кн. 4, Шкатулка с секретом, ч. 2,... окончание

                ШКАТУЛКА  С  СЕКРЕТОМ.

                ЧАСТЬ  в т о р а я.



- Хорошо, я спущусь к телефону минут через пятьдесят или часок, ведь тебе надо покушать, да и мне, а потом поговорим ещё по телефону, если он не будет занят междугородними звонками.
- Замётано. В десять часов жди, но если там будут болтать, уходи.
- Хорошо, - они уже ехали на трамвае и не отрывали глаз друг от друга. Что бы ни говорили Релины бывшие возлюбленные и «дед», «отец», « братики» во сне - она немного припомнила ещё - их разлука с Николаем не была ещё ими самими решена, и возможно никогда не решится.


                Г л а в а   13.

Так незаметно катилось у них лето. Они безумно скучали, если не виделись пару-тройку дней, встречались, ездили много, посещали кинотеатры, говорили, обсуждали, но никогда Реля не чувствовала полного интереса Николая к её жизни. Он воспринимал её такой, какой полюбил, и этого ему казалось достаточно. И если бы она сказала ему, что знает, какая судьба ждёт их в дальнейшем, очень бы удивился, и не поверил. Девушка пробовала намекать, но натыкалась на железную стену непонимания. Николай не чувствовал тонких миров, которые с детства окружали Релю, он считал это волшебством и дивился, что с ним ничего подобного не происходило. Порой Калерии думалось, что парень не просто не понимает, но и не верит ей. Тогда у неё надолго отпадало желание что-нибудь вообще рассказывать ему. Но, несмотря на это, каждая встреча была ей в радость - простодушие будущего мужа она тоже стала воспринимать как дело обычное. Ну не был парень в тех пространствах, где жила её душа, не летает он в снах, да и вообще ему сны не снятся, разве когда выпивал, но пьяные сновидения страшные - в них снится, что кто-то умирает и он сам попадает в могилу. Услышав подобное, Реля больше не заводила разговор о снах. Ему снятся страшные сны, а её сны - сказки его поражают, но он и воспринимает их как сказки. Это уже не исправить. Вот своего дитя она воспитает совсем по-другому - её сынуля не только будет летать в своих снах, но и наяву. Реля уже выяснила, какой будет мечта её долгожданного. А чтобы мечта его осуществилась надо воспитать и вырастить ребёнка здоровым - как психически и морально, так и физически. Сможет ли она это сделать без мужской поддержки? Возможно. Даже лучше, чем с пьяным мужем, каким станет в дальнейшем Николай - это девушка тоже рассмотрела, как будущий вариант. А если так, Реля не будет сильно переживать при разводе. Она готовила себя к худшему, в то время, когда её любовь расцветала полным цветом. Но дабы дальше не обливаться слезами, не мять в горе подушку ночами - как делала после разлуки со Славой, она уже сейчас видела в своём любимом и пустоту в его простоте и угнетающее её порой безразличие.  Значит ли это, что муж легко воспримет свою свободу от семьи, уйдёт, не оглянувшись? Реля знала, что это будет тяжко и для Николая, но ей хотелось уже заранее подготовить себя к его измене, которая круто перевернёт им обоим жизнь. Но она, став женщиной, будет защитой сыну, в дальнейшем, а сильный на вид мужчина сопьётся, сойдётся с грязными, неряшливыми женщинами - или одной, как видела Реля свою соперницу в нескольких снах - и покатится от лёгкого ветра, как перекати-поле.
С такими мыслями девушка встречалась с ним, и очень сильно любила. Но где-то в середине лета, в самую жару, Николай стал ей говорить, что ему стало трудно ждать до октября, хотя как их инструктировали, солдатам, мол, дают такую добавку к питанию, чтобы у них не возникали порывы к женщинам или девушкам. И до сих пор он, если сказать правду, их и не испытывал, чем очень сердил предыдущую перед Релей девушку.  Она-то хотела «дать» солдату, чтобы окончательно «взять над ним власть».  Калерия смеялась до слёз:
- Это не потому у тебя не случилось, что вам давали вредную добавку к питанию - кроме витаминов вам ничего не могли давать. Ведь не враг же себе государство, чтоб лишать таким образом себя будущих солдат и матерей. Скорее всего, что ты не любил девушку - вот и отказывался, как мог, что ей не нравилось. От своего отчима она могла узнать, что за ту добавку, которую вам кладут в компот, или суп у солдат только удваивается то, о чём ты мне толкуешь, особенно когда стоит такое прекрасное лето, как этом году.
- Но прошлым летом, когда я служил по первому году, у меня тоже была девушка - довольно красивая, но тебе в подмётки не годится...
- Не надо так о девушках! - мягко прерывала его Реля. - Тебе, значит, она не очень нравилась, а кому-то придётся по душе - как я солдату, - пошутила неловко, - и тот человек будет её любить и считать красивой.
- Согласен, но ты дай мне договорить. Так вот, с той девулькой мне тоже не очень хотелось связываться, попросту говоря, я не чувствовал никакого движения там, - Николай глазами указал где.  - Это вышло комично, и Реля чуть не засмеялась вновь, но сдержалась, а её будущий муж продолжал: - А с тобой побуду вечерок и я не могу дойти вовремя до части, потому, что то, что между ногами, распухает.
- Бедняга! - пожалела его насмешливо Реля. - То-то,  меня дивило, что в холодную пору, когда мы только познакомились, ты всегда вырывал у меня побольше времени не понимая, что я – «жаворонок», который рано встаёт, а значит раньше должен вечером ложиться. Но наступила жара, и ты охотно опускаешь меня раньше на полчаса, или минут на сорок. Мне, разумеется, это хорошо, а ты, оказалось, тратишь это время, чтобы дойти до части?
- Конечно! - жалобно сказал солдат. - И ты не смейся надо мной, а лучше пожалей. Ведь где я раньше своими ножищами отмахивал за тридцать, сорок минут, там теперь плетусь по часу с лишним, не то и полтора. И в море, когда мы купались, если ты заметила, я не делал так, что творили другие парни с девушками, с которыми, наверняка, живут.
- А что они такое делали? - удивилась Калерия и вспыхнула, припомнив, что парни делали то, что её возмущало, и заставляло отворачиваться - здоровые мужики тискали женщин или девушек так, что даже у неё - девственной ещё - не вызывало никаких сомнений, чем они под водой занимаются: - Слушай, Коля, но это же стыдно делать, при народе!
- Я понимаю, что ты так думаешь, потому как скромница, а им может самый смак, что люди их видят. Развратные, но счастливые. – Упрямо сказал он.
- Прошу тебя, даже когда мы поженимся, не позорь меня перед посторонними людьми. Мне кажется, что наедине влюблённые могут делать что угодно - хоть на голове стоять - но в толпе, где дети и старики, зачем же так развлекаться? А вдруг какой-то обозлённый человек целующимся или ещё что-то делающим, пожелает такое, что после всю жизнь на них будет висеть тяжёлой ношей, как чёртово проклятие, - Реля даже прослезилась, представив, что с людьми не думающими случится зло.
- Ты веришь в проклятия? - удивился Николай.
- А ты нет?
- Да что мне до того, что кто-то, чего-то прошипит на меня?!
- Есть люди, - Калерия тяжело вздохнула, - одного взгляда которых достаточно, чтобы нанести другим людям, в основном беззаботным, вроде тех, кто целуется в воде или ещё чем занимается - такой вред, что они будут мучиться, и спрашивать Бога: - «За что?», думая, что они никогда нигде не грешили. Или к таким распущенным, - неважно женщинам или мужчинам - притягиваются такие чёрные особы, естественно противоположного пола, которые калечат им всю жизнь, души калечат.
- Ты знала таких покалеченных людей? Или черных, как ты их назвала, «особ»? Да?
- А чего далеко за примерами ходить? Моя мать зналась с чёрным, распутным человеком, от него родила дочь, которую он ей сказал назвать Герой. Правда, потом, после моего рождения - уже от нормального мужчины - началась война и надолго разметала мою мать и того Чёрта. Но, до этого он сумел внушить моей матери жуткую до безобразия, но крепкую любовь к его дочери и ненависть ко мне.
- Твоя мать ненавидела тебя? - простодушно удивился Николай.
- Вот уже несколько месяцев я пытаюсь тебе рассказать об этом.
- Но как это можно - любить одну дочь и ненавидеть вторую?
- Можно, если у распутной женщины стала чёрной душа.
- Ну, моя мать хоть и спекулянтка, хоть и матюгальница – письма мне пишет, так через слово мат, но она в тюрьме этого поднабралась, но она любит своих детей одинаково.
- Не обманывай, Колечка, твоя мать так разговаривала со всеми - даже с родными детьми - задолго до тюрьмы. А что любит одинаково, тоже под большим вопросом. Приедем в Москву – сам увидишь.
- А ты откуда знаешь? Вот хотел похвалить тебе мою мать, не получилось. Но всё же она лучше, чем твоя? - Простодушно стал спрашивать, да и забил последующими словами свой вопрос Николай. Реля была рада, потому что скажи она откуда ей всё известно, бравый солдат испугается. Он сочтёт её за ведьму, не зная, что прозывают так женщин за то, что они буквально из воздуха многое знают - ведают.
- Хочешь, докажу тебе в момент, что наши матери - два сапога пара. Хотя от своей я никогда не слышала мата - моя мать считает себя культурной женщиной. А твоя – пишет сплошной мат в письмах к тебе, особенно с тех пор, как ты их известил, что женишься.
- Откуда ты про письма знаешь, ведь я тебе не давал их читать?
- Догадываюсь, потому что с того момента, как мы отнесли заявление в ЗАГС, тебе перестали слать деньги, как бы наказывая: - «Поэтому, дорогой мой, мы ездим по Крыму за мои деньги».
- Верно. Зря я хвастался - надо было тайком всё сделать. И на часть стали слать письма, прося начальство не разрешать мне жениться, но я так напел своим командирам про нашу любовь, что они только смеются и говорят, что я уже совершеннолетний, и на их взгляд хороший парень - так что тебе в каком-то случае повезло. Не обижу. Сама видишь, не требую, а прошу у тебя особой ласки до нашей росписи.
- Спасибо, дорогой, - Реля потянулась и поцеловала любимого.
В ответ Николай схватил её в объятия, целовал, долго не отпуская от себя: - Ну, до чего же сладкие у тебя губы - просто медовуха. Это напиток такой был раньше на Руси - пьянящий, дурманящий.
- Хватит упиваться, - Калерия упёрлась в грудь солдата. – Забыл, про что мы говорили? Так доказать тебе, что наши матери несмотря на то, что жили в разных условиях и разного образования, повадками как сёстры, хотя, быть может, твоя ещё людям говорит, что верит в Бога, а моя мать, познав чёрного человека, откровенная атеистка, то есть в Бога не верящая.
- Я думаю, что женщина, верящая в Бога, не может различать своих дочерей на любимую и не любимую.
- А у твоей матери нет любимчиков?
- Всё время она говорила, что меня больше остальных любит.
- А я о чём говорила? И ты у неё, как и Вера, старший. Значит, и твоя мать зналась с чёрным человеком - я в этом уверена. Ты, кстати, на кого похож - на мать или…?
- На отца если только ростом. А так я  худой, и лицо у меня не так широко, как у батяни. Вот Мишка - весь в него, что лицом, что фигурой - будет такой же медведистый.
- «И такой же несчастливый, - подумала Реля, - раз оба они с отцом умрут в молодые годы. Миша-то ещё раньше свёкра, лет на пятнадцать - семнадцать. Если свёкор под пятьдесят оставит земельку, то Миша лет в тридцать пять - тридцать шесть, не в возрасте Христа, как я раньше думала. Пусть проживёт больше, я не жадная. Но что если я буду ему чуть-чуть набавлять? Может удлиняться года мальчишки, хотя мальчишка мне будет делать гадости! Глупая ты, Реля, будто не знаешь, что от судьбы никому не уйти».
- О чём задумалась? Ты же хотела мне доказать, что твоя мать да моя - два сапога - пара, - вернул её к их разговору Николай.
- Тебе ещё не расхотелось про это узнать?
- Докажи, интересно послушать. У меня даже прошло то, из-за чего начался наш разговор. Теперь до части дойду спокойно, и потому я продержу тебя сейчас на улице на полчаса больше. Согласна? А то ребята надо мной смеются, что я раньше всех прихожу из увольнения. Не знают, что у меня девушка - жаворонок.
- Если это мне ничем не грозит, соглашусь. Тем более, что вскоре я уезжаю в отпуск к матери, и мы с тобой расстанемся на три недели, как договорились. Я вернусь за неделю до того, как нам в ЗАГС идти.
- Вот тебе раз, - огорчился Николай. - Я думал, что после твоего заявления, что у тебя мать зналась с чёрным человеком и тебя ненавидит, ты не захочешь к ней ехать. Поезжай лучше к твоей знакомой в Евпаторию - она же тебя звала. И я буду привозить на выходные командиров, и их семьи к морю - а уж я их уговорю ехать в Евпаторию, и мы с тобой хоть редко, но сможем видеться.
- Ой, если бы ты знал, как мне хочется поехать к морю - у моей Евгении Юрьевны я отдыхаю душой. Но ты пойми, хотя мама и не любит меня, но мне её надо перевоспитать и я уже прошлым летом попробовала, и немного это получилось. Сейчас это надо закреплять - это первое моё задание, ради чего я отказываю себе в общении с морем. Второе, я всё же скучаю по младшим сестричкам, которые у меня от общего отца, а значит души у них светлые, как у твоей Рели, но я боюсь, что мама и Вера перетянут их в своё черное видение мира. Как видишь, у меня большие планы на эти четыре недели, которые остаются до нашей с тобой росписи. Но это неотложные дела, хоть и неприятные, их надобно непременно делать, потому что жизнь не любит задержек.
- Да, поезжай домой, исправляй свою мать, и скажи ей, что нашла хорошего человека, не чёрного, хотя у меня волосы как у тебя - тёмные, правда не кудрявые. Это же чудо - твои кудри, наши ребята балдеют, когда видят тебя - не верят, что ты замуж за меня пойдёшь.
- Опять ты, Коля, увёл наш разговор в другую сторону?
- Да, ты хотела мне доказать, что и моя мать не лучше твоей. Не надо. Я тебе и так верю. Конечно она тоже не сахар, но когда мы поедем в Москву, начнём вместе и её перевоспитывать.    
- Она нам этого сделать не даст.
- Почему? Твоя мать готова перевоспитываться, а в мою ты не веришь. Если они два сапога - пара, то давай уж обеих их брать в оборот. Мне будет приятно, если ты мою мать отучишь от мата, от скандалов, ещё вмешиваться в дела других людей, да так что всем от её вмешательства худо бывает. Она, в молодости, с налёту, разводила родного брата отца шесть раз. И выбрала ему такую страшилу, что дяде Феде стыдно было на людях с ней появляться, и детей у них нет. А одна бывшая жена от расстройства родила после развода мёртвое дитя.
- Вот это как раз и доказывает, что у твоей матери тоже с душой не всё в порядке. Она вредит людям, делает их несчастными. Я думаю, и нас она попытается развести.
- А мы не разведёмся, назло ей.
- Назло такие дела не надо делать, но всё зависит от тебя - будешь или не будешь ты заступаться за жену. Ну, ладно. Хотя у меня завтра уже отпуск, и я хотела побыть с тобой немного, но вдруг почувствовала жуткую усталость.  Мы с тобой столько ходили, что я готова, не моясь, в постель лечь. А мыться надо, и боюсь, что дед закроет душевую. Так что поцелуемся и я бегу, чтоб не остаться грязной на ночь. До свидания.
- Стой-стой! Ну, ты торопыга, не зря в городе Торопце родилась. А поцеловаться?
- Да! - Реля потянулась к его губам. Николай крепко поцеловал и отпустил. - Ну, беги, воспитательница. Меня ты здорово воспитываешь - я готов во всём тебе подчиняться.
- Сомневаюсь, - повернула к нему голову Реля, задерживая шаг, - мне кажется, что ты предашь меня, едва увидев свою властную мать. Она тебя матюгами живо вернёт себе.
- Как ты можешь так говорить. Моя мать - дура, но не властная!
- Властная, если шесть раз разводила своего шурина. Подумай, Коленька, об этом. Хорошо подумай и не дай так над собой и надо мной ей поиздеваться. Ну, думай, пока идёшь до части, а я побежала.
Солдат отошёл чуток и запел: - Ты на прощание мне сказала: - «До завтра!» Я помахал вослед тебе рукой, если б Реля знала, как трудно ждать до завтра - она бы всю ночь сегодня было со мной. Ночь уйди...
Калерия, взойдя на крыльцо, остановилась и помахала кулаком:
- Замолчи! Если только придёшь завтра, я тебе уши намну.
- Согласен, хоть сейчас принимайся за мои уши. Но для этого тебе надо сойти с крыльца и подойти к Коле.
- Ну не позорь мене, Николка. А то я завтра или послезавтра к тебе совсем не выйду. Чего ты распелся? Ведь не выпивши!
- Не выпивши, но пьяный. От тебя. Ну, прости, любимая. Я уже не пою. И пошёл. Отдыхай, моя красавица, я не стану тебя тревожить.
- А зря, солдат! - раздалось из-за кустов: - Я бы на твоём месте ей спать не давал.
- Ладно. Целуйтесь там, а в наши дела не лезьте.
Калерия не стала слушать мужской разговор и открыла дверь вестибюля. Едва поднялась по лестнице - болели ноги. Открыла их дверь и удивилась: - Женя, ты дома? Я надеялась, что ты у Миши останешься.
- Ещё сильнее надеялась Люсиндра, но я пришла и прогнала их, не то ты бы эту наглую парочку не вытурила.
- Вытуриваю, ещё и как! У тебя научилась.
- А я смотрю тебе Колян тоже начал заявки делать? Не желает их, Московское Величество, как ты иногда его обзываешь, ждать до свадьбы? Тем более, что его товарищи по казарме вовсю с девушками живут, хотя и не относили заявлений в ЗАГС. А ты боишься?
- Нет! - Реля покачала головой. - Не боюсь. И перед отъездом, решусь! Спрячу свой страх перед будущим разводом, положусь на судьбу.
- С чего это? Идёшь в отпуск, и желаешь любимого своего облагодетельствовать? А в сентябре вдруг он не захочет расписываться?  Если… овладеет тобой, до женитьбы.
- Что ж, Женя, видно такая моя судьба. Но я точно знаю, что мы то будем мужем и женой. Замужней я рожу ребёнка. Потому и зачинать его уже подумываю. Пошла, как ты знаешь, вторая  декада августа, а это чуть ли не последние дни, когда можно зачать сына Тельца, которого мне так хочется.
- Но почему тебе хочется родить именно Тельца, отчего не Близнеца, который бы появился в начале июня твоего перевёртыша 1961 года.
- Не знаю, что тебе и сказать на это! Наверное, тот Малыш, который хочет, чтобы я его родила, вертится уже возле нас с Николаем. Вот и подвинул сегодня отца на такие зазывающие, даже наглые, песенки.
- Да слышала я. Это же та самая песня, которую он исполнял, на их праздник, когда вы познакомились. Всем понравилась, а ты её ругаешь.
- Милая моя! Она такая откровенная. Про ночь в ней поётся.  А я, честно говоря, хотела бы зачать дитя при ясном дне, но как это сделать когда кругом полно народу не представляю. – Калерия была поражена, что высказала свою тайну подруге. Что Женя подумает о таком желании?
Но подруга встретила её высказывание спокойно: - При ясном дне хочешь? Но сейчас так жарко этим заниматься.  Разве только в воде? 
- Только не в воде лишаться невинности! – воскликнула Реля. – Я знаю, что при этих делах кровь может появиться. Представляешь, Коля лишает меня девственности и вокруг нас кровь. Много крови! Ведь и менструация у меня бывает такая, что даже ты пугаешься.
- И заразу можешь прихватить в воде. Не всегда она чистая бывает.
- Допустим, что морской воде я доверяю, она солёная. Но делать это на виду у людей – ужасно!
- Знаю. Ты рассказывала мне о своей брезгливости, когда видишь такие пары, беспардонные. Но тогда вам с Колей надо искать дикие пляжи. Но времени нет, да, Релик?
- Время просто в обрез, подруга. Я тянула очень долго и Николая мучила.
- Но признайся, пока ты не в дамках, ведь к этому никак и не влечёт? – Женя улыбнулась.
- Признаюсь. Абсолютно о том не думала. Вот лишь когда о ребёнке вспомнила, задумалась.
Девушки поговорили ещё немного, потом сходили в душ, помылись, и когда возвращались, Калерия заглянула в вестибюль. Было половина двенадцатого, одна девушка говорила по телефону, и видно намеревалась говорить до двенадцати ночи, если дежурная не цыкнет на неё. А значит и от Николая ей ждать звонка нечего - пусть спит любимый. Завтра, как говорил, у него может быть тяжёлый день - загруженный до предела - так зачем ещё впустую болтать по телефону, если живой разговор - глаза в глаза - приносит гораздо больше удовольствия. Можно и дотронуться друг до друга, и видеть какие эмоции испытывает человек, а по телефону разве лишь интонации в голосе. Но их можно сыграть, как на сцене, а на лице отражается совершенно другое чувство. Калерия наблюдала это не раз на физиономиях некоторых «артисток» из погорелых театров, которые говорили, что плачут и всхлипывали даже, но на самом деле давились от смеха, особенно если во время разговора рядышком стояла такая же проказница-подружка. Иногда представлялись студентками какого-нибудь института, внезапно познакомившись, и «накручивая мозги» интересным парням из города. Но сколько бы верёвке ни виться, когда-нибудь проказы их раскрывались, приводя к неприятным, но веселящим позже почти всех жительниц общежития, событиям.
Однажды пришла модная женщина из близлежащего дома, и попросила вызвать ей Герку из сорок пятой комнаты. Была в их общежитии, на удивление Рели, девушка с таким именем, которую она обходила стороной, потому что от этой Геры, как и от старшей сестрицы, в детстве носящей такое же имечко, как-то пахнуло на Калерию серой, видимо изо рта красавицы – запах был просто не выносимый. Правда девушки, жившие с Герой, говорили, что пахнет не изо рта, а от нестиранного нижнего белья, но Калерия не очень-то верила им. Запах шёл именно изо рта, из непромытой, какой-то паскудной души, а не от белья. Хотя и бельё не исключалось, потому что когда Гера проходила мимо неё, оставался неприятный и долго преследующий, даже на улице, дух.

Вообще-то, Реля не любила скандалов с детства, получив их в таком количестве, что казалось хватит на всю оставшуюся жизнь. Но, когда пришла красивая женщина, и потребовала, чтобы ей позвали Геру, она даже сама пошла, позвать надменную красавицу. Не заходя, постучав в дверь, крикнула, что в вестибюль вызывают Геру, не обозначив кто. Сама, конечно, спускаться вновь не стала, хотя ждала звонка. Но сказала о событии Жене, которая тут же побежала вниз, чтобы насладиться, а заодно «постеречь её звоночек». Звонка не было, или его не услышали, потому, как поведала позже подруга, в вестибюле разразился скандал такой силы, что ничего, кроме крика, не было слышно.
По рассказу Жени, пришедшая к Гере, женщина сначала долго и заинтересованно разглядывала её. Потом, разомкнув свои привлекательные губы, «выплеснула» на дурно пахнущую красавицу ушат помоев:- Так это значит ты, стерва, закрутила шуры-муры с моим мужем?!
- С каким мужем? Мне парень сказал, что он не женат, и не был.
- Это какой парень? Мужик уже давно. Мужчина высокий, темноглазый, в морковной, модной тенниске, что я ему купила недавно? Его ты парнем называешь?
- По-вашему, она морковного цвета, а по-моему так зелёного была. Такая модная рубашка, с отложным воротничком и четырьмя маленькими, расстёгнутыми у горла пуговками, - ответила нахально разлучница, рассмеявшись в лицо соперницы. Насмехалась нагло, чем вызвала новый всплеск негодования.
- Да-да-да, гадина! Я ему купила разных трикотажных рубах целых пять или семь штук, чтоб менял чаще, и не вонял дурно. Но муж мой, хотя и меняет их каждый день, возвращается от тебя вонючим – теперь я знаю почему. От тебя за версту несёт калом, или чем похуже. Как с тобой другие девки живут, не задыхаются они от такой вони? – не менее ядовито ответила обиженная женщина.
- Точно, Герка! - замахала руками и старая вахтёрша, отгоняя разлучницу от себя, когда вонючая красавица пыталась за её спиной спрятаться. - Иди-ка, ты от меня, отойди! Как ни толковала ты мне, что это у тебя от желудка болезнь идёт, а всё же можно было, за такое время, живя в большом городе, желудок подлечить, а не на чужих мужьёв кидаться. Вон девоньки наши, такие как Реля и руки, и ноги выхаживают, ежели захочут.
- Да ни на кого я не кидалась, баба Груша! Если уж вы не можете выносить мой запах из желудка, то, как же чужой муж сможет? Да ещё от такой душистой женщины, продавщицы магазина, которая может ему, без счёта, покупать рубахи. Я думаю, за ворованные деньги, и брюки покупает на вес, а не поштучно. Как может такой модный, капризный мужчина выносить мои запахи?
- Вот! - воскликнула изумлённая женщина. - Всё знает! И что я работаю в магазине. И что могу своего мужа прекрасно обеспечить. Признала, что воняет от неё, но того не сказала, что некоторые мужики, не скажу, что многие, но некоторые! обожают вынюхивать мерзкие и поганые запахи. Это у них такое извращение - мне врачиха говорила, что оно как-то называется, но я позабыла как.
- Ну, если ваш супруг любит вынюхивать всякую дрянь, то Гера ему как раз подходит. На всю жизнь может надышаться вволю, - вступилась за вонючку одна из девушек, живущая с Герой в одной комнате.- Советую вам отпустить его на волю, забрав все рубахи, купленные вами, и все брюки - пусть голый бежит вынюхивать. И вам спокойней, и Герке радость, может он и квартиру отдельную снимет для возлюбленной? Нам тоже, признаюсь, будет легче, отмоем комнату от её вони окончательно.
Казалось бы, девушка помогала жене уйти достойно от неприятной, если не сказать гнусной, темы. Да и Гере подсовывала мужчину, который сможет терпеть её запахи, но обе женщины ополчились против неё.
- А ты чего вмешиваешься? - завопила с новой силой жена, бросаясь уже к новой противнице, готовая перегрызть ей горло: - Подружку выгораживаешь? Хочешь таким образом добыть ей мужа или выпихнуть её из комнаты, в которой вместе живёте?
- Ни то, ни другое, - только и успела сказать девушка, как Гера вступила в спор:
- Ты бы, Настька, за собой смотрела. Бегаешь, раз за разом аборты делать - и это от тебя должно смердеть мертвечиной, потому детей своих убиваешь, а это, как моей сопернице, делать противопоказано. У этой красивой женщины, которая может баловать мужа разными рубашками, уже не будет детей, ты тоже дождёшься - тогда тебя, такую чистюлю, никто замуж не возьмёт...
Женя и то не смогла выдержать этой перебранки - вернулась раньше, чем она закончилась, вся красная от возмущения:
- Вот из-за таких девок, - закончила она, когда рассказала увиденное и услышанное, - наше общежитие и прославилось, на всю округу как дом «проституток», не смотря на то, что в основном здесь, живут девушки приличные, как мы с тобой.
- Не зря говорят, что ложка дёгтя портит бочку мёда. Но не грусти - нам скоро уходить отсюда - ты уедешь в чудную, отремонтированную квартиру Михаила, а я, когда придёт моя пора, найду себе где-то уголок с моим будущим ребёнком, когда стану его вынашивать - на окраине города, но зелёной. Не на этом голом бывшем кладбище, где наше общежитие стоит, а на природе стану ждать моего солнечного человечка...

Сейчас, возвращаясь из душа, подруги, наверное, думали об одном, потому что Женя внезапно спросила:
- Так ты уедешь ненадолго в отпуск в деревню, до этого осчастливив своего Николку, а вернёшься, вы расписываетесь, да сообразим небольшую свадебку с Женюрой и Мишей в их роскошной квартире?
- Если ты так настаиваешь, но мне пить уже будет нельзя.
- Рель, ты чего меня пугаешь? Неужели ты, с первого раза, забеременеешь? - прошептала Евгения.
- А что? Как царица! - рассмеялась Калерия. - Это у меня живо произойдёт – не задержится. Тело готово уже принять моего будущего сынишку, и нежно вынашивать его, уже любимого, уже дорогого, долгожданного.
- Ты не шути так! Некоторые годами живут без детей - для себя. Правда, наживутся, а потом почему-то детей не могут иметь. Боюсь, что и у нас с Михаилом так произойдёт, хотя условия для ребёнка замечательные - детская уже приготовлена - там и ремонта не было, потому что и не жила в ней его ангелок-дочурка. Послушай, Рель, а что если ты у нас поживёшь до родов? Миша был бы рад, правда, я опасаюсь - ты уж прости свою подругу - что он влюбится в тебя. Но пойдём, погуляем перед сном, поговорим. Давно мы не говорили о нас с тобой.
- Даже не думай об том, что я буду жить у вас, - отвечала подруге Реля, когда они спускались по лестнице. - Я ни за что не пойду к вам. Если хочешь знать, скоро и ты забеременеешь – сдаётся мне, что вслед за мной... - Реля замолчала, вспомнив, что Женя может «прочитать» её мысли о своём будущем, а ждало её ужасное - девушка знала, что первый ребёнок её подруги будет чем-то болен и вскоре умрёт. Зароют его в ту же могилку, где Мишина девочка похоронена. Сон об этом привиделся Реле, едва они похоронили Мишину девочку. Но кто будет тот ребёнок - мальчик или девочка - она не знала. Во сне тогда хоронили просто ребёнка, не называя его. Женя там почему-то не плакала, а улыбалась: - «Не боись, будет у меня ещё ребёнок, точно рожу я девочку, а то этот был, не пойми что - уродец, одним словом».
Этот ужасный сон Реля никогда не рассказывала Евгении, догадываясь, что в жизни всё произойдёт, не так легко, как во сне: подруга не будет улыбаться, и отдалится от неё, тем более зная, что Реля родит нормального ребёнка. Это на Женю подействует угнетающе, если не вызовет вражду к более счастливой матери. Наверняка ей захочется забрать у Рели её сына, взамен своего уродика, и, уговаривая, она станет напирать на то, что у подруги всё так неопределённо в жизни, тогда как у них с Михаилом всё есть для счастливого детства Релиного сына, которого они воспитают как своего. А захочет, мол, забрать, приедет и возьмёт. В последнем Калерия не сомневалась, потому что, родив своего ребёнка, Женя бы забросила приёмыша, он был бы ей уже не нужен - всё это живописно рисовалось перед глазами Рели, и она, ни на минуту не задумываясь, ответила. Ей не нужны чужие квартиры - даже шикарные - она родит ребёнка на пригородной улице, которая будет вся в палисадах, садах и цветах - и называться она должна как-то не то Садовая, не то Фруктовая - по этим улицам она часто гуляла в своих снах.
- Нет, - повторила она, - я ни за какие коврижки не пойду жить, до родов ребёнка, к вам. Зачем я буду мешать вашей семейной жизни?! Да и Мише иметь перед глазами двух беременных женщин, с их причудами, будет тяжеловато. Но если вы с ним найдёте мне комнату, где-нибудь на окраине Симферополя - может у Миши знакомые есть, которые сдают жилплощадь, я вам буду очень благодарна.
- Конечно, найдём. И даже уплатим за два-три месяца вперёд. Это будет наш подарок к вашей свадьбе с Колей. И свадьбу на наши деньги справим - небольшую, скромную, как ты хочешь, но справим.
- Дело ваше, но никого не зовите из нашего общежития. Что-то прохладно на улице. Может, постоим на крылечке и вернёмся?
- Правда, холодновато. Вернёмся сейчас. – Женя поёжилась и продолжала разговор. - А кого звать, разве кроме комендантши? Но она сама грозилась, что устроит небольшой обед или ужин, когда вы распишетесь.
- Господи! Спасибо ей, конечно, но раз вы нас с Николкой покормите, что бы ему отдохнуть от казарменной пищи, а Рельку, вскоре, потянет на вкуснятину, то оставим Зухру в покое, - улыбнулась Реля. - И ладно! Пойдём отдыхать, наши соседки наверно уже в постелях. Спать хочется!


                Г л а в а   14.

Калерия сдержала данное Евгении слово. В следующий же приход Коли в увольнительную на весь день, они ушли с солдатом за город, едва он переоделся, и гуляли долго. Обедали около пяти часов в сельской столовой, где им подали на первое густой наваристый борщ с таким кусищем мяска, что девушке не хотелось есть второе. Но жених её - так стали звать солдата, едва они отнесли документы в ЗАГС - был, на удивление, парень с аппетитом, и они ещё заказали и второе, и третье:
- Если ты не хочешь есть макароны, я доем, а котлету слопай.
- Да, от неё такой запах идёт замечательный, что придётся съесть. Но ты, как обещал, гарнир забери себе.
- Откуда знаешь, что это гарниром называется?
- Я узнала про гарнир, когда мне было ещё тринадцать лет, и мы жили ну просто в изумительном селе, под названием «Червонный Маяк».
- Червонный - это красный, да?
- Да. Но село никто так длинно не называл - просто «Маяк».
- И вот там, в столовке, тебе подавали гарнир?
- Нет, - Реля покачала головой. - Там столовой не было, до того сельцо маленькое, но на высоком берегу Днепра и с вырытыми пещерами сбоку от села - большими такими, километра на полтора каждая. - Реле не хотелось рассказывать о том, от кого в этом дивном селе она узнала слово «гарнир» или, что стол надо сервировать - слишком дорогие это были воспоминания, чтобы разбрасываться ими направо и налево. И Николай может заревновать - ведь рассказав о Вере Игнатьевне, она никак не могла обойти в своих воспоминаниях Павла - первую, как показал её сон, когда они с Колей возвращались на электричке с моря, любовь, да Реля и сама это знала безо всякого сна. И хотя теперь можно говорить об этой первой любви без стеснения - ведь парень погиб, но была ли у Николая такая чистая любовь, к девушке старше, да ещё учительнице? Нет, по-видимому - учился он неважно по его рассказам, значит, должно быть и к учителям относился равнодушно. Кроме того, парень никогда не расспрашивал Релю ни о её прежних увлечениях, ни о чём-то подобном - так чего же навязываться? Павла, Славу, а из недавнего сна девушка выяснила, что любила и Артёма - а как не полюбить - он ей такое путешествие устроил, что никакой, даже самый любящий муж предложить этого будет не в состоянии. Так вот этих - самых любимых ею людей, Реля должна прятать от Коли: он не поймёт, даже если очень постарается. Просто разум его не так устроен, как у бывших Релиных возлюбленных, и с этим надо считаться, с этим ей придётся мириться. Тем более, что Николай не подружка Женя, которая мгновенно угадывает, если Реля спотыкается в рассказах - Женя быстро докапывалась до истины. Это было потрясающе и радовало её - иметь такую подругу, это счастье выпадает не многим. А муж её будет гораздо проще.
Между тем Николай, в который уже раз, доказывал свою простоту:
- И много этих пещер? - спросил он, не обращая внимания, что Реля споткнулась на слове, и очень подозрительно затихла.
- Три километровых, плюс три по полтора километра, - быстро ответила она, радуясь подтверждению своих мыслей. Она вполне взрослая, если так разбирается в людях, и даже можно простить любимому его неумение понимать других людей. Возможно, если они не разойдутся, Реля научит чему-то, более сложному, своего будущего мужа, а разбегутся, Бог с ним - пусть его вторая, третья, четвёртая жены всему обучают.
- Я думал ты шутишь! Но какой чудак их рыл?
- Монахи, которые жили вначале в селе, но потом, по приказу царя Петра - знаешь такого большого реформатора в нашем государстве?
- Петруху знаю - нам не то в шестом, не то в седьмом классе говорили про него, по истории, не то по географии? Не помню!
- Говорили? А ты сам ничего не читал о нём? Сколько же ты классов закончил? - удивилась Калерия, сделав вид, что забыла, ведь о том они говорили чуть не в первый вечер знакомства. Но вспомнит ли её будущий муж? - Сейчас вроде в армию после десятилетки забирают. По крайней мере, ребята с моего года рождения пошли, прошлой осенью, все довольно грамотные.
- Я едва закончил семь, хотя надо было восемь - тогда с восьмилетки уже в училища брали. Но я, как видишь, пролетел в армию с семью классами, ещё и выучили меня на шофера. Повезло. Можно больше не учиться совсем - эта профессия меня, в Москве вот так обеспечит, - Николай провёл ладонью по горлу. - Нам с тобой хватит.
- Но тебе разве самому не хочется учиться? Узнать о Петре 1, и что он создал из патриархального государства. О Екатерине Второй, как она созданное Петром укрепила! О писателях, поэтах, учёных, артистах, наконец. Чем блистали те или иные века?
- Нет, - просто сказал солдат. - Мне учиться больше не хочется. Я Митрофанушка, если тебе так нравится литература. Не хочу учиться, а хочу я жениться на красивой девушке – всё как в той пьесе.  Да привезти её в Москву, показать ей столицу - Релечке там понравится.
- Я не сомневаюсь, что мне в Великом городе понравится, но приживусь ли я там? Мы говорили с тобой уже о твоих родных.
- Это моя комната, куда я тебя повезу, - наставил на неё Николай указательный палец, как пистолет. - Запомни это. И пусть кто посмеет хоть волосок у тебя на головке тронуть, я их всех разгоню!
- Это ты сейчас так хорохоришься, а приедем, ты переметнёшься к родным.
- С чего бы это! Я же тебя люблю, как никого ещё не любил!
- Любовь не помешает тебе сделать предательство.
- А что это такое, и с чем его едят? Компотом запивают? - догадался разрядить обстановку Коля, видя как Реля напряглась, при упоминании, о его родных.
- «Хоть что-то заметил», - смягчилась девушка, немного отходя: - Водкой всё это запьёшь, если нас разведут твои родные.
- Сопьюсь, это точно! Но я им не дам нас развести. А с тобой не манит меня водка - вот что я заметил. Рядом с Релечкой, да и не рядом - только о тебе и думаю. Мечтаю, как распишемся, и я попаду в Рай.
- Зачем долго ждать? Давай сегодня в Рай попадём, где-нибудь за селом, на скирде чистой, новой соломы - мы проходили мимо неё.
- Да что ты! - Николай, от неожиданности, широко раскрыл на неё изумлённые глазищи. - Не ожидал такого от тебя! Ну, ты и смелая, совсем как москвички. Те так же не боятся этого - да я тебе говорил, про сестру свою. И ты мне, кажется, рассказывала о вашей Гере-Вере.
- Не надо меня с ними сравнивать. Доедим, и пойдём в Рай. – «Хотя какой Рай, если мне боль от милого испытывать?»
- Извини, у меня сразу аппетит пропал, а появилась жажда на девичье тело. Ух, и зацелую я тебя в скирде, ты не сможешь мне сопротивляться, как делала это, до сего дня, не пойму почему?
- Вырастешь, поймёшь, - улыбнулась Реля, поднимаясь из-за стола: - Спасибо, - поблагодарила она женщин - повариху и официантку, которые, с умилением, наблюдали за ними, улыбаясь. - И до свидания!
- Пожалуйста? Накушались сытно? Приходите ещё, мы едокам рады.
- Под завязку, - показал им ямочки на щеках Коля. - Прощайте.
Они быстро дошли до желанной скирды, стоящей довольно далеко от села, залезли на солому, прокаленную солнцем. И только залезли, показались тучки, которые закрыли садившееся светило - стало прохладней.
- Ну вот, не хватало нам дождя, - расстроился Николай, целуя её, и укладывая понемногу на спину. - Поколдуй, чтобы его не было.
- Дождя не будет. Это солнце скрылось, чтобы не смущать нас. - Реля поддавалась его ласкам, удивляясь на себя: - «Неужели совсем не боишься? Ведь расстаёшься с очень дорогим для девушки. Но не надо запугивать себя, ведь всё это для того, чтобы появился на свет ребёнок».
Она была смела, но когда Николай раздвинул ей ноги, сняв предварительно трусики и свои солдатские трусы, и вошёл в неё твёрдым - ей показалось как камень своим достоинством - она вскрикнула от боли и потеряла сознание...
Очнулась через минуту, как говорил Реле потом уже Коля, увидев его растерянным и напуганным, но не вынувшим то, чем довёл её до обморока…. Упёршись руками в солому, он приподнялся, чтобы Релю обвеивал воздух, и сам усердно дул на неё:
- Ну, напугала ты меня! Что ж ты не сказала, что девушка ещё? И с тобой надо было вести себя не так страстно, а осторожно!
- А ты думал, что я женщина? - изумилась Реля, испытывая запоздалый страх, и чувствуя внутри себя горящую боль, словно от внезапного глубокого пореза на теле. - Ты, может быть, отпустишь меня сейчас?
- Прости, но дай мне немножечко насладиться. Я тихонечко буду действовать им, хотя подозреваю, что для тебя это не Рай, а Ад?
- Да, очень больно, - просто сказала Реля, когда Николай задвигал своим опасным орудием. Она закрыла глаза, чтобы любимый не заметил, что ей хочется вытолкать то, что ей доставляло боль, из себя.
- А сейчас? - он старался делать движения нежнее.
- Немного лучше. Но что это? Подо мной кровь? А зачем ты подложил свои трусы под меня?
- Чтоб ты не испачкалась - мне трусов не жалко. Ещё потерпи немного. Если б ты знала как мне сладко. Ой! О! Ой! - И Николай буквально свалился на неё: - Спасибо, милая. Не было у меня ещё девушки-целки. - Он много раз поцеловал её: - Оказывается, взять чистую и непорочную девушку - это такой восторг! Кому сказать, не поверят.
- Разве ты ещё не знал близости? - Удивилась Реля.
- Да что ты! Много раз! Но не попадалась мне ещё цельная.
- Ты меня пугаешь, - улыбнулась, преодолевая боль, Реля. – Если бы знала, что ты такой распущенный, не подпустила бы тебя к себе. А сейчас не отпустишь ли? Я хоть разомнусь, ноги у меня что-то онемели.
- Ну что ты! - отпуская её, Николай, сразу схватив трусы, прикрылся ими: - Живые твои ноженьки - вон, видишь, двигаются и горячие - будто у тебя температура. Ты немножко отойдёшь от боли, и станешь темпераментной женщиной - в этом я уверен. Ты таила в себе сплошные загадки, что, наверное, и притягивало меня к тебе как магнит? Признавайся, многие парни тебя добивались, до меня?
- Ой, Коля, не вовремя ты спрашиваешь. У меня не прошла жуткая боль, и совсем не до таких разговоров. Лучше отвернись от меня: Реля попробует одеть трусики.
- Одевай, а я посмотрю. Ведь теперь я муж твой и ты не смущайся.
- Легко сказать, а сделать мне это ещё стыдно. Отвернись!
- Ладно, я вообще скатываюсь со скирды, а ты сходи по маленькому в солому. Это, чтобы не забеременеть.
Николай легко скатился вниз, а Реля сделала то, что он советовал, но не за тем, чтобы не забеременеть, а чтоб вышла кровь, которая оставалась внутри и словно жгла её - стало легче. Затем девушка осмотрела себя - платьице было чистеньким - и присоединилась к дорогому уже ей человеку, который, не разузнав, что она девственная, действовал, по-видимому, слишком быстро, чем просто сразил её наповал. Но этим муж и запомнится ей. Он взял её, конечно, стремительно - как не сделали бы более опытные, и более умные парни - Павел, например - но видимо и Реля виновата. Зачем скрывала, что она девственница? Но об этом, как казалось девушке, не кричат по всем углам, об этом опытные мужчины догадываются сами. Георгий-то ей сразу ляпнул: - «Пришла девушкой, уйдёшь женщиной!» - Вырвалась тогда от идиота, чтобы то же самое сделал с ней любимый человек. Но от любимого, она уже знала, можно, даже нужно, перенести такую боль - и ему запомнится сильнее и ей...
- Ну, как ты, родная? Оклемалась немного?
- Кажется да. Но если бы я знала, что это так больно, - проговорила она, улыбаясь неуклюжей шутке, - не пошла бы с тобой в скирду.
- И я не знал, что тебе будет больно. Ведь я думал, до сих пор, что ты давно уже женщина.
- А это, по каким признакам? - рассердилась Реля.
- Ну, ты так спокойно рассказывала о своей Вере, а я с тобой по моей сестре прошёлся, про Люську - что они обе живут уже, так я думал и ты женщина, только не такая бешеная, как те стервы.
- Не надо обзываться, хоть они обе и сёстры нам. Но всякий мужчина из моих разговоров сделал бы другой вывод. Релюху ещё никто не принимал за женщину - вот честное слово!
- Значит, я не такой уж опытный мужчина, каким хочу показаться. А до тебя знался с непотребными девками, только по пьяни…
- И с каких пор?
- Да с двенадцати лет, меня одна, шестнадцатилетняя, изнасиловала.
Реля засмеялась: - Ну, прямо так уж и насильно?
- Ну, насильно, не насильно, а я не очень хотел с ней мазаться.
- Она тоже девушкой была?
- Говорю тебе, у меня не было девушек. И то, что сегодня случилось - это просто подарок. Я трусы свои, твоей кровью испачканные - стирать не буду три дня - так и стану в них ходить.
- Не дури, Коля. Над тобой будут смеяться.
- Смеяться? Ещё и как позавидуют. Друг мой Юрка со своей девахой уже несколько лет вместе. А взял её в пятнадцать уже не девственной. Да в больших городах они, наверное, как моя сестрица лет с тринадцати, а то и с двенадцати ложатся под мужиков.
- Беда больших городов? А, может, испорченных людей?
Но Николай не понял её. Говорил что-то своё.
- Та, которая меня испортила в двенадцать лет, была, как клуша - деревня деревней. А с тобой, мы когда познакомились, ты сильно меня удивила - девушка развитая на все сто процентов. Потому Коля подумал, что ты женщина, но знаешь себе цену - так просто ни с кем не пойдёшь в кусты. Потому и решил жениться - очень мне понравилась девушка с достоинством. А вон что за этим пряталось - я сам себе до сих пор не могу поверить. Ну, нам пора топать к общежитию?
- Да, потихонечку, не знаю, как я сейчас разойдусь - у меня будто ты что-то оставил между ногами,- девушка покраснела до ушей.
- А давай я твою боль помассирую сейчас. - Николай сильно прижал Калерию к себе: - Просто голова кружиться, как хочу ещё! Никогда так не желал, ни одну девку, что сами меня преследовали, а жёнку свою, видно, всегда буду желать, каждую минуту, замучаю просто.
- Нет! - испугалась Реля. - Сейчас нельзя! Это новая боль!
- Я пошутил, - схватил её на руки Николай. - Понесу тебя немного, пока ты отойдёшь, чтобы у тебя внутри всё успокоилось.
- Ой, я тяжёлая, - запротестовала Реля.
- Знала бы ты, какую я тяжесть уже носил - мешки по сто и больше килограмм. И не сорвал себе хребет. А свою будущую жёнушку, я как-нибудь носить буду, без натуги - да ты и лёгкая.
- Всё равно отпусти. Я должна сама разойтись, чтобы парни, которые ошиваются возле общежития, не заметили, что я ушла девушкой, а вернулась женщиной, - пошутила она, нежно целуя человека, сделавшего её сегодня совершенно иной.
- Хорошо, - Николай опустил её на землю. - Но теперь я тебя, милая, не отпущу к твоей маме. Будешь со мной всё время до самой росписи. Разве можно отказаться от такой сладкой женщины?
- Ты же сам сказал, что я испытала в первый раз не Рай, а Ад. Но когда я съезжу к маме, побуду там немного, у меня затянутся раны, я вернусь вполне боеспособной женщиной. Тогда ты, действительно, станешь наслаждаться, а если повезёт, то и я.
- Уговорила! Поезжай к матери. Скажи, что ты выходишь замуж и я очень хороший парень, не обижу свою лапушку.
- Ты свои вещи заберёшь из общежития, пока я буду в отъезде?
- А на кой они мне? Без тебя я ни к морю не поеду, ни ещё куда, буду проситься, чтоб ездил, без передыху две недели, а потом, когда распишемся, побыть с тобой несколько дней - хотя бы три мне на роспись отпустили, чтобы я насладился своей жёнкой в полную силу.
- Всё равно забери и отнеси к Мише. А то в общежитии украсть могут. Или мне комендантшу попросить, чтобы забрала к себе? Да, я, пожалуй, так и сделаю. Она их больше сохранит.
- Мне не жалко, если и украдут.  Мать пишет, что полный гардероб уже натаскала других вещей для меня.
- Это потому, что, видимо, вещи эти твоя мама даром заработала на спекуляции. Но молчу!  Не стану напоминать тебе о том.  Потом разберёмся, какие это вещи.
- Я думаю, что она и для тебя уже старается. Ты лишь прибеднись, когда приедем в Москву.
- Не надо об этом, Коля. В такой день или вечер говорить о…  Ты знаешь, что Миша с Женей хотят устроить нам небольшую свадьбу, потому что я не люблю когда толпа людей, возле молодожёнов вьётся. Но своего друга Юру ты пригласи, потому что я до сих пор с ним не знакома.
- Юра давно хочет с тобой познакомится. Мечтает просто, но не хотел мешать, нам встречаться. Это чтобы мы привыкли друг к другу, чувствуя в тебе, по моим рассказам, девушку развитую, но дикую немного.
- Как он угадал? - поразилась Реля. - Меня, в школе, с седьмого класса, обзывали «Дикаркой». Или «Дикой Барой» - помнишь, фильм такой был - так по нему и звали. Но не забывали, что если не выучат историю или литературу, то можно «Дикую» попросить или «выходить» лодырям. Знаешь, соберутся кучкой и ходят за мной, пока им не расскажешь, то, что они должны были выучить - короче готовила их к уроку.
- У нас, в Москве, таких не было - разве только учительница назначит кого-то из неуспевающих подтянуть. Запросто ни к кому не подойдёшь. Отличники носы дерут, а сами ничего не знают, потому как отметки им, за подарки родителей, выставляли - пятёрки-четвёрки, не иначе... Ну, чего можно у такого же незнайки спросить?
- Не везло тебе, а Юра?
- Так с Юркой мы не учились в одном классе, даже школы разные. - Он живёт на Кропоткинской улице, которая в трёх, не то четырёх остановках от нашей Малой Бронной. Это я не переулок называю, где мы жить будем, а остановку троллейбуса, от которой можно к Юре доехать. А подружились мы с ним в армии. Ну, вот мы и пришли. Нет никого на крыльце, чему я рад, потому не станут рассматривать в упор мою Релюшку, всякая шантрапа - они не поймут, что милой моей сегодня не до их дурацких взглядов. А кстати, я Юрку, конечно, позову на нашу небольшую свадебку, но ты, гляди, не влюбись в него, потому что он намного умней меня и красивый, хотя маленького роста.
- Не бойся, - улыбнулась Реля, - если я люблю человека, то верна ему - поставь передо мной хоть десяток красавцев и умников.
- Успокоила, - говорил любимый, поддерживая её, когда они всходили на крыльцо. - Ну, я переоденусь сам, а ты поднимайся потихоньку в свою комнатку, да не забудь помахать мне ручкой, когда я пойду бодрой походкой счастливого человека в часть.
- Хорошо, - улыбнулась и вздохнула Реля: - Тогда, до свидания.
- Подожди! А поцеловать? Я знаю, что ты в вестибюле побоишься, а я не могу уйти без поцелуев. - Говорил Коля, мягко притягивая девушку к себе и целуя её несколько раз. - А теперь я первый войду, и отвлеку внимание вахтёрши на себя. А когда она пойдёт открывать коморку, чтобы дать мне переодеться, ты прошмыгнёшь на лестницу.
- Спасибо. Как ты догадался, что мне не очень приятно, если и старушка начнёт меня рассматривать?
- Научился у Релюхи отгадывать мысли. Хорош бы я был, если б не догадался, что тебе ещё неловко идти под чужими взглядами. Ну, Коля пошёл отвлекать вахтёршу на себя. Будь внимательна, не пропусти момент, когда тебе надо будет идти, - он заглянул в окно сбоку. - Повезло Релюшке - никого нет в вестибюле, даже у телефона.
- Спасибо, мой защитник! Иди, отвлекай на себя бдительную бабушку.
- Да, ещё! Не вздумай завтра уехать на вокзал на трамваях – Коля отпросится и отвезёт любимую свою на служебном «Бобике». Но как Реля хитро подгадала - отдаться и уехать, - прошептал ей на ухо, целуя.
- Подгадывала, чтоб ты меня не травмировал своими желаниями, - шёпотом же ответила Калерия. И вслух: - Но если не отпустят тебя на проводы, ты позвони, пожалуйста, заранее.
- Кому ты говоришь? Конечно! Но я думаю, что отпустят.
Он решительно открыл дверь, и вошёл в общежитие. Чуток поговорил с дежурной и пошёл переодеваться, когда Реля входила в вестибюль - бабуля не заметила её, а будущий муж беззвучно поцеловал вытянутыми губами. Глаза Николая пылали любовью к ней и Реля - довольная и счастливая - почти не чувствуя уже боли, взошла легко по лестнице вверх, открыла дверь их комнаты, и вздохнула облегчённо - никого не было дома. Разумеется, она не забыла помахать переодетому любимому рукой, полюбовалась на его лёгкую походку и улыбнулась. Сегодня она стала женщиной, а если ей повезло, то через боль и забеременела. Погладила живот и почему-то пришла уверенность - она как пушкинская царица не станет откладывать в долгий ящик - родит через девять месяцев: - «Хотел, дед, внука, ты его получишь.  Надеюсь, ты за мной сегодня не подсматривал? Молчишь?  Хитрец, ты, Пушкин, но я тебя очень люблю».

- Чего ты улыбаешься? - вошла в комнату намытая, и с полотенцем на голове Евгения. - Ух, сегодня дед так натопил, что обжечься можно, - говорила она, снимая тюрбан и распушая волосы перед зеркалом.
- Знаешь, подруга. Я уже беременная.
- Да что ты! Значит, всё у вас с Николашкой произошло? Болит теперь внизу живота? Или если честно сказать, то между ног? Не улыбайся.
- Ещё как болело! Но пока дошли до общежития, почти прошло.
- Прекрасно, что ты расходилась. Но как ты себя теперь чувствуешь? Нет обиды на Николку, что больно сделал?
- Какая обида, Жень, какая обида?! Невозможно этого избежать - ведь всем нам из девушек в дамки положено переходить.
- Удивляюсь, на тебя.  Сама я три дня рыдала, когда это со мной случилось, хотя тоже любимому отдалась.
- Ты говорила, что он тебя изнасиловал.
- Ну, изнасиловал, отдалась - какая разница? Не плакать же из-за этого всю свою жизнь! Коляня рад, что у вас это случилось?
- Радуется. Но гад какой - думал, что я не девушка уже.
- Значит, ты ему сюрприз приготовила? - выглянула Женя из-за волос: - И как этот сюрпризец на тебе отразился?
- Именно, что отразился, - засмеялась Реля. - Если бы я Николку предупредила, то он бы не так лихо въезжал в мою невинность, а то он так нажал, торопясь, что я сознание потеряла. - Калерия засмеялась.
- Представляю, как испугала солдата! - зазвенела колокольчиком и Женя.
- Да уж, конечно. У него, оказывается, не было девушек до меня.
- Как это не было? Вы оба нетронутые встретились? Вот диво!
- Никакого дива - у Коли были такие девицы, которые забыли, когда невинными были. Вот видишь - в рифму заговорила.
- А, значит Колян, всё-таки, не мальчишка уже? Ну, мог бы постигнуть, что ты девушка ещё - это же невооружённым глазом видно.
- Он не увидел - глаза у него не так, как у нас с тобой поставлены, Женечка. Впрочем, он думал, что я женщина, но слишком разборчивая - под любого не лягу.
- Такой ты станешь - это я тебе предрекаю, потому что с Релюхиной гордостью, я удивляюсь, что ты замуж выходишь за Николая. Я думаю, что была бы у тебя жилплощадь, ты бы не поехала в Москву?
- Нет, Женя, поехала бы. Мне так Павел предрекал жить, во сне, разумеется, когда мы с тобой в Севастополе были. И после встречи с Николаем я припомнила этот сон. Значит, поеду в любом случае - я уже, заочно, люблю Москву, как заочно, давно уже, обожаю своего будущего сына. – «Да и дед в Москве родился. Уж не он ли подослал мне такого жениха, который сбежит от меня?  Надо спросить у него во сне. Уж не отместка ли мне за то, что ругала его, бродя по Одессе?  Но критиковала я Пушкина своего любя, так что и дед, может, спускает на тормозах нашу будущую разлуку, потому и везёт в Москву, где он мне может помочь».
- А я обожаю Релюшку за её смелость и отвагу! Но ты сказала Николке, что мы с Мишей собираемся свадьбу вам справить?
- Сегодня и похвасталась. Ещё просила его привести на наше торжество его друга - тоже москвича - Юру - мне очень хочется с Колиным другом познакомиться. Михаил не рассердится?
- Какая ты умница! Тогда признаюсь тебе, что мы с Михаилом тоже расписываемся в тот день, когда и у вас назначено. Так что это торжество будет двойное, и на него придут тётка с дядькой моего мужа.
- Ой, как хорошо! Нас будет семеро, - быстро сосчитала Калерия. – А чего вы вдруг заторопились?
- Так беременная уже твоя подруга. Так что Миша взял справку, и нас распишут срочно.
- Но, Женя, скажи мне, не собираешься ли ты надеть белое платье?
- Нет-нет, у нас же ещё с Мишей траур не кончился. Ты оденешься в своё выпускное, салатное платьице, которое у тебя прекрасно сохранилось, а я серое, парчовое, которое тоже мне идёт: так что не бойся, что я тебе поставлю в неудобное положение своей фатой. Всё у нас будет скромно, чтобы не привлекать внимания. Ещё я осмелилась пригласить комендантшу с мужем...
- Как хорошо! - обрадовалась Реля. - будет девять человек - тоже число хорошее.
- Не радуйся, моя дорогая! Они как раз и отказались: у них кто-то сильно разболелся из родни, так они каждые свои выходные несутся далеко, чтобы хоть как-то своих поддержать. Они же татары, а эти не оставляют родных в беде, как тебя, например, мамаша после окончания школы выбросила в белый свет на погибель. Ей до лампочки, что дочь могла пойти по наклонной поверхности. Это счастье, что ты не такая.
- Ладно, замнём для ясности, как говорят. Хорошо и семь человек - воздуху будет больше в вашей прекрасной квартире. Но жаль мне комендантшу - она и сама не очень здорова - так что не заездилась бы.
- Я ей, между прочим, то же самое говорила. Ты куда собираешься?
- Дорогая моя! Ты помылась, и мне хочется.
- Тогда беги скорей, а то дедка собирался закрывать.
- Спешу. А ещё вопрос можно? Как это вы умудрились с Мишей подать заявление вместе с нами в один день и ничего нам не сказать?
- Глупая ты, моя Релька! Мы подали недавно, и Мише пришлось кланяться с подарком, чтобы нас поставили в один день с вами. Ну, очень хотелось нам справить свадьбу вместе с вами. Кстати, если ты только сегодня забеременела, то у меня уже три месяца сроку - так что я раньше, чем ты, рожу ребёнка. Правда не знаю, кто у нас будет.
- У, хитрецы! - Реля открыла дверь и поспешила в душевую. И уже там, вспомнив, что у Жени первый ребёнок родится нежизнеспособным и уродцем, который вскоре умрёт, она заплакала, но под душем никто не видел её горьких слёз, которые девушка, ставшая женщиной, проливала заранее над ребёночком, подруги,  человечком, ещё не родившимся.


                Г л а в а   15.

На следующий день она, напуганная неожиданной болью, но счастливая, уезжала домой. Николай отвёз свою будущую любимую жёну, на своей машинке на вокзал - приехали, когда поезд уже стоял на перроне:
- Вот! - возмутился будущий муж. - Когда я ездил домой, так были задержки с подачей состава, а тебе, пожалуйте, уже стоит. Эх, не попрощаешься, как следует, из-за подлости железнодорожников.
- А я рада, не люблю долгих ожиданий - мне вынь и поднеси – вот и поезд мой поспешил, чувствуя торопыгу. Не грусти, дорогой, не на месяц уезжаю, а меньше: маму перевоспитывать, чтобы встречала потом будущего своего зятя, не так, как провела меня из дома два года назад. Я тебе как-нибудь расскажу, если ты захочешь услышать. А сейчас поцелуемся и в вагон пора - как бы моё место кто не занял.
- У тебя плацкарта или купе?
- Поздно спрашиваешь, но, конечно же, плацкарт - на купе я бы пожалела денег, да и не знаешь, кто попадётся, может насильник какой.
- И я об этом подумал, потому что Люська наша любит купейные, но она - стерва, сама ищет приключений. В плацкартном ехать безопасней и мне спокойней, когда вокруг тебя будут люди. Полка нижняя?
- Нет, взяла верхнюю, потому что всё равно найдётся бабушка, которой нижняя полка больше подходит.
- А как у тебя это?.. - Николай замялся. - Кровь, после вчерашнего, не беспокоит тебя?
- Нет! - Калерия улыбнулась. - Я вчера и под душем побывала - не заметила каких-нибудь каверз.
- Тогда и я буду спокоен. А то подумал, если там рана не затянулась, то будет лить, как из бочки.
- Хорошее у тебя сравнение с бочкой, - посмеялась Реля. - Но не волнуйся, наверное, женские организмы приспособлены и быстро заживает то, что у мужчин долго бы кровоточило.
- Ну, ты даёшь! Однако пора входить, а то поезд без тебя уедет, а мне достанется от будущей жены на пироги. - Он внёс её чемодан, разыскал Релину полку, заложил всё сверху и они присели на «дорожку»:
- Да, чуть не забыл. Юрий тебе привет передаёт и придёт на свадьбу, ещё и подарок уже купил нам заранее. Он в восторге, что познакомится с тобой, а я заранее ревную его - как бы не увёл.
- Передавай и ему привет. И поднимайся, я проведу тебя до выхода. Пора, а то уедешь, на горе своего начальства, со мной - сочтут, что сбежал солдат, не дослужив. Представляю, сколько шума будет.- Шутила.
Она провела его до тамбура, где и распрощались - солдат не упустил возможности поцеловать её несколько раз. Спрыгнул почти с двинувшегося поезда, и долго вышагивал своими длинными ногами за ним. Реля видела в глазах любимого тревогу и делала знаки, что скоро вернётся - не останется же она у матери совсем. Улыбалась…
- Что, уж так любит солдат? - спросила её проводница.
- А разве не видно?
- Вижу, разумеется, сама молодая была. Ну, дай Бог вам счастья!
- Спасибо, - Калерия вернулась в вагон, потому что поезд мчался всё быстрей и Николай скрылся из глаз. Ей хотелось одного - лечь да заснуть после вчерашнего. А проснуться уже в Херсоне и чтобы мать не встречала её, а то станет, как прошлый приезд, говорить с ней в автобусе, а Реле хотелось сказать матери обо всём дома, без посторонних ушей и глаз. Ей хотелось таинственности и понимания...
Пока ехали в уходящих лучах солнца, которое лениво закатывалось на ночь в свои, как казалось Реле с детства, какие-то неведомые пещеры. – «И солнце должно отдохнуть от людей». - Она сидела у окна. Её соседи - муж, с беременной женой, которые ехали в её купе - сразу отправились в вагон-ресторан. Почти так же, как она с Артёмом год назад: - «Боже, неужели это было со мной? Блестящий моряк ухаживал за Релечкой - да как ухаживал! Наверное, у меня не будет больше таких, изумительных знакомств! А, может, будут ещё? Если Николай оставит нас с сыном, я, наверное, уйду в себя на год-два. Стану рычать на парней или мужчин, которые захотят ко мне приблизиться, как израненная волчица. Но пройдёт время, которое, как говорят, всё лечит, я познакомлюсь с прекраснейшим городом, буду работать в нём, а это значит, что буду общаться с москвичами. И, надеюсь, что не все такие скверные люди, как семья Николая. И открывая, для души, Москву Релечка и новых людей отыщет в ней, которые, быть может, немного суровей, чем жители Юга, но сердца у многих хорошие. Люди, живущие в суровых условиях, должны понимать трудности других людей и сочувствовать им».
Калерия была уверена, что, думая о жителях Москвы хорошо, она и получит только добро в ответ на свои мысли. А пока любовалась в окно на пролетающие мимо южные пейзажи, милые её сердцу - домики, речушки, люди, скот, колодезные журавли, двигающиеся по дорогам машины, почти беззвучно, как в немом кино, потому что мерный стук колёс заглушал внешние звуки.
Скоро пришла молодая семейная пара, и принесли Реле, заказанные ею пирожки. Ещё купили всем троим по сладкой булочке, да по бутылке кефиру себе, а Реле лимонад. Но когда муж заметил, как она судорожно вздохнула, посмотрев жалобно на бутылки с кефиром, то сразу предложил ей поменять газированную воду на кефир:
- Мы же не знали, что вы больше любите, а я лимонад обожаю – это жёнка настояла на кефире, мол, полезнее и прочее. Но я мужчина и не беременный, как она, поэтому берите, не бойтесь, что я прогадал. Я вообще хотел бы пива, но Лена не выносит даже его дух, поэтому приходится приспосабливаться, пока она носит ребёнка.
- Это так тяжко? - сыронизировала Реля, радуясь кефиру и удивляясь - никогда так с ней не было. Без проблем пила газировку, всегда предпочитая её даже ряженке, которую обожала. А сегодня её организм жадно среагировал на молочный продукт - это удивительно.
- Я знаю, почему ты так кефир захотела, - почему-то шёпотом проговорила ей Лена, когда муж её пошёл за постельным бельём для всех.
- Почему? - настороженно спросила Реля - она сразу почувствовала, что с ней происходит нечто загадочное.
- Ты беременная, как и я - только у тебя очень маленький срок. Я, как только забеременела, так и начала пить только молоко и кефир, а на газировку совсем не тянет - будто не пила когда-то больше десяти стаканов в день.
- Так много? Я сколько бы не гуляла по городу, а только по два-три стакана выпивала и ещё парочку мороженых съедала - это моя норма.
- Да. Поэтому ты такая и худенькая! А я как бочонок была ещё до беременности, а уж сейчас лопаю - никакой остановки. Но ты тоже забеременела - это можешь мне поверить - я сразу вижу товарок по этому делу. Потому ложись на нижней полке моего муженька - он тебе уступит - потому что беременным нельзя залезать на высокую полку, может закружиться голова, и ты потеряешь сознание. Ты уже падала в обмороки? Это когда вдруг закружится голова, и ты валишься как сноп.
- Не один, а три или четыре раза. Но первый был в детстве, от недоедания и переутомления - так сказал врач. Второй раз, когда меня старшая сестра столкнула с печи. Это ещё во время войны. Третий раз ногу себе разрубила топором - тогда надолго потеряла сознание, до самой больницы - очнулась только раз и то на секунды, что-то болтала непонятное. – «Был и четвёртый раз, - подумала, но зачем о нем говорить? Пусть приятная дама запомнит лишь три».
- Ой, как страшно! Расскажешь? Это о том, когда топор тебе навредил.
- Чего вспоминать?  Я сейчас ногу полностью вылечила.
- Не хочешь, не надо, - не обиделась Лена. - А четвёртый раз?
- Четвёртый, - Реля покраснела, - при известных обстоятельствах, когда девушка лишается невинности...
- Да что ты! И у меня так было, но давно! Вот мы с тобой встретились - поговорить есть о чём. А у тебя, когда это произошло?
- Буквально вчера.
- И ты уже испытываешь тягу к кефиру? Но в первую ночь не беременеют! У меня с мужем полгода прошло, прежде чем я стала ряженку и молочко пить буквально по полтора-два литра в день - вот тогда родные и догадались, что я влипла. А у тебя ещё это ложная тревога.
- Не думаю. Я как пушкинская царица - в первый день - так и заказывала у матери-природы, - улыбнулась Калерия.
- Вот дурочка! Погуляла бы ещё! Ведь молодая. Это мне уже двадцать пять лет исполнилось, когда я забеременела, а ты малолетка.
- Ну, не такая я, и малолетка, мне скоро двадцать стукнет, осенью.
- И это ты считаешь возрастом? Наплачешься ещё с ребёнком, вместо того, чтобы гулять, в своё удовольствие. Правда у меня сестрёнка «погуляла», а пришла пора иметь ребёнка, оказалось, что никак не может забеременеть.

Пришёл Ленин муж и с удовольствием уступил Реле нижнюю полку:
- Тоже беременная? - удивился он и обрадовался: - Ну, мне можно загадывать желание - говорят, если попасть в общество двух красивых женщин, вынашивающих детей, тогда чтобы не загадал матери-природе, она исполнит. И я говорю вслух, не мысленно, чтоб меня поняли там, наверху, или где ещё: желаю, - Никита поднял вверх руки, - чтоб моя жена родила мне близнецов. Ясно тебе, Ленок, что твой муж хочет?
- Ох, и болтун ты у меня! - засмеялась Лена. - Ладно, считай, что тебя услышали. Я ведь вчера была у врача, и он мне тонко намекнул на двойню. А ты, наверное, позвонил ему, и он тебе это тоже сказал?
- Нет! Клянусь, нет. Это я сам так захотел. Ну, девочки мои, вам расстелить постели? Потому, я просто обязан за вами обеими поухаживать, ведь нет здесь больше мужчин. Как соседка наша, не против?
- Ещё бы я противилась, - улыбнулась Реля, - просто обожаю, когда встречаю такую дружную пару. И меня всегда радуют рыцари-мужчины, особенно если они подталкивают своих жён на близнецов. Ведь вы так же будете помогать жене, когда они появятся на свет? Не будете прятаться за работой, или за встречей с друзьями, чтобы выпить бокал с пивом и похвастать детьми. Но забыть при этом, что жене надо помогать воспитывать их, особенно маленьких. - Калерия вздохнула: - «Мне солдат вряд ли будет помогать – служба». - Но продолжала. - Менять и стирать пелёнки, готовить пищу, бегать по магазинам - короче масса всяких дел.
- Пусть только попробует пить пиво с друзьями! - воскликнула Лена. - Тогда и я покину детей, и пойду болтать с подругами, а за ними пусть бабки беспокоятся. Клади, Никита, матрас сначала соседке нашей. А как тебя зовут? - обратилась она к Реле.- А то уже вместе поели, ты знаешь, как меня кличут, а я ещё не слышала твоего имени, не знаю, как обращаться к тебе, - сказала недоумённо и немного обиженно Елена.
- Я потом скажу, как меня зовут, - ответила Калерия, поднимаясь, чтобы дать мужчине расстелить ей постель. Она по прежнему опыту помнила, что её имя живо отвлечёт всех от темы, которую Реля не хотела закончить на этой ноте. - Но сейчас разрешите дать дружным и весёлым супругам совет. Меня радует, что вы такие дружные, и простите меня,  моложе вас женщина лезет с советами, - Калерия покраснела.
- Пожалуйста! Люблю, когда мне советуют молоденькие девушки, - откликнулся мужчина, надевая наволочку на Релину подушку, и кладя её на место: - Вот и всё! Быстро я управился?
- По-солдатски, - отозвалась его жена и повернула лицо к Реле: - Ты, подруга, меня заинтересовала. Что за совет? Но ты, Никушка, рот не разевай, а стели теперь нам, троим, как ты хитро выведал у своей глупой жёнки, постель да сделай её помягче.
- Сейчас живо постелю моим любушкам. Я надеюсь, что будут девки?
- Не девки, а девочки, балда! Ну, я посижу на соседкиной постели, пока ты будешь для своих женщин расстилать. И слушаю совет.
- Но я уже забыла, - смущаясь, честно призналась Калерия.- Просто залюбовалась на вашу семейную жизнь, и всё вылетело из головы. И мне ли давать вам советы? Вы намного умнее меня, если у вас нежнейшие отношения, чего мне вовек не достичь со своим мужем.
- Ладно, не прикидывайся, я же вижу, что ты ничего не забыла.
- Вот, вспомнила. Если бы Лена на меня не прикрикнула, то стыдно бы было - вроде похвасталась молодостью, и вдруг такая оказия.
- Подожди, девушка, - остановил её Никита. - Запомни, а потом договоришь. Ну, Ленок, принимай работу. Хорошо вам тут будет спать втроём, моим доченькам и мамочке их?
- Прекрасно, папка!  Ты сделал всё прекрасно, как всегда! Руки у тебя золотые - я это тебе не первый раз говорю. А теперь стели себе постель, а я с соседкой выясню, что она хотела нам сказать?
Калерия вздохнула тайком - ну, влезла она со своими советами:
- Не сочтите за дерзость, но не надо, чтоб ваших детей воспитывали дедушки и бабушки. Постарайтесь, чтобы больше всего дети получили от вас, потому что дедушки и бабушки покинут этот свет, а если они испортят ваших детей, пенять будут все вам, не старикам.
- Ну, умница! - восхитился мужчина. - Я тоже так думаю. Ленок, а ты всё мечтаешь, что бабки и дедушки будут твоих детей воспитывать?
- Вовсе не мечтаю! - возмутилась жена. - Это твои родители пристают, что детей, (правда они ещё не ведают, что у нас с тобой будет двойня), будут воспитывать они и больше никто. Я им мягко намекала, что сама не против растить своих детишек, чтоб потом не на кого не сваливать, если плохие вырастут.
- Не думаю, что они нам девочек избалуют. Разве у тебя муж плохой? Нас воспитывали сурово - четверых парней, потому я желаю дочек. Однако наше детство было после войны, когда недостатки, голод – теперь совсем другое время. Но не в этом дело. Соседка наша правильно бает. Надо милых девулек самим воспитывать, чтобы потом локти не кусать и на бабок-дедок не кивать, если чего случится. Ну, я и себе постель наладил, а теперь посижу с вами, пока спать не захочется. - Никита сел на полку жены, куда к нему перебралась и Лена, положив голову муженьку на плечо и загадочно поблескивая глазами:
- А теперь говори, как тебя зовут, потому что я одну из девчонок, быть может, назову твоим именем, если оно мне понравится.
- Она у вас одна и будет, - улыбнулась Реля. - А второй сын.
- Как это? Ты что? Сквозь живот мой видишь?
- Да, я вижу мальчика и девочку, и они очень дружно там живут, как я понимаю, и будут дружно жить потом, если вы их не будете разделять на любимых и нелюбимых. И юноша будет в маму – то есть блондином, а девочка в папу - брюнетка, и это как говорят, к счастью.
- Ну, если так! - поразилась Лена. - Тогда я твоим именем назову дочь в любом случае – может, и она будет так видеть сквозь тело человеческое, как сквозь стены - я слышала, что есть такие люди, они просто чародеи. Говори своё имя, немедленно! - Лена расставила руки, будто готова была поймать имя, как мяч.
- А если моё имя Наина, из сказки Пушкина? Ведь та тоже видела, что только желала, но была злющей,  как все колдуньи. – Пошутила Калерия.
- Но ты не злющая, и твоё имя не Наина, - спокойно сказал Ленин муж и тоже расставил руки: - Говори скорее, а то у моей жёнки ручки устанут ловить необычное имя, потому что я уверен в этом.
- И точно. Мне зовут Ре-ля. А полное - Калерия. Будете давать такое имя своей дочери?
- Я поймала, - сказала Лена, - но сейчас запишу на бумажке. Где это мой блокнот для заметок? А, вот в кармане пиджака. Как хорошо! - она записала, и посмотрела на Релю. - А теперь растолкуй, кто тебе дал это имя и за что? Ведь не просто из воздуха его поймали?
- По рассказам мамы, отец меня им наградил. И, вроде бы, я не плакала, когда родилась, а пела. Отец мечтал, чтоб я стала певицей.
- Так ты певица? То-то, я смотрю мне лицо твоё знакомо. Это ты, я видела, как ты в парке Культуры и Отдыха пела этим летом в Симферополе?
- К сожалению, у меня нет слуха, но зато есть способность видеть то, что другим не подвластно - как вы уже заметили.
- Тогда расскажи, какие будут у меня дети? Если ты смогла предугадать, что родятся мальчик и девочка, посоветовала воспитывать детей самим - тоже, думаю, не просто. Так расскажи, какие они будут?
- Это трудно. Мы мало знакомы, но я попытаюсь, однако, не вечером, а утром вам скажу, если увижу ваших детей во сне.
- Хорошо. Мне тоже уже отдыхать хочется. Никитка, полезай-ка ты наверх, если, конечно, не хочешь куда-то сходить.
- Как раз хочу! И вам, девочки, советую, перед сном, там отметиться. Но Реля меня поразила. Если, действительно, будут мальчик и девочка, то я самый счастливый отец и буду сам их воспитывать, потому, что иметь дочь-предсказательницу. Я надеюсь, Реля, что, получив такое имя, наша доченька получит в наследство твои таланты? Ещё и сына... Так, а кем станет наш сын - ты не можешь сейчас предугадать? Потому, мне хотелось бы, чтобы и сын был непростой.
- Дождись утра, - обрезала его Лена, поднимаясь, - не может Реля так напрягаться. И пойдём, дорогая моя, в туалет. Ты, Никита, пропустишь двух беременных женщин вперёд?
- Конечно-конечно, как же я могу впереди вас нестись туда. Идите, красавицы. Я чувствую, что Ленок мой хочет ещё пошептаться.
Никита угадал. Когда женщины пришли к туалету и обнаружили, что он занят, Лена вновь затеребила Релю: - Скажи, всё-таки, как ты это угадываешь? Или насмехаешься?
- Нет, над такими вещами я не смеюсь. Вы, Симферопольцы, и рожать ты станешь в нём. Так дай мне телефон свой, я позвоню перед родами, чтобы предупредить тебя, во-первых, а во-вторых мне самой интересно угадала я или нет? До сих пор я не ошибалась.
- А у тебя нет своего телефона?
- В общежитии, где Реля жила до сих пор, есть телефон, но когда я вернусь, то уйду из него на квартиру - просила подругу найти мне домик, а в нём комнату, где-то на окраине города, где сады есть у частников.
- Зачем тебе такой дом? В них же, как в селе, удобства во дворе.
- Это печально. Но я так желаю, чтобы мой сын вынашивался и потом жил некоторое время среди природы. Потом, мы с сыном, и с нашим папкой уедем жить в Москву. Где такой природы малыш не увидит.
- Даже это про себя ты знаешь? Ну, сильна! Я дам тебе телефон и адрес. Если тебе, по возвращении, не понравится дом на окраине, который найдёт тебе твоя подруга, то я предлагаю, чтобы ты жила у наших родных - у которых прекрасный метраж и живут только папа и мама Никитки - уж они за тобой, а я им скажу, что ты добрая волшебница - будут ухаживать, как за малым дитём.
- Хочешь, Леночка, чтобы я была к тебе поближе?
- Хочу! Мне интересно знать сбудутся ли твои пророчества?
- Мне и самой интересно. Но я не всегда хорошее вижу - иногда и плохое, так что со мной опасно знаться.
- Ты скажешь! В жизни бывает хорошее, плохое, не ты виновата, что она иногда бывает и зло.
- Всё это правильно. Но увидеть, что моя подруга родит мёртвого уродика - это ужасно тревожит и потрясает меня.
- Ты говорила ей об этом?
- Нет, конечно. Иначе бы она не предложила мне жить у них.
- И ты не согласилась?
- Не соглашаюсь, так же,  как не соглашусь жить у ваших родных.
- Не значит ли это, что и у меня будут дети уроды?
- Нет, иначе бы я вообще не завела разговор о ваших детях.
- И то верно, ведь ты добрая волшебница. Но вот освободился туалет. Кто пойдёт первым - ты или я?
- Иди ты, ведь вас трое. Я подожду со своим сынулей.
- Спасибо. А то у меня мои детки уже поджимают, шалуны такие!
На обратном пути, Лена схватила Релю за руку:
-  Чувствую, что ты уже сейчас мне можешь сказать: хорошего или плохого мне ждать от своих детишек?
- Если ты, начиная с этого дня, будешь вынашивать их с любовью, не думая о том, что твоих детей станут воспитывать бабушки, то они, тоже родятся любящими вас с Никитой. И если эта любовь пройдёт через всё их детство, то вырастут хорошие люди, но если всё будет наоборот, ждите плохого и не жалуйтесь потом ни на кого.
- Значит, всё будет зависеть от нас с Никиткой? Ты и ему внуши о том. Пусть он не пиво любит и друзей, а деточек наших.
- По-моему, я уже сказала, и он согласился - будет добрым мужем.
- Ну, конечно! Я всё же надеюсь, что ты решишься жить у наших родственников.
- Поживём-увидим. Возможно, что я привыкла к городским душам да туалетам в доме и не смогу, в самом деле, беременная, зимой, справлять нужду на улице, даже если будет утеплённый туалет.
- Конечно. Я буду рада, если ты поживёшь у Никиткиных родных.
Едва они пришли, Никита, сказав, что ещё покурит, ушёл в тамбур:
- Твой муж курит? - обратилась Лена к Реле.
- Будущий отец моего Бэби мне ещё не муж.  Но мы распишемся, когда я вернусь из отпуска. И он перестал курить, по моей просьбе, ещё когда мы встречались, потому что я не переношу запаха табака и вообще дыма, который засоряет природу. Ты когда-нибудь летала во сне?
- Разве только со скалы падала или с крыши дома, и мама говорила, что это я так росла. Но это страшные полёты.
- Согласна. Я от таких снов вздрагивала, просыпалась в темноте, и, обнаружив, что лежу на кровати, радовалась, что не разбилась.
- Ой, я тоже радовалась и не засыпала до утра, чтоб ещё не свалиться с чего-нибудь более высокого. Поэтому, я боюсь высоты, боюсь летать на самолётах и, наверное, никогда не полечу, если даже если надо потребуется быстро добраться куда-нибудь. А твой муж откуда? Ах да, он же не Симферополец? Нет?.. Москвич! Ты далеко с ним улетишь. Ты на самолёте точно полетаешь!
- Напрасно ты боишься самолётов. Я научу тебя летать сначала в снах, а не падать с высоты, если мы будем продолжать наше знакомство. Тогда ты самолёты полюбишь. Но этому не всякий может научиться - моя подруга едва освоила полёты во сне.
- Научи, Реля. Но сначала скажи, как это ты решилась уехать и оставить своего высокого, красивого, как я заметила, солдата одного? А вдруг ты, дорогая, вернёшься и найдёшь его с одной из девушек вашего общежития? Ведь я думаю, не одна красотка на него свои глаза пялит? Парень высокий, ладный, да ещё москвич. Как бы не украли.
- На этот счёт я абсолютно не беспокоюсь: мой солдат, без своей Рели ни на кого не посмотрит. Хотя, разумеется, девушки наши хотели бы его увести от меня. Но, во-первых, не посмеют: про меня молва уже давно идёт, что я колдунья, правда добрая, с тех пор, как я буквально вытолкала замуж двух перестарок, из нашей комнаты. И хорошо, можно сказать, выдала их за неплохих парней. Впрочем, хвастаюсь. Они хорошие, но пришибленные жизнью мужчины. Так что они оба рады жёнам. А старые девы обожают их, да и детей, потому как настрадались, ожидая мужей. Так что, можно сказать, Реля осчастливила четверых.
- Вот это да! После этого я тебя всё больше уважаю!
- А во-вторых, - продолжала Калерия, - мой солдат так влюблён в меня, что ни на кого не смотрит. Обещал мне, что в моё отсутствие, до свадьбы, будет возить своё начальство побольше, чтобы потом подменил его второй водитель на три-четыре дня, чтобы мы смогли отпраздновать небольшую свадебку и насладиться друг другом.
- Дай Бог вам счастья! Ты, как никто, заслуживаешь его. Ведь выдать замуж двух старых дев - это большой подвиг. Я ведь тоже уже не молодая вышла, и рожать буду в двадцать шесть лет. Сделай так, чтобы я рожала легко - за это будешь у меня крестной матерью.
- Сделать я не могу – видишь, даже подруге не смогла помочь. Но это уже судьба у неё так сложилась. Возможно я, в дальнейшем, и научусь что-то делать, но не сейчас. Сейчас я могу лишь увидеть, но во сне, если честно, будут у тебя роды тяжёлые или лёгкие.
- Тогда будем спать. Скажешь мне утром? В любом случае?
- Не знаю. Но подожди спать - я тебя хотела, научит летать – видишь, в рифму заговорила. Так я свою подругу научила, и она летала - сначала вслед за мной, а затем и самостоятельно. Ей это весьма нравится, если учесть, что при этом испытываешь необыкновенное чувство лёгкости, да и высоты перестаёшь бояться, привыкаешь к ней.
- Ещё бы! Но я не верю, что ты не можешь помочь своей подруге.
- К сожалению, пока не вижу выхода из её тяжёлой доли, хотя всё складывается у моей Жени, лучше, чем у меня, но предстоит такой исход с её первым ребёнком. Второго она родит здоровенького.
- Ой, прости меня, что я настояла на этом разговоре, быть может тяжкого для тебя. Теперь обучай меня, как можно летать во сне.
- Теперь не могу - тоже прости меня. Этот разговор выбил Рельку из колеи. Вернуться от такой тяжёлой темы к полётам, немыслимо!
- Ну что ж! Сама виновата, что к нашей общей печали вспомнила вдруг твою несчастную подругу. Но когда-нибудь ты научишь меня летать. Наша семья будет рада познакомиться с доброй колдуньей и принять её у нас жить на то время, когда ты будешь ждать своего мужа, чтоб потом уехать с ним, и вашим маленьким Бэби в Москву. А потом вы нас с Никитой пригласите в гости - я мечтаю увидеть Москву, побродить вместе с тобой по ней, и чтобы ты мне всё рассказывала. Ведь ты, я думаю, оббежишь её всю, как только вы приедете туда? Хотя она большая!
- Я бы с удовольствием это сделала. Но когда мы приедем с мужем в Москву, на нас налетят, как коршуны, его родственники, в основном его мать, и будут терзать нас, пока мы не разойдёмся - так что первые два года моей жизни в Москве будут маленьким пеклом, тем более, что при разводе у меня заболеет мой дорогой сын, которого я заранее обожаю. И его болезнь выбьет меня из колеи на долгие три-четыре года, в которые я сама не смогу ходить по Москве и любоваться на неё.
- Господи, ты всё это знаешь и собираешься замуж за этого дурака, который не может отстоять свою семью, свою любовь?
- Бывают такие слабые мужики. Но всё это я знала, ещё задолго, до встречи с моим будущим мужем и отцом моего ребёнка. Ребёнка я долго уже жду, чуть ли не с пяти лет, когда узнала из рассказов мамы, что она не дала жизнь уже большому мальчику, моему брату. Тогда Реля решила родить сына-брата. В шестнадцать лет сон мне показал, что лишь от этого мужчины, которого ты видела в окно, я смогу родить моего долгожданного сына. Этот же сон мне и предательство мужа показал. Он уплывет от нас, в мутной воде, предоставив мне одной отбиваться от его мегеры-матери, которая уже отсидела в тюрьме.
- Бог с тобой, Реля. Значит, ты своего будущего мужа ещё выискивала как в сказке, стоптав не одну пару туфель?
- Получается, что так. Встретились мы через два с половиной года.
- И, наверное, хорошим парням отказывала?
- Не знаю, все ли были хорошие. - «Прости меня, Павел, прости, Слава». - Но один, последний Артём – капитан дальнего плавания - был прекрасным человеком. Я тебе потом расскажу о нём, если мы, действительно, будем видеться.
- А ты думаешь, что я не захочу тебя видеть только потому, что ты, в Москве попадёшь в передрягу, и не сможешь нас позвать с Никитой в столицу? Может и хорошо, что позже приедем, когда и двойня наша подрастёт. И прошу тебя - не загадывай легко или тяжело я стану рожать - как будет, так и будет, я выдюжу. После того, что ты рассказала о себе, мне стыдно, что я тебе такой мелочью допекаю, как будто не то важно, кого я рожу, а как стану рожать.
- Хорошо. Я не буду заказывать сон про твоих детей, главное то, что они родятся, и при том, кажется, здоровые, что важно. Меня всё же волнует больше моя подруга - ты уж прости меня, Ленок. И Реля бы посмотрела во сне, не сможет ли она чем-нибудь помочь Женюрке.
- А сейчас давай спать. Я тоже почему-то тоже переживаю о твоей подруге - будто она мне сестра родная. Попробует и Ленка заказать сон, а ну как получится у меня и, вдруг, я полечу, находясь рядом с доброй колдуньей. Мне кажется, находясь рядом, я могу рассчитывать, что всё-таки, полечу?
- Попробуй, это было бы чудно. Тогда б у тебя исчез страх перед высотой. И сыну твоему, и дочери это может очень пригодиться.

Реля тотчас уснула, и не слышала, как пришёл Никита, и они с Леной шептались некоторое время, потом и они уснули...
Реля летела через леса, моря, пересекала реки, видела под собой пашни, но она не опускалась, чтобы отдохнуть и покупаться, как иногда бывало в прошлых снах, она искала церковь. И вдруг увидела женский монастырь на небольшой горушке, одной стороной будто прилепленный к скалам. Вторую его сторону омывало море, и будто не было входа в него ни со стороны скал, ни со стороны моря. Но Реля летела и несмело  опустилась посреди монастырского двора, куда к ней вышли женщины, одетые в белые одежды, а не чёрные, как она ожидала. Монахини окружили её и стали спрашивать как жизнь в России?
Реля объяснила им, что сейчас она живёт в Крыму - а это Украина, но в Россию она поедет, как только родит сына.
Её спросили, зачем она прилетела и Реля призналась, что ждёт помощи или разъяснения, почему её лучшая подружка должна родить неполноценного ребёнка, который вскоре или сразу же умрёт?
Монахини объяснили Реле, что зачала Женя своего ребёнка в квартире, где до этого был зачат и умер другой ребёнок. Потому печать смерти витает над прекрасным убежищем её подруги. Как избежать сего зла? Это невозможно сейчас, пока Евгения - это имя означает жизнь – живёт в  этой квартире. Но если Женя поменяет своё жильё на скромную хибару, возможно, не случится зла. Но она не поменяет, муж против – потому предлагать ей не надо. Но если Реля очень хочет помочь своей подруге, пусть посоветует ей чаще уезжать из той, плохой, квартиры и рожать, непременно, в другом городе, а лучше селе.
Калерия обрадовалась совету и хотела тотчас лететь к Жене, чтобы предупредить подругу о том, как ей уберечься, но монахини её задержали. Они сказали, что это дело неспешное. Вот отыграют свадьбы в той квартире и, возможно, Реля своим присутствием сможет выгнать, если сильно постарается, оттуда злой дух, как она намерена перевоспитать своих сестру и мать. Сначала она должна перевоспитать своих родных, а затем сможет изгнать всё плохое из жениной квартиры...
Реля проснулась резко, будто со скалы свалилась. И сразу вспомнила, что она едет, потому что внизу отстукивали колёса, и покачивало как в колыбели: - «Лена права, я могу помочь своей Женюрке. Как я раньше не додумалась слетать к монахиням. Но как мне убедить Женю, при этом не сказать ей о уродике ребёнке, чтобы она рожала его в селе. Послушается ли подруга? Не высмеет ли Релю? Вот задачу загадали мне монахини в белом. Это хорошо, что они были в светлом одеянии»...

Потом она опять заснула и снилась ей уже Чернянка, но не чёрной, а светлым, благородным селом - почти как дворянская усадьба - вся в зелени и цветущих кустах белой черёмухи. Коровы разгуливали посреди села, и Калерия загоняла их в коровник, чтоб подоить. И доила, и радовалась, что будет молоко и для Лениных детишек и её желанному, да и Жениному потомку, который оказался тёмноволосым мальчиком. Ребятки стояли возле Рели с большими кружками в ручках. Потом появилась, внезапно, Юлия Петровна и нахмурилась: - «Это почему ты здесь, а мама хочет ехать тебе встречать!» - «Ой, не надо, я же уже приехала».


                Г л а в а   16.

Юлия Петровна всё же встречала Релю, хотя дочь долго упрашивала ей, во сне, чтобы мать этого не делала. Но видно у строптивой, никогда не слушавшей её родительницы были другие мысли на этот случай. Она, почти сразу, едва успев чмокнуть дочь в щёку, стала жаловаться на Веру, которая была в академическом отпуске и прожила дома почти год. За этот год они здорово с матерью устали друг от друга:
- Ты не представляешь, Релечка, как же она умеет играть на нервах у людей, особенно у меня. Это немыслимо, если рассказать тебе, как  она над матерью издевалась, после того, как приехала в Чернянку.
- Не надо, мама. Я всё живо представляю, особенно если вспомнить как вы, вместе с ней, издевались надо мной прежде. Теперь Чернавка, Дикарка и прочая Релька не находится рядом с вами, но жёлчь ваша осталась: вот вы и покусывали друг друга, как подколодные гадюки.
- Хорошо же ты о матери думаешь. Спасибо!
- Пожалуйста. А вы чего от меня ждали? Сочувствия вам? Но, мама, много лет угнетаемая дочь не может измениться за два года, хотя мне и хотелось бы. Но прежде, чем я изменю к вам своё отношение, должны вы, по старшинству, хотя бы покаяться в плохом. В том, что я сильно запомнила, в том, что не забывают никогда. Видите, как коряво говорю, когда вспоминаю о плохом, с вашей стороны, отношении ко мне.
- Хуже, чем в плохом, Реля. В гадком отношении, можно сказать. Это я теперь поняла, когда вижу, какой эгоисткой я воспитала Веру.
- Геру, мама, Геру - она как была дочерью Люцифера, так и осталась ею, по вашим словам. Но боюсь, что если я посочувствую вам, то, приехав домой, получу от вас такое же предательство, как получала раньше.  Стоит вашей любимой доченьке приласкать вас, что Гера-Вера не упустит сделать, едва увидев меня, проклятую вами обоими Чернавку.
- Ох, Реля, и всё-то ты видишь как на ладони, всё ведаешь, хотя мы и не переписывались почти. Атаманши на твои письма отвечали, так как я была занята только эгоисткой, как ты говоришь, лишь её капризы исполняла, но надоела она мне хуже горькой редьки. Плохо, что я так думаю, но мне кажется, что и не больна она уже, а притворяется.
- Нет, мама, Вера болела, и её немного подлечили. Вы верно заметили, что сейчас она почти здорова. Настолько поправилась, что сможет закончить институт и поехать работать. Но ей не понравится трудиться, хотя у неё работа будет не в пример легче моей. И красотка станет притворяться, что вновь заболела, чтоб не работать - даже каким-то образом я ей буду помогать осуществлять её задумку.
- Как же ты, такая умная, будешь ей помогать? Если всю вашу жизнь вы враждовали.
- Я не стану помогать Вере!  Это так же верно, что Волга впадает в Каспийское море, но она каким-то подлым образом попытается вовлечь меня, презираемую ранее сестру, в свою поганую орбиту.
- Сложно говоришь. Но как же нам её перевоспитать от капризов?
- Не знаю, мама. Хотелось бы. Но горбатого, как говорят, только могила исправит - это аксиома, которую не надо вам доказывать.
- Я большинство твоих слов не понимаю. Неужели Вера рано умрёт?
- Что вы, мама! Она переживёт своего воспитанника.
- Как воспитанника! Разве у неё детей не будет?
- Мне кажется, что нет. И Вера, чтобы угодить мужу, возьмёт, но тайно от него, чужого ребёнка, которого не будет любить.
- Она и родных бы, наверное, не любила, потому что слишком обожает себя. Знаю, ты сейчас скажешь, что я тоже не очень любила детей, кроме Веры, разумеется, своих детей. Но вот как меня твой Бог наказал. Уж хуже, чем этот год страданий с Верой и представить себе нельзя.
- Это лишь цветочки, мама, ягодки вы попробуете, когда Вера приедет к вам, не захотев работать. Вот когда вы будете рыдать от неё. Поняв, что она не добилась в жизни, того, чего хотела - а она мечтала стать артисткой - красотка будет мстить первому, кто ей под руку подвернётся, и это будете вы, мама. Реля её отфутболит от себя, если она вздумает ко мне, в Москву, примчаться.
- А ты что, пророчица моя дорогая, собираешься жить в Москве? - воскликнула Юлия Петровна, и, повернув к Реле лицо, заглянула в глаза дочери. Они стояли на остановке рейсового автобуса, и постаревшей за этот год мучения со старшей матери, как поняла её Калерия, хотелось привлечь этим восклицанием внимание стоящих рядом знакомых Чернянцев.
Но знает мать их лично, или никогда не видела - Чернянка всё ж большое село - однако зоотехника все знают прекрасно, как знают остальное начальство села. Потому что едва они подошли, как с матерью поздоровались сразу несколько человек. Юлия Петровна милостиво кивнула им головой, и сразу несколько женщин задали матери вопросы, на которые заносчивая женщина не хотела бы отвечать.
- Донечку зустричалы, Юлия Пэтровно? Ой, цэ чи нэ ваша средняя, яка всим носа утерла, закинчивши добрэ школу? Дэ ж вона тэпэрь учиться? Бо по ии учёби, як казалы, вона ж могла бы куды захочется поступаты, ий дорога видкыта.
Такие «закидоны», насколько помнила девушка, были и в прошлом году, когда Реля с родительницей подсели в автобус у вокзала.  Но, видимо, Юлия Петровна готовила себя к ним и как избежать разговоров, потому что, сославшись на то, что «погано чует», не отвечала на такие каверзные для неё вопросы.  Ну, как сказать простым «бабам», что она не захотела учить умную, на взгляд людей, дочь, и выставила её из дома без рубля денег, в одном-единственном платье, сшитом, надо отметить, самой Релей, за свои кровные, заработанные тяжким трудом деньги. Девушка, перед майскими праздниками, пять дней приводила в божеский вид, запущенную хату жившей одиноко старушки. И доставила ей тем самым великую радость, потому что у женщины – постаревшей от горя ровесницы её матери - нашлась довольно взрослая дочь, которую, в войну, почти ребёнком, угнали в плен.  А потом девушка вышла замуж не то за поляка, не то за венгра и потому не жила с матерью. Калерия, как ни странно этого не помнила, но хорошо запомнила, что воспрянувшая от встречи с давно потерянной дочерью, пожилая женщина за пять дней каторжного труда Калерии дала ей сто рублей. На эти деньги Реля купила штапелю на выпускное, красивое платье, а шила его после праздников. А потом, чтобы окончательно расстаться с матерью, не желающей даже поговорить с выпускницей, в отношении её будущего, Реля завербовалась и уехала на стройку, где была рада свободе. Никто её не угнетал, кроме бандитов, которые дрались со строителями в тёмном, неосвещённом уголке Симферополя - туда даже милиция ехать боялась. Релю заприметил местный «управляющий» шайки и хотел, видно, поиграть с дикой, завлечь её в свою гадкую жизнь. Но она смогла повести себя дерзко, чем вызвала уважение главаря банды, он не преследовал её. Их переводят в настоящее общежитие, где Реля отдыхала душой, подружившись с Женей, и жизнь стала лучше, если бы не Горилла - он был похуже Атамана, но и от него Реля смогла уйти, ценой была травма ноги. Гориллу посадили в тюрьму - не за её ногу - он мужчину зарезал, что Реля переживала тяжко, не зная убитого. Но парень, раненый возле нового общежития, поразил её - он, умирая, назвал Релю «сестрой» и она мучилась сознанием, что он мог быть её братом, когда тот угас.
Реля поверила, что, возможно, её коварная мать не дала жить и этому, большому парню, которого, позже, родила другая женщина. И погибший мог быть старшим братом Рели, очень старшим, если считать, что родительница избавилась от дитя ещё в юности. Но был и второй мальчик, которого мать, по её же рассказам подругам, «вытравила» из себя живым, но так как он также был нежеланным, то и прожил на свете час или чуть больше.  Это случилось где-то за год перед рождением Геры-Веры, на которую мать положила всю свою любовь. Потому что родила её от чёрного человека, который не пожелал воспитывать дочь, заявив, по словам родительницы, что он своих детей - а их по свету много у него разбросано - никогда не воспитывает сам.  Рассказывать о себе такое, даже подругам, для надменной Юлии Петровны было, наверное, подвигом. Смотрите, мол, какая я, отважная женщина.  Хочу - рожаю, хочу - избавляюсь от детей, вот я какая ловкая, и ничего мне за это не будет. Мать не понимала, что за всё в жизни приходится расплачиваться, и два её вытравленных мальчика наложат на её жизнь заклятие. Это заклятие толкнёт её в руки или лапы очень плохого человека, от которого родится Гера-Вера - это и будет мщением скверной женщине за прежние ошибки.
- Ну, чего надулась? - вернула её к прежнему разговору мать.- Я, кажется, задала тебе вопрос в ответ на твоё заявление, что ты будто бы будешь жить, в дальнейшем, в Москве?
- Да, вы задали его так громко, что обратили на себя внимание и интерес стоящих на остановке Чернянцев. И пока маме пришлось выкручиваться, отвечать на каверзные вопросы, к её бывшей нелюбимой доне прилетели такие воспоминания, что лучше мы поговорим о них. О Москве потом поговорим, пока женщины, которым вы сейчас наплели, что я не тружусь, а учусь в Симферополе, отвлеклись бы на что-то другое да забыли о Чернавке вашей. Знаете, что я врушек не люблю. И могу выдать им, что моя «мамочка», как Вера вас называет - большая фантазёрка.
- Это какие же к тебе воспоминания прилетели? Что-нибудь о детстве? Так забудь. Что с воза упало, то пропало. Было и прошло!
- Да? Смотрите-ка, как всё легко для вас в моей жизни. Но не вы ли сейчас заливались канарейкой, как матери трудно, почти невозможно, учить двух студенток, хотя вы учите лишь одну и на те алименты, которые высылает наш с Атаманшами отец, а не родитель Геры-Веры.
- Тише говори, тише! Вот сейчас зайдём в автобус, сядем на последние места, где нам никто не помешает говорить, тогда всё мне выскажешь, что у тебя в груди накипело. Ну, входи, да занимай места!
И они смогли сесть сзади, уступив свои места молодой женщине, которая ехала с больным ребёнком:
- Садитесь, Наталья, со своим хлопчиком на третье-четвёртое места, а мы тут посидим, - вроде пожалела Юлия Петровна односельчанку.
- Ой, дякую, бо мого малого укачивае у автобуси. Нэ дай Бог, кому маты больну дытыну. А биля викна сынка, спасыби вам, будэ развлэкатысь якимись картынками.
Женщина с сыном поспешили сесть на более удобные места, а Юлия Петровна, радуясь, что проявила «благородство» на глазах у дочери, начала допрашивать Калерию с новой силой, когда они сели сзади: - Так какие у тебя претензии ко мне? Выговаривай сейчас, не дома, потому что дома твои Атаманши, да и Вера не дадут поговорить.
- У меня, мама, были не очень хорошие воспоминания в отношении, если можно так сказать, вас.
- Давай, вали на мать. Я от Веры уже такого натерпелась, выслушаю и тебя, тем более, что ты права будешь, ежели упрекнёшь родителей своих, но обоих, потому что и Олега тебе надо бы поругать.
- За что отца-то, мама? Не за то ли, как вы мне признались в прошлом году, что он присылал, кроме алиментов, деньги мне, а вы их прямым ходом отправляли в Одессу, вашей капиталистке. У Веры денег уже на книжке лежало пять тысяч, что немало по теперешнему времени, потому что я, если возьмусь копить при моей зарплате, то наберу такую сумму, возможно, лет через пять - семь, и то, отказывая в малости себе, не говоря уж о больших покупках.
- Знаю, что ты хочешь сказать. Что Вера и деньги накопила, и не отказывала себе ни в чём?
- Именно, мама. Я знаю, что она, кроме ваших денег, ещё кое-чем подрабатывала - обжуливала парней, преподавателей.
- Ну, знаешь, с преподавателей много не возьмёшь, разве в ресторан водили красивую студентку и то на те деньги, которые им давали, или всовывали студенты, или их родители, за хорошие оценки.
- Как видите, она и с преподавателей имеет, плюс прекрасные оценки, хотя я думаю, что Вера учится спустя рукава. Но я не о ней хотела с вами поговорить. Это вы, почему-то решили, что меня лишь ваша любимица волнует, да её нажитые капиталы.
- А о чём же?
- Может, мама, это будет очень больно для вас, но я желаю спросить насчёт детей, которые должны были появиться у вас до Веры?
- Это ты о том мальчике, которого я в тридцать шестом году родила мёртвого? Так я так рассердилась на его отца, который не хотел расходиться со своей женой, хотя они жили как кошка с собакой. Примерно как мы с вашим батяней, потому что он сильно ревновал меня.
- Ой, мама, ну хоть мне не ломайте мозги, я прекрасно помню, отчего вы разбежались с отцом. Начали, после войны, гулять первая вы, это когда мы жили в Толстухе, где вы работали председателем колхоза, а отец был главным инженером, но вы не брали его на гулянки,  когда к вам приезжали всякие «проверки» из района или области.
- Боже! Да как ты можешь это знать - тебе десяти там не было.
- Вы поверили в Бога, что вспоминаете его?
- Как тут не поверишь? Когда Вера лежала на операционном столе, я ведь в церковь ходила с её подружками, молились мы там.
- Я рада, что хоть под нажимом обстоятельств, но вы пошли к Богу. Ну, а теперь, очистившись вроде, вспомните о младенце, который чуть не родился в тридцать шестом году.
- А что про него вспоминать? Ты же собираешься родить его, сама мне говорила в прошлом году, когда мы так прекрасно с тобой провели время в Херсоне, дожидаясь автобуса. Причём ходили кушать в Кафе на деньги Верочкиного отца, если ты помнишь.
- Конечно, помню. И как этот вероломный хитрун Люцифер пожертвовал вам эти деньги, если свою дочуру не хотел воспитывать?
- Ой, кажется, я должна тебе и это сказать, если в прошлом году забыла о том поведать. Этот «хитрун Люцифер», как ты его зовешь, хотел тебя подловить, да и своего племянника - посадил вас в один вагон, чтобы вы познакомились и полюбили друг друга.
- Спасибо ему, мы, кажется, влюбились взаимно, только пожениться не могли. Потому что до встречи с Артёмом, года за три, я видела во сне другого парня, от которого я должна родить. Только от него, не от кого другого! - того мальчика, которого так неосмотрительно и подло загубили вы.
- Да что ты, Реля! Какая же это подлость? Все так делали, когда аборты были запрещены. Вот вам сейчас это дано правительством.
- Мне это не надо! Я буду рожать сына, которого жду много лет.
- Да ты не беременная ли, что так говоришь?
- Наверное, мама, но всего третий день. А через две недели распишемся в Симферополе с его отцом. А после окончания им службы поедем в Москву, где, как я рассказывала вам ещё в прошлом году, нас с ним живо разведут его родные.
- Боже мой! Реля, ты не только другим плохое предсказываешь, но и себе? Неужели ты сама не могла что-то предпринять, чтобы твой будущий муж сильно влюбился в тебя - как Артём в прошлом году - у него глаза полыхали такой страстью, что и не высказать!
- Мама, не мне вам говорить, что чем больше мужчины полыхают до женитьбы, тем скорее они выдыхаются? Так было с папой, если вы правду говорили своим подругам.
- Да, ты права. Но у твоего будущего мужа, неужели тихая к нашей Реле любовь? Потому что, насколько я помню, в тебя влюблялись раньше, не исключая и Артёма, с первого взгляда. Павел - учитель твой и Слава - племянник директора Качкаровской школы, за которым девушки бегали, а он обожал лишь мою Дикарку.
- Спасибо, что вспомнили. Мне очень приятно думать о том, что и меня любили - не только вас с Верой.
- Дорогая моя! Тебе ли жаловаться? Это ты отнимала от сестрёнки лучших парней, за которыми обмирали красивейшие девушки Маяка и Качкаровки. И даже одесского Вериного, возможно кавалера свела с ума.
- Я их не отнимала, мама. Я их спасала от Веры. Согласитесь, что плохо было бы тем парням, знайся они с Верой, а не со мной.
- Но ведь это у тебя убили первую твою любовь - Павла. А возможно если бы он не рвался к тебе в Качкаровку - он остался бы жить.
- Вы неправы, мама. У Паши такая судьба. Но должна вам сказать, что он не умер, он жив.
- Жив? Так почему же не разыскал тебя? Почему не женился, как и грозился всем в Маяке.
- Он не грозил, а говорил, что женится на девочке Релечке, когда она подрастёт. Но уже через год после нашей встречи, он погиб от рук бандитов. И тут должна вам, мама, открыть большую тайну. Никому о ней не говорите, даже вашей любимой Верочке, если вы с ней помиритесь, как это у вас часто бывает.
- Да не скажу, не скажу! Открывай мне тайну Павлуши: вот хороший человек был, Реля - уж такого тебе вовек не найти.
- Никогда - вот так меня жизнь наказала. Но то, что я желаю вам сказать не только тайна Павла Петровича, но и моя, ещё Степана, который ехал с нами в поезде, когда мы возвращались с Востока.
- Это какой же Степан? - сделала вид, что удивилась Юлия Петровна: уж она прекрасно помнила солдата, подставившего широкую грудь под ножи амнистированных бандитов, которые были выпущены, после смерти Сталина.  Не будь Степана в поезде, много народа пострадало бы.
- Точно, мама, это тот самый Степан, который, как Матросов закрыл своей грудью всех пассажиров, иначе бандиты прошлись бы с ножами по вагонам, где люди спали, и много бы народу загубили.
- Я и забыла, что ты можешь мысли читать - с тобой опасно рядом находиться - от тебя даже вздоха не скроешь.
- Зачем так говорить, мама? Вам же приятно, что я вас не уличила в лицемерии, а просто продолжила вашу мысль. Так вот Степан был, как он мне потом рассказал, не совсем обычный человек.
- Это он тебе, «забитой матерью девчонке», как Степа мне в гневе, как раз перед ранением, кинул правду-матку прямо в лицо, так он тебе открыл свою тайну, когда вы с ним, после его подозрительно быстрого выздоровления ходили в ресторан-ресторан покушать?
- И вы заметили, что он очень быстро поправился?
- Да как же мне не заметить, если я его перевязывать ночью ходила. - Придумала Юлия Петровна, не думая, что дочь может разоблачить её. - И видела глубокие раны на груди. С такими ранениями твой любимый батяня по полгода в госпитале валялся, особенно к концу войны - видимо сильно не хотел ехать к семье в Сибирь, где мы были, предпочитал отлёживаться да за сиделками ухлёстывать, - продолжала она дальше, чтоб Реля не вспомнила о Степане.
Но дочь, мать это видела, прекрасно всё помнила, но не стала разоблачать. Заговорила о другом:
- Неправда, мама, как раз перед концом войны, если вы вспомните, ваша любимая Вера - тогда ещё Гера - столкнула Рельку с печки, так, что у меня отнялась левая нога.
- Как не помнить! Я же тебе эту ногу лечила.
- Не вы, а тётя Маша-сибирячка. Она мою ногу растирала, и мы говорили о папе, что он в госпитале лежит, и ему гораздо тяжелей, чем мне. Ведь пришло письмо, что ногу у папы отрежут; он станет инвалидом, на костылях будет ходить или на деревянной ноге.
- Это протез называется - ты же знаешь.
- Я называют так, как мне, маленькой девочке, говорила сибирячка, как я это восприняла.
 - Ну ладно, твой отец каким-то образом избежал ампутации ноги, а причём тут Степан, его тайны, твои тайны и тайны Павла?
- Терпение! Нам ещё долго ехать и я успею вам рассказать, чтобы вам было понятно, потому что во всём, о чём я буду говорить, есть мистика, если посмотреть на это глазами необразованного человека.
- А ты значит, в неполные тринадцать лет, была шибко образованная, что какой-то простой солдат открывал тебе какие-то тайны?
- Мама, вы не хотите слушать? - рассердилась Калерия.
- Наоборот хо-чу-у, а ты всё тянешь. Слова не можешь, в простоте, выговорить! - сказала Юлия Петровна, и виновато посмотрела на дочь: - Неужто ты помнишь, как Вера скинула тебя с печки и как это связано с выздоровлением твоего отца? Я уж не спрашиваю про Степана, но чую что тут всё взаимосвязано.
- Верно! Всё, что связано со мной, обретает какой-то тайный непонятный другим смысл. Но начнём с отца. Я вкратце. Значит, говорит мне тётя Маша, натирая со слезами пополам мою ногу - она позже призналась, что не верила, что нога, так сильно пришибленная, отойдёт.
- Не только Маша, я тоже думала, что ты останешься инвалидкой.
- Спасибо, мама! Потому вы мне и не помогали выздоравливать? Но замнём этот больной вопрос. Значит, тётя Маша, предчувствуя, что Реля останется навек прикованной к кровати, рассказывает мне о гораздо больших ранениях отца - и всё это происходит перед сном.
- А когда она могла ещё тебе ногу растереть? Лишь после работы.
- Да. Спасибо ей, пусть ей легко икнётся в этот миг. Но она мне это говорит, а Реля засыпает, и снится ей сон - лечу я вроде как по весне, тепло везде.
- Так весной тебя Вера с печки столкнула - правда в Сибири стояли ещё морозы. Но где лежал в госпитале ваш батяня было, наверное, как мне думается, тепло.
- Вот, вы тоже мои мысли угадываете – значит, я туда и полетела, в тепло, потому что была в одном платье. – Реле не хотелось говорить, что летает в этом платье до сих пор и не мерзнет. – Полетела ваша  малолетняя дочь со своей больной ногой. Правда во сне она не болела.  Прилетаю, а там уже окна открыты в госпитале, во дворе птицы поют.
- Ну, без патетики ты не можешь?
- Какая же это патетика? Это жизнь, но во сне. Короче, влетаю в открытую форточку и вижу отца. Я его не знала, конечно, но сердечко подсказало - это он. Лежит, бедный, мечется, в бреду называет меня «маленькой», «Релюшкой», просит помочь.
- И ты помогла? В то время, когда у самой нога не ходила?
- Я уселась прямо на кровать и своими ручонками стала растирать отцу больную ногу - совсем как тётя Маша мне делала.
- Ну, у тебя-то хоть живая нога была, а у отца - как он рассказывал потом - бревно-бревном и чёрная, потому хотели отнять её.
- Да, его тёмную ногу я и видела, хотя тётя Маша мне о цвете не говорила. Но я плачу во сне и тру её, тру - долго всё это было, как мне показалось. Но растёрла я эту черноту, смотрю, нога стала, как бы розоветь, потеплела, отец открыл глаза, вытер рукой пот со лба, говорит мне: - «Спасибо, маленькая! Если бы не ты, отрезали бы ногу!»
- Так это ты спасла отца от гангрены той весной? Сама терпела и не рыдала от боли, а ему помогла? Недаром он, когда вернулся, схватил тебя на руки, и ходил пару часов по избе: - «Спасительница моя!» - так мне позже рассказывали.
- Да, это сделала я. И то же самое проделала со Стёпаном, когда и его ранили бандиты. Не вы его спасли, мама, Релька ваша, которую вы даже в поезде угнетали. Правда у папы нога, а Степану я «затянула» рану возле сердца и на следующий же день он пригласил меня покушать в вагон-ресторан.
- Так вот в чём дело! А мы с Верой недоумевали, она даже гневалась на «дурака». Значит, Степан тоже чувствовал, что это ты ему помогла преодолеть болезнь, и никто иной? Вот откуда такая нежность к маленькой девочке - ведь ты тогда небольшая ростом была.
- Да, но это не помешало ему обращаться со мной, как со взрослой девушкой, причём очень красивой, какой я была в его глазах.
- Ещё бы! Да вылечи ты любого из мужчин, и если они это почувствуют, то будут обожать до гроба. Теперь-то я понимаю, почему батяня твой так хотел, чтобы Реля приехала жить к нему. И учил бы тебя, ну где бы ты ни пожелала - это я теперь сознаю, что помешала тебе здорово, как упрекали меня потом твои Атаманши.
- Да, мама, спасибо вам, что вы так активно и противно испортили мою жизнь! Но всё же я должна быть вам благодарна, что не поехала к отцу, хотя, как я чувствую, ему очень требуется моя помощь.
- Наверное, у него опять нога болит, и кроме тебя некому к нему чародейство приложить, ведь он «женился», Реля, на старой и негодной, если можно так сказать, бабёшке. Правда развод я ему не давала, так что женился он гражданским браком - всегда может отбой сыграть, если сильно надоест ему старуха.
- Она старая, а себя, мама, вы молодой числите, если Веру рожали лет в двадцать восемь, а меня в тридцать один, я полагаю?
- Да не в двадцать восемь я Веру рожала, а в двадцать семь, тебя же, соответственно, в двадцать девять.
- Всё годы себе путаете, да и любимой дочурке тоже?
- Откуда ты знаешь про путаницу в моих и сестриных годах?
- Догадываюсь, что Верку вы родили не в тридцать девятом, как в метрике записано, а в тридцать восьмом - высчитала это по её нраву, но как не скажу - очень тонко надо понимать природу, чтоб в том разобраться. И вы не в одиннадцатом появились на свет, а годом или двумя раньше.
- Всё это верно, но смотри Вере не скажи: её устраивает, что она на год моложе. Меня тоже тешит, что мне сейчас не полсотни, как и должно бы быть, а всего сорок девять. Правда, до болезни Веры мне не давали мой возраст - лет на двенадцать-пятнадцать я моложе представлялась. Вера уедет учиться, со своими капризами, я ещё повоюю за свою внешность. Но мы не договорили: значит, ты затянула раны Степана, и он, к неудовольствию взрослых девушек, повел тебя, а не одну из них, покормить.


                Г л а в а   17.

- Да, мама, - Калерия задорно улыбнулась. - И в разговоре выяснилось, что ему вовсе не нужна была моя помощь. Степана невозможно было убить. Он, если я правильно его поняла, вечно! будет жить, если ему не надоест и он сам не захочет смерти. Причём жить в любом облике - побудет немного молодым, в минуты может превратиться в старика, или просто средних лет человеком, но всегда красивым.
- Таких людей не бывает! - быстро сказала Юлия Петровна и вздохнула - ох, как бы она желала быть вечно молодой и прекрасной.
- Бывают, мама. Пример тому Степан. Он живёт на земле уже много лет - ему чуть ли не девяносто в то время было, а уж восемьдесят-то точно. Он живёт то на земле, то летает с какими-то инопланетянами в их корабле, который намного быстрее самолётов носится в небе.
- Допустим, я тебе поверю, но как он туда попал?
- При трагических обстоятельствах - он был лётуном в начале века - летал на малюсеньких самолётах и разбился. Но раньше людей его нашли инопланетяне, как-то его оживили и взяли с собой в их корабль.
- Вот такие сказки рассказывал тебе Степан, когда вы кушали?
- Да, но я поверила ему сразу и безоговорочно. Почему? Да потому, что, наверное, сама когда-то летала на этих кораблях, которые уже сейчас за границей называют «тарелки», я чувствую, что бывала на них.
- Как это бывала? - опешила Юлия Петровна и даже перекрестилась, что её сильно напугало: - «А ну как Люфер узнает про это, уж он меня не пощадит, утащит с собой в Ад. Но он боится Калерии, и возможно, у меня этот жест пройдёт им незамеченный».
Она успокоилась, и с любопытством посмотрела на Релю - как эта сказочница выкрутится из ситуации. Но дочь, заметив её крещение, заулыбалась и развеселилась - она буквально расцвела:
- Как я рада, мама, что вы стали потихонечку приближаться к Богу, в которого я верю с пелёнок, ещё с тех пор, как меня крестили в войну. Так вот, моя вера в силы Небесные и привела меня к инопланетянам, которые, как я считаю, и есть посланцы Бога. Потому что именно они спасают людей, попавших в беду, но тех, на кого Господь укажет своим милостивым перстом. Так называют палец в Библии, хотя я её ещё не читала, но когда-нибудь обязательно прочту внимательно.
- Дорогая моя! Тебе бы книги писать или стихи, которые ты начинала в юности. У тебя через фразу в рифму получается.
- Напишу когда-нибудь, - как отмахнулась Реля. - А сейчас скажу, что мне предсказывал Степан. Ведь они очень умные на этих кораблях. Летают же, могут обогнать время, и залететь в будущее, или прошлое. – Реля сказала и испугалась. А ну как мать сейчас начнёт допытывать у неё, что такое залетать в будущее. Но Юлия Петровна, к её радости, не обратила внимания на дочерину оговорку. Она била по одной цели.
- Интересно-интересно! Что такого особенного солдат мог тебе пророчить? Ведь ты сама себе и людям предсказываешь не хуже иной цыганки, которые нам немного, но родственники. Я думала в тебе этот талант от бабушек твоих. А, оказывается, ты ещё и с какими-то инопланетянами летала, и от них ума-разума поднабралась! - с иронией сказала Юлия Петровна.
- Вас это раздражает, мама?
- Не особенно, но просто смех разбирает, что ты выдумываешь!
- Так посмейтесь! Вам было плохо жить с любимой дочерью, вы мне жаловались на Веру - вот я и решила вас рассмешить. Ваша нелюбимая, всегда вами гонимая Релька, Чернавка, Дикарка желает, чтоб вы смеялись. Тогда у вас разгладятся морщины на лбу, вы помолодеете, к вашему большому удовольствию. А теперь, вот вам зеркальце, - Реля вынула его из сумочки; - взгляните на себя!
Юлия Петровна взглянула и удивилась:
- И впрямь помолодела. Спасибо тебе. Но как это тебе удалось?
- Вот это как раз и доказывает, что я летала на кораблях и взяла от инопланетян немного их мудрости, которая выше людской, потому, что них нет распрей, высокий, незлобивый интеллект...
- Боже, опять эти заумные слова! Но подожди, - догадалась мать, - так это они помогли тебе выбраться из дома, они же тебя завезли в Симферополь? Но почему не к морю, которое ты так любишь?
- Вот это е щ ё раз доказывает, что они могут знать будущее людей, особенно тех, кто им дорог, как нелюбимая вами Релька. Космияне - так я иногда называю своих покровителей – знали, наверное, что я там найду свою судьбу. И зря ваш тёмный человек - Люцифер пытался вмешаться в мою жизнь. Хотя мы и полюбили, можно сказать, с Артёмушкой друг друга, решили не поддаваться его шкодству, наоборот, немного подшатать его нервишки, расставшись друг с другом, через боль сердец.
- И у вас это здорово получилось! - с грустью сказала Юлия Петровна. - А что? И Артёму-мореходцу помогают твои инопланетяне?    
- Я сильно надеюсь на это. Ведь они нам подсказали, когда Артём добивался, чтобы мы поженились, что у нас не может быть детей, тогда как у него от другой женщины, которая ему в жёны предназначена, и у меня с моим суженым, будут дети.
- Тем более, - напомнила мать, - что ты хочешь родить того младенца, которого не смогла выходить когда-то я.
- Да, и потому я искала своего суженного. Хотя будущее у меня с ним довольно плохое вырисовывается. Мы, едва расписавшись, и пожив немного, разойдёмся после рождения сына, но я думаю, что не так скоро, а когда моему долгожданному стукнет год или два, я вам это, кажись, говорила в прошлом году, когда вы меня тоже встречали в Херсоне.
- Я думала, что ты шутишь - ну кто же пророчит себе такую нехорошую жизнь с мужем? Только найдёте друг друга, полюбите, потому что ты же без любви не сможешь родить своего долгожданного и вдруг развод - да этого и врагу не пожелаешь.
- Ну, зачем кому-то желать зла? Хотя, я думаю, что вы с Верой не раз мне его желали, потому что в жизни на земле люди ненавидят себе подобных за то зло, которое они сами им сделали.
- Значит, мы с Верой не любили тебя за то, что сами виноваты перед тобой больше, чем ты перед нами?
- А чем я виновата перед вами? Что выходила младших Атаманш, которых, как подозреваю, вы не очень хотели, чтоб они выжили в голодные годы? Или тем, что больше всего грязной и тяжкой работы делала?
- Да, Реля. Мы с Верой виноваты перед тобой и младшими, что хотели их загубить! Да ты, наверное, помнишь тот случай в Лимане, когда Вера - тогда ещё Гера - хотела погубить Лариску, а ты её выловила из солёной воды, а прибежавшие взрослые откачали?
- Я так и думала, что это ваше общее злодейство было. Но что же вы, мама, загубили двух мальчишек - больше вам Бог не дал сыновей - и хотели загубить малышек, которых я оторвала от смерти в голод?
- Да, Вера предложила, а я согласилась, с условием, что это незаметно у неё пройдёт. – Взяла вину старшей дочери мать на себя. Юлия Петровна хорошо помнила, что не хотела она уже в те годы смерти Вали и Ларисы. - Унесёт одну из малышек водой, потом она как-то придумает от второй избавиться. Но как видишь чему быть, того не миновать, и твои подопечные остались жить. Но теперь, когда ты вспомнила как Вера и тебя пыталась убить в конце войны, я подумала, что это у неё в крови сидит - злодейство.
- И вы ещё сомневаетесь? Но подумайте, от кого ваша любимая дочь переняла?  Не от отца её Люцифера, который соблазняет женщин, а детей своих не хочет растить, но не убивает их. А с другой стороны её родительница сумела избавиться от двоих сыновей.
- Откуда знаешь, что у меня ещё один аборт был? Я и сама забыла, потому что так молода была, это у меня стёрлось из памяти.
- Хорошо иметь такую память! Но я хочу, чтоб вы знали, что другая женщина родила того мальчика и вырастила его, и он жил почти до тридцатилетнего возраста. Он был хорош собой и умён: говорили, писал книгу.
- Откуда ты это знаешь?
- Я встретилась с ним в Симферополе, когда его пырнули ножом, и он умирал. Но признал во мне младшую сестрёнку. Так и сказал - сестрёнка. Бредил, наверное, но как будто и в сознании был, потом умер в больнице. Я была сражена, что он меня признал, долго грустила, что поздно встретились - наверное, я могла бы и его спасти от смерти.
- Рель, ты просто фантазёрка - этого не может быть!
- Не может быть, что я рожу второго вашего сына? Но, между тем, он постоянно крутится возле меня, я это ощущаю, вернее, ощущала. Но сейчас думаю, что он уже во мне и через девять месяцев его рожу. С этим и приехала к вам, чтоб сообщить эту новость, и ещё, что ровнёхонько через двенадцать дней мы должны расписаться с его отцом.
- Значит, ты мало побудешь дома? - Юлия Петровна огорчилась. – А я так надеялась, что ты воздействуешь благотворно на Веру, чтоб она хоть немного ожила возле тебя.
- То есть, попила бы моей кровушки, как она раньше это делала? - улыбнулась невесело, вспоминая прошлое, Калерия. - Но вы же видите, мама, что моя кровь не пошла ей на пользу, она ею отравилась. Потому, я думаю, и заболела. Впрочем, я Вере намекнула на это в прошлую нашу встречу. Надеюсь, что теперь она побоится меня тронуть своим вампирством. Да-да, мама, и вы были вампиршей, но я понемногу вас начала выправлять в прошлый мой приезд, а сейчас надеюсь закрепить это, чтобы я смогла привозить к вам своего сына.
- Ох, ты и фантазёрка, Реля, лучше Гоголя будешь сочинять. Мама твоя читала все эти страшные вещи и ещё какого-то писателя о тех упырях да вампирах, что кровь стынет в жилах, как вспомню.
- Ой, мама, правда, не надо о них. Лучше вспомним, что Чернавка-Дикарка Релька выходит замуж, потому что уже забеременела сыном.
- Вот ты торопыга! Не зря родилась в городе Торопце. И не боишься, что твой кавалер поступит с тобой, как и Люфер со мной? Коли ты уже носишь его ребёнка, то не обязательно расписываться, тем более, что он солдат, как ты писала.
- Он простой парень и совсем не Люфер - мы распишемся. Но дальше наш папка поведёт себя гораздо хуже, чем Верин отец, но это будет потом - сейчас я не желаю про развод даже думать.
- Ты хоть успеешь показать мне своего мужа? Про внука не говорю, потому что я умру, если не увижу, каким бы мог стать мой сын.
- Разумеется. Потому и приехала к вам. Мне важно ваше покаяние, чтобы вы прочувствовали, как плохо вы относились ко мне и чтобы также не относились к вашему внуку. А мужа, если он сумеет вырваться и привезти нас к вам, не очень укоряйте, даже не говорите ему о нашем будущем разводе.
- Что ты, Реля! Уж теперь-то я тебя не предам. Ты столько хорошего сделала для меня, что сохранила мне Атаманш. Теперь я их люблю, больше чем Веру. Да и сына-внука мне привезёшь: я его уже заранее обожать стану. Может быть, ты мне надолго его отдашь, когда разведётесь с мужем? Будешь себе свободной, судьбу вторую искать.
- Нет, мама. И не мечтайте!! Сына я никогда, никому отдавать не намерена, хотя многие люди захотят взять его от меня.
- Это почему? Ты будешь плохой матерью?
- Вы смеётесь, мама? Как раз я буду отличной родительницей, потому, что всю жизнь мечтала иметь этого ребёнка - именно этого – загорелого сразу и беловолосого - и никакого другого. Мой ребёнок будет притягивать к себе внимание бездетных людей, потому что есть дети - наподобие вашей Рельки в детстве и юности - которые всегда притягивают к себе добрых, прекрасных людей, и тем людям хочется их усыновить или удочерить, невзирая на то, что у них самих есть дети.
- Да. Я сейчас вспоминаю, как просила отдать тебя ей на воспитание одна старая дева - учительница в Литве - это когда ты ещё даже и в школу не ходила. Но я подозревала, что она изображала влюблённость, «в черноглазку» - так она тебя называла, потому что сильно полюбила твоего отца. Просто умирала и ходила за ним по пятам, когда мы жили ещё в Вильнюсе.
- Я помню эту красивую женщину - она приходила летом меня записывать в школу, когда мне ещё не исполнилось шести лет. И вы меня не отдали, невзирая на то, что я уже читала, потому что вам нужна была нянька. А потом мы переехали на хутор, где жизнь была получше с продуктами. Родились Валя, а после и Лариса - и я поняла, что хорошо, что я не пошла в школу в том году, потому что вы бы их, по очереди, уморили голодом, несмотря на продукты в доме.
- Так основные продукты были опять, благодаря тебе. Это Реля моя дорогая подружилась со стариками-литовцами у которых была коза, а это молочко почти для всей семьи, свиней они держали, а когда забивали их, то и сало, и мясо ты приносила. Я ходила к ним с деньгами, не дают, а тебе даром давали, просто за твои прекрасные глазки.
- Да не за глазки, мама. Я им по дому помогала, и тоже лечила - по крайней мере, они мне говорили, что как только я приду, у них боли проходят и в руках, и в ногах.  И в голове, уверяли, боль исчезает, что кашель проходит, хотя сама я кашляла - вот что меня удивляло. Получается, что себя-то Релька-Карелька лечить не может.
- Можешь и даже спасать себя от смерти можешь.
- Это как?
- А разве Вера тебе не рассказывала ещё в Литве, чтобы досадить тебе, как я и она, ещё до войны, когда ты была совсем младенцем, хотели от тебя избавиться? Она очень досадовала на то, что ты пищишь, и просила выбросить тебя в окно.
- И вы подчинялись желанию почти трёхлетней девочки?
- Да не почти, а трёх, если ты сумела правильно вычислить её да мой возрасты. Ну, я, разумеется, не подчинялась, но заводила такую, если можно так сказать, игру - брала тебя за ножки и опускала головкой вниз и спрашивала Веру, которая как ты правильно заметила, тогда была Герой: - «Кинуть Рельку вниз головкой, чтобы она умерла?»
- И ваша доченька от Чёрта кивала головой, и хлопала в ладошки.
- Откуда ты знаешь?
- Так Гера же мне и докладывала, злобствуя в Литве. Жрала молоко и сало, «вкушала», как она позже стала говорить, мясо, которые я несла от моих стариков, и ржала как лошадь мне в глаза, что было время, когда вы хотели меня угробить. И ещё добавляла, что и в поезде, когда мы ехали в Сибирь у вас возникали мысли выбросить меня в окно, но вокруг были люди, и это спасало меня от смерти.
- Не это, Дикая моя, ты уж прости меня за постоянные мысли тогда, что умереть в войну для младенца лучше. И я наблюдала, как другие женщины так делали, объясняя, что ребёнок умер, и уже воняет. А от тебя, от живой, так несло тухлостью,  что хоть святых выноси.
- Это неправда! Ни одна истинная мать, если только она не сошла с ума от страха или горя, не выбросит дитя в окно. Она до конца будет прижимать мертвеца к груди, пока у неё не заберут другие её дитя.
- Ну, может быть, я и видела уже сумасшедших. Но дело не в этом. Как только у меня возникала глупая мысль, и я брала тебя на руки, дабы последовать их примеру, у меня жутко немела одна из рук – правая или левая - я не помню. И заглянув в твои почти угасшие глазки, мама клала тебя на полку опять, и ехали дальше.
- Вот видите! - Калерия очень разгневалась. - У вас всегда были мысли кого-то убить. И если это не те два несчастных мальчишки, про которых вы говорите, что сделали подпольные аборты, то это была живая уже девочка - и вы хотели от меня избавиться и до войны и когда мы ехали в эвакуацию. Потом это перешло на Валю и Лариску, родившихся уже после войны, и, Слава Богу, что вы меня не пустили в школу, а оставили нянькой. Будем считать, что я их спасла от смерти. Ещё вы, мама, набрались наглости попросить у меня моего малыша, мол, пока я не устрою свою судьбу? Да вы его убьёте и скажете, что это несчастный случай - как сказали бы отцу, если бы вам удался фокус со мной.
- Успокойся, что ты так разнервничалась? Ничего же не произошло плохого - ни с тобой, ни с твоими Атаманшами. А ты не предполагаешь, что это меня под руку толкал Верин отец, которого ты назвала Чёртом?
- Да, в моём случае и в случаях Вали с Ларисой я могу это предположить, - немного сбавила тон Реля. - Но, мама, вы не разу не думали, что Чёрт вас углядел, когда вы со своими сыновьями так жестоко расправились? Ведь чёрная душа тянется к чёрной, это аксиома, доказывать не надо. Не будь у вас жестокой души, тот Чёрт не прибился бы у к вам, хоть и ненадолго.
- Но зато Люфер не смог одолеть тебя да Артёма, и за это ему, в его чертячьем ведомстве наказание будет. Да я знаю, что и помер он. - Юлия Петровна боялась признаться, что приехала в Херсон не только встречать Релю, но и зайти к Вериному отцу, чтобы вытребовать у негодяя денег на поездку его дочери на продолжение учёбы в Одессу. Но к ней, в знакомом доме, из той квартиры, куда её в прошлом году приводил Люфер, вышла женщина и сказала, что Остап умер ещё в прошлом году, осенью, не то в сентябре, не то в октябре, она не помнит, потому что в похоронах не участвовала. – «А вы не жена его будете?» - поинтересовалась Юлия Петровна. – «Нет, дочь жены, но дядька Остап даже видеть меня не желал, потому мы с братом на похороны его не приезжали. Хоронили потом маму - через месяц после смерти её мужа - да вот я оформила после них квартиру на себя. А вы кто будете моему коварному отчиму?» – «Знакомая по молодым годам. Но отчего вы Остапа - правда я знала его под другим именем – называете коварным?» - «Так как же! Как пообещал моей матери, что она умрёт, через месяц после его смерти, так и вышло. Как же ещё хотите, чтобы я его называла? Вам повезло, что вы знали его в молодости, может, он вам не так допекал, как моей матери.  Он её за половую тряпку в доме держал». – «Зачем же ваша мать терпела?» - «Так любила этого Чёрта, как он иногда представлялся людям, что все от него потому шарахались. На похороны, как мне говорили, даже родные не приехали. Или не было у него никаких родных; так зарыли его, как собаку, от работы только люди были, и даже поминок по нему не справляли»...
-«А зачем Люферу поминки? - Думала Юлия Петровна, едучи теперь с дочерью домой. - Чёртов жмот! Он и меня хотел отправить в Ад, впереди себя прошлой весной, да я не поддалась ему»...
- Так, мама, - вдруг пришла в себя Реля, после внезапного сообщения. – Значит, Верин отец умер? Не захотел, наверное, ей помогать, когда доченька его пошла на операцию? Или боялся, что дочь умрёт, и занял место на кладбище, чтобы этого не случилось? Тогда его и уважать можно, если так всё было. А молодо ещё выглядел - наш отец казался мне гораздо его старше, когда заглянул к нам, после тюрьмы.
- Так тюрьма никого не украшает. Но что это мы, Реля, свернули на Люфера да на твоего отца? Не хочется мне про них говорить. Лучше бы ты мне рассказала о Павле, как обещала. Кстати, его мать тоже желала взять тебя на воспитание - уже взрослую, почти девушку - потому, наверное, что в тебя влюбился её сын, будущий учитель. Не Павлу ли она хотела приготовить хорошую жену, раз уж он сразу влюбился, и почти не скрывал, что когда Релечка подрастёт, он женится на своей, «прелестной», как говорил, черноглазке и будет её учить в институте, в том, куда его жёнушка поступить пожелает.
- Так и было бы, - у Рели навернулись слёзы. - И я вышла бы замуж за Павла Петровича, и не стала бы гадать в шестнадцать лет, потому, что и я тогда думала, что судьба моя решена и в ней будет всё только прекрасно.
- Наверное, так и было бы - ведь он тебя очень любил. Все тогда, в Маяке, удивлялись, и пророчили вам чудную жизнь. Но, видимо, что не судьба вам было быть вместе; уж слишком хорошо всё складывалось.
- А я чувствовала, что что-то должно было произойти плохое, даже тогда, когда мы только-только познакомились с Павлом, - Калерия, не удержавшись, смахнула слёзы.
- Ты предчувствовала, что он умрёт? - удивилась Юлия Петровна.- Но почему ты тогда сказала, что он жив? Что качаешь головой? Не отказывайся! Я же прекрасно помню, что ты это говорила.
- Придётся признаться, раз уж я вам рассказала о Степане.
- А какая между ними связь? Между Павлом и Степаном?
- Связь самая прямая, - ответила Реля. – Раз я почувствовала сразу, что с Павлом должно было произойти - я только не думала, что его убьют - я сразу заказала своим космиянам забрать моего любимого к себе, на их корабль. И они забрали его.
- Ну, ты не ври! Если со Степаном я поверила, что они его взяли к себе, то с Павлом никак не могу - ведь учителя твоего похоронили.
- И что! Космияне могли оказаться в том месте, где убили Павла, - Калерия глубоко вздохнула, - как раз в то время, когда это случилось. И, как я полагаю, они  затягивают человеку раны - как затянули и Степану. Потом что-то Павлу ввели в кровь, вроде консерванта, затем они ожидали, пока моя дорогая Вера Игнатьевна с мужем сына похоронят, а после нескольких дней, или даже месяцев, взяли на корабль...
- Подожди-подожди, я где-то слышала или читала - да, пожалуй, в чудной книге, которую ты приносила в Маяке домой - что в Индии, кажется, человека могут закопать на несколько дней, а потом откопать, да оживить. Где ты такие книги брала, которые тебе всё это открыли?
- Всё те же космияне мне, как я думаю, подкидывали чтение в Маяке, затем в Качкаровке, чтобы развить Реле ум, чтобы я с ума не сошла, когда догадаюсь про смерть Павла.
- А когда ты узнала, что он погиб?
- В тот же день, как мне кажется. Потому что Павлуша обещал приехать в Качкаровку, на юбилей его любимой учительницы - бывшей дворянки - но не приехал, хотя я и ждала, забыв, что сама нагадала ему смерть. Днём меня стало что-то угнетать - я даже не смогла декламировать стихи моей очень любимой учительнице. А потом, если «мамочка» вспомнит, я пришла домой, свалилась с высокой температурой, без памяти, откуда меня и отвезли в инфекционное отделение.
- Помню-помню, как моя Дикарка разболелась. Так всё это произошло, когда ты почувствовала, что Павла уже нет в живых?
- Я не знаю, что я чувствовала, меня просто с утра загружало, загружало в какую-то тяжесть - я иной раз людей не понимала, а пришла в себя уже в больнице. И вылечил меня, не доктор, как все думали, а парень-музыкант, который прежде меня туда попал. И, увидев девушку, не понимающую, где она находится, и задыхающуюся в ночной тиши - Аркадий этот напоил Релю каким-то тёплым отваром, и я перестала задыхаться, а утром понимала обращённую ко мне речь.
- Это же чудо, что он там оказался! Ведь ты могла погибнуть.
- Могла, но не погибла. Это же чудо, как вы сказали, «вычеркал», а проще удалил из моей больной головушки память о Павле, чтобы Реля могла дальше жить, любить...
- Кстати, когда ты вышла из больницы, то и полюбила нового парня Славу - красавца и самого желанного жениха в Качкаровке - Вера тогда негодовала, что самых лучших парней Чернавка у неё отбивает.
- Это, мама, я не отбивала, я спасала и Павла, и Славу от Веры.
- Да, пожалуй, что от неё нужно хороших парней спасать – пускай вертит-крутит более плохими ребятами - это как раз по ней. Но зачем тебе это нужно было? Ты их любила?
- А вы ещё сомневаетесь? Конечно, любила. И спасала любимых – как и Валю с Ларисой - от Геркиного коварства. Но предупреждаю вас, мама, Вере-Гере все её подлости даром не пройдут.
- Так и не пройдут! Видишь, как она заболела - чуть не умерла. Я думала, что похороню её прошлой осенью.
- Мама, вы, как всегда поддаётесь на её стоны и враньё. Не умирала она прошлой осенью. Это ещё только цветочки. Просто у девушки-женщины стало жать за грудиной, и учиться не хочется. Вот она и воспользовалась тем, что живёт в таком городе, где ей могут помочь.
- Цветочки? Не хочешь ли ты сказать, что Вера будет ещё больше, страшнее болеть? Потому, я считаю, что болела она тяжело.
- А я считаю, что она расплачивалась за свои злодейства. Впереди её ждёт большая беда, за то, что она радовалась когда-то, что мама хотела меня убить, а потом принимала участие в покушении на своих сестрёнок, Атаманш моих дорогих. Вот за что она ещё должна отстрадать! И наказание ей за это будет ужасным - Верка долгое время не сможет иметь детей, пока не усыновит или удочерит чужого.
- Ой, как плохо ты всё видишь для Веры. Возможно, что это справедливо. Но, я тебя умоляю - не вздумай ей об этом сказать. И вообще, не рассказывай ей то, чем ты сегодня с матерью поделилась.
- Вы меня за дуру принимаете? Я Веру не настолько люблю, чтобы о сокровенном с ней делиться.
- А со мной, почему поделилась? Неужели маму любишь?
- Как ни странно, но к вам испытываю меньше гнева, чем к Вере - это вероятно потому, что вас я, как вы не отрицайте, а воспитываю.
- Чем это? - удивилась Юлия Петровна.
- Мама, не дав вам расправиться с Атаманшами, когда они были младенцами, я уже внесла чуть-чуть доброты в вашу душу - вы даже потом полюбили их, по-своему.
- С этим я соглашусь. А ещё чем ты перевоспитываешь мать?
- Вот вы признались, что когда-то погубили двух своих сыновей…
- За что мне больше твой Бог сыновей и не дал. Спасибо Реля родит мне одного из них, чтобы я поглядела на него и позавидовала ей.
- Да, вы мне будете очень завидовать, потому что, так как сын будет меня любить, ни одна из ваших дочерей вас так не любила и даже если собрать вместе всю любовь ваших детей, сумма не перевесит и грамма любви моего долгожданного.
- Как обидно! - с иронией сказала Юлия Петровна.
- Это вы сейчас смеётесь, ещё не испытывая потребности в любви, а когда придёт такой час, а он обязательно настанет - вы, мама, заплачете, да так горько - только вас никто не услышит.
- Даже ты, такая чуткая и добрая сейчас, несмотря на те злодейства, которые я над тобой - маленькой и взрослой уже - чинила?
- Про меня можете забыть. Я вам почти и не дочь уже.
- Как это? Столько наобещала прекрасного матери показать, родив мне внука, а теперь отказываешься от матери?
- Всё то, что я обещала, будет, но предупреждаю, чтоб вы не вздумали «полюбить» меня за это. Чем больше вы будете настаивать на любви, тем скорее мы разбежимся.  Ваша ненужная уже мне любовь станет напоминать, что когда-то вы ненавидели меня, и это - препятствие на пути нашего примирения, которого я тоже хочу, признаться.
- А я-то думала, что мы уже примирились, если ты ездишь к матери, да ещё и внука ко мне будешь возить - я думаю, что не один раз?
- Всё будет зависеть от вас, мама. Не станете мне калечить нравственно мальчишку, как вы искалечили Веру, то стану его привозить. Но как только замечу, что вы из него делаете идола, внука не ждите.
- А если я к нему стану относиться как к тебе когда-то?
- Этого не случится - вы будете обожать внучонка. Релию волнует другое, про что я вам уже сказала. И помолчим немного. Я думаю, что нам не вредно сейчас подумать о нашем разговоре, потому что дома не станем даже вспоминать о нём.  Я не хочу, чтоб кто-то слушал то, что я вам рассказала сегодня с воспитательной целью, специально для вас.
- Спасибо, Реля, век тебе буду помнить, что ты с мамой так красиво поговорила, забыв все прежние обиды. Я очень каюсь, что была к тебе несправедливой матерью. Это видно Бог меня покарал, лишив ума.
- «И вам спасибо, что выслушали. Правда я немного переборщила, что сказала вам о космитах – как они воскрешают некоторых людей. Не зачем вам, мама «дорогая» это знать? И, пожалуй, я вычеркаю из вашей памяти всё сказанное. Даже про сына-брата, которого я рожу, чтоб вы признали в нём лишь внука, но не мальчика от которого когда-то избавились. Деда, если ты рядом, помоги мне это сделать, помоги вычеркать у матери из памяти всё лишнее, что я от радости, что беременная, наговорила».
Пушкин был рядом. Реля почувствовала, как её кто-то успокаивающе погладил по голове – так гладить умел лишь дед. Она закрыла глаза и немного вздремнула. Открыла, когда автобус встряхнуло на неровной дороге. Мать тоже спала: - «И её усыпил, - подумала с благодарностью. – Спасибо, дед. Знаю, что всё ненужное удалишь из маминой памяти, чтоб она не возненавидела внука, как меня когда-то».


                Г л а в а   18.

Девчонки встретили среднюю сестру взволнованно:
- Релечка, як же мы за тобою скучали! Уехала в прошлом году, даже не побыв с нами - цэ ж обидно! - Набросилась на неё Валюша, едва они с матерью сошли с автобуса и расцеловались.
- И потому, вы, дорогие мои Атаманши, забыли русский язык? Но я ведь с вами, если вы помните, ездила в Каховку, из-за чего не смогла увидеть моряка-Артёма, очень интересного человека.
- Но он же нам, кажись, родственник, побачишь щэ, - воскликнула маленькая Атаманша Лариса, которая, к огорчению Рели росла медленно и была слишком мала, для её почти тринадцати лет. Калерия в этом же возрасте встретила первую любовь, взрослого Павла, будущего учителя, смерть которого через год хотела загнать её в могилу. Едва ли сестрёнка, с её ростом, может вызвать серьёзную любовь своего одногодка, которые сейчас вымахали под метр шестьдесят, как Реля, а иные и под метр семьдесят, и считались, наверное, великанами в её классе?
Зато Валентина росла не по дням, а по часам, как видно и вымахала в тонкую берёзку - была уже вровень с Релей. Но выглядела так за счёт своих прямых волос - если бы они у неё были кудрявые и пышные, как у средней сестры, да туфельки на каблуках, то, наверное, Валя уже переросла свою бывшую няньку, которую в школу из-за новорожденной не пустили четырнадцать лет назад. За ней-то уже ухаживали мальчишки - это было заметно по манерам Вали, но не ранга Павла, и даже не Славы, а самые незаметные, косноязычные и развитые лишь в отношении покурить, возможно, выпить и за девочками побегать.
Калерия это определила ещё по письмам старшей Атаманши к ней.  Валюша писала, как влюблённая девушка, но описать своих поклонников, что это за люди, не могла.  Видно совсем безликие или те, кого на Украине называют «охламонами», «шибенниками», «олухами царя небесного», не подозревая, что дети растут такими оттого, что мало получали внимания, родившись после войны. Зато много агрессии от усталых родителей.  Организмы этих «олухов» не так настраивались на учёбу, как на прогулы и гуляночки, потому что на Юге гулянки наблюдались и среди родителей: так что, было с кого узоры снимать. Таких бездарей и лентяев Калерия наблюдала и в своём возрасте, когда училась, но им-то, военным детишкам, в буквальном смысле, бывало худо. Релю мать, совсем малюсенькой, как призналась, пыталась вышвырнуть в окно, убегающего от бомбёжки, поезда.
 И знала это Калерия задолго до покаяния Юлии Петровны. Много раз видела сон, как её, действительно, выталкивали за окно Гера с родительницей. И она, схватившись маленькими руками за что-то, летела, болтаясь как флажок возле окна, пока некто - похоже её инопланетяне, сопровождавшие её всюду, не дававшие в обиду даже на войне - забрасывали её обратно. Да так ловко, и тут же закрывали окно, так крепко, что бывшая Геруня с матерью, как не старались, не могли его открыть вновь.  И кто-нибудь чужой ласково брал Релю на руки и кормил.  Этот страшный сон преследовал девочку, пока она не повстречала Веру Игнатьевну и Павла. Их маленькая семья - вместе с садоводом - согрели душу Рели, помогли ей избавиться от страшных снов, а приобрести сны дивные, где она много летала сама и по всему свету. Но прекрасные сны ей снились в удивительном Маяке, где ей - инопланетяне же подкидывали книги, о каких она раньше не слышала и не читала. В них Реля как бы увидела свои прошлые жизни, когда они встречались с Павлом, причём, сначала она просматривала всё это в снах, а затем читала в книгах - это было потрясающе. Жизнь в Маяке, где она находилась в самом тесном контакте со своими любимыми космиянами и встреча с Павлом, принесли ей много интереснейших сведений о прежней жизни на земле. О великом Нострадамусе, который предсказал о потрясениях Земли - волнениях, событиях, которые должны произойти за много лет вперёд. Всё это Реля сейчас довольно смутно помнила, потому что новые события в её личной жизни толкали её вперёд, поторапливали, потому, что её ребёнок должен вырасти, прежде чем её страна расколется на много маленьких государств. Самым большим из которых будет Русь, где молодая мать и будет проживать, как писала уже сестрёнкам.
Поэтому следующий вопрос, который задала ей Валя, был таков:
- Ну что, Релечка, ты выходишь замуж, а потом, когда твой муж закончит службу, вы поедете жить в Москву?
- Подожди про будущего мужа Рели! - перебила её Лариска. - Пускай сначала она нам отчитается про Артёма - ведь он нам брат, и позвал Релюху, чтобы она потом ездила в Одессу, как говорила Вера.
- Ты Веру больше слухай, - возразила Валентина. - Никакой Артём капитан нам не брат, если хотив на Реле женытысь. А чого ты, сестричко, не выйшла за нёго? Жила бы у Одесси, мы бы до тэбэ издылы, а потим можэ и вчытыся бы ты нас устроила.
- Ну, что за болтушки! - рассердилась Юлия Петровна, идя за дочерьми сзади. - Я вам сто раз уже говорила, что никак Артёмушка вам не может быть братом. А Реле он оставил деньги на поездку, ну очень хотел, чтобы она его город посмотрела.
- Вот! В нас с Лариской бы кто так влюбился! - засмеялась Валя и продолжала гнуть свою линию: - А чого ты, Реля, не выйшла за нёго?
- Зануда ты, Валька, - заступилась за среднюю Лариса. - Не влюбилась наша сестрица, вот и не вышла, а Одессу посмотрела на его денежки, ещё и в Крым, на пароходе прокатилась.
- Ладно вам, девчонки, про меня говорить. Моя судьба уже решённая - в Одессе, я, к сожалению, жить не буду - не потому, что город мне не понравился - он великолепен. Но звёзды мне выписали другой, абсолютно не южный город, и потому я уже готовлюсь к суровым зимам, - так пошутила Реля и, повернувшись к матери, посмотрела на неё. Сразу поняла, что Юлия Петровна испугалась за то, чтобы Атаманши не узнали кому, всё-таки, братом приходится Артём, и не стали дальше рыть - если он Вере кузен, то почему не навещал её в больнице и так далее.
- Так, красавицы мои, идите дальше одни, а я загляну в контору, - остановившись возле перекрёстной тропы, Юлия Петровна, с благодарностью посмотрев на среднюю дочь - не выдала её греха Калерия, значит, не станут её, в дальнейшем, терзать малявки.  Они могут душу вытрясти из любого: - Вы, вот, встретили Релю у автобуса, а приготовили сестре что-то на обед? И я голодная. Сейчас узнаю, как в наших владениях идут дела, не произошло ли чего в отсутствии зоотехника и приду домой покушать.
- Сготовили! - воскликнули вместе Атаманши, а затем Валя пояснила более подробно: - Любимый Релей борщик, такый свежый.
- То есть, из всего свежего? - расшифровала Юлия Петровна. - Хорошо, что всё есть на собственном огороде, который мы без тебя, Реля вот уже второй год сажаем. Когда-то ты всех кормила, а теперь тебя сестрички накормят.
- Неплохо. Не всё же мне их кормить, заботиться о них - пришёл, как вижу и их черёд суетиться по хозяйству.
- О! Они не только готовят, а и стирают, и воду носят, если нам водовоз не привезёт, но за это надо деньги платить.  Так они носят воду, а себе на кино берегут деньги, - сказала мать, и пошла в контору.
- Ну, что сказать? Молодцы, не бездельницы мои Атаманши. Я себе достойную смену вырастила. Но кроме фильмов, вы книги-то читаете?
- Читаемо, - ответила живо Лариса, - но в Чернянке неважная библиотека. Как не придёшь, то закрыта, то книг хороших у ней нэма.
- Как это «нэма»? - возмутилась Реля. - Ещё два года назад было в ней пропасть прекрасных книг, и, как я помню, привозили новые.
- Так воруют же, - отвечала равнодушно Валя. - Некоторые берут, но не возвращают книги - вот и нечего почитать, если захочешь.
- Я мыслю, что хотеть надо больше, да чаще библиотеку посещать - не в выходные дни - тогда всё найдёте, чего хотите.
- Вот Реля угадала - Валюха туда только в выходные и идёт - потому возвращается со старыми книгами, не поменяв.
- Тебе хорошо, Лариска, что ты помятаешь, колы библиотэка открыта, а колы закрыта. А в мэнэ память нэважна.
- Память надо развивать, сестрёночка, - живо отозвалась Реля, - я в Маяке, да и в Качкаровке ходила в две библиотеки - школьные и в сельские - и всегда помнила, когда в обоих обед, а когда выходные.
- Ой, Реля! Чи я не помню? Тэбэ в Маяке, да и в Качкаровке дюже любили библиотекарки, бо ты була там главная читателька. Тоби, воны сами казалы, колы прийты, и книги оставляли для Релечки.
- Что тебе мешает добиться такого расположения у библиотекарей?
- Знаешь, Релечка, что Валюху больше хлопци интересуют, чем библиотеки и книги, - засмеялась Лариска. - Вот она на танцы всё время бегает, пока в школу не пошли, и тогда учителя будут гонять лодырей. Но сейчас она прямо как взрослая туда гоняет, вместе с Верой.
- А ты, Релечка, не ходила в моём возрасте на танцы? - дерзко и жалобно спросила Валя, будто прося поддержки.
- Меня почти насильно, после моей тяжкой болезни, отвели подруги в школу, на танцы - это было в Качкаровке, когда я училась уже в восьмом, а не в седьмом классе как ты, Валя. Но, даже посещая школьные вечера, и встречаясь с мальчиком, при этом тяжко трудясь дома, потому что вы тогда ничего не умели, а Верочка ничего не хотела делать, я не забывала про библиотеки, и читала запоем, потому что фильмов развесёлых, как сейчас, тогда так много не было, а в книгах я находила то, что меня весьма интересовало. Я и в Симферополе сейчас не очень люблю много по кинотеатрам ходить и не потому, что в городе билеты дорогие, а потому что пустая комедия развеселит на время, но потом ничего не остаётся, кроме недоумения - чему смеялись?
- Тебе не нравятся комедии? - удивилась Валя, перекладывая ношу - она, как более рослая, несла чемодан.
- Устала? Давай я понесу! - предложила Реля.
- Та мы уже почти у дома. И чи ты не наносилась его раньше?
- Точно! А комедии мне нравятся, только больше одного раза я не могу их смотреть, потому что в наших комедиях сплошная ложь. Такого в советской жизни не увидишь никогда - всё обман народа.
- Но люди любят даже старые фильмы, таки як «Волга-Волга», «Кубанские казаки» та «Весёлые ребята». Я не говорю про совремённые, як «Девчата» та «Матрос с «Кометы», чи Рушничок». - Чи воны дураки?
- Совсем нет, но люди обедняют себя, смотря одни и те же фильмы, которые не несут ничего с собой, кроме пустого смеха. А книги – вот кладезь мудрости, если, конечно, хорошие попадаются. Ну, ладно, девушки, кажется, мы пришли. Если хотите, мы ещё поговорим о книгах, я даже готова с Валей в библиотеку раз-второй сходить - насколько мне времени хватит, но при Вере я предпочитаю не говорить на эти темы.
- И не говори, потому что на уме у Верочки только кавалеры. Даже не заикайся про книги - она тебя засмеёт. Но в библиотеку мы потопаем. Хочу посмотреть, найдёшь ли ты там интересные книги? - Говорила Валя, открывая калитку, и заходя во двор.
Когда и Реля с Ларисой зашли следом, на крыльцо вышла Вера:
- Ну, думала, что вы сегодня не придёте со своей любимой нянюшкой, уж все глаза проглядела в окно. Поздороваемся, сестричка?
- Здравствуй, - сказала Калерия, кивая головой: - Ты хорошо выглядишь. Поправилась уже?
- Настолько поправилась, что не дождусь, когда в Одессу поеду.
- Соскучилась по городу?
- Не так по городу, как по своим поклонникам, хотя у меня здесь их тоже полно. Но сельские парни жадные, не то что городские. И пойти тут некуда, кроме местной столовой, которая называется кафе, однако на кафе никак не тянет.
- Да, я представляю, как ты тут вся извелась без этих заведений!
- Не смейся. Заходи домой. Покушаешь, поспишь после дороги, потом мы с тобой на танцы завеемся. Посмотрю, как Реля у меня, в Чернянке, будет парней отбивать, - засмеялась неискренне Вера.
- Бог с тобой, красавица ты мамина! Не пойду я с тобой на танцы, чтобы не дай Бог, кто-то в мою сторону посмотрел, в ущерб тебе. Мне уже на танцы ходить не положено - через две недели расписываюсь, не хочется даже будоражить умы парней, отбивать их от местных девушек.
- Ну, и глупая! Я бы специально пошла, чтобы посмотреть, не вышла ли в тираж? Если тебе непонятно, то тираж - цэ, як говорят сэстричкы, выпуск газет большего или меньшего количества.
- Не пойму как количество газет, может равняться с привлекательностью девушек? Эту избитую фразу «выйти в тираж» я уже слышала, но так и не разумею до сих пор. Но можешь не объяснять, Вера, я сейчас всё равно не пойму с дороги, и спешу ополоснуться немного водицей - так что, извини, что прерываю наш непонятный разговор.
- Ну, так я тебе вечером растолкую...
- Не ломай голову. Я вечерком лучше с девчонками побуду, но ты, обязательно иди на танцы, потому что, как я понимаю, надо Вере распрощаться с подругами и друзьями, перед отъездом в Одессу?
- Уже тебе доложили, что я завтра уезжаю?
- Нет! - удивилась Реля. - Но признаться, это для меня приятное, даже очень! известие, потому что я не люблю с тобой находиться вместе дома, если ты не догадалась по прошлогоднему моему побегу.
- Ах-ах, а не за Артёмом ли ты помчалась? Только он сбежал.
- Да! Отправился капитан в первый, самостоятельный рейс, ещё уверял меня по телефону, что это я ему удачу принесла.
- Зато мне неудачу - болезнь, как чёрный монах нагадала.
- Ни чёрные, ни белые монахи не гадают, насколько я знаю, - Реля задержалась в дверях сеней. - А болезнь ты получила не по моей вине - так что, нечего с больной головы на здоровую сваливать.
- Хватит вам препираться, - выглянула Валя. - Иди же, Релюха, мы тебе всё приготовили, и сами хочемо исты. Вера, ты уже поила, да?
- Конечно, пообедала. Неужели же вас ждать? Ну, пойду, прогуляю, а то ваша сестрица любимая и есть не станет при мне.
- Иди, Вера, иди погуляй, а я поем спокойно, чтоб пища не застряла. Тебе надо гулять много, перед занятиями, дышать степным воздухом. А то столь продолжительный отпуск, и ничего не делание вредны.
- Ладно, острячка! Как я рада, что уезжаю, а то ты меня во вторую бы болезнь вогнала своими шуточками .
- Иные шипы лечебные, а есть колючки отравленные. Я на Ваше Величество пока лишь лечебные выпустила. Ну, пока! Гуляйте, графиня!
- Спасибо. А то я ждала, что ты опять в меня пальцем ткнёшь...
Когда Реля умылась в сенях и пришла к сестрёнкам, старшая Атаманша похвалила её: - Правильно сделала, что отказалась с Верой идти на танцы. Она такая манерная, когда идёт, всё жалуется на болячки. И если нет её ухажёров, то опять жалуется, а как только они появляются, меня она просто одпихувала от себя - уже ей сестра не нужна, уже только с парнями смеётся и говорит, а меня всегда прогоняла.
- Узнаю старшую сестрёночку. Я, правда, с ней не ходила на танцы, но знаю по её прежним подругам, что она так всегда делает. Значит, не изменила её даже жизнь в большом городе?
- Ух, как она сердилась в прошлом году, когда ты уехала в Одессу, - вспомнила Лариса и засмеялась. - Всё говорила, что брат Артём ей, а деньги для путешествия оставил тебе.
- Благодарю за слово путешествие - это правильное название моей поездки в Одессу и по дорогому моему Крыму.
- Тебе Ялту какой-то мальчик показывал, как ты писала? - вдруг, стесняясь, заинтересовалась младшая Атаманша.
- Да, Лариса, примерно твоего возраста. Также небольшого роста, правда полноватый, а поэтому кажется старше своих лет. Потому Егорка и знается с довольно взрослыми парнями, которых отгонял от Рели, видя как мне неприятно приставание ялтинских балбесов - они же, живя в курортном городе, снимают узоры с приезжих, которые пускаются в загулы, прибыв с деньгами откуда-то с Севера.
- Фу, не люблю я гулюнов, як наш папочка, та толстых пацанов, - сказала Валя, наливая в Релину тарелку: - Хватит тебе? Чи щэ долыть?
- Довольно. Если понравится, тогда добавочку попрошу, - говорила Калерия, приступая к еде: - Ух, как вкусно, после поездной пищи!
- А что, Релюха, - опять поинтересовалась Лариса, - тоби, наверно, после Артёма, а маты говорила, що он дюжэ красивый, никто вже у Ялти и не нравился, даже те «богачи», которые приезжают с кучей денег, а уезжают с Юга, як уверяе Вера, зовсим нищими?
- Ну, если Вера так говорит, то она тогда сама очищала их кошельки - иначе бы у неё не было много денег на сберегательной книжке.
- А кто тебе рассказал про гроши? Потому, что Вера плачется, что у неё ничего нет, она всё время «нищая». И, когда училась, то каждое письмо домой начиналось и заканчивалось у неё просьбой о том, чтобы маты ей скорише посылала денег, да побольше, а то она помирает.
- Это правда. Я сама те письма читала. - вступила в разговор старшая Атаманша, откушав немного борща.
- Что она «умирает» - это у старшей коронное словцо, - отвечала Калерия. - Я помню ещё со своей юности - Вера просит, например, маму новые туфли ей приобрести и заверяет, что если та их не купит, то она ляжет и умрёт - есть не будет - тем и брала, и подхалимством. Крутится перед мамой, говорит угодливые слова.
- Хитрая какая! - воскликнула Лариска. - А ты знаешь, что мама наша отложила в позапрошлом году тебе на пальто тысячу, а она выманила себе полтысячи, когда уезжала? А мы ещё с Валюхой поддержали её, потому что она тоже сказала нам, что приедет, и ляжет помирать.
- Ну, вот она и легла на операцию, и это был первый звоночек, что нельзя лицемерить и лгать. Нельзя у людей деньги выманивать - это в пользу не идёт, особенно, когда кто-то нуждается, а Вера от жадности гребёт под себя, как курица мусор - такие деньги могут лишить силы.
- Да! - возмутилась Валя и напомнила Калерии о прежнем вопросе. - Но откуда ты, всё ж, знаешь, что у неё деньги есть на сберкнижке? Сны такие вещие видела, про которые ты нам раньше говорила?
- Придётся признаться - про сберегательную книжку мне мама проговорилась, когда в прошлом году встречала меня в Херсоне. Потому я и вырвала, буквально насильно, Артёмовы денежки у нашей скряги. Если бы я чувствовала, что они ей нужнее, я бы пожертвовала Одессой и путешествием по Крыму, в её пользу.
- Вот нахалка! Копя деньги на сберегательной книжке, наша Верка, ещё и Артёмовы гроши хотела присвоить. Но когда ты уехала, она опомнилась и призналась мне, - припомнила Валя, - что ты хорошо поступила, отвоевав эту тысячу. Потому что Артём проведав, что «мамуля» с ней не отдали тебе деньги, он бы явился, при первом удобном случае, к ней в институт и опозорил бы её, рассказав всем правду. А эта парочка – «баран да ярочка», як маты шуткуе, про нас с Лариской - жутко боятся правды - они от неё бегут, як Чёрт од ладана.
- Да, - подтвердила Лариса, - им правда глаза колет.
- Ладно, девчонки, - Реля перестала есть борщ, и подвинула тарелку к Вале. - Наливай ещё, хозяюшка. Уж больно вкусный у тебя борщ получился. Или у вас и второе есть? Котлетки или просто каша?
- Не, мы второе летом не готовим - перебиваемся первым и овощами свежими - редиской, лучком, теперь вот пошли огурцы, помидоры. Тебе сделать салат - бо мы с Ларисой ели его, когда пошли встречать тебя с матерью? Давай сделаю, потому что маты его всё равно стребует, когда придёт кушать домой. Она без салата не может.
- Вообще-то салат едят перед супом, - улыбнулась Калерия, - это я говорю, чтобы вы знали порядок - я вроде бы вас так раньше кормила. И если мама затребует себе его, то и я не откажусь сейчас. Поставим телегу впереди лошади. После борща, поем салат.
- Ой, Реля, ты такая стала городская, - сказала Лариса, - прямо как в кино. Ты даже на какую-то артистку похожа. Ну, дюже похожа!
- Правда? А я не верила одному официанту в поезде, в прошлом году, когда мы пошли покушать с Артёмом, немного обсмеяла его.
- Так ты с капитаном в поезде познакомилась? Вот здорово! Артём у тэбэ, получается, закохався с першого погляду?
- Я вас удивлю - в меня все с первого взгляда влюбляются - это, конечно, поразительно, но факт: так было со всеми парнями, в Рельку влюблёнными, даже если я им не отвечала взаимностью - вот загадка.
- Да, Релюха, ты как удрала в позапрошлом году из дома, так переменилась жутко, - сказала Валя, заканчивая крошить огурцы и помидоры. - Тебе салатик маслом заправить чи сметаною?
- Ой, а у вас и то и другое есть? - удивилась Реля. - Вы зажили богато. Когда я была дома, так радовалась если было что-то одно.
- Ну, ты же понимаешь, что для Верочки, мать из кожи вылезет, но всего достанет. Но вчера она договорилась насчёт сметаны ради тебя.
- Да что вы, девчонки, вот удивили - мать ради меня договаривается насчёт питания. Хотя она и в прошлом году обещала Рельку побаловать, но приехала Вера и всё нарушила. Сделай, Валюша, мне с маслицем постным - я по нему больше соскучилась, чем по сметане. Хватит лить, спасибо, давай, я сама перемешаю, - Калерия перемешала и стала кушать, под пристальными глазами сестрёнок. Они вежливо дождались, когда она отъела немного, и стали спрашивать дальше - им не терпелось выведать от их няньки побольше.
- А скажи, пожалуйста, - первой не выдержала Лариса, - в тебя и твой будущий муж с першого погляда улюбывся? Какой он из себя? Ты б сфотографировалась с ним, и выслала нам фотку или даже несколько.
- Ой, девоньки, это сложно. Во-первых, мой будущий муж – человек суеверный, как мне кажется, не хочет фотографироваться перед росписью - есть такая примета, что люди разойдутся, как он мне сказал.
- Ой, вот придумал! - воскликнула Валя. - Я так со своим парнем уже несколько раз сфотографировалась.
- Так он на тебе и не женится! - парировала Лариска. - Вы очень молоды ещё, щоб думать про свадьбу.
- Ой, я только закончу школу, зразу выйду замуж, щоб тильки вид матери удрать. Потому что как Реля на стройку не хочу.  Хотя конечно ездить в поездах я люблю – может, и я с капитаном бы познакомилась, и я бы так просто, как Релюха, от  него не отказалась - никогда!
- Милая моя, - Калерия усмехнулась наивности девочки, подумав: - «Какие мы все разные! Я такая в её возрасте не была, и за Славу - очень мною тогда любимого, не хваталась мёртвой хваткой, отпустила, как говорят, в вольное плавание - будет ли он вспоминать то с нежностью или посмеётся? А, может, Реля вовсе не останется в его памяти?»
- Ездить в поездах не очень хорошо, - продолжала она, - особенно летом, когда людей набирается жутко. Мы  с Тёмой - не делайте квадратными глаза, он просил меня так себя звать - ехали в такой тесноте, что предпочли почти весь вечер быть в ресторане, чем ютиться на боковых полках. Но сейчас я ехала на хорошем месте, однако всё равно люди подсаживаются без билетов. Наверное, кто не мог его купить, а ехать надо. Так садятся, можно сказать на ноги ночью, пугают страшно, особенно женщин беременных, - посмеялась над собой и над Леной Калерия, предполагая, что сестрёнки заметят её завуалированную шутку - Реля, в таком возрасте уже замечала волнение других людей, особенно дорогих ей.
Но её выкормышки остались глухи к состоянию души их няньки.
- Ой, я бы так шуганула со своей полки - только ноги бы засверкали, - сказала старшая Атаманша. - Ведь у тебя же была плацкарта?
- Да, Валечка, - осадила её младшая. - А если люди в слезах, на похороны едут - ты бы их прогоняла со своей полки?
- И у меня именно такой дядечка и подсел, - отозвалась Реля, - а его жена плюхнулась на мою соседку беременную - уж та рассердилась, потому что ноги у неё отекли за день, болели, вот она прогнала женщину, а потом, как узнала, куда они едут, пришлось извиняться. Потому, девочки, даже в такой обстановке надо оставаться людьми.
- Ну ладно, Реля, я всё поняла, но ты нам расскажи ещё про мужа своего будущего. Он красивей Артёма, или кого из прежних твоих парней, потому что - я это добре запомнила - у тебя красивые были.
- Я вам признаюсь, Атаманши мои, под большим секретом, - немного лукаво произнесла Калерия, - что за мной в Симферополе ухаживали и предлагали руку и сердце разные парни - красивые и не очень, были даже бандиты, а один бандит, похожий на Гориллу, с большой буквы. Я его прозвала так, потому что тот человек был страшен по поведению, по внешности - вот когда совпали все параметры: лицо и душа, если она была у того мужлана, потому что он убил вскоре человека, и Гориллу посадили в тюрьму, только тогда он отстал от меня.
- Ой, Релюха, оказывается, в тебя не тильки хорошие парни влюбляются - как Паша твой по Маяку, и Слава по Качкаровке, а и дурные?
- Ещё и какой самодур был тот Горилла, но хватит о нём. Конечно, после него были получше, но как я вам говорила, что мой будущий муж мне приснился во сне, ещё когда мне было шестнадцать лет, потому Реля знала кого ей искать в жизни и нашла. Правда, надо признаться, не очень я и старалась - просто отказывалась от всех лишних - и он сам пришёл ко мне весной, когда уже деревья цвели, что мне понравилось.
- Но, Реля, солдат, не вольный человек, с ним никуда даже не поедешь - как ты писала нам, что ездила в Севастополь позапрошлой весной, - заметила мудро Валентина. - С ним, как мне кажется, встречаться неинтересно, для тебя, такой великой путешественницы.
- Ошибаешься, милая моя, ты недооценила возможности да хитрости жителей Москвы. Это такие хитрюги! Хотя мой будущий муж простоват, на первый взгляд, не очень грамотен, потому что умудрился закончить лишь семь классов, при восьмилетнем образовании теперь. Но тогда, когда он учился, кажется мне, была ещё семилетка - иначе бы неуча не взяли в армию. К тому же, когда посадили его родителей в тюрьму, он сильно запил - это в шестнадцать лет, Коле было не до учёбы.
- Это когда он тебе приснился? В тот год, когда он много пил?
- Ну что ты, Валя! Приснился он мне в мои шестнадцать лет, а он почти на два года меня старше: ему, в начале года, исполнилось двадцать два года, а мне осенью будет двадцать.
- Это хорошо, что он не твой ровесник, - прокомментировала Лара, - но ты хотела рассказать нам какие москвичи хитрованы.
- Да-да, так вот этот пьянчужка, мой будущий муж, сумел с семи классами, закончить школу водителей при военкомате, и прибыл в армию уже хорошим шофером, немало поездивший по большущему городу. Потому, я предполагаю, что когда он мне приснился, он был уже трезвенником, и во сне явился трезвейшим, помог взойти на мостик, поставленный на реке Жизни, как я потом поняла в дальнейшем, разгадывая вещий сон.
- Ну да, Релюха, он тебе не помогал, а внёс на этот мост, - поправила среднюю Лариса, улыбаясь, довольная, что помнит сон сестры.
 Но старшая Атаманша не была настроена сворачивать с темы, не заниматься воспоминаниями - она была не так романтична, как меньшая.
- Хватит вам про сон! – «Вернёмся к действительности», - как говорит порой наша маты. Значит, закончил Коля шофёрские курсы в Москве, и теперь ездить «по сравнительно небольшому Симферополю», - сказал бы батько, который когда-то был также шофёром - солдату легче, - подхватила, смеясь, Валя, погрозив Реле пальцем. - Но ты, выдумщица наша, наговариваешь на своего будущего мужа, потому, как я знаю, на водителей пьяниц не берут.
- За что купила, за то и продаю - Коля сам рассказывал мне, что у них, в его собственной комнате, куда он и меня повезёт, «сгорел», как он выразился, от пьянства, один его приятель, по этому делу.
- Но если он пил, как же его взяли на курсы водителей? - не понимала Валя, которая любила доводить всё «до ума», как выражалась.
- Вот эти курсы его и спасли. Когда его стали учить, ему приказали бросить пить, или он сам додумался, или соседи на него повлияли  - этого я не выясняла. Факт, что он не пьёт сейчас, даже когда идёт к Реле на свидание - иначе бы я с ним и встречаться не стала.
- Так уж не разу и не пришёл выпивши? - усомнилась Валентина.
- Уж признаюсь - было один раз, и не очень много он выпил, просто шли солдаты в увольнительную, а по дороге «отметили» в придорожной забегаловке, чей-то день рождения. Так Релька унюхала от своего любимого запах, повернулась, ушла - больше Коля не смел появляться, выпивши, потому что встречи со мной ему важнее дней рождения.
- А не очень это жестоко? – пожалела будущего родственника Лариса.
- Нет, Дюймовочка моя, потому что пока мы будем вместе, Реля не желает, чтобы от любимого разило вином, а ещё хуже пивом.
- Ну, пиво-то не такой большой грех, - рассудила Валя.
- Ты, наверное, мягко в этом вопросе станешь относиться к своему будущему мужу, а я тверда, потому что больше чем запах водки не выношу запаха пива - меня от него мутит. А стану носить ребёнка, ещё хуже будет - ведь беременные женщины, как я поняла в поезде, довольно чуткие и болезненно реагируют на всякие запахи.  А уж я стану не любить их больше, если и девушкой испытывала отвращение к пьяным, но вызвал во мне это отношение не Николай, а тот самый Горилла, что, по-видимому, надолго во мне укрепилось  - уж сильно был мужик страшен.
- Ты и дитя думаешь своему солдату рожать? Не лучше ли добраться до Москвы и там всё это сделать? Твой мальчик появится в Москве.
- Нет. Я желаю своего Бэби родить в тёплом Крыму, к тому ж обязательно в 1961 году - так мне нагадал давно один человек и я просто обязана не упустить этот срок.
- Тебе нагадал мужчина!? - воскликнула Лариса.
- Да. Но очень умный человек и давно, потому я так тороплюсь с этим, таким важным для меня делом, - засмеялась Калерия. – Ведь  1961 год уже следующий.
- Но почему обязательно в 1961 году? - недоумевала Валя.
- Потому, что кончается на у, - пошутила Реля, - а если серьёзно, то только в 1961 году я могу родить ребёнка, которого давно заказала у матери природы. Получается, в следующем году у меня родится малыш, тот, о котором я мечтаю с тех пор, как увидела его во сне.
- А учёба, Релечка, учёба! - возразила Лариска. - Я думала, что ты, в городе, поступишь в институт, и получишь высшее образование. - Она забыла или не знала, что у Рели испорчен аттестат, с которым не поступишь не в один институт?
- «Даже в техникуме и то могут придраться». - Реля вздохнула, и не стала говорить бередить старую рану.
- Когда думаешь о ребёнке, то приходится чем-то жертвовать. Но в Москве, я скорее поступлю учиться в вечерний институт, чем в Симферополе. Потому что в нём, по моей мечте, нет ни одного вечернего, и вообще вечерних нет, ни институтов, ни техникумов, а в дневном Реле нет возможности учиться. Придётся подождать, к тому же время подбежало для другого, как вы сами понимаете, - сказала бодро она, чтобы девчонки её не сильно жалели - их жалость давила бы на неё ужасающе. Учёба была для неё болезненной темой, которая часто портила настроение, особенно когда Калерия думала, что мать учит Веру зря. Красотка никогда не захочет работать по профессии: это Реля усматривала в своих снах очень чётко, и было больно, уж она, чтобы не закончила, отдала бы долг стране, трудясь, гораздо охотней, чем Вера. Старшая не только обкрадывает своих сестёр, ссылаясь на учёбу, эта Гера-Вера сильно нагреет страну на том, что станет симулировать всяческие болезни, но не отдавать стране долг. Капризуля не понимает, что её, так называемую учёбу, оплачивают рабочие люди - ведь не зря с каждой Релиной, не очень большой зарплаты берут двенадцать процентов подоходного налога. Как ей объяснили, все деньги идут на постройки больниц, детских учреждений, институтов, и учёбы всевозможных студентов. Выходит, Вера дважды обязана Калерии: обкрадывая её, выманиванием у матери денег, и Реля из своей зарплаты ещё ей доплачивает. А благодарности никакой ни ей лично, ни страна от этой великой лодырницы ничего путного не получит - жалкое подобие врушки насчёт погоды, которая никому не принесёт пользы, а вот вред, пожалуй...
- Но, Релюха, расскажи нам ещё о твоём женихе, - тормошили, отвлекая её, от тяжёлых мыслей, сестрёнки.
- Ой, родные мои, если бы вы знали, как я устала сегодня в пути. Честное слово. Дайте мне помыться с дороги да стелите сестре постель, да не пускайте Веру ко мне, когда я усну...
- Ну вот! – огорчилась, входя, и, услышав последние слова Калерии, Юлия Петровна. - Мама так торопилась, чтоб ещё немного поговорить с  прекрасной сказочницей, а ты уже и спать спешишь?
- Да, мама, почему-то очень устала. Я Атаманшам рассказывала – у меня в ногах, на моей полке, всю ночь сидел мужчина, ехавший на похороны, отчего, с согнутыми ногами, я не могла спать, и потому извините меня, но я должна поспать, вот только немного помоюсь.
- И ты веришь, что этот мужик ехал на похороны? – засомневалась Юлия Петровна. -  Но почему он не пошёл в общий вагон? А полез туда, где свободней, в плацкартный «его попёрло», как говорят простолюдины, и они сто раз правы. Это ты сплоховала, дорогая, что дала кому-то себя стеснять. «Цэ», как говорят метко украинцы, проводник знакомых своих пустил, или за деньги он кого-то посадил тебе на ноги.
- Вот этого я не знаю, мама. В следующий раз спрошу у него. И уж наученная горьким опытом буду протестовать, как моя соседка. А сейчас протестовать уже поздно. Лучше я схожу, в сопровождении Атаманш, к каналу, где искупаюсь и помоюсь, если вода не будет грязной. Валя, куда ты отнесла мой чемодан, я не заметила, потому что сразу прилипла к умывальнику. В вашу комнату? Или в Верину, не дай Бог! Реля с ней жить одного дня не сможет в одной комнате.
- Нет, дочка, не бойся, - вмешалась мать. - Вера, перебралась в мою комнату, на одну ночь, так как она уезжает завтра, а тебе освободила твою любимую маленькую комнатку. И девчонки тебе сменили постельное бельё, занавески постирали, чтобы тебе дышалось там легче.
- Спасибо, милые мои. Пойду в свою комнатку - я по ней скучаю в Симферополе, когда устаю жить со своими соседками, потому, что девушке, вроде меня, иногда полезно побыть в одиночестве, подумать.
- Ну да, ты же творческая натура - тебе б стихи сочинять, - заметила мать. - Чего ты глазищами на меня уставилась? Думаешь, я плохо относилась к тебе, до твоего отъезда, так не понимаю талантливых людей? Прости меня, Реля, что я не была тебе хорошей матерью – вот при сёстрах твоих не боюсь покаяться. Простишь маму когда-нибудь?


                Г л а в а   19.

Калерия буквально остолбенела. Она не надеялась на столь быстрое перевоспитание матери. Но видно Вера так надоела своей «любимой мамочке» гадкими капризами, что Юлия Петровна была рада пересмотреть своё отношение к нелюбимой раньше дочери. И то, на что другие, когда девушка училась в школе, обращали пристальное внимание, совсем не волновало родительницу, теперь вдруг оказалось для неё важным.
- Спасибо вам, мама, что вы, наконец-то признали во мне человека - я думала, что никогда этого не случится. Но я, кажется, вас не упрекала, что вы так черствы были к дочери. Ваша нелюбовь выработала во мне желание сопротивляться всяким неожиданностям, а это немаловажно в жизни, как я теперь понимаю. Но когда вы так переменились ко мне? Я что-то, при всей моей наблюдательности, не заметила.
- В прошлом году, родная, ты мне всю душу перевернула, когда мы с тобой встретились в Херсоне и от души поговорили.
Калерию обрадовали эти слова матери: - «Значит, Пушкин постарался и вычеркал у мамы последний наш разговор. Спасибо, дед».
Между тем, Юлия Петровна продолжала:
- Ведь раньше мама твоя не считала нужным с тобой вообще разговаривать. И вдруг открыла для себя интереснейшего человека - я таких интересных людей в жизни своей не встречала, клянусь тебе, Реля - вот не зря тебе отец дал такое имя. Олег видно знал, что ты будешь такой «цикавой», я-то, глупая, не видела, что за человек растёт возле меня. Видно твой Бог, в которого и я теперь поверила, наказал меня за гордыню, которую мы с Верой выказывали перед тобой, а тебе дал взрослую мудрость.
- Спасибо, мама, спасибо, за ваши ласковые слова. Я, наверное, тоже к вам проникнусь ответной лаской - только подождите немного.  Я приду в себя, продумаю, о чём вы мне сейчас сказали, тогда мы поговорим, если будете согласны. А сейчас прошу и сестрёнок забыть то, что они сейчас услышали. Хорошо, девоньки? Ну и прекрасно. Валя останется помыть посуду, а мы с Дюймовочкой пойдём в мою комнату – она поможет мне разобраться с чемоданом и потом мы все вместе пройдёмся к каналу, выберем где чистая вода и искупаемся, я чуток помоюсь.
- Ой, Релечка, ты так красиво сказала «к каналу» и «искупаюсь» - заметила Лариса, идя следом за ней в комнату, куда направилась Реля, чтобы взять полотенце и мыло из чемодана. - Мы же говорымо: - «Пишлы на канал, купатыся».
- Это неверно, насколько я ещё помню украинский язык, надо говорить: - «Плывэ, - например, - корабль по каналу», а идти купаться на канал, что соответствует русскому, «к каналу, то-есть приблизиться к нему, а не взобраться на него, как на гору или сопку. Мы пидэмо до каналу. Ты будэшь мэнэ сопроводжаты до нёго? - шутя повторила Калерия, как учителя повторяют пройденный материал, чтоб ученики усвоили его, как следует. Она улыбалась своей маленькой Дюймовочке.
- Ой, Релечка, конечно. А ты переодень это платьицо на сарафан, вот этот, он мне ещё с прошлого года понравился, когда мы в Каховку ездили с тобой. - Достала Лариса из чемодана красивый сарафан, тот, который пришёлся по душе и Николаю, когда они ездили к морю, он тоже всегда заказывал Реле его одеть, что она делала с удовольствием. Надо сказать, что будущий муж интуитивно не любил вещей, которые ей подарила Виктория в Одессе – возможно, чувствовал, что от соперника, чётко определил, что платье и купальник «не нашего производства».  Сам не помнил, что его мать прислала ему вещи все импортные.
- Он немного помят - Реля прогнала мысли, - его бы погладить, но я одену, если Ляльке моей хочется. - Реля, удивляясь на себя, что выполняет просьбу, быстро сменила одежду. - Вот теперь ты будешь опять на него любоваться. Хочешь, я тебе такой сошью, если у вас в магазине есть красивый ситец.
- Ой, ситец имеется в Сельмаге, и мы с Валюхой у мамы попросим денег - это немного и надо - ситец же самый, что ни на есть, дешёвый материал.
- На что тебе, Лариска, ситец понадобился? - спросила Валя, заходя в комнату: - Ой, Реля, ты одела мой любимый сарафан. Як жэ вин мэни нравиться. Я бы хотела такый жэ иметь.
- Вот на то нашей Дюймовочке и понадобился ситец, - ответила ей средняя, смеясь, - чтоб я вам сшила по сарафану. Лишь маму требуется уговорить, чтобы она вам выделила денег на материал.
- Ой, Реля, ты приехала, маты рада твоему приезду, так она согласится, вот увидишь, - поспешила сказать Валя, которая очень обрадовалась, что у них с Ларисой будут красивые сарафаны. Пишлы, спросимо у нашои Петровны и хай вона нам нэ говорыть, що грошэй нэма...
Но мать, увидев Релю в сарафане, умилилась:
- Как же ты хороша, моя ситцевая королева! Вы же не знаете, девчонки, а Реля, в восьмом классе, завоевала этот титул в Качкаровке.   
- Ну да, не знаем! – Возразила Валя, -  Вы, мама, за кого нас принимаете? Той весной был ситцевый бал, где Реля завоевала этот «титул», как вы говорите. А ещё зимой, на Новогоднем балу, она же получила второй приз за костюм из марли Татьяны Лариной, но ещё больше за исполнение стихов - письмо Татьяны к Онегину.  Вот я попробую прочитать, как Реля тогда декламировала:
      
                -«Я вам пишу, чего же боле?...
                Что я могу ещё сказать?...
                Теперь я знаю - в вашей воле
                Меня презрением наказать!» - чётко продекламировала Валя, подражая Релиному чтению стихов, и это хорошо получилось, что сильно порадовало её бывшую няньку.
- Ну, ты, Валюха, стихи читай, та не забывай за чем мы до матери пришли. Так вот, мамочка, Реля нам обещала сшить такие же сарафаны как у неё - надо только ситцу красивого купить у нас, в Продмаге.
- Ситцу? - удивилась Юлия Петровна.- И Реля успеет вам сшить по сарафанчику? Ведь я помню как она шила себе выпускное платье - творила, а не шила, потому платье у неё получилось на загляденье. А ей самой надо сшить себе платье невесты, как я понимаю, если ваша сестра и, правда, выходит замуж.
- Мама, я правда выхожу замуж - придётся хоть один раз вам Реле поверить, но шить свадебное платье себе не собираюсь. Жених будет в солдатской форме, а я выряжусь в белое или там розовое платье? Прекрасно подойдёт и выпускное, которое на меня ещё пока налезает. Хочу девчонкам сделать по подарку к дню моей росписи, если вы купите, или дадите нам деньги им на сарафаны.    
- Милая моя, да я сама пойду не в магазин, на склад их, где побольше товару и выберу девчонкам - да и тебе тоже - материал на сарафаны. Правда им ситцу возьму, а тебе на платьице штапель или лучше шифон - я знаю, там есть очень красивый - я Вере покупала.
- Мама, увольте меня от шифона. Мне не нравятся прозрачные платья, как у Веры, которая встретила меня именно в таком.
- Но тебе нечего скрывать - у тебя что фигурка, что ножки – всё можно показывать, что сейчас молодёжь и делает.
- Не будем спорить. Если хотите, наберите мне сатину, с хорошим, неброским рисунком - он тоже не очень дорогой. Из него я сошью себе платье, когда надо будет носить что-то просторное.
- Да ты не беременная ли приехала домой? - удивилась мать.
- Я вам на это намекала ещё в автобусе. Но пока рано говорить об этом, а вот материал для такого случая вы мне подарите, если вам не жалко, - Калерия потрепала по голове Лариску, слушавшую их разговор с раскрытым ртом. А Валю взяла под руку: - Ну, моя команда, пошли?
Пока шли к каналу хитрые девчонки выпытали у неё всё насчёт её будущего мужа. Калерия с удовольствием рассказала им, что с Николаем она ездила в Евпаторию, потому что этот город с морем ближе всего расположен к Симферополю. К тому же, у Рели есть там добрые знакомые, к которым они один раз заходили, но последующих два раза решили не беспокоить стариков, и лишь купались в море, ходили по городу. Евпатория – город маленький, его они хорошо рассмотрели - и спешили обратно, потому, что Коле надо было вечером в часть возвращаться. Солдату совсем не жарко было в ботинках и форме, потому что тот хитрец ездил в штатской одежде - легких брюках и рубашке с коротким рукавом, которые ему прислали вместе с костюмом - довольно красивым - его родные из Москвы. Но костюм пришлось отослать назад в Москву, потому что у Рели, в общежитие, где находится штатская одежда Николая, вещи могут украсть.  Да, крадут, когда они уходят на работу или уезжают куда-то на экскурсию или к морю, как они с Колей, ключи обязательно оставляют в вестибюле, на специальном стенде. А старенькие вахтёры или вахтёрши не всегда на месте, так что любая жиличка или жилец из мужского общежития может зайти в комнату, если заполучит ключ, и хорошо знает, что может поживиться чем-нибудь, то обязательно утащит.
Много ли так вещей пропадало? Много. У самой Рели украли плащик, которым девчонки восхищались прошлым летом, у подруги её тоже - они с Женей покупали эти плащи в одно время в Севастополе, когда ездили в него на экскурсию. Жалко? Безумно жалко - Калерия обожала тот плащ, и подруга её тоже рыдала над пропажей. Кого-то подозревают? Разумеется. Есть у них такая казачка из Краснодарского края, она могла бы это сделать. Но как она станет носить краденые вещи? Коварная Люся не для того их воровала. А во-первых, чтоб досадить соседям по комнате, чтоб лучше её не одевались, а во-вторых, она их просто продаст. Как? Конечно, она не пойдёт с ними на «толкучку», в Симферополе - потому, что про кражу было заявлено и милиция её может там поймать. Скорее всего воровка, довольно хитрая особа, надо сказать, хотя и с семилеткой, как Николай, не хотела учиться председательская дочь... Да-да, она богатая, а ворует... Конечно, она не станет отсылать краденное родным, которые её, возможно, за это отругали бы, а, быть может, и наказали. Как? Разумеется, не отослали бы вещи обратно, чтобы не опозорить дочку - она, всё-таки им родная. Как, например, Веруня нашей родительнице, которую мать во всём покрывает, чтобы «студентка-бездельница» не творила... Но как можно наказать Люсиндру?... Да, все так её зовут, быть может, за скудость ума... Ну, родители могут перестать высылать Люсе деньги «на приданное» - каждый месяц по тысяче - она меньше сама зарабатывает, но чуть больше Рели, потому что с семи классами сумела выучиться в строительном училище, работает маляром, но всё ж с вычетами, получает не тысячу... А куда Люсиндра могла деть краденое, если не отослала родителям? Возможно она, вместе со своим парнем-армянином, и, по совместительству, как говорят Люсины землячки, родственником, сняла, на окраине или в центре города комнату, где не только встречаются - потому что все, вплоть до коменданта, запретили армянину заходить в девичью комнату. Так они не растерялись, а сняли конуру, где прячут вместе, то, что украли во всех общежитиях - а пропало всего тьма за небольшой период; в девичьем, в мужском, даже в семейном - с тех пор, как появились эти двое... Ну, конечно-конечно, возможно, что всё делали не эта парочка, возможно в общежитиях орудует целая шайка, но Релин и подруги её плащи утащила Люсиндра - она это просто кожей чувствует и Женя тоже.  Однако, если за руку не схватили, то и доказать не могут - так им сказали в милиции. Говорили ли они милиционерам свои подозрения? Как можно!   Это была бы драка, а Реля того не хочет - лучше она, когда распишется с солдатом, тоже найдёт комнату где-нибудь, на окраине Симферополя, чтобы был сад и огород, которые сестра их обожает, если девчонки помнят... Разумеется, что ей не дадут ничего сорвать в саду или огороде, если хозяйка не выделит Реле грядку, на которой она бы посадила лук и редиску, а по краям огурчики да помидоры.  Но это мечты, она знает, как ценят хозяева каждую сотку земли, особенно в больших городах... Конечно, Симферополь большой - это же областной центр, да и можно сказать главный город Крыма, потому что там, кроме вокзала, есть аэродром, чего в Ялте, кажется ей нет...В Севастополе?...Она, откровенно говоря, не знает, но построят - это обязательно. Легендарному городу нужен аэродром, ведь сейчас его сделали открытым городом, и в него будет много приезжать народу, чтобы на него посмотреть...Чего глядеть? Да что вы, родные?.. Город-герой, порт, построен так великолепно, на сопках, почти, как и Находка, где они когда-то жили. Но если Находка только строится, то Севастополь с длинной историей...Да, Реля счастлива, что его хорошо рассмотрела - весной и летом. Ну и хорошо, что она летом была одна!  Так даже лучше - пробежалась по знакомым местам - когда солнце прекращало жарить, а днём ездила на пароме или на «Ракете» - это такие красивые кораблики, которые скользят по воде, будто летят по поверхности...на пляжи, а их в Севастополе много.  Реле подарила тётушка Артёма два красивейших купальника, которые она спрятала в общаге, не взяла с собой...Ну что вы, девчонки, как можно в канале купаться в красивых купальниках? Да и пробудет Реля здесь считанные дни... А что касается лёгких кораблей, говорят, что точно такие летучие «Ракеты» бегают уже по Днепру - вот жаль, что попрыгунья-мать задержалась в Чернянке, где нет реки, иначе бы Атаманши давно видели и даже, как Реля подозревает, катались бы на них в Херсон или Каховку.
В ответ сестрёнки заверили её, что долго в Чернянке бродячая и беспокойная семья их не задержится - три года для их матери большой срок. Юлия Петровна уже громко начала ругаться с председателей колхоза, значит ждать надо скорого переезда... Но сестрицы не рады, нет!  Они привыкли к Чернянке, у Вали уже есть тут свой «хлопец», а Лялька тренирует целую футбольную команду, а её сверстники, выше Дюймовки на целую голову, покорно слушаются её - маленькая Релина выкормышка хорошо разбирается в пассах и голах, не говоря о пенальти…
Реля вздохнула: она бы охотней возила своего будущего малыша к матери, живи семья у Днепра.  Мальчишке, когда он подрастёт, понравится купаться в прекрасной реке, по которой ходят красивые большие корабли с туристами, и бегают местные маленькие «Ракеты», которые бы развивали его внутренний мир. Больше чем бестолковый канал, про который уже слагали анекдоты про его бесполезность.  Отвести арыки, как это делают в Азии, и пустить воду на поля от него оказалось невозможным.  А  возить эту воду машинами и поливать - это плоды полей станут стоить как в курортных городах, что для сельских жителей будет гибелью.  Потому что на приусадебных участках можно вырастить лишь на питание летом, а на зиму огурцы, помидоры, картошку, растительное масло надо выписывать в колхозе, а если цены станут непомерными, то умирать.
Молодёжь уже сейчас убегает в города, где жизнь, разумеется, дороже, но на пропитание можно заработать, а если подтянуть живот, то одеждой тоже обеспечить себя возможно, потому что в «Сельмагах» имеется лишь штапель, ситец и сатин, да и то в него надо ходить «по блату», чтоб выбрать материал, а не покупать серость, которую «выбрасывают» на прилавок. Реля, два года назад, чудом купила себе красивый материал на выпускное платье, но он был однотонным, без всякого рисунка.
Мать права, когда говорит, что ей пришлось приложить немало усилий, чтобы в салатном платьице выглядеть среди нарядных одноклассниц, почти не отличаясь от них.  Ведь многим шили платья «модистки» и покупали им материал на платья родители, через задний вход «Сельмага». Или ездили - как мать Релиной подруги Тины - в Каховку, откуда привезла тоже однотонный, розовый «маркизет», как она хвасталась, а так ли назывался этот материал, не  знал никто в классе, даже заядлые модницы. Но название было интригующим и насколько Реля помнит, её томная подруга выглядела в нём нарядной бабочкой, а не маркизой.
Когда пришли к каналу, девчонки показали ей мост, который недавно построили, потому что Чернянка, с проведением канала, была отрезана от некоторых своих соседей, общаться с которыми вызывала необходимость, а добираться до них возможно было только окольными путями. Когда Реля увидела мост, то он на неё подействовал как парашютная вышка в Симферополе - захотелось спрыгнуть с пятнадцатиметрового парапета, как это делали храбрые рослые подростки и «мелкота», причём и мальчики и девочки. Взрослые девчата, которые пришли со своими «кавалерами», с напускной тревогой, наблюдали за происходящим, повизгивая, выражая восторг хорошими прыжками на пологом, довольно песчаном берегу: - «Песок,- как Реля подумала, - был привезён специально для купания и загорания в Чернянке.  Когда канал провели, три года назад, песка не было.  Мы купались в глинистом иле».


                Г л а в а   20.

 - Что, сестрёнка, слабо тебе спрыгнуть в воду с такой вышки? - подзадорила свою няньку Лариса, торопясь раздеться и бежать к мосту.
- А ты разве прыгала уже? - удивилась Реля, тоже раздеваясь.
- Прыгала, - отозвалась Валентина. - У мэнэ кожный раз сердце в пятки уходыть, колы Лялька стоит на парапете, а потом летит з нёго, а вдруг разобьётся и не вынырнет?
- Трусиха! - с насмешкой сказала Дюймовочка, направляясь к мосту, чтобы показать старшей и Вале, что она никогда, ничего не боится - у неё была такая манера - показывать смелость и независимость.
- Подожди, Лялька, я с тобой, - пошла за ней следом Калерия. Не могла же она не поддержать свою любимую сестрёнку, которую когда-то спасла от волн солёного Лимана, куда её желала сплавить Гера - дочь Чёрта.
- Да? - удивилась маленькая. - Не ожидала я от тебя цёго, Реля, бо взросли дивчата николы нэ прыгають с этого моста - боятся.  Боятся высоты, боятся, волосы намочить.
- Ну, ты же знаешь, что твоя нянька - человек отважный, иначе б я вас с Валюхой не поставила на ноги.
- Это правда, что маты нас не хотила рожать писле вийны, потому что был голод? А родивши, бажала избавиться от нас - бо меня и вовсе кормить грудью не стала? Ты нас з Валюхой спасла - так отец вроде говорил, но тогда мы были маленькие и не запомнили. Может я Дюймовочка, як ты меня называешь, що маты - наша господыня - девок нарожала, а воспитывать их не хотела, и не бажала, щоб мы выжили?
- Ты маленькая, но красивая, как куклёнок - тебе ли жаловаться? И даже если не очень вырастешь, то невысоких парней намного больше, чем высоких - и потому маленькие девушки всегда в цене.
- Я знаю, что маленькая всегда найдёт себе мужа, но это ты уводишь разговор от того, что маты наша робыла зло когдась? Ты так говоришь, шоб я не дюже расстраивалась.
- Я тебе скажу одну фразу, а ты запомни её, пожалуйста. - Остановила Реля сестрёнку, где было поменьше народу, чтобы не подслушивали. Знала, что сельские жители - большие и маленькие - довольно любопытные и могут, что-то услышав, переврать чужие слова. Так перевернут, что когда дойдёт этот слух до сказавшего, ему придётся долго и беспредметно оправдываться. А у них такая тема, что не должна касаться чужих ушей. - Я в своей прежней жизни - вплоть до того времени, когда в одном платье ушла из дома - больше всех страдала от мамы.  Но всегда старалась защитить вас с Валей и подготовила вам такую почву, что мама вас уже не  может! – подчеркнула она, - так угнетать, как это было со мной, и потому вы можете сейчас с Валюхой   жить! так, как вы живёте.
- Это правда! - Лариса с благодарностью посмотрела на сестру. - Мы с Валюхою цэ хорошо понимаем.
- Вот и чудно! И забудем об этом, как Реля забыла обо всех измывательствах матери над собой, а в прошлом году приезжала и опять приехала исключительно для того, чтобы перевоспитать Петровну, и как видишь, у меня это  прекрасно! получается.
- Ой, много ты её воспитывала в прошлом году! Как приехала, так мы унеслись, как на крыльях, в Каховку, а вернулись - Вера дома, но приезжал Артём и оставил тебе деньги на путешествие. И ты унеслась, тоже, как на крыльях, в Одессу, а потом в свой Крым.
- Ты многого не знаешь, дорогая Дюймовочка, а берёшься судить. Я «таки», как говорят в Одессе, перевоспитывала нашу мамочку. Мы с ней в Херсоне провели день, ожидая автобус, и немного побалакали! Петровна наша чуть не плакала потом, что она раньше так с Дикаркой не  говорила!
- Она поняла, что она потеряла, да, Релечка?
- Кажется, уразумела, и что потерянное очень трудно вернуть, почти невозможно. Сейчас я помирилась с мамой, потому что хочу, чтобы она вас так не выставила из дома, как это сделала со мной, а по-человечески! Ещё хочу, чтоб она любила моего будущего сына, потому не помню зла, но если мама и в дальнейшем будет показывать свой скверный характер я совсем! – запомни это слово, совсем разругаюсь с ней, и она не увидит ни меня, ни внука!
- Ой, Релечка, это тот мальчик, которого ты себе нагадала?
- Конечно. И скоро я, как вам уже говорила, его рожу, то-есть в будущем году уже приеду к вам со своим Бэби! А сейчас пойдём, прыгнем с моста в его честь, в честь моего будущего сына.
- А ты не боишься? Ты прыгала с таких мостов? - Лариса пошла быстрее.
- С таких? - Калерия положила руку Ларисе на плечо. - Никогда! Но я, как говорят, фаталист, значит, верю в судьбу и знаю, что со мной ничего сейчас не произойдёт плохого. Наоборот, полечу как птица, как много раз летала в снах, когда росла. Это жутко, но интересно.
- Точное определение! - сказала Лариса, входя на мост - Реля за ней. - Но откуда ты знаешь столько интересных слов? Фаталист - я такого никогда не слышала.
- Не слышала, значит, прочтёшь ещё - в «Герое нашего времени», по Лермонтову - вы его будете изучать. Но тихо! Идём по мосту, выбирай, откуда мы прыгать будем. Ой, сколько здесь малышни! И не боятся!
Лариса выбрала место - они залезли на поручни - Калерия посмотрела вниз - было страшновато, как и на парашютной вышке.
- Не смотри вниз! - предупредила её запоздало сестрёнка. - А то голова закружится, и неловко прыгнешь, и можешь разбиться.
- Спасибо, успокоила. Ну, Дюймовка, прыгаем? Вниз ногами или ласточкой?
- Ногами. Давай на счёт. Один,.. два,.. три! - Они шагнули, и понеслись стремительно к воде, под визг прыгающей детворы.
К удивлению Калерии она не испытала страха, какой испытывала в детских снах, когда вот так же, шагнув, падала со скалы и должна б была разбиться, но просыпалась... Сейчас её внизу ждали не камни, а вода, которой она доверяла - вода не должна её подвести. И вода оправдала её ожидания. Она мягко приняла сначала Релю в свои объятия, а затем вытолкнула наружу. Уже плывя к берегу, девушка испытала чувство победы над страхом - он, всё же, сопровождал её, когда шли они по мосту, взбирались на перила, стояли немного на них...
- Ну, як? - спросила Лариса, догоняя сестру. - Прыгнемо щэ?
- С удовольствием! - Они прыгнули ещё,... и... в третий раз.
- Бог любит Троицу! - ответила Реля, на предложение Ларисы прыгнуть ещё, плывя к пляжу. - Я ещё должна оценить своё отношение к этим полётам, потому что в сновидениях я давно летаю по горизонтали, а не по вертикали к земле, потому чувство я испытала новое и необыкновенное - это надо всё осмыслить.
Валя встретила их как героев - полярников:
- Ой, Реля, я бы так никогда не смогла. Ты так красиво летала, но теперь тебе придётся дома голову мыть, потому что волосы намочила.
- Это было в моих планах - после дороги помыть голову. Но я довольна, что прыгала - теперь я знаю, что любой страх можно преодолеть, было бы желание, как говорит наша мама.
Они с Ларисой растянулись на горячем песке возле сестры, на животах и, положив головы на руки, обе как по команде закрыли глаза. Зато у Вали они были раскрыты широко, и она всё замечала:
- О! К нам, кажется, двигается Иван Харченко - это тот, Реля, что ухаживает за Верой. Он старше её на год и только недавно вернулся с флота, где он служил. Он хорошо малюет и хочет поступать учиться на художника. Но ты ему, мне кажется, нравишься, что прыгнула лихо. В Чернянке, девушки, твоего возраста, не прыгают с моста.
- Добрый день! - поздоровался бывалый моряк, который вразвалочку подошёл к ним и протянул руку Калерии: - Приветствую отважную девушку, которая поразила меня прыжками в воду. Меня кличут Иваном, а вас, я знаю уже от Веры, зовут дивным именем Реля!
- Да, - Калерия пожала его крепкую руку и усмехнулась насмешливо. - Вера могла бы похвастаться не только моим именем, а и своим: её тоже, в детстве, называли Герой - это она ловко в метрике исправила букву «Г» на букву «В» и стала зваться именем, которое ей не очень подходит.
- Почему? - опешил бывший моряк. - Поясни мне, девушка Реля.
- Боюсь, что Вера меня за это не похвалит, однако она знает, как я к ней отношусь. Так вот узнайте, перед расставанием вашим сегодня, что Вере доверять особо нельзя. При первой же возможности Вера вас предаст, как это она делала уже не раз, и со многими парнями.
- О! Она мне много говорила про свои любовные приключения и особо, - передразнил Калерию парень, - как ты отбивала у сестры самых лучших парней, как Вера, (или Гера?), меня уверяла. Вот я пожелал посмотреть на отважную девушку - правда это или нет?
- Вы же видели, как я прыгаю. Вот так же отважно я решалась спасать парней от Веры-Геры, тем более, что эти довольно взрослые парни меня вроде бы любили, а не Веру, в чём сами признавались.
- Но ты же была маленькой девочкой, тогда как Вера, по её повестям, уже довольно взрослой, если ей верить, - пошутил парень.
- Хоть один раз Вера сознаёт, что она на два с половиной года или больше, старше меня. А то всем говорила, что всего на полтора года старше. Что ж! Признаюсь. Отбивала я у сестры парней. Один раз я «увела» у Веры, очень желанного ею парня, а он её в упор не видел, был умён студент, его я спасала от Веры в возрасте Ларисы, но была ростом с Валюшу, прости, Лялька. Второго «отбила» на следующий год - в возрасте Вали. Но, в четырнадцать лет и Джульетта познакомилась с Ромео. Мы также живём на Юге, как и она.
- Браво! Ты удивительная девушка и не лезешь в карман за словом - вот этого мне Вера как раз не рассказала. Но я отчего к вам подошёл, про то забыл, увидев такое создание природы, которое может поражать и тут же кусаться. Откровенно говоря, я бы хотел такую дикую особу нарисовать на холсте, перед тем, как ехать поступать на художника. Видишь, мне Вера как раз про некоторые твои особенности говорила, и теперь я верю, что в тебя мог влюбиться без пяти минут учитель, который потом погиб - прости, что тревожу твою память.
- Вы не можете обидеть меня, тем, что напомнили мне о прекрасном человеке, - мягко улыбнулась Реля. - Я признаюсь вам, о чём думаю. Вера вам этого не могла поведать, потому что она нечуткий человек и не улавливает тонких переживаний других. Так вот «Релия» – мне кажется, что Вера иногда иронически так называет меня? Да? Видите, как я хорошо знаю свою старшую сестру. Но вернусь к гибели всеми любимого учителя, после которой я заболела, да так тяжело, что лежала в Качкаровской больнице, где мы жили после Маяка, в бреду и некто очень добрый вычеркал Реле помять о Паше. Потому я сразу, после болезни смогла «отнять» у Веры другого парня, который тоже Релю полюбил, и предпочёл накрашенной красотке, чем вознёс на недосягаемую для Веры высоту, поддержал меня в моей, не очень хорошей жизни.
- Со мной тоже такое было, - сказал ей, потрясённый Иван, - когда погибла моя первая любовь, я заболел, и болезнь выбила из мальчика - потому, что мне тоже было тринадцать лет тогда - память. А почему ты вроде как оправдываешься? Ваню – видишь, мне понравилось, что ты называешь себя в третьем лице, это зачаровывает. Так вот, Ванюша тебя ни в чём не винит.
- Вы нет, но Вера уж, наверное, наплела про меня вам, что вот, не успела девонька вытравить память об одном, как кинулась к другому?
- Признаюсь, была в её рассказе именно эта нота. Но как ты предчувствуешь, что может говорить о тебе сестра, когда находишься далеко от неё? Вот это тоже, «просто», как Релия говорит - потрясает.
- Я хорошо знаю Веру-Геру. - Улыбнулась девушка той лёгкости обращения Ивана, на которую она попалась как рыбка на крючок. - Красотка наша никогда не была Верой!  Хотя давно носит это имя. Она осталась Герой-Серой - как я Дикаркой её обзывала. Думаю, что это моё прозвище Вера вам тоже сказала?.. Говорила?.. Вот прекрасно, а Реля его подтверждает, как видите. Но Гера-Сера всегда пыталась меня опорочить, вымазать, напрасно. Я думаю: ко мне ни грязь, ни сажа её, не пристают, но Вера никогда не оставляла надежду вымазать хоть чем-то дикую сестру да «повесить» на меня свои грехи. Это она практиковала с детства. Вот почему я вам показала зубы большой  Акулы, чтобы вы знали: на её враньё, я могу ответить правдой, такой, что Вере станет тошно, если вы ей всё это донесёте. Потому, что правда всегда, если вспомнить предыдущую жизнь, колола Вере-Гере глаза.
- Я тебе сразу поверил.  Но как ты просекла, что Ваня это хотел узнать, лишь про два случая; со Славой и Павлом, не про что другое?
- Ну, догадаться было несложно - вы говорили только о них.
- Ладно, провидица. А правда, что ты предсказала Вере болезнь?
- Конечно! Но вам ничего предсказывать не стану. И надо нам уже идти домой - вы уж нас извините. Девчонки, вы со мной согласны?
Сестрёнки, которые раскрыв рот, слушали разговор, молча кивнули головками. Они встали, и взяли свои платьица вслед за Релей.
- Постой, а как же моя зарисовка? Ты будешь мне позировать?
- Позировать? Нет. Мне трудно полчаса сидеть на месте, а сидеть и не шевелиться надо, я так нэ можу, - насмешливо отозвалась Реля.
- Откуда ты знаешь, что не шевелиться?
- Так читала про Гойю, и про наших художников - немного знаю. Это Вера может часами позировать - она любит, чтоб её рисовали.
- А ты не хочешь иметь у себя портрет?
- Зачем мне портрет? Я что, красавица какая-то? И, кроме того, я, через две недели выхожу замуж - и это Вера вам, наверное, сказала. Я угадала? И вы, получается, испытываете меня на прочность. Но дикой вовсе не хочется, чтобы мой будущий муж плохо подумал про меня, что я тут развлекалась.
- Но это же такой пустяк! Он будет рад портрету, если, разумеется, он не глупый и ревнивый, и если я успею его написать, за такое малое время.
- Вы не знаете в Украине, - засмеялась едко Реля, - а в России говорят: - «Если бы да кабы, да во рту росли грибы, то не надо было и в лес ходить». Верная пословица? То-то! Но мой будущий муж не дурак, если понял, как я нужна ему буду в то время, пока он служит, по последнему своему году. Последний год - самый тяжёлый, как Реля понимает? Правильно, бывший моряк? Я рада, что угадала. И он этот самый тяжкий год будет иметь женщину, которая поможет ему служить.
- Я думаю! - протянул Иван, с разочарованием. – Иметь женой красивую, дерзкую и отважную, которая могла бы украсить жизнь не только капитана дальнего плавания, но и художника, артиста. Я уж даже не знаю, кому не подошла бы Релечка Дикарка. Всякому такая отчаянная жена, с прекрасной мыслительной кудрявой головкой, и отполированной солнцем кожей, украсила бы не только последний год службы, а жизнь!
- Всё-всё-всё! - прервала его Реля. - Я вижу, что вы затягиваете разговор, а этого мне не хочется. Прощайте, потому что мы, может быть, больше не увидимся. Всего вам доброго! Желаю поступить в училище или академию, куда вам талант ваш позволит.
Она решительно повернула Атаманш, и с силой повлекла их на мост.


                Г л а в а   21.

- Ой, Реля, - восхитилась Валя, уже на мосту, когда бывший матрос точно не мог их услышать. - В тебя безумно, как говорит Петровна, почему-то влюбляются порядочные мужчины. И Иваны, наверное. Потому, что наша маты отчитывалась перед нами в позапрошлом году, когда мы затребовали, почему вона тэбэ выставыла в одном платье из дома? Так маты ответила нам, что ты завлекала её жениха, тоже Ивана.
- Её жениха Ивана? - опешила девушка. - Это того самого мужчину, который приезжал в начале, кажется, апреля в тот год, когда я заканчивала школу? Но мать просто сошла с ума, от ревности. Теперь я понимаю, почему она «не пожелала» со мной разговаривать о моём будущем. Хотя будь Иван, не будь его, мамуля бы со мной, в любом случае, разговаривать не стала. Она вас, как всегда, обманула, девочки! В следующий раз, когда она начнёт вас обманывать насчёт «жениха», вы спросите, как она собиралась выходить за него замуж, если не разведена с нашим отцом, и не хочет давать ему развод?
- И точно! - воскликнула маленькая Атаманша. - Но я не понимаю, Реля, как ты, такая умная, как мы убедились сейчас, колы ты балакала с Вериным Иваном, не поняла, что мать тебя ревновала?
- Видимо и на старуху бывает проруха, как говорят мудрецы. Но я тогда, если вы помните, заканчивала школу, а впереди никакой надежды на поступление в ВУЗ, никакого будущего, даже с маковое зёрнышко - где уж Реле, в той обстановке, было разглядеть, что какой-то материн поклонник в меня влюбился.
- Да, Релечка, он даже предлагал матери переехать в его херсонскую квартиру, и чтобы он тебя учил, где ты только захочешь!
- Ну и глупа же у нас Петровна! Так это он ради любви к ней говорил, а она не так его поняла. Ей бы ухватиться за него, да быстро развестись с отцом - тогда бы всё получилось у них.
- Так он хотел, чтобы ты жила тоже в его квартире.
- Но я бы уговорила его, что хочу учиться в городе Днепропетровске, например, или во Львове - думаю, что он бы согласился со мной.
- Выходит, мать потеряла свой шанс жить в большом городе, где всё культурно, как она сама говорит, и всё налажено? - спросила Валя.
- Никаких сомнений, что мама сделала себе во вред, желая вытолкать меня из дома. Это её Бог покарал, лишив разума. Кстати сказать, он лишил её разума раньше, когда она не давала развод отцу. И раньше, когда она прятала мою метрику, чем испортила аттестат мне, чтоб я никуда не могла поступить. А теперь обманывает людей, что я учусь в Симферополе. А куда я поступлю, если паспортная часть у меня не верная?
- Да, наша Петровна считает себя такой умной, а на самом деле - дуреломка, каких свет не видал, - сделала заключение Лариса и вновь перешла в разговоре на среднюю сестру: - Но ты, Релечка, так красиво говорила с Вериным Иваном, что я подумала: - «Хороша же пара, из вас получилась бы». Бо и Верин Иван в тебя влюбился - это видно даже «без очков», как любит шутить сама Вера.
- Не выдумывайте, девчонки, - отмахнулась Калерия. - Он подошёл к нам, с единственной целью обсмеять меня, что я такая легкомысленная, видите ли, бросалась девчонкой от одного к другому парню. Видимо Вера ему меня описала так, в своих жалобах-рассказах. Я даже почувствовала своего рода агрессию от него, вот и накинулась первая.
- Агрессия - это война, да? Ты ему объявила войну первая?
- Получается, что так. Но потом он смутил меня своим пониманием жизни, и мне даже жалко было давать ему отпор, но надо было.  Этот Ванюшка прощупывал меня на стойкость - не уступлю ли я ему, перед замужеством, не предам ли своего будущего мужа, в его пользу?
- Мне тоже так показалось, - сказала, задумчиво, Валя. - Хитруны все парни, да? Ну, обязательно им надо девушку проверить, чи крепко она свого парня любит? Но ты, Реля, дала цёму агрессору хороший, крепкий урок. Что-то он Вере вечером скажет? Уж не она ли его подослала? Бо Вера может такое сделать, глазом не моргнёт!
- Вот потому-то я Ване её и разъяснила кто она такая, и чего от неё можно ожидать. Быть может, зря я сказала, что её когда-то звали Герой, но без этого обойтись было никак нельзя.
- Гера-Сера, - засмеялась Лариска. - Лучше не придумаешь. И она всегда хочет кого-то заляпать грязью - это ты верно заметила.
- Что, девчонки? Надоела она вам, как и маме, своими капризами?
- Да, Релечка, пожила бы ты с ней после её болезни!
- Мне с избытком хватит тех лет, когда я жила с ней и Петровной, до Вериной болезни, и видела, как она себе её зарабатывала! - возразила Калерия. - Это также Вере наказание, как и матери, за прежние, не совсем хорошие поступки, не только по отношению ко мне, но к другим людям, с которыми Гера-Вера сталкивалась в течение её небольшой ещё жизни.
- Посмотрим, Релюха, что она тебе скажет, когда ей Иван доложит про ваш разговор, - рассуждала дальше Валя. - Но может и не скажет, бо я видела, по его глазам, что он в тебя влюбился, а если это правда, то он не скажет Вере ни словечка из вашего разговора. И где ты, сэстричко, научилась так говорить?
- Хорошие учителя были, если вспомнить Павла, и его тётю, которая его воспитала как сына, потому, что родители Павла были загнаны в сталинские лагеря, где погибли, вероятно, я этого не знаю.
- А тётя его директорша Маяковской школы - Вера Игнатьевна, да? – Спросила Валя.
- Точно! И вот она как раз имя своё оправдывала - ей можно было верить - женщина прошла сквозь Ад, как раз в то время, когда и наша родительница приехала на Украину. Но если наша Петровна, выходка из бедной семьи, не замечала, как гибли в те годы тысячи голодных селян, то Вера Игнатьевна - бывшая дочь дворян, кинулась в самое пекло бед народных и, как могла, спасала детей от смертей голодных. Заметили, как вспомню о ней, так в рифму начинаю говорить. Хотя говорить о голоде в рифму совсем  не хочется.
- Да ещё и Павла вырвала из детского дома, как ты рассказывала, – опять вспомнила Валя.
- И его. А уже в более хорошие годы меня, как будто кто привёл, любя, в их семью, когда ещё не начались занятия в школе: - «Это был дед Пушкин, девочки, но почему-то запретил мне говорить о том вам. Странно, ведь вы ему тоже внучки, но великий наш дед это не признаёт. И предсказал давно мне, что вы тоже, как Вера, станете делать мне гадости – вот что обидно и гадко.  Ой, а если девчонки умеют читать мои мысли, как я их? - вдруг подумала Реля и посмотрела на подросших сестёр: - Нет, они такие же, как были в детстве.  Хорошо это или плохо?  Наверное, природа наградила их другим чем-то, чего я пока не вижу в них.  Ещё неизвестно что лучше, читать мысли людей, предугадывать их поступки или ничего не ведать?».
- Ну да! Ты же с Павлом познакомилась на берегу Днепра? И потом он, обходя Верочку, бежал всё к своей «смуглянке», как он говорил.
- Нет, Дюймовочка моя, я с ним познакомилась гораздо раньше, чем он стал искать меня на берегу. Но об этом поговорим, быть может, не сейчас. Подходим к дому, девчонки, и Вера ждёт нас на крыльце. Прошу вас, не говорите, что мы виделись на берегу с её Иваном. Мне почему-то не хочется, чтобы она об этом знала от вас. Он расскажет, то одно дело, а вы помолчите.
- Ой, конечно! Мы как рыбки в воде будем, Релечка.
Вера на следующий день уехала, а Реля провела с сестрёнками две довольно счастливых недели. Они шили, смеялись, ходили купаться, говорили и говорили... Атаманши набирались от неё: - «Опыта для отпора агрессорам», как они шутили, будто чувствовали, что эти разговоры в последний раз - больше никогда не будет у них такой возможности поговорить по душам с воспитавшей их сестрой.
Юлия Петровна тоже иногда «отвоёвывала от малявок» дочь, в надежде поговорить сердечно, но уже больше таких разговоров какие были у них, когда она встречала в Херсоне свою Дикарку, не получалось.
Мать недоумевала и сердилась, но поделать ничего не могла. Ей в голову не могло придти, что это отголоски прошлого вновь потревожили, всполошили Релину душу. Дочери многое припомнилось после разговора с Вериным поклонником на берегу канала.
А Иван, поведши свою пассию, продолжал преследовать Калерию, но на защиту сестры встали Атаманши и «отшили агрессора». Они, набравшись от Рели умения «балакать» со взрослым парнем, как-то поговорили с ним «по душам», когда Реля по своим физиологическим делам не смогла пойти купаться - у неё, вопреки её уверенности, что она забеременела, «прискакала красная кавалерия», как она объяснила сёстрам.
Но «красная кавалерия» совсем не мучила её, как прежние менструации - вместо шести-семи дней, она едва ли тянулась полтора денька и то весьма незначительно. Поразмыслив, Калерия поняла, что всё-таки она не ошиблась - она беременная, но кровь омыла её ребёнка, по каким-то неведомым причинам. Потому что после «лёгкой конницы», как мысленно назвала её будущая мать, её стало подташнивать при запахах еды, которую она раньше любила, или на запах сырого мяса, а ещё больше не жареной рыбы. Мать, заметив это, обрадовалась: - Эге, девонька, да ты и, правда, уже ждёшь своего мальчонку. Ну, если так, то я буду готовить, ты больше не притрагивайся к не разделанным продуктам - у меня тоже так было, когда я ожидала тебя.
- Ну, если вы вспомнили  беременность, тогда припомните, когда рождали?  Утром, вечером, в обед, ночью? – «Это очень важно почему-то кажется мне.  Кто говорил мне про гороскопы?  Артём? Капитан?»
- Кажется, утром. Это Вера родилась ночью, а ты утром - меня, с приступами, привезли ещё с вечера, а родила я тебя лишь утром. Но, я признаюсь тебе, что ты дала мне поспать немного.
- Видите, какая я была сознательная - не мучила вас.
- Ну, ещё бы ты мучила! Мне хватит Веры, которая родилась ночью да ещё шла вперёд ногами, так тяжело, что я думала, умру. А ты выкатилась как солнышко, легко и совсем не мучая меня - тебя акушерки так и назвали «солнечная девочка, смуглая как негритёнок». Сравнили тебя с цыганским ребёнком, которого когда-то принимали, уж не знаю мальчиком или девочкой.
- Разве цыганки рожают не в таборах, а в роддомах? - удивилась, улыбнувшись своей наивности, Калерия.
- Как видишь, та рожала. Они же сейчас и оседлый образ «життя», как говорят украинцы, ведут. Вот научила ты нас этому «как говорят» - все стали повторять эту фразу: Атаманши, я, и даже Вера.
- Так она очень удобная для краткости, особенно если надо сравнить или подчеркнуть характеры, особенности народов. Я не сравниваю наших бывших родственников-цыган ни с кем, потому ещё не слышала их речей, а то что говорят обманщицы-цыганки, подстерегая легковерных, то ложь, и к этому я привыкать не собираюсь.
- Откуда ты знаешь, что ложь? Ведь вот ты тоже предсказываешь и почти всё точно, что приводит людей в изумление.
- Потому, что у меня идёт от сердца, через пережитое мною когда-то, а у них ложь оттого, что или не знают, или боятся людям правду сказать, потому что в том случае человек не заплатит.
- А кому нужна их правда, если это плохое? Вон ты себе нагадала развод с твоим будущим мужем, и веришь в это - разве тебе легче?
- Разумеется легче, мама. Ведь не зря говорят, что если знаешь, где упадёшь, то соломки можно подстелить. Я себя, загодя, к разводу готовлю. Но пока, суть да дело, решила ребёнка родить в Симферополе, чтобы меня не дёргали Колины родные, чтобы я его выносила не в сражениях, что очень плохо влияет на беременность, а в тишине и любви.
- Вот за это я тебя хвалю, что подумала о том, чтобы внучка родить в спокойствии - и он у тебя появится на свет не дёрганный. Потом приедешь к матери с ним, дожидаться, когда Николай дослужит?
- Если вы мне пообещаете, мама, что вы не будете меня «дёргать» своим милейшим характером, то приеду и побуду пару-тройку месяцев у вас. Я рожу его где-то двадцать первого или двадцать второго мая, а Николай будет служить до октября-ноября. Но я не сразу к вам приеду - потому что надо будет и отцу дать налюбоваться на сына, но где-то через пару месяцев мы будем у вас, когда солнышко моё окрепнет.
- Ой, Реля, Реля, да разве он окрепнет среди каменных домов? Даже если зелень есть среди них. И где ты будешь его холить? Не в общежитии же!? Да тебя выгонят из него с ребёнком!
- Нет, мама, конечно не в общежитии, хотя меня оттуда не выгнали бы – комендант ко мне хорошо относится, но я не очень люблю шум в больших домах! Мне уже ищет сейчас моя подруга с мужем Симферопольцем, который хорошо город знает, комнатку на окраине, как я их просила, чтобы зелень была в виде сада-огорода. И они найдут, потому что Миша у моей подруги - деловой человек.
- Дай-то Бог, как ты иногда говоришь, но ты не очень уповай, что хозяйка хорошая попадётся - хозяева не любят маленьких детей, которые кричат, а что у тебя крикун родится - в этом я уверена. Ты-то у меня уж очень была крикливой - ночами мне спать не давала. Правда к тебе больше папка твой вставал, но это дела не меняет. А тебе Николай не поможет, если он в части живёт, одна будешь мучиться.
- Ну что ж, мама, такими женщин природа создала, чтобы мучиться с детьми, иначе не почувствуешь себя матерью. Но вы меня заинтриговали тем, что я крикливой была. Вы не думаете, что это оттого, мама, что вы меня убить хотели - сначала до войны, теша Геру, что уроните меня на пол вниз головкой, потом во время эвакуации, желая выкинуть в окно, потому что, как вы уверяете, другие матери выкидывали.
- Откуда ты всё это знаешь? - поразилась Юлия Петровна, забыв о том, что сама поведала Реле, по дороге из Херсона, ещё в первую встречу.
- О первом вашем желании убить меня, мне Гера рассказывала, смеясь, ещё в Сибири, потом в Литве, а вы недавно подтвердили, ещё добавив про эвакуацию.
- Зря я это тебе всё это рассказала! Теперь ты меня станешь ненавидеть, а этого мне не хочется, потому что тебе скоро сына рожать. А он может тебя наказать за ненависть, как наказала меня Гера, если ты уж вспомнила, как её звали в детстве.
- Вы разве Веру или ещё кого-то ненавидели, когда носили первую дочь?
- А как ты думаешь, если её отец оставил меня в тяжести? Но потом он - этот Чёрт, как ты определила, - как будто приказал мне любить его дочь безмерно, в ущерб тебе, Реля, так что ты зря на меня сердишься. Вот теперь, когда я всё осознала, как я была неправа, но всё происходило помимо моей воли. Ты же видела Вериного отца и должна понять, что он за Дьявол, уж если вы с Артёмом восстали против него, спасибо вам, и загнали гада в Ад. Теперь, я думаю, его Черти жарят на сковородках, а меня будто освободили от ненависти к тебе, я даже увидела какая Вера скверная, своенравная девушка - вся в своего батьку. А тебя мама полюбила, да уж тебе моя любовь вроде и не нужна?
- Признаюсь, мама, - покраснела Реля, хотя чувствовала, что как раз в этом она не виновата. Разве её вина, что мать, будучи довольно взрослой девицей-женщиной, много повидавшей, умеющей постоять за себя, дала такую поблажку Дьяволу? Если вспомнить, по материнским же рассказам, как лихо она перебралась с родной Ивановщины в Украину. Переступила через любовника, поставившего её на ноги, давшего ей образование. Смерть того мужчины – не начало ли того, что матерью заинтересовались тёмные силы? Потому что если бы мужчина лет пятидесяти не полюбил студентку, не кормил её, матери не видать бы окончания техникума. Потом мать также переступила через их деда, который мечтал доживать свой, надо отметить, не короткий век, как выяснилось много лет спустя, со своей «золотой серединкой», то-есть дочерью, которая родилась посередине его одиннадцати детей.  И даже когда четверых детишек «унесла» как говорят в народе, детская болезнь, после того, как дед Петр погубил свою жену-цыганку от ревности, а затем убийцу насильно забрали воевать белые, от которых он переметнулся к красным. И возвратился с войны довольно ярым ненавистником кулаков, которые мешали деду тем, что всю жизнь жили лучше его - бездельника и гулевона. Правда, после гражданской войны дед стал хорошим сыщиком, хорошо искал зерно и муку, овощи, мясо, спрятанные от Советской власти «кулаками». И находил, тем и семью свою кормил, от которой осталась лишь семеро выросших за его длительное отсутствие детей. Но среди семерых опять же Юлия - его любимая дочь - была «золотой серединкой». Любил своенравный дед будущую убийцу своих первых внуков-мальчиков, а затем мать Геры и прочих своих внучек. Пётр - лелеял мечту, что будет жить с выучившейся любимицей, «теренаром», как он говорил, но Юлия показала «обожаемому батяне» большой носик и с насмешкой уехала жить в южные края. Не захотела «ишачить», как сама, красуясь, рассказывала, после войны, немногим подругам, а Реля случайно слышала, если рассказы эти были дома, а не на работе. Так почему же мать желала её оставить в домработницах?
Реле очень хотелось спросить о том родительницу и выяснить, почему мать, имея богатейший опыт по отпугиванию не нужных ей людей, так глупо попалась в силок «Дьявола»?  Но она прекрасно знала, что мать не только не ответит, но вернёт к ней злобу.  А этого не хотелось, приходилось догадываться. Скорее всего, как думала теперь Калерия, уже умевшая прекрасно разбираться в людях - впрочем, она и в детстве отличала добро от плохого – что чёрная душа всегда притягивается к чёрной, а светлая к светлой. А от надменной её матери и тёмного человека, которого так чётно разгадала Реля, ещё в детские годы, потому что увидела во сне болотного Чёрта – они тогда жили в Литве - могла родиться только Гера-Сера, и никто иной. Калерия так предалась воспоминаниям, что незаметно перешла с матери на Веру.
Вера тоже попила из неё много крови в раннем детстве. Не упускала не одной возможности поиздеваться над «Чернавкой», как прозвала Релю за то, что младшая сестра любила сказки Пушкина. Не знала Вера, в то время Гера, что дед Пушкин дал Реле знания, от кого родилась старшая сестра. И Реля отбивалась этим знанием довольно умело, не выдавая любимого деда.
Ярко вспомнилось, как Вера-Гера радовалась, что мать, в связи с рождением Ларисы не пустила Калерию в школу в сорок седьмом году. Вот уж где Гера насладилась плачущей сестрой.
Реля плохо спала после решения матери, что в этом году она не пойдёт учиться. Утром Гера продолжала издеваться над ней. Смеялась, и изображала, как сестра, «дылдой» среди малышей, будет учиться в первом классе, на следующий год. Реля рассердилась, в очередной раз, и дерзко бросила насмешнице в лицо.
- С моим-то ростом, я не буду «дылдой», потому что не так много ем, как ты. Зато ты, как мне рассказали во сне сегодня, Герка – дочь болотного дьявола, которого зовут Лю-ци-фе-ром - вот, еле выговорила. А теперь смейся, что я запаздываю в школу, и пойду не в семь, а в восемь лет, зато я умею уже читать и решать примеры да задачи лучше тебя...
Но сестра не слышала последних слов. - Мама, - кинулась на кухню Гера, где Юлия Петровна, не работавшая после родов ещё Вали, готовила завтрак. - Вы слышали, как Чернавка обозвала меня? Она сказала, что я дочь болотного чёрта, которого зовут... Релька, скажи маме, как его зовут.
- Лю-ци-фер, - опять по слогам произнесла дикая девочка, и ждала от матери оплеуху или даже порку, что Юлия Петровна не раз пыталась сделать, но почему-то всегда только грозила, но не исполняла. А потому Калерия уже смелее подтвердила, застывшей в гневе матери.
- Герка - дочь болотного Дьявола, которого зовут Люцифер! Это я увидела во сне, мне так сказали. Можете побить меня, но тогда я оставлю вам малышек и сбегу в лес. Как это делала не раз, когда Геруся издевалась надо мной, что я пропускаю школу зазря - пусть баловница ваша посидит с малышками, тогда не будет дразниться! А осенью, хоть вы умрите, притворяясь больной, я вам не поверю, пойду в школу!
- Пойдёшь, - подтвердила опешившая мать, как Реля поняла многие годы спустя, опешившая потому, что средняя Чернавка, как они вместе с Герой уже обзывали Релю за её пристрастие к сказкам Пушкина, поняла, пусть через сон, кто являлся отцом её любимицы, и, возможно, впервые обратилась к Гере-Сере неласково: - А ты не смей дразнить свою сестру, за то, что она помогла матери, водилась с сестрёнками. Если хочешь, Дикая моя, иди, погуляй в своём любимом лесу, а Гера поводится с малышками: будет знать, как дразниться - вот пусть на себе почувствует, что значит их крики да вопли. – Впервые заступилась мать за среднюю дочь и то потому, что Калерия стала приносить продукты от соседей, за помощь тем по хозяйству.
Воспоминания пронеслись перед Релей, как будто это было вчера, а не много лет назад.
Теперь, глядя на мать сочувственно, Реля всё же не смогла ей солгать: - Да, мама, мне трудно будет забыть всё и полюбить вас, я, на каждое ваше «люблю» буду вспоминать какую-нибудь каверзу из своего детства или подлость - а их было немало, как вы сами знаете. И, потому, очень вас прошу, не говорите никогда, что сейчас вы полюбили меня. Я не смогу ответить на ваши чувства, будь они даже искренними, чему я не очень верю и не поверю никогда, как мне кажется. Но я вам дам возможность показать мне ваше перевоплощение через моего, долгожданного, сынишку, а вашего внука.
- Ещё бы я его не любила! Да я заранее его обожаю, после того как ты мне сказала, что будет необычный человечек.
- Забудьте, мама, про это, а то вы мне сына попытаетесь испоганить, как Геру-Веру, а я не желаю, чтобы из ребёнка вырос урод: - «Слава Богу, мама не помнит, что это будет ребёнок, когда-то загубленный ею».
- Да, Реля, я с тобой теперь могу согласиться, что из Геры-Веры получилось чудовище. Но ты же не дашь мне испортить своего сына? Ты, как орлица над орлёнком, будешь за ним следить? Отталкивать грязь?
- Верные догадки! Я постараюсь так делать. Но хватит, мама, нам выяснять отношения. Я хотела помыть голову перед дорогой, а ещё надо принести воды из дальнего колодца - она там как раз подходит для этого дела - волосы от неё становятся как бы сильнее.
- Ты же, наверное, вернёшься в Симферополь, и сразу в душ поспешишь? Так зачем тебе мыть сейчас голову? Ведь всё равно в пути пыль да копоть несусветная, хотя сейчас всё больше электровозы, а не паровозы тащат составы, что по сравнеию с тем, как мы, семьёй, добирались до Дальнего Востока, да ещё шестнадцать суток, просто, как Реля моя говорит, - засмеялась, заискивающе мать, - ягодки.
- Да, конечно, сейчас ездить намного лучше и комфортабельней, но как вы правильно заметили, я беременная, а оттого вдруг стала чувствовать отвращение даже к тому, чего раньше не вызывало у меня этих эмоций. Поэтому, я лучше помою голову, чтобы хоть она меня в дороге не подводила, не болела бы, дышала бы кожа получше.
- Так ты больше не приедешь к маме до родов? - не давала ей идти за водой мать, затягивала разговор.
- Почему же? Возможно, я возьму отпуск зимой, чтобы хоть немного отдохнуть от тяжёлой работы, но это ещё не точно, я подумаю ещё.
- Бери отпуск зимой и приезжай к матери - я тебя побалую немного, чтобы твой Беби, как ты говоришь, уже сейчас чувствовал бабкину заботу. И кстати, тебе, когда будет четыре месяца беременности, положено, чтобы Релюшку перевели на лёгкий труд - так что не упускай, пожалуйста, этой возможности, а то с твоей гордостью...
- Ну, что вы, мама. Когда носишь ребёнка, какая гордость? Лишь бы Бэби моему ничем не навредить. Но я не представляю, какая бы это работа, на стройке, была лёгкой?
- Тебя это не касается! Да хоть в контору пусть временно берут, не полы, конечно, мыть, а бумажками какими-то заниматься или бухгалтерией. Разве ты, с твоей головой, не сможешь зарплату насчитать?
- Вот как вы, мама, заговорили. А что бы вам, учитывая моё развитие, которое мне дали Вера Игнатьевна с Павлом, и которое намного отличалось от развития чернянских моих одноклассников не поучить бы малость, хотя бы в техникуме, свою непокорную дочь? Тогда бы не было вопроса, куда мне устроиться на лёгкую работу. А всего-то надо бы лишь разделить, хотя бы один к трем, те деньги, которые вы высылали своей любимице, тогда Чернавке, работавшей почти всё своё детство и юность на вас, как бессловесная лошадь...
- Ого, Релечка, какая ты была словесная! - заплакала Юлия Петровна и покачала головой. - Мама оттого тебя и держала в чёрном теле, что ты очень меня огорчала своими высказываниями. Да что таить? Бывало, два-три твоих метких слова выводили меня из рабочего состояния на весь день - у меня всё из рук валилось, и работа не ладилась.
- А вы, вместо того, чтобы сердиться на дочь, хоть раз бы задумались, а не уступить ли моей умнице, не помочь ли ей немного?
- Господи, Реля, теперь вот близок локоток, да не укусишь. Мне, по совести говоря, надо бы тебе хоть сейчас, перед замужеством, тебе денег подкинуть, но ничего нет: Вера всё у меня вымотала во время своей болезни, а ещё живя тут почти год. Даже твои Атаманши возненавидели её, впрочем, они-то немедленно в ней вернуться, стоит Вере, на следующий год, что-то подкинуть им из своих ненужных вещей.
- Можете не толковать мне, мама, насколько они близки к перемётыванию от одной сестры к другой, даже зная, что я их вырастила, да спасала от той же Веры, чтобы она их не угробила, как пыталась пару раз сделать это, по вашему наущению, как вы признались.
- Ты это говорила Атаманшам? - застыла Юлия Петровна, чистившая картошку: - Но, милая моя!...
- Успокойтесь! Я этого малышкам не говорила, но они от отца  могли узнать, что над их и над моей жизнью нависала угроза погибнуть в младенчестве. А мне пришлось подтвердить - ненавижу ложь. – Калерия лгала. Она ничего не говорила сёстрам, а отец их тем более. Отцу, насколько она помнила, была безразлична жизнь его дочерей. Он гулял, как и мать. Калерии хотелось, чтоб мать рассказала девчонкам о её не детском подвиге по сохранению их жизней, но видимо в планах Юлии Петровны не было опорочить себя в глазах младших дочерей. Теперь мать, рисовала себя в глазах младших героиней. Как же, сохранила детей в голодные годы.
- Ладно, Реля, иди уж, а то ты опять выбьешь меня из колеи, - мать чувствовала её мысли.
- Вам, мама, как станешь правду говорить, так сразу настроение, которое у вас неустойчивое, испортишь. Но нельзя же всю жизнь, наподобие страуса, прятать голову в песок. Чтобы вам избавиться от мук, если они искренние, надо всё то, что вам кричала Чернавка в гневе, и не успела сказать, продумать самой, и покаяться передо мной - мне вы сильно подпортили жизнь, и от этого не спрятаться. Потому, ежели вы хотите, чтоб я приехала к вам в зимний отпуск, вам надо подумать о той поганой атмосфере, в которой я мучилась последние, детские да юношеские годы. Юность, пусть голодная, радует людей, а Рельку угнетали. Это просто необходимо  прочувствовать вам, мама, анализируя прошедшее, иначе у нас  никогда  не получится примирения, которого вы и я желаем.
- Ладно, иди. Я, разумеется, подумаю, и, возможно, начну каяться в письмах. Потому глаза в глаза у меня не получается. Теперь мама твоя начинает понимать, почему хороший мужчина Иван - мой жених, который сватался ко мне, перед тем, как тебе уехать из дома, беспокоился о твоей учёбе, а я, глупая, поняла его так, как не нужно.
- Ой, мама, хорошо, что вы напомнили. Мне девчонки как-то говорили об этом Иване, и что у вас не состоялась сватанье, в котором вы обвинили меня. Нет-нет, я не стану вас упрекать в этом, - предупредила Калерия, увидев протестующий жест Юлии Петровны, - но что-то мне предсказывает, что если вам ещё встретится такой же мужчина, то вы опять не сможете выйти за него замуж, ведь вы не разведены с отцом. Бога ради, дайте ему развод и освободите себя - вам обоим пойдёт это на пользу. Свобода ещё никому не вредила.
- Ни за что, Реля, ни за что! И не проси! Мне больше такой Иван не повстречается, а на дрянь, извини, я размениваться не стану. Вот и отцу твоему любимому - я знаю, что его бы так не упрекала в своих страданиях - не дам развод! Пусть и он мучается. По крайней мере, он умрёт - а ведь он оставит этот свет раньше меня? Как, моя ясновидящая, ты думаешь? Кто раньше из нас покинет этот свет? Ведь ты когда-то говорила, что жить я буду долго.
- Да, - подтвердила Реля. - Он, мама, умрёт раньше вас. Папа умрёт от военных ран, и когда очень-очень устанет, если можно так сказать, от жизни. А вам радоваться нечему долгой, и безрадостной старости. А она у вас будет именно такой, если вы сейчас не опомнитесь и не дадите отцу развод, чтобы он пожил, как желает последние годы своей жизни.
- Ни за что, Реля, ни за что и не проси, повторяю тебе!
- Вы, мама, мне говорили, что избавились от влияния своего бывшего мучителя - Люцифера - хотя он, гадюка вроде Верочки, носит не своё имя, как выяснилось в прошлом году. Но вы, мама, ни капельки не избавились, хотя он и умер и гораздо меньше уж может влиять на вас.
- Реля, не говори глупостей!
- Большую глупость, чем не давать отцу развод, я не вижу. Очень вы наколетесь, когда повстречаете хорошего мужчину, но не будете готовы с ним расписаться - опять потеряете его, как Ивана.
- Вот тут я тебе не верю и никогда не поверю. Кстати сказать, горожанина я уже не встречу, а с сельским мужчиной можно и не расписываясь жить.
- Дело ваше, а я ухожу. Лет так через семнадцать, когда сынуля мой, а ваш внук будет получать паспорт, вы вспомните мои слова.
- Подожди! Через семнадцать лет Олег умрёт?
- Да, не раньше шестидесяти шести лет - вот такой срок отцу отпущен судьбой, а может вашим Люфером, как вы его называли, потому, что число 66 - нехорошее число.
- Ну, ты наговоришь! Никогда этого не слышала.
- Услышите ещё! Или прочтёте. Это число Дьяволов. По этому числу я думаю, что и отец как-то был связан с вашим бывшим любовником... Или тот ему приказал, чтоб он женился на вас, загипнотизировав.
- Да что ты себе придумала?  Уж будто я не могла нравиться твоему отцу без приказа Люфера?
- Мама, во сне мне как-то жаловался отец, что женился на вас, конечно любя, но потом будто кто ему не давал расстаться с вами. А ведь он желал оставить вас с Герой, когда узнал, какие эксперименты вы производите, чтоб меня извести?
- Война ему не дала. А так, может, и бросил бы он меня, забрав тебя – не один раз грозился. А уж найти тебе мать он мог. Бабёнки так и вешались на него. Но не думай, что когда началась война, они бы так тряслись над тобой, как при Олеге.  И не вернись он после войны ко мне, не стало бы твоих Атаманш.
- Ладно, мама, не будем вспоминать прошлое, чтоб не испугать будущее.
Калерия быстро ушла, не договорив, потому что разговор был неприятен - она подумала, что хорошо, что она не сумела поехать к отцу. Как ей ни тяжело - а будет ещё тяжелей - она не хотела бы взять помощь из его рук. И от родительницы ей ничего не нужно, потому что, дав, Юлия Петровна тут же пожалеет, а эти деньги в пользу не идут.
Уезжала она из дома довольная - много сказала матери, что было носить в себе грустно. Пусть теперь родная задумается, быть может, разговоры их пойдут ей на пользу. Если она не найдёт в себе сил покаяться перед Релей, хотя бы Атаманш не будет так притеснять как её когда-то. Впрочем, «малявок» мать и не могла уже эксплуатировать как среднюю - эти две разбойницы росли дружными и при случае могли дать матери такой отпор, что Юлия Петровна предпочитала с ними не связываться: - «Их только тронь, такой крик поднимут, что половина Чернянки сбежится - будут потом мне кости перемывать, что я над дочерьми издеваюсь. И так судачат, что я тебя из дому выгнала, что, в общем, справедливо, но очень мне допекает, потому что смотрят как на убийцу. Они ведь не ведают, что я это делала не по своей воле»...
Мать, если признаться, Реле было жалко. Она ещё не догадывается, как ей аукнется её поведение в дальнейшем. Атаманши зажали родимую, пользуясь именно тем, что над Калерией она измывалась, так они не позволят ей это же сделать с ними - в чём, разумеется, девчонки были правы. Но, возвысившись над родительницей своим превосходством, что вот они-то справедливые, как бы потом это состояние не утвердилось в них настолько, что незаметно сёстры станут прикрывать этим и плохие дела. Последнее Калерия заметила, прожив мало дней дома. Атаманши росли, как хамелеоны, быстро меняя своё отношение ко всему - прошлому или настоящему, если это было им выгодно. Девчонки перебегали от старшей сестры, которая привозила им больше подарков, к Реле, только потому, что Вера успела им надоесть за свой академический отпуск и, конечно, ничего не покупая им - это их раздражало.
Они знали, что средняя сестра их растила, не жалея своих сил, времени. Реля спасала будущих Атаманш от смерти - это они узнали не от неё, а от сердитых друг на друга родителей. Мать также «выдавала» старшую, по-видимому, в состоянии гнева на свою любимицу, но младшие сёстры «подлостей» старшей не «помнили», если она им привозила свои поношенные платья. Оправдываясь перед Калерией тем, что у них «сроду не бывало вещих снов», как у средней. Что им никогда не снилось, что их хотели утопить в Лимане, как щенков, или бросали на пол, как Вера, будучи ещё Герой, сотворила с родившейся в сорок шестом году Валечкой, видимо, желая воплотить свою гадкую мечту в жизнь – убивать дочь Дьявола любила. Не удавалась у них с «маменькой» это проделать с родившейся Релей, так она швырнула на пол Валю, с радостью, достойной только чёртовой дочери. Это так расстроило среднюю сестру, которая кинулась к малышке, и до вечера носила свою Валечку, которой она и имя давала, на руках, что, может быть, и спасло младенца от смерти. А ночью Реле приснился сон, что «Гера - дочь болотного Люцифера», что она запомнила, и влепила это старшей прямо в глаза, едва та «разодрала свои бессовестные, водяные гляделки» ото  сна. Это случилось в каникулы, когда Герка любила поспать «в волю», как старшая объясняла рано просыпающейся Рельке-Чернавке, потому что рано же просыпалась и новорожденная. Возможно, это ранее просыпание и сделало из Рели жаворонка, а может быть, так было заложено природой. Но в тот памятный день Гера-сова, любящая вставать поздно, была так ошарашена её заявлением, что бросилась к матери за защитой, впервые не посмев напасть на сестру с кулаками. Юлия Петровна насколько помнила Реля тоже была поражена «видением» нелюбимой дочери, что отпустила её в лес погулять – Гериной мамочке надо было подумать об этом вещем, для средней, сне. Но как после убедилась Реля, до Юлии Петровны «не дошло», что среднюю «колдунью», как иногда они с Герой обзывали её, обижать нельзя. Все Релины обиды рано или поздно отольются матери и сестрице с процентами, которых они, по надменности своей, не ожидали...
Но вот кара настигла надменных её мучительниц - мать раньше болела. А Веру долго ждала судьба - как Реля предполагала, давая сестре опомниться и хотя бы чуть измениться. Но чёртова дочь, по-видимому, так и останется с тёмной душой - никогда не исправится то, что было заложено ещё в чреве матери. Не Гера ли, впоследствии столько доставлявшая страданий Реле своим хамским поведением по отношению к ней и маленьким сёстрёнкам, к людям, окружавшими их, к парням, не она ли, освобождая себе место, как и все Черти и Дьяволицы заранее вытолкала из матери двух впереди неё идущих братьев?  Вполне могло быть. И желала, потом, избавиться от Рели? Но нашёлся человек, с высокой, чистой душой, не боящийся Дьявола, который заступался за маленькую девочку.  - «Ай, да Пушкин! Спасибо, дед!» – так думала часто Реля, чувствуя мощную защиту.  Дед вложил в Калерию отвагу и мужество, чтоб она могла жить среди двух Дьяволиц да ещё сопротивляться их тёмным задумкам, предупреждать их.  Так, благодаря ей, остались жить на свете маленькие сестрицы, которые не испорчены ещё Верой-Герой, но могут такими стать – такие мысли мучили Релю, когда она возвращалась  в Симферополь и ей было больно заранее, что старшая сестра может плохо воздействовать на её Атаманш своими подачками...


                Г л а в а   22.

Однако, приехав в Симферополь, она на время забыла о сестрёнках. Её встретил любимый мужчина, который тоже когда-то ей сделает больно, но которого, к удивлению Рели, она, невзирая на предвидение, любила. Что с ней происходит? Неужели она, привыкшая к злобе, так сжилась с ней и думает, что будет меньше переживать от удара человека, который не был ей родным по крови, но от которого Реля родит удивительного человечка, и общая кровь свяжет их.
Но Николай совсем не был в восторге от того, что так притягивало к нему Калерию - то-есть он думал о ребёнке, но совершенно не то, что так волновало её, потому, встретив на вокзале, сначала горячо прижал её к себе, целуя глаза, щёки, шею, волосы:
- Как я по тебе соскучился, просто извёлся. Ты душу перевернула мне тем, что оказалась чистой девушкой и ускакала к своей матери. Я трусы не стирал три дня - всё показывал их товарищам по казарме.
- Что ты, глупый! Как можно было ходить в таких трусах три дня?
- Да это же гордость моя. Единственно чего твой Коля боялся, не забеременела ли моя красавица, потому что я хочу, чтобы ты забеременела и родила ребёнка уже в Москве.
- Да? И чтобы твоя мама, в два счёта, выбила дитя из меня, потому, что я предчувствую, что она может кинуться и с кулаками на нежеланную невестку. А что я буду такая для твоей матери-спекулянтки, даже не сомневайся.
- Ну, ты не осуждай мою мать - кто как может, тот так и живёт. Но она действительно может заставить делать тебя аборты, как заставляла делать их одну из жён нашего дяди Фёдора - своего родного брата. Та до того заабортировалось, что потом и рожать не смогла уже, что моей матери было и нужно. Теперь эта страшная женщина живёт ради нашей, почти родной ей, семьи, потому что когда посадили отца и мать, тётя Маша больше всех заботилась о Люське и Мишке маленьких.
- Не знаю как Миша, но Люську она вырастила проституткой - ты же сам об этом говорил, - некстати вспомнила Калерия..
- Ты так ругаешься? - поразился Николай, беря Релин чемодан, и, обнимая будущую жену за плечи. - Ну, пошли к машине, на которой мне разрешили встретить мою невесту.
- Это не ругательство - это литературное слово, которое пишут в книгах. Но как бы я не назвала твою сестру суть её остаётся той же.
- Это верно. Люська - проститутка, но она такою была ещё до того, как тётя Маша принялась её воспитывать. Так что не с характером этой страшилки было перевоспитать уже нагулянную девку.
- Кстати, о страшных. Ты два раза назвал так свою тётушку. Чем эта «страшилка» сумела добиться такого пренебрежения с твоей стороны? Не тем ли, что абортировала и лишала жизни своих детей?
- Нет! Это как бы её дело, я в это не вмешиваюсь. Тётя, в самом деле, довольно страшная на морду - да ты сама увидишь.
- Фу, Коля, так совершенно неприемлемо говорить о женщине, даже такой поганой, которая избавила себя и твоего дядюшку от детей.
- Ну, у дяди моего есть один ребёнок. Его родила первая жена, не послушавшись моей матери, за что мамаша живо её развела с дядей, но та, как раз, красивая была - не сравнить с последней каракатицей.
- Отсюда вывод, - сказала Реля, освобождаясь от руки Николая, - что между первой и последней были ещё жёны у твоего тюфячного дядюшки Феди?
- Да. А чего ты сбросила мою руку?.. Жарко? Тогда, прости, я так обрадовался встрече с тобой, что задушил бы в объятиях, но духота.
- Извини, что возвращаюсь к твоей семье, но сколько жёнок было у твоего дяди? Вернее со сколькими его развела твоя мать?
- А с пятерыми и почти все красивые были, потому что и дядя мой довольно красив. Ты, наверное, смотришь на меня, и думаешь: - «Ой, ли?»
- Нет. Я считаю тебя тоже красивым, но по своему.
- Да-да, по своему. Мордаха у меня, для моего роста, прямо скажем маленькая, подбородок не чётко выражен - так сказал мне Юра - мой друг, если ты помнишь.
- Он так тебе тебя описал? - удивилась Калерия. - Но это верно!
- Конечно, верно. Или я себя в зеркале не вижу? И хватит о Кольке! Вернее хватит говорить о моей родне, а о Коляне поговорим. Тебе, наверное, понравился мой рост, а говорят, что при высоком росте, любое личико, вроде моего, будет выглядеть прилично. Ты как меня выбрала? Потому что за тобой, как я слышал, иногда ожидая свою любимую на скамейке, перед общежитием, много парней бегали и почти все, как мне сказали, хотели на Реле жениться. Ещё бы на чистой девушке.
- Тебе правильно сказали, хотя я с ними даже не встречалась. Но один парень из Симферополя водил, показывал мне город и влюбился. Однако, не встретив с моей стороны ответа, женился на моей подруге. Но у меня остались фотографии от тех походов по Симферополю.
- Да, ты мне показывала их... Были ещё парни?
- Ухаживал за мной ещё один из Севастополя. Он - будущий прораб - проходил практику на наших стройках. И, уезжая в родной город строить, звал Релю приехать к нему в гости, где он бы показал меня своей маме, тоже с целью женитьбы.
- И ты не поехала?
- Почему же? Ездили мы с Женей в прошлом году смотреть Севастополь, но он меня ждал ещё раньше и писал письма, но я покалечилась, и, разумеется, в силу этого не смогла приехать.
- А если бы приехала раньше, вышла бы за него замуж?
- Нет. Тот прораб не судьба моя была, так что, возможно, хорошо, что жизнь нас так резко развела, не дав даже объясниться.
- Ты меня прости, родная, что я допытываю тебя, но это твой Коля не с целью узнать о твоих бывших парнях расспрашивает, а чтобы Реля отвлеклась от мыслей о Жене, - внезапно сказал он, что сразу насторожило Калерию - в голосе Николая были зловещие нотки; - потому что подруга твоя нашла нам комнату недалеко от моей части - в пяти-семи минутах ходьбы - что с моими ногами делать нечего, стану при каждой возможности прибегать к своей любимой жёнушке.
- А что с Женей случилось? - забеспокоилась Калерия, вздрогнув, глаза её, повёрнутые в сторону будущего мужа, встревожились.
- А вот и моя машина, - вновь отвлёк её Николай, подходя к крытому брезентом «Бобику», как называли его на Украине, и, открыв дверцу, аккуратно положил Релин чемодан на заднее сидение. - Да ты, не бойся. Ничего такого особого с твоей подружкой не случилось. Просто она, готовя к нашей общей свадьбе квартиру Михаила, вешала занавески, и потянулась, что ли? Не знаю точно, но у неё случился выкидыш. Ты, наверное, не знала, что они с Мишей ждали ребёнка?
- И это ты не считаешь особенным? - возмутилась Реля: - Заговаривал меня, вместо того, чтобы сразу сообщить о несчастье подруги?!
- Ты считаешь это несчастьем? Будут у них ещё дети! Я думал, что ты огорчишься, что свадьба у нас не состоится.
- Господи! До свадьбы ли при такой беде? Где сейчас Женя? У Миши? Вези меня, пожалуйста, к ней.
- С одним условием. После посещения Жени, которое будет недолго, я тебя отвезу на новую квартиру, чтобы мы побыли вместе. Я так соскучился по тебе, что просто с ума схожу.
- Но, Коля, после разговора с Женей, разве я смогу ещё ехать, и знакомиться с новым человеком - моей будущей хозяйкой?
- Это не новый человек. Ты работаешь вместе с ней на растворном узле. Это Наташа - женщина лет сорока - сорока пяти.
- Да что ты! Но ей вовсе не столько лет, сколько ты считаешь, а года тридцать четыре-тридцать пять. Но я не думала, что Наташа возле твоей части живёт! Однако мне надо знать, как Женя себя чувствует. Если я смогу её утешить, и увести от её потери, чтобы она не очень мучилась, то поеду к Наташе, а вещи мои и твоё штатское после заберём из общежития, когда всё это понадобится.
- Вот хорошо! - обрадовался Николай. - Тогда поехали быстрей, я думаю, что через полчаса будем у Жени. Я уже знаю, сколько к ней добираться от моей части. Теперь проверим, какое время это занимает от вокзала. А ты чего загрустила?
- Ну, как же, Коля, у близкой подруги такое несчастье!
- Разве это несчастье? Я полагал, Женя рада, что свободной побудет. У Юрки вон девушка, да я, кажется, говорил тебе, три аборта сделала, и три выкидыша у неё после абортов случились, так она радуется каждый раз, что ещё погуляет, хотя она постарше тебя будет.
- Пусть не радуется! - помрачнела Реля. - Эту дура уже не родит нормального ребёнка. И, вообще, я вижу на расстоянии, в тысячу километров, что детей у неё больше не будет, - предсказала значительно.
- Вот Юрка огорчится! Он-то размечался, что поедет домой - его, кажется, как единственного сына у его больных родителей - мать и батя у него оба на инвалидности с этого года - так вот его осенью отпускают. И Юра заранее планирует, что, как только приедет, они распишутся с его Томой и сразу заведут ребёнка.
- Так вот, может его обрадовать - прогулялась его Тома. Им наука на всю жизнь как детей, во чреве, гробить - это не по-божески.
- Слушай, мне Женя говорила, а я не верил, что ты можешь предсказывать, как цыганка... Да-да, я знаю, что ты от этих кровей. Но не верится, что  Релюшка, и вдруг гадает по руке или на картах.
- Господи! Да сколько мы с тобой встречаемся, то я сто раз могла бы тебе на картах погадать, если бы умела, но я не желаю на картах даже учиться... Я очень просто себе и другим предсказываю - через вещие сны. Тебя, любовь свою, увидела во сне, когда Рельке было шестнадцать лет. И с тех пор отталкивала парней от себя – красавцев и страшил, потрясающе умных, не очень, и просто глупцов, потому что знала, что только от тебя рожу сына, которого заказала у самой природы, а она мне, через сон, показала от кого я получу такого сына.
- Интересно! - Николай притормозил машину и встал на обочине. – Я желаю знать, как у нас дальше с тобой судьба сложится? Но, поскольку дело это очень серьёзное, как говорит наш Комдив, я и остановился.
- Напрасно, милый, потому что, кроме того, что я тебе уже сказала, я ничего больше не могу раскрыть тебе. – «Сказать бы ему сейчас, что через полтора-два года мы разойдёмся, но этого делать не стоит, потому что мой дорогой не такой умный, чтоб понять, как надо держаться за любимую девушку, которую он сделал женщиной».
- Что, а иначе не сбудется? - поинтересовался Николай.
- Да, пожалуй, - грустно улыбнулась Реля: - «Была бы счастливейшей, если бы мои плохие предсказания не сбывались». - Поехали, родной, нечего время терять, если ты хочешь сегодня побыть со мной.
- Мы задержались на несколько минут! - с досадой сказал солдат, нажимая на педаль и трогаясь с места. - Наверное, я потом пожалею о них, потому что каждая минутка, проведённая с тобой, мне дорога, но скажи мне, пожалуйста, не скрывай от своего будущего мужа, Жене ты, случаем, не предсказывала вот этого несчастья с ребёнком?
- Спасибо, что ты понял, что это несчастье. Я, разумеется, видела, что что-то нехорошее случится с жениным дитятей, но немного подальше этого времени, и надеялась, что смягчу горе подруги, но, Реля ошиблась - несчастье случилось чуть раньше, чем я предполагала.
- Жене ты не говорила, случаем, что её поджидает?
- За кого ты меня принимаешь, родной мой? Я никогда о плохом не рассказываю. Ой, осторожней, машина!
- Не бойся, родная! Я тоже тебя так буду называть. Можно? Твой Никола знает, кого везёт - будущую мать своего сына. Но надеюсь, что ты ещё не забеременела, с первого раза?...Потому что мне ребята сказали, что с первого раза никогда не получается... Ведь тебе так было больно, что ты даже закричала, перед тем, как сознание потерять.
- Ой, неужели я кричала?
- Да-а-а! - дурачась протянул Николай и смешливо посмотрел в её сторону. - Но я, не шутя, испугался. Думал уже вставать, брать любовь мою в охапку и бежать в сельскую больничку, ведь мы за городом тебя девственности лишали... Вот, опять водитель неправильно едет. Набрался, что ли?
- Сам осторожней веди машину! А что касается девственности, мне ли этого не знать? Но если я всё же, как царица, из сказки Пушкина, забеременела в тот день, то прости, но стану вынашивать своего ребёнка, а никак не избавляться от него. Природа не прощает шуток с ней, как я вижу это на примере Томы, подруги Юрия. Это Тамара, что ли?
- Да. А что ты хочешь? Чтоб Томка рожала без мужа? Юрка на ней раньше не желал жениться, до армии, ещё погулять парню хотелось.
- А сейчас приедет, поженятся они, и будут, он - при жене, она, при муже. А вот то, чего они будут желать больше всего - детей у них не будет. Вот это они нагулялись! Самое дорогое профукали! Но ты Юрию не говори об этом - мне его жалко. Он будет страшно грустить о содеянном, и его Тома тоже. Но, как говорят в народе – «близок локоть, да не укусишь с досады».
- Да, пожалуй, что Юре я этого говорить не стану. Но если ты, моя дорогая, окажешься права, тогда я с тебя пылинки сдувать буду - ведь это ты всё увидела в свои девятнадцать лет, тогда как нам сейчас по двадцать два, а мы, как лопухи, всё желаем погулять.
- Ничего, у меня не загуляешься! Ты, солдат, у меня отцом будешь в двадцать три года.
- Да что ты, Рель! - Николай опять притормозил машину. – Правда, что ли, что ты, как царица, с первой ночи? Или дня, как у нас?
- Не знаю, не знаю. Красная кавалерия у меня прискакала дома, но была довольно маленькой, не такой, как всегда. Так что, Реля, можно сказать, в стадии ожидания, - улыбнулась она ласково, при виде растерянного вида её возлюбленного.
Но после её слов Николай облегчённо вздохнул, и вновь поехал:
- Ну, были трали-вали и ладно, а то я уж подумал, что ты такая, «быстрая», как сказала бы моя мать.
- Да она тебе это сказала и не только это. Как видишь, я и письма могу прочитывать на лету, пока оно идёт к тебе, не только судьбы дорогих мне людей просматривать. Впрочем, получается и чужих, как ты заметил на примере Томы, и даже врагов, однако не всегда им говорю. А ты поведаешь мне о письмах матери или нет? Покажи честность.
- Да, мать моя в письмах матерится, - признался солдат, - но я-то теперь не удивляюсь, что ты всё узнаёшь, хотя я не показывал любушке своей, будущей свёкрови каракули, с ошибками, не показывал - стеснялся.
- Не очень-то интересно мне такие письма и читать, признаюсь, но я видела в снах, как моя будущая свекровь, которая всё разрушает на своём пути, даже собственную жизнь, писала их.  Мать твоя, Коля, проговаривает все слова, прежде чем написать, так что Реля её письма к тебе слышала, если можно так сказать, в художественном исполнении. Это вроде как я со сцены читала стихи, а это мат, который тоже произносят, прежде чем доверить его бумаге.
- Ну, ты даёшь! Анна Григорьевна, насколько я помню, действительно, прежде чем написать, всё бормочет себе под нос - мать не шибко, как говорит Юрка, грамотная, четыре, не то три класса закончила. Да было ли у них время учиться? Но если ты видела мою мамашу в снах, то скажи как? Я хочу, чтоб ты мне описала словами, какая она стала ушлая, моя мамка! Потому что я видела её после тюряги мало, лишь несколько дней, пока ездил, её прописывал. А потом она укатила, чтобы вернуть отца с Карпат обратно в Москву, а я вернулся в часть.
- Вот видишь, когда ты её прописывал, то говорили везде, что «к детям», но стоило дамочке пробраться вновь в Москву, куда из тюрьмы неохотно прописывают, что справедливо - нечестных людей к Москве на пушечный выстрел подпускать не надо. Так вот, стоило твоей мамаше пробраться в сынову комнату, как она тут же помчалась за мужем, потому, что без мужа ей жить скучно и тоскливо.
- Конечно. Ещё мать лютилась, что какая-то украинка у неё мужика увела, которым она командовала, как хотела.
- И опять, по всей видимости, ему скомандовала и вернула в Москву, как телка, на верёвочке?
- Вот это ты верно сказала, - рассмеялся Николай. - Представляю, как мать оторвала его от сладкой женщины, потому что сама она далеко не такая, и давно уже с ним не спала, насколько я понимал.
- Не спала, но как собака на сене. Даже в тюрьму мужика за собой утащила, только бы он с другой не знался. Однако судьба, видно, подстроила ей ловушку в виде более любвеобильной украинки, которая сумела увлечь твоего отца, а удержать его, при появлении лютой женки, или не смогла, или не захотела.
- И откуда ты всё это знаешь? В сновидениях всё видела?
- Разумеется. Не только жизнь твоих родителей просмотрела, но и Миши и Люси. Должна же я знать, куда ты меня повезёшь и как противостоять твоей матери. Потому что она, сохранив нечестным образом вашу семью, хотя это не очень ей требовалось - разве только для того, чтобы не быть одинокой - нашу с тобой семью разрушит мгновенно, как ураган налетит, хотя мы ещё будем любить друг друга.
- Релик, - Николай вновь остановил машину. - Это ты сейчас проговорилась о нас?  Что нас ждёт!
- Да. Сделала глупость. Не хотела раньше рассказывать тебе.
- Но почему ты так думаешь? Мы ведь любим друг друга. И ребёнка ты мне хочешь родить. Но если ты так боишься моей матери, то теперь я понимаю, почему ты хочешь родить его в Симферополе. Это чтобы выносить его без боевых действий? Но, дорогуля моя, я ведь люблю тебя и никогда не позволю никому волоска с твоей красивой головушки сорвать. Верь Николаю, он тебя не подведёт. И аборты тебя не стану заставлять делать! Я лучше буду беречь свою лапушку, чтобы ты не очень часто беременела - лишь столько раз, сколько мы захотим иметь детей.
- Вот спасибо, - Реля улыбнулась ему сквозь слёзы, которые, хочешь или не хочешь, а набегают иногда в уголках глаз, - но поехали?
- А мы уже приехали. Вот здесь, во дворе, Женин дом, вернее Мишин, но завтра уже они расписываются, следом за нами, через два часа. Мы, после росписи, погуляем по Симферополю, по твоему любимому, а когда они распишутся, поздравим их, и уедем в наше гнёздышко. Да, я забыл тебе сказать, что комендантша ваша дала мне матрас, новенький, да пару подушек - это тебе от общежития подарок. А от себя она подарила два комплекта белья довольно красивого: пододеяльники, наволочки выбиты цветочками расписными, а простыни полосатые, что даже в Москве это пока редкость, по крайней мере, когда я жил там.
- Ну, это моя любимая комендантша мне удружила. Прекрасная она женщина! Как мать Реле была. Моя родная и то не подумала Рельке ничего выделить, в виде приданного, отговорилась, что бедная сейчас.
- Ну, ты же говорила, что у тебя сестрица учится, которая тянет с матери жутко. Вот, и я про твою семью немного знаю.
- Но я тебе честно говорила, а о твоей семье пришлось через сны узнавать, - возразила с улыбкой Калерия: слёзы её совсем высохли.
- Сама видишь, что нечем хвастаться. Ну, я заезжаю во двор, там пристрою машину, и мы потопаем к Жене. Коля вчера предупредил её и Мишу, что ты приезжаешь. По телефону, из части, им звонил.
- Да они и так знали, что я приеду. Не могла же невеста не вернуться к росписи нашей? Ведь я тоже тебя люблю и желаю нам счастья.
- Вот когда ты так говоришь, у меня душа в пятки уходит, потому как ребята из вашего общежития сказали мне, что ты запросто могла и не приехать, потому, как в прошлом году был парень, который хотел на тебе жениться, но ты, вроде как, к свадьбе не приехала вовремя?
- Шутил кто-то. И ты слушаешь всяких болтунов? Вот ещё! Неужели я не понимаю, что от любви не отказываются, а я люблю солдата, потому спешила к нему. Даже отказалась позировать возможному художнику.
- Ты мне писала, родная! Но будь я с тобой рядом, он бы к Релюхе моей не посмел подойти, не то я бы его лицо начистил надолго.
- Глупый! Разве по каждому пустяку стоит драться? Ну, поставил? Теперь побежали к Жене.
- Ты иди, говори с ней, а я тут подожду тебя, а то Женя предложит покушать, а мне сейчас не до того. Буду думать о том, как приедем с тобой в нашу комнату, и насладимся перед росписью. Не дала мне наслаждаться тобой. Уехала на две недели.
- Уехала, - ответила Калерия насмешливо,  с любовью глядя на солдата, - чтоб рану залечить, которую ты нанёс, лишая меня невинности. Ну, я пошла.
- Не ходи по ступенькам, а вызови лифт, если он работает...


                Г л а в а   23.

Женя, едва открыла Реле дверь, расплакалась. Не вытирая глаза, она завела подругу в коридор, потом, молча, в довольно большую комнату, с красивыми занавесками и дивными цветами на окнах, по  всему похоже на гостиную, где женщины обнялись и стояли некоторое неопределённое время в оцепенении, лишь перебросившись двумя фразами
- Ой, Релюха, ты уже знаешь, какое горе со мной случилось?
- Знаю, подружка, - Калерия вновь не смогла сдержать слёз.
Они плакали на плечах друг дружки, не в состоянии унять слёзы.
- Что это я? - вдруг спохватилась хозяйка, и, опомнившись, жестом дала понять Калерии, что хочет показать ей квартиру.
Реля молча последовала за ней. Они посмотрели две маленькие, но  уютные комнатки. Одна, как поняла гостья, принадлежала молодожёнам, а вторая предназначалась маленькой девочке, потому, что была уставлена куклами и вся в светло розовых тонах, но дитя, не увидев своего царства, тихо погасло.  За ней и второй ребёнок, которого с надеждой и радостью ждала Женя, не захотел занять чужого места...
- Как думаешь, - проговорила сквозь слёзы Евгения, - это месть?
- Какая месть, дорогая моя? Ну, что ты... несёшь?
- Да нет! Ты не поняла! Я спрашиваю, не месть ли это мне прежней жены Михаила, за то, что я пришла в её квартиру, и пыталась в колыбель, купленную её девочке, поместить своего ребёнка?
- А знаешь, Женя, в твоих мучительных мыслях что-то есть. И Реля это чувствовала, думая, как тебя спасти от несчастья и опоздала.
- Неужели? Но тогда это точно месть и я наказана по делу. Мы уж с Мишей и так, и этак судили происшедшее с нами несчастье, и он сказал, что нам надобно уезжать из этой нехорошей квартиры.
- Она была такая, но сейчас, после вашего несчастья, пожалуй, не осталось в ней зла. Тем более вы проговорили, отчего так случилось и вроде как покаялись перед умершими - женщиной и её дитём. Но, вам надо было обойти всю квартиру эту со свечой, везде почистить или позвать священника, хотя бы даже кладбищенского, если другого не найти.
- Да кто же знал, Релюха! Я и из своего села бы привезла, если бы мы с Мишей догадались, что надо освятить квартиру.
- Теперь знаете, что это надо непременно сделать!
- Но мы распишемся и станем подыскивать обмен - не останемся тут, а то беды будут нас преследовать. Миша говорит, что согласился бы поменять большую квартиру на меньшую.
- А где гарантия, что меньшая вам попадётся тоже не такая же? Я имею в виду, что также могли быть в ней несчастья, которые оставлены пред идущими жильцами? Стены накапливают негативную энергию...
- О чём ты говоришь, Реля? - не поняла её подруга.
- Прости, я прямо, как на уроке физики. Ну, негативная энергия, думаю это то, что вы с Мишей назвали злом, оставленными здесь прежней хозяйкой. Это как мина, которая взрывается, если к ней подойдёт человек, не знающий, что она тут оставлена, скажем, его врагом.
- Значит, прежняя хозяйка сорвала на мне свой гнев? Но успокоится ли она моим горем?... Говоришь, нужен священник?.. А если мы закажем, отслужить молебен, по умершим жене и доченьке Мишиной?
- Это тоже не помешает, но и освятить квартиру было бы неплохим вариантом. Показать этой женщине - в церкви, и здесь - что вы винитесь перед ней, и просите прощения, что нечаянно вызвали её гнев.
- Ну, Рель, ты меня просто оживила. Я уж думала, что уезжать не миновать, а Миша привык к этой квартире, будет тосковать по ней. Мы сделаем, как ты сказала, и немедленно, как только распишемся. Думаю, что священника найдём в Симферополе - есть же действующие церкви. Но, не исключено, что привезём откуда-нибудь. Мы и венчаться решили. Ты поедешь с нами в моё село? Ведь у тебя же ещё отпуск продолжается?
- Продолжается, Женя. Но я не могу поехать с вами, во-первых, потому, что денег у меня кот наплакал, после моих поездок. А Реле и с ч о, - пошутила она грустно, намеренно вывернув слово,- до получки жить, которую я должна заработать.
- Пустяки, Миша же собрал денег нам на общую свадьбу. Пустим их тебе на билеты. Но я знаю, из-за чего ты не захочешь ещё разъезжать по Херсонской области.  Тебя, дорогая моя, кроме того, что замучили уже дороги - ещё не хочется покидать Николая?
- Признаюсь, мы же завтра расписываемся. И, дай Бог, чтобы Коле дали хотя бы сутки побыть со мной. Да, спасибо тебе за комнатку, которую ты нашла мне. Коля сказал, что почти у его части?
- Как ни странно, но искала я в наших краях, чтобы ты была ближе ко мне, но вдруг Наташа сказала мне, когда я пришла за отпускными, что она тоже сдаёт комнату и почему бы нам её не посмотреть? Я, признаться, не хотела бы, чтобы ты жила с ней. Она - баба вредная, но зато, как выяснилось, угодила этой комнатой Николаю.  Он, узнав, что ты будешь жить рядом с частью, загорелся  как факел. Одним словом, комнату эту мы тебе сняли, тем более, что Наташа хоть вредная, но женщина чистая - живёт без мужа, но мужиков не водит, как я выяснила: девчонок своих оберегает от разврата. Подходит тебе?
- Конечно. А с Наташиной вредностью я справлюсь.
- Чтобы ты знала, мы с Мишей уплатили ей за два месяца вперёд - это наш подарок тебе к семейной жизни. Ведь от Николая денег не дождёшься? Его родители вам не высылают?
- Ни его, ни от моей мамы ждать хорошего не приходится. Но всё, что Бог не делает, к лучшему, как говорят умные люди. Я не хотела б одолжаться ни перед своей мамой, но перед будущей роднёй? Ну, Реля тебя увидела, поговорили мы и надо бежать - меня Коля ждёт. Спасибо, ещё раз, за комнату, ещё большее спасибо, что вы мне её оплатили. И, до свидания, подружка. Ты для меня лучше, чем сестра. Вера такого сроду бы не сделала, хотя у неё есть гроши, я не говорю о младших Атаманшах. Эти сами в мою сторону жадно поглядывают – ждут подарков - а дождусь ли я когда-нибудь от них благодарности, хотя бы за то, что вырастила, не дала погибнуть - вот вопрос! Передавай привет Мише, завтра, возможно, увидимся, если ничего не помешает.
- Подожди-подожди, давай-ка я вас покормлю с Колей, если вы поедете прямо к Наташе: от неё не дождётесь никакой кормёжки, я предполагаю - это тебе, Реля, не твоя знакомая в Евпатории, которая готова всё на стол выложить, только бы ты радовала её приездами.
- Не надо, Женя. Мы с Колей сейчас кое-что прикупим, и поедим в нашей комнате. Спасибо за предложение, но тебе, я думаю, не до гостей. Отдыхай, мученица моя. Если Бог будет милостив, он пошлёт вам ребёнка с Мишей более живучего. Да и ты, наверное, будешь знать, что можно делать, а чего никак нельзя, когда ждёшь ребёнка. Ну, разреши мне поцеловать тебя. Открой, пожалуйста, дверь вашу хитрую, потому что я никак не могу справиться...
- Сейчас открою, у нас сложный замок. Вот… Ну, привет Николаю, да не ждите нас завтра, потому что мы уезжаем вечером, а вы захотите побыть вдвоём. Надеюсь, что увидимся ещё?..
- Конечно, Женя, а куда мы денемся - вместе же работаем, - Реля сошла вниз по лестнице, потому что ждать лифт не было сил - так теперь хотела увидеть любимого, что готова была бежать, если бы мысль о её ребёнке не сидела в ней крепко. Нет, она будет осторожна, а Коля подождёт. Зато её малышонок шагал вместе с мамой. Раз-два, и раз и два: - «Мой дорогой ребёнок, ты ведь крепко будешь держаться? Молодец! Я люблю тебя! Я обожаю своего сына-брата! Я рожу тебя! Но ты будешь любить маму не за это, а за то, что она так долго ждала тебя, что не захотела рожать других детей, а только тебя, своего родного, обожаемого братца, а ты не будешь барахольщиком, как Атаманши, да?»
Николай бросился к ней от машины: - Что так долго? Я думал, ты вообще там села кушать, а мне просто терпежу нет, до того мечтаю до твоего тела дорваться, ведь ты теперь не будешь стеснительной? Да?
- Эгоисты вы, мужики! Только о себе и думаете. Но я рада, немного успокоила Женюру, она, перед уходом моим, и плакать перестала.
- Ты отвлекла её от дум о выкидыше, да?
- Надеюсь. Она мне сказала, что заплатила за два месяца за комнату - это нам подарок от них с Мишей.
- Что ж, спасибо им. Они вместе тебя так любят, что я удивляюсь, как они тебя жить к себе не пригласили.
- Женя меня звала, после разговора с Мишей, я думаю. Но Релька, такая девка гордая, она отказалась. И не оттого, что ей не хотелось пожить в комфорте. А оттого, что я предчувствовала беду их и не хотела, чтобы они потом уговаривали отдать им на воспитание моего малыша, что неизменно бы последовало, потому что я рожу такого красивого и умного младенца, какого свет не видывал. Хвастунишка, да? Поехали, но перед тем, как мы нагрянем к Наташе, мне бы хотелось побывать в магазине и купить что-нибудь нам поесть. Коля, ты не против?
- Не ожидал от тебя такой разговорчивости. Я думал, что ты, повидавшись с Женей, явишься вся в слезах, - говорил солдат, открывая ей дверцу машины. - Садись хорошенько, чтоб тебя не трясло. Ну,- продолжал он, когда машина тронулась, - разговорила ты подругу?
- Ты знаешь, что меня поразило в нашей встрече? Женя мне высказала всё, на что я ей хотела лишь намекнуть. Они с Михаилом до всего додумались сами, но думали одновременно со мной.
- Да, такие совпадения чудо! Я тоже почти всегда думаю о своей, ненаглядной Реле, и эти мысли чуть не довели меня до балдежа, когда ты сорвалась и уехала, на следующий день сама знаешь после чего.
- Я догадывалась, что будет больно, когда первый раз с мужчиной. Потому и сбежала, чтобы боль окончательно прошла. И, по моему, это был самый верное лечение от болей – они прошли.
- Сама виновата. Надо было предупредить, что девственница. Я бы не так всё сделал, а осторожно.
- Прости, но я не догадывалась, что ты меня считал опытной женщиной. Другие мои поклонники почти всегда догадывались, что я девушка.
- Значит я не такой умный, как они? Прости, за ту боль, что я сделал тебе с дуру.
- Давно простила. И забудь.  Физическая боль, не в какое сравнение не идёт с душевной.
- Откуда знаешь про физическую и душевную?  И что между ними есть разница?
- Про физическую боль знаю от травм ноги. Ведь на моей левой ноге последняя травма заживала так долго, потому что она не первая – третья по счёту и все были довольно тяжкие. После второй, когда я, в Находке, про которую я тебе рассказывала…
- Помню. Это городок на Дальнем Востоке?  Но ты же там ещё девчонкой была.
-  А что? Девчонки не калечатся?  Тем более, что та травма была мне подстроена мамой и Верой.
- Как это? Они разве тебе зла желали?
- А ты как думаешь, если я их часто критиковала прямо в глаза за их распутную жизнь.
- Что? Вот так девчонкой и высказывалась?
- Повторяю, говорила им прямо в глаза. За что мне и подстроили травму очень тяжёлую. Можешь не спрашивать, как это произошло. Сама скажу. Был праздник, застолье с выпивкой, назвали иного народу. Мама, конечно, с мужчинами кокетничала. А отец хорошо знал, что она может изменить у него на глазах, что и произошло, вероятно.  И, как обычно, колотушки, дрались и набили много посуды. Отца в милицию потащили, а мама не удосужилась осколки убрать. Но Вера знала об осколках, видно присутствовала на побоище, а я пришла позже и разулась перед дверью, чтоб на обуви не нести грязь в комнату.
- Так тапочки бы обула.
- Да не было тогда даже понятия о тапочках для детей. Вернее, мама нам их не покупала, считая лишним. Но себе, да.  Она и Вера имели тапочки. Имел ли их отец, не помню. И вот я босая вхожу в комнату, где делают вид, что спят мама и Верка.  И сразу наступаю на разбитый гранённый стакан – всю ступню разрезала.
- Я представляю, как тебе было больно.  Кричала?  Потому, это была боль, сильнее, чем я тебе сделал?
- Наверное, но сознания я не потеряла, как при последней травме.  Кричала, ещё и как.
- Мать и Верка, наверное, сразу с постелей вскочили?
- Ну да!  Лежали и вредничали, вспоминая, как я их заставала на местах их распутства.  Правда мама кинула бинт мне, чтоб я сама ногу перевязала. А утром повела в поликлинику, которая была в нашем же доме, лишь с противоположного входа.  И там её врач и медсестра ругали, что не привела ночью – у них дежурство и по ночам было.  Они полагали, что помощь, оказанная сразу, способствует скорому заживлению.
- Конечно, это же истина!  Долго лечили тебе ногу?
- Ой, долго. Я на полгода выбыла из строя. Пришлось Верке и матери самим хлеб доставать, самим стирать малышкам, что в основном делала я. Но самое печальное, что врач, лечившая меня, не верила, что после такой травмы я смогу ходить.  Удивлялась потом и говорила, что я сама излечилась.
- Такие люди бывают, я знаю. Мне Юра рассказывал, что у него друг тоже сам вылечился, хотя ему все также говорили, что ходить не будет. Значит, ты у меня тоже лекарка? И от меня удрала, чтоб вылечиться.
- Да, будущий мой муженёк. Ты уж не ругай меня за это.
- За это не буду, а вот что ты едешь после всех обид к матери – удивляюсь.
- Во первых, я маму перевоспитываю, чтоб можно было к ней внука потом возить. И, к тому же, куда я поеду с новорожденным, если тебе служить ещё до ноября следующего года?
- Резонно. Но я бы тебя не отпустил, если бы не знал, что тебе у матери будет лучше.
- Можешь не сомневаться. К тому же и сестрёнки мне помогут возиться с малышом.
- Ты так уверена, что будет мальчишка?
- На двести процентов.  Ой, Коля, вон магазин. Остановись, пожалуйста.
- Тут нельзя. Вон туда надо проехать. Ну, добежишь отсюда?
- Конечно. Я быстро. – «Было бы что в магазине. Не пустовали бы полки, да не было бы километровых очередей», -  думала Реля, идя по направлению к незнакомому магазинчику.
К её удивлению в магазине, как в сказке, была даже колбаса и стояла очередь из пяти-шести человек к каждому из трёх продавцов. И очередь, куда пристроилась Калерия, двигалась быстро, к удивлению женщин: - Смотрите-ка, бабоньки, наша Клава работает споро.
Калерия купила колбасы, хлеба и масла - растительного и сливочного - вот удивится жадноватая Наташа, когда всё это увидит. Ещё подошла к овощному и фруктовому отделу и без очереди взяла яблок, картошки и немного огурцов, помидор и зелени – возможно, у Наташи всё есть в огороде, но рассчитывать на щедрость этой мрачноватой женщины не приходится. Нагруженная до нельзя вышла она из магазина - Николай приказал ей издали стоять на месте, а сам двинулся через дорогу, лавируя среди машин:
-   Подожди, любимая,  я помогу  донести до машины всё её богатство. Зачем столько накупила?  А если бы меня не было с тобой? И несла бы всё это на себе пару километров.
- Но ты со мной! И всё это мы за сегодня и завтрашний день съедим, ещё и мало покажется.
- Я не хочу есть, я мечтаю только о тебе.
- Ладно-ладно, не будешь есть, не надо - мне больше останется,- пошутила Калерия. - Мне сейчас надо много кушать, за двоих.
- Ты будешь кушать продукты, а я буду кушать тебя...
Наташа встретила их, к удивлению Рели, приятно, с улыбкой:
- Как знала, что ты сегодня приедешь - пирожков испекла. Но ты, жиличка моя, с дороги не желаешь ли помыться?  Я нашу баньку истоплю сейчас, попаритесь с дороги. Можешь и солдата своего пригласить, ведь вы завтра расписываетесь, как мне Евгения сказала?
- Париться я не люблю, а вот помоюсь с удовольствием. А что это у тебя, кран во дворе? Значит не надо и за водой далеко ходить?
- Что ты? Сейчас разговор идёт о том, чтоб воду в дом провести.
- Замечательно! Хорошо живут в городах собственники.
- Да, не так, чтобы распрекрасно, но терпеть можно. А то иные и вовсе уже на нашей улице - в конце её, двух трёхэтажные особняки себе вымахивают. Ну, вы завтра расписываетесь, что ли? И придётся мне вам стол праздничный готовить. А что это вы тут привезли? - заглянула она в машину, которую Николай завёл во двор. - Никак колбаса? Где это вы, в Симферополе, её усмотрели?
- Чисто случайно купили, Наташа, - призналась Калерия. - Видно, что кто-то позаботился о нас, послал нам это угощение. Я помоюсь, и приготовлю ужин всем, если ты не против, чтоб я плитой пользовалась.
- Ладно уж, сама сначала приготовлю, пока вы будете мыться. Ты только скажи, чего ты хочешь со своим женихом? Вас Колей зовут? Как видите, запомнила, когда вы привозили «приданное» Рели из общежития.
- Да. Но я не стану мыться, а отведу машину в часть, потому что завтра на ней будет другой водила кататься. Наша часть базируется возле вашей большой улицы невдалеке, она в самом начале Виноградной.
- Да, я знаю эту часть. Солдаты оттуда часто заходят, просят то водицы испить, то стаканы, чтоб вина выпить, то закусь, но это редко. Вот вас, Коля, я никогда на нашей улице не видела.
- А я сюда и не заходил. Я в другой конец города бегал, если вы знаете, где Релино общежитие.
- Нет, я не видела их улицы, если она, как вы говорите, на другом конце города. Вы поехали? Ну, езжайте, а Релюшка, тем временем, намоется, а я вам покушать приготовлю, потому что у меня  такие молодожёны сроду комнату не снимали.


                Г л а в а   24.

Наталья, переждав пока Реля привыкнет к её жилью, пока пройдут их тихая радость с Николаем по поводу того, что легче стало молодожёнам видеться, после росписи, вскоре попыталась показать кто в доме хозяйка. Подслушала ли она их счастливый шепот, или Николай, случайно, проговорился - того Калерия не знала, и не желала знать, но, к её удивлению, уже через две недели, Наташа вдруг сказала, как отрезала. Видно давно носила на сердце эти слова, сдерживала их, возможно, хотела подождать немного, но жадность подвела:
- Вот что, девонька! Когда я сдавала Евгении твою комнатку, она мне не сказала, что ты ждёшь ребёнка. Но, милая моя, когда дитя родиться, столько крику будет, столько мороки с ним, что давай-ка ты, уже сейчас раскошеливайся, и плати мне не восемьдесят рублей, а сто.
Калерия широко раскрыла недоумённые глаза:
- Ты что, Наташа, с ума сошла? Чем тебе мой ребёнок помешал? Он у меня ещё почти восемь месяцев в животе будет находиться и где это ты услышала крик его? Вот когда родиться, тогда и поговорим, если мне придётся у тебя находиться. Чего, я думаю, не будет, потому что я к матери уеду жить, до тех пор, пока мой солдат службу не окончит.  А если что-то помешает мне уехать, тогда и поговорим о повышении платы за клетку, в которой я сейчас живу.
- Клетка?
- Комната семь с половиной квадратных метров - это клетка – там только кровать можно поставить, да небольшую тумбу, а уж столом пользоваться прямо на кухне - благо дверь наша или проём без двери туда и выходит. Что касается гардероба, то его нет, да и не втиснешь шкаф в малютку. Удобства у тебя во дворе, баня не топится, хотя ты и потребовала с Николая большую машину дров, сверх платы, что он доставил в первую же неделю - где только взял? Боюсь, украл. Видишь, как ты мне мужа развращаешь - так недолго и в тюрьму загреметь. Без гардероба мне пришлось раздарить почти все платья в общежитии - их просто некуда вешать. И потом, мы же вместе работаем, потому ты прекрасно знаешь, сколько я получаю - с вычетами, я и ты получаем чистоганом, как Женя иногда подсмеивается - пять с половиной сотен, бывает под  шестьсот рублей, очень редко. И из этих шестьсот Реле надо будет платить тебе за квартиру, да ещё питаться, а питаться сама ты прекрасно знаешь, требуется не как-нибудь, а уже учитывая дитя, которого мне необходимо родить здоровеньким. А ты предлагаешь мне его недокармливать, а тебе платить лишнее - это несправедливо!
- Но вон мне, за времянку, жильцы мои платят сто пятьдесят рублей, а ты в доме живёшь - так почему тебе не заплатить мне больше?
- Так это за времянку, Наташа, где они живут отдельно - что довольно важно для семейной жизни -  своя кухня, комната просторная - я бы, тоже за времянку, платила бы тебе столько же. И Коля не тебе, а жене бы привозил дровишки - за денежки, потому что я ворованных не приняла бы. Но ежели ты уж такая жадная, то я поищу комнату побольше и с удобствами, тогда не обидно и платить чуток больше, или к Жене пойду жить - она меня давно звала.
- Ладно уж, живи, - испугалась Наташа, что упускает жиличку – я так сказала, не подумав. И не сердись на меня. У тебя, я вижу, была жизнь тяжёлая с твоей матерью, что она даже не справила тебе какое-никакое приданное, как это делают порядочные родители.
- Прости, но тебя это не касается - мы с матерью сами разберёмся в наших делах. Я же не лезу в то обстоятельство, что ты незамужняя, а у тебя двое девчонок растут, как мои младшие сестрички, чуть меньше моих Атаманш.
- И, милая, я тебе как-нибудь расскажу, про моё замужество – это я не хотела тебе портить ваш с Колей медовый месяц. Моё замужество, это драма... Ведь у меня был домище почти на сто тысяч в Евпатории, который мы строили с мужем только своим горбом. Я заставляла Николая своего - видишь, тоже Николай и тоже шоферил, как твой, на самосвале - так я заставляла его воровать, где только можно, отчего муж ненавидел меня. Как отмучились, построили дом, казалось бы, жить и жить, а у нас всё поперёк покатилось. Коля меня и раньше лупил, но как построились, стал бить смертным боем.
- Видишь, Наташа, как вредно быть жадной - себе дороже. Прости, если тебе неприятно.
- Ничего. Это я перед тобой виновата, что выплеснула свою натуру на тебя. Но, Релечка, не будь я жадной, не езди я спекулировать, а мужа заставляла воровать строительные материалы - он на стройке и работал, а ты сама видишь, как всё лежит там, только ленивый не воркует, как ты шутишь.
- Всё это так, но ты больше не вздумай моего мужа «подбивать» на воровство - я не желаю, чтобы он тебя ненавидел, если попадётся.
- Но мой Николай не из-за этого меня ненавидел, а гулял он.
- Да? У него ещё было время гулять?
- Так шоферюги все разгулянные. И твой загуляет, тем более будете жить в большущем городе, где у него девки, поди, остались.
- Не успеет мне изменять, - улыбнулась грустно Реля. - Мы живёхонько разведёмся.
- Ой, а разводиться ещё хуже, чем синяки получать. Сейчас приедет весной мой Николай для развода и если только заикнётся, чтоб мы сошлись, я ни минутки думать не буду - приведу его сюда.
- А вы ещё не развелись? - удивилась Калерия.
- Нет. Я бежала из Евпатории с девчонками, чтобы живой остаться, а он остался жить в нашем громадном домине. «Женился» на дочери хозяйки, которая у нас дом купила, да и остался, на птичьих правах, потому что та - почти глухая женщина - поставила ему массу, если не сказать тысячу условий, и первое из них развод со мной.
- Да дай ты ему развод, Наташа. Не надо за мужчин цепляться, не любя их. Вон мама моя держится за отца, который уж и тюрьме отсидел за женщин. Моя мать, цепляясь за роспись, упустила хорошего жениха из Херсона, в то время, как сама мечтает жить в городе.
- Значит, любит ещё мужа, потому развод не даёт.
- Чистая блажь! Она его никогда не любила и нелюбовь эту переключила на меня - Рельку так она просто ненавидела, вытолкала из дома, по окончании десяти классов, в одном платье, а ты толкуешь, Наташа, о приданном. Да она удавится, найдёт тысячу причин, но никогда не поможет. Вот разве что с ребёнком пригласила пожить несколько месяцев, но это не от любви ко мне, а от любопытства к ребёнку - кого я рожу, ей интересно посмотреть.
- Сложные у тебя отношения с матерью. Поэтому ты так хорошо научилась огрызаться? Тебе палец в рот не клади, откусишь!
- Мне эту поговорку не ты первая говоришь. И ты должна была знать эту черту моего характера. Если бы не умение постоять за себя, я не выжила бы в тяжёлой жизни, которая у меня была раньше, что мне сейчас работа на стройке, от которой все стонут, кажется местом отдыха от мамы.
- И как же ты к ней поедешь с дитём? Она съест тебя!
- Не волнуйся! Мною мама подавится. Но я знаю куда еду: почва у меня подготовлена - мама будет как шёлковая, потому что, я её здорово перевоспитала, за два моих отпускных посещений дома.
- Ты знаешь, что горбатого могила исправит?
- В принципе правильная пословица или поговорка. Но я буду бдительная - чуть что, мама будет откатываться от меня, как шарик.
- Ну, помоги тебе Всевышний! Пойду, баню истоплю, а то ты и меня немного исправила, за что я не очень сержусь...
Вечером зашёл проведать её Николай, и Реля послала его во двор к Наташе, чтобы он немного помог ей с домашними делами и повеселил:
- Я сегодня огорчила нашу хозяйку, так что пойди к Наталье, которая хлопочет возле летней плиты, где она ещё готовит, хотя давненько пора в дом перебираться, да повесели её немного. А Реля устала сегодня по первому дню на работе, потому полежу.
- Можно и я с тобой прилягу на несколько минут? Я ничуть не устал, но так хочется хотя бы прижать тебя к себе.
- Коля, неудобно, в любой момент могут заскочить с улицы девочки и заглянуть, как уже бывало.
- Ладно, я пойду к Наташе. А что? Ей спеть или сплясать? - улыбнулся муж Реле. И не успел уйти, потому что в просторную кухню, зашла хозяйка и деланно удивилась:
- Ты здесь, Колюшка? Пойдём, мне дровишек наколешь, если Релечка тебя отпустит. Она устала, так дай ей отдохнуть. Вернулись с работы, так она белье постельное уже простирала и повесила. Уже и высохло, Реля. Снять его?
- Да я сейчас встану, Наташа, сама сниму. Или Николай снимет.
- Сниму и поглажу, - обрадовался Николай. - Сейчас, Релик, напилю и расколю сколько надо вам дров и приду гладить, потому что у тебя, я знаю, голова кружится от горячего утюга.
- Если у тебя останется время, то погладь. Я, в самом деле, устала и не выношу жары от утюга - мне легче стирать, чем гладить.
Сняв бельё, она вновь прилегла - кружилась голова - может давление низкое, как ей доктор говорил. И слушала, как сквозь сон, что Николай, наглаживая чистое бельё, веселил хозяйку рассказами. Говорили они по очереди - надо было лишь прислушаться к голосам:
- Значит, ты встречался с девушкой, которая тебе не нравилась, а познакомился с Релей и решил немедленно с той, другой, расстаться?!
- Расстался. Зачем время тратить на нелюбую девку, когда моя любушка ждала меня в своём общежитии.
- Да чем же тебя Реля так смутила? Уж не губками ли своими?
- И губками - они у неё сладкие, как медовуха. Но первый вечер, как познакомились, она разрешила себя целовать, а на второй или даже третий, вдруг заявила, что целоваться не будет, а то, мол, я всё лечение - ей же лечить ногу было надо -  на поцелуи переведу...
- Так это ты ей ногу вылечил? Тот-то она тебя горячо полюбила, я бы сделала также. Но как же ты обходился без поцелуев? - поддразнивала хозяйка. - Это же тяжело для парней, особенно москвичей!
- Ещё и как тяжело! - вздыхал Николай и с шумом ставил утюг.- Я, Наташа, сдерживал себя, через великую силу, но терпел. Ногу Релюхе точно лечить было нужно. И мы тренировали с Релей её ноженьку, и выправили – видела, как она красиво стала ходить.
- А как же ты до тела её, смуглого, дорвался? Ведь рвался?
- У неё порвёшься! Как только она распознала мои порывы - так и осадила. Она ведь девушкой была, но я поздно об этом узнал, но когда она посчитала, что срок для нашего сына ещё не пришёл, она Коляна так отфутболила, что я уж подумал, что и не любит она меня.
- Наверное,  хотел к старой девке вернуться? Та-то, добрее была?
- «Вот какие бабы любопытные», - немного гневаясь, подумала Реля, но встать, и осадить Наташу не было сил. Наоборот, ей захотелось услышать, что ответит Коля на этот не совсем честный выпад женщины, умудрённой гораздо большим опытом, чем они вместе взятые с мужем.
- Какое там «вернуться»! У меня день и ночь в голове только Реля и была. С первого вечера, с невинных поцелуев, как привязала меня к себе.  Куда не поеду, куда меня не пошлют, все мысли к ней побежать, да хоть на несколько минут увидеть её... Только увидеть!
- Вот это любовь! Как в песне – «Куда не поеду, куда не пойду, а к ней забегу на минутку», - пропела Наташа. - Так?
- Абсолютно!.. - Николай ещё говорил что-то, но Калерия не слушала больше. С закрытыми глазами она думала о том, что есть могучая сила на свете, которая, как магнитом, притянула их к себе, и осветила всё вокруг светлой радостью. И звать её - Любовь! Это не та детская любовь, которой она пылала сначала к Павлу, а затем к Славе. Но те чувства тоже довольно сильные. Один раз Реля чуть не отдала Богу душу, заболев, когда поняла, что они с Павлом никогда не увидятся. Во второе расставание ей тоже хотелось умереть, но сдержалась. Её чувство к Николаю, было гораздо большим, ведь от их любви и появится на свет золотистый ребёнок - их сын. Правда, в дальнейшем муж сделает больно, гораздо больней, чем, каждый в своё время, сделали ей Слава и Георгий.  Последний её мучитель теперь сидит в тюрьме и не мешает их счастью.  Но каждая её любовь, как видно из прошедшего, должна орошаться слезами. Реля, как заклятая родной матерью, обязана заплатить за каждый миг счастья слезами, потому она заранее готовила себя к ним. А пока... Пока её сердце билось в одном ритме с сердцем солдата, а губы её, чтобы любимый её не говорил, тянулись к его губам, как распустившийся цветок к солнцу...
Она поднялась, когда Николай уже погладил.  Быстро сменила халат на модное платьице, чтобы не выглядеть Золушкой.
- Коля, ты будешь со мной ужинать, или пойдёшь в часть? – вышла она в кухню, где Николай складывал уже бельё, готовясь принести его в их комнатку.
- Родная моя, я не хочу есть! Ты поешь, и проведи меня хоть немного до части. Поговорим чуток, и то мне легче будет.
- Хорошо. Клади бельё на кровать, я вернусь, его положу на место. А сейчас пошли, потому что я тоже не желаю сейчас кушать.
- Ой, как я рад! До свидания, Наташа! - крикнул он в сторону её комнаты, куда хозяйка, видимо, удались, пока Реля дремала.
- До свидания, Коленька! Спасибо за дровишки.
- Когда нужно будет, ещё наколю. Ну, мы пошли.
- Смотри там, не задерживай жену долго. Нам завтра на работу.
- Отпущу мою лапушку, до захода солнца. Пошли, милая. Ты спала?
- Немного подремала.  Это беременность Дикарку часто в сон клонит - мне врач так сказал, старенький такой.
- А почему Дикарку?
- Ты забыл? Меня так в юности звали.
- Какая же ты дикая? Столько всего знаешь, что куда мне, жителю столицы, до моей Релюхи! Но ты, как и обещала, не давай Коле спуску, не разрешай лениться, гони его в вечернюю школу. Он будет рад учиться - сейчас не проживёшь без образования. А теперь почитай мне стихи какие-нибудь - я послушаю твой голос - соскучился.
- Да. Три дня не виделись, - улыбнулась Реля.
- Тебе хорошо говорить - ты не одна, вас двое, всегда вместе, а я один и сильно скучаю. Ну, просвещай нас с сыном...
- Хорошо! Почитаю тебе стихи запрещённого раньше Есенина. Кстати, он жил почти под Москвой - в рязанской земле. Когда вырос, поехал жить к отцу, в столицу, и гулял там беспробудно, пьянствовал.
- Я тоже слышал, что он был алкашом, куда нам!
- Пьяница, а стихи писал, лучше не напишешь. Почти как Пушкин. И ещё. Я ведь тоже родилась не на Юге, а, можно сказать, рядом с Москвой - в Калининской области, которая раньше называлась Тверской.
- Ну, Тверь - это далеко от Москвы.
- Ты плохо карту изучал. Тверь ещё ближе, чем Рязань. В старину говорили: - «Тверь - в Москву дверь!»
- Да, с тобой не поспоришь. Ну, читай стихи Есенина.
- Тогда слушай и вникай: На бугре берёза-свечка
                В лунных перьях серебра.
                Выходи, моё сердечко,
                Слушать песни гусляра.
- Да, силён твой Есенин. Берёзу сравнил со свечкой. Это сильно!
- А «лунные перья серебра» мне представляются как морозные узоры на стёклах, зимой. Представляешь себе в таком убранстве берёзу?
- Да ты её, наверное, только на картинке и видела? А откуда ты, родная, можешь знать о замёрзших стёклах? На Юге их нет.
- Нет, но я это, ещё девчонкой, видела в Литве. А по дороге туда и берёзы встречала - нас же за Урал эвакуировали в войну.
- Да, ты многое видела. И на Дальний - так, кажется, говорят? - Восток ездили. Да, точно! Дальний Восток!
- Вот и ты заинтересовался географией, - пошутила Реля. – На Дальний Восток мы долго ехали. А по дороге девочка Реля насмотрелась берёзок, елей и много других деревьев, которые как бы выбегали навстречу поезду.
- Да ты поэт! Тебе бы стихи сочинять! Но почитай ещё Есенина.

                - Пахнет яблоком и мёдом
                По церквам твой кроткий Спас.
                И гудит за Корогодом
                На лугах весёлый пляс.

- Вот здорово! Это почти из моего детства. Я ведь тоже в деревне родился. Лён собирали, Спас тоже помню - это праздник такой, плясуны там выдают - куда теперешним танцам! Читай ещё.

                -  Устал я жить в родном краю,
                в тоске по гречневым просторам,
                покину родину свою,
                уйду бродягою и вором.

- Это Есенин написал, когда в Москву собирался? - спросил Коля.
- Не знаю. Возможно, что в Москву, а может быть, когда наладился с родины уехать, когда женился на женщине-француженке, гораздо старше себя, танцовщице Исидоре Дункан. И поездил с ней, безобразничал за границей, обижая её, отбирая у неё деньги, вещи, чтоб подарить их своим родным. У него на родине оставались жена, дети, и хотя жёнушка вышла замуж за другого не менее талантливого человека, чем Серёжа, он её не мог забыть, я предполагаю, хотя ещё плохо изучила пьяниц. Возможно, он не ради других женщин старался, наказывая женщину старше, а просто мозги не соображали у выпивохи, что руки делали. Отбирал у богатой жены мелкие, нужные ей вещи, крал и безделушки.
- Что? Такая жадность вдруг с ним случилась? А ещё поэт!
- Не осуждай его, как ты хотел, чтобы я не осуждала твою спекулянтку-мать. Следуя твоим же словам, скажу, что люди живут, как могут. Есенин, когда женился на женщине старше себя, естественно стал уже законченным алкоголиком. Ведь только по пьяни, можно было не заметить, что она также страдает, как и он, потеряв всё в одночасье. У Исидоры, в одно мгновение, погибли её детишки, кажется десяти и двенадцати лет, которых она воспитывала одна, хотя родила их от довольно богатых людей, и, которые, я полагаю, не бросают детей, не обеспечив. Один из них был знаменитый Зингер - машинки швейные, если слышал - так что мужик был обеспеченным, и многое ей давал.
- Да, про машинки Зингера я слышал – сестра Люся всё долдонила, когда поступала учиться на закройщицу, что ей такая машина нужна, тогда она станет знаменитым мастером, на всю Москву.
- Ты уж меня прости, но я полагаю, что гулящие девушки не бывают знаменитыми ни в какой области, кроме мелких пакостей.
- Но ты ещё с ней не столкнулась, она тебе ещё ничего не сделала, - заметил Николай.
- Не сделала, так сделает, Коля, такие люди, как твоя мать, как Люся, не могут спокойно жить, особенно если видят других счастливыми, тогда как сами они такими стать не могут, хотя судьба даёт им тоже, что мне. Живи, Бога ради, счастливой, расти детишек, как Реля станет их растить - неважно чужих, своих - это как повезёт. Но нет! Люся и мать твоя так исковеркают свои жизни, как пьяница Есенин, но искрометный поэт всё же останется в памяти людей своими стихами, а они...
- Откуда ты всё это знаешь? Скажи, пожалуйста. Ну, про Есенина и его бабу, ты могла прочитать в книгах, а про моих неужели во снах?
- Конечно, нет! Просто по своей семье, по семьям своих подружек я могла наблюдать, как живут другие люди, и... делала выводы.
- Как говорит Юрка - дурак учится на своих ошибках, а умный – на чужих? Ты, значит, умная, что делаешь выводы? - Николай обнял Калерию за плечи, и привлёк её к себе, поцеловал.
- Спасибо за комплимент. Но познакомь свою умную жену с другом, потому, что Юра уедет скоро в Москву и забудет о нас.
- А если я познакомлю его с тобой, то не забудет?
- Думаю, что нет, если ему нравятся, как ты говоришь «умные».
- Ещё и как! Просил меня ручки тебе расцеловать, когда я пересказал ему наш с тобой разговор, про его Томку, и что ты плохо отозвалась о её стремлении быть свободной от детей.
- Коль, разве такие беседы можно передавать? Ты же меня ссоришь со своим другом, ещё не познакомив.
- Да, нет! Ты что? Юрка проще, чем ты думаешь. Но чтобы потом не упрекала меня, что я тебя не познакомил, приведу Юру, в следующее его увольнение - это будет в субботу, послезавтра.
- Да что ты! Тогда я обед приготовлю хороший.
- Ой, я тебе не говорил, что Юра - сам отменный повар? Он почему, ты думаешь, ни разу в самоволку не сбегал? Потому, как и в армии  - ответственный товарищ - готовит нам завтраки и обеды на весь полк.
- Ну, уж! Один человек не может готовить на полк.
- Ясное дело, что нет! А дежурные для чего? А Юрка - шеф-повар, таким прибыл в армию - вот на него и дышит всё командование. Кто не любит поесть хорошо? Ну, а я тем более - друг всегда мне оставляет.
- Теперь понятно, почему его через два года отпускают. Работать на кухне - это Ад, а Юра твой без выходных, без проходных и в армии трудится. Так что он вполне заслужил! Но я боюсь, что при таком поваре Реля опозорится. И кстати, он, вероятно, полный?
- Да уж! Хоть ниже меня ростом, но в плечах гораздо шире. Но ты не бойся. Юра - товарищ не привередливый. Кстати, скажу тебе правду - он не шёл на встречу с тобой, потому что боялся, что ты обсмеёшь, и будешь шутить над ним, а он довольно уязвимый, как сам говорит.
- Вот уж нет! Чего бы я смеялась над солдатом? Подскажи ему, что и не думаю. Пусть приходит! А не хочет идти в частный дом, встретимся где-нибудь в городе - походим, погуляем все втроём.
- Молодец! Юра говорит, что не может видеть жующие рты, и потому не ходит в Симферополе в гости. Договорюсь, что увидимся в городе, чтобы он походил по нему, а то около своей кухни...
- Я рада, что, наконец-то, и тебя уговорила. А то ты, мой дорогой, как мне кажется, не хочешь нас знакомить, потому что боишься?
- Ясное дело, боюсь. Юрка хоть и полноват, но парень - артист и аристократ - так его Комдив называет, облизываясь после вкусной еды. И поговорить он может, не то, что твой Колька. Он бы за жёнок Серёжки Есенина зацепился, и так с тобой покалякал, что ты бы удивилась.
- Значит, парень начитанный!? Я рада, что мы увидимся.
- Только ты не думай, что он при мне начнёт тебе душу открывать. Думаю, побоится у друга жёнку отбивать, а то я ему бока-то намну.
- Ну, уж, кормильца своего бить? И тебе не стыдно будет? Ладно, прощаемся. Я пойду, полежу сейчас, а то что-то устала сегодня. Привет Юре и скажи, что отговорок на сей раз я не принимаю.
- Я скажу, что ты нас встретишь у ворот части, и мы погуляем, не увидит он жующих ртов, голодать станем, ради него. Хотя тебе нельзя голодать, но если мы перекусим чебуреками, ты не против?
- Я не против чебуреков - могу их кушать в любое время суток. Я против того, чтобы встречать вас, у ворот части. Договоримся встретиться на остановках - автобусов или трамвая, которые рядышком.
- А что такого? Юрина Томка вертелась возле ворот, когда приезжала из Москвы, а ты рядом живёшь и не можешь?
- Как ты не понимаешь? Я жена, а не девушка там вертеться. К тому же, может твоё начальство увидеть, и влюбиться, а я этого не желаю! – Пошутила Калерия.
- Вот с этим я соглашусь. Тогда встречаемся на остановках транспортов, и едем смотреть город - Юрасю же и попрощаться с ним надо. Так, до субботы, да? И не стесняйся при друге меня за руку брать, а, может, и поцеловать мужа - с тебя не убудет!   При мне его Тамара целовала.
- А мы не будем! Не свадьба у нас, что мы целоваться будем при парне, девушка которого далеко - это неприлично. Целуй, сколько хочешь сейчас - я же не протестую? Но при одиноком Юре, воздержись.
- Тогда вот тебе...и вот, и ещё раз... Придёшь домой, Наташа не узнает - до чего же ты прекрасная стала от моих поцелуев...

Они встретились, где договорились, и прогулялись с Юрой в центре города. Много ходили, говорили, обменивались впечатлениями. Колин товарищ производил хорошее впечатление, воспитанного в любви человека, который знает себе цену и умеет понимать девушек, вроде Калерии. Он так и «прибалдел», увидев её, стал шутить над ним, не то обидевшийся, не то довольный Николай.
- Ну, девушка, ты впрямь хороша, - первое, что произнёс Юра при знакомстве, целуя ей руку, чем смутил невероятно. - Даже прекрасней, чем нарисовал твой устный портрет мне Николай. Кстати, у водителя, на ветровом стекле, есть фотография, где Релюшка, в новом пальто, глядит изумлёнными и изучающими глазами на мир и приводит его в трепет своей непредсказуемостью и красотой, чего лишены многие ветреницы, московские красавицы. Им никогда не сравниться с тобой чистотой.
- Наверное, если поискать, то найдутся и в Москве такие наивные девушки. Но вы же, парни, всё спешите, вам бы пробежаться как можно по большему числу девиц, вот и попадаете к самым нетребовательным и прогулявшимся уже, но и вы теряете чистоту, это надо признать.
- Верно, нечего плакать, сами виноваты. Но ты смутила меня, девушка с фотографии, своим чистым, пронзительным взглядом.
- Ой, это до травмы ноги я фотографировалась, но вскоре покалечилась, и врачи, если тебе Коля говорил, почти не лечили мне ногу...
- Какие негодяи! - воскликнул Юра с усмешкой. - Хотели нашу девушку оставить хромать на всю жизнь. Это правда, что ты вылечилась, как только познакомилась с моим другом?
- Коля сказал тебе чистую правду. Но не кличь меня насмешливо и, как мне кажется, подсмеиваясь, девушкой, ведь ты знаешь, что я давно женщина и даже жду ребёнка, родного, долгожданного, я уже видела его во сне, и даже Колю видела за три года, до нашей встречи.
- Восхищён! Позвольте, синьора, ручку поцеловать!
- Ну, нет, - Калерия заложила руки за спину - они ехали в автобусе, стоя - Николай поддерживал её за талию: - Симферопольцы могут неправильно понять Москвича. Что это ещё за целование рук, как прежде аристократы делали, но на балу, на отдыхе, а не в транспорте.
- Ну да! - Юра осмотрелся. - Тут одни женщины едут, наверное, на рынок, продуктов подкупить? Так что ты правильно, девушка, прячешь свои трудовые ручки. Впрочем, Николай тебе не позволит больше тяжело трудиться, я надеюсь, когда вы приедете в Москву?
- Конечно, - отозвался Николай. - Моя жена будет растить нашего ребёнка, а потом выберет себе работу по душе, а может учиться будет.
- Вот это мужской разговор! - отозвался рядом стоящий мужчина.- А то сейчас молодые мужики стараются проехаться за счёт жён - у меня зятёк такой - пьяница и алкоголик - уже замотал мою дочурку.
- Ладно, отец, мы тебе, конечно, сочувствуем. Но ты не вмешивайся, пожалуйста, в наш разговор, - прервал его Николай. - Видел на остановке, что я друга только познакомил со своей женой, так будь любезен, придержи при себе своё негодование. Хорошо?
- Коля, ты что? - поразилась Реля резкости мужа. - Что ты человека осаживаешь?.. Неужели тебе трудно выслушать его?
- Всех не переслушаешь! - поддержал друга Юрий. - Прости, отец, но разреши нам пообщаться с красивой женщиной, да помечтать о будущем, которое у нас будет под покровительством такой вот красоты.
- Пожалуйста! - Мужчина отступил и оставил их в покое.
К удивлению Рели, маленькая стычка в автобусе не испортила всем настроения. Они три часа гуляли по Симферополю, заходя в скверики и парки. Юра бесконечно угощал её мороженым и газировкой, покупал чебуреки пару раз «беременной» женщине, чем покорил Релю. Ведь Коля, с тех пор, как принёс деньги весной себе, на обувь, и сказал, чтобы на оставшиеся от обувки денежки, Реля купила себе с Женей подарки к женскому празднику, даже к росписи их пустячка какого-то не припас. И никогда не покупал билеты в кино, или в поездках их к морю, считая, возможно, свою женитьбу на девушке допуском к нищенской зарплате, не разу не подумав о том, что, свозив его к морю, Реле потом долго приходилось экономить на питании. Недаром его привели в ярость слова случайного попутчика.
 Юрий казался «щедрым», как говорят, что привело к дикому сравнению с мужем. Чужой парень прежде всего заботился о жене друга, да её самочувствии, в то время, как муженёк никогда не вспоминал о Релиной беременности, никогда не спешил вынуть кошелёк, расплатиться.
Правда Юрий, не сделал им подарка к росписи, что он мягко оговорил, первый раз опережая Релю, чтобы расплатиться, на что молодая женщина возразила, что он не был позван к их довольно простому столу. Юрий, однако, продолжал проявлять чудеса внимания и внутреннего поклонения, покупая Реле все вкусности, на что падал её взгляд, отводя руку молодой женщины, если она пыталась заплатить.
- Дорогая, это должен делать мужчина, позволь мне.
И смотрел с удивлением на Николая. Только тогда Калерия поняла, отчего молодой муж не хотел её знакомить со своим другом - он также чувствовал, что жена будет его сравнивать. Вполне вероятно, что Николай получал деньги от своих родных – наверное, получал - но почему-то не отдавал ей. Видимо был строгий приказ от его матери и муж его исполнял, катаясь и питаясь на её жалкие рублики, считая, что будущая его женитьба всё покроет. Как он деньги транжирил? Прокуривал? Выпивал, когда они не виделись? Угощал парней перед их росписью? Или собирал на поездку в Москву? В последнем, она сомневалась. Калерия отогнала от себя неприятные мысли и постаралась, не портить друзьям их совместную увольнительную. Деньги что? Сильнее Коля стукнет её после, уже в Москве, но пусть это будет только её беда...
Прощаясь, Юрий опять поцеловал ей руку и сказал:
- Никогда не предполагал, что беременность нежной и романтической женщины вызовет у меня столько тёплых эмоций. Я наслаждался сегодня, наверное, больше чем Николай, твоим обществом. Как только приеду в Москву, сразу помчусь в «Детский мир» и куплю вашему будущему сыну одёжку для самых маленьких - пусть ему будет подарок от дяди Юры.
- Не надо, Юра. Зачем? За что? Мы с тобой только познакомились.
- Только за то, что я сегодня убедился, что есть женщины неземные, волшебницы - Коля этого не понимает, потому что ты, увидев во сне его мордаху, досталась ему слишком легко. Он никогда не оценит твой подвиг, по отношению к нему. А, не оценив, потеряет - глупо, по-детски, потеряет, так и не поняв, что держал в руках диво Жар-птицу. – Юра поразил Релю – как будто догадывался, что они с Колей разойдутся.
- Ну-ну, полегче, друг! Я, всё же, жену люблю. И не расстанусь с ней, хотя бы потому, что ты её сразу же возьмёшь в оборот, и поведёшь знакомиться с твоими родителями.
- Коля, что ты мелешь? - возмутилась Калерия. - У Юры есть невеста, ты сам говорил, что как только он приедет, то сразу женится. А я могу лишь назвать его именем сына, если ты не против.
- Я совсем не против, если Юрка не вздумает к тебе прилипнуть.
- Да знаешь ли ты, что я, ради неё, всех бы бросил: друзей, подруг, родных - помани меня лишь такая девушка пальцем.
- Ладно, Юрась, в самом деле, не дразни меня, а то я тебе письма писать не стану, когда уедешь. Придётся тебе посылку на жену слать.
- А я и вышлю на Релю - неужели ты думаешь, на часть пришлю? Ну, ладно. Подразнил я тебя и будет. Вижу, что крепко держишься за жёнку, как и положено, держаться за такую девушку.

Посылку с нежными детскими пелёнками, кружевными простынками, и такими же распашонками, каких не было в Симферополе, Юра прислал им к Новогоднему празднику - он уехал в Москву в конце ноября. И прислал, всё же, на часть. Николай получил всю эту красоту на почте, да и принёс жене сразу, за что Реля была очень ему благодарна. Ей было приятно, что никто из солдат не трогал эту нежность грубыми ручищами, не издевался над дитём, примеривая чепчик на свою грязную голову.  Реле было плохо даже думать, что её дитя, всё это, обсмеянное, будет носить. И всё же она нежно постирала с душистым, туалетным мыльцем всю красоту - мало ли какие руки до того, как Юра послал, могли трогать. И погладила маленьким электрическим утюжком, который купила сама. Это был дорожный утюжок, который не раз пригодится. Они много станут ездить с сыном – Калерия предчувствовала заранее.
- Фу ты! Ну, ты! - посмеялась над ней Наташа, видя, как она свято соблюдает правила гигиены в отношении своего будущего ребёнка. – Мы всего этого не делали, а рожали нормальных детей, без выкрутасов.

                следующая книга >>> http://proza.ru/2009/05/10/754

                Риолетта Карпекина