Гуси-гуси, га-га-га...

- Слушай, Егорыч, а чего твоя вчера так причитала?
Колян приехал на рыбалку к десяти утра на велике. С топором и бутылкой водки.
Егорыч, трезвый и печальный, хмуро смотрел на алый поплавок.
- Здрассьте, рыбак хренов,- мрачно встретил он соседа,- раньше проснуться не мог? Удочка где?
- Зачем?- обиделся Колян,- рыбы ты и сам наловишь, а я костер разожгу, выпьем, посидим.
Егорыч одобрительно хмыкнул при виде бутылки, но лицом не подобрел.
Колян лишь сочувственно вздыхал: баба у Егорыча горластая, скандальная, да и на руку тяжеловата.
- Слушай, она тебя не бьет часом?- неловко спросил Колян, глядя на хмурого Егорыча.
- Часом не бьет, минутой бьет,- мрачно ответил тот. - Из-за десятка гусей визг до неба... Спасай их от чумки.
- Это да,- уныло согласился Колян в знак солидарности.
То, что баба Егорыча была помешана на гусях, знали все. Надежда Тарасовна была отличной птичницей, а с людьми у нее не задавалось с самого рождения. Пробовала было нянькой в садик устроится, так там ее даже ясельные карапеты звали "Одежда Матрасовна". Не любила она людей, и они ей платили взаимностью. А скотницей Надежда Тарасовна была знатной. Коровы ласково мычали,послушно подставив вымя для дойки. Козы и поросята бегали за ней как собаки. Кошки неизменно устраивались в ногах. Даже куры неслись у Надежды на порядок лучше. Но настоящей слабостью и любовью Надежды были гуси.
- И лебедь на столе и пух в подушке,- гордилась своими красавцами она.

Гуси у нее были огромными, наглыми и злыми, как сторожевые собаки: на чужих во дворе налетали со скандальным гоготом, хлопая роскошными крыльями и норовя ущипнуть непрошенного гостя за те части тела, что находятся у людей ниже спины.
Накануне злосчастного вечера Егорыч, как водится, взял бутылку водовки, крупно, словно топором нарубил, накромсал сала и черного хлеба, очистил золотистую луковицу и с десяток чесночных долек. В ожидании ужина – а готовила Надежда знатно – включил радио, чтобы заглушить недовольное ворчание голодного желудка.
- Птичий грипп и чумка - две разные заразы! – авторитетно вещал самоуверенный баритон,- Чумку, или болезнь Нью-Касла, и грипп птиц вызывают два совершенно разных типа вирусов...
Надежда ворвалась в дом со скоростью ракеты Земля-Земля.
- Сидишь?! – рявкнула на опешившего Егорыча она,- У меня там гуси мрут! Сидишь?!
И, хищно вцепившись в неоткрытую бутылку, выскочила во двор.
- Э,мать, ты чего? – засеменил за ней Егорыч,- бутылку-то... Надежда, чего ты?
- ...Да, внешние проявления похожи: потеря ориентации, запрокинутая голова, диарея.- сказало радио в спину Егорычу. Тот обернулся и погрозил приемнику кулаком.

По двору зигзагами, бессильно полурасправив крылья, запрокинув голову и заваливаясь на одну сторону, ходили белые Надеждины красавцы.
- Мать честная,- ахнул Егорыч.
- Хлеба принеси,- отчеканила супружница,- лечить будем.
Егорыч метнулся в дом, цапнул со стола еще теплую буханку, и нехорошее у него появилось предчуствие, тоскливо стало на душе.
- Домашним птицам от чумки ставят прививки,- радостно сообщило радио.
- Во время ты вспомнил,- в сердцах сплюнул Егорыч,- раньше не мог сказать?
Стемнело, наивно вылупились с неба звезды, взошла алая, зловещая Луна. За странным занятием застала Луна супругов: Егорыч открывал гусям клювы, куда Надежда проталкивала хлебный мякиш, щедро смоченный водкой.
- Вы мои гусяточки, вы мои красавчики,- чуть не плача причитала она.
Егорычу плакать хотелось тоже - водка в бутылке стремительно убывала и, судя по тому как обильно смачивала хлебный мякиш супружница, на его долю к концу процедуры не хватит ничего.
- Все,- наконец сказала Надежда, бросив в мусор пустую бутылку,- Ужинать айда.
Бутылка тоскливо дзинькнула и звук этот отдавался в душе Егорыча похоронным звоном.
Ужинали молча, густые щи не радовали Егорыча ни наваристостью, ни ароматом. Глядя на мрачную супружницу, решил покурить во дворе, а не у печки, а то с ее характером да в таком настроении под руку ей лучше не попадаться.
По всему двору в неестественных позах лежали гуси. С первого взгляда было понятно что птицы мертвы.
- Сколько водки ушло,- мрачно сплюнул Егорыч,- и все попусту.
Смерть своих красавцев Надежда перенесла стоически.
- Чего причитать,- поджала губы она,- Завтра новых куплю. Убыток,конечно, мясо же не продашь теперь. Пошли хоть обдерем, не пропадать же пуху.

- ...Ну а утром я еще до зари на рыбалку дернул, а то она проснется злее черта,- закончил свой грустный рассказ Егорыч,- Эх, сколько водки перевела напрасно, тьфу, дура баба.
Колян сочувственно кивал, вздыхал и поддакивал, не забывая выпивать и закусывать. После первой же стопки Егорыч подобрел, успокоился и даже хорохориться начал.
- Уйду я от нее, Коля,- петушился он,- это ж никакой жизни и взаимопонимания. Пусть живет с гусями своими, а я ей-Богу уйду...
Возвращались они домой после обеда, оба в наилучшем расположении духа.
- Слышь, Егорыч, ты держись там,- успокаивал Колян,- твоя сейчас новых купит, не до скандалов ей будет.
- Да я уже слышу, вон гогочут,- досадливо морщился Егорыч.
Они остановились возле дома Егорыча, из-за забора явственно слышался сварливый гусинный гогот.
- Ну... вечером заходи,- Колян жил в конце улицы,- Бывай.

Егорыч толкнул калитку, к нему с гоготом метнулись более десятка наглых птиц.
- Мать честная,- ахнул он, выронив удочку.
По двору с видом хозяев, вальяжно переваливаясь, ходили розовые, ободранные гуси. Потеряв оперение они словно уменьшились в размерах, но на спесивом характере это никак не отразилось.
- Ах вы мои гусяточки, ах вы мои красавчики,- нежно ворковала на крыльце Надежда. - Миша, смотри, вылечились же,- весело крикнула она застывшему у калитки Егорычу,- Да заходи же, старый черт, что встал столбом? Как ты думаешь, а перья еще отрастут?