Бабочки

Трамвайные пути, ловко ныряющие под ленинградский мост и причудливо извивающиеся вверх, в противоположную сторону от шоссе, скользят обходной дорогой к Войковской, теряясь в глубинах заснеженного города. И в этом самом месте, между Авиационным и железной дорогой, над шумящей вечерней Москвой начинается сказка.
Рельсы забегают под ленинградку и, припорошенные теплым снегом, огибают ее. Туда-обратно. Невероятный наклон и поворот – удивительно, как старые «шестерки» или «тридцатки» его переносят. Крупные хлопья медленно падали вниз, на дорогу, оставаясь на крышах частых машин. Зеленый свет, и несколько человек в молчании переходят улицу, развязным шагом направляясь к остановке. Яркий прожектор и знакомый гул, мерное постукивание возвестили о прибытии трамвая. Косоглазая «шестерка» была больше всего похожа на огромную гусеницу, готовящуюся вот-вот стать бабочкой и взлететь. Оранжевая краска кое-где стерлась, «усики» с годами померкли, но в целом машина имела весьма презентабельный и опрятный вид. Словно живые, провода дернулись, скрипучие колеса начали свой ритм и «бабочка» стала набирать скорость, будто бы и впрямь стремилась в небо. Впрочем, до настоящего полета ей было гораздо ближе, чем девушке, возвращающейся поздним вечером с курсов Авиационного института. Без шапки, в расстегнутой куртке и с полупустой торбой за плечами, она выглядела растерянной и немного растрепанной. Легкий ветер от проезжавшего мимо трамвая взлохматил волосы еще больше, опустил челку на глаза. Небрежно убрав ее, девушка привычным жестом поправила неестественно большие наушники и, тряхнув головой, смело шагнула на пути. Под свежевыпавшим снегом рельс было почти не видно, зато каменная плитка хорошо отражалась в тусклых огнях случайных машин. Скользящей походкой дорога огибала бетонные основания моста и выныривала где-то далеко позади. Трамваи ходили здесь часто, каждую минуту, и девушка заторопилась. Надо было успеть пройти хотя бы до следующей остановки, балансируя между дорогой сюда и дорогой обратно. Стараясь не споткнуться о рельсы, она быстро перебирала ногами. Музыка приглушала все звуки вокруг, они делались не просто тише – казалось, все, что ее окружало, становилось менее значительным и важным, теряло свою цену. Позади остался институт, заканчивался мост. Машины с гулким треском проносились над головой, совсем рядом плавно шелестела поздняя электричка. «Ночная?» - подумала девушка и грустно улыбнулась собственным глупым мыслям. «Нет, не ночная, еще слишком рано. Значит, вечерняя, до Балтийца. Ах, как было бы здорово доехать на ней до самого дома!». Где-то в отдалении послышался знакомый треск и стучание колес, но она не обратила на него никакого внимания. Музыка, казалось, стала только громче, искренней. Солист распинался о солнце, космосе и вечном полете двух душ. А может, она не так поняла. Разве это важно? «В космос, на крышу!» - кричал в голове голос, - «Быстрее и выше!». Барабаны весело потрескивали, словно горящие поленья в камине, заставляя прибавить шагу. Гитары звонко вторили им, сгорая все вместе. Музыка несла самое настоящее тепло и удивительным образом помогала забыть вечный московский холод. Зябкий город, в последнее время зимы в нем все больше и больше стали напоминать лондонскую осень – такие же склизкие, влажные и противные, такие же неживые и глухие. Случайная заледенелая плитка, и девушка оступилась. Пошатнулась, но не упала, лишь очнулась на время. Музыка стала приглушенней, стучание – отчетливей. Внезапно тусклая, но плотная тень длинной дугой упала на заснеженные рельсы, на голые плитки. Яркий свет сзади дал понять, что приближается трамвай. Мотнув головой, девушка собиралась было перейти на другую сторону, но тень исчезла так же быстро, как и появилась – теперь и с другой стороны к ней приближался трамвай.
Музыка кончилась.
Ей оставались считанные секунды, чтобы отскочить в сторону, прямо в сугробы, или же броситься под первый подъехавший трамвай. Целых два, «шестерки», есть из чего выбрать. Но страх сковал руки и ноги, тело отказывалось слушаться. В голове разом стало пусто, только голос солиста эхом повторял «В космос, на крышу!», да барабаны отражались от зеркальных стен.
Секунда, и «шестерка», скользящая на встречу, поравнялась с застывшим человеком с растрепанными волосами, в расстегнутой куртке и неестественно больших наушниках. С широко раскрытыми глазами и испуганным выражением лица. Вторая «бабочка» была на подходе, раскрывая крылья. Еще один миг, и она взлетела навстречу небесам – и маленькому человечку.
Оба трамвая прошли так близко, что она могла чувствовать напряженное дыхание машинистов, недоуменные взгляды редких пассажиров и биение своего сердца. Один случайный поворот, неверный шаг – и масса болезненных ощущений до конца жизни. Стараясь дышать ровно, девушка ступила вперед. Шаг, еще один. Мимо нее все также плавно летели бабочки, скрывая ее фигуру в тени. Голос, прорывающийся сквозь пелену страха, наконец взорвался криком – «Мы слишком высоко, чтобы остановиться; мы слишком далеко, чтобы на землю возвратиться». «Далеко,»- тихо шептала она, - « слишком далеко, чтобы так просто испариться».
Дорога причудливо обогнула шоссе и вывела ее прямиком на мост. Старый, с резными перилами, предназначенный исключительно для трамваев, он больше походил на платформу. Внизу спокойно стучали электрички, с зажженными фарами проносились машины. Город жил своей собственной жизнью, так не похожей на сказку.
Облокотившись на чугунную ограду, девушка посмотрела в даль. За ленинградкой виднелось суровое здание института – но, как и всегда, она не замечала этой советской грубости и простоты форм; для нее существовал лишь запах свеженапечатанных пособий, пепел отваливающейся кое-где штукатурки, бесконечные лестничные пролеты и вечно пьяные и счастливые студенты; все это было для нее собственной дорогой в сказку. Авиационный тоже может научить летать, не хуже «бабочек».
Улыбнувшись своим мыслям, девушка погладила мягкий снег на перилах и развернулась, собираясь уходить. Но вспомнив что-то, метнулась обратно, и, перевесившись через ограду и немного помявшись, все же радостно крикнула городу:
- В космос, летим!