и, по-видимому, будущий муж. Так что, осторожней с комплиментами - он очень ревнивый, - говорила и улыбалась: - «Не знаю ещё Михаила, а клевещу на него».
- О чём ты говоришь, красавица! Кто хоть раз увидел тебя, разве может глядеть на других девушек? Твои кудрявые волосы, глаза, и губы притягивают к тебе. А кожа? Ты похожа на мулатку - это такие девушки - от негров и белокожих – «солнечная смесь», - так называют их в Москве, потому что когда я их видел, глаз не мог оторвать. А подойти боялся - на каком языке с ними говорить, когда я и русский плохо знаю. И вдруг, в Симферополе, встретил мулатку, и она на русском щебечет.
- Ладно, потом поговорим, если ты не сбежишь. Концерт у нас довольно длинный - часа на полтора, а может больше. А для тебя, у девушки, с которой дружишь и встречаешься, наверное, уже стол накрыт, с вкусной едой?
- Ну, ты колдунья! Откуда знаешь? Ты своих парней тоже вкуснятиной угощаешь? - засмеялся солдат.
- К сожалению, нет. Мы, на стройке, зарабатываем так мало, что едва-едва самим, на очень скромную еду хватает, потому как надо ещё и одеваться, и театры-кинотеатры посещать, чтобы не отстать от жизни. Так что, если у тебя девушка твоя богаче, то иди туда - у нас с Женей даже ужина праздничного не приготовлено: - «Дура! Что несу?»
- Красавица моя! Ты меня приняла за того, кто ходит подкормиться к девчатам? Нет! Я на еду совсем не падкий. И, к тому ж, признаюсь, что у меня друг поваром работает в нашей части - тоже москвич. Так он меня подкармливает - дай Боже! Сейчас вот, бежал на свидание, я так у него поел, что за стол не тянет. Хочешь, побожусь? Мне смотреть на тебя гораздо приятней, чем за столом нелюбимой девушки, есть всякие разносолы, к которым я не очень привык.
- Ладно. Мы заговорились. Иди теперь, присядь на стул возле моей подруги с её кабальеро, да постарайся произвести на них хорошее впечатление, как на меня, - Калерия взошла ещё на ступень.- Видишь, она всё ещё помахивает рукой - это моя Женя.
- Вижу. Сяду с удовольствием и познакомлюсь с твоей подругой. Но ещё вопрос - не выпадет ли чего из карманов? Нет ли там дорогих для тебя вещей? Потому что я чувствую нежный запах от плащика.
- Кроме носового платочка там ничего нет. Он и пахнет любимыми, моими духами. Ну, иди, а то мне первой читать стихи о войне, о бывшем воине, твоих лет, который уже совершал подвиги.
- Да я, ради тебя, на любой подвиг готов.
- Тогда иди и первый твой подвиг - обаять мою подругу Женю. И друга её, будущего мужа.
- Будет исполнено, - солдат комично козырнуть ей, и пошёл прямо к пустому стулу, возле Евгении с Михаилом и Реля видела из-за кулис, что подруга приняла его как родного. Михаил первый, а за ним Женя пожали руку солдата - видно познакомились. Тут лишь Калерия спохватилась, что не знает имени своего суженого.
Издали она впивалась взглядом в его лицо и решила, что парень, не просто красив, а привлекателен. Голова его, маленькая, для большого роста, но главное не в большой голове - Реля встречала с большими, львиными головищами парней, но в них не находила большого ума, какого следовало ожидать. Лицо солдата, соответственно голове также было маленьким, но подвижным, на нём прекрасно отражались его чувства. И Реля была уверена, что он влюбился в неё, потому что серьёзно разговаривал с Женей – наверное, расспрашивал о ней? Как бы подруженька не выдала парню прежде времени все тайны о ней! О ребёнке! О том, что когда-то Реля разойдётся с ним, но не по своей вине. Признаться, ей уже не хотелось расходиться. А как это решить? Но внезапно её оторвали от щёлки и почти вытолкали на сцену. Она открывала этот концерт, после юноши-конферансье, который сказал приветственную, очень краткую речь о Советских воинах, поздравил их: бывших воинов-стариков, пришедших из соседних домов, настоящих, заглянувших к ним на «огонёк» и будущих, которых в зале было большинство.
Потом он объявил номер Калерии, и ей ничего не оставалось, как идти к рампе и, чуть стесняясь, читать любимые стихи:

                Был у майора Деева, товарищ - майор Петров,
                Дружили ещё с Гражданской, ещё с 2О-х годов,
                Вместе рубали белых шашками на скаку,
                Вместе и потом служили в артиллерийском полку.
                А у майора Петрова был Лёнька - любимый сын.
                Без матери, при казарме, рос мальчонка один.
                И если Петров в отъезде, бывало вместо отца,
                Друг его оставался для этого сорванца.

                Вызовет Деев Лёньку: - «А ну, поедем гулять!
                Сыну артиллериста пора к коню привыкать!»
                Вместе с Лёнькой поедут рысью, потом в карьер,
                Бывало, Лёнька спасует, взять не может барьер!
                Свалится и захнычет - понятно, ещё малец,
                Деев Лёньку поднимет, словно второй отец...
                Посадит снова на лошадь: - «Учись, брат, барьеры брать!
                Сыну артиллериста негоже так пасовать.
                Ничто нас в жизни не может вышибить из седла» -
                Такая уж поговорка у майора была.

По мере того как Реля декламировала, шум в зале затих – многих  заинтересовала судьба сына артиллериста, а она была довольно необычной: вскоре Деев и Петров разъехались - их разбросало по разным полкам, писать они не любили, а через десять лет:
 - ...вдруг кончилась тишина, внезапно загрохотала над родиною война! Деев дрался на Севере - в полярной глуши своей иногда, по газетам, искал имена друзей. Однажды нашёл Петрова – значит, жив и здоров? В газете его хвалили - на Юге дрался Петров. Потом, приехавши с Юга, кто-то сказал ему, что Петров Николай Егорович геройски погиб в Крыму. Деев вынул газету, спросил какого числа?  И с грустью понял, что почта сюда слишком долго шла... Но как-то в один из северных, пасмурных вечеров, к Дееву в полк назначен был лейтенант Петров. Деев сидел над картой, при двух чадящих свечах,.. вошёл высокий военный, косая сажень в плечах. В первые две минуты, майор его не узнал, но голос у лейтенанта о чём-то напоминал. - «А ну, повернитесь к свету!» И свечку к нему поднёс: всё те же детские губы, всё тот же курносый нос: - «А что же усы? Да ведь это, сбрить и весь разговор! Лёнька?!» - Так точно, Лёнька! Явился, товарищ майор!» - «Значит, окончил школу? Будем вместе служить? Жаль, до такого счастья отцу не пришлось дожить!»
Калерия читала, следя за залом - все замерли, слушая её, значит, не все знали эту поэму, а кто и знал, то, возможно, не слышал её исполняемой другими. Когда-то девушка читала эту поэму и в деревнях - там женщины постарше, кто пережил войну, плакали. И вдруг Реля увидела слёзы, текущие по щекам Зухры Ксаверьевны, её мужа и ещё некоторых слушателей - молодых и старых.- «Значит, взяло за душу»?
И вдруг она увидела глаза солдата, которому доверила свой плащ, не успев познакомиться. Его довольно большие, серые глаза неотрывно смотрели на неё - он буквально впитывал каждое её слово в себя. Но, к концу чтения Рели, он передал Жене её плащ, поднялся и, кажется, пошёл к выходу. Сердце Рели замерло – значит, решил всё-таки пойти на свидание и бежит от неё? Всё же смутил его праздничный, богатый стол - а чего ещё нужно солдату? Выпить, поесть домашней пищи - то, чего она, к сожалению, предложить не могла. Не позовёшь же воина сразу в общежитие, где они с Женей не очень приготовились к этому празднику - он же мужской, и подруга отметила его сначала с Михаилом, в кафе, а теперь закусывают концертом. Реля, когда была одна, питалась скромно.
Однако, несмотря на своё огорчение, поэму она старалась довести на высокой интонации - Лёньку она любила пока больше, чем воина. Он был герой, он бы не смог сделать ей больно, как сделает это солдат, потому что высокий парень - её суженный на короткое время, и значит, откушав с богатого стола, он вернётся к ней и что-то скажет! Но раненный Лёнька был ещё в её сердце, и Реля провела его на лечение:

              Он обнял майора прежде, чем в госпиталь уезжать:
              -«Держись, отец, на свете два раза не умирать!
              Ничто нас в жизни не может вышибить из седла!» -
              Такая вот поговорка теперь и у Лёньки была.

Ей хлопали долго, вызывали на «Бис», просили ещё почитать какое-то стихотворение, но Реля выложилась со своим Лёнькой и даже короткого бы сейчас не смогла прочесть - ведь это надо перестраивать всё в себе. Забыть о Дееве, Лёньке и вспомнить, что-то про любовь? Это не в её характере и Реля, как глухонемая, жестами, отказывалась перестраиваться. Она не в состоянии была это сделать  - тем более что солдат, её суженный, как она сразу определила, ушёл и нечто унёс от её хорошего настроения. Она сошла со сцены, чтобы показать, что она полностью выложилась. И прошла к Жене, чтоб спросить, куда унёсся тот, кто бережно держал её плащик и вдруг отдал его? Но когда она пробиралась по узкому проходу, её привлёк знакомый голос.
- Извините солдата, что я посмел после той красивой девушки выползти на сцену. Но она так красиво рассказывала о солдатах, на войне, что мне захотелось вас познакомить с солдатами мирными. Если вы позволите, я спою вам песню, вот только мне гитару обещали принести.
- Пой, солдат, - разрешили из зала, и тут же кто-то храбрецу доставил гитару и стул, на который парень сел, красиво закинув ногу на ногу, настроил гитару и запел довольно неплохим голосом.
 - Сердце молодое рвётся лишь к одной! - При этом красноречиво посмотрел на Калерию, которая, совершенно ошеломлённая добралась на своё место, а солдат продолжал: - Полюбили двое раннею весной, солнце им сияет, ночь светлей зари, слышно, как, вздыхая, он ей говорит: - «Для тебя пою я песню эту, для тебя душа моя согрета, для тебя, мой самый лучший друг на свете, для тебя, для тебя»...
- Видишь, - шепнула ей Женя. - Как ты солдата за сердце взяла.
- Так и должно быть. Это же мой суженный. Ты не узнала его?
- Да что ты! Вот даёшь, девушка. А я думаю, чего это наша пророчица с воином разговорилась, и плащ дорогой ему доверила. А он заявился на твой стул, сел по-свойски. Мише моему очень понравился. И мне тоже. Представляешь, Релюха, он из Москвы - вот куда тебя забросит судьба! То-то, ты всем отказывала: Симферопольцам, Севастопольцу, Одесситу. - Женю будто прорвало. Она шептала,  шептала Реле, которая половину не слышала, её завлёк певец на сцене - она уже почти любила его – хотя бы за песню, будто ей предназначенную.
- Тише, Женя, разреши дослушать песню. Уже заканчивается.
Солдат действительно заканчивал песню:
           - Для тебя построю целый город!
             Для тебя создам моря больших просторов!
             Для тебя! для тебя!

- Ну вот, - обиделась шутливо Реля, - не дала мне послушать, что он обещал, но не исполнит. Кстати, как зовут его? Не успела узнать.
- Да и я хороша. Что москвич сказала, а звать его Николай.
- Да он тебе эту песню ещё сто раз споёт, - заметил Миша,  усмехаясь и хлопая солдату: - Николай, спой ещё про любовь! - Крикнул.
- Давай, парень, пой, - поддержал муж комендантши. - Всколыхни, напомни нашу юность - мы тоже когда-то пели любимым со сцены и под кустами сирени, в садах.
- Ну, если любимым, - развеселился солдат, - то пусть красавица, полонившая сегодня моё сердце, закажет песню, которую она больше всех любит, и если я знаю её, то напою.
- А кто она? - закричали из зала.
- Та, которая передо мной читала стихи.
- Реля! Калерия! - понеслось отовсюду. - Закажи ему песню.
- Спой, Николай, про море. Я очень море люблю, - звонко сказала Калерия и покраснела: ей нравилось, что солдат не ушёл.
- Море? - Солдат на минутку растерялся. - Ты, желаешь «Тот, кто рождён был у моря?»
- Да. Это самая моя любимая песня, хотя я родилась не у моря.
- Но, к сожалению, я не все слова знаю. А спою тебе свою. Но спою девичьим голосом, потому что эта песня девушки и эти слова я желаю, если возможно, услышать когда-то от тебя.
- Но это уже объяснение в любви! - пробасил кто-то. - Ты, певун, хочешь самых красивых девушек покорить?
- Зачем всех? Мне надо одну! - Возразил Николай и запел голосом чуть тоньше, чем пел раньше, почти имитируя голос девушки: - Ты на прощанье мне сказал: - «До завтра». Я помахала вслед тебе рукой. Если б ты знал, как трудно ждать до завтра, ты бы весь день сегодня был со мной! Ночь, уйди! Пусть скорее рассвет придёт, новый день моё счастье вернёт. Солнце весёлой песней встречу завтра, тёплое море будет нас качать, снова твой голос я услышу завтра, только до завтра надо подождать». Поняла, девушка со странным именем, которую в жёны давно мне нагадала цыганка? Не знаю, сколько времени я тебя ищу по всему свету, и вот где нашёл - на окраине Симферополя.
- Ну, парень, - прогудел тот же густой бас, - я тоже лишь сегодня увидел эту девушку. Не на дуэли же нам драться с тобой из-за неё? Потому что мне тоже она очень понравилась, хоть и хромает.
- Хромоту этой девушки - я исправлю. Мне это приснилось во снах, - заявил, улыбаясь, солдат. - Я сто раз видел сон, что в моей жизни большое значение будет иметь хромая девушка и я, в благодарность за её светлую душу, просто должен исправить её хромоту. Ты сможешь, это сделать, парень, перед тем, как мы с тобой сразимся за Калерию?
     - Да мне она именно за хромоту и нравится - так что не смей лечить её больную ножку, иначе дуэль у нас состоится нешуточная.
     - Никаких дуэлей! - Крикнула Зухра Ксаверьевна. - Вы, мужчина с басом, не конфликтуйте, тем более что вы даже не из наших общежитий. Сейчас не такая жизнь, чтобы, придя в гости, дуэли устраивать. Кого девушка выберет, тот и станет ей другом и чтоб тихо у меня! Но пора продолжать концерт. Вы ещё что-нибудь нам споёте, Николай?
     - Нет, хватит, - солдат встал и взялся за горло пальцами, - голос садится, когда пою девичьи песни. - Он поклонился, только тогда зал взорвался аплодисментами:
     - Молодец, солдат! Красивые песни пел!
     - Сам придумал или автор есть?
     Но Николай, не отвечая, ушёл за кулисы - появился ведущий:
     - Следующим номером нашей программы будет небольшая сценка из... Вот забыл из-за ваших перебранок что будет. Но кажется из солдатской жизни на гражданке. Выступают муж и жена. Он - бывший сержант в отставке, она - будущая учительница младших классов. Посмотрим, понаблюдаем, кто из них дома старший?


                Г л а в а   2.

     И пока шла бойкая сцена из семейной жизни бывшего воина, певец вернулся к Реле, где Женя тут же уступила ему свой стул. Её срочно вызывали на сцену, выяснить, когда девушка хочет петь украинские песни, которые очень любили в её исполнении. Николай взял у Жени плащ Рели, сел рядом, казалось, вдохнул запах плаща и бережно положил его на колени:
     - Тебе понравились мои песни? - склонился он к девушке.
     - Очень. Они же мне исполнялись. Спасибо, - Реля с трудом скрывала как она рада, что солдат не исчез, пряча радость за улыбкой.
     - Бога ради! Сколько хочешь, буду тебе петь песен. Песен  у меня в запасе несколько, совсем неизвестных ещё многим, которые мы поём в полку.  А кто сочиняет, не знаю.
     - Ладно. Давай слушать концерт, а то на нас обидятся задние товарищи - мы им слушать мешаем. Да и Михаил вон хмурится.
     - Да вы что? - улыбнулся Женин поклонник. - Мне весьма приятно, что вы познакомились и так подходите друг другу. Даже обидно, что я, в своё время, сдурил и на старше себя женился. Приятно видеть молодых, у которых всё впереди. И счастье и горе, но всё надо преодолевать вместе.
     - «Если бы так было, - подумала Реля, - но, к сожалению, я знаю, что не всегда мы будем вместе».
     После концерта были танцы, и Реля немного потанцевала со своим, так неожиданно появившимся суженым:
- Много не могу, ты же заметил, что у меня нога больная?
- А кто сказал со сцены, что я твою ногу должен лечить? Но сейчас повесим твой красивый плащик на мою шинель. Мы ещё не перешли на летнюю форму одежды как видишь, но ждём этого со дня на день. Впрочем, завтра у меня законной выходной день, как говорят на гражданке и я попробую к тебе прийти полегче одетым, - говорил Николай, вешая  плащ Рели на свою громадную шинель и подворачивая его заботливо руками, чтобы не испачкался.
Она не поняла, что значит законный выходной день, потому что не знала о самоволках. Всё это Реле предстояло ещё узнать, если её суженый не удосужился отслужить к тому времени, как они познакомятся. Но может это и лучше, что он солдат, а значит и не пьёт, потому что - Реля слышала раньше -  порядок в казармах строгий. Когда они пошли танцевать, Калерия предупредила, «будущего мужа», как в мыслях назвала его, чтоб не увлекался быстрыми ритмами и не кружил её. Николай лишь улыбнулся в ответ, и вначале они танцевали тихо, изредка поглядывая на белый плащик, чтобы его кто не украл.
Вешалка стояла возле самых дверей, и Коле с сослуживцами достались крайние крючки, они повесили шинели, не выбирая. А может быть, кто-нибудь из них знал, что возле общежития бывают драки с поножовщиной, и так спланировали быстрый уход, потому что солдатам нельзя вмешиваться в разборки штатских, и, убегая, хватали бы свои шинели на бегу, как по тревоге.
Калерия предполагала в мыслях это, но боялась спросить Николая, чтобы как-нибудь не обидеть его - но, дальше, если они будут встречаться, всё само собой выяснится.
Женя, из-за спины Михаила, показывала большой палец - мол, хорошего парня ты получила, дала знать, что рост солдата ей нравится, да и лицо привлекательное - подруга умела выразить руками своё прекрасное расположение духа. У подруженьки явно был праздник души, что Реля как будто нашла свою пару, потому что выходить Жене замуж лишь после её гадалки. Что ж, Реля её не задержит, если у неё с защитником родины всё сложится. А если это ошибка? Потому, что слишком парень был красив - Реля видела это по лицам танцующих вокруг девушек, они всё время поворачивали головы в их сторону. Девы пристраивались рядом, когда заканчивался танец, и не преминули сказать приятное ей и её партнёру, в надежде, что «сваха», как Релю называли в общежитиях, выдаст их замуж. А, может, надеялись, что солдат их пригласит на танец. Говорили комплименты, не задумываясь, что Николай их слышит.
- Слушай, Реля, твой кавалер похож на актёра Олега Стриженова, но тот постарше будет, лет на десять Коленьки.
- Я? - удивился Релин «кавалер». -  А мне говорят, что я с Глебом схож. Это старший брат Олега - не такой красивый, как он, и маленького роста.
- Но ты, парень, не гордись, что красив. Реля покрасивее твоего тёзку отшила, в прошлом году - кровь с молоком, блондинистый.
Реля вспыхнула: - Что вы мелете, девицы, у того Коли Люба была.
- Но и к Реле он был неравнодушен, говорил так, уходя служить. А над Любкою подсмеивался: - «Волос длинный, а ум короткий».
Калерия покраснела, вспомнив, что и ей блондин не раз говорил:
- «Вот отдал тебя рыжему коту, а сам день и ночь думаю о тебе. Я за радость считал, когда видел твои кудри, твои загадочные глаза, в театрах, куда мы ходили вчетвером, был счастлив, если ты заглядывала в мои глаза, мечтал о губках твоих, не целованных мной, а желанных».
Вспомнив о том Коле, который по внешности, напоминал ей не виданного Релей деда - но девчонкой ещё, из горделивых сказов родительницы узнала, как дед Пётр был красив, как бегали за ним девушки и вдовы. Только поэтому Реля тогда отторгла беловолосого Николая. Но мучилась от напористого его кузена.
Теперь вот к ней также жизнь принесла Николая, уже виденного Релей много раз во снах и то она сомневалась, что это её будущий муж. Во снах она видела призрачного человека, с поблёкшими глазами, бездумного парня, а этот вроде бы мыслит, если покорил её уже песнями. Однако песни - это песни, а как Николай, свет защитник, относится к жизни? Будет ли он мать свого младенца защищать, когда потребуется? Как бы это потихонечку разведать.
И только Реля хотела поговорить с ним, как солдат завертел её в быстром вальсе, да так, что у неё в глазах потемнело. И крупные слёзы покатились из глаз - такая жуткая боль пронзила больную ногу, как будто из неё вытягивали жилы и сейчас они лопнут, и польётся кровь. Какие-то секунды ей хотелось, чтоб кровь пролилась, пусть вытечет и она умрёт - тогда ей станет легче. Возможно её, в который уже раз?! заберут на свой корабль её Космияне.  И полечив, и, повозив полсотни лет, как уже возили Пушкина, Степана, как возят сейчас Павла и, может, Аркадия - людей для Рели приятных и дорогих.  Пустят потом вновь на землю, ещё молодую, и тогда они уже точно встретятся с Павлом, но у них опять же не будет детей. Вспомнив о ребёнке, которого ей, за много столетий, наконец-то, удастся произвести на свет, девушка не стала ругать солдата, как намеревалась ранее, но взглянула, страдая:
- Что, больно? - Наконец-то заметил её муки Коля. - Это хорошо! Плачь, моя красавица, и кричи: - «Ура». Я тоже за тебя рад! - он говорил так, будто облагодетельствовал Релю резкой болью, и она должна сказать ему спасибо за то, что парню захотелось испытать или довести партнёршу, на глазах у всех, до слёз.
- Я думала, что ты не заметишь как мне тяжко. Решила, что так тебе легче отпугнуть меня. Если ты присмотрел  себе другую девушку, с которой ты хочешь лихо танцевать, то прошу тебя, отпусти меня. Я уйду в своё общежитие и не вернусь.
Долгую минуту солдат смотрел на неё большими, серыми глазами:
- Я к чему брякнул, что хорошо. Раз есть боль, значит, нога не совсем пропала, её можно спасти - вот о чём я подумал, подвергнув тебя такому опыту. - Сказал ей не мудрое слово, от которого Реля сразу смягчилась - простоват, но добр. - У меня самого была такая история, только с рукой.  - В доказательство, он загнул рукав гимнастёрки и показал Реле шрам на запястье: - Вот, по пьяни, сообразил. Чуть без руки не остался.
Слёзы Рели мгновенно высохли, и она увидела Любу - девушку другого Николая, которого Люба провожала в армию как жениха, не скрывая этого, рыдала у него на груди, клялась ждать. И вдруг дева тесно прижимается уже к другому парню, и глаза её глядят на него с любовью - это потрясло Калерию. Ну ладно, она - ведь ничего не обещала рыжику, но Любаша такие клятвы давала... Выходит, у Любы была детская привязанность к своему станичнику. А через полгода дева встретила парня, и полюбила, потому, что Реля сразу подозревала, что Любаша не любит, блондинистого Николая, она придумала эту любовь. Но как потом будет оправдываться, если он вернётся и придёт к ней? Возможно, матрос, в письмах, дал ей вольную, и потому девушка так свободно чувствует себя.  Люба почти также висла на своём партнёре, как когда-то это делала зеленоглазая «соперница» Рели по уголовнику, которую недавно переселили опять в женское общежитие, и она не показывалась больше в клубе. Но если со шлюхиными притворствами Реля не могла мириться, то сейчас Любашины белые ручки, как лебеди заложенные венком на плечах парня, её потрясли. Что делает любовь! Но, может, Реля сама полюбила, и потому радуется чужому счастью?
Они встретились глазами с Любашей и подмигнули, одобряя выбор: обе они танцевали с солдатами, но Люба своего знала подольше, потому позволяла себе многое, чего Реля никогда не сделает. Она не выставляла своих чувств напоказ, и если бы сегодня её солдатик не прыгнул на сцену и не признался всем, что влюбился с первого взгляда - сама она могла бы никому не сказать, кроме Жени, разумеется.
И тут обе, улыбающиеся друг дружке девы, увидели бешеные глаза Рудика и Люсиндры, танцующих сбоку - их поразила ярость в тех, одинаково собачьих глазах, желающих покусать счастливых.
- Не обращай внимания, - перегнувшись, шепнула Люба, - на армянина. У них, вообще, женщину за человека не считают.  Он думает, что мы теперь пришпиленные к его братьям, хотя Николка мне хвалился, что они там не теряются, как только их отпускают на берег.
- Мне глубоко безразлично, что он думает, но Люська чего выпучила свои глаза? Когда она просто смотрит, то ничего, а когда они вываливаются у неё из орбит - она походит на троглодита.
- О ком это вы? - нежно спросил у Рели Николай.
- Да это о наших сторожах. Любаша - эта вот девушка, со светлыми косищами, провела осенью своего станичника в армию.
- Станицы - это на Кубани, да?
- На Кубани, на Дону - помнишь у Шолохова в «Тихом Доне» там тоже станицы, а избу - даже очень красивую - называют курень.
- Я мало читал книг, но догадываюсь, почему казаки называют дома куренями. Наверное, потому, что у них рядышком и куры живут? - улыбнулся Николай, и на щеках его заиграли ямочки.
-«Такие же ямочки будут и у моего сына, - заказала Калерия неизвестно кому, - и ростом он должен быть такой же, как отец, но лицо, глаза, смуглая кожа - всё это будет в нашем сыне от меня и от прапрадеда Пушкина».
- Не знаю. Не могу сказать, - рассеянно ответила она на вопрос.
- А чего этот армяшка таращится на тебя? Это не из-за него возле ваших  общежитий парня убили?
- Нет, - у Рели опять брызнули слёзы.- Того армянина звали Георгием, и он сбежал из общежития после своей проделки.
- А что он сделал?
- Да испортил у какого-то местного бандита-брата сестрицу. Тогда банда пришла его пугать. Может быть, думали этим заставить армянина жениться. Тот армянин спрятался, а завязалась небольшая перепалка между другими парнями, и вышел на улицу усмирить их хороший парень - он книгу писал - и попал под нож. Как говорится: хороших людей земля не носит.
- Фенита ля комедия!
- Ты знаешь по-французски? Или это итальянский язык?
- А ничего я не знаю. Это у меня друг научил - он шибко грамотный - ну почти как ты. Но почему этот армяшка таращит на тебя злые, недобрые глазищи? Он что?! Хочет, чтобы я с ним поговорил?
- Наверное. Хочет облить меня грязью. Его рыжий брат, от украинского отца, одно время водил меня в театры - только из-за спектаклей или фильмов, я с ним встречалась. Но он же ещё и жениться захотел, и отвезти меня, перед армией, в станицу, под присмотр его матери, но я воспротивилась, и последние три месяца мы перестали видеться. Я обходила его всеми тропками, какие только есть возле нашего общежития и он, кажется, обиделся и тоже не стремился к встречам. Мне даже рассказали, что пока в августе месяце я была в отпуске, он сошёлся как муж с одной девицей, которая была в него давно влюблена. Но почему-то не отвёз её в станицу, а когда его забирали в армию, почти насильно заставил меня ехать его провожать к военкомату, а потом к поезду, где хотел, наверное, подпортить мне нервы, но я спокойно к этому отнеслась.
- Умница! Хвалю! Мне очень приятно, что ты его не любила. Но не спущу армяшке, что он на тебя зло смотрит. Ну-ка, подрулим к ним с его девицей - тоже злой, как чёрная кошка - вижу, шипит на тебя.
Они так и сделали. «Подрулили». Их, наверное, слышали Любушка с её солдатом - тоже подстроились в вальсе, на выручку. Реле было приятно, что воины проявляют характер и не бросают друг друга в беде.
- Паслушай, дарагой! - вдруг с акцентом сказал Николай. - Мне с  Релей не нравится, что ты на неё так смотришь. Она тебя не любит, в чём призналась мне, но ты свои чувства так явно не проявляй, - он строго погрозил большим пальцем: - Меня зовут Николай - запомни – я очень ревнивый и не люблю, когда смотрят жадно на мою девушку. Вижу, что у тебя своя есть - вот и ухаживай за ней, на других не гляди. Запомнил? А то придётся тебе, как соотечественнику, из-за которого хорошего парня убили, бежать отсюда.
- Мне тоже не нравится, что ты на мою Любу, как свёкор, взираешь, - подхватил Любин поклонник. - Она свободная девушка!  Запомни и не вноси в Россию дикие нравы своей страны, абрек.
- Я не абрек, - огрызнулся Рудик.
- Тогда иди служить в армию - там тебя научат, как родину любить и девушек уважать. От них, дорогих, вся красота на земле возникает. А ты эту красоту хочешь в плену держать?
Вспыхнувший Рудик повёл Люсю в другую сторону и больше никто не замечал, чтобы пара сверкала глазами в сторону одной из девушек.
- Спасибо, защитники! - поблагодарили одновременно Люба и Реля.
- Не за что, родные! - ответил Любин поклонник и улыбнулся Реле и Николаю: - Не знал, что ты можешь так за девушек заступаться. Теперь тебе увольнительные обеспечены, как можно чаще.
- Меня сегодня командир так отпустил. А завтра я у тебя спрошу.
- Замётано. Но ты ведь комдива возишь? Следующий раз будем отрываться в самоволку, ты попроси у шефа «бобик» - он же ему не нужен после рабочего дня, всё равно стоит в гараже.
- Не всегда. - Ответил Николай. – Иногда, сам любит за руль садиться.  Семью свою или друзей на дачу сам везет. Вот как сегодня, а я свободным оказался - ребята пригласили сюда, где я сразу влюбился. Видишь, какая у меня - да и у тебя - красивые девушки.
- В этом общежитии, на удивление, есть красивые девчата. Кажется, - Любин поклонник обвёл глазами танцующие пары, - здесь половина красивых девчат, половина привлекательных. Меня как-то впустили в институт на такой же вечер, с жуткими крокодилицами. Так там концерт сделали так себе: ничего интересного. Не то, что твоя красавица, вышла читать поэму, и у половины зала слёзы катились - никто их не скрывал. Так себе не у кого просто так слёзы не появятся? Да и ты, Коляша, удивил. Я думал парень скромняга, хотя и москвич, а ты пропел песню мужским голосом, песню женским, чем всех развеселил - это, верно, чтобы люди не сильно плакали в наш денёк?
- Наверное, - живо отозвалась Любаша, - спасибо тебе, Коля, за песни, хотя они были предназначены Калерии, как я понимаю?
- Конечно моей красавице. Она меня поразила своими глазищами и кудрями, а особенно губками, которые умеют так красиво рассказывать стихи. Я ей уже признался, что шёл на свидание к другой девушке, но она меня так за душу зацепила, что остался тут, и спасибо, что Реля меня не выгнала. Хотела ведь, да? - обратился он к девушке.
- Да, нельзя же так! Завтра же сходишь к ней и извинишься.
- Попрошу у неё прощения, скажу, что не смогу с ней встречаться и сразу к тебе, моя ласточка. Ты прямо весну мне в сердце внесла.
- Да, Николай, - сказал Любин партнёр, - удивляюсь я твоей смелости. Ведь ты встречался с дочурой нашего капитана? Оставишь её, как бы батяня её тебе не навредил.
- А чем он может навредить солдату? - Удивился Николай.
- Ты же знаешь, что этой осенью многие из тех, кому служить три года, могут, по протекции командиров, отпустить домой после двух. Но сие счастье светит немногим. И я думал, что ты крутишься возле дочки капитана, женишься на ней, и он вам даст зелёную дорогу на гражданку, чтобы ты только его избалованную дочь увёз от глаз подальше.
- Не дождётся! Он сам так женился на дочери начальника, которая испортила ему всю молодую жизнь - алкоголичка же, ты знаешь?
- А кто же этого не знает в нашем полку? Вот я и удивился, когда ты стал встречаться с его дочкой - ведь девка испорченная. Она, до встречи с тобой, со многими крутила, но сама отказывала. И вдруг ей будет отвал с твоей стороны. Представляешь, сколько будет истерики  и  с ней, и мамашкой её - тебя капитан возненавидит!
- А мне до лампочки! Я выше его начальство вожу, и пока никто из них не делал мне замечания - как видишь, в самоволки даже отпускают.
- Да, вообще-то ты у нас неприкасаемый - тебе, брат, повезло. Не испытал, что значит дедовщина на первом году, когда нам приходилось за «стариков» клозеты мыть и сапоги им чистить, ещё и зуботычины получали. Но теперь они сильнее обещают отыграться на тех, кто придёт или  пришёл уже служить, в этом году, лишь на два года.  Все по три года лямку тянут, а они два.
- Да, ребятам этим не повезёт, но вы-то, второгодники, можете и заступиться за них. Я где только могу, отбиваю от стариков тех, осеннего призыва. Ребята мне за это тащат папирос или подарков из дома, но я не всегда беру. Во-первых, не курю, потому что мне командиры не разрешают. Но и от них перепадает, если приходится возить их куда-то сверх смены – так что мне не хочется обижать «салаг».
- Да мы тоже с ребятами новичков защищаем, но не всегда застаём, когда над ними «старики» измываются.
 При этом разговоре Реля с Любашей посмотрели друг на друга. Они тоже провели во флот двух новобранцев, которым служить на год меньше - одна любя, вторая - из сострадания, но обе они были из женской породы и обе подумали о том, что тем морякам тоже возможно достаётся на первом году службы - слёзы показались в глазах обеих девушек.
- Ну вот, Коля, мы с тобой говорим, а милые наши сейчас заплачут! Наверное, у каждой есть по брату или по два, и они подумали, что над их родными будут издеваться в армии?
- Нет! - помотала отрицательно головой Люба: - Я уже тебе говорила, что у меня нет братьев, одна сестра. Но мне жаль моего станичника, которого я осенью провела в морской флот - неужели и у них старики издеваются над первогодками?
- Ну, - покачал головою Николай, - мне рассказывали, что в морском флоте совсем не так. Там же маленький коллектив на борту и если они начнут друг друга тузить, то тут же дойдёт до командира, а те очень строгие - на флоте порядки не такие, как в большом полку.


                Г л а в а   3.

Обе девушки вздохнули облегчённо и снова партнёры развели их  в танце, плавно, по обе стороны зала, наговорившись в спокойных танцах - теперь пора была поговорить о своих отношениях да излиться в любовной лирике, что, по-видимому, и делал Любашин солдат.
Реля издалека, по движению его губ, догадалась, что тот читает стихи.
После первой резкой боли Николай дал Реле отдохнуть, но потом, с её согласия, кружил потихонечку, разрабатывая девичью ногу:
- Я думаю, что ты давно не танцевала, раз она у тебя всё хромает, - произнёс Николай, склонившись к Реле, чтоб никто не слушал их разговор: - Когда ты ножку покалечила?
- Позапрошлой осенью, - живо отозвалась Реля.
- Прошлой осенью? - не расслышал её солдат.
- Нет. Позапрошлой! Почти полтора года назад.
- Тогда тебе её не долечили. Или совсем не лечили?
- Конечно. Подержали немного в больнице, но не смогли сшить сухожилья - или сделали вид, что не смогли - и выписали под наблюдение поликлиники, где тоже мне не очень уделяли внимание.
- Хорошо лечат только блатных, да? Или денежных, или блатных?
- Ну, это уж как водится. Меня это поразило. В институтах также лишь по блату поступают или за деньги, или за особые услуги.
- Откуда знаешь об особых услугах?
- Хоть это и стыдно говорить, но думаю, что так поступила старшая сестра моя - также и экзамены сдаёт - за хорошее отношение преподавателей, а хорошее отношение я в школе зарабатывала «блестящей», как говорили учёбой. Мне всё легко давалось, будто с неба сыпалось. Но вот сестрица моя старшая, теперь студентка, в школе заработала себе серебряную медаль, катаясь на машине с директором-котярой. А потом, как я слышала, он же её и в институт определил, передав по наследству любвеобильную студентку своим сотоварищам.
- И ты так спокойно всё выслушивала про свою сестру?
- А почему бы и нет, если это правда? Я же сначала сама про это знала - гораздо раньше, чем стали говорить - а потом людям верила.
- Ну, ты даёшь! Я тоже знал про мою младшую сестрицу, что она та ещё дрянь, спит с парнями, кто не позовёт, ночи напролёт...
- Как это? - поразилась Реля. - А мать с отцом не реагировали?! Потому что даже моя сестра, набаловавшись с женатым любовником, вечерами возвращалась домой, как ни в чём не бывало, и мама не знала, или делала вид, что не знает о её проделках.  Впрочем, если и знала, то не ругала - сама такая.
- Как ты спокойно говоришь об этом. А я не такой. Да и то потому, что когда мне было шестнадцать лет, мать с отцом посадили в тюрягу за спекуляцию, и я остался старшим в семье.  И когда мне сказали, что мою сестрёнку: - «Только потолок не толок и то потому, что высоко висит», я чуть не убил того парня, а потом Люську за волосы выволок, а они у неё длинные - так что стервочка покричала, а потом снова за своё взялась. Это уж, говорят, что горбатого могила исправит.
- Значит, тебе было шестнадцать лет, а ей, сестре твоей?
- Дай подумать! И вовсе четырнадцать. Главное она за это деньги да подарки брала - мне ребята всё рассказывали.
- Моя сестра, мне кажется, раньше начала трясти карманы парней - мы тогда на Дальнем Востоке жили, в небольшом городке. А дальше видишь как всё переросло ещё в более жестокое рвачество - уже не щадит семейных мужиков. Впрочем, возможно, что она, в институте, за одни оценки старается - так что семьи, возможно, не страдают. Я имею в виду материальную сторону.
- Ну да! Люська наша, если доберется до семейного, то обдирает, как липку и радуется, когда там скандалы, говорит, пусть не гуляет.
- А если её муж домой денег приносить не будет? Сколько ей сейчас лет? Девятнадцать? Двадцать?
- С первого февраля двадцать первый идёт. Мы с ней зимородки оба.
- Значит, тебе скоро двадцать два года стукнет? Или стукнуло уже?
- Откуда знаешь? - совершенно искренне удивился солдат.
- Считать умею. Ты же на два года старше сестры.
- Правильно. У меня день рождения был в январе.
- Поздравляю. Значит ты, по году рождения – ой, боюсь сказать - Тигр. А я на два года тебя младше - Дракон. Люся, сестра твоя, как и я, Дракон, но, как и моя старшая Вера, - тоже Тигр - гулёна.
- Что это за «Дракон»? Кто «Тигр»? Я этого не понимаю.
- Попозже объясню, ладно? А сейчас дай мне разобраться. Ты сказал, что Люсе исполнилось девятнадцать лет? Ой, это мне ещё девятнадцать, а ей уже двадцать.
- Первого числа - она февральская, а все февральские, говорят, без царя в голове. Как месяц кружит метелями, так и они кружат по жизни - ни за что не цепляясь - то морозцем их ударит, то растают они как снег, потому эти девки такие холодные и расчётливые. А что ты говорила насчёт Тигра и Дракона? Вроде как это людские знаки. Чтобы это значило? Я чего-то не слышал про такое, хоть в Москве живу.
- Про Тигра и Дракона я тебе потом расскажу, если конечно мы с тобой будем встречаться. Хорошо? А то сразу-то всё выкладывать невозможно. Но меня заинтересовала твоя Люся. Говоришь, девушка гулящая, а между тем она Дракон, как и я - потому что мне двадцать исполнится в октябре месяце - я лишь на полгода младше твоей сестры.
- Не на полгода, а на восемь месяцев. Считать и я хорошо умею.
- Какая разница? Но меня волнует то, что по характерам мы совсем разные, как и я с моей старшей сестрой. Люся с Верой по повадкам сходятся - обе, как мы определили, настоящие шлюхи. Но почему так? Если Люся твоя Дракон, то это очень гордый знак, любит одиночество и не любит разгуливаться, если судить по мне. Видно придётся мне открыть тебе, что такое настоящий Дракон.
- Так Люська наша, наверное, не настоящая «Дракон», как ты говоришь. Я подозреваю, девка старше на год и не с сорокового, а с тридцать девятого года. Потому, что когда сажали наших отца и мать,.. - Николай запнулся. – Про мать и отца я тебе потом расскажу.  Подождёшь?
- Подожду, - у Калерии сжалось сердце: – «Вот где начало нашей разлуки. Если его мать вернётся из заключения раньше, чем мы поженимся, то она и разлучит нас, как я и предчувствовала».
- Так вот, - продолжал солдат, - мамаша порвала метрики обоих - брата моего Мишки и Люськи и выправила за деньги, возможно, им годы уменьшила. И с моей хотела так сделать, но не получилось - в военкомате уже были на меня данные - её бы ещё и за это судили. А с Люськой и Мишкой у неё прошло. Несовершеннолетние дети - и родителям дали поменьше годков. Ну, чего ты так сжалась? Испугалась, что родители у меня в тюрьме? Нет?  Тогда скажи мне - не устала ли ты с твоей больной ногой?
- Ещё и как устала! - Реля невесело улыбнулась. - Только хотела тебя просить, чтоб ты провёл меня до нашего дома, и не из-за ноги, а из-за пьяных, которой много сейчас возле девичьего общежития.
- Милая моя, да разве я отпустил бы тебя одну, хотя бы и не было пьяных сейчас везде - праздники ведь. Ну, пошли забирать красивый твой плащ и мою походную шинель. Плащ на месте, хотя мы забыли о нём, когда разговаривали с сержантом да его Любушкой.
- Понравилась девушка? – спросила Калерия, чтоб хоть немного расслабиться от услышанного.
- Красивая, с косками светлыми, но ей далеко до моей цыганочки.
- Откуда знаешь, что я цыганка? - Они рассмеялись.
- Так, - отвечал сквозь смех Николай, одевая девушке плащ и поворачивая Релю кругом, чтоб посмотреть на него;- мне цыганка тебя нагадала и сказала, что будешь её роднёй. Как игрушка ты в плаще, любо-дорого посмотреть. Где купила? – он не отрывал от Рели игривых рук, и это её рассмешило.
- Смотри, не заиграйся - это я к тому, что я девушка с юмором, но серьёзная. Если без причины будешь руки распускать, могу сильно дать отпор. Но если ты попробуешь меня огорчить, я огорчу тебя гораздо больше, - пошутила Реля. - Я, как та «Девушка с характером», в одноимённом фильме. Помнишь, она поёт: - И Реля напела тихо: - «Если я ушла из дома, нелегко меня найти, у меня такой характер, ты со мною не шути!»
- Да? - посерьёзнел Николай, надевая шинель; - Как она надоела, - это я про шинель - ты не представляешь. Но сегодня серая нас выручит. Ты легко одета, наверное, неслась на концерт и мечтала, что также быстро сбежишь отсюда. Но я так быстро не отпущу мою любую – так, кажется, на Украине говорят? Потому, спрячу тебе под солдатской шинелью, и поговорим ещё. Мне не хочется тебя отпускать.
- Не знаю, не знаю, - говорила Реля, выходя из клуба и вдохнув свежего воздуха, подобрела: - Хорошо-то как! Звезды на небе высвечивают как летом - это к ранней весне, которая уже шагает по Крыму.
- Шагает, но днём, - сказал Николай. - А сейчас ещё мёрзко. Ну, давай я тебя возьму под бочок к себе, - он распахнул полу шинели.
Реля сначала стеснялась, а потом нырнула под полу, прижалась к парню и почувствовала что они - единое целое: в унисон дышали, также бились их сердца, а от Коли шло такое тепло, что она сразу согрелась - с другой стороны её прикрывала пола его шинели от ветра.
Но когда дошли до дома, она попросила:
- Если уж ты так хочешь со мной побыть ещё, я схожу, переоденусь и покажу тебе моё демисезонное, но тёплое пальто - я в нём две зимы проходила и не мёрзла.
- Хорошо. Хочу на тебя ещё в пальто посмотреть, а то вдруг весна так зажурчит, что не успею. Но ты недолго, а то я начну тут, под твоими окнами, песни орать - голос уже восстановился.
- Окно у меня одно в комнате - вон оно, на четвёртом этаже. – Указала рукой.
- Так. Это, в котором нет света, а за ним два освещённые? Я угадал? Потрясающе! И ты так высоко, с больной ногой, забираешься? Попросила бы перевести тебя на первый этаж, пока ножка заживёт.
- Что ты!  Шагаю по лестнице, этим тренирую её. Ну, я пошла, - она, не хромая, взошла на крылечко.
- Только недолго! - попросил Николай ей вслед. - Пять минут, не то я затоскую и начну выть на луну.
- Ладно, -  Калерия развеселилась и прошла в дверь, где её встретила вахтёрша.
- Первая ласточка. И всегда-то ты, Релюха, бежишь домой первой, с самого весёлого праздника, - заворчала она.
- Успокойтесь. Это я лишь одеться потеплее пришла, чтоб побыть с одним солдатиком, сбежавшим из части, и пришедшим на наш концерт.
- Ну, наконец-то! Красивый хоть парень?
- Девицам нашим понравился. И певун. Он на концерте красивые песни пел. Ну, я побежала, а то он грозился, что начнёт на ветру их исполнять.
- Певун - это хорошо, - сказала ей вслед старушка. - Это – люди вроде добрые, не обидчивые, и других не обижают.
- Хорошо бы ваши слова дошли до Бога, - отвечала ей, заканчивая один марш лестницы, Калерия, и поворачивая на другой, откуда ни вахтёрша ей, ни она старушке уже не были видны.
Девушка переоделась в своё не менее любимое пальто, обула туфли тёплые и пошла вниз, но спускаться с больной ногой, так натруженной ею сегодня, было сложней. Однако она живо преодолела и эти трудности.
- Поздно вернёшься? - это опять вахтёрша.
- Да что вы! Я же жаворонок - встала сегодня рано. Похоже, намного Рели не хватит, стоять или ходить на ветру.
- И смотри, не простудись, - заволновалась старушка.
- Постараюсь, - Реля вновь проскользнула в дверь.
Но Николай без неё не дремал: он нашёл им местечко, где их не тревожил весенний, но колючий ветер - и это была стройка соседнего с общежитием дома. И так как сторожа не было – он, вероятно, пошёл ужинать домой - они забрались на первый этаж, где проёмы окон ещё не были заделаны, но откуда легко убежать, если дядя окажется злой.
Николай распахнул свою шинель и тоже сделал с Релиным пальто:
- Оно у тебя, конечно, красивое, но я мечтаю почувствовать тебя ближе. О! Ты платьице сменила на более тёплый костюм - это прекрасно - не замерзнешь, хотя я не дам тебе мёрзнуть поцелуями. - И он долгим поцелуем накрыл губы Калерии. Реле понравилась нежность поцелуя - в нём она почувствовала восхищение Николая, что он и не замедлил высказать:
- Ну и губы у тебя! Чистый мёд - от болезней могут лечить.
- Да что ты! - Реля улыбнулась в темноте. - У тебя не хуже. Тоже целебные, если уж говорить на твоём языке. А что у девы той, к которой ты сегодня не пошёл хуже губки?
- Да их вообще нет, если честно говорить. Ехидные змейки, скользкие, потому что она уже их красит жирной помадой и потому неприятные. Старается казаться девочкой, хотя ей уже двадцать пять лет, замуж ей давно пора, это она закопалась, живя среди солдат своего отца.
- Такого возраста девушки у нас считаются старыми девами. Хотя, прошлой весной, мы с подружкой моей Женей выдали замуж соседок, им за тридцать лет обоим, невесты ушедших на войну и не вернувшихся.
- Как же это у вас получилось? - заинтересовался Николай.
- Не буду тебе открывать тайну, но выдали и очень хорошо.
- А кто это у меня там чирикает? - раздался строгий голос пожилого мужчины, чуть навеселе. Николай оставил Релю, запахнув ей старательно пальто, чтобы не простудилась, и пошёл к проёму двери, где стоял сторож:
- Привет, отец! Поздравляю тебя с законным нашим праздничком!
- И тебя, солдат, - пробасил тот. - Закурить не хочешь?
- Не курю. Я тут с любимой девушкой - спрятались от ветра - так что если тебе это не нравится, мы уйдём.
- Уж, какого бандита, пьяницу выгнал бы, а солдата нет, да ещё с любимой девушкой. Хороша девушка-то?
- Я такой ещё не встречал, отец, хотя много их за мою жизнь перевернулось. Но эта особая, это - моя будущая жена.
Услышав признание, Реля вздрогнула - он то откуда знает? Она уже забыла о концерте, где Николай всем сказал, что Релю он полюбил и женится на ней. Забыла о его споре с кем-то из зала.
- Ну, ежели будущая жена, то не стану вам мешать. Только ты, сынок, ежели услышишь, что тут кто материалы ворует, дай мне знать или сам ворюг припугни. Гаркни, что стрельнешь, они и умотают. Воры люди пугливые - боятся, что вместо дачи, тюрьму себе заработают.
- Хорошо, отец. Иди, отдыхай в свою сторожку, я вижу, что праздник ты уже отметил?
- А как же! Наш это праздник или не наш? Ну, я пошёл!
Коля вернулся, скучая о поцелуях, и, на некоторое время, они забыли обо всём на свете. Реле нравилось, что он не наглец, не хватает за груди, как сделал один из её поклонников, при первой же встрече. Наглых парней Реля отталкивала от себя сразу, и больше не желала встречаться. Потому что если парень дерзит, ещё не заслужив любви девушки, станет от неё требовать больше - это Реля знала уже по казачку Толе. И пока они наслаждались поцелуями, ещё одна парочка забралась в недостроенный дом, но с обратной стороны от стены, которую подпирал собою Николай, в другую комнату. Эти отчего-то сразу начали ругаться: как будто для того чтобы высказать неприятные слова, следует прятаться от людей и от ветра. Коля с Релей послушали их и решили уйти от сварливой пары - неприятно целоваться, когда рядом матерятся - видно алкаши бутылку не поделили. Но только они хотели уйти, как пришёл сторож и тоже матом, выставил пьяниц из своего владения: - А ну, уматывайте, собачьи морды, и чтоб я вас здесь больше не видел. Ишь, нашли, где им е..., жопы не заморозьте. Шпана тут всякая ходит, где приличные люди жить будут. А не то я стрельну вам по мягким местам солью, потом долго не сядете.
Реле было неприятно слышать мат, но она уже немало наслушалась его на строительстве, но как солдат отнесётся к этому - ей хотелось узнать.
- Прости, моя радость весенняя, что подверг тебя такому испытанию. Но коль уж этих негодяев прогнали, так поговорим ещё хоть немного. Дабы чуток развеселить тебя, скажи, где ты могла купить такие прекрасные вещи как твой плащик, пальтишко твоё, за которое приятно браться руками - оно такое мягкое на ощупь, как ковёр.
- Интересно, откуда ты взял, что девушку можно развеселить лишь разговорами об её одежде? Лучше скажи, пойдёшь ли ты завтра к оставленной тобой девушке, чтобы хоть извиниться перед ней и её отцом? А то, я думаю, что твой товарищ прав - плохо тебе будет служить дальше - старший лейтенант - потому, что я думаю, что он старший?..
- Да, был до вчерашнего дня, вчера ему капитана присвоили.
- Тем более. Нельзя портить нервы капитану.
- Но я слышал, что кроме падчерицы ему никто больше не «портит» нервов. Мужику ещё лет сорок, а он взял себе дочуру начальничка, со взрослой дочерью.
- Да что ты! - Удивилась Реля. - Как же это он, такой молодой, а живёт с женщиной намного старше себя? Ведь так?
- А ты не встречала такие пары? Да их сколько угодно, особенно в гарнизонах - женятся, ради повышений по службе, а что жизни нет, то уж как будто и не имеет значения. Но потом, попозже, ближе к пенсии - а офицеры идут на пенсию в 45-50 лет - многие стреляются.
- Бедные офицеры! Когда я оканчивала школу, приехал в наше село, только что получивший старшего лейтенанта один парень, неженатый. И все мои одноклассники думали, что он женится на мне, но он по видимому испугался моей нищеты и помчался, как я теперь предполагаю, жениться на престарелой даме, чтобы быстрей карьеру сделать.
- Не знаю на старой или молодой, но дочери всего военного начальства уж очень развращены. По крайней мере, в нашем полку. Но твой старшой - дурак. Я бы на такой девушке, не раздумывая, женился, если б не форма солдата. И то, я сейчас объявлю всем, кого вожу на автобусе и на «Бобике» - а это почти одно начальство, от кого я завишу, что встретил девушку - судьбу свою.
- Откуда ты знаешь, что я твоя судьба? - Удивилась Калерия второй раз за этот вечер. - Быть может, ты завтра уйдёшь, чтобы распрощаться с бывшей своей девушкой, а она объявит, что  ждёт от тебя ребёнка, если вы были в каких-то особых отношениях?
Она спросила и испугалась: в первую очередь, из-за оттого, что подумает о ней Николай, услышав такой наглый вопрос? Горожанин тут же представит себе, что она такая же девушка - всем давалка - и потом начнёт вести себя как Анатолий. Но тот из станицы и знал, по-видимому, хорошо об этом не иначе как развратившись уже заранее – судя по Краснодарским девушкам - таким как Люсиндра, Любаша, Шураня жившая в комнате Рели - это для казачек не проблема. Но Шура была вначале изнасилована и сейчас вела себя довольно сурово по отношению к своим поклонникам и потому приятней была Реле, чем Люсиндра, жившая также в их комнате, постоянно говорившая о том, что боится выходить замуж, потому, что не хочет лишиться невинности - и...давно уже занимающаяся постельными делами со своим наглым Рудиком. Про Любашку, также, ходили слухи, что она уступила красавцу, будущему моряку, но Реля им не очень верила. Женщина не стала бы так быстро менять моряка на солдата - ведь может забеременеть в любой момент, а Любушка вела себя, ничего не боясь, почти как Реля, значит, и не знала за собой никакой вины. Люсиндра же и не забеременеет от своего грозного Рудика, как не старайся - жаль, что она не знает о том. И ещё не ведает, что Рудик будет искать себе - и уже ищет в выходные дни, когда он, без всяких объяснений на жалкие крики из окна Люси:- «Куда идёшь?» - не отвечает или врёт, что в магазин, скрываясь от девки надолго. Люсиндра уверяет, что если женятся похожие друг на друга, то живут в браке прекрасно. Но ей не дождаться, чтоб её возможный брат женился на ней - это Реле ещё раньше Анатолий объяснял: - «Не любит он её! Толкётся, зная, что от него не будет детей просто практику проходит, а ищет себе симферопольскую деваху, может с ребёнком, чтобы признать его своим, а то, в станице, его зашпыняют за безродность. У нас запросто могут затравить за это человека».
- «Плохо он делает, что Люсе даёт надежду, что женится», - возражала Калерия, хоть и не любила свою соседку по кроватям.- «Рудька, - заступался брат, - кажется, не давал ей обещаний, что женится на ней, впрочем, это дело не наше с тобой. Вот я тебе и предлагаю, а ты против - что я могу»? Всё это пронеслось в голове у Рели как ураган, который невозможно остановить, потому что своим вопросом она как бы загнала себя в угол, а теперь спешила хотя бы в мыслях как-то оправдаться.
- «Боже! О чём я думаю?! Что Николай подумает обо мне? Что я уже не девушка и ко мне можно обращаться с неприличными предложениями?»
Она не могла в темноте увидеть лицо солдата и прочесть его мысли, как читала, например, на лице Жени, которую она знала давно. Но Николай не обратил - или сделал вид, что не обратил - никакого внимания на вопрос, прямо-таки порочащий Калерию. Напротив, он сказал довольно просто:
- Если бы спал я с ней, не стоял бы сейчас перед тобой – меня бы враз на ней женили. Потому я остерегался с ней даже заговаривать о том.
- Извини. Я хотела спросить о твоих родителях, а вырвалось совсем другое. – «Выкручиваешься?»
- Когда посадили моих отца и мать, а их посадили, когда мне было шестнадцать лет - да я тебе уже, кажется, говорил об этом.
- Ты, к тому времени, уже в девятом классе учился? – быстро высчитала Калерия.
- Что ты! Меня едва довели до седьмого класса, но потом выгнали, проставив в табеле трояки, и сказали, чтобы шёл в училище, где учат, то ли на слесарей, то ли на ещё каких рабочих, а в школе от меня мало толку.
- И ты поступил в какое-нибудь училище?
- Поступил, без экзаменов, на повара, но скоро бросил - мне это показалось нудным, а мой друг закончил, и теперь, служим вместе. Он так поваром и служит, и конечно подкармливает земляка. Его Юрой зовут, скоро я вас познакомлю, и он подтвердит все мои слова, как я узнал, что судьба меня ждёт в Симферополе. Что девушка - чистое золото, такая же у неё душа - будет похожа на цыганочку и имя у неё будет не похожее ни на какое другое.
- Действительно, мне это имя придумал отец, ещё когда любил меня, и возможно имя Реля на свете пока одно - если, разумеется, подружки с Украины, так не назовут своих дочерей, как обещали. Но что же тебе нагадала цыганка в отношении нашей встречи?
- Тут ещё немного надо добавить. До встречи с цыганкой и когда меня выгнали и из училища за неуспеваемость...
- Господи! Да что же ты так плохо учился? Может тебя по голове, в детстве, били? Ты уж прости меня за такой прямой вопрос.
- И били! Во-первых, мать-дура, а потом, когда подрос, с ребятами, во дворе, знаешь, как лупили друг друга, не глядя по чему – мне больше всего по голове и попадало.
- Сочувствую. Но что же у тебя за мать такая была? Она не знала, что детей нельзя бить по голове? - Реля вспомнила, что её также не гнушались ударить именно по голове то Вера, то мать. Но она, обозлившись, давала им сдачи и старалась ударить туда, по чему и её били. В другой раз мать и Вера задумывались, куда её бить, а потом и вовсе перестали. Реля училась, можно сказать, без проблем, хотя голова её долго болела от внезапных, без объявления войн, колотушек. Однако Коле уже поздно было объяснять это - пусть думает, что её семья была лучше, тем более, что Реля намеревалась исправить в характерах Веры и матери самые плохие стороны. А болезнь и две операции, которые сделали прошлой осенью Вере - как Реля и предсказывала сестре - вообще должны были помочь ей в этом.
- Не знала? Да всё мамка знала - ей люди говорили - но вот охаживала меня, да и батя, по её указке, не раз сына ремнём по заднему месту учил. Но на отца я не в обиде, он не от зла лупил.
- Конечно. Есть разница между задницей и головой. – «Хотя, когда мне отец похлестал спину ремнём, было очень обидно – кровищи тогда из меня вытекло – жуть!» - Но, давай пока забудем об обидах. Скажи мне, что ты делал между тем, как парнишку попросили из училища и до шестнадцати лет, когда посадили твоих родителей?
- Да я такой большой парнишечка был уже с двенадцати лет, почти такого роста, как сейчас. А учился в семилетке до шестнадцати.
- Значит, в каких-то классах сидел два года? - догадалась Реля.
- И не в одном, а в двух: в первом и последнем, седьмом.
- Что же тебе так тяжело давалось?
- В основном родная речь. В первом классе никак читать и писать не мог научиться. А в последнем, седьмом, как замели мать с её спекуляцией, то семью всю трясло - никто учиться не мог. Твоя почти ровесница Люся, которая, как мы выяснили, больше чем на полгода старше тебя, - и то это ещё под вопросом - тоже тогда закончила лишь шестой класс, в котором она просидела два года, потому, что при отце и матери гулять начала.
- Но потом она, наверное, закончила десятый или одиннадцатый, если в Москве, есть такие школы, с изучением какой-либо профессии, например швеи, портнихи или закройщицы, ещё медсестры, как мы с Женей знаем, практикуют в Симферополе. Потом выпускники тех школ, поработав немного - год, два - могут в соответствующие институты поступить без проблем - потому что дело уже знают и продолжать совершенствоваться им просто необходимо, да и легче, чем школьникам.
- Как ты хорошо говоришь! Какая ты умница! А почему сама не захотела учиться дальше, в институте, на стройку пошла?
- Для девушки, из деревни, поступить в институт сложно, где за деньги родителей поступают, или по блату, или по доступности, как и «поступила» моя старшая сестра - что сразу Вера с мамой постарались до меня донести. И мама меня упредила, что ни рубля Реле посылать не будет, даже если я «прорвусь» в институт, а жить на стипендию – это невозможно - ведь я уже перенесла несколько раз голод, начиная с военного времени и, можно смело сказать, до десятого класса. Если Реля поступила и училась бы лишь на стипендию, давно бы заболела,- насмешливо стала говорить о себе девушка в третьем лице.
- Как твоя сестра, например, - напомнил Николай.
- Ну, сравнил! Моя сестра заболела как раз от обратного. Вера вырывала всё у меня из глотки, как говорят, а сама питалась замечательно. Но этим она не ограничивалась - она, как и твоя Люся, охмуряла и охмуряет мужиков - так, кажется, говорят?
- Точно! Но, кажется, я понял суть твоей Веры - это более учёная, а потому более хитрая копия нашей Люськи.
- Разобрались, почему я не поступила в институт, а пошла «ишачить», как называют работу на стройке, потому что иногда так тяжело бывает, что не знаешь, как от неё избавиться. Многие выходят замуж, только б не калечиться на строительстве.
- Ты ногу как раз там, наверное, покалечила?
- А где же ещё? Но по своей вине, каюсь. Испугалась какого-то бандита, - Реле не хотелось рассказывать о Георгий, которого они с Женей звали Гориллой, - понеслась и наступила ногой на обух валяющегося на моей дороге топора, и вот как он меня приласкал.
- Говоришь с юмором, а сама, наверное, слезами в душе обливаешься?
- Чего плакать, если ты меня, с хромой ногой, говоришь, что полюбил?
- Ещё как полюбил! Злюсь на себя, что ребята меня давно звали к этому общежитию, а я с Юрой – другом моим – больше по Симферополю ходили в выходные. Сколько бы уже мог целовать тебя.
- Ладно о поцелуях говорить. Ты ведь при всём честном народе обещал ногу мне вылечить.
- И, правда. Лечить надо ноженьку, Релюшка! Сколь не прошло времени, а ты иди-ка сразу после праздников в поликлинику – наплюй, на свою ишачью работу и пусть тебе начинают делать массаж и гальванизацию - как мне руку разрабатывали, хотя я руку не на работе покалечил, а в драке. Может, и освобождение дадут на лечение?
- Ты мне умную мысль подсказал. На работе, после пьянства, раскачиваться будут пару дней, а у меня есть отгул, за труд наш с Женей в выходные дни. Что ты так смотришь? Что можно делать в выходные дни на стройке? А машины, привёзшие песок, гальку разгружать - хорошо, что не цемент. Вот я и пойду, после праздников к врачу - пусть назначит лечение.
- Да, родненькая! А то я уже переживаю, что ты хромаешь, - солдат приложился к Релиным губам и так долго целовал, что она чуть не задохнулась. - Ой, прости. Больше не буду, а то обветрятся твои губки, потом ещё болячками схватятся.
- Да, так крепко не надо, лучше мягче это делать. А что касается болячек, как ты говоришь, то в Симферополе, где я стала питаться лучше, чем дома, у меня эта гадость не появляется.  Это же от простуды, а здесь я оделась теплее - совсем не так как меня родимая водила - в одном рванье - в то, что им с Верой носить было стыдно. И поэтому ещё я не могла поступать в институт: не приедешь же в рванье - времена Ломоносовых давно закончились. Сегодня, по поговорке - встречают по одёжке и ещё, я бы сказала, по деньгам.
- Да ещё по кой-каким делам, - откликнулся Николай, - чего чернявая и кудрявая моя красавица делать не намерена.
- Конечно, нет! - Калерия была рада, что «будущий муж» поддержал её в таком важном деле. - Лучше я буду в извести да в цементе возиться, чем в той грязи, из-за которой наша Вера и заболела.
- Что? Подцепила какую-нибудь гадость?
- Как моя интуиция подсказывает, нет, но была близка к тому позапрошлым летом или осенью. Сильно гневалась, пока не прошла обследование и не успокоилась. А злость, как я думаю, приносит всякие неприятности, в виде опухоли, которая у Веры могла расти многие годы, но проявилась только недавно. Это ей в отместку за меня, за все издевательства, которые они совершали надо мной с мамой.
- Кто-то тебе из небесной канцелярии помогает, что ты смогла выжить среди двух ведьм.
- Помогают, - согласилась, вздохнув, Калерия. – Наказывают моих врагов.
Солдат горячо прижал Релю к себе: - Вот какая у меня будет жёнушка, что её и обижать нельзя - сразу болезни себе заработаешь.
- А ты не обижай и другим не давай, - обрадовалась Калерия подсказке, подумав: - «Как хорошо, что он это сразу заметил, но запомнит ли? Хорошо бы запомнил, тогда я жила бы с ним и детей рожала от него. Ничего, что Коля простой парень, развивала бы деток я сама, зная из книг, что детишки набираются разума больше от матери. Увидев, как развиваются его дети, отцу стыдно было бы быть неучем. Он бы, у нас с детками, в школу пошёл. В вечернюю школу, разумеется, закончил бы образование. Но и водителем быть хорошо в большом городе, таксистом не пьяным, разумным, влюблённым в город. Ведь Москва – столица и о ней можно рассказывать приезжим, удивляя их познаниями по истории, архитектуре».
Калерия расфантазировалась, залетев со своими мыслями ввысь, но следующая реплика Николая вернула её на землю:
- Какие же они негодные - твоя мать и сестра - вот пусть теперь расплачиваются за свои грехи. Ты рада? - О том, что и сам будет расплачиваться, со своей бешеной семейкой, если сделают ей гадость, он не подумал, видимо, голова у него в отношении себя не работала.
- Ну что ты? Зачем мне радоваться их горю? Вовсе нет - я мечтаю лишь исправить их ошибки, да перевоспитать их, если получится.
- Ты знаешь, что горбатых только могилы исправляют?
- В этой поговорке есть что-то, но иногда люди, пережившие большую боль или страх, меняются. А маму я начала готовить к изменению её скверного характера, ещё поза прошлым летом, приехав в первый отпуск. Хотела добавить и во второй отпуск, но внезапно помешала Вера, приехав неожиданно. Приехала капризная как никогда и больная. Я и ей намекнула, что если она не изменится, то будет болеть ещё страшнее, чем сейчас. Это ей первое предупреждение, от Бога ли, или ещё от каких высших сил - их много на небесах и даже в преисподней. Но там тёмные, от которых поднабрались дурных манер Вера с мамой и, кажется, мои лютые враги это поняли. Поглядим, что будет в будущем - изменятся они под моим влиянием или нет?
- Зачем тебе силы тратить на каких-то дур? Забудь о них? Не езди к ним больше. Сейчас мы с тобой будем встречаться, а ежели Колю отпустят через два года службы, - перенял он от Рели её насмешку называть себя по имени, - то есть в этом году, осенью, то мы распишемся где-то в июле или августе и поедем в Москву уже как молодожёны. Согласна ты на это? Или тебя удивляет, что парень тебе враз жениться предлагает. Тебе, наверное, многие уже предлагали и не моего ранга? Поэтому ты онемела и не отвечаешь мне?


                Г л а в а   4.

Калерия вздохнула: - Потому, что ты не даёшь мне подумать.
- Ты, наверно, переживаешь теперь о тех парнях, которым раньше, ещё не зная меня, отказывала? – «Вот, - думаешь сейчас, - от нормальных отказалась, а на дураке споткнулась»?
- Зачем ты себя так обзываешь? Ты вовсе не дурак. Разве глупого взяли бы возить начальство?
- Так они берут молчунов, а я как раз такой - помалкиваю и мне хорошо и им спокойней. Пойдёшь замуж за такого? Я дома тоже помалкивал. Думаю, что и тебе не буду досаждать глупыми спорами.
- Как раз дома-то, как мне кажется, хотя у меня небольшой опыт, но в семье надо проговаривать всё, что человека тревожит, что в душу запало или от чего надо отталкиваться, иначе возникают невыносимые ситуации, как у нас с мамой почти полтора года назад. Она раньше высказалась, что не сможет учить двух студенток, тем более, Вера из неё деньги тянула как насос. Но подошло моё время определяться в жизни, и она замолчала, стала пропадать из дома на сутки и больше.
- Наверное, загуляла с кем-нибудь. А отец твой куда смотрел?
- Папа давно от семьи отделился. Но как я узнала недавно – до этого приходилось лишь догадываться - деньги он мне слал, чтобы я к нему ехала. Но мать мои деньги пересылала Вере, в Одессу, - Реля говорила коротко - совсем не так, как они всё обсуждали с Женей - одно дело подруга, с которой расстанешься, возможно, с печалью, но оставаясь в дружбе. Другое дело будущий муж, о котором уже догадываешься, что он может предать тебя, ударить не кулаком, так поступками, которые долго будут напоминать о себе и печалить душу.
- Да чтоб твоя Вера подавилась твоими деньгами! - прервал мысли девушки Николай: - Чтоб Люська наша давилась тоже деньгами, неправедно нажитыми.
- Про Люсю твою ничего пока не чувствую, а Вера подавилась, как видишь. Потому, я думаю, что болезнь студентка заработала себе не только злостью, но и жадностью.
- А на кого она злилась? На тебя?
- Точно, солдат! На меня. Меня они с мамой водили в дранье, а чтоб как-то оправдать это, стервозничали. Ой, прости за это слово.
- Слово как слово - мы пожёстче в казармах слышим. Но странное, ненормальное поведение твоей сестры-жадины должно было закончиться, когда Вера поступила в институт - тогда все девушки добреют, потому учиться - это не работать. Люська наша поступила всего-то в училище, где учат на закройщиц - так сразу стала совсем другая.
- Подобрела, что ли?
- Да нет, но уже не такая стерва, как прежде. Мне кажется, и гулять стала осторожней – думаю, заразилась пару раз какой-нибудь гадостью, вроде сифилиса и присмирела, после неприятного лечения.
- Ты что, Николай? - Реля испугалась. - Разве не знаешь, что такая болезнь не излечивается и передаётся детям по наследству?
- А ты откуда всё это знаешь? Ведь даже не медсестра.
- В книгах старых читала. От людей слышала. – «В больнице много говорили, но зачем про больницу вспоминать?»
 - Ну, в книгах! Сейчас медицина далеко пошла. Люську нашу излечили, она потом с врачом-недомерком встречалась. Ты думаешь, стал бы он пачкаться, если бы не вылечил её окончательно?
- Наверное, нет. Думаю, у неё не сифилис был, а что-нибудь проще. Но давай не будем больше говорить о грязи - надоело. Пусть нас минует чаша сия, но и вести себя, конечно, надо не так, как наши с тобой блудливые сестрёнки.
- Да ну их к чёрту, забудем о них!
- Хотелось бы, - Реля усмехнулась в темноте. - Но как из песни, люди говорят, слов не выкинешь, так и жизнь свою не перепишешь. Как у кого сложилось - с тем человеку и жить.
- Ну вот! А сама собираешься переделывать свою сестру и мать!
- Господи! Вон реки переделывают, моря: сам же пел в песне – так почему мне не попытаться? А не получится, - пошутила Реля. – увезёшь ты меня в Москву, и оттуда я не стану так рваться в Украину, разве в отпуск иногда. И то, как я узнала по своей жизни прошлым летом, отдыхать от больших городов нужно ездить в более маленькие, морские, как, например, Ялта, Евпатория - вот где душа отдыхает от всяческих житейских, надоевших бурь - море снимает с человека тяжесть, дает бодрость, надежду на лучшую жизнь. Я возле моря необычно себя чувствую. Иду по берегу или купаюсь, стихи слагаю солнцу, деревьям, цветам, воздуху, морю, кораблям, птицам и тут же их отпускаю, отдаю тем, кому я их сложила.
Когда Калерия слагала свои маленькие песни, Егорка, который в Ялте сопровождал её, очень печалился, что не записывает она свои стихи, а отпускает на свободу. И не помнит потом свои творения. А как будущий муж отнесётся к тому, что его любимая рифмоплет?
Но Николай, казалось, не слушал её:
- Так, всё-таки, выйдешь за меня замуж? – Сказал будто своим мыслям он и, притянув к себе Релю, поцеловал нежно, но она почувствовала в его губах, что он ликует - одержал победу?!
- Чему ты так радуешься? - удивилась она.
- Так как же! Раз пять уже у тебя спрашивал, пойдёшь ли ты за меня замуж - всё отмалчивалась, - рассмеялся он и вновь поцеловал Релю.
- Не пять, а всего-то раза два или три, - иронизировала она, - но, я думаю, что тебе не стоит об этом трезвонить в части. Повстречаемся немного, посмотрим друг на друга – может, ещё и разонравимся, да разбежимся - так часто бывает среди молодёжи.
- Я тебе дам – «разбежимся», - Николай целовал Релины глаза, лоб, щёки: - Даже не думай так! Я буду беречь тебя как зеницу ока, охранять от всяких негодяев, которых, я думаю, тебе немало встречалось?
- Должна сказать, что были и прекрасные люди, но таких, как говорят, земля не держит - самый хороший парень погиб - но были и плохие - от тех я отталкивалась с большой силой и, как думаю, успешно.
- От меня не будешь отталкиваться?
- Поживём, увидим. Не станешь ты меня обижать - даже в мыслях - я с тобой буду всегда, потому что вижу - ты неплохой человек. Однако у меня есть подозрение, что твои родные встретят меня неважно, а я человек довольно гордый и независимый. Вот из-за твоих родных, мы можем расстаться - это мне тоже цыганка нагадала, как и тебе, встречу со мной. Смеёшься? Я, кажется, знаю почему. Мол, сама от цыганского племени, да? Сама можешь всё угадывать?
- Почему ты чувствуешь, что я улыбнулся? И как узнаёшь мои мысли? Это же колдовство какое-то! Улыбнуться нельзя!
- При этом заметь в темноте. А при свете дня я с некоторых лиц, людей мне близких и любимых, а особенно врагов, читаю так же легко, как настоящие сербиянки по ладоням или по картам.
- О! Так с тобой опасно днём встречаться! Хотя, что я мелю! Считывай, моя милая, что хочешь у Николки с лица, смотри в мои глаза, я буду рад всякому вниманию с твоей стороны. Хуже будет, ежели ты отвернёшься и станешь презирать парня, полюбившего тебя сразу.
- Боже мой! В какие мы дебри залезли! Сколько сейчас времени?
Николай полез в карман шинели и, достав фонарик, удивился:
- Совсем забыл о фонаре, когда мы с тобой сюда зашли. Это дорогу освещать, когда в часть тайком пробираемся - мы же всё это больше по задворкам ходим, не через центр города. - И посветил на часы: -  Одиннадцать, милая, а если говорить деловым языком, то 23 часа.
- Тебе не пора ещё в часть?
- Нет. Даже из увольнения к двенадцати ночи возвращаются.
- Но ты же не в увольнении!
- Я в самоволке, и к тому же водитель, могут подумать, что куда-то начальство повёз. Как понимаешь, я солдат более независимый, чем другие - мне служить легче. Потому я не стану проситься, чтобы меня отпустили, по окончании второго года, которое будет осенью, а лучше похлопочу за Юрку - друга моего. Его невеста ждёт в Москве, не дождётся никак - сюда приезжала несколько раз. Юра говорит, что шесть, не меньше абортов сделала от него, - довольно просто сказал солдат.
- Да что ты! - Реля огорчилась. - Разве можно так делать? Боже, прости её, не наказывай за такие злодейства.
- Ты считаешь это злодейством? - удивился Николай.
- А ты как думаешь? Я недавно видела в театре, а до этого читала греческую трагедию «Медея».
- Да, я тоже видел, афиши по городу расклеены были, и мои начальники ездили кто с любовницей, кто с жёнами - я их сам возил. Хотели, чтобы и я взял билет, но мне денег было жаль - я их на папиросы другу тратил, который покалечился и в госпитале лежал. Ждал начальство возле машины, девчат разглядывал, которые вертелись. Одна даже подошла со мной познакомиться, поговорить, еле отвязался. Девки эти «ночными бабочками» называются. Это те, которые за деньги мужикам отдаются.
Калерию передёрнуло: - Видишь, как к тебе девушки не равнодушны. Это для меня плохо. Потому что узнай я о твоей измене, не захочу больше видеть - это не рисовка - это мой характер невыносимый, прежде всего бьющий по мне. А тем более, если узнаю, что ты с доступными девицами имеешь дела.
- Да не стану я ни на кого больше смотреть! - уверил её Коля. - Не каждый день мне такие гордые и красивые девушки подваливаются, а если признаться честно, то первый раз. И первый раз меня так сильно за сердце захватило - кому сказать, не поверят. Вот Юрка будет удивлён. Он мне давно толковал, что я ещё не любил по-настоящему, до встречи с тобой.
- Кстати, о Юрии твоём, и о «Медее». Меня поразило в той трагедии, что мать убивает своих детей. Так вот девушка его делает тоже, что та гадюка, можно сказать. Я буду молиться, чтобы Бог не наказал подругу Юры и не сделал так, что у неё вовсе детей не будет.
- А и не будет, наверное. Последний раз она приехала, переспала с ним в гостинице - уж как их туда пустили, не знаю, за деньги, наверное - она богачка, кукла его. И они уже хотели оставить этого младенца. Но потом Ирина Юрина прислала письмо, что произошёл последний, если можно так сказать, выкидыш, и всё, у них больше детей не будет.
- Конечно, - возмутилась Реля, - если она такие преступления против своих детей делала. Куклой ты её назвал? Кукла и есть. Ей матерью, видимо, не стать. И давай расходиться - у нас, после одиннадцати, закрывают дверь потом пускают, - Реля шутливо выделила это слово, - неохотно, скорее за подарки. Но мне не то чтобы жалко было вахтёрше подарок купить - к Женскому дню обязательно, но каждый день её просить открывать дверь, не хочется. Мне её жаль, когда в театр ходим с девушками, а возвращаемся после двенадцати. Старушке спать хочется, она ворчит.
- Не уходи! Останься ещё минут на пятнадцать!
- Не могу, Николай, извини. Ноги устали ужасно. Да и тебе, зачем лишние неприятности? Иди, поспи до завтра, тебе «трэба», как говорят украинцы, бой выдержать с твоей бывшей девушкой.
- Не расстраивайся ты за неё. Она, наверное, уже не раз так других отшивала и вот пришла её очередь. Осторожно шагай, не подверни ногу. Подожди, я фонариком сейчас подсвечу.
- Ой, как здорово, когда всё видно. Но как не расстраиваться? Я предчувствую, что ты также легко покинешь и меня, когда мы в Москву приедем. Сменишь Релю на какую-нибудь негодную особу и будешь свободен: - «А я, к тому времени, - подумала с удивлением, что ей не очень горько, - рожу ребёнка, который заполонит собой всю мою жизнь и, возможно, рада буду также расставанию, если меня с дитём моим кто-то постарается дёрнуть за нервы. Видимо, дёрнут и гораздо сильнее, чем мама и Вера, в своё время. Но уже этих людей я не стану перевоспитывать, потому что у Рели не будет на них времени. И невозможно взрослых людей воспитывать».
- Ты сама не знаешь что говоришь! - возмутился Николай. – Никак нельзя, чтобы я тебя оставил! Да ты сама почувствуешь, когда станем встречаться. - Они благополучно выбрались из новостройки и тихо шли к общежитию. – «Если б ты знала, как трудно ждать до завтра, - запел солдат внезапно свою песню, но уже мужским голосом, - ты б эту ночь сегодня была со мной». Извини за наглость, но я никогда не заикнусь об этом, пока не поженимся. Это песня. Я не хотел тебя обидеть.
Реля чувствовала правду в словах. Коля не станет требовать лишнего, как Анатолий, он тихо и ласково станет завоёвывать её, чувствуя, что никуда девушка от него не сбежит. Уверенный в себе, сразу, всем заявил о своей любви, и не отступится, драться за неё станет. И хотя она не любила драк, скандалов, ей льстило, что появилась защита. Защита в Симферополе, но не в Москве, когда они туда приедут.
- Я не обижаюсь. Тем более, что ты всё разъяснил. Давай немного повстречаемся, прежде чем бежать в ЗАГС. Да и тебе ведь, солдат, надо разрешение от твоего начальства, чтобы нам пожениться?
- Надо. И охотней всего они дают, если солдат приносит справку, что его девушка беременная - тут уж никаких оговоров. Хотя меня начальство любит, и без этого унижения для тебя может разрешить.
- Поживём-увидим. Но ты не сразу проси разрешение, а дай пройти некоторому времени - хотя бы, чтобы моя нога зажила.
- Хорошо. Так и будет. Разреши поцеловать тебя на прощание.
- Ой, тут такой ветер, да и увидеть могут.
- Так и знал, что ты так скажешь, - говорил Николай, привлекая, и целуя Релю, своей большой фигурой загораживая девушку от ветра: - Ну, беги, моя дорогая. Спокойной тебе ночи.
- И тебе дойти без приключений, и поспать хорошо. До свидания!
- Как мне нравится из твоих губок «до свидания», радость моя! - донеслось до Рели, когда она всходила на крыльцо.
Старушка-вахтёр ещё и дверь не заперла и удивилась:
- Что так мало была на свидании? Али ноженька болит? Болит. Ну, поди к своей подружке. Уже пришла Женя твоя, и беспокоилась о тебе.
- Спасибо. Спокойной вам ночи!
- Какое «спокойной»? Сегодня праздник и до часу, до двух будут ползти шалые девки, особо ваша Люська меня донимает. Является после всех и ни спасибо не скажет, за то, что бабка сонная двери чурке этой открывает, ни до свидания, а уж спокойной ночи пожелать – к энтому она не приучена. Вот кому-то невестка достанется - будет свёкру за можжай загонять своим строптивым ндравом.
Реля шла по лестнице и тихо смеялась над словами вахтёрши. Евгения встретила подругу тоже улыбкой:
- Ну, к тебе красавец прибился - все девицы завидуют. Но отчего ты смеёшься? Неужели Николай тебя рассмешил, на прощание?
- Нет. Это тётя Грушечка. - Реля засмеялась громче. - Так поругала нашу Люсиндру, что если бы та слышала, то позеленела как крапива. Ты представляешь, назвала её «чуркой», а будущую свекровь Люсиндры обозвала «свёкрой», а мне послышалось «свёклой».
- Вот здорово! - Женя тоже развеселилась. - Надо запомнить.
- А напоследок запустила наша Грушечка новое слово «ндрав».
- Это нрав, что ли? На Украине все бабки так говорят. Ну, ладно, посмеялись, и будет. Рассказывай, подруга, про своего суженного.
- Откуда ты заешь, что тот парень мой суженный?
- Ладно уж мне глаза замыливать! А то я не видела, как вы глядели друг на друга - будто никого больше кроме вас и нет.
- Ошибаешься, подруга. Мой суженный ещё запугивал Рудика, чтобы он свои зверские зенки на меня не пялил.
- Да, мы с Мишей видели и так потешались этим. И Михаил держал себя наготове, чтобы бежать, в случае драки, выручать твоего воина. А потом слышали, как Люсиндра с Рудиком всю шипели, что-то: - «Коль-Коль-Коль» - видимо теша себя, что имя у него колючее. А так-то Коля твой ничего парень?
-«Ничего парень» - так, Женя, как мне кажется, можно сказать про нулевого человека, ничего из себя не представляющего. А этот, если ты помнишь, должен мне помочь родить ребёнка, а потом не кольнуть, а ударить так по душе, что Релюха долго будет искать точку опоры.
- Вот и воспитывай себе мужа, такого, чтобы не ударял, если, конечно у вас время есть. Намекай ему, что тебе будет больно, при таких и других обстоятельствах - особенно измены.
- Насчёт измен я твёрдо знаю, что их не будет вот здесь, в Симферополе, но когда мы с ребёнком приедем в Москву...
- Так он москвич! Господи, я и забыла. – Женя хитрила, Реля видела это. -  Теперь понимаю, почему ты так спокойно отказывала Симферопольским парням, Севастопольскому Роману и даже Одесситу, хотя море любишь беззаветно.
- Не мои это были суженные, Женя, потому и отказывалась от них, даже очень мне понравившихся. Неужели ты думаешь, что Реля плохо бы жила в Одессе, где тётка Артёма меня обожала и плакала, когда я поехала дальше путешествовать. Да и Артём страдал, хотя виду не показывал по телефону - всё хорохорился, хвалил меня, что я спасла обоих от когтей его дядюшки. Конечно, хорошо бы я жила у моря - не спорю и для здоровья полезней - но у меня бы не было от него ребёнка. А в холодную Московию я поеду или за ребёнком, если Николая демобилизуют после двух лет службы, или с ребёнком, если солдат мой останется на большее время. Потому что родить я обязана по приказу Космоса в 1961 году.
- А не может он совсем в Симферополе остаться?  Я имею в виду, после демобилизации.
- Я это ему предложу, если сильно испугаюсь будущей свекрови да она не раз, не два приснится мне во сне с руганью, матом, как бывало уже. Но, ша! Что-то на лестнице шумно – наверное, целая толпа девушек возвращается. Если придёт Шура или Люсиндра, мы разговор прекращаем. Я хоть и люблю Шураню, но не хочу пока, чтоб и она знала о моих тайнах. Хорошо?
- Конечно, я тебя не выдам. Привет, Шур! - поздоровалась Евгения с полной девушкой, легко вошедшей в их дверь. - Что это ты так задержалась? Никак где праздновали, после концерта?
- Конечно. Ребята наши сообразили, и я немножко приложилась. Ну, Релечка, ты и парня подцепила. Я слышала, что он из Москвы, когда вы разговаривали парами - ты, Любаша и два ваших кавалера.  Я на него смотрела, смотрела, и мне так захотелось, чтобы ты за него замуж вышла. Он тебя никогда не обидит, это сразу видно. Такие парни если влюбляются, то на всю жизнь.
- Спасибо за хорошее предсказание, - улыбнулась Реля. - И замуж я за этого москвича выйду - ну где наша девушка не пропадала. Оставлю, любимый уже мною Крым и поеду в Москву, которую люблю давно, да кажется с детства, когда краешком глаза, проезжая через неё, восхитилась её красотой, которой до сих пор забыть не могу.
- Но там трудно жить, Реля. Это громадный город, Симферополь по сравнению с ним, как мне уже говорили, большая деревня.
- Мне кажется, я полюблю и трудности, которых мне и в Симферополе достаётся с избытком, а, тем не менее, я и его люблю. Как полюбила, проездом, Одессу, Севастополь, Херсон. Моя судьба - любить города, - закончив на этой ноте, Реля рассмеялась. - Ну, что, Шураня, не испугала я тебя своей откровенностью?
- Да нет, это твоё дело - любить города. А я мечтаю вернуться в станицу и зажить на земле, и мамка с папкой меня зовут. Поработаю ещё немного на стройке, отработаю за учёбу и вернусь домой. Меня, в Симферополе никто не полюбит такую толстую. А в станице может и полюбит кто - хоть вдовец с пятью детьми, - она засмеялась невесело.
- Ты ошибаешься, Шура. Мои глаза видят, что и городской парень, тоже не тоненький, полюбит тебя. Как ты к этому отнесёшься?
- Ну да! И будем ходить как две бочки с водой?
- Как ни странно, но вы оба не такие и толстые, как я видела во сне - значит похудеете. Во-вторых, он тебя будет очень любить, Шура, что очень важно в жизни. Никакой вдовец тебе это не заменит.
- Как тебя твой солдат?
- Гораздо сильней! Я бы хотела, чтобы мой будущий муж не предавал меня. Но у этого красавца предательство любимой женщины, (а ею может быть лишь одна), заложено при его появлении на свет, и это никак нельзя исправить, - говорила Калерия, глядя на Женю - последние слова относились и к ней, к прежнему их разговору.
- Ну, мне ты такую картину нарисовала, что я теперь буду поглядывать на полных. А то я на них даже смотреть не хотела. Но почему себе всё мрачно предсказываешь? Чтобы не сглазить?
- Почему мрачно? Реля добьётся в жизни всего, чего она хочет, но будут накладки, а у кого они не бывают? Ты также не на долгую жизнь с мужем рассчитывай – вдруг, что случится с ним, ты переживешь, но будешь помнить рай с ним долго, - разоткровенничалась Реля, сама не зная почему. Это получилось у неё неожиданно, как когда-то с Верой Игнатьевной её дорогой, но тогда она была юной девушкой и наговорила такое! - что, впрочем, и сбылось - но сейчас должна была думать, что говорит, и не пугать преждевременно Александру.
- Если рай, тогда я и замуж второй раз не пойду, - объявила толстушка - по глазам её было видно, что она рада и тому, что услышала.
- Ещё и как выйдешь! - вспыхнула Женя. - У нас одна хоронила мужа, на гроб кидалась, говорила, что без него жить не станет. Буквально через полгода нашла, как говорили, ещё лучше.
- Да, бывает, - согласилась и Шура. - А теперь, спать! Но если Люсиндра придёт поздно и кого разбудит, я, девушки, буду её ругать, вы уж не сердитесь, надоела она мне своими шорохами.
- Ругай, - улыбнулась Женя. - Мне тоже ей пару ласковых сказать желательно. Видела ты на танцах, как она со своим неверным армянином шипела на Релю?
- Придётся и мне поддерживать вас, - рассмеялась Калерия, двигаясь к выключателю, - хотя сегодня мой Коля с другом уже провели беседу по поводу того, чтобы Люська и её кавальеро вели себя скромно и тихо.

Девушки посмеялись и улеглись. Заснули сразу, и потому никто не слышал, когда вернулась их соседка. Лишь утром имели счастье увидеть Люсю, вольготно почивающей на своей кровати. Белые ручки раскинула, волосы расплела да уложила так красочно - девственница и только! Даже на спящем лице её было написано такое блаженство, что вставшие раньше её девушки, пошутили, что Люсе снится собственная свадьба, но она пугается, вскакивают и кричит: - «Замуж желаю, но целку не трэба ломать! Пусть она у меня будет всегда!» Они шутили и подсмеивались. И досмеялись - Люсиндра чуть приоткрыла недобрые глазищи:
- Чего это вы тут смеётесь? Спать не даёте? Ведь праздник!
- Вставай, девка, - грубо сказала Шура. - Земляка нашего проворонила. Твой Рудик отправился на поиски городской невесты, пока ты, раскинувшись в сладком сне, прохлаждалась.
- Не бреши! Рудичек сказал, что спать будет до полудня.
- Обманул. А брешешь ты сама. Вон Релю вчера хотели облаять, да защитники её не дали в обиду. И теперь всегда так будет.
- Да что мне Реля! Правда, что ли, что Рудька мой умотал?
- Погляди в окно. Вон он по татарскому кладбищу бежит от тебя.
Люся взглянула в окно и зорким взглядом рассмотрела своего кавалера: - Гад какой! И правда удрал! Но может, он пошёл подарок милке своей покупать - ведь и я ему вчера подарила ценный подарочек.
- А вот этого ты от своего жлоба не дождёшься. Рудик твой купит чего-нибудь, но не тебе. У него, в городе, другая краля есть. Может и не такая красивая, как ты, но с квартирой, чего армяшка не упустит, ведь когда мы ехали сюда, он прямо заявил, что женится на городской.
- Ну и стер-р-ва же, ты, Шурка, мстишь мне за брательника?
- Сама ты стерва! Я просто радуюсь празднику и тому, что у тебя ничего не выйдет с замужеством, пока я замуж не выйду.
- Кто это тебе сказал? Уж не Реля ли, которая слывёт по двум общежитиям доброй колдуньей?
- Ой! Удивила! - вставила своё отношение к Люсе Женя - Ты бы, лучше не злобствовала, а спросила у Рели возьмёт ли тебя замуж тот, за кем ты бегаешь так сильно? А вдруг не возьмёт? И тогда твои унижения перед ним, подарки дорогие - всё напрасно.
- Если она так наколдовала и Рудик не женится на мне, я эту гадюку-ведьму так изобью, что её мать родная не узнает, - прошипела Люся, надеясь, что «добрая колдунья» спит и её не слышит.
Калерию покоробили эти слова: - «Глупая девушка собирается меня бить? И ведь у таких пустёх слова часто совпадают с делом.  Ведь не от большого ума дерутся парни. А ударила моча в голову и они уже готовы убить друг друга. Но Люся не подозревает, что я могу дать сдачи! Да так, что у самой драчуньи долго будет болеть что-либо!»
- И в тюрьму пойдёшь? - засмеялась Александра.
- А я тайком, когда в комнате никого не будет.
- А мы в свидетели пойдём, что ты грозилась, - разгневалась Женя. - А лучше, сейчас сходим с Шураней в милицию и заявим. И если с Релей что-нибудь случится, ты первая будешь на подозрении.  А, впрочем, зачем в милицию? Мы тебя, чума болотная, сами сейчас отлупим, что б не покушалась на нашу подругу.
- Да! - Обрадовалась Шура. - Готовься, Люсиндра, нападение отражать! - Девушка приподнялась с кровати, готовая встать и бить землячку.
- Ну и гадюки вы, девки, да я же пошутила.
- Сама ты Змея! - отозвалась лениво, потягиваясь в кровати Реля, до сих пор молча слушавшая перепалку. - Я не хочу тебе гадать, хотя давно догадываюсь, что тебе предстоит.  Однако могу предупредить - никому не удавалось обидеть меня, и чтоб жизнь тут же ему не отомстила. Всё это происходит очень быстро - удар за удар, как будто некто у меня за плечами стоит и тут же отражает атаку. Поэтому бойся даже в мыслях думать обо мне плохо - ведь недаром я вчера, со своим солдатом, подрулили к вам с Рудиком, чтобы вы гневные глаза на меня не пялили. И скажи Рудику, чтобы он не числил меня собственностью Анатолия - я никогда ею не была, хотя он и старался на мне жениться перед армией, чтобы клеймо своё поставить. Какое клеймо? Какое Рудька поставил на тебя, хотя ты себя ещё целкой представляешь перед нами. Но не вздумай сказать это следующему за армянином парню, потому что люди по глазам определяют, по походке, по поведению - девушка эта притворщица, или давно «давалка». Хотя, с твоим недозрелым умом, ты думаешь, что можешь провести думающих и всё замечающих людей? Если так, то продолжай, но когда-нибудь ты наткнёшься на большую отповедь, чем у меня.
Женя и Шура похлопали Реле, а Люся лежала молча, нахмурив, без того низкий лоб: она вынашивала планы, как отомстить «колдунье», хотя донимать её первыми стали Шураня и Евгения. Но Реля подбила итог, и как бы поставила вопрос о девственности Люсиндры, а этого она никому не прощала.  Уже столько склок и тайных драк, как говорили, были у неё на работе, где «девушке» и самой доставалось, но она никак не ожидала, что в комнате, где она живёт, так быстро её разоблачат. Люся лежала и думала, и лишь через несколько месяцев она попытается навредить Калерии, когда та решится идти за солдата замуж. Всё обойдётся небольшой дракой между солдатами, приходившими из части Николая, да компанией Рудика, которая покинет его, негодуя, когда узнает, против кого он «собирал дружину» и пригрозит ему, что в следующий раз отлупят его.
Реля почувствовала сразу, что Людмила что-то против неё задумала, но счастливая любовь сотрёт на время у неё тревогу, и она будет радоваться приходам Николая каждый раз всё больше и больше.

                Г л а в а   5.

А в то утро Калерия едва умылась, и, повертевшись перед зеркалом, немного полюбовалась на себя, как ей объявили прибежавшие из других комнат девушки, широко распахнув дверь их комнаты:
- Релечка! Тебя твой красивый солдатик уже дожидается у общежития. Выгляни в окно, девушка!
- Какой солдатик? - иронизировала Женя. – «Солдатик» - обычно маленького роста. А это солдатище, сорок третий размер ноги и роста немалого. Реля, выгляни в окно, может, они обманывают тебя?
- Ничуть! - Калерия взглянула через стекло. - Он стоит, глядя на наше окно и такой смешной у него вид в шинели. Значит, им не поменяли ещё форму? Женечка, душа моя, сделай, пожалуйста, что-нибудь покушать, а то он сейчас пригласит наверно меня в город, а я не завтракала. И так как вчера почти не ужинала, то есть хочу жутко.
- Хорошо. А ты пойди и предупреди его, что знаешь, что он здесь, но должна покушать, перед тем, как вы куда-то уйдёте. Подожди, куда ты так летишь? Во-первых, оденься потеплее, а во-вторых, спроси повежливей, ел ли он? Хотя их из части не выпускают голодными - Михаил мне говорил. Подожди ещё! Мы с тобой две недели назад ещё мечтали сходить в кафе и поесть чебуреков. И вчера Мишаня пригласил меня и тебя с Колей, разумеется, сходить туда - он за всё заплатит – ведь у солдат денег нет.
- Так! - Растерявшаяся Калерия загнула первый палец: - Узнать у Коли, не пришёл ли он ко мне голодным? А если так, то привести к нам, чтоб он поел? Правильно? Ну, я рада, что угадала твои мысли. И ещё, что мы в комнате сейчас одни с тобой - при Люсиндре я бы не привела его. Кстати, где наша драчунья?  Пока, правда, ещё на словах обещает, но драться с ней будет неприятно.
- Не беспокойся! Тебе драться с ней после твоих слов не придётся, я уверена.  Это она не от большого ума пообещала. Подумает, и драться раздумает. А сейчас выясняет Люсиндра, куда пошёл её Рудик. И хотела покушать тоже в городе, чтобы попробовать последить за ним, и досадить ему - мол, мы и сами с усами. Загибай второй палец, если твой солдат не согласится к нам придти покушать, то с разрешения вахтёрши, заведи его в Красный уголок - Николай там снимет шинель, погреется немного и почитает газеты и журналы - их там много.
- Так, третий палец загибаю.
- На третье выясни, согласится ли он пойти в кафе с нами? Дело в том, что он может отказаться, если горд и у него нет с собой денег. Но ты настаивай, что это от Михаила, от бывшего солдата ему обед причитается, а не из девичьих скудных денег.
- Запомнила. Что четвёртое?
- Всё! - Женя развела руками. - Если Николай на это согласится, мы познакомимся поближе, я погляжу, позорче, что солдат представляет из себя - только тогда разрешу вам встречаться.
- Есть, товарищ Капитан! - Реля козырнула насмешливо и, одевшись теплее, понеслась вниз, где Николай ждал её уже в коридоре - дневная вахтёр пустила его «погреться». Впрочем, днём парни всегда дожидались своих девушек в вестибюле, а если были вежливы и не буйные, то разрешалось проводить их в комнаты, если, разумеется, другие девушки были не против. Люся смело водила армянина, когда никого в комнате не было и его трудно было попросить выйти, если одна из девушек приходила и желала, например, переодеться или просто прилечь, отдохнуть.
- Переодевайся, я отвернусь, - отвечал не раз Реле этот наглец. - А если хочешь прилечь, тоже не бойся.  Я люблю смотреть на спящих красавиц.  Могу подойти и поцеловать, как царевич Елисей, - давал понять Реле, что знает сказки Пушкина.
- Отправляйся-ка ты, царевич, вон! Я не переодеваться, не отдыхать в твоём присутствии не желаю. А будешь наглеть, скажу коменданту, что против того, чтобы ты в нашу комнату заходил.
Теперь, сходя по лестнице вниз - что ей с больной ногой гораздо трудней, чем подниматься вверх - Калерия подумала о том, что если Коля согласится зайти в их комнату, да вдруг Люсиндра прискачет, то, пожалуй, тоже может возражать против его присутствия. Потому ей не хотелось, чтобы солдат сразу вошёл в её жилище и получил отрицательный приём, отчего он потом будет бояться войти в комнату.
Но когда сошла вниз и увидела обращённое к ней улыбающееся лицо, забыла о своих тревогах - Николай внушал доверие своим добродушием.
- Здравствуй! Как спала, моя голубушка?
- Доброе утро! А чтой-то мой голубок прилетел так рано? - отвечала насмешливо Реля, копируя деревенский говор. - Мы, вроде, вчера договорились, что, получив отпуск из части, ты вначале пойдёшь к той девушке, с которой прежде встречался. – Она оглянулась, не слышат ли их?
- Не беспокойся, никто не слушает. И я уже видел девушку, с которой встречался. Объяснился.
- Тяжело было?
- Да нет, не беспокойся. Она даже не заплакала.
- А раньше девушки плакали, прощаясь с тобой?
- Только когда в армию провожали. И то чужие. У меня, на тот момент, своей девушки не было.
- Ну что? Сегодня вроде как праздник твой? Поздравляю тебя! Но без подарка - ты уж извини, не думала, что с тобой познакомлюсь.
- Спасибо. Ты и так мне вчера подарок сделала, прочитав стихи о солдатах войны, которые я раньше не слышал. Хорошие стихи.
- Это поэма, но забудем о ней. Дело в том, что я ещё не завтракала. Подруга сейчас готовит, и она велела спросить, поел ли ты когда уходил из части? Если нет, то присоединяйся к нашей трапезе.
- Нет, спасибо, - Николай постучал себя по животу, - я же говорил тебе, что у меня друг-повар. Так разве Юраш отпустил бы меня на волю голодным? Он накормил меня на весь день. Ты иди, кушай, я цыганёнка своего тут подожду. Не буду вас с подругой смущать.
- Прекрасно. Но нечего тебе здесь сидеть, чтобы наши девушки на тебя бегали глазеть - такие любопытные. Отведу я тебя в Красный зал, который почему-то «уголком» называют. Но это большая комната, в ней простелен красный ковёр, на котором я, по утрам, ногу разрабатываю, если не лень. А вообще-то зал этот у нас для всяких сборищ - книги, журналы, газеты почитать, лекцию послушать, в домино и шахматы сыграть - так что там интересно и ты там меня подождёшь.
- Согласен. Тем более, что комендант разрешила уже одному парню открыть его и вроде он хотел сам с собой разыграть шахматную партию, а я посмотрю как он это делает, - говорил Николай, перешагивая своими длинными ногами через ступеньку, идя за ней. И Реля, дивясь себе, легко поднималась по ступенькам. Или это солдат ей силы придал, обрадовав ранним приходом, или нога уже расходилась? Или её подгоняло счастье, что наконец-то она нашла того, кого искала? И неплохой, как многие вокруг говорят, человек! Ей Николай нравился больше всех.
- Это кто ж там такой шахматист? - Реля открыла Красный Уголок и взглянула на посетителя. - О! Доброе утро, хотя не знаю, как вас зовут. - Обратилась она к мужчине в очках, жившем, как она предполагала, в семейном общежитии. Всех парней она знала уже, но этого никогда не видела ни на концертах, ни на танцах, а чужого человека вахтёрша не пустила бы в девичье общежитие.
- Здравствуйте. А зовут меня Валерий, если угодно и отчество-то Васильевич. Я живу в общежитии за вами - но не в семейном, как можно подумать, глядя на мой возраст. А в холостяцком. Правда, у меня в нём отдельная комната.
- Тогда догадываюсь. Вы прорабом работаете или работали где-то? А сейчас получили травму руки и находитесь на больничном?
- Точно, девушка-канарейка, да и зовут вас, кажется, птичьим именем. Не то Релечка, не то Релька. В рифму, да? И я вас видел вчера на концерте, хотел даже потанцевать с вами, но вашей свободой и, кажется, даже сердцем завладел молодой солдат, который вам, разумеется, больше подходит, чем я - старый филин. Но филин не спал всю ночь по этой причине пришёл пораньше в Красный Уголок, с желанием увидеть и полюбоваться на вас, если встретимся случайно.
- Но-но, - заглянул в Красный Уголок через Релину спину солдат, - я тут стою и всё слышу, как вы завлекаете мою девушку! Я ревнив. И хоть не полезу к вам драться, но душа моя будет болеть, если вы тут, без меня, будете охотиться на мою малиновку.
- А, солдат! Уже притянула тебя к себе девушка? Да и странно бы было, если бы ты не влюбился с первого взгляда. Ну, заходи сюда. Мы с тобой сыграем в шахматы или шашки, пока твоя малиновка соберётся. Ведь ты пришёл, чтобы её в город вывести, правда?
- Так точно! Но я ещё поговорю с Релей, а потом зайду к вам, но не надолго. Думаю, что моя малиновка не заставит себя долго ждать.
Услышав такой разговор, Реля поспешила закрыть дверь «Уголка»:
- Ты не ревнуй! - Улыбнулась она Николаю. - Я его впервые вижу, только слышала, что есть человек травмированный, как и я на работе.
- Ладно уж! Иди в свою комнату. Я вычислил, что она слева возле этого Уголка притулилась. Правильно я думал?
- О! математик ты хороший и говорун тоже, хотя и жаловался вчера, что с русским языком у тебя нелады были. Твой собственный язык, мне кажется, у тебя удачно подвешен.
- Со вчерашнего дня только и начал разговаривать - как шлюзы ты мне открыла - этому даже Юраш не поверил. Ждет с тобой познакомиться и послушать, как я соловьём, возле тебя, заливаюсь.
- Как только он будет свободен, так и приводи его к нам сюда, - отвечала Реля. - А сейчас мне подруга приказала выяснить у тебя ещё один вопрос. Да сними ты свою шинель. Не будешь же ты в ней в помещении сидеть, а то потом на улице замёрзнешь.
- С удовольствием, - солдат сделал снятие быстро. - Так что же подружка приказала тебе выяснить у меня? Это не Любушка вчерашняя?
- Не Люба, а та, с которой ты сидел вначале концерта.
- Помню. Женей зовут. Парня её Михаилом кличут. Оба мне понравились, не знаю как я им?
- Не волнуйся, ты им тоже пришёлся по душе. Но я забыла, о чём мы говорили? Напомни, пожалуйста.
- Кажется о Жене, и какое-то она тебе задание дала.
- Да. Вопрос деликатный. Значит так, её парень Михаил, с которым ты вчера познакомился в честь вашего дня Мужского, пригласил нас с тобой и свою подругу отобедать в хорошем Кафе. Где главным блюдом являются чебуреки, которых я ещё не ела можно сказать, если не считать в Севастополе, куда, на несколько дней, я ездила летом. А в Симферополе не успела их отведать.
- Мы с Юрашем пробовали - это вкуснейшая еда.
- Так принимаешь приглашение Михаила?
- Вообще-то я не приучен на дармовщину есть, но если Михаил сам бывал в шкуре солдата, то подчиняюсь твоему приказу.
- Да, я хотела, чтобы ты принял это предложение - побудем чуть-чуть на воздухе, а потом посидим в культурном заведении. Ну, я иду завтракать, а ты зайди в Красный Уголок и будь выдержанным с тем мужчиной - он намного старше тебя, к тому же видишь - начальник. Если он и загрустит вслух, что «потерял» меня, сделай вид, что не слышишь, но думаю, что он такой глупости себе не позволит.
- Ладно, я перетерплю. Иди, кушай спокойно. - Коля открыл дверь и вошёл в помещение: - Что, парень, грустишь? Давай в шашки сыграем.
- Я бы хотел в шахматы, - услышала Калерия.
- Нет, в такие сложные игры я не могу - голова не так сложена.
- «Очень жаль, - подумала, идя в комнату, девушка. - Но у твоего первого сына голова будет развита лучше, чем у папки - в этом Реля уверена. Уж, какие будут потом дети, не от меня - не знаю - но в своём потомке я воспитаю все таланты, которые замечу у него. Он будет не похож на папку, хотя и рослый, но с более богатым внутренним миром».
Она вздохнула, переступая порог пустой комнаты, и обрадовалась - хоть этот её вздох небольшого разочарования не услышит Женя.
Подруга появилась на пороге с яичницею на сковороде и кофейником в руках, откуда шёл приятный запах хорошо сваренного кофе:
- Ну что, твой дружок пойдёт с нами в Кафе?
- Знаешь, согласился. Но я, наверное, сейчас поем и пойду с ним в город - там погуляем. А потом присоединимся к вам в Кафе, поближе к обеду. Спасибо за завтрак, я сама сегодня не в состоянии была готовить. Ой, хватит, мне, Женечка, не накладывай мне больше.
- Ешь! Гулять по городу в такую погоду - это силы терять. Надеюсь, ты оденешься в тёплое пальто?
- Конечно. Николай же в шинели. Хороша бы я была в плащике.
- Приходите в Кафе ровно к четырем часам – кажется, к этому часу и мы придём.
- Это здорово! Мы с Колей, возможно, и в кинотеатр заглянет, посмотрим фильм.
 - Разумеется, с твоей ногой нельзя много часов ходить.

Они погуляли по городу, по тем местам, где Реля ходила по приезде - вначале она показала Николаю центр, то, что приглянулось уже её сердцу. Потом решила сводить в Парк Культуры и Отдыха, показать вышку, с которой прошлым летом, уже с больной ногой, она прыгнула два раза.
- Да как же ты туда взобралась с хромотой, которая, как я думаю, была гораздо больше чем сейчас?
- Это правда. Но подниматься мне легче. К тому же этим я разрабатывала ногу. Но на третий раз меня не хватило, я отдыхала полчаса, и парни или мужчины, которые работали на ней, не видя клиентов, спустились, или обедать ушли - не знаю, но мне не пришлось ещё подняться к ним. Тем более что пришла Женя со своим парнем и отругала, что я занималась таким видом спорта.
- Правильно сделала, я бы тоже тебе не разрешил на вышку лазить.
- Ну, уж! Пока ты мне не муж, чтобы не разрешать! - Немного обиделась Калерия. - Вот если Парк открыт, пойду к ней, взберусь - теперь мне уже легче это сделать - и прыгну, да ещё не один раз.
- Не прыгнешь! - пошутил Николай. - А то я испугаюсь и заикаться стану - со мной это от испуга случается.
- Прыгну! - твердила упрямо Реля, и даже представила себе, как у неё застучит сердце, когда она будет подниматься по крутой лестнице.
- Не прыгнешь, потому что на тебе тёплое пальто и как они тебя, такую полную стропами обвязывать станут?
- Во-первых, стропы, это верёвки, на которые вешается купол.  А то, что ты имел в виду - ремни, которыми опутывают ноги, короче – «подвесная система» - так мне ребята сказали.
- Эге! Да тебя хоть сейчас в десантные войска служить - Реля бы всем им носы утёрла. У меня друг там, так пишет, что не охотно прыгают, особенно зимой.
- Вот видишь! Зимой! Но сейчас весна почти на улице. Ручьи вовсю разгулялись, зелень прорастает, я не говорю о почках на деревьях, которые не сегодня-завтра развернут свои листья. А плодовые деревья цветут уж, если ты заметил, потому что Симферополь стоит как бы в большом котловане и в нём не так холодно зимой и весной как, скажем, в Севастополе.
- Да, я возил туда как-то подполковника зимой, так скажу тебе - это ужас, когда тебя со всех сторон обдувает. Хорошо командир пригласил меня в учреждение, куда он приехал.
- Город не успел повидать?
- Какое там «повидать». Чуть не замёрз в нём. Да и служба! Идти, куда прикажут, а не по городу мотаться.
- Жаль! А мы туда с экскурсией ездили, так что нас поводили, показали. Но раз тебе не довелось увидеть Севастополь, поедем туда по теплу, если тебя опустят на сутки. Потому что надо сначала ехать до Евпатории - это не менее двух часов, там подождать на станции поезд, который, как мне кажется, должен часто ходить в Севастополь.
- Это, наверное, электричка, но они могут ходить два раза в сутки или рано утром и вечером - утром допустим, рабочих везут из Севастополя, а вечером забирают.
- Ты так думаешь? - Удивилась Реля. - Но мне кажется, что, сделав Севастополь свободным для народа своей страны городом, могли бы больше пустить электричек - пусть ездят даже те, кто отдыхает в Евпатории и по пути много отдыхающих на маленьких станциях. Это я так думаю - я ещё не ездила на электричках - просто заранее узнаю, каким путём можно ещё доехать до города-героя.
- А от кого ты это узнала? Не от девчат же в общежитии?
- Нет, конечно. У меня знакомые в Евпатории. И когда я нежданно приехала прошлым летом через Ялту, они мне и объяснили, что можно и через Севастополь к ним добираться, но не на пароходе, как у меня вышло, а на вот этой самой электричке.
- Но тебе, наверно, на пароходе лучше было? Всё-таки берега видела с моря, а не с суши. Красиво, парашютистка моя? - Николай обнял Релю за плечи, и прижал ненадолго к себе.
- Ты не представляешь как прекрасно! Например, Воронцовский дворец, куда я с одним мальчишкой двенадцатилетним ходила.  Он с удовольствием меня везде сопровождал, и мы почти бесплатно с ним везде попадали.  Потому что у него отец и мачеха экскурсоводы и нас подбирал любой автобус, который вез экскурсантов. Водители знали Егорку – моего знакомого – и всегда нас подсаживали. Так вот, этот дворец - бесподобный, сказочный такой, просто заворожил меня. А ещё ранее он произвёл на меня впечатление, когда я заезжала с моря в Ялту. Туман ли стоял, или я только отошла от качки, которая сильно поддала Реле под конец плавания - короче, я увидела горушки над Алуштой, которые и приняла первоначально за дворец.
- Я знаю, что это было! У тебя в глазах двоилось, и дворец сдвинулся в горы. Это вроде миража.
- Не знаю что, но это тоже прекрасно.
- А малец к тебе не приставал, к такой красивой девушке? Я сам, в его возрасте, влюблялся в старше себя девиц, и они меня привечали.
- Егорка-то? Не знаю, был ли он влюблён, но отгонял от меня наглых парней, как сокол - я ему благодарна и запомню его подвиги, хотя бабушка его сказала, что он со мною такой вежливый - даже с учителями так не ведёт себя. Но и я ему много подарила - красоты Крыма, которые он, живя рядом, не видел, потому что отец-экскурсовод и мачеха-выдра не желали просвещать мальчика - пусть растёт как ковыль-трава. А я ему, кроме показа, ещё историю полуострова рассказывала.
- Историю полуострова? Я-то думал, что это остров, - простодушно удивился Николай. -  И какая может быть «история» у малого полуострова? Хотя, что я говорю! Его, кажись, как говорят украинцы, завоёвывали татары или турки - лакомый кусок для них, хотя с какой стороны не могу себе представить - ума не хватает. Вот видишь, перехватил у тебя выражение: - «Как говорят». Стал говорить почти как ты.
- Слова мои, а мысли совсем другие. - Огорчилась Реля. - Как ты можешь говорить, что Крым маленький, если ещё не видел его? Я почти три недели ездила по южному берегу полуострова и едва ли увидела сотую часть. Крым необыкновенное создание природы, он солнечный, богатый фруктами, виноградом, и прочими, невиданными ещё мною фруктами - про овощи и говорить нечего: их тут много, правда, в курортных городах, по сравнению с Симферополем и Севастополем всё намного дороже, что не особенно приятно.
- Пользуются хозяйки, что курортники едут богатые.
- Как я заметила, не только богатые едут, а с больными детьми, и не всегда курортники - просто подлечить детей воздухом, солнцем, морем и фруктами, разумеется. И называются эти люди дикарями, какой в принципе была бы и я, если бы не богатые мои друзья из Одессы.
- Так у тебя и в Одессе знакомые есть? - Удивился Николай. – Ты свозишь меня к ним в гости, когда мы поженимся, и я демобилизуюсь?
- Извини меня, но этого я сделать не смогу, потому что в Одессу я ездила по желанию моего дальнего, не кровного родственника моряка, который, к сожалению, влюбился в меня.
- Почему к сожалению? Релечка моя в него не влюбилась? – Игриво спросил Николай.
- «Ещё и как влюбилась, - с тоской подумала Реля, - но на пути у нас встал его гадкий дядька, который бы мог поломать жизнь двум не плохим, в общем-то, людям. Да и не моей судьбой был Артёмушка».
Но отвечать надо было в тон Николаю, и она собралась с силами:
- Если только слегка, как у молодых иногда бывает и быстро исчезает. – «Исчезает ли? Не до смерти ли ты будешь помнить капитана, как Павла, Славу, Аркашку-клоуна, который вернул тебя к жизни, хотя ты не разу не поцеловалась ни с одним из них. Вот не целовалась, а буду помнить, а с жаркими поцелуями Анатолий снится мне лишь в тяжёлых снах, как, наверное, и Николай будет потом сниться или вовсе не войдёт в мои сны - уж очень он легковесный человек».
И будто в ответ на её мысли, Николай засмеялся:
- Значит, ты предпочла моряка солдату? И правильно - моряки неверные люди, у них в каждом порту по бабе. Смогла бы ты с этим мириться? Или хороший заработок моряка тебя бы устроил?
- Я никогда  не стану мириться, как ты говоришь с изменой, о чём я тебе, кажется, уже говорила, какие бы мне деньги муж не носил, а кто он будет моряк или сухопутный - мне всё равно. Но мне об изменах-разводах говорить неприятно. Давай вернёмся к моим дикарям, которых я наблюдала не только в Одессе, но и в Крыму. Значит, лечатся мамы и бабушки, иногда и папы, а главное их дети: лечат всё без исключения: носы, бронхи, лёгкие, ещё кожные и всякие прочие заболевания на морском берегу - там такая природа, что всё пролечивает. И уезжают потом на Север, в Сибирь, в Москву, Ленинград со здоровенькими и весёлыми детьми, которые вспоминают потом о морских берегах, воде моря и прочих красивых местах целый год, если не всю жизнь.
- Ты мне такое рассказываешь! Может и Реля мечтает в Крым наших детей возить? Так я тебе заработаю на эти поездки - я ещё до армии, от военкомата, выучился на шофера.
- Да что ты? Прямо в Москве? Значит, по улицам её ездил уже?
- Ездил. Друзей возил на собственных автомобилях, пока лоб Коле не забрили. Это оторвало меня от водки, а то так мы, компашкой, запили, что хоть святых из дома выноси. Один парень так и сгорел прямо в моей комнате, которую мне дали, когда родителей посадили. Было ему тогда почти девятнадцать, какой-то месяц до армии не дожил, может быть, и живым остался, потому что в армии не сильно разгуляешься на семьдесят пять  рублей, что выдают на папиросы.
- Как это сгорел? - Испугалась Реля. - У тебя в комнате загорелось от чьей-нибудь не погашенной сигареты?
- Ну что ты! Не знаешь, как от водки горят? Это мы заснули кучей на полу, а он лежал кверху лицом, а ночью у него рвота случилась, ну и захлебнулся он своей собственной.
- И что? Некому было ему помочь? Хотя бы на бок положили парня!
- Да мы все в дрободан были - спали все как убитые, а проснулись среди нас - труп. Долго нас по следователям тягали, и я сказал себе, что надо завязывать. И тут же мне пришла, как по заказу, из военкомата повестка - на курсы посылали. Я обрадовался - давно хотел вроде как себя пристроить к какому месту, а тут военкомат побеспокоился.
- Хорошо. И ты сразу перестал пить? - Не поверила Калерия.
- Ни грамма! Не волнуйся, муж твой пить не будет, пока ты со мной станешь жить - это мне цыганка сказала. – «Держись, - говорит, - за эту чудную девушку, она тебя от всех зол оградит». Но мы, вроде, про Крым говорили? Ты не хочешь мне ещё о нём почирикать? Ты так хорошо о нём баешь - так говорила моя покойница-бабушка - что и мне дивно - будто ты жила когда-то на этом полуострове, он дорог да мил тебе. А не пора ли нам поворачивать я сторону Кафе, где нас будут ждать твоя подружка с Михаилом. Посидим, ещё поболтаем.
Реля, вначале напрягшаяся, когда Николай вспомнил о Крыме – как после разговора о покойнике, перейти на Крым, в котором она души не чаяла? Но легкомысленность её будущего мужа тут же занесла его совсем в другую сторону, где ей не надо было напрягаться да перестраивать разговор - что было совершенно невозможно.
- Ты помнишь, куда нам надо идти? - Спросила Калерия, потому что за их разговорами, она совершенно потеряла ориентацию, хотя думала, что хорошо знает Симферополь.
- Конечно! Я уже полтора года в Симферополе служу, езжу каждый, божий день по нему и все питейные заведения знаю на память, как ты стихи, - пошутил Николай, заглядывая ей в глаза: - Вот глазищи твои в первую очередь вчера меня поразили - такие они впечатляющие, красивые. Потом волосы - эти у тебя ещё красивей. И главное ты же их не накручиваешь на ночь на бигуди?
- А что это такое? - Услышала Реля новое слово.
- Это такие фитюльки, на которые Люся, сестра моя, иногда волосы крутит, чтобы красивее были.
- Нет, кудри я не навиваю, можешь быть спокоен. Тебе ни на бигди, ни на парикмахеров тратиться не придётся: разве постричься хожу. Но ты мне заморочил голову бигдями…
- Бигудями, Релёк, они называются би-гу-ди!
- Мне всё равно - я ими пользоваться не собираюсь. Давай вернём назад наш серьёзный разговор: - «Хитрый! Так ловко умеет перебраться с неприятной темы на более лёгкую. Или это характер такой?»
- А про что мы говорили? - Удивился Николай.
- Про пьянство. Говоришь, что не пьёшь, но все питейные места в Симферополе знаешь. Как же это получается?
- Всё это правда, я не пью. Ты верь мне. И если знаю питейные и пищевые Кафе и рестораны, то это как раз начальство моё туда ездит, иной раз с жёнами, а иногда и с любовницами.
- Пожалуйста, не говори мне больше о любовницах: мне плохо становится при разговорах о них - это всё равно, что о твоём сгоревшем, от водки, друге. Что тот уже не человек, что эти твари не женщины.
- Это меня радует. Значит, ты не будешь мне изменять?
- Надеюсь, что и ты мне! А если случится это, мне это будет стоить бессонной ночи горя или две, но развод неизбежен. Так что если тебе захочется со мной разойтись, ты только измени мне, да так, чтобы я быстрее узнала, и «дело в шляпе», как говорят.
- Я думаю, что ты шутишь? Потому что цыганка сказала, если развод с тобой случится, то я опять загремлю в ту пьяную ямищу, откуда уже мне не будет выхода до конца жизни.  Умру от пьянки, потому что любить тебя, и не видеть - это меня занесёт в могилу.
- Так думай-думай головой, пока она у тебя трезвая, пока Коля не поехал домой и не окунулся в запои, встретив бывших собутыльников... Ну, вот мы и пришли. Вон в окне Женя и Миша машут руками, заняв столик. Вот ещё что, - говорила Реля, всходя на красивое крыльцо. - Если Михаил будет склонять тебя выпить, не соглашайся. Он довольно долго буквально купался в водке - пора и ему прекратить.
- Не беспокойся, моя ласточка. Мне, завтра же, надо будет кого-то отвозить в санаторий, к морю твоему любимому - так что я не чарки не выпью - ни красного, ни белого. А Релечка пусть пригубит немного - хотя бы вина. Мне приятно будет смотреть, если у тебя щёчки покраснеют. И к тому же вино улучшает кровь, что тебе очень надо.
- Я когда-то спорила с мамой, - говорила Калерия, снимая пальто и отдавая его гардеробщику. - Но недавно прочла в медицинской книге - это когда я лежала в больнице - что красное вино, и в самом деле, делает кровь лучше и снижает болезни сосудов и сердца, но пить его! надо не стаканами, как делают в Крыму, а чарками, как ты сказал.
- Ну, я же не зря о тебе беспокоюсь, - Коля тоже снял шинель, и остался в кителе. - Скоро на летнюю форму одежды перейдём, все ждут, не дождутся. Повесь, отец, рядом с пальто моей девушки.
- Есть, Солдат! - Козырнул бывший солдат и исполнил просьбу. – Я детки мои, уже хлопнул немного, ради праздничка. Идите и вы - посидите в нашем новом Кафе, порадуйтесь на роспись на стенах: сын мой рисовал, чудно их разукрасил.


                Г л а в а   6.

Они медленно прошли к столику, рассматривая стены кафе - они и впрямь были расписаны искусной рукой художника - там было море, корабли, парусники, чайки - всё то, о чём они с Николаем недавно разговаривали, что их потешило.
Михаил с Николаем пожали друг другу руки:
- Здравствуй, воин. Поздравляем тебя с Женей с праздником. И вот тебе значок герба Симферополя - Реля потом тебе расскажет, что в нём какое изображение обозначает - она это красивей умеет, чем я.
- Спасибо, я тебя тоже поздравляю, хотя у меня нет герба Москвы, но это не беда.  Напишу, и мне пришлют, если уж ты, как мне вчера говорил, собираешь значки. А ещё лучше, если вы в гости к нам с Релей приедете, когда я окончу служить. Привет, Женя.
- Привет. Я уж думала, что вы не придёте.
- Как договорились: в четыре, - отозвалась Реля, заметив, ещё по уличным часам, что они не опаздывают. - Ой, простите, я вас тоже поздравляю, Михаил. Но подарка у меня тоже нет, как ни стыдно.
- Спасибо и за то, что пришла. Я слышал от Жени, что ты не особо любишь такие заведения. Но сегодня праздник и я увижу двух чудесных подружек немного весёлыми. Не возражаешь?
- Не откажусь от чарки хорошего вина, - засмущалась Реля, вспомнив разговор с Николаем, и покраснела. - Вы меня простите, но я вижу, что в этом новом Кафе и туалет имеется. Женя, ты не хочешь сходить, помыть руки?
- С удовольствием буду тебя сопровождать, - Женя, улыбаясь, поднялась со стула. - Вы уж, не грустите, защитники наши, но мы покинем вас на минуту или чуть подольше покрутимся у зеркала.
- Вовремя вы пришли, я уже заказал всё нам на четверых, хорошую закусь. Но дал указание официанту, чтобы нёс, когда вы появитесь, - сказал Михаил, но уходящие девушки услышали его.
- Правда, что ли? - удивилась Реля, глядя на подругу. - Куда он так торопится, твой кабальеро?
- Да разве это он! - возразила Женя. - Как только мы сели, подскочил официант, и деться некуда, пришлось Мише заказывать. В других, подобных заведениях, куда мы с ним ходили уже, ждёшь, не дождёшься, а тут набрали молодёжь, носятся как метеоры. Вот посмотришь, не успеем мы придти, как всё будет на столе.
- Это хорошо. Я так проголодалась, пока мы с Колей бродили. Ну, я помыла руки, теперь зайду в кабинку, потом опять их вымою.
Она оставила Женю удивлённой:
- Что это ты - руки помыла и в туалет, а потом опять руки мыть? - поинтересовалась она, когда Реля вышла из кабинки и, подойдя к раковине, открыла кран.
- Да ты, знаешь ли, - Реля оглянулась, в туалете никого не было, - что перед тем, как идти в кабинку, браться за трусы, - она покраснела сильней, чем несколько минут назад, - руки надо мыть чище, чем перед едой. Это я слышала разговор медсестёр в больнице. Впрочем, мы, кажется, говорили об этом уже с тобой?
- Припоминаю, - Женя тоже покраснела, - интимные места - еле выговорила - надо больше холить, чем лицо, тело и прочее?
- Угадала, подружка, туда заразу занести, это хуже, чем в пищевод. Если отравишься, то можно промыть желудок или на худой конец - вызвать рвоту. Правда и она бывает коварной, но это я тебе не сегодня поведаю. Мне Николай страшную историю раскрыл, не в праздник это обговаривать - ты мне напомнишь потом, если я забуду. Случай тот - большая человеческая трагедия, но Николай мне её поведал, как обычный случай, что меня поразило - там погиб человек, алкоголик.
- Господи! И чего о них жалеть? Чего у тебя сердце рвётся из-за шушеры всякой? Ну, не морщись. Знаю, возможно, из того алкаша мог хороший человек впоследствии оказаться. Напомню тебе, чтобы ты вспомнила о нём. А теперь пойдём, «защитники» Родины и наши заждались. А, кстати, твой воин уже чуть ли не женой тебя считает. Он, что? Реле предложение сделал? Я смотрю, ухватился за тебя, как за якорь.
- Насчёт предложения ты угадала. Он говорит о нашей с ним жизни как о чём-то решённом. Ему, видишь ли, цыганка нагадала, что только со мной он не будет пить - а пил он раньше страшно.
- По нему не скажешь.
- Так в армии ему поручили возить начальство, а с ними не забалуешься. Если ты заметила, вчера все солдатики были навеселе, кроме Коли. У него ни в одном глазу не было - он меня трезвым рассмотрел.
- Тогда тебе, Релечка, повезло, что он шофёр. Будь просто солдат, пил бы, когда деньги присылают родные, как мой брат двоюродный - тот, можно сказать, алкашом домой вернулся.
- Это ужасно! Это ужасно, Женя. Ну, побежали! Как бы наши воины не выпили без нас, когда вино принесут.
- Боишься, всё-таки? - иронизировала Женя, спеша за подругой.
- Боюсь! Мне дитя своего надо только от трезвого родить.  Да не просто трезвого, а чтоб он года два не потреблял, чтоб у него из крови всё выветрилось, прочистилось.
- Тогда тебе в самый раз родить от Николая теперь. А если вы с ним поедете в Москву, да там распишетесь, и свадьба неизбежная, где он непременно приложится - и всё вспомнит - то уж потом тебе его, с твоей гордостью, не удержать. Ты же не сможешь за пьяным бегать, как прочие женщины, тем более рожать от него.
- Женечка, потом об этом поговорим, а то наши защитники смотрят в нашу сторону - видно соскучились или заждались.
Михаил и Николай и правда ждали их с нетерпением - бутылка вина на столе уже была открыта, холодные закуски стояли.
- Ну, девочки, - говорил Михаил, наливая всем в рюмки. – Выпьем за наш праздник. Ты чего? Ты чего, Коля, закрываешь свою рюмку?
- Да мне завтра баранку крутить. Нельзя. У шофёров, как у летунов, за три дня до поездок не положено пить.
- Нет, так нет. Открой всё же рюмашку, я налью немного, ты лишь пригубишь. Капля не свалит тебя с ног, а за ночь ты проспишься.
- Хорошо. Но только капельку. Чисто символически, - он улыбнулся Реле успокаивающе - мол, не бойся, не будет пить твой долгожданный, пока ты рядом со мной.
Калерия почему-то была спокойна - она знала, что капля вина на празднике не сделает её будущего мужа пьяницей. Пока они будут вместе - а вместе они будут до рождения ребёнка, и возможно чуть дольше, когда малыш будет ходить - ведь в вещем сне ей привиделся сын, уже крепко стоящий на ногах, а потом идущий с ней по мосту жизни и под ними текла светлая вода. А папуля их уплыл по грязной бурной реке - его просто унесёт неумение сопротивляться всему плохому.
Однако думать об этом сейчас ещё было рано, и она подняла рюмку, чокнулась со всеми - в том числе и с улыбающимся Николаем - выпили.
- Ой, салат рыбный, или с крабами? - сказала Евгения, подвигая, и начиная кушать из изящной салатницы. - С крабами. Рель, попробуй, это чудо что такое.
- Да, вкусно, - отведала и Реля. - Я такого ещё не ела.
- Ты многого ещё не ела, девочка из деревни, - усмехнулся Михаил, начиная тоже закусывать. - Но меня потрясает рассказами о начитанной подружке моя Женя. Ты ведь поездила в прошлую осень по Одессе и её окрестностям, по Крыму, причём не с экскурсиями, как вы путешествовали в Севастополь, а дикарём?
- Да, дикарём, но в Одессе я пристраивалась к экскурсиям - вернее, моя знакомая меня пристраивала - но не все экскурсоводы хорошо знают свой город, так что я им кое-что и подсказывала.
- И по окрестностям Одессы Калерия не ездила, - подхватила Женя, - ей хватило и города для впечатлений.
- А как же катакомбы? - заинтересовался Михаил.
- Они были закрыты, - отвечала Реля. - В них что-то ремонтируют, и откроют ещё не скоро.
- Не удалось ей в катакомбы так проскочить, как мы проскочили в Панораму Севастополя - я тебе рассказывала.
- Ну и девушки у нас, - обратился Михаил к Николаю. - Таких поискать ещё! Мне Женя с первого взгляда приглянулась, я смотрю и тебе Релюшка тоже. Но они вместе - это как две драгоценности, осталось только определить какие. Жемчужины разве?
- Нет, - Реля покачала головой. - Я скорее янтарь - слеза моря. Ну вот, вино уже действует, я говорю, Бог знает что.
- Янтарь - да, - вдруг поддержал её Николай, - твоя смуглая кожа и впрямь янтарная. Да и волосы у тебя не тёмные, как я вчера думал, а каштановые больше - а это тоже цвет янтаря. Про глаза я тебе говорил уже - они как две звезды морские - карие и с рисунком.
- Стоп-стоп, - прервал их Михаил, - это уже объяснение в Любви, а за неё надо выпить. Тем более, что я два салата заказал. Сейчас и принесут - этот салат называется «Оливье» - вроде французский, но в нём русские овощи и мясо или колбаса тоже русские. Или украинские?
- Крымские, - отозвалась Женя. - Мы же живём в Крыму, и всё выращено здесь же. Ты хорошо сделал, что заказал пару салатов. Оливье я знаю - это ещё вкусней, чем с крабами и полезней, я думаю.
Пока она говорила, официант расставил другой салат, забрав ненужные салатницы. А Михаил налил в три рюмки, обойдя Николая, у которого ещё оставалось от прежнего тоста.
- Итак, за любовь и за наших прекрасных девушек. Но в честь Рели Коля уже постарался, теперь моя очередь сказать о Жене. Моя нежданная радость, не только красива, но мила и добра, если терпит меня - я бы стихи сочинял в её честь, если бы умел. Ну, чокнемся.
Все чокнулись и выпили. Закусывая, Реля заприметила, что вино в чарке Николая осталось на прежнем уровне - парень держал слово не упиваться. Она с нежностью склонилась в его сторону.
- Когда ты сказал, что нельзя пить летунам и водителям авто, что ты имел в виду под словом «летуны»?
- Лётчики же! Им тем более нельзя пить перед полётом, что они с небом имеют дело. Это ещё опасней, чем по морю плыть, или по земле.
- А по земле плавают разве? – шутя, спросила Реля, заметив неточность.
- Нет же! Это я так сказал, а по земле ездят, - ответил вполне серьёзно Николай - он, по всей видимости, не понимал шуток.
Михаил и Женя тоже завели свой разговор, и поэтому Реля решила дальше проверить своего суженого:
- Ездят? А может, ещё и катаются? Например, с гор. Правда, в Крыму не покатаешься, потому что здесь зима без снега, но в Москве-то?
- О! У нас такие Ленинские горы есть, что можно шею сломать. Я с ребятами как-то поехал - мы все пьяные были - так у нас один парень покалечился - руку сломал.
- Да как же вас, пьяных, в метро пустили?
- А ты знаешь про метро?
- Ну, как же! О нём и в детских книжках пишут: - «Лестница-чудесница бежит сама собой». Да и видела я его наяву, ездила на нём, когда мы ехали на Дальний Восток через Москву.
- Т а к! Тогда что написано на светящейся вывеске, которая висит прямо, когда спускаешься на эскалаторе? Эскалатор  и есть «лестница-кудесница».
- Что написано? - Калерия растерялась. - Название станций - они, мне кажется, написаны с двух сторон, и каждый видит на какую сторону ему идти, направо или налево.
- А вот и нет, - развеселился Николай. - То, о чём ты говоришь, написано в самом низу, а сразу почти сверху указание, что находиться надо справой стороны, чтоб слева от тебя могли проходить люди, и держаться за поручень, который вместе с тобой едет.
- Это я заметила. Но вот сходить боялась - мне было десять лет.
- Фу! Я и в двенадцать, когда мы приехали в Москву, долго боялся этого дела - всё думал, что мне ноги оторвёт. И турникетов боялся.
- Турникеты - это механизмы, через которые проходить в метро? – неожиданно спросила Женя, услышав их разговор и опередив Релю.
- А ты откуда знаешь?
- А, дорогой москвич, я в Ленинграде бывала - там тоже метро построили, правда, всего одну небольшую ветку, как мне говорили.
- Но у нас много уже веток и есть Кольцевая - ты можешь весь день кататься на метро и не выходить.
- Там можно не только по Кольцу кататься и не выходить, - вступил в разговор Михаил, - можно кататься и по радиальным веткам, выходить на каждой красивой, которые в основном в центре, любоваться, и ехать дальше. А я так не жалел пятака, выходил на крайних станциях и осматривал город сначала с окраин, потом только познакомился с Красной площадью и прочими достопримечательностями.
- Ну, будущая моя жёна будет знакомиться с Москвой с центра, потому что жить мы будет как раз там.
- А где это? - заинтересовался Михаил, который видимо, знал столицу хорошо и подмигнул Реле, чтобы девушка прислушивалась к разговору, не пропускала ни слова. - В районе какой площади? Маяковской? Пушкинской? Арбатской? Или в районе Кропоткинской? Или дальше Цветного бульвара, на котором расположен цирк. Я ходил в него - мне там всё понравилось, но особенно клоун один - вот забыл его фамилию.


                Г л а в а   7.

Калерия давно насторожилась - не надо было ей и мигать - говорили о Москве, которая уже снилась девушке в снах,  над которой она летала уже, преодолевая боль в ноге, как только осознала после сна в гостинице Севастополя, где ей Павел намекнул, что жить она будет после замужества, в столице. Летала, видела под собой Кремль, ещё какой-то красивый собор с множеством маковок, на Красной площади, в Кремле тоже много разных соборов. Напротив всей красоты тоже красивый дом, в стиле теремка, но боялась спуститься с босыми ногами, да ещё и хромая.  Как это она сделала, не стесняясь, в чопорной Англии, где ей попался русский человек, который и разъяснил ей всё, ещё и намекнул, что она не должна летать за своим бывшим возлюбленным. Павел ей не мешает, Реля не должна следовать, во снах за ним - жизнь у них теперь у каждого своя.
Возможно, Калерия пролетала в своих снах над Москвой и над теми площадями и бульварами, которые сейчас назвал Михаил, любовалась на них. Но она, в основном замечала церкви и красивые высокие дома, но не знала названий местности, как Михаил и Николай, которые обследовали Москву не с птичьего полёта, а с земли, и не во сне, а наяву.
- Стоп-стоп! - Николай поднял указательный палец. - Всё, что ты назвал, я, разумеется, знаю, и в цирк тоже ходил с ребятами.  И, кажется, знаю твоего клоуна - это такой длинный, нескладный, как я, а чудит на арене довольно забавно - похож на алкаша? Да?
- Точно! У них даже сценка есть, где они вдвоём выпивают, а какая-то женщина всё им мешает. Знаешь его фамилию?
- Запомнил. У нас, в классе, парень учился с такой фамилией. Мы его спрашивали, не отец ли тот ему, потому как по возрасту подходит.
- Ну и какая фамилия у клоуна? - нетерпеливо спросил Михаил.
- Никулин. Но одноклассник оказался даже не родственник Никулина.
Реля нахмурилась: нашли тему, говорить о клоуне. Но парни, как бы опомнившись, свернули вновь на Москву.
- Так, где ты живёшь? В одном из мест, что я назвал или в другом, потому что центр Москвы огромен, как мне сказали. Он от Кремля разрастается во все стороны, а я обошёл, может быть, десятую или сотую его часть, как не печально. Возможно, я и не видел твоего края.
- Тебе повезло, - отвечал с улыбкой Николай.- Ты как раз первыми назвал основные площади: Пушкинскую, Арбатскую и Маяковскую, где моя семья сейчас проживает. Если бы между этими площадями провести, как сказал мой друг-математик, который служит со мной, треугольник, то мы находимся в центре этого треугольника. От нас, что до Маяковской, что к Пушкинской, что до Арбатской площади одинаковые отрезки. Я прохожу за десять-двенадцать минут.
- Ну, с твоими длинными ногами я верю, что так и есть. А я проживал у тётушки, на Большой Бронной. Так ко всем этим площадям – но и ходил я, не спеша, разглядывая - мог дойти за двадцать минут.
- Ты жил на Большой Бронной улице? - поразился Николай.- В таком случае ты знаешь и Малую Бронную и Спиридоньевский переулок?
- Конечно. Я там бродил возле пруда, который называют почему-то Патриаршим, хотя я назвал бы его покрасивее.
- Тогда слушай, где мы с Релюхой жить будем. Малая Бронная пересекает наш Спиридоньевский переулок.
- Знаю. Там ещё аптека стоит. Я в ней для тётушки лекарства покупал, - вспоминал Михаил. - А с левой стороны красивый старинный, можно сказать, сказочный домишко. Кто в нём жил раньше, не знаешь?
- Нет, домик видел, а кто жил раньше не интересовался. Так вот наш дом стоит на стыковке Малой Бронной и Спиридоньевского переулка как раз напротив аптеки. Запомнил, да? Дом наш с одним подъездом.
- Да я этот дом хорошо знаю. В какой квартире ты живёшь?
- А прямо на первом этаже, в квартире третьей.
- Ну, брат, если ты Релюшку обидишь в Москве, и я узнаю это, берегись! - Погрозил пальцем Михаил Николаю. - Приеду и разберусь, если ты не станешь прятаться, и если ты мне дал правильный адрес.
Калерия с Женей переглянулись радостно - если их парни наладят такой контакт, то и Евгения будет приезжать с Михаилом к тёте его, а значит, и они будут видеться, бродить по Москве, при благополучной для обеих обстановке, как они бродили по Севастополю и иногда по Симферополю. Но Москва всем городам - главный город, а значит и красоты там больше, чем в южных городах.
- Да я тебе могу написать адрес, и ты напиши, справься, живут ли в том доме, в моей квартире мои родные: мать, отец, брат и сестра.
- Ты сказал мне, в первый же вечер, что твоя мать и батя сидят в тюрьме. А тебе дали ту комнату, когда их посадили в твои шестнадцать лет. А родных твоих осудили на большие сроки, - огорчилась Реля.
- Ну не хотел я тебе в первый вечер открываться, а теперь вижу, что придётся...
- Подожди, - остановил его Михаил. - Сейчас нам несут уже горячие блюда. Женя попросила для всех «харчо» - это как я знаю острый, наперченный супец. Если кто-то не любит с перцем, может отказаться.
- Я уже много раз ел этот харчо, и он мне нравится, - отозвался и взял ложку Николай, изображая,  как он любит это блюдо. - А ты, Реля?
- Я не пробовала, но люблю кушать что-то новенькое. А перец мы, в деревне, в борщ кладём - так что не обожгусь.
Харчо всем понравился, и Михаил облегчённо вздохнул:
- Хорошо, а то я думал обругать официанта, что он так настаивал на том, чтобы заказ был сделан.
- Прекрасный суп, - сказала Реля. - Если ещё и Женей расхваленные чебуреки всем понравятся, тогда можно сказать, что мы справили ваш праздник от души.
- Подожди, милая, - сказал Николай,- не приведи Бог их принесут горячими. А так как я заметил, что ты торопыга, то можешь обжечься.
- Ты веришь в Бога? - удивилась Женя, заканчивая есть суп, и, отставляя тарелку, которую тут же забрали, и подставили ей чебуреки.
Калерия обрадовалась, она хотела подсмотреть, как подружка станет расправляться с чебуреками. Женя, не смущаясь, взяла один чебурек руками и поднесла ко рту - это было тоже, что Реля делала на улице, когда ела тёплые пирожки.
- Нет, в Бога я не верю, - отвечал между тем Николай,- никто не видел его, так чего же в него верить!
- Это ты напрасно, солдат, - возразил ему Михаил. - Но, как говорят, со своим уставом в чужой монастырь не лезь, потому не стану тебе читать мораль.  А ты, Релюха, веришь в Господа Бога?
- С самого своего рождения. Помню, как меня крестили в Сибирской деревеньке, куда нас эвакуировали во время войны.
- Ты разве большая была? - удивилась Женя.
- Нет. Мне годик был или полтора - это случилось или осенью или весной, но я слышала, как говорят между собой бабушка и поп, что нас со старшей сестрой надо крестить, потому что мы не должны умереть нехристями. Я чувствовала, как меня окропили водой, и я почувствовала такое облегчение, что умирать больше не хотелось. А старшая сестра почему-то стала капризничать, при крещении, кричала на всю церковь, - Реле не хотелось говорить в такой день, что она летала под куполом церкви.
- Знамо дело, - подмигнула ей понимающе Женя: мол, от Чёрта девочка потому ей крещение было не в радость.
- Но, несмотря на крик сестры, - сказала уже лично для подруги Калерия, - крещение нам обоим пошло на пользу - мы выздоровели, не умерли, как все нам, в деревне - даже старенький врач - пророчили. – «Вообще пророчили только мне, Гера была гораздо здоровей меня».
- Так что уже первое общение с Богом, - рассудил Николай, - пошло тебе на пользу. А ещё были такие воскрешения?
- Не один раз меня судьба толкала в могилу, не в праздник бы вспоминать - я Жене это рассказывала - а Бог посылал своих Ангелов, и они меня спасали.
- Я тебе как-нибудь расскажу, Миша, если Реля разрешит, это удивительные истории - про это можно книги писать.
- Спасибо, любая моя. Я чувствовал, что Реля - девушка незаурядная, а с такими людьми всегда что-нибудь случается.
Калерия замерла: как-то отреагирует на это Николай? Рассердится на незнакомое слово, или попросит разъяснить его? Но он попросту отодвинул от себя тарелку и произнёс:
- Да, не успела приехать на стройку, как ногу себе покалечила, и где твои Ангелы были? Я прошу тебя завтра же идти к врачу и требовать, чтоб тебе её лечили.
- А что? - заинтересовался Михаил. - С хромой девушкой тебе ходить не приятно? Люди смотрят? Так я тебе скажу: они скорее думают, что такая красивая девица идёт с солдатом, когда ей лейтенант, даже капитан положен по рангу! - Пошутил он.
- Я знаю, что она умная, - отозвался так же шутливо Николай, - и ей бы, по рангу, как ты говоришь, учёного человека, чтобы и он Релю чему-то научил. Но в данном случае я мечтаю от неё ума поднабраться, чтобы домой поехать поумневшим, хотя я и от командиров своих, кажется, умнею - они занимаются моим развитием, книжки подкидывают.
- А есть тебе, когда их читать?
- Ну, как же! Привезу там полковника или ещё кого на ковёр к генералу и пока он их чистит - час или два - могу читать, но я не все книги понимаю - образования не хватает.
Но тут принесли оставшиеся три порции чебуреков и солдат, Миша и Реля принялись их старательно есть, чтобы не обрызгаться горячим соком. А Женя, извинившись, пошла в туалет одна - видимо, чтобы помыть, как следует под водой руки, потому что салфетками на столе не возможно было совсем отделаться от жира.
Она задержалась там долго и Реля, съев быстро чебуреки: - «Не зря Николай подметил, что я торопыга» - поспешила за Женей, чтобы тоже отмыться, а заодно узнать, не случилось ли чего?
Евгения сидела на окне, поджидая её:
- Знала, что ты придёшь. Ты, наверное, заметила, что Михаил напирал на то, чтобы твой Колечка рассказал про свою родню. Но у нас не разговор наедине, когда глаза в глаза, потому и не получилось у Миши. Но ты, потихонечку, когда вы вдвоём, выпытай у своего суженого, куда тебе придётся ехать с ним? В большую квартиру, где можно прятаться от свекрови, или в маленькую, где она тебя сможет угнетать, и никому не пожалуешься?
- Женя, да мне и выпытывать нечего: я же всё знаю по своим сновидениям. И всё же, буду спрашивать у Коли, но не сейчас. Мне желательно повстречаться с ним, привыкнуть сначала к тому, что он, наконец, нашёлся - я ведь думала, что он придёт ко мне где-то перед 1961 годом, когда вообще разговаривать будет некогда. А сейчас время ещё есть и для лечения моей ноги - слышала, как он о ней заботится? – и для разговоров, и где-то в конце года или чуть пораньше - я думаю в августе зачать своего ребёнка, если мне хочется Телка родить.
- Какого Телка? Ах, это по знакам Зодиака, по тетради той? Быка, про которых ты говоришь, что на них Земля держится?
- Да, если мы с Колей постараемся, то будет двойной Бык: по году рождения и по месяцу Тельца - если в середине мая 1961 года родится - вот тогда в малыше соединится как бы полуторная, или даже удвоенная сила, энергия и дух.
- Тогда дома возьмём бумажку, и посчитаем, когда вы с Коляшей будете своего Бычка - Телка зачинать. А не страшно тебе, если, к тому времени вы ещё не поженитесь?
Но тут их разговор прервали две девушки и уборщица, зашедшие в туалет и Евгения сразу заторопилась, вскакивая с окна и оправляясь:
- Ой, Реля, пошли, а то парни нас заждались, поди? - Они вышли, но за дверью подруга вновь задержала её: - Рассказать твоему Николке, какого мальчонку ты планируешь родить?  Вот солдат удивится.
- Ты с ума сошла, Женюра, или выпивши крепко? Это же моя мечта, не его. Это я его искала, правда, как вчера оказалось, что и он меня, но по наводке цыганки. Сумеет он меня околдовать до августа сего года - прекрасно, мы зачнём ребёнка, независимо от того будем мы расписаны к тому времени, или нет. Не сумеем, мой Бычок по году родится позже, но будет уже не Телок, а кто-то ещё, может Весы, как и мама его, что тоже неплохо, потому как Весы, так и Телок появляются на свет под покровительством Венеры, а значит, их будут любить.
- Так тебе покровительствует Венера? - удивилась Женя, тихо идя к их столику, чтобы ещё поговорить. - А я-то удивляюсь, что к тебе, подружка, парни липнут как к мёду, иного трудно оторвать.
- Нечего прибедняться! - Возразила Реля. - Тебя тоже не обходят сторонушкой. Если начать считать, сколько у тебя было парней за этот срок, что мы знакомы, то счёт будет не в мою пользу.
- Да, но тебе каждый парень - каждый, заметь! - предлагает идти за него замуж, чуть ли не с первого дня, а мне лишь намекают, потом исчезают, как будто их и не было.
- Не жалуйся! Миша от тебя не исчезнет - голову даю на отсечение. А кстати, и мои парни точно также исчезали, как и твои.
- Сравнила - они живут в других городах. Ну, мы подходим близко к нашему столику - надо помолчать, а то ребята наши подслушают.
Но бывшему солдату и Николаю было не до них: он слушал, как Михаил вспоминал свою минувшую службу на границе:
- Вот так, друг мой! Нам досталось здорово. Так что тебе нечего плакать. Ты возишь начальство, зависим лишь от них, а они, иногда, добрыми бывают, если ты их подвозишь к любовницам, например, или на дачу семейку их отвезёшь - и тебе ещё вынесут от барского стола. Да девушка тебе досталась – настоящая жемчужина.  Моя Женя называет её «шкатулкой с секретами», а это люди интересные, если ты не обидишь её, то жизнь твою, уже на гражданке, Реля - вот нравится мне её имя - здорово украсит.
- Вот видишь, Женя, стоило нам отойти, как нас тут обсуждают.
- Да, этих друзей-солдат, нельзя оставлять одних, - присоединилась к ней подруга, будто они минуту назад не болтали о том же.
- Да нет, девочки, - сказал Николай, виновато взглянув на Релю, - мы, как раз о службе говорили, а это уж к концу разговора о вас.
- Прощаем, - вместе сказали Женя и Реля, и сплели мизинцы своих правых рук. - Когда сбудется?
- Это у них такая причуда или шутка, - пояснил Миша, - как только вместе скажут одно и то же слово, так сплетают мизинцы, на удивление тех, кто рядом. А на самом деле, это гадание такое.
- У тебя в мае 1961 года, - ответила Женя, чуть подумав.
- А у тебя осенью этого года, или чуть пораньше.
Они расплели мизинцы, довольные предсказанием друг дружки, сели на свои места - никто им не подставлял стулья, как это делал Артём Калерии, в поезде: видно парни были не той выучки, да это можно простить:- «Были бы мужья хорошие, не изменчивые», - подумала Реля.
- О чём это вы, девушки? - Заинтересовался Михаил.
- Да, и мне интересно, - поддержал друга Николай.
- Много будете знать, скоро состаритесь, - ответила задорно Женя и подмигнула Реле, мол, не раскрывай наших секретов.
Та шутливо развела руками: ну как ты плохо про меня подумала.
- Не хотите раскалываться? Ну, ладно! - сказал Михаил. - Может, вы ещё желаете, что заказать поесть или попить?
- Нет! Бога ради! - ответила Реля, взглянув на подругу, которая согласно кивнула: - За кого вы нас принимаете? Мы наелись так, что, пожалуй, и гулять не захотим больше по городу, как раньше планировали. Вы нас проведёте или сами мы добежим, пока ещё не свечерело?
- Не командуй! - ответил шутливо Михаил. - Ты у нас самая малолетка по возрасту. - Коляну надо к двадцати вечера быть в части, потому, что завтра рано утром он командира повезёт далеко - это военная тайна и ты, Релюха, не вздумай когда допытываться, «что да почему»?
- Я не любопытная, - скромно ответила Реля, - и жду когда сами, скрытные военные, мне чего расскажут. Люблю слушать, а не лишь сама говорить, потому что если я буду петь, как скворец, а мой спутник - молчать как филин, то ничего хорошего из этого не получится.
- Это ты хорошо сказала, - ответил Михаил, позвав рукой официанта, чтоб расплатиться. И пока тот пробирался к ним между столиками, добавил: - Запомните, дети, что когда один говорит, а второй молчит это как одностороннее движение: тебе, Коля, это должно быть понятно.
- Конечно. Бывает, заедешь в однорядку, а тебе надо в совершенно другую сторону, так намучаешься. Я понял тебя так, что и с девушкой нельзя молчать, не то пойдёт всё в одну сторону, и не будет выхода.
- Правильно понял, солдат, - сказал Михаил, доставая кошелек, - если девушка тебе нравится, то не надо замалчивать ни о каких своих грехах - прошлых или настоящих – иначе, когда поженитесь, всё выявится и будет большая неприятность, или развод.
- Послушаюсь тебя и Релюхе все доложу о прошлой моей жизни, она будет иметь представление куда поедет и к кому. Я не хочу потерять такую янтарину. - Солдат взял Релю за руку, пока Михаил расплачивался за их небольшую пирушку.
- Сколько с нас?
- Сто сорок пять рубликов.
- Получи полтораста и сдачи не надо.
Реля с Женей переглянулись: им столько денег на неделю, обоим, питаться хватило бы.
- Спасибо, - сказал официант и отошёл.
- А теперь, - сказал Михаил, поднимаясь, - мы проведём Николу до части. - А потом, девушки, я проведу вас до общежития. Согласны?
Подруги согласились:
- Посмотрим, - сказала Женя, - где живёт наш защитник, и заодно измеряем путь, который он будет проделывать до нашего общежития, как я поняла, часто? - надевая пальто, которое ей подал Михаил.
Солдат тоже подал Реле её любимое пальто: - Проведите! Но какое чудо пальтецо! - сказал, задерживая руки на плечах девушки:- Я вчера не очень его рассмотрел, а сегодня вижу как оно красиво и как к лицу моей дорогой цыганочке.
- Одевай шинель, и пойдём, а то я в этом чуде спарюсь. - Отвечала Реля, которая не любила, когда прилюдно обнимали её или делали комплименты - она ещё не привыкла.
Они вышли на улицу и, переговариваясь, прошли через центр города, выйдя также на околицу - часть Николая находилась довольно близко от их общежития.
- Километров этак пять - пошутил Михаил, - но, для бешеной коровы, сто вёрст не крюк.
- О, Боже! - откликнулась на это Женя. - Да мы столько же месим грязь, шагая по татарским улочкам, когда возвращаемся с работы.
- А трамвай? А автобусы? - Возразил Михаил.
- До трамвая, который везёт нас через центр, - пояснила Калерия и улыбнулась, - тоже надо ножками топать примерно полтора километра да всё по грязным улицам, где идёт строительство - столько же через татарское кладбище. И получается, что везёт нас трамвай всего два километра, так лучше идти напрямую, не поджидая, что экономней.
- Значит, пешком вы экономите время? - Подсчитал Миша. - Бедные, несчастные девчонки. Зато, наверное, обуви изнашиваете много?
- Нет, - ответила Женя, - как не странно, но уже сейчас носимся в туфельках, а не в сапожках. Деловые татары сделали стоки на своих маленьких улочках и там довольно чисто. Да ты, Николай, тоже по ним ходишь, когда идёшь к нашему общежитию?
- Так сколько я к вам ходил? Но и то заметил, что в татарских переулках на машине не проедешь, даже на вездеходе, как у меня. Одностороннее движение, Миша, как ты сказал - на двух машинах не разъехаться.
- Интересно, - отозвался Михаил,- если их молодые татары начнут машины покупать? Как ездить по этим улочкам?
- Молодые там не живут, а, по-видимому, имеют благоустроенные да большие квартиры в городе - я имею в виду центр - потому что летом, к бабушкам, подкидывают массу детишек - как бы на природу, потому и имеют старики сады да огороды, - пояснила Калерия.
- Вот что ты заметила, - удивилась Женя. - Я тут более тебя топаю, и ты сделала для меня открытие - потому что, действительно, летом малышей возле домов больше, чем зимой.
Пока они так беседовали недалеко от проходной части Николая, из неё вышел дежурный:
- Митрошин, ты явился? А то наш полковник беспокоился, чтобы ты не напился. Просил тебя явиться перед его очи осоловелые, когда через проходную пройдёшь. Хочет вынюхать довезёшь ты его завтра к цели, или на полдороге застрянешь?
- Сам знаешь, что я их всегда до места довожу без приключений, - усмехнулся беззлобно Николай. – Это Тарас – другой водитель, ихнее благородие, перед Новым годом в кювет перевернул, теперь он всего пугается. Ну ладно, прости меня, Реля, что не мог до общежития провести. Михаил, не оставь любимую мою - вон уже сумерки на носу, а девчатам через жуткое кладбище бежать, даже если ты их, на трамваях, быстро довезёшь.
- Да они боевые девчата, как мне Женя рассказывала, но я их, ни в коем разе, не отпущу одних. Да и с любкой моей надо исчо, - Михаил шутливо выделили это слово, - поговорить, нацеловаться вволю.
- Завидую тебе. Релюшка, не забудь завтра к врачу сходить и ногу пусть они тебе лечат, иначе я до них доберусь и будет им лихо! - Николай быстрыми шагами пересёк небольшое пространство и, оглядываясь, помахивая им рукой, вошёл в проходную.
- Ну, Релюха, и влюбила же ты в себя солдата. Он уже как муж о тебе беспокоится, - сказала Женя и поглядела на Михаила с надеждой.
- Главное, чтобы не обманул, не оставил в общежитии с ребёнком, - сказал Михаил, не обращая внимания на взгляд Жени. - Потому я выпытывал, где он живёт в Москве, потому провёл до части - если что мы ему голову оторвём, попробуй он тебя, Релю, эту «шкатулку с секретом», обмануть.
- Ты о Реле больше печёшься, чем обо мне, - отозвалась с обидой, не скрывая её, Евгения: - Мне кажется, что ты даже ревнуешь Николая.
- Глупышка моя! - привлёк к себе обиженную Михаил. - Я никуда от тебя не денусь. Приворожила ты меня к себе. И соперниц у тебя нет, а вот Реле туго придётся в Москве сражаться с его матерью глупой, потому, что Коля мне немного намекнул о ней, не знаю, скажет ли Реле? Но скажи мне, Релюшка, рада ли ты стать Москвичкой, даже если Николай окажется слабым твоим защитником? Полагаю, ты знаешь об этом?
- Миша, не пугай меня. Я знаю больше, чем тебе поведала Женя. Но я верю в судьбу - чему быть, того не миновать. И ещё скажу – Москве я рада, разумеется. Этот сильный город меня поддержит, когда мы будем расходиться с моим возлюбленным. – «Сказать бы ещё Мише, что и Пушкин мой дорогой защитит, но нельзя, - вспомнила о деде Реля, и удивилась: - А ведь это его заботами Николай – москвич».
- Знаешь, что разойдетесь, и всё равно любишь?
- Как ни странно, полюбила с первого взгляда, хотя полагала, что всё будет иначе. И рада этому. Мне от этого мужчины рожать мальчика  - лишь ты не проговорись об этом Николаю - это и для него  ещё  большая тайна, - Калерия засмеялась смущённо.
- А я думал - Женя шутит, рассказывая байки о тебе, что девушка знает о своей не очень счастливой любви, вернее о расставании вашем с Николаем, а всё равно ищет, кого ей судьба предназначила. Тогда, Реля достойна Москвы! Ты украсишь столицу нашей родины, девчонка, приехав в неё с сыном. И с этого дня я тебя буду звать Москвичкой. Согласна?
- Ещё бы мне спорить. Зови меня только так, но не при других, и не при Николае.  Потому, что хоть он вчера принародно объяснил, что я – его будущая жена, но не надо об этом напоминать.
- И я тебя буду иногда называть Москвичкой, - откликнулась Женя, - когда мы будем одни. Теперь я понимаю, к чему тебя готовили твои Космиты, не допуская замужества с одесситом или с Романом из Севастополя. Реле жить в Москве!  А тебя, Миша, про Космитов я расскажу, если Реля позволит.
- Да, Бога ради! – Калерия была ещё под впечатлением своего суженого. – Лишь Мише, больше никому!
- Слышишь, Мишель? Значит, и ты никому нашу тайну не открывай.
- Я не дурак. Даже Николаю не скажу. Но мне бы хотелось, чтобы ваши причуды обманули Релю и обернулись шуткой для неё. Милой домашней побасенкой для её внуков. – «Ожидала я, что ваш дед бросит меня с ребёнком, а вот прожили всю жизнь – хорошо, дружно – даже не ругались».
Девушки лишь улыбнулись друг другу грустно.
- Хорошо бы побасенкой, - отозвалась Евгения, - но говорила я тебе, что у Рели все предсказания сбываются.
- А это может не сбыться, по доброму моему желанию. Хорошо, Москвичка?

               
                Г л а в а   8.

Калерия спорить не стала в тот приятный для всех вечер – «Москвичка»? Пусть называет. Коля признался, что влюблен, мало того, прибежал на следующий вечер, только чтобы узнать у «своей цыганочки».
- Ты была у врача? Что он сказал?
- Была, - ответила Калерия немного насмешливо. Он поймал её возле общежития, когда она возвращалась. И им ничего не оставалась, как гулять возле него, на прилегающих улочках: - Поспешила к врачу с утра. Высидела к хирургу два часа. Затем ходила на процедуры. Потом  пообедала в первом же кафе. А вы, водитель командиров, изволите в самоволку бегать? Давай свернём вот в этот тихий угол.
- А что делать? Так хотелось узнать, сходила ты к врачу или нет? Какие он нашей ноженьке назначил процедуры?
- Во-первых, что-то электрическое - анод и катод - которые приставили мне один повыше пятки, а второй на икроножную мышцу.
- Это гальванизация, - знающе сказал Николай.- Мне тоже делали. Но больничный лист он тебе дал, чтобы ты могла пролечиться?
- Как ни странно, но дал, потому что как хирург мне сказал, надо исправлять то, чего мне упустили в больнице, то есть не сшили сухожилья. Ещё ругался, что я так поздно пришла - надо было через полгода приходить, чтобы пролечиться.
- А у тебя прошло полтора года! - возмутился солдат.- Почему ты не пошла и не пролечилась вовремя? - Тон его был строгий.
- Ты спрашиваешь как муж! - рассердилась Реля. - Но если мы говорим с первого дня, что я буду, по вероятности, твоей женой, то не смей разговаривать со мной, как с глупой твоей сестрой - мы разные.
- Прости, любовь моя! - Смягчился Николай. - Я знаю, что ты умная, умней намного моей матери и отца, которые, по глупости своей в тюрьму попали. Но и умнейшие забывают о своём здоровье, - ласково и тихо заключил он, беря Релю под руку, чтобы идти ей было легче.
От слов солдата смягчилась и Реля. Главное не давать будущему и вполне понимающему её пока Николаю, считать её глупой. Ей приснился сон, что он, вернувшись в часть, сказал: - «Нашёл я свою дурочку». Но ведь этого не могло быть - они едва полюбили, ещё не ссорились.
Смягчившись, она стала разъяснять Николаю, почему так вышло:
- Не предупредили, что надо лечиться! Я после выписки из больницы полтора месяца «наблюдалась» у хирурга. И он, когда выписывал на работу, взял бы да и сказал, что месяца четыре терпи, но потом хромай к нам обратно, на лечение. Нет! Я этого не услышала. Как не получила в больнице, чтоб сшили сухожилия, хотя очень молила об этом. Но у них здесь, в Симферополе, если бедный человек попался, или подарков не приносит, врачи на него ноль внимания. Надеюсь, в Москве, по-другому? Столица всё-таки, там мздоимства не потерпят?
- Не знаю, я в больницах не лежал, но слышал, что ежели серьёзная операция, то денежки тоже выкладывают, но это тишком, чтобы никто не знал. Если узнают, то шум будет, однако, всё заминают.
- Вот видишь! И у вас, в Москве так, или чуть потише, но берут.
- Гады они все, как я посмотрю, - заключил Николай.- Мне, конечно, руку лечили здорово, потому как мне в военкомат идти и на службу, лечили будущего воина. Но что он тебе ещё прописал. Массаж, да?
- И это. Массажистка мне попалась чудная. Это старая женщина англичанка, которая, во время революция, или после неё, когда выселяли иностранных специалистов - или они сами бежали от беды?- однако эта бабуля, которая тогда была молодой девушкой, не захотела уезжать и, как она мне объяснила на ломанном русском языке...
- До сих пор русский язык не выучила? - удивился Николай.
- А что ты хочешь? Не всем он даётся. Так вот, будучи девушкой, она сошла с поезда на одной из станций и сказала, что не хочет уезжать из страны, которая ей нравится.
- Ей понравилась наша Россия? - Опять удивился Коля. - Да знала бы ты, как сейчас живут в Англии, несмотря на то, что остров их разбомбили во время войны, но они как-то выкрутились, и поживают сейчас прекрасно. Это мне один парень говорил, который с отцом - дипломатом, некоторое время жил в Англии - знаешь как «шпрехает» на их языке или «спикает» - я не знаю, как точно сказать, потому на иностранные языки не нажимал, мне мой родной не давался.
- Знаю про Англию, - ответила Реля, которая в прошлом году много раз летала туда, в сновидениях, пока ей не объяснил человек, прекрасно говорящий по-русски, что она не должна подглядывать за Павлом.  Не должна волновать его - они теперь разъехались по разным мирам и не скоро увидятся в реальной жизни. Но человек не запрещал Реле приближаться к Павлу - и она подходила совсем близко, но её дорогой учитель, будто не видел её, не хотел, видимо замечать её хромоты, её босых ног?
- Откуда знаешь? - тут же поймал её на слове Николай.
- Знаю, сама по себе, - призналась Калерия. - Но не скажу тебе, как это у меня получается, до тех пор, пока ты мне не расскажешь всё о своей семье. Потому что Михаилу поведал, а мне нет - обидно.
- Но я, кажется, говорил тебе о своей сестре глупой, как сибирский валенок, хотя и красивой. Но она своей красотой распоряжается бездумно - как прошмандовка. Ты уж прости меня, что говорю это тебе - довольно чистой и умной девушке, как я это почувствовал сразу.
- Хватит про меня, ты лучше расскажи, как она оказалась прописана в твоей комнате, которую дали лишь тебе? Так мне запомнилось.
- Точно! Дали только мне. А Люську и Мишку - так зовут брательника младшего - хотели органы опеки сплавить в детский дом, как несовершеннолетних. И затолкали бы их туда, если бы не тётка и дядька Митрошины - дядька родной брат моего отца.  Так они оба - муж и жена решили сами опекать Люську и Мишку, но почему-то не прописали их в свою квартиру, а ко мне. Жили-то Люська и Мишка у них, но прописаны в моей комнате - вот так случилось, что оказались все вместе.
- Что ж родные, взялись воспитывать, и дали Люсе развратиться?
- Да она ещё до того, как родителей посадили, была такая. А потом и вовсе с неё спрашивать было трудно.
- Значит ты, по незнанию жизни, спасал брата и сестру от детского дома, а сестрица твоя, возможно, лишь там и выправилась бы?
- Может - я иной раз сам так думаю. Но тогда, пьяному мне, подсунули бумагу, которую я подчеркнул и долго не знал, что они прописаны у меня в комнате.
- Когда же узнал?
- Да я уже в армии был, когда приехал отец - он только три года отсидел, по глупости своей - он не спекулировал, как ему пришили.
- Как это пришили? - Изумилась Калерия.
- Говорю тебе, по глупости отцовой. Когда мать поймали на спекуляции и забрали на Контрольный пункт, где сидят до суда, так пришли к нам все родственники матери, и уговорили отца взять всё на себя.
- Как это? - не переставала удивляться Реля. – Можно пойти, и взять на себя вину другого, пусть даже жены? И родственники твои не очень умные, если уговорили его на это. И для чего?
- Ну, чтобы вроде отца посадят, а мать отпустят.
- Что, хорошая очень у вас мать была для детей?
- Какая хорошая, на собрания даже в школу не ходила - всё батя. А если у матери не получалось со спекуляцией она бывало всю ночь всех, кроме Люськи, гоняет. Потому что сестра уже тогда - скажет, что к тётке пошла, а сама чёрт знает, где гуляет.
- И чтобы такая мать осталась с детьми, ваш отец подставил шею?
- Так все думали, что следствие запутается, и обоих отпустят. Но как только батя заявил, что это он спекулировал, им пришили групповое дело, и отца тоже засадили. Но потом, всё же, дали ему меньше матери: ей - четыре года строгого режима, а ему - три и в более мягких условиях. И по разным тюрягам их растащили. Отец вернулся, когда я ещё не служил. Но в Москве его не прописывают - квартира у нас была до суда служебная, её конфисковали, вместе с барахлом, матерью спекуляцией нажитым.
- Не прописали твоего батю в Москве,  и что?
- Он не растерялся - уехал сразу на Украину, аж в Карпаты - какая-то хохлушка его, по дороге домой, зацепила за сердце.
- Так он влюбился?
- Наверное, что туда укатил, и слал нам письма, алименты на Мишу и Люсю присылал, потому что она ещё училась в училище. А родительницу выпустили через год, но могли бы и позже - она с кем-то подралась в тюряге - ей ещё хотели навесить, да детей пожалели.
- Да, такая мать для детей просто «клад», особенно для Люси, уже разбалованной, я думаю, её тряпками.
- Конечно. Она, как только прописалась - для этого пол-Москвы на коленях обползала - пошла в магазин работать, и первым делом Люську одела, как куклу. Она и тебя оденет, ты только притворись сиротинушкой, пожалуйся на мать свою, даже если она у тебя прекрасная...
- «Вот, - удивилась, Реля, - я, вроде, толковала вчера ему какая у меня матушка «добрая»- похоже, у него память девичья?»
Николай, между тем, продолжал, не догадываясь о её мыслях:
- Наша баламутка любит, чтоб ей на других жалились - тогда она себя не ниже, чем королевой чувствует, и всё готова отдать, чтоб её хвалили.
-«Мне и притворяться не надо, но неужели Коля забыл уже об этом? Недавно же говорили! - подумала, с грустью, Реля. - И того не понял, что я никогда не стану «жалиться» другой тиранке. Его мать, как мне кажется, ещё хуже Веры и мамы. Во снах я видела как «свекровь» и теперь гоняет семейку: детей, мужа, матерится как сапожник. Стоп. Как мужа, если он уехал в Украину? Значит и «свекровь» привезла с собой из тюрьмы, такого же, как сама? Но вроде я не слышала от того, большущего мужика мата».
И она осторожно спросила у Николая: - А как же отец твой? Остался в Украине?
- Что ты! Как только мамашу прописали, она первым долгом рванула в Карпаты и привезла отца, как бычка, на верёвочке.
- Да как же её прописали, если отца не стали?
- Говорю тебе, что пол-Москвы на коленях она обползала. И прописали - к детям, куда я их раньше, по глупости, прописал.
- То есть в твою комнату. Она, что? Резиновая? Комната.
- Всего-то двенадцать метров.
- И как ты думаешь там жить, когда приедешь? – «Господи, у нас такая же в общежитии».
- Да ещё не один, а с тобой. Но Мишка живёт сейчас в большущей, просторной квартире дипломатов, тех самых, что по Англии, Франции и другим странам прогуливаются - так вот у него пока поживём.
- Но это же не дело - жить в чужой квартире. А вдруг эти дипломаты не разрешат там жить с., - Реля прикусила язык. - Что тогда?
- Что? Наймём квартиру или я родителей попрошу это сделать, денег у них побольше, чем у демобилизованного солдата - и пока на ноги мы с тобой встанем, будем жить, отдельно от всех, в своей комнате, а там, глядишь, и квартиру дадут. Я ведь, когда ездил мать прописывать,  встал на очередь на квартиры, чтоб нас расселили, но когда это будет, не знаю, потому как в Москве долго стоят в этих очередях.
- Ой, какой ты молодец, что встал на очередь! - восхитилась Реля. – «Когда, никогда», как говорят старики, а дадут, и будем мы проживать отдельно от семьи, чтоб не развели нас как глупцов. А то я испугалась, что жить придётся всем вместе, а это ад, если даже в разных комнатах живут: - «Как это было в моей семье», - хотелось добавить Реле, но то всё прошло.  Мать повернулась к ней всем самым своим хорошим, коль заставила Веру отдать деньги Чернавке, на путешествие в Одессу, которые оставил для неё Артём. Могли и «зажилить», как выражаются Атаманши, как утаила мать два года назад деньги от отца, тем самым лишив Релю, быть может, другой жизни. Но, заставив дочь завербоваться на строительство, не дала ли она тем возможность Реле повстречать свою судьбу? Потому что, как не крути, но ни Роман из Севастополя, ни блестящий капитан дальнего плавания, не её судьба.
Но Калерия всё же по-доброму вспоминала свою семью, не тая большого зла. Зачем? Она ещё будет к ним ездить и перевоспитает всю черноту Веры и матери, да и Атаманш не даст испортить. Однако Коля не давал задуматься, он прочувствовал всё, что сотворил, стал каяться:
- На кой чёрт, я прописал сначала брата-сестру на свою площадь, а потом и мать с отцом? Батя и мать, вернувшись из заключения, могли ведь опять в дворники пойти, и дали бы им служебную комнату снова. Потому, я чувствую, что если кто нас разведёт - так это мать. А они молодые ещё - бате сорок пять, а матери сорок  - могли бы и метлой помахать, как раньше, и для здоровья бате было бы полезней, чем с больным сердцем работать грузчиком. И мамаша бы не так в спекуляцию лезла, если надо другую работу исполнять, а не в магазине торчать.
- Так мать твоя - продавец? Как же её взяли, после заключения?
- Ну что ты! Моет полы, и опять взялась за старое: спекулирует и трясётся. А всё же сказала мне, когда я приезжал, что конфисковали у нас на двести тысяч, она за год обещала деньги эти вернуть с наваром. Но я ей не советовал спекулировать - попадется опять и уже больше придётся ей в тюрьме отсиживать - а это не санаторий, как я знаю.
- Да! Дела наши с тобой не блестящие. Видишь, как плохо пить: тебя поймали, когда ты не соображал, заставили прописать брата и сестру, тогда как будь они в детском доме, им бы, по исполнению шестнадцати лет, тоже дали бы по однокомнатной квартире. Заметь - квартиры со всеми удобствами, а не просто маленькую комнату с соседями. Впрочем, и с соседями комнатка своя, не брата теснить.
- Откуда ты знаешь, что после детского дома дают квартиру?
Калерия укусила себя за губу - что после детского дома людям дают однокомнатную квартиру,  кричала, в жутком гневе, матери Люся в Релином сне, укоряя родительницу, что, вселившись в их малую комнату, она всем заслонила свет. Ещё и отца с Украины вернула, куда Люся намеревалась ездить отдыхать, в отпуск.
Но не скажешь же всего этого Николаю: - Так, слышала случайно.
- Мне тоже Люська пишет в письмах и ругается, что прописал их с Мишкой я зря. Она узнала о квартирах, и думаю, что клянёт солдата.
- Вот видишь! Есть же пословица - не делай добра, зла не будет. Ты своим неуклюжим поступком лишил их квартир и к тому же, они б не разбаловались в детском доме, а, наоборот, увидев, как там живут, ценили бы обычную жизнь. Вот как я теперь ценю, вырвавшись от родных, хотя у меня нет ни комнаты, ни квартиры, что светило твоим братцу и сестре. Но как же туда, в такую переполненную комнату, прописали и мать твою? Отца не прописали, а её - пожалуйста. Думаю, что и Коля постарался - проняли тебя слёзы матери? Хотя она и не достойная сего имени, потому что хорошие матери так не поступают, они обдумывают свои поступки, чтобы не бросать детей в такие бедствия.
- Ох, не осуждай мою мать, не то не приживёшься ты с ней.
- Так и будет, если ты меня повезёшь в это общежитие. Я же цыганка или внучка двух цыганок - всё предчувствую.
- Не бойся. Это я так сказал. Волоска с головки моей Релечки не упадёт. Я же рядом с тобой буду и всегда за тебя горой стоять. А насчёт прописки моей матери ты права - будто в воду глядела – когда и ей отказали в пятый, не то шестой раз, я ездил - меня отпустили, чтобы помог ей прописаться. Но если бы меня не дёрнул чёрт, то не ездил бы, и не прописали бы её, и поехала бы она на родину, в Тамбовскую область, там бы жила, по крайней мере, не спекулировали бы. А попробовала бы отца вернуть - в деревню, да ещё без детей, он бы не поехал. Она его детьми назад вернула – мол, им нужен отец!
- Да никому он не нужен - ни Мишке твоему, ни, тем более, Люсе - только лишний балласт в тесной комнате. Придёт с работы, сидит, как медведь, скучает о своей украинке, с которой ему было гораздо лучше. – Калерия испугалась: - «Что это я свои сны выдаю?»
- Ты так говоришь, будто знаешь моего отца - он точно на медведя похож. И после тюрьмы он писал мне с Карпат, что живёт там, как в раю - жену обожает, детей её тоже, они его любят.
- Почему же он, от такой семьи, с которой ему было прекрасно, поехал обратно в пекло твоей матери, да ещё с больным сердцем? – Реля вспомнила, что видела, как будущий её свёкор хватался за сердце.
- Да, отец писал мне, что заполучил в заключении эту болезнь. А до тюрьмы был здоровяком, работал грузчиком, и сейчас тоже там трудится. Ты понравишься, моему бате, вот только он заступаться не может - даже за своих детей перед матерью пасовал. Ну, заладили мы с тобой лишь о моей семье. Пойдём лучше в наш уголок: я со строгим дедом договорился, что мы заглянем туда, чтобы нацеловаться вволю.
Реля вздрогнула: - И ты сможешь целоваться после такого разговора? Что ты! Я сегодня всю ночь спать не буду: задумаюсь ехать или нет мне в Москву - хотя я жутко хочу её видеть - наш разговор надолго выбьет меня из колеи. Так что, извини, я намучилась в поликлинике сегодня, глядя на больных и со своими болячками - так что пойду отдыхать. А ты не обижайся на меня за критику твоей прошлой и настоящей жизни и жуткого видения мною будущего. Как не гоню от себя страхи, вижу только плохое. Но если тебе обидно - можем разойтись, пока не приросли сердцами друг к другу.
Сказала и испугалась - вдруг согласится? Как же без него она сынишку родит?
- Критикуй, сколь угодно, но не лишай меня встреч с тобой.
- Прости, Коля, но я очень устала сегодня и завтра мне вставать рано - идти на гимнастику, а потом ещё в несколько кабинетов на лечение - так что, давай, расстанемся сегодня, без поцелуев. Вот видишь, и ноги нас принесли к общежитию.
- Подожди, не уходи. Ты должна мне сказать: «до свидания».
- До свидания, если тебе так нравится. Когда оно будет?
- Вот это другое дело! - Николай притянул Релю к себе, и всё же поцеловал. - Да не думай больше о моей семье. Перебьёмся мы с тобой в Симферополе как-нибудь, а в Москве будет лучше. Ну, отпускаю тебя. При случае могу придти на неделе, если отпустят. Но в воскресенье твёрдый выходной - я уже договорился. И ушёл легко - Реля смотрела вслед, не заметив тяжести в ходьбе солдата. Значит, не задел его разговор.
- «Может правда всё у нас будет с ним хорошо, может, обманул «вещий сон», но что-то я ему больше верю, чем Николаю. – «Не думай», - говорит, а как это? Он не будет думать, я не подумаю, и попадём мы оба в жуткую передрягу с его матерью. Хорошо, что я узнала какая она – и не только со слов Николая. Что-то он хотел от меня скрыть о семье своей, да не получилось. Вот сейчас идёт, наверное, и думает, что Реля колдунья - ничего от неё не скроешь, сколько раз выдала ему, что знаю про его семейку. А вдруг испугается меня и найдёт девушку проще? Зачем бывшему алкоголику «шкатулка с загадками»? Другой принялся бы разгадывать, о семье немного расспросил - да я и приоткрылась малость, а Коля сразу «забывает» о чём спрашивает - с его памятью трудно про семейную жизнь говорить. Всё забывает, может возомнить, что я из благополучной семейки, потому о своей семье боялся рассказывать».
Женя встретила её на пороге комнаты:
- Никак с Николаем гуляла? Вот уж влюбился!
- Да, пришёл узнать, как у меня с ногой дела обстоят, - говорила Калерия, присаживаясь на стул, и снимая тёплые полусапожки, похожие немного не те, что подарила ей когда-то Вера Игнатьевна, но не такие красивые. Но красивые или нет эти «румынки», как называли полусапожки в общежитии - в них Реля ходила сегодня много часов.
- Видишь, волнуется. Ты хоть обедала где в городе?
- Кажется да, но после разговора с Николаем ужинать не хочу.
- Как это, не хочу? Неужели так взволновала тебя ваша встреча?
- Он-то волнуется по поводу моей ноги, а я свернула разговор на его семью, и ему пришлось немного открыться. И знаешь, Женя, там такой мрак, что я, пожалуй, побоюсь туда ехать, да ещё с ребёнком – они нас с сыном через жернова пропустят.
- Ну-ну, ты на себя не наговаривай, у тебя такой характер, хотя и кажется лёгким, но это на первый взгляд. И, пожалуй, что ты победишь их тёмные силы, как побеждала свою мать и Веру. У тебя добротный опыт в такого рода делах - чёрное делать светлым.
- А если короче то на мне, как на лакмусовой бумаге, все плохие людишки высвечиваются и хорошие, кстати, тоже. Ну, ты меня уговорила не бояться ничего - а то я духом пала.
- Придёт в следующий раз твой Коля, ты не напоминай ему о вашем разговоре, а если и он не вспомнит, то не грусти - бывают такие люди, они живут легко, им везде хоть трава не расти, но он твоя судьба.  И тебе рожать от него - только от него, ни от кого другого - ребёнка и придётся мириться с ним, таким, какой он есть, - говорила подруга, но Реля видела, что Женя боится, чтобы она и от Николая не отказалась. Было понятно отчего. Ведь подружка лишь тогда выйдет замуж – по Релиному же гаданию – когда и у неё решится судьба.  Упрекать за это её спасительницу не хотелось – и эта девушка тоже желает устроить свою жизнь.
- Спасибо за консультацию, Женя. Я и так уже жалею, что глубоко залезла в дебри его семью. И мысли есть, что, обжёгшись на молоке, не дую ли на воду? А с другой стороны Николай ничуть не скрывает о родных. Правда мне его приходится иногда подталкивать, вспоминая сны.
- Ну, Релик, ты как прокурор его, наверное, допрашивала?
- Нет. Всё у нас проходило мягко. Небольшая размолвка в начале, правда, была. Но сам Николай, как прокурор, встретил Рельку.
- О чём это? - Заинтересовалась Женя. - Давай пальто повешу.
- Спасибо, - Реля сняла и передала пальто. – Ну, о чём? Он всё о ноге беспокоится, не зная, что мне Павлуша разъяснил, во сне, что как только появится мой суженный, так ноженька моя пойдёт на поправку.
- И пойдёт! Смотри, как он быстро погнал тебя на лечение. Ещё, я думаю, что любовь ваша поможет Релечке расцвести, как никогда. И не гони больше парня, не упрекай по пустякам. Что сделано, то сделано, а вам ещё любиться, потому что я чувствую, что ты уже любишь его.
- Люблю, Женя. Вот вроде поругала его, а теперь буду мучиться - придёт или нет? Ведь он и высокий, как я видела его во сне и красив - это уже наперекор сну. Правда я во сне испугалась пустых, бездумных глаз, но глаза у него прекрасные, а вот мыслей в голове мало.
- Перестань думать об этом, так же, как о вашем будущем разводе, что будет, то и будет. От судьбы, как ты теперь на своём опыте знаешь, не уйдёшь! Суждено вам прожить год, два года - и то почитай за счастье. Главное тебе зачать, выносить да и родить малыша надо будет в Симферополе - подальше от его семьи и пока Коля вновь не начал пить – то есть от трезвого мужика родить.
- А ты думаешь, он начнёт пить, когда я рожу?
- Пока вы находитесь в Симферополе - нет! Но едва он вас привезёт в Москву, в ту клоповную комнату, которую ты выдела во сне...
- Я тебе не говорила, что там есть клопы! И не видела этих тварей в лицо. Вшей помню - после войны они у многих были в головах, а у Рели нет, потому что я ухаживала за малышками и хранила даже их.
- Я говорю о двуногих клопах. А что есть и другие не сомневаюсь, при такой хозяйке, как твоя будущая свёкра. Уж на что в Ленинграде настоящих клопов выводят каждое лето, когда выезжают на дачи, а и то гуляет такой анекдот: - «Что было бы, если бы клопы светились?» - «В Ленинграде круглый год были бы белые ночи».
Девушки расхохотались:
- Ну вот, я тебя и развеселила. Пойду, всё-таки ужин приготовлю - мне кажется, что и ты поешь.
- Ой, Женя, про ужин-то я забыла - сегодня моя очередь готовить.
- Не выдумывай: будешь «сотворять его»,  как говорят девчонки в общежитии, завтра и послезавтра. А ещё заедешь на рынок, после лечения - купи овощей, их осталось мало, а без них ничего путного не приготовишь, разве просто лапшу или макароны.
- Хорошо. Но я с тобой пойду - надо руки помыть и в туалет сходить. А то, как избавилась от лишнего балласта в поликлинике, так до сей поры терплю. Может, потому немножечко и поругалась с Колей, что он не дал мне даже в общежитие зайти, встретил по дороге.
- Так попросилась бы, глупая! Господи, всё вас учить! - Засмеялась Женя, когда они шли по коридору.- И его бы направила к парням, авось не выгнали бы солдата, посочувствовали, пустили облегчиться. Впрочем, мужикам легче – у них не снимать причиндалы, а облегчиться можно и у забора.
- Красивую ты нарисовала картину, - развеселилась Реля, заходя в туалет.


                Г л а в а   9.

Николай пришёл на своих длинных ногах через день - всё беспокоился о Релином лечении - и на этот раз ждал её уже в вестибюле, куда его пустила «погреться» вахтёрша. Калерия пришла раньше, и готовила ужин им с Женей и не знала, что её суженный терпеливо её дожидается, когда в кухню влетела одна из старых девушек, которые ещё приезжали на строительство и поселялись в общежитии, в надежде найти женихов: - Ой, Релюха, а я тебя везде ищу. Там тебя чудный парень ждёт.
- Где? На улице? - встрепенулась Реля, потому, что, заходя в комнату за чем-нибудь, она постоянно выглядывала в окно, предчувствуя, сегодня её солдат обязательно придёт. Но не видела его.
- Ну, уж на улице! В вестибюль его пустили. Он шинель снял, и такой красивый без неё. Ещё и свёрток какой-то в руках держит – наверное, подарок тебе, хотя до 8-го Марта больше недели.
- Сейчас помешаю в сковороде и выйду к нему.
- Я сама помешаю, - сказала Женя, входя. - Иди уж к своему солдату. Да приведи его в нашу комнату покушать домашнего, а то устал, наверное, на казённых харчах. Я с вахтёршей договорилась, чтобы его пускали, так она сразу согласилась: - «Если уж, - говорит, - буянов мы пускаем, то такого скромного, да ещё воина, как не пустить?»
- У неё внук служит, так она солдатиков обожает, - сказала старая дева и ушла со словами: - Ты уж, Реля, не очень томи своего любого, не то отобьют. На таких красавцев многие девицы бросаются.
- Иди! - Прогнала Женя подругу от плиты: - Я тут всё закончу, и поужинаем втроем. А если Люсиндра или Шура придут, так мы их парней тоже ведь пускаем в комнату, даже сами уходим, чтобы не стеснялись.
- Люсиндра прибежала, переоделась и пошла с Рудиком куда-то, наверно в кино или в кафе поужинать: сегодня у них премиальные выдали, вот она и решила своего неверного кабальеро угостить.
- Вот дурёха! Ну да ладно, это её деньги, а нам лучше без неё.
Реля радостно спустилась в вестибюль, где её терпеливо поджидал любимый - по тому нетерпению как она ждала его два дня - девушка уже любила. Вот такого немного развязного, как все столичные парни, как ей уже успели сказать, но покорного и тоже напуганного любовью и теми переменами, которые происходили в них обоих:
- Здравствуй, мой защитник! Что ж ты не прошёлся по лестнице на четвёртый этаж, в нашу комнату, когда Женя тебя приглашала?
- Женя приглашала, - Николай поднялся, с любовью глядя на Релю, - но я не знал, как ты отнесёшься к моему приходу. Как наша ноженька?
- Хорошо! Ты принёс мне радость, заставив меня лечиться, ты мой доктор, можно сказать. А теперь пойдём в нашу комнату, где я расцелую своего любимого, - дерзко, но тихо прошептала она, оглядываясь, не слышат ли их вахтёр или проходящие девушки.
Но все делали вид, что никому до них нет дела, хотя многие девушки высказали раньше Реле недоумение:
- Ты, что? Не могла себе гражданского жениха найти? Солдат отслужит, и поминай, как звали. Тем более москвич. Не повезёт же он жену из Симферополя. В Москве своих девок полно.
- Милые, дорогие, это не ваша забота. Ну, понравился мне солдат, да ещё москвич. Обманет, буду слёзы лить, но это уж будет моя беда, к вам за сочувствием не прибегу.
Но до слёз должны пройти месяцы или пару лет, а пока Реля ждала солдата, думала о нём, и сердце её начинало биться быстрее. Почти так она любила сразу Павла, потом случилась его жуткая гибель, о чём Реля не помнила после тяжёлой болезни. Потом был Слава, тоже любовь их развивалась с первого взгляда. Вот Слава её действительно бросил  - да ещё так жестоко, что Реля едва не наложила на себе руки, если бы не жажда жизни. Но Павел и Слава - это детские, довольно сильные чувства, хотя не погибни её учитель под ножами бандитов, может быть та любовь перешла бы во взрослую. Тогда б у Рели не было детишек, как сказал ей умерший Павел, во сне, и не было бы солдата, не похожего ни на Пашу, ни на Славу - ни внешне, ни характером. Зато от этого сильного и слабого одновременно парня она родит, и получится малыш, который будет носить в себе лучшие черты Павла, Славы и, его отца - уж Реля постарается, чтоб всё в её сыне было самое лучшее.
А пока она вела по лестнице его будущего отца в свою комнату - расцеловать за обрадовавший её приход и накормить, если Коля голодный, накормить простой пищей, чем они питались с Женей, а не той, о которой, быть может, мечтает солдат. Чем его угощали у той девушки, покинутой Колей, как только он познакомился с ней? А что в семейке лейтенанта угощали, Реля не сомневалась, если хотели, чтобы солдат увёз их доченьку – не родную лейтенанту - в Москву. Реля вчера во сне, совершенно случайно, прорвалась в ту семью. Вернее там, наверное, поминали её недобрым словом, вот и явились довольно неожиданно троицей. Тот глупый лейтенант, женившийся на женщине старше себя. Его уже довольно взрослая падчерица - той было не менее двадцати пяти лет. Девушка тоже старше Николая - не потому ли он сбежал, что не хотел повторять подвиг старшего лейтенанта? Но возможно заметил, что-то нехорошее творится в той семье, да и не захотел в грязи возиться, потому что Реля застала сцену, когда лысоватый, и очень невысокий лейтенант - чем он девушке напомнил другого старшего лейтенанта, Александра. Который или был жаден, или растратился в отпуске, или «матушка» Рели сильно напугала его, но не захотел забрать, можно сказать спасти выпускницу от пыток родительницы, которая в упор не желала «замечать», что у неё средняя дочь заканчивает школу. Так вот этот лысоватый, маленький лейтенант (или капитан?) был одного роста с Сашей и видно судьбина у обоих будет одинакова. Саша тоже, вероятно женится на старше себя женщине, чтобы сделать карьеру, но, точно так не найдёт счастья, как у его предшественника в семье. Реля застала настоящий скандал. И, кажется, мать ревновала дочь к отчиму застав их в постели. Вот такой страшный сон привиделся Реле, и она проснулась в ужасе: какую распутницу навязывали её Коле! Она металась полчаса или больше, переживая всё это. Выходит не только Николай спасёт её от хромоты, но и она его вырвала из распущенной семьи, от распутной девушки, вроде его сестры, или Веры. Хорошо это или плохо? Возможно, для солдата хорошо, он не будет переживать, что его жена - гулёна. Ведь эта девушка и в Москве тоже изменяла бы мужу. Но она сумела бы поклонится Колиной матери, назваться «сиротинушкой», выполнить все причуды «королевы» свекрови, а за унижение наставляла бы её сыну рога.  Потому горбатого лишь могила исправит, а что у той девицы был духовный горб, Калерия ни секунду не сомневалась. Кроме того, у такой девушки, которая начала свою половую жизнь с отчима, а потом пошла по солдатам, как говорили Николай и старшина, в день их знакомства, может и не быть детишек. Бешеным девкам нельзя рожать, чтобы на детей их болезнь не передалась.
Потом Реля заснула опять и приснилась ей родная мать. Юлия Петровна грозила дочери довольно кокетливо пальчиком и говорила: - «Вот видишь, ты осуждаешь, когда спят с отчимами. И Верочке хотела навесить, что она соблазняла твоего отца». Реля возмутилась: - «Когда я навешивала, как вы говорите?» - «Да-да, это не ты, это Люфер своей, можно сказать «кровной» дочери это цеплял, за что Вера и пострадала». - «Ага! Значит тот мужчина, что встречал Артёма на вокзале отец Веры, а вы мне лапшу на уши вешали?» - «Да что от тебя скроешь? Разумеется, ты угадала. И даже догадалась, что Вера тоже цеплялась к твоему любимому бате, а своему отчиму». - «А вот этого я, кажется, не говорила!» - поразилась во сне Реля. – «Ещё как говорила! И тоже права была: это я Веру ограждала от твоих упрёков. Дабы ты ей зла не сделала перед операцией.  А так, я надеюсь, пронесло, хотя её, бедную, оперировали три раза». – «Да не могу я делать зло! - Возразила сердито Реля. - Это не в моём нраве. Это вы с Верой часто вредили мне. Впрочем, за меня заступались такие мощные силы, которые могли вас с ней погубить, но моё мягкое отношение к вам и Вере, когда я приехала домой, в первый отпуск, дало вам возможность чуть сгладить Верину болезнь. Не до конца, но всё же Вере станет легче на несколько лет, при условии, что она не будет больше творить плохие дела с мужчинами, как она вела себя, до болезни ваша любимая доченька». – «Как же это Вера перестанет? Ты же знаешь, её характер: его уже не выправить», - усмехнулась, торжествующе, мать, будто очередную гадость творила в отношении средней дочери. Реля устала с ней говорить:- «Так же, как и вас, как я понимаю».  – «Но я-то тебя люблю уже, Реля! Как поговорила ты со мной ласково, так мама и полюбила тебя, теперь даже не могу дождаться, когда ты приедешь ко мне». – «Странно, вы наслаждаетесь сейчас обществом любимой дочери - ведь Вера живёт у вас, по академическому отпуску, как вы писали?» - «Да, но ты ведь знаешь, как она может в душу наплевать, несмотря на то, что я всё забросила, когда она заболела - и Атаманш и работу - помчалась к ней в Одессу, по которой ты гуляла летом, благодаря мне. Не прикажи я нашей болящей отдать тебе те деньги, которые оставил для тебя Артёмушка, не видать тебе Одессы, да и Крым твой прекрасный, как ты писала, как своих ушей. А я, в той красивой Одессе, была не летом, а глубокой, дождливой, слякотной осенью, и обливалась слезами, страдая за Веру. Ночами не спала, сидя, у её кровати, чтобы смочить её губы, распухшие от наркоза. И вся Вера была с распухшим лицом, телом – ты бы ужаснулась, если увидела». – «Мама, Бога ради, если вы в него поверили, в ваши тяжкие дни, не терзайте меня такими страшными рассказами - я, наверное, успею услышать всё, когда приеду летом». – «А ты приедешь?» - Обрадовалась слишком откровенно мать. – «А куда я денусь? Кроме вас, у меня, в Чернянке, остались Атаманши – мне их увидеть и послушать хочется. Тем более, я, кажется, привезу к вам хорошую новость». – «Приезжай быстрее и обрадуй, я так устала от Вериных капризов. Надеюсь, что когда ты приедешь, она уедет на учёбу - ведь ей всё же надо заканчивать институт». – «Да, желательно нам разминуться, потому что даже после нелёгкой болезни Вера будет мне досаждать своими упрёками, что она болела из-за меня, потому, что я ей болезнь предсказала». – «Нет, она так не думает, потому что просила, когда я была в Одессе, сходить в церковь и поставить свечу Божьей Матери, а через неё просить Сына, чтобы он простил Вере грехи». – «Меня это радует, но всё же было бы лучше, если мы не встретимся с Верой».
Вот такие сны сняться Калерии, через которые она получает хорошие или плохие сведения. Кто ей посылает их? Первый отрывок сна, вероятно, Павел постарался, показал из свого туманного Альбиона. Показал, не обидела ли Реля, случайно, девушку, отняв у неё Николая?! Да дал понять, чтобы его бывшая любимая ученица не беспокоилась, никого Реля не обидела, а лишь спасла отца своего будущего ребёнка от бесчестья.
Что касается второй части сна, то тут постарался опять Павел или Аркадий, а возможно и Егор, который увозил её подальше от материнской ненависти. Делают всё, чтобы смягчить нрав Юлии Петровны, да помирить мать с непокорной дочерью. Потому что когда Реля родит ей первого внука, бабушка должна встретить его с радостью, не как семнадцати летнюю дочь провела из дома, по окончанию школы, с ненавистью, которая довлела над девушкой долго.
Воспоминания о недавних снах быстро пронеслись в мыслях у Рели пока они с солдатом, не спеша, поднимались по лестнице в девичью комнату: - «Интересно, а у Николая бывают такие сны, которые разъясняют ему смысл его жизни, его поступков, как это бывает у меня? Бывают у него вообще сны?  Ведь некоторые никогда их не видят, как узколобая Люся, в их комнате. Та, на какой бок завалится, на том и просыпается, но глаза её во снах слепы, как у только что родившихся щенков».
Девушка не выдержала, спросила Николая: - Тебе сняться сны?
- Изредка, но я их никогда не помню. Да и мать говорила, что их вредно запоминать - как раз исполнятся. А мне плохие сны сняться, когда я, выпивши крепко. Часто вижу, что я, как друг, про которого я тебе рассказывал, умирает от рвоты.
- А если сон хороший? - Спросила Реля и пожалела: - «Разве могли пьяному парню сниться хорошие сны?»
Не дожидаясь ответа, предложила. - Давай я понесу шинель или свёрток.
- Что ты? И то, и другое тяжёлое.
- А что в свёртке? Это похоже на посылку. Ты её только сегодня получил?
- Придём в комнату, увидишь. Любопытная ты Варвара!
- А любопытной Варваре, нос оторвали, да? - засмеялась Реля.
- Как ты хорошо смеёшься - будто колокольчики звенят.
- А меня когда-то, один дедушка и звал Звоночком, не то Колокольчиком.- «Опять он мне напомнил о Павле, но это радостное напоминание».
Зашли торжественно в комнату, повесили шинель на крючок. Николай огляделся: - Так вот где девичье царство, так вот где живёт моя любимая. Где твоя кровать? Эта? Положу на неё сверток, и поцелуемся. Всё время я думал лишь о твоих сладких губках, и что ты не захотела целоваться прошлый раз,- он привлёк к себе Релю и нежно поцеловал. – А теперь ты меня, как обещала. Ну не бойся, не укушу же я твои губки.
- А если я не умею? - лукаво спросила Калерия, которая и впрямь сама ещё никого не целовала, кроме как в последний приезд домой родительницу, но в щёку. Атаманш целовала, но тоже не в губы - не было у неё такой обширной практики, как видимо, у Николая.
- Но это мы живо исправим. Я тебя приучу. - Опять и опять поцелуи, наконец, Реля остановила парня, боясь, что их застанет Евгения.
- Хватит! Ты лучше покажи, что принёс в свертке, уж не пальто ли своё, в котором приехал с гражданки?
- Почти угадала. - Николай подошёл к свёртку и ловко развернул, - вот, мне родители прислали в посылке рубахи, костюм и свитер: как потеплеет, буду к тебе приходить, переодеваться, и будем гулять по городу, как свободные люди. Никто увольнительную не будет требовать, как на празднике, когда мы с тобой просто по улице шли.
- Всё это хорошо, но тебе за это не достанется, если, нечаянно, но кто-то узнает тебя в гражданской одежде?
- Да у нас полполка так ходит летом - конечно старики, а не новобранцы. Так что мне по закону уже положено переодеваться.
- Хорошо. Красивые рубашки тебе прислали. Одну с длинными, другую с короткими рукавами, - говорила Реля, разглядывая.
- Это пока новые, красивые, а после стирки ещё неизвестно какие станут. Ты же, моя любимая, иногда будешь стирать их от пота?
- Конечно, не в части же тебе стирать. Но я никогда не гладила, да и не стирала ещё мужских вещей. Особенно брюк, - смущалась Реля.
- Почему? У тебя же есть отец?
- Есть, но он с нами не живёт. А когда жил, они с мамой страшенно гуляли друг от друга - я тогда совсем маленькой была. Но бельишко, как не странно, себе и маленьким сестрам - стирала и гладила. А гулевонам: матери с отцом, к которым скоро примкнула и Вера - старшая сестра, я строго наказала стирать своё исподнее и другое самим: - «Пусть Коля не думает, что я лишь его семью критикую».
- Вот молодец! Боялась, наверное, заразу подцепить? - Засмеялся и прижал её к себе Николай. Поцеловал осторожно.
- А то! Всю гадость с себя - пусть сами стирают - так я их воспитывала. И мама, иногда, затевала большую стирку, и старшую привлекала - ну-ка с них, таких громадных, сколько грязи бывало, - болтала, без остановки Реля, чтобы он не зацеловывал её. - Ой, но свитер тебе прислали просто великолепный. Ты в нём будешь хорошо смотреться. Не хочешь померить?
- Я уже примерял в части - ребята сказали, что классно. Но всё дело в том, что там оставлять одежду нельзя. Во-первых, командиры могут увидеть и забрать себе. Но если и они не возьмут, то кто-то сопрёт.
- Ну, дети, будем сейчас кушать, - внесла Женя сковороду. – Вы можете начинать раскладывать по тарелкам, а я схожу ещё завтрак наш принесу. Вот так и готовим - ужин и сразу завтрак, потому что утром не до того, - она ушла. Реля подняла крышку, под которой лежали котлеты с гречневой кашей - крупу она вчера купила, выстояв очередь: - Будешь есть? Или вас закормили гречневой кашей?
- Как раз гречки немного съем - она у нас редко бывает. Но котлеты оставьте себе - потому что мой друг Юра мне припрячет ужин. А отобедать я успел.
- Ладно. Вот тебе каша. Она на сливочном масле.
- Да. Пахнет потрясающе. Ты её поджаривала, да?
- Откуда знаешь, что это я приготовила?
- А мне Женя сказала, в вестибюле, что ты, наверное, готовишь. И помчалась тебя менять. Да вот ещё что пока не забыл. Мне, кроме посылки, прислали денег на обувь. Но мне по городу ходить некогда, я любую свободную минуту к тебе бегу, так не купишь ли ты, пока проходишь лечение, мне полуботинки, на твой вкус, сорок третий размер?
- С удовольствием, если только найду. Кажется, в Симферополе нет с обувью проблем. Но ты не спеши вынимать деньги, сначала поешь.
- Ладно! - Николай сел за стол и стал кушать.
- Вот как хорошо! - Внесла Женя кастрюлю. - А что это у Релюхи, на кровати, лежит такое красивое? Это твоя одежда, Коля?
- Точно. Вот Реля ещё мне полуботинки купит, потому что мать побоялась в Москве покупать - она не знает размер моей ноги, деньги выслала. А когда будет обувь да тепло, стану переодеваться, у вас, если разрешите. Или, я договорился с вашим вахтёром-мужчиной, в его служебной комнате, ежели все ваши будут дома, а то у вас тут зануда есть: можно назвать красивой девку, но как мегера.
- Есть, - подтвердила Женя, накладывая себе в тарелку. - Но ты, солдат, её не бойся. Она сама своего Армяшку водит сюда, когда никого нет в комнате, и Бог знает, чем они занимаются.
- Жень, ты чего болтаешь? - Покраснела, от смущения, Реля. - Коля, не слушай её, заткни уши, а то завянут.
- А что такого?  Я сразу подумал, что они спят уже и давно. Ещё когда в первый день знакомства, они вместе сверлили Релю своими, если правду сказать, неприятными глазами и мы с сержантом им сделали замечание, что не туда надо зенки пялить, а друг на друга. И вначале, я подумал, что они брат и сестра - до того похожи.
- Так эти друзья из одной станицы казачьей, - взялась рассуждать Женя, - и заехал туда, скажем двадцать лет назад, или чуть больше, армянин. И на одной женщине, если Шура - станичница Люськи, правду говорит, он женился - отсюда и пошла армянская семья, с его родовой фамилией. А многих просто так обрюхатил, вполне возможно, что и Люсина мать в то число попала. Та дама была замужем за своим станичником, но вроде с синими глазами и рыжими волосами - Люсин отчим принял армянскую девочку за свою. Но кто этой деве может правду открыть, кроме матери, но мать, вроде, её умерла, а мачеха скажет, ей не поверят. Так она и не вмешивается в их связь, тем более что, по-видимому, сына Бог наказал за грехи отца - у Рудика не будет потомства из-за какой-то болезни, потому его и в армию не взяли.
- А я смотрю, - удивился Николай,- что Люся точно похожа на армянку, которая училась в моём классе - у той тоже волосы чуть ли не от бровей росли, и глазки такие же, буравчики, были.
- В Москве есть армяне? - Перебила его Евгения.
- Да сколько хочешь! И грузины, и казахи, и татары - все живут. И очень отличаются от русских - вот только я не могу передать как?!
- Попробую я передать на примере нашей Люси, - окончив есть, Реля решила присоединиться к разговору: - у Люси, как у армянок есть их стать - это очень узкая, как у осы, талия, плечи широкие, бёдер почти нет и  волосы густые, как заметил Коля, верно, от бровей растут. Ещё заметь, ходит она, будто кувшин на голове несёт - это первое, что я отметила в ней. И одевается как армяне - самое модное платье у Люси чёрное, сделанное из тафты и расширенное на бёдрах, которые у девушки и впрямь малы. Черноволосая девушка, черное платье, чёрные туфли - всё это возможно и красиво, но это же траурное, а мы ещё молоды, чтоб так одеваться. Но то, что я сейчас говорила, как я читала в книгах, относится и к грузинкам, к азербайджанкам, и чеченкам, и ингушкам - все они обожают чёрное, не думая, что этот цвет убивает индивидуальность.
- А ты, какие цвета любишь? - заинтересовался Николай, отставляя тарелку: - Спасибо, накормили. Я имею в виду – цвета одежды.
- Все цвета радуги плюс белый. И оттенки тоже все, кроме чёрного.
- Настоящая цыганка, - засмеялась Евгения. - Но и в тебе, кроме романской крови, намешано тоже немало: русская, какова ты и по паспорту, украинская, подозреваю, что и молдавская кровушка имеется, каждая из которых придаёт тебе много хорошего, а не страшит, как у Люси.
- Все беру, в с е! - Пошутила Реля и, расставив руки, потом сведя их кистями вместе, как бы ввела всё то, что Женя перечислила, в своё сердце. - Ещё бы добавила ты мне испанской крови, да индусской, я подскочила бы до небес.
- И, правда! - Посмотрел на неё влюблёнными глазами Николай. – Я слышал песню об испанке - так это просто о тебе.
- Напой! - Потребовала Женя. - Ты хорошо поёшь.
- Я всё, конечно, не помню, но вот куплет, - Николай недолго настраивался и запел:
- Скорая смелость цыганки - кажется эти слова…, - солдат приставил руку к сердцу и, посмотрев на Релю влюблёнными глазами, шутя, продолжал, - томная нега очей - всё это есть у испанки - дочери южных ночей. Эх, Релюшка! Ты как будто из сказки ко мне явилась! Представь, как мы с тобой будем гулять, днями бродить по загороду, и заходить куда захотим, даже в поля с огурцами, помидорами, и в виноградники, когда там всё поспеет. И на баштан с дынями-арбузами - ни один сторож не откажет влюблённой паре.
- Мне, в прошлом году ещё как отказали! - засмеялась Женя, припомнив что-то смешное. - Ещё сольцой обещали стрельнуть в одни места, мне с моим кабальеро, чтобы не садились на них долго! Ха-ха!
- Но мне никогда не отказывают, - сказал Николай,- сколько б ни ездил мимо полей: дают, чего ни попросишь. Конечно, что-то забирают командиры, но и в часть я привожу немало, многие угощаются. Ещё нас на уборку гоняли в совхозы – тогда уж от пуза все едят.
- И всё потому, что вы солдаты! Солдат многие любят, потому что почти в каждой семье служат - у кого сыновья, у кого внуки. Но вот попробуешь в штатской одежде просить, как бы не пальнули из ружья.
- Ну, так мы и не будем просить, правда, Релюшка?! Просто будем гулять по околицам города летом, где прохладней и искупаться можно. А если захотим чего-то скушать, то купим.
- А вот с ней как раз можно и попросить, - улыбнулась Евгения. - Релюхе ни один сторож не откажет. Они почему-то любят девушек, с такими глазищами, которые в душу смотрят.
- Тогда будем просить, - обрадовался Николай и продолжал, сделав обиженный вид, - а что же вы никак не отметили мою песню? Не нравится вам чужая испанская песенка, посвящённая моей цыганочке?
- Браво! - девушки, переглянувшись, похлопали.
- А ты где родилась, Реля? Я к чему это спрашиваю? Потому что, в чистом виде цыганки или молдаванки, или испанки - они нагловатые. А в тебе есть что-то от индусских девушек, если ты смотрела индийский фильм «Бродяга». Правда, Женя, в Реле есть нежность индуски и японки, вместе взятых? Короче, она больше похожа на девушку Востока.
- Я бы согласилась, но она не такая мямля, как те неженки - всё-таки в моей подружке больше русский характер, который я обожаю.
- Спасибо, Женя, - отозвалась Реля. - Но Николай верно заметил. Если ты не забыла, помнишь я тебе говорила, что мой любимый учитель едва мы познакомились с ним, назвал тринадцати летнюю Рельку «индийской танцовщицей», увидев, как я несла ведра с водой на коромысле.
- Получается, что я прав! - хлопнул шутливо по столу Николай, и посмотрел на свои часы: - Однако мне пора, красавицы. Засиделся я у вас. Ты не проведёшь немного своего солдата, Релюха? - он поднялся.- Спасибо за кашу - давно такую не ел, даже у мамы. Мать моя, сроду, как себя помню, таких каш не варила. - И стал одеваться.
- А чем же она занималась, твоя мама? - заинтересовалась Женя.
- Так я Реле рассказывал - она, мне кажется, поделится с тобой, - мягко улыбнулся Николай, будто давая Калерии добро на всякие разговоры о нём, и его семье. - Так проведёшь меня, черноглазка?
- Проведу, только не надолго - мне ещё посуду мыть, - Реля тоже поднялась и стала одеваться. - Женя, ты иди, если у вас с Михаилом, свет Топтыгиным свидание, я вернусь сейчас, и всё перемою.
- Иди уж, я помою. Если бы мой Косолапыч, свет Мишуня так навещал меня, как Коля тебя, хотя тот более свободен, чем солдаты. Вот у вас настоящая, всамделишная любовь - даже завидно.
- Не ворчи на Михаила, - строго сказала Калерия, одеваясь. – Ты забыла, наверное, что у него умирает ребёнок? Уверена, что он часть свободного времени проводит в больнице, у его постельки, если Михаила пускают туда, потому что в реанимацию, как я помню, не пускают.
- Извини, подруга, что я тебе позавидовала, - Евгения провела их к двери. - Не торопись. Я всё сделаю и даже приберусь, хотя вещи Коли не буду трогать. Ты сама их положишь, куда захочешь.
- Подождите, - вдруг вспомнил Николай, вынимая из кармана шинели и отдавая Евгении деньги. - Вот положи, пожалуйста, в ваш общий кошелёк. Или спрячь. Здесь пятьсот рублей, это мне прислали на обувь, которую Релюшка мне обещала поискать по здешним магазинам.
- «Пятьсот рублей! - ахнула про себя, Реля. - Мне столько мамуля моя «отвалила» на пальто. Видно будущая моя свекровь совсем не жадная. И чего жадничать, если Коля сказал, что она вновь спекулирует, значит, это не заработанные, как у нас, на строительстве, потом и кровью, деньги».
- Но здесь хватит на две пары полуботинок, - поразилась Женя. - Ещё и на домашние тапочки - тебе и Релюхе.
- Нет, Реля мне купит только одни ботинки, летние. А оставшиеся деньги можете на себя или еду потратить. Я слышал разговоры, пока сидел в вестибюле, что у многих не хватает от получки до получки - так вы лучше кормите себя лучше, если и у вас так бывает, что без денег сидите.
- А то нет! - призналась Женя. - Как у всех, так и у нас. Иногда мы с Релей держимся, а иногда и занимать приходится. Сейчас как раз такой момент. Спасибо, Коля. За это мы тебе и обувь купим покрасивей, чтобы к одежде твоей подходила, да и праздники будем устраивать - 8 марта, Первого Мая. А то вдруг твои родители перестанут присылать тебе деньги. Особенно когда узнают, что ты с Релей встречаешься и даже готов с первого дня на ней жениться.
- Пожалуй, что мои родные так и сделают, если узнают, что Коля привезёт домой жёнушку. Потому я им не стану сразу сообщать, а когда распишемся. Ты не рассердишься на меня, Релёк, за эту хитрость?
- Я хотела тебя просить, чтоб ты не огорчал своих родителей преждевременно, а то они начнут слать письма твоему начальству с жалобами.
- Ну, до чего же у меня жёнка умная будет! - восхитился Николай, обнимая Релю, и целуя её в щёку. - Ой, прости. Знаю, что не желаешь, чтобы тебя целовали при людях, но Женя своя - я её за твою сестрёнку принимаю. Но ещё одно должен сказать: будете искать мне обувь, заодно купите себе, от меня, вам подарки, к 8 Марта. Берите, что приглянется, потому меня в предпраздничные дни гоняют на «Бобике», как заводного - никак мне не купить ничего вам.
- Спасибо, Колюшка, - поблагодарила от обеих Реля, - Ты нас здорово выручил этими деньгами - здесь конечно на всё - и обувь тебе, и нам с Женей подарки от тебя, и даже на праздники останется потому, как мне кажется, до 8 марта зарплату нам никак не дадут. Кстати, какой у тебя номер ноги, ещё и полнота, кажется, учитывается?
- Да, ношу я сорок третий номер, а вот полнота не очень большая шестая или седьмая - короче, не на очень полную ногу.
- Купим тебе, Коля, что надо, не беспокойся, - сказала Женя, относя деньги, и закладывая в верхний шкафчик Релиной тумбочки. Подсунув под дневник, в который Реля записывала самые основные события её жизни в Симферополе: там были занесены её знакомство с городом, потом походы в театры, и что её поразило или, наоборот, не понравилось в конкретной пьесе. Иногда Реля туда записывала имена исполнителей пьесы или кинофильма - и маленькую характеристику, чтобы со временем сравнить права она была или ошибалась? И, разумеется, более подробно была описана экскурсия в Севастополь, затем её последние поездки в Одессу, и по Крыму - Женя любила читать её записи, но оберегалась кому-то сказать о них, чтобы не очень совали любопытные носы в заповедные мысли её подружки.
-Тут сохраннее. А то заскочит кто-то из девчонок, начнут разглядывать костюм Коли, и ещё в карманы полезут, пока я пойду посуду мыть. Или мне убрать его, Релечка, в наш гардероб? Там он в глаза бросаться не будет.
- Накрой лучше газетами, я вернусь, ещё разгляжу его и сама повешу.  Не отказывай мне в этом маленьком удовольствии, - улыбнулась Реля и открыла дверь: - Пошли, солдатик мой, а то сейчас глядеть на тебя толпа девушек сбежится - так ты им всем понравился.
Калерия с Николаем молча, не сговариваясь, спустились по лестнице, вышли на улицу, и отошли в сторону от крыльца, где обычно в этот час толпилось много парней, которых не пускали в общежитие. Эти ненадёжные ребята могли подраться прямо в вестибюле, на лестнице, позоря тем самым своих знакомых девушек.  Девицы потом опасались выходить к ним, страшась попасть под пьяные руки, а может, и не любили драчунов.  Иной раз Реле казалось, что те насильно заставляют девушек встречаться с ними – как чуть не приневолит её Георгий, которого они вместе с Женей до сих пор вспоминают как Гориллу.
- Везёт же тебе, солдат, - сказал один из забияк. - Только-только с девушкой познакомился, а уже в комнату к ней прошмыгнул. – Он комично расставил руки в стороны и присел, как бы приглашая к танцу.
- Должен же я узнать свою будущую жену в домашней обстановке, - пошутил Николай, оглядываясь, проверяя, не собираются ли напасть?
Эта черта Реле нравилась: парням всегда следует быть начеку, если идут с девушкой. Она с первого дня знакомства чувствовала себя под довольно мощной защитой Николая, за худобой которого скрывалась сила, а под видимой простотой «своего», даже для хулиганов хитрость, парня, который, однако, не даст её в обиду. По крайней мере, пока они встречаются, а потом возможно и поженятся в Симферополе - здесь на Николая не давили родные, которые - Реля прекрасно изучила их по двум-трём снам - в Москве двинутся на неё танковой батареей.
- Ого! Уже и жену! Да ты знаешь, сколько за этой кралей парней носилось, но она всем отказала, а за тебя замуж выйдет? - теперь уже давил на Николая совершенно незнакомый им алкаш.
- Выйду! - твёрдо сказала Реля, чтобы прекратить спор. - Но тебя, разбойника, на свадьбу не позову, потому что от тебя никому покоя нет, от твоего тигриного характера - на всех бросаешься.
- Ну, уж, я бросаюсь! Если бы прыгнул на тебя, то ты бы от тигра никогда не спаслась. Жаль, что раньше не разглядел какая ты изюминка - не досталась бы тогда солдату.
- Досталась бы, потому что он моя судьба, а от таких поганцев, как ты, я умею спасаться - сам говорил, что от многих ушла.
При этих словах Николай обнял её, слегка прижав к себе, молча, благодаря за доверие.
- Смотри, как бы тебе и солдат не насолил сверх меры.
- А это уже не твоё дело! - сквозь зубы процедил Николай, оглядываясь на задиру грозно, и смягчился, посмотрев на Калерию. – Сумею как-нибудь уберечь свою ладушку, чтоб она слёзы не проливала.
- Да, храни её, как зеницу ока, а то у тебя, солдат, её уведут, - успел оставить последнее слово за собой пьяный задира. Их распирало насолить влюблённым.
- Испугалась? - спросил Николай, прижимая Релю к себе покрепче, едва отошли от общежития. - Гады ползучие возле дома вашего крутятся. Я побоюсь, потом отпускать тебя одну в этот клубок Змей – Горынычей.
- Не бойся! Сейчас я мысленно шепну комендантше, что у крыльца собралась пьяная ватага. Она их ненавидит и живо разгонит.
Они постояли в тени, наблюдая за крыльцом - скоро вышли дежурный с комендантом и, действительно, погнали алкашей от общежития.
- Как ты это сделала? - удивился солдат, прижимая Релю и целуя в щёку: - Кому сказать не поверят, что девушка может людей вызывать мыслями. Ты, может, и со мной такие же фокусы делаешь? Потому что куда ни еду, куда ни иду - все мысли о тебе, и душа поёт. Никогда так не было!
- Это очень хорошо. Но у меня сейчас, после того, как мы вспомнили о Мише, что-то тревожно на сердце. Уж не умер ли сегодня его ребёнок, рождённый больной женщиной, и видимо подхвативший её болезнь.
- А что у Мишиного ребёнка? Кстати, кто у него?
- Девочка, а девочкам передаются болезни матерей. Жена Михаила скончалась от рака, во время родов, получается, девочка перехватила, если можно так сказать, все её болячки ещё в утробе.
- Это опасная болезнь, как я слышал. Но она, наверное, была уже не молодая? Да? Зачем же Миша женился на такой старой?
- Но она не старая, если могла рожать, - возразила Калерия, хмурясь, - всего-то на десять лет, кажется, разница была! Но Мишу мне жалко. Такую трагедию пережить в молодые годы, когда и ребёнок больной родился - врагу не пожелаешь.
- Ну ладно, Релюшка. Дай ещё раз тебя поцелую и иди отдыхать да не думай ни о чём тяжёлом. У нас с тобой дети родятся крепкие – это уж поверь солдату. Только надо не затягивать, а рожать в молодости, - поразил он ещё раз Релю внезапной дальнозоркостью:
- «Вот как его армия отучила от пьянства - рассуждать начал», - с нежностью подумала она, а Николай между тем прощался с ней: - До свидания, моя ладушка! А кстати, я видел у вас, на вахте, телефон есть. Значит, Коля может тебе звонить?
- Бога ради! Только не сейчас, чуть попозже, когда мы хоть немного повстречаемся. По тому телефону звонят часто издалека родные, потому комендант наша просит его по пустякам не занимать. В основном, я думаю, звонят, у кого горе случилось, или ещё чего непредвиденное.
- Так говорят, но ты мне, всё же скажи номерок, потому и у меня всё может случиться - авария или ещё что!
- О, Господи! Да я его и не знаю, хотя мне звонили по нему несколько раз. Но звонил парень - наш же строитель - который его знал не от меня. - Ей не хотелось рассказывать о будущем инженере из Севастополя, которому она отказала, чтобы Николай не ревновал.
А он и не ревновал - спокойно отнёсся к бывшему сопернику. Или, что тоже было приятно, так уверовал, что именно он предназначен Реле судьбой, что бывших её поклонников не принимал во внимание. Считал себя неотразимым? Не знал и не хотел знать, что у Рели были умнее, образованнее его и главное, понимали её с полу слова. Но было в Николае что-то от Славы, который огорчил Релю, при расставании. Был умным и понимающим и вдруг слегка ударил по сердцу, что оно стонало почти два года. Как же может ударить тоже любимый, но часто не разумеющий её человек, которого судьба назначила ей быть отцом её сына?
- Значит, узнай, - перебил мысли Коля.- Вдруг у меня что случится: должен же и я тебе доложить, если придти не удастся.
- Ладно, узнаю. До свидания, - Реля потянулась и поцеловала Николая. - А теперь, иди. Видишь, крыльцо освободилось, я проскочу.
- Беги. Спасибо за поцелуй. Не ожидал. До скорого свидания.
- До свидания. - Реля тяжело поднялась на крыльцо и в вестибюле увидела Женю, разговаривающую по телефону:
- Да, Миша, да! Как я тебе сочувствую, и хотела бы быть рядом. Невозможно? Тогда завтра. Я приду, и мы с тобой похороним маленькую. Я и Релю позову, если она согласится... Конечно, я отпрошусь на два дня - это возможно - у нас сейчас работы почти нет - что-то в бетономешалке поломалось, так дед нас всех отпускает, кому куда требуется. До свидание, родной мой. Мы с Релюхой как чувствовали, говорили сегодня о тебе и малышке. Как бы я хотела сейчас быть с тобой, - Евгения повесила трубку, и увидела Калерию, жалобно смотрящую на неё: - Ой, Релюшка! - всхлипнула подруга, смахивая слезу: - Ты, как в воду, смотрела. У Михаила-то знаешь, что случилось?..


                Г л а в а   10.

- Можешь не говорить, я всё слышала. Пойдём в комнату, поспишь, а завтра поедешь ему помогать с похоронами, - Калерия обняла подругу за талию, и повела по лестнице. - Какую погоду вам на завтра заказать у матушки Природы? Я это умею делать, в особых случаях.
- Помню ещё по Севастополю, - усмехнулась печально Евгения. – И как ты тогда всем подняла настроение прекрасной весной - даже местные жительницы, которые обслуживали нас, заметили, что кто-то – очень добрый - привёз в Севастополь хорошую погоду, и вычислили тебя.
- Забудь о Севастополе!  Скажи, какую погоду делать на завтра?
- Пусть будет не очень солнечная, а немного пасмурная, но желательно без дождя. Хотя и говорят, что погода оплакивает святого человека, какой и была невинная кроха.  Но её оплачем мы, а погода пусть только не мешает захоронить невинную душу.
- Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой?
- Хотелось бы, но ведь у тебя лечение!
- Я сумею всё сделать до обеда и приеду на кладбище. Где оно?
- Да вроде там, где ты раньше жила, около кафе, где мы отметим, после  похорон, втроём или даже вчетвером, если ещё кто из провожающих присоединится, поминки по усопшему маленькому ангелочку.
- Ладно, я потороплюсь, чтобы не опоздать.
- Не опоздаешь. Пока мы с Мишей все документы оформим, пока гробик закажем, да ещё надо, чтобы могилу её матери приготовили, чтобы девочку к ней подложить - времени пройдёт много.
- А где мать ангелочка захоронена, в каком ряду?
- Миша водил меня туда - это на самой центральной алее - сухой, чистой, по сравнению с нижними могилами - там сейчас сыро, неуютно.
- Господи! Даже на кладбище и то несправедливость!! Но я грешу, так говоря - мертвым-то, наверное, всё равно, это родственникам страдания, когда приходится хоронить в воду.
- Да уж! Но вот мы пришли,- Женя остановилась в конце лестницы. -  Если можешь, не говори Люське о похоронах. Я не желаю, чтобы она злословила, что мы с Мишей дожидались смерти девочки, чтобы жениться после – годового, наверное? траура.
- Ну, за кого ты меня принимаешь? А она разве дома?
- Да. Прибежала и застыла, увидев вещи Николая. Но я ей сказала глазами можно смотреть, а руками не трогать!  Но, когда меня позвали к телефону, она, наверное, уже всё перещупала.
- Да Бог с ней! Что ты так волнуешься? Вещи и есть вещи. Ничего Люся с ними не сделает, ну разве поплюёт немного и то так, чтобы незаметно было, - пошутила грустно Калерия, входя в комнату.
Люся лежала на кровати, поблёскивая чёрными глазками:
- Ну, Калерия, ты уж не замуж ли собралась со своим военным? Но всё равно костюм штатский вам не поможет. Надо справку взять твоему Никол-лаю, - она удвоила нарочито букву в имени,- у начальства его, а иначе у вас никто заявление в ЗАГСе не примет. Вот так-то!
- А ты чего так волнуешься? - возмутилась Женя. - За себя переживай, чтобы твой Рудька не женился на городской. Говорят, он ищет-рыщет по Симферополю невесту, чтобы в городе жить остаться да на вольном положении, а не рабов, как мы сейчас.
- Ну, кто бы говорил! Чего ты рабыня?! Уже отработала за то, что тебя сюда привезли за казённый кошт. Это нам ещё за училище три года горбы гнуть. А ты - птица вольная - можешь бежать на все стороны, только если уж ты так хочешь замуж за городского парня, то придётся освободить общежитие. Но тебя, как я слышала, городские не очень-то хотят брать за себя. И твоя подруженька, которая поспешила выдать замуж двух перестарков, не спешит тебе помочь. Вот так-то.
- Да не так-то! - отозвалась гневно Реля. - Женя бы давно вышла замуж, если бы не искала своего суженного, как ей её гордость девичья позволяет. Не за всех ребят, которые за нами ухаживают, можно и замуж идти. А особенно за тех юнцов не следует держаться как репей, которые от тебя бегают, вроде твоего Рудика. Ну, чего вскочила? Тебе можно над людьми издеваться, а другим нет? Вот так-то!
- Да ты ещё и дразнишься! - Взвизгнула Люсиндра, и выскочила из комнаты.  Побежала жаловаться не то комендантше на вредных соседок, не то Рудику. И конечно, она его не застанет на месте, потому что в поисках Люсиного возлюбленного ей надо завести умную собачку, какие имеются на границе и ищут шпионов, как Реля видела как-то в кинофильме. Этот Рудик - точный шпион, все время прячется от Люсиндры.
- Боже! Она ушла, и дышать легче стало. Спасибо тебе, Релечка! - сказала Женя, подходя к постели, расстилая её, и ложась. Вздохнула:- Как горе давит! Будто ничего тяжелого не делала; лишь поговорила по телефону, и если бы ты не поддержала меня, не дошла бы до этой кровати, потому сто раз тебе спасибо за поддержку везде и всегда.
- Не за что, - отвечала ей Реля, собираясь убрать большущий костюм и рубашки солдата в их просторный с Женей гардероб. У Люси с Шурой был другой, за места в котором те часто ссорились, хотя шкаф был такой же  просторный, как и их с Женей. Но видно не места беспокоили казачек, а злоба наполнявшая их, ещё с тех пор, как Люсин братец - сын председателя колхоза - изнасиловал Шуру. И хотя пострадавшей стороной была Александра, Люся  сердилась на станичницу гораздо больше, потому что это её брат сидел в тюрьме.
- Ты не против? – Спросила, однако, Реля Женю перед тем как повесить костюм в их шкаф. - Тут у нас места довольно-таки, а если станет мешать, я попрошу у комендантши повесить в её гардероб - она мне предлагала так сделать, если солдат принесёт цивильную одежду. Как предчувствовала, да?
- Ну, зачем же в её гардероб? - возразила Женя, ворочаясь в постели.- Мне даже приятно будет, что в нашем шкафу станет пахнуть мужским духом. Я обожаю, когда они курят и прокуривают свою одежду.
- Пока вещи пахнут не мужским, а новым, Женюра,- говорила Реля, вешая костюм: - Вещи, как я вижу по этикеткам, только из магазина и пахнут столицей, потому что там и куплены. И, слава Богу, Коля не курит.
- Богатые видно у Николая родители, если сумели такой блестящий костюм достать - в Симферополе, и на местных парнях я подобных не видела. То-то, Люська решила, что вы уже и к свадьбе готовитесь.
- У меня свадьбы не будет, Женя, - просто сказала Калерия. – Их моя душа не выносит. Два раза лишь затащили меня в селе на свадьбу, и я там больше полчаса просидеть не смогла.
- А что? Наверное, дрались и матерились на тех свадьбах?
- Ни то, ни другое. Всё тихо, чинно, но мне показалось, что какие-то пьяные женщины и мужчины не имеют права вмешиваться в дела и жизнь молодых. Заставлять их целоваться прилюдно, если тем хоть немного неловко и читать морали, чтобы жили хорошо - в ладу да согласии. В то время как сами - те, кто говорил, живут скверно - я знала этих людей и их семейные нелады. Мне казалось, что говорят они одно, а думают по другому: - «Чтобы у вас было ещё хуже, чем у нас!» - так и слышалось мне в их речах. И возможно, если их пожелания исполнятся, то и молодые будут жить как кошка с собакой.
- Видишь, ты умеешь читать мысли даже малознакомых людей, и тебе многое видится, совсем не так, как нам, простым людям.
- Не прибедняйся, Женя. Ты со мной тоже научилась разбираться в людях и их поступках. А Релия твоя - не скрытная же девушка. Ведь я тебе многое открыла, потому что вижу в тебе любознательную особу, не то что Люсиндра, например. Эта девушка простая, как амёба, но предчувствую, что где-то скоро она мне доставит немало неприятностей.
- Потому ты сейчас как бы защищалась от неё?
Калерия вздохнула: - Ты знаешь, что от дураков защиты нет!
- Это верно. Но всё же ты её сильно не любишь!
- Возможно потому, что мне, уже в Москве, придётся столкнуться, лоб в лоб с такой же Дуриндой, и зовут её также - Людмила.
- Значит, Николай тебе рассказал о своей семье? И ты знаешь, что тебя ожидает в Москве, в образах его родных, которые разведут вас или будут стараться развести, как только вы туда приедете?
- Ну, это уж обязательно. Тяжёлую артиллерию на меня кинут сразу, пока я не опомнилась - я не стану особенно сопротивляться, зная наше с Николаем будущее, чтобы не затягивать агонию. Но знаешь, Женя, мне кажется, что, разведя нас, эти люди разрушат все свои жизни. Никто из них не выйдет из этой бойни победителем, а некоторые даже умрут вскоре, после нашего расставания с Николаем.
- Это ты, в сновидениях своих, их будущее рассмотрела?
- Нет, просто есть такое предчувствие, как я сегодня почувствовала, что тебе нельзя обижаться на Михаила.
- Да, Рель, меня это тоже поразило. Ты чувствовала, что девочка его умирает? Или, опять же, видела во сне?
- Почувствовала.
- Но скажи мне ещё, если тебе не надоело. Как Николай отнесётся к вашему разводу - не он ли умрёт?
- Нет, не он. Умрут лучшие, из его семьи. Младший брат Коли да будущий свёкор, мне кажется. И брат попозже, а свёкор быстро после нашего развода.  Он будет сильно страдать из-за того, что старший сын сумел найти свою любимую - в наше время это непросто - но не мог удержать.  Потому что и отец его недавно любил украинку с Карпат, и точно также не защитил свою любовь. За ним приехала постылая женщина и увезла его под тем предлогом, что он нужен взрослым детям – чем сильно надула мужа!
- Значит, кто-то в той семье будет и любить тебя?
- Да и, кажется, я знаю, почему свёкор так отнесётся ко мне по-людски. Но расскажу тебе побольше при других обстоятельствах, а то мы, после смерти Мишиной девчушки, говорим только о грустном. Мне будет ещё время размышлять о судьбах своих будущих родственников, когда они, сворой, будут нападать на меня, потом расплачиваться за эти, да и другие, неприглядные свои деяния, которые быстро откроются.
- Рель, ну как? Как ты всё это видишь? Предсказала свою судьбу, ещё будучи девочкой и я, признаться не верила тебе, пока ты прошлым летом, не проговорилась, что Вера - твоя мучительница, серьёзно заболела. И вдруг осенью ты получаешь письма, что она, действительно, в больнице и её прооперировали. Потом ты мне предсказала, что я выйду замуж вслед за тобой. И смотри, как всё выстроилось. Потому жду, не дождусь, когда вы с Колей распишетесь.
- Не спеши, Женя. И я не стану торопиться с замужеством. Честно говоря, то я, напротив, буду всячески оттягивать нашу роспись в ЗАГСе - по крайней мере, пока Николай не настоит на том.
- А он будет настаивать, Рель. Ну, может, весну повстречаетесь да лето, а осенью, если его не отпустят, после двухлетней службы, он запросит у тебя то, о чём все мужики мечтают. Но если его станут готовить к «дембелю», как они говорят, и он не захочет с тобой расставаться, то ещё раньше в ЗАГС потянет. Захочет жену привезти домой, не невесту, потому что с невестой и разговаривать не будут: живо купят тебе билет в обратную сторону, а то и вовсе выгонят, и точка.
- Вот тут ты, подруга, верно всё видишь. Но мне хочется, а значит, всё так и будет, чтобы он остался на третий год службы. Ничего, этот год не покажется Николаю Адом, я сделаю так, что он потом станет вспоминать этот год, как самый прекрасный в его жизни.
- Конечно, если вы вскоре, после приезда в Москву, расстанетесь. И он, я думаю, проявит слабину, запьёт. И будет пить всё время, пока тебя не забудет - а это продлится на долгие годы. Может и женится ещё раз, по пьяной лавочке? - неуверенно предположила подруга.
- Женится, Женя - они же не могут быть одни, и именно пьяная дама будет думать, что забрала его от меня. Но это просто её иллюзия. Николай и пьяный и трезвый будет стремиться ко мне, но наталкиваться на моё равнодушие - к тому времени я разлюблю его.
- Рель, неужели ты можешь любить Коляна, но потом, когда он навредит тебе, пусть даже не соображая, по пьяни, ты его разлюбишь?
- Я, может, и не разлюблю, но не прощу. Я не могу прощать, Женя, - с грустью призналась Реля. - А это мука - не простить, но любить.
- А что? У тебя уже были случаи?
- Я тебе рассказывала о Славе - так вот я его за один небольшой проступок не простила, хотя ещё два года думала только о нём.
- Ну, Рель, сравнила, это парень, а Николай станет мужем, отцом твоего ребёнка - это не сравнимо!
- Ошибаешься, Женюра. Обидев меня, Коля ещё более обидит сына. А это, уже как говорят, ни в какие ворота. И пережив ещё большую обиду, чем со Славой, я и приду в себя скорее - будет действовать опыт.
- Чудно, Релёк. Ты как будто готовишь себя к худшему.
- Всегда надо быть готовой к худшему, тогда если судьба сделает чуток лучше, воспримется всё легче. Мне Николай приснился в вещем сне с пустыми, почти потухшими глазами...
- Такими они и станут, когда вы разойдётесь: вот вспомнишь меня!
- Подожди, Женя. К чему бы я так сказала? Ах да! Так вот, когда мы познакомились, и я увидела довольно красивые глаза, это было неожиданно, но очень приятно. Пока я вижу мысли в его глазах, пока горит любовь, до тех пор и моё сердце будет бежать навстречу ему. Коля сегодня мне сказал, что, куда бы он, не шёл, куда бы, не ехал, постоянно думает обо мне – знаешь, как моё сердце затрепетало?
- Да, у вас любовь, самая настоящая. Ты забудешь с ним и Славу, и Павла своего умершего, но ставшего тебе ангелом-хранителем.
- Нет, Женя, у меня очень хорошая память - я никого не забываю, кто хоть немного приносил мне счастье, когда мать и Верка давили на меня, загоняли в могилу. Вот если Николай поймет, как мне было плохо в родительском доме, возможно у нас не случится развода.
- А ты ему рассказываешь о себе?
- Немножко, насколько это можно. Но он, как мне кажется, не хочет ничего знать о моём прошлом. Вот о себе и своей семье говорит с воодушевлением, ругает всех.  А обо мне у него сложилось мнение - и он упорно его не ломает - что я жила в благополучной семье, где все меня обожали. Хотя мы говорили в первый, не то второй вечер о моей семье тоже – но он «забыл». - Закончив убирать в шкаф вещи Николая, Реля подошла к кровати, и стала разбирать её, готовясь тоже лечь.
- Да потому что сам он тебя обожает и потому думает, что другие тоже должны. Это такая порода мужиков немного равнодушная к судьбам других, даже самых любимых ими девушек. Вот когда Коля тебя потеряет, то, возможно, задумается, и погрустит, что в своё время, не узнал лучше. Это в том случае, если не сопьётся. Но ты догадываешься, что муж твой, после развода, будет как дерево – то есть жить жизнью дерева - куда ветер подует, туда и его ветки будут гнуться.
- Как правильно ты сказала! И грустно всё это, если мужиков ветер гнёт и грязное течение - как в моём сне - тащит в трясину. Ладно, Женюра, давай спать, ведь завтра нам с тобой рано надо встать, и много сделать. Кстати, если потребуются деньги Николая на похороны, мы их возьмём ненадолго - с получек опять сложимся и всё купим, что он хотел - даже подарки себе.
- Нет, Релёк. Миша нам не позволит сделать этого. Да и много ли на похороны малютки надо, тем более, что её заложат в могилу к матери. Кроме того, у него родственники богатые, помогут похоронить. Ну, а теперь, когда ты готова заснуть, мне вдруг захотелось в туалет да помыться немного, если краны опять все не переломали. Ты не поддержишь компанию? - Женя поднялась с кровати и накинула халатик.
- Конечно, поддержу! Разве можно тебя отпускать одну. Да и самой мне хотелось сходить, ополоснуться перед сном. Лишь тебя боялась оставить одну, - говорила Реля, накидывая халат, и беря полотенце.
Они шли по коридору молча, будто боясь, что их горе подслушают. Сделав омовение, также и возвращались, но когда вошли в комнату, Женя сказала: - Ну, теперь точно спим. Я сейчас свет выключу. А если Шурка или Люська разбудят нас, то я на них собаку спущу. Ух, и погавкаю!
- Не надо, Женя. Терпи, хотя бы ради ангелочка усопшего.
- Ты прямо как поп заговорила. Но не буду ругаться ради дитя.


                Г л а в а   11.

Две или три недели, после похорон, подруги были в трауре и даже не справляли Женский праздник, отказались от участия в концерте.
Все их понимали - Николай, Михаил, девушки в общежитии, комендантша, хотя и жаловалась, что без подруг концерт не принёс ей того удовлетворения и радости, как предыдущий, кроме Люсиндры:
- И что это вы такие мрачные ходите, из-за чужого ребёнка? – не понимала она. - Ну ладно бы свой был, тогда понятно. Да и то у нас в станице одна баба рожает их один за другим и хоронит - все говорят, что не сама ли она их губит? Вот так-то!
- Люсь, ты тоже будешь так расправляться со своими детьми, если они у тебя будут? - поинтересовалась ехидно Шура, и сжала насмешливо губы в полоску, которые у неё почти всегда так складывались, когда она обращалась к своей нелюбимой станичнице.
- Ну, ты даёшь, толстуха! Я-то за своими детками как курочка ходить буду: - «Цып-цып-цып, мои цыплятки! Идите под крылышко к маме».
- Ой, это плохо быть матерью-курицей, - поморщилась Женя. - Курка не может своих детей спасать от болезней, от ястреба, от вороны.
- Так что, по твоему,  я буду плохой матерью? - Обиделась Люся.
- Да ты, понимаешь ли, что детей, кроме как под крылышком, ещё и воспитывать надо, а не только червячков друг у друга отбирать.
- Что мои дети всякую дрянь, что ли жрать будут?
- Фу, какая ты грубиянка! Дети у тебя есть будут, а не жрать. А ты готовь хорошенько, а то они плеваться будут, как поросята.
- Слушай, Шурка, тебя, наверное, давно не колотили твои братья?
- Мои братья меня ещё сроду пальцем не тронули.  А вот тебя ваш Борька, который в тюряге сидит, я знаю по его словам, не раз не два - каждый день тебя колошматил: за то, что плохо готовишь, за уборку в доме, за стирку, за глажку - буквально за всё. Говорил, что у Люськи руки не из того места растут - всем это рассказывал, даже Рудьке.
- Не ври! Мне бы Рудик сказал об этом. Вот так-то!
- Но не сказал же! А только носится от тебя, как от чумы, хотя, должна признать, ты, когда-то в станице считалась красивой девахой, да ещё дочь председателя колхоза - вот тогда Рудька за тобой, точно, бегал. А как попал в город - у него глазки разбежались и уже не надо ему такая станичница, да ещё на стройке работает, ему уже по душе девахи городские, да чтоб с хорошей квартирой. Вот так-то, Люся!
- Ты много врёшь. Вот эти две хохлушки, что про нас подумают?! А с Рудиком мы договорились, что поженимся и сначала комнату в семейном общежитии получим, а потом  квартиру нам дадут.
- До квартиры вам, как до Краснодара пятиться раком. Я слышала, что как только дом построят, начальство себе почти всё хорошее разбирает, да деточек своих снабжают, хотя те на стройке не работают. А уж что останется, дают рабочим и то смотрят: выслужил он перед ними или нет, а для этого надо спинку задаром на начальство погнуть, например дачу строить из ворованных материалов. А ты поехала, когда нас звали на ту дачу, стены, задарма, в выходной день штукатурить?
- Не ври! Говорили, что хорошо заплатят. Просто я не захотела в выходной день ещё на кого-то горбатиться. Мне и батяня деньги шлёт, не отказывает любимой дочке, как тебе отказывают.
- Конечно бы, тебе заплатили - из бригады деньги увели бы, чтобы подхалимов вдвойне, а то и втройне, за выходные дни «отблагодарить». Так же и твой батяня делает.  Всё за счёт колхоза, и деньги гребёт под себя, дабы дочуре посылать тысячу в месяц на тряпки.
- Ты завидуешь моим нарядам? - злорадствовала Люсиндра.
- Чего там завидовать? Во-первых, ты покупаешь бездарные тряпки и наряжаешься как чучело. Вон Реля в ситцевых платьях лучше сморится, чем Люся в парче да бархате.
- Ах, тебе моё бархатное платье не нравится? А Рудику нравится.
- Ну конечно. И он к твоим парчовым и бархатным прикупил брючки в дудочку - это сейчас модно среди стиляг. Но ты подскажи любимому, что к этим брючатам надо причёску хохолком носить, как у молодых да ранних петухов. Вот вы ходили в театр в таком виде - он в брючатах, которые облегают его, а ты, как деревенская матрона в бархате – так все в бригаде, кто видел вас там вместе, хохотали на следующий день.
- Я скажу всё, что ты говорила Рудику, но как бы он тебе, после твоего трёпа, не накостылял по шее. Вот так-то!
- Да не так-то, - не вытерпела Реля, которая притворялась спящей, чтоб дать станичницам всё высказать друг дружке. - Не вздумай «натравить» своего Рудика на кого-нибудь из нас, а особенно на Шуру. Тебе перед ней надо на коленях валяться и просить прощения за твоего братца не то ему тоже сделают в тюрьме какую-нибудь гадость, не посмотрят, что сынуля председателя колхоза. – Сказала и притихла. Чего несёт? Или она знает, какие нравы в тюрьме? Может, там, наоборот, насильникам почёт?
- И так уже сделали, - засмеялась Шура, - его сделали в тюрьме, как бы это мне выразиться?.. Короче, драчливого петуха там усмирили и сделали из него настоящую курицу. Теперь он женщина. Вот так-то!
- Что ты такое болтаешь? - возмутилась Люся и двинулась на станичницу. - Вот я тебе сейчас надаю за брата...
- А ну укороти руки! - возмутилась, заходя в комнату, Женя и оттеснила Люсиндру: - Я слышала Шурины последние слова и подтверждаю – в тюрьме, узнав, что парень сидит за изнасилование, то же самое делают с ним сокамерники – то есть курицу, которая всем петухам угождает. Так что твой братец пожалеет, что набросился на невинную девушку - ему там сторицей это отольётся.
Калерия, раскрыв широко глаза, смотрела на Женю - никогда подруга ничего подобного ей не говорила. Но вспомнила Георгия, и таких же Горилл, которые попадают за решётку, и вздрогнула: - «Да таким, как тот кретин, лучше не попадаться парням из деревни, даже очень драчливым - замнут и опозорят. Как я могла от Гориллы спастись, сама не понимаю! Возможно, всё-таки, за мной наблюдают мои космияне и не дают обижать, в таких гадких случаях, который чуть не случился со мной - ведь и меня тот гад подколодный мог изнасиловать. Но как парни могут изнасиловать себе подобного - вот этого я не понимаю. Надо, при случае, спросить у Жени. Расскажет или нет? Пригрожу ей, что в ином случае я во сне слетаю в мужскую тюрьму, как это не гадко. Не захочет же Женя, чтобы я смотрела всякую гадость. Я, конечно, не захочу себе такого сна, но знать, что делается, даже в тюрьмах, должна».
На Релино удивление, Евгения легко согласилась ей всё раскрыть ещё и посмеялась над подругой:
- А я думала, что ты всё, буквально всё знаешь! Выходит тебя Павел бережёт от душевных травм?! Потому что я, когда мне Миша поведал всё это, я ночь потом не спала. Но на утро решила, что если эти гады-парни себе позволяют насиловать женщин, то так им и надо – вот пусть на себе испытают что это такое... - И рассказала, очень осторожно, как всё происходит у мужчин. - Неужели ты сроду про то не читала, не слышала? – удивилась в конце рассказа.
- Нет, хотя вроде уже где-то был такой разговор. Но не верю, что тебе всё это Мишель рассказал!
- Да. Мы же взрослые люди, к тому же поженимся - Миша предложил мне, наконец-то, выйти за него замуж.  Но я его уговорила подождать ещё чуть-чуть, пока вы с Николаем не поженитесь.
- Ты, что? Призналась, что это я тебе так предсказала?
- Нет. Что ты! Я же не дура. Уговорила Мишу под то, что нам надо отойти от похорон и не зря мудрые люди придумали траур. Но спать я к нему уже ходила, чтобы он не думал, что Женька не желает помочь своему любимому снять тяжесть с души. Думаю, что очень помогла.
- Когда это ты ходила? - опешила Реля. - Ты же каждый день дома ночуешь. Неужели как Люсиндра - зашла на несколько часов к нему, и..?
- Именно так. Надо же было Жене посмотреть, как он живёт. Но не хотела оставаться совсем, чтобы ты не испугалась. И в Мишиной квартире надо делать основательный ремонт, прежде чем свадьбу справлять.
- Ну да! У него же жена болела. И что ж, ты будешь ему помогать? - Калерия боялась задать вопрос о самом главном, как ей казалось, но стеснительность не позволяла.
- Нет, Михаил против, чтобы я трудилась как кляча, прежде женитьбы. Мать умершей, в благодарность, что он ухаживал за её больной, умирающей дочерью и не бросал её, как это делают многие, и ангелочка похоронила за свой счёт.  Зная, как он истратился на дорогие лечения, хотя они и не пошли впрок ни жене, ни дочери, ещё дала на восстановление квартиры, понимая, что жить он будет там с новой женой.
- Хорошая женщина, дай ей Бог здоровья. Но ты, Женюра, разве не девственная ещё, что так спокойно пошла с Мишей в его квартиру? – Калерия помнила, что был  вроде бы уже разговор об всех этих «прелестях», но когда и где – провал в памяти.
- Девочка моя! Это ты девственная, а меня точно так же, как Шуру когда-то её лишили. Правда, я не очень сопротивлялась - любила того парня - и в тюрьму его не сажала, да он сам туда попал - сбил бабулю на своём дурацком мотоцикле, носился как дьявол. Так вот Миша похвалил меня, что я его не упекла за изнасилование - а у нас, в селе это не принято, мы же не казачки - но Миша всё равно ввёл это Женьке в плюсы. И рассказал, что за погибшую бабушку - пусть земля бедняге станет пухом - того дурня не станут насиловать, а вот за девушку бы, пожалуй, не оставили мужиком.
- Хороший тебе будущий муж попался - всё понимает.
- Э, милая, жареный петух клюнет - всё станешь понимать, а Михаила только так жизнь трепала. Он уже тёртый калач, жаль, что твой москвич не такой. Да, знаю-знаю, что Николай твой пил и некогда было парню ума набираться. Но это уже слабость - согласись, подруга.
- Слабость, - Калерия согласно кивнула. - И из-за его слабости, я, впоследствии, буду очень страдать, но судьбу надо принимать так, как она тебе предписана. Но теперь я у тебя совета спрошу как у бывалой женщины. Я в эти дни нашего общего горя предложила как-то Николаю остаться жить в Симферополе, даже на этом татарском кладбище, где мне не хотелось бы вынашивать ребёнка. А подтолкнула меня к тому комендантша - пообещала комнату в семейном общежитии, если Николай останется после службы у нас, на стройке, и будет там шоферить, потому, что водители наши хорошо зарабатывают.
- А, ты таки боишься тех демонов в Москве! И что наш влюблённый?
- Рассмеялся мне в лицо. Сказал, что Симферополь - большая деревня, и он не позволит мне тут остаться, тем более, если мы заведём ребёнка - наш сын не должен жить в пыльном Симферополе, а в Москве.
- И он думает о ребёнке?
- Конечно. Ему цыганка всё нагадала. Боюсь только, что не сказала о том, что лишь мы явимся в Москву, на меня будут пущены танки.
- А ты не знала? Цыганки только о добром говорят. Скажи она честно про плохое, ей же лицо изуродуют. Потому, они обманывают, безбожно, и расходятся все довольные. Вот твой Николка летает, как на крыльях, ему были обещаны с тобой райские кущи.  Что, вероятно, произойдёт, когда вы станете близки.  Но оценит ли он это, и будет ли в своём гнезде, куда населил разных птиц от хищных, как твоя свекровь до слепых как филин - это я о твоём свёкре - так вот, будет ли он там, в этом гадючьем скопище, бороться за свою любовь? Мишель мне сказал, что он бы за тебя зубами и клыками сражался - вот как ты можешь понравиться зрелому мужику.
- Я это знаю, Женя, ещё по Артёму - тридцатитрехлетний мужчина, моряк, не мог смириться с тем, что я ему отказала. Но он большой умница - в дальнейшем он всё же согласился, что мы с ним не имеем права соединять свои жизни, потому что у нас с ним не было бы детишек. Но вот я встретила того, кого мне показали во сне и он ко мне тянется всей душой, и люблю я его уже, а веры в Николая нет. И чем больше люблю, тем страшнее становится. Знаю, что, в конце концов, всё между нами должно случится - и хорошее, и плохое. А душа хочет только прекрасного, с плохим, как я не готовлю себя, она не согласна.
- Милая ты моя! - Женя даже прослезилась, оглядываясь, не видит ли кто её - они гуляли по соседним улицам. - Но вот что! Как мы договорились - пригласим на праздники наших кабальеро, приготовим своими руками что-нибудь вкусное. Коля придёт, переоденется в костюм, и мы встретим весну, как порядочные люди. И забудь о том, что Релюшку поджидает в Москве. Помни лишь, что те люди лишние в ней, а вот ты, моя дорогая, столицу украсишь. Такие девушки, как ты, которые притягивают к себе всё хорошее и отталкивают плохое - это необычные люди и они проходят сквозь самое гадкое, не измазавшись.
- Спасибо, Женюра, ты меня здорово поддерживаешь. Ладно, приму я твои слова за истину.  Не буду думать о плохом. А то и правда оно ко мне привяжется. А ну, брысь, брысь, - Калерия шутливо отгоняла от себя, что-то представляя будущую свекровь в виде чёрной кошки: - Иди к себе, на крышу, и не прыгай на людей, когти спрячь.
- Вот такая ты мне больше нравишься. И смотри, даже солнце тебе подмигнуло, садясь. Хороший завтра будет день, праздники Майские мы встретим прилично. Этот год принесёт нам с тобой счастье, пусть не долгое, но полноценное, потому что у Рели, в следующем году, родится солнечный малыш, с беленькими волосиками, которые потемнеют, когда у его мамы волосы начнут белеть, хотя у тебя есть уже сединки. И как? Я запомнила историю жизни Релюшки и её долгожданного сына?
- На пятёрку, Женя, а теперь пошли домой. Больше я не стану досаждать тебе своими будущими горестями – возможно, они убегут от весёлой Рельки? Как ты думаешь?
- Непременно! И принимай всё за счастье - даже будущий развод с солдатом - по-видимому, в дальнейшем, Коля будет недостоин тебя, а пока смейся и веселись.  Сейчас этот простоватый москвич тебя очень любит и пользуйся, что жизнь послала тебе хоть ненадолго любовь, потому что иные вообще её не знают в лицо, и с чем её едят. Не веришь? Например, Люсиндра наша - носится за тем, кто от неё бегает. Скажи, разве это любовь? Это издевательство, полная пародия на неё.
- Смотрите, люди добрые, какие мы слова знаем! - Девушки расхохотались и направились к общежитию.

                Г л а в а   12.

И всё. Однажды выплакавшись, Реля больше не вспоминала о своём будущем разводе. Она полюбила ещё сильнее, как говорили вокруг, любил её Николай, навстречу их любви пробиралась зелёная травка, расцветали цветы, звёзды светили им в темноте, если они бродили по загороду или в самом городе. Всё сияло: люди, витрины, расцветающие, а потом созревающие сады.  Подсолнечные плантации, потом первые вишни, первые черешни, первые абрикосы, дальше мечтали о винограде, яблоках - всё то, что они вместе любили. Они, взявшись за руки, ходили везде, наблюдая за тем, что растёт и созревает. Чтобы в одно прекрасное время созреть самим и зачать нового человека, появление которого на свет, откроет новые поры их души, вселит особую радость и надежду, что не всё так плохо на земле как это попытаются им представить недальновидные женщины из семьи Николая. Те женщины, разрушив их совместную жизнь, тем самым поставят под удар своё счастье, и жизни не родившихся детишек Люси - сестры Николая. Миша, желая, по настоянию матери, навредит Реле с сыном, по молодости, и рано умрёт - в возрасте Христа. Но оставит после себя здоровых потомков, и его вдова, быстро вышедшая замуж вторично, воспитает детишек достойно.  Как не воспитала бы, расти она своё потомство под пристальными глазами неумной свекрови. Их общая свекровь сломается на разводе старшего сына - ей никто больше не позволит лезть в свою жизнь - ни Миша, ни Людмила - но будет уже поздно.  Зачатки зла, которые они попытаются внести в Релину жизнь, обернутся против их самих, по принципу: не рой яму, сам в неё попадёшь. Всё это просмотрела Калерия в своих снах, и это внесло в её душу некоторое успокоение. Буквально все, кто попытается - вольно или невольно - как Миша, разбить её жизнь с Николаем, поплатятся гораздо большим. А она выйдет из жуткой неприятности окрепшей, как никогда, потому что на руках её останется Малыш, за которого Калерия будет сражаться, как Дракон: с болью в душе, но благородно, как и подобает этому знаку Зодиака.
Через пять месяцев после их знакомства Коля принёс справку, в которой говорилось, что ему, служащему такой части, дано разрешение жениться. И в первый же его официальный отпуск в город счастливые и, совершенно потерявшие головы от любви, они понесли справку со всеми документами, в ЗАГС, где их горячие головы остудили. Заявок на регистрацию браков было много, им предложили ждать два с лишним месяца, пока дойдёт до них очередь - распишут в середине октября. Ждать, так ждать! Они продолжали встречаться и исследовать Крым потому, что иногда солдат мог уехать из города, переодевшись в штатскую одежду. Тогда у него никто не спрашивал увольнительную, что вносило в их любовь новую струю воздуха свободы, когда не надо было ходить и оглядываться, когда всё вокруг казалось прекрасным.
Калерия возила солдата в Евпаторию, к морю, они, накупавшись и набродившись по городу, буквально на полчаса зашли к Евгении Юрьевне, которая накормила их, и едва перекинувшись новостями, они устремились в путь. Николаю к двенадцати ночи надо было быть у ворот его части, а ведь надо ещё зайти в общежитие, переодеться. Хорошо, что форму его они оставили у вахтёра, в служебной коморке, если приедут позже, как делали уже не раз, чтоб не беспокоить девушек в Релиной комнате. У тех также была своя личная жизнь, и они с Николаем старались не мешать никому - даже наглой Люсиндре, которая пользуясь опустевшей в летние выходные дни комнатой, смело водила в неё Рудика на «пересып», как поддёргивала станичницу Шура. И то Люсе удавалось затащить её «любого» в комнату, если разгульный и наглый парнюга не успевал от неё сбежать в жаркие дни куда-то поплавать. Например, к Симферопольскому водохранилищу, где был отведён участок под пляж, и даже продавали мороженое, горячие пирожки, газированную воду, молоко, кефир - кому что нравится.  Женщины и дети из близко лежащих деревень торговали черешней и вишней, чистой, по их уверению, и нанизанной красиво на веточки, что Реля с Колей увидели и на курортном берегу, но во много раз дороже. Люсиндра, к удивлению Николая, и всех девушек живущих в комнате никогда не ездила купаться – ни на море, ни на водохранилище:
- Что ей денег жалко немного истратить, но зато какое удовольствие испытала бы, - высказался солдат в присутствии Жени и Саши.
- Конечно, жалко! - согласилась Евгения. - Девка в кино одна не ходит, ведь за билет надо из своего кармана платить. А этого Люся «позволить себе не может», хотя у неё этих денег куры не клюют – но «она готовит себе приданное», причём шьёт уже сейчас платья, которые, если не растолстеет, будет носить и в сорок, или в пятьдесят лет - вот тогда они ей пригодятся.
- Это бархатные её платья? - догадался Николай. - Но сейчас бархат даже в Москве не носят – не практичный материал, тяжёлый, делает женщин толстыми.
- А Люське как раз и нужно выглядеть толстой при её диспропорциях, - отозвалась Шура. - Потому она и на пляжи не ездит, боится, что если её Рудька увидит хоть раз в купальнике, которых она не покупает, то гораздо ловчее будет бегать от неё, потому, что армяне любят дам с хорошей попкой, а не такой как у Люсиндры - клинышком.
- Ну, они не только женщин с хорошей задницей любят, - засмеялся Коля - У нас, по первому году службы, изнасиловали солдата из Рязанской области - не то грузины, не то армяшки - у него толстая задница была. Потом этого дурака комиссовали, то есть отправили домой, если вам, девушки, непонятно, а чёрных судили трибуналом - говорили, что, чуть ли не под расстрел они пошли.
- За это и надо расстреливать, - сказала Реля, досадуя, что как только разговор заходил о Люсиндре, обязательно привязывался какой-нибудь неприличный случай: - А чего ты смеёшься, Коля? Неужели тебе смешно, что так надругались над рязанским парнем?
- Да мы этому дураку сто раз говорили, чтоб он не дружил с кавказцами, а он, по дурости, то мороженое от них возьмёт, то ещё они его «угощали» винищем с колбасой, то коньяком, но потом пришлось рассчитываться. Да ты его не жалей; он был рад, когда его комиссовали, говорил, что его девушка дома дожидается и папа с мамой.
- Господи! И таких берут в армию? Он не понял, что с ним произошло? - продолжала возмущаться Калерия.
- Наверное. Но и ты не страдай. Думай о нас с тобой и всё будет хорошо. Ну, посидели немного, посмотрел я на твоих подружек, и пошли гулять, пока у меня время ещё в запасе.
Релю коробили подобные разговоры, в отличие от Шуры, например, которая всегда с удовольствием в них влезала, но она была изнасилованной женщиной, и ей нравилось, если страдали и мужчины.
Когда они с Николаем пару раз съездили в морю, и прониклись его красотой и величием, будущий Релин муж перестал вспоминать всякие неприличные случаи, что её радовало. Особенно он отвлёкся, когда в один из пасмурных дней - которые, как ни странно случались даже на солнечном полуострове - Реля повезла солдата смотреть Бахчисарайский Дворец, где поводила его по палатам, укрывавших веками ханских жён, наложниц, где потом, забравшись на небольшую горушку, прочитала ему полностью поэму своего любимого, но одновременно критикуемого Пушкина «Бахчисарайский фонтан», чем повергла Николая в изумление:
- Я всегда с большим трудом запоминал стихи, а ты их массу знаешь, да ещё такие длинные! Как это тебе удаётся?
- Не знаю, но я по Пушкинским сказкам, ещё в пять лет, сразу, после войны, научилась читать, ещё в поезде, когда мы ехали в неизвестность, после эвакуации. - Калерии хотелось, чтобы её любимый расспрашивал её больше о тех годах. Ей самой не терпелось что-то вспомнить. Но что? Конечно, о деде Пушкине, не признаваясь, что он ей родной – солдат не поймёт. Однако Николай думал лишь о себе, как всегда.
- Боже! Я в первом классе, к концу его только по слогам читал. А ты научилась в пять лет. Наверное, старшая сестра тебя подучила? – Будто Реля не говорила ему, какая у неё старшая сестра.
- Нет. Вера сама, к тому времени, не могла читать. А как я научилась, ты хочешь спросить? Сейчас вспомню. Значит так, заходит в поезд, в котором мы возвращались из Сибири, старичок-Боровичок: я его сразу так назвала, но только для себя, ни с кем не делилась. И садится этот морщинистый гриб на боковую полочку, что была напротив нас... - девушка на минуту замолкла: - «Боже мой! Это я пытаюсь рассказать своему жениху о том, как впервые узнала, что я должна, наконец, за многие жизни, на грешной земле, родить ребёнка. Но Коля, не умница Женя, он может неправильно меня понять. Тем более давно намекает, как тяжко ему идти от меня со свидания до своей части. Женя мне разъяснила про это «физиологическое явление» у мужчин - у них распухает то, что в книгах называют «детородным органом». Николай готов начать супружескую жизнь, а я ему пытаюсь втолковать о своих друзьях космитах, о деде, с которым, кажется, мы, во снах, попозже говорили о космосе, самолётах. Вот когда я узнала то, о чём постарше рассуждала со Степаном в поезде. И дедка же мне подсказал, что я снова встречусь с посланцем от космиян, опять же в пути, как и с ним познакомилась. Боже мой! Какая ж я забывчивая! Солдат, как и Николай, Стёпушка! Но как был развит! Как говорил красиво и сколько наговорил... Про полёт советского человека в тот же космос, о котором я знаю с пяти лет от дедки, но как-то туманно тогда всё поняла. А со Степой было понятней. Но самое, я думаю, главное, он мне предсказал рождение ребёнка в тот же год, когда полетят в космос. А год неумолимо приближается. Мне пора беспокоиться о зачатие моего малыша, а то гуляем и гуляем с Николаем…»
- Ты хотела мне что-то рассказать, про свою мать – наверное, она, взъелась, что дед уселся на чужую полку?
- Такой у неё характер: - «Слава Богу, что он не умеет читать в моих мыслях, как это иногда удаётся Жене». - Но я за дедку заступилась, он остался: - «Этого не было, я никак не могла слова вымолвить, в то время, потому что узнала о том, что мама расправилась с новорожденным моим братиком: - «Дала ему умереть», - говорила таким тоном, вроде облагодетельствовала младенца. А Пушкин сразу появился - его кто-то прислал для встречи с Релей. Лишь сейчас, когда вырвалась из-под гнёта мамы, начинаю понимать некоторые интересные моменты из своей жизни. С дедкой, как со Степаном, всё стало сейчас поясняться: чем ближе полёт в космос, тем ближе ко мне Малыш и летает уже вокруг мамы её невидимое солнышко»...
- Но как ты-то заступилась? - не дал ей уплыть Николай.
- Сказала, - выдумывала Реля -  что дедушка будет тут сидеть, и сама уселась напротив него - между нами столик. А дедка, улыбаясь, слушал наш небольшой спор, и достал еду из котомки, потому что после войны с чемоданами мало людей ездили. Достал и угостил меня, и сестре с мамой предложил, но они отказались брезгливо, а я, с удовольствием, поела его простой еды. Кажется, это была картошка с солёным огурцом.  Картошечка, на удивление Реле, оказалась не то что тёплой, а горячей – как будто её только сварили, или испекли в костре, что мы, детишки, делали под конец войны, оголодав.
- Потрясающе. А когда это было? Летом? Зимой?
- Папа разыскал нас в Сибири, после госпиталя, в котором он лечился до октября месяца. Как раз на моё пятилетие приехал, а уезжали мы, где-то в конце декабря, когда Вера отучилась в первом классе полгода. Но за эти полгода она не научилась ещё читать. А если могла, то никак это мне не показывала, потому что сколько раз я просила её почитать мне хотя бы букварь в поезде, она не только его прятала, но и ворчала, что я ей книгу испачкаю.
- Короче, она не желала, чтобы ты научилась? Боялась!
- Наверное, так. И вот Бог послал мне деда, который поел, меня покормил, и вдруг достаёт из своей неказистой котомки красивую книгу Пушкина со сказками, где уже на обложке нарисованы корабли и остров Буян, и царевич Гвидон, со своей матушкой, и народом.
- Это сказка о царе Салтане? Нам, в школе, читали.
- Точно! И не только она, но и сказка о глупом Додоне, и о «Золотой рыбке», сказка о «Мёртвой царевне и семи богатырях» и другие.
- И всё это он тебе прочёл? Как же Релечке повезло в пять лет.
- Если бы только прочёл. Он читал мне каждую сказку по два раза, не заглядывая в книгу - видимо знал всё наизусть. Но самое, для меня значительное, что он мне эту книгу подарил. Я легла с нею спать, положив своё сокровище под подушку, чтобы Вера не стащила, а рано утром проснулась, гляжу, дедушки нет, он сошёл с поезда где-то ночью, и чуть не заплакала - кто же мне будет читать эти чудесные сказки?
- А мать? А отец?
- Не знаю. Почему-то про них я в то время не подумала. Папа, наверное, почитал бы, но он ещё спал - это было ранее утро. Однако достала книжицу, которая совсем не смялась у меня - правда оказалось, что лежит она не под подушкой, а между стенкой и моей головой.
- Как это получилось, что клала под подушку, а взяла от стены?
- Не знаю. Может дедка, уходя, подправил? Но как бы там ни было, я стала её рассматривать, а там, на каждой страничке, малюсенький, но рисунок, который о многом говорит. И начала я вспоминать стихи, как дедушка мне читал – то есть по памяти. И что ты думаешь? Вдруг стала вспоминать стих за стихом - да так ладно всё получалось, что мне показалось, что это не я их наговариваю тихонечко, а дедулька мой.
- Ну, это к тебе какой-то волшебник приходил, не иначе.
- Верно. Я сама потом, много времени спустя, так стала думать. А тогда, вспомнив стихи, повторив их много раз, я опять заснула, и приснился мне дедушка. Погрозил мне пальцем и сказал; - «Видишь, помнишь всё. Проснёшься, и по звукам определи буквы. Ты умеешь читать!»
- Так и сказал? И что же?!
- Когда я проснулась, то стала разглядывать буквы и шепчу тихо: - «Царь с царицею простился, в путь дорогу снарядился». Какую тут букву можно выделить? Царь и царица - значит первая Ц. А потом потянула ц а р ь,  ц а рица. Выделяю вторую А, третью Р. Три буквы и принялась их по всей странице выискивать и по себя шептать. Потренировала свои глаза на эти буковки и взялась за следующие. Осваиваю П, О, И, Д, Р, Е, Ю, Я, Л, С  и так быстро всё у меня пошло, что когда мы приехали на место нашего нового жительства - а это была Литва - Реля знала всё буквы, за исключением мягкого и твёрдого знаков, о которых мне растолковал отец, поразившийся, что я уже по слогам читаю. И мы с ним долго держали тайну от матери и Веры, потому что эти две гадюки порвали бы мои сказки, или спрятали от меня, что потом и произошло, но поздно - я уже хорошо читала, пока Вера закончила первый класс, и стала читать чуть похуже меня.
- Откуда ты знаешь, что похуже? Всё же ты сама училась, а она в школе, с учителями, которые голову продолбят, но научат!
- Я слышала, как она иногда читала по слогам матери, то, что мне удавалась без неё уже прочесть, если они не прятали от меня книги.
Калерии очень хотелось, чтобы хоть в этой маленькой жалобе будущий муж услышал, как неуютно ей жилось в родительском доме, но напрасно - Николай принял её рассказ как должное - ну прятали от Рели книги, это не беда: - «Какая же у него семья, если он так просто всё воспринимает? Впрочем, книгами у них, мне кажется, меньше всего интересовались. Пожалуй, он больше бы встрепенулся, если бы узнал, что мама от меня и Атаманш хорошие продукты прятала. Вот тут бы он, пожалуй, больше прочувствовал. А если бы я ему сказала, что мама плохо меня одевала, водила в лохмотьях, стал бы он тёщу презирать или, наоборот, меня?! Пожалуй, этого я ему говорить не стану, потому, что Релечка сейчас хорошо одета - и нечего жаловаться. Не поймёт мой любимый».
- Ну, - легко поднялась она с лавочки, на которую они присели, - нам пора домой, Колюшка. Чтобы ты мог переодеться и бежать в часть, где тебя друг Юра твой покормит ещё.
- Юрка обещал мне ужин оставить. Даже разогреем, если проберёмся на кухню. Но он не будет такой горячий, как твой дед картошечкой Релюху угостил зимой, в ту послевоенную пору. Удивляюсь.
- Я сама до сих пор удивляюсь. Но в поезде помолчим, ладно? Мне не хочется, чтобы к нашим разговорам прислушивались. Люди такие любопытные. Тем более, что мне хочется ещё мысленно вспоминать о деде.
- Есть, мой генерал! Хорошо бы сесть в поезде, а то у Рели нога, я думаю, сильно устала от этих походов по ханскому дворцу. Это же надо, красавица моя, сколько жён у него было! Как же он мог их обслужить, что у всех их были дети, если считать по количеству потомков.
- Тебе только это и запомнилось? - рассмеялась Калерия, которой, если признаться, не хотелось обсуждать количество жён у хана. – Однако, ты не забыл, что, наконец-то, хан влюбился - что у них наверняка бывает редко и забыл всех жён, а когда Мария погибла, сам хан не задержался на грешной земле. Но помчались изо всех ног, я вижу приближающуюся электричку, успеть бы, вскочить. - Она побежала быстро, радуясь, что окончательно вылечила весной ногу, разработала её до такой степени, что могла уже бегать, как бывало в школе - впереди всех.
Николай топал за ней своими ножищами, готовый поддержать, если Реля вздумает споткнуться и, не дай Бог, упасть. Они успели. Электричка мягко, без всяких гудков и даже без удара колокола, подкатила к станции. Удары колокола - так было на сибирских старых станция, когда Релина семья ехала на Дальний Восток, что тогда весьма веселило народ.  Удар и поехали.  А тут тронулись с места тихо и помчались, набирая ход.
- Здорово! - восхитился солдат, доставая платок и собираясь вытереть пот, бежавший у него по лицу: - Но давай сначала тебе, - протянул он Реле большой носовик, которым уже пользовался.
- Спасибо, у меня поменьше, но нежнее есть, - отказалась она, доставая свой, ещё не пользованный: - Вот, - она промокнула, бережно лицо, показывая Коле глазами, что в тамбуре, где часто толкутся курилки в пути, ей бы не хотелось находиться: лучше пройти в вагон, тем более, что там ходили контролёры и много мест, на которых сидели безбилетники, освободилось. Те, через тамбур, двинулись в конец поезда, где их, возможно, также поджидали, но кто похитрей, выпрыгнут на первой же остановке и перейдут в первые, уже проверенные вагоны.
У них же с Николаем были билеты, что он отметил радостно:
- Как хорошо, что ты настояла их взять. Сейчас будем ехать спокойно, не боясь никого.
- Я тоже рада. Помнишь, я жаловалась тебе, как мать меня, десятилетнюю девочку, везла по детскому билету через всю страну?! Сколько я тогда натерпелась - и стыда и позора, хотя позорили не меня, а её. С тех пор, я с удовольствием покупаю билеты, если деньги есть – это меня радует. Давай сядем вот здесь, не на солнечной стороне, потому что хотя оно и садится, но душно, тем более, что мы пробежались.
- Где прикажет мой генерал, - говорил Николай, садясь возле неё и красиво поддёргивая летние брюки, чтобы они не смялись, что Калерии понравилось: аккуратность в парне - клад, да если ещё он не курит, а будущий муж её бросил курить, стоило ей попросить об этом. И главное - солдат сделал это легко, и от него перестало пахнуть папиросами, что так обожала Женя, но Реля, почему-то не очень.
Они весело наблюдали, как на следующей станции безбилетники помчались в первые вагоны, но вместе с ними смеялись и контролёры:
- Чудаки! У нас там ещё четыре мужика сидят, их дожидаются. Думают, что можно, вот так просто всех обдуть. Попадутся, голубчики.
- А вы чего не уходите в следующий вагон? - спросил Николай.
- Так проверим сейчас билеты у вновь вошедших, и уйдём.
- Хитро.
- Хочешь жить, умей вертеться. Нам за поимку зайцев, премия идёт.
Но когда ушли контролёры, Реля прислонилась к плечу своего будущего мужа и сделала вид, что задремала. Николай осторожно, протянув руку за её спиной, поддерживал девушку, чтобы ей было удобней. И не очень прижимал, что было приятно, потому что стань он прижиматься сильнее, они бы облились потом, потому что в вагоне всё ещё было душно, несмотря на открытые окна и продувающий вагон ветерок. Вскоре она действительно задремала, и снился ей старичок-Боровичок, дед Пушкин, Степан, Павел, пожилой Егор, который дал ей путёвку в жизнь, подвезя к наборному пункту, ещё и деньгами одарил как отец. И вертелся где-то между ними Аркашка, а самое главное там был Артём-моряк и все Релины благодетели, которые говорили, что между ними есть два парня, которых она когда-то любила - и указывали на Павла и Артёма. Реля хотела возразить, что любила она, до своего будущего мужа только Павла и отсутствующего там Славу, но почему-то не могла войти в заколдованный круг, где все сидели - она стеснялась – и, стало быть, не могла возразить!
Но вскоре девушка вроде бы согласилась со всеми. Что ж! Все её дорогие защитники почему-то выключили Славу, поставили на его место Артёма, но разве они не правы? Чего таиться? Разве Реля не полюбила Артёма, разве не рвалась её душа вслед за ним, пожалуй, сильнее, чем за Славой? Там была детская, невозможная любовь, а с Артёмом взрослая, которой девушка готова была поверить, когда помчалась за моряком в Одессу, правда, надо признать, снабжённая его деньгами - иначе она город, поразивший её не менее Севастополя, не скоро бы узнала так хорошо. И хотя оба чувства её - и детское и взрослое - были без поцелуев, о чём Калерия не жалела никогда наяву и даже в снах помнила довольно твёрдо, что без поцелуев бывает такая любовь, что сердце замирает... И вдруг в этом кругу она увидела Славу, сидящего как ни в чём не бывало, и с укоризной смотрящего на неё - Реля вздрогнула – ну как смогла она даже подумать, что не любила этого строгого парня? А между тем, все, прокурив по большой сигарете - правда Реля не видела дыма - все продолжали говорить о ней, и Слава подключился, не помня обиды, но Реля опять никак не могла войти в их круг. Кто-то невидимый дернул её за руку и приказал: - «Не мешай говорить старшим людям»! - «Я, разумеется, понимаю, что они старше, но они все мои друзья!» - возразила она. – «Друзья, возлюбленные, любящие тебя, но ты нарушишь их разговор, ты лучше послушай - тебе полезно знать, как они переживают о тебе». – «Но почему переживают?» - «А ты, девушка, послушай! Но, сначала, пересчитай, сколько человек сейчас, в одно время, страдают, мучаются о тебе. Это не вредно». – «Я уже знаю, что их семеро с бабушкой Домной»». - «И радуйся - это хорошее число». – «Знаю, что семь, и восемь и всё, что делится на семь и восемь - для меня хорошие числа». – «То-то, запомни это, но теперь уж слушай! Не то тебе не узнать, что тебя ждёт в дальнейшем. Ты, глупая, думаешь, что знаешь, а ничего ты не знаешь. Слушай!»
Однако с первых слов мужчин ничего нового Реля для себя не услышала. Её благодетели говорили, что с Николаем у них жизнь не сложится. Она это раньше их знала. Но потом заговорили про то, о чём и она бы никогда не догадалась, если бы не попала в волшебный сон. Её дорогие возлюбленные и добрые друзья сговаривались оберегать Релю с сыном от некоторых неприятностей, уточняли каких.
- Жить наша девочка будет тяжело, пока будет болеть её ребёнок, но мы ей каждый! преподнесём по небольшому подарку, что будет украшать её жизнь.
- Я, - сказал первым дедушка Пушкин, - награжу её чувством большой любви к детям, что будет вытягивать её в любых, даже жутких обстоятельствах. А за эту любовь к детям, когда Реля разведётся с муженьком, её вскоре полюбит очень хороший человек, который покажет ей Москву и Подмосковье, даже Золотое кольцо Москвы. Не ревнуй, Паша, не ревнуй - они не будут близки, хотя любовь у них, пожалуй, будет посильнее твоей. Ты стремился развивать девочку, а тот иностранец будет развивать уже взрослую женщину, саму много знающую. Думаю, что и наша девочка станет его развивать, но это будет платоническая любовь - так что не ревнуй и ты, Станислав, и ты Артём - она, будучи взрослой, да потерпев фиаско с мужем, не будет заводить бурных романов - ей будет по душе больше любовь, которую выдумал Платон.
- Разговорился старый гриб-Боровик, - проворчал Слава, - а между тем Калерия нас подслушивает.
- Кто ты? - спросил, насторожившись, Павел. - Мы не знаем тебя.
- Так узнай. Я тот, кто обожал её после тебя, да не уберёг - доставил девушке неприятность, хотя другая, менее гордая, не обратила бы на неё внимание, но Реля отторгла меня, как гнилое дерево.
- Успокойся, парень, - сказал Егор, - она помнила тебя и спроси её сам, если видишь, что-то около двух лет, пока я ей не напомнил о Павле, который был её первой любовью. Ты второй, а Артём - третий. Вы меня, парни, простите, но  Бог любит троицу. Она любила всех вас, всех, и все вы за это Богом обласканы - по-моему, никаких обид. Ну, а дед, я и Аркашка мы тоже любимы ею, но Гриб-Боровик, как дедушка, Домна как бабушка, я как отец, Аркадий, как брат. Короче, мы ей все родные. А земные родные у Рели вроде как были, но в тоже время их не было. Зато каждый из нас, кажется, готов сделать ей что-то хорошее в жизни, но что девочка наша не должна знать о том. Так что, Релюха, не прячься, а просыпайся и подумай только над тем, о чём дед твой проговорился. А забудешь – это не беда. Всё само собой придёт, пронесётся в твоей жизни как метеор. А когда ты станешь думать о своей жизни, вспомнишь и сон. Да всё, что мы тут говорили, а быть может и то, чего ты не услышала.
Реля тихо проснулась на плече у Николая. Почувствовала, что он также дремлет, и затаилась, не открывая глаз, вспоминая сон под стук колёс электрички. Семерых, самых дорогих людей видела она. Слава не хотел вначале ей показаться - да и всем остальным - а потом пожелал и сел в круг седьмым, что прекрасно, потому что будь их шесть – это нехорошее число для Рели - скорее это Верино число, но сестра и родилась от чёрного человека. Странно, что Артём-моряк тоже был родным отца её старшей сестры, но видно с чистой душой - Бога не боится, и Бог, как говорили, его любит. Но что они говорили? Кажется, каждый хотел что-то сделать для Рели хорошее. Но что? Она не запомнила или её изгнали из сна, чтоб не подслушивала. И это правильно: много невозможно знать - тогда неинтересно жить станет. Но вот знает Реля о Николае, не очень хорошее, а интерес к нему не пропадает - это ли не загадка жизни?
- Ты проснулась, любовь моя? - пошевелился Николай.
- Да. У тебя, наверное, плечо затекло от моей головы? – Калерия живо отстранилась от него и погладила своё плечо, которое онемело.
- Пустяки, любовь моя. Что тебе снилось? Ты с кем-то воевала во сне, не поделишься?!
- Воевала? Мне это кажется странным. На самом деле мне снились, если не ошибаюсь, семеро добрых волшебников. И каждый, как в сказке «Двенадцать месяцев» наделял мне что-то хорошее в жизни, но вот что не помню. Пусть будут подарки неожиданные, если жизнь станет невыносимой.
- Чего она у тебя станет невыносимой? Я с тобой, не бойся. Вот, наконец, электричка подъезжает к вокзалу. Хорошо, что мы поспали, а теперь поторопимся к общежитию, я быстро переоденусь и в часть. Если хочешь, позвоню, когда дойду.
     - Хорошо, я спущусь к телефону минут через пятьдесят или часок, ведь тебе надо покушать, да и мне, а потом поговорим ещё по телефону, если он не будет занят междугородними звонками.
     - Замётано. В десять часов жди, но если там будут болтать, уходи.
     - Хорошо, - они уже ехали на трамвае и не отрывали глаз друг от друга. Что бы ни говорили Релины бывшие возлюбленные и «дед», «отец», « братики» во сне - она немного припомнила ещё - их разлука с Николаем не была ещё ими самими решена, и возможно никогда не решится.


                Г л а в а   13.

     Так незаметно катилось у них лето. Они безумно скучали, если не виделись пару-тройку дней, встречались, ездили много, посещали кинотеатры, говорили, обсуждали, но никогда Реля не чувствовала полного интереса Николая к её жизни. Он воспринимал её такой, какой полюбил, и этого ему казалось достаточно. И если бы она сказала ему, что знает, какая судьба ждёт их в дальнейшем, очень бы удивился, и не поверил. Девушка пробовала намекать, но натыкалась на железную стену непонимания. Николай не чувствовал тонких миров, которые с детства окружали Релю, он считал это волшебством и дивился, что с ним ничего подобного не происходило. Порой Калерии думалось, что парень не просто не понимает, но и не верит ей. Тогда у неё надолго отпадало желание что-нибудь вообще рассказывать ему. Но, несмотря на это, каждая встреча была ей в радость - простодушие будущего мужа она тоже стала воспринимать как дело обычное. Ну не был парень в тех пространствах, где жила её душа, не летает он в снах, да и вообще ему сны не снятся, разве когда выпивал, но пьяные сновидения страшные - в них снится, что кто-то умирает и он сам попадает в могилу. Услышав подобное, Реля больше не заводила разговор о снах. Ему снятся страшные сны, а её сны - сказки его поражают, но он и воспринимает их как сказки. Это уже не исправить. Вот своего дитя она воспитает совсем по-другому - её сынуля не только будет летать в своих снах, но и наяву. Реля уже выяснила, какой будет мечта её долгожданного. А чтобы мечта его осуществилась надо воспитать и вырастить ребёнка здоровым - как психически и морально, так и физически. Сможет ли она это сделать без мужской поддержки? Возможно. Даже лучше, чем с пьяным мужем, каким станет в дальнейшем Николай - это девушка тоже рассмотрела, как будущий вариант. А если так, Реля не будет сильно переживать при разводе. Она готовила себя к худшему, в то время, когда её любовь расцветала полным цветом. Но дабы дальше не обливаться слезами, не мять в горе подушку ночами - как делала после разлуки со Славой, она уже сейчас видела в своём любимом и пустоту в его простоте и угнетающее её порой безразличие.  Значит ли это, что муж легко воспримет свою свободу от семьи, уйдёт, не оглянувшись? Реля знала, что это будет тяжко и для Николая, но ей хотелось уже заранее подготовить себя к его измене, которая круто перевернёт им обоим жизнь. Но она, став женщиной, будет защитой сыну, в дальнейшем, а сильный на вид мужчина сопьётся, сойдётся с грязными, неряшливыми женщинами - или одной, как видела Реля свою соперницу в нескольких снах - и покатится от лёгкого ветра, как перекати-поле.


            Продолжение   >>>  http://proza.ru/2009/04/13/845

                Риолетта Карпекина