No futures

   

                NO FUTURES
 
                                Современный человек превратился в товар; он
                рассматривает свою жизненную энергию как вклад, с
                которого должен получить максимальную прибыль с
                учетом его положения и ситуации на рынке личностей.
                Он отчужден от самого себя, от себе подобных и от
                природы. Его главная цель - выгодный обмен умениями,
                знаниями, им самим, его "личностным пакетом" с другими
                людьми, столь же сильно заинтересованными в выгодном
                и честном обмене. У жизни нет цели, кроме цели двигаться
                вперед, нет принципов, кроме принципов честного обмена,
                нет удовольствий, кроме потребления.               
                Э.Фромм "Искусство любить" 1963.
               

            

                Глава 1
                Введение героев

        Сны. Яркие, полные безумия сны, приходящие под утро перед самым пробуждением. В них нет сюжета, нет действующих лиц, нет ни черта из того, о чем бы можно было бы рассказывать связанно. Поверьте сразу, поверьте и мы больше не вернемся к этому, все, что рассказано ниже,  всего лишь сон, но сон, который реален, сон, который и есть наша жизнь.
        Между сном и явью лежит нейтральная территория пробуждения. Местность, где не властны никакие законы. Сегодня, впрочем, как и в другие дни, за редким исключением, она была отдана во власть звона будильника. Противной пищащей нотой часы вторглись в беспокойные, полные красного цвета, сны Владимира, и погнали их прочь. Открыв глаза, он пару мгновений разглядывал пространство вокруг себя, пытаясь понять, куда это его занесло. Все еще блуждая туманными тропами сна сознание его не могло мгновенно дать ответ на этот вопрос, но длилось это лишь пару секунд, волнение, непонимание и неопределенность отступили, и отшвырнув одеяло он сел. Потер ладонью заспанное лицо, протянул руку и надавив резко на кнопку остановил раздражающий слух звон будильника и замер, застыл.
        Утро. Тишина. Восприятие сужено. Каждая мысль как выстрел, как команда. Встать, поставить чайник, сполоснуть лицо, покурить - лучше всего на балконе, где воздух улицы раскроет глаза, которые так и тянет закрыть. Пара минут заполнена привычными действиями, в которых не участвует рассудок.
        Щелчок зажигалки, первая затяжка, окончательное пробуждение. Дым щекочет ноздри, мир наполняется звуками и обретает плоть.
        -- Кажется вторник... ну точно... сколько же время? а ну да... восемь...ур-р...
        Сигаретный бычок, резко отброшенный, за перила балкона летит, кувыркаясь вниз.
        Случалось ли вам просыпаться в знакомой, привычной обстановке собственного, знакомого каждой деталью, обиталища и чувствовать себя гостем? Очнуться в совершенно известном пространстве и не понимать, пусть всего лишь мгновение, как ты сюда попал? Думаю, что случалось.
        Начиная повествование, сталкиваешься с проблемой - как пройти, при помощи слов,  сквозь душу читающего,  оставив в ней нечто. Как прикоснуться к ней, не видя, не зная того, кому в голову пришла мысль потратить свое время на чтение слов. Думаю так - уж если решил начать, то начинать правильнее всего было бы сначала. Утро-начало дня. Утро чаще всего начинается с пробуждения. Поэтому, пусть и в достаточной степени условно, все начинается с утреннего пробуждения. Так и начнем.
         Докурив и покашляв привычно, Владимир отправился на кухню и занялся приготовлением своего утреннего кофе. Сахар и банка с кофе стояли там, где им и было положено - на столе, а чашки беспорядочно громоздились в шкафчике за стеклом. Он приоткрыл левой рукой дверцу и потянулся за крайней, но в паре сантиметров рука остановилась и застыла в нерешительности. Крайней бокал был красного цвета, и этот цвет, как сигнал опасности, остановил уже готовую взять его руку. Только не красный - подумал он - из красного пить не буду. Пробежавшись по груде посуды взглядом, осмысленно он выбрал и взял зеленую чашку, одним движением закрыл шкаф и повернулся к столу. Сахар, кофе, горячая вода, звонкое помешивание - теперь можно пить. Устроившись за столом на стуле он сделал пару глотков и уставился в окно.
         Шестой этаж - панорама. Все деревья на этаж ниже. Хорошо видно. Видно и соседние дома - многоквартирные бетонные соты с однообразно-разнообразными балконами, пестрящими разноцветьем сохнущего белья и всевозможной рухляди, и дорогу - четыре полосы по которым туда-сюда проносятся жуки-автомобили, и остановку автобуса. Эта остановка была единственной точкой за которую непременно цеплялось внимание Владимира, она как то пятно красной краски появившееся однажды на белой глухой стене здания, как не крути, но обратишь на него внимание. С пятном отдельная история, думается, что в повествовании этом она найдет свое место, сейчас не об этом речь, а об остановке. Так вот, она нарушала линейность вида из окна Владимира. Все: дома, дорога, деревья - всё, стояло почти строго по прямой, а остановка эту линейность нарушала, и может быть по этому, всегда глядя в окно Владимир, останавливал на ней свой взгляд. Так было и сегодня. Он пил кофе и смотрел за окно. Отвлекся он всего лишь на мгновение, чтобы поставить чашку с кофе на стол и взять печенье из вазочки, и - в который уже раз так происходит? - ей хватило этого мгновения, чтобы, как всегда, из неизвестного ниоткуда возникнуть на остановке.
        -- Опять прозевал, - с радостным неудовольствием пробормотал он, - как из под земли ведь выскочила.
        Он отложил надкушенное печенье и стал пристально разглядывать ее. На вид ей было около тридцати, в сторону меньше, длинные волосы, поджарое крепкое тело, с какой-то своей неповторимой статью, такой знаете, что ни какой одеждой не прикроешь, потому как она, эта стать, будет все равно проглядывать сквозь декорацию тряпок, словно на мраморную Венеру напялили сарафан, и лицо... детали он дорисовывал сам, ни разу он не видел ее вблизи, только лишь из окна.
        Она появилась в мае, два месяца назад, вот точно так как сегодня она возникла на остановке в платье зеленого цвета, того же самого тона что и кружка, из которой он пил кофе сегодня, в черных туфлях и черной же сумочкой с короткими ручками, которая легко свисала со сгиба ее руки. Он не видел откуда она пришла, когда он взглянул в то утро в окно, она уже была там - на остановке. Она стояла одиноко, спокойно и прямо, волосы гладко лежали на ее плечах, и очки - ох уж эти очки - маленькие, круглые, как у того битла которого убили, они отражали солнце, и именно это пламя заметил он прежде всего и уж только после разглядел обладательницу огненных стёкол.
        Один знакомец однажды за пивом развил целую теорию насчет девушек,  носящих очки. Признаться Владимир не помнил его имени даже. Человек этот был знакомым его знакомых и встречались они всего пару раз, но то что он тогда рассказал врезалось ему в память. Не имеет смысла обстоятельно пересказывать всю последовательность рассуждений безимяного знакомого Владимира, но для ясности стоит пожалуй дать краткие разъяснения. Итак: подумайте, кто носит очки? Люди со слабым зрением разумеется. Ну, а с чего бы это у молодой особы было слабое зрение? Наверное, оттого, что она частенько портила его себе. Да? Да... Книги. Да, да, именно книги (разумеется есть сотня других причин, но из рассуждений того парня следовало, что это самая очевидная) стало быть не дура, ну а если и глупа то не в крайней степени, плюс достаточно спокойно относится к мнению окружающих о себе - ну вы разумеется знаете все эти шуточки про очкариков - следовательно, скорее всего, не задавака и тем более не дура, а еще, если читает, значит, располагает временем, из чего, практически наверняка, можно сделать вывод, что одинока. Конечно подобные умозаключения логически не строги и все построение в целом шатко, но ведь и излагались они не с трибуны, а так под хмельком в дружеской компании, на правах анекдота, и, как случается достаточно часто, Владимир уверовал, по принципу - верю ибо абсурдно , в то, что девушка в очках: умна, скромна, независима и одинока, то есть в то, что лучшей подруги и не сыщешь вовсе. И... Тут, следует возможно отвлечься несколько в сторону и рассказать собственно о Владимире, откровенно и прямо, не прибегая для этого ни к какому сюжетному ходу, как часто делают литераторы, изобретая некую характеризующею персонажа ситуацию или прибегая к сюжетно обоснованному рассказу о персонаже стороннего лица или подспудно, в тексте, от лица автора давая краткую характеристику, подобные методы хоть и оправдывают себя в ряде случаев, но не дают зачастую внятного образа человеке (пусть и ни когда не жившем, но существующем благодаря автору) поэтому слушайте, точнее читайте.
       Владимир был человеком из толпы. Спуститесь в метро днем на одной из центральных станций, когда особенно многолюдно встаньте в сторонку и поразглядывайте людей, вы увидите сотню, а то и две, Владимиров, в броуновском движении толпы масса ему подобных - вам этого недостаточно? ну чтож - тридцать, или около того, лет, приличен во чтобы не был одет, спокоен, пара вредных привычек, десяток скрытых комплексов, одинок, в меру сыт, но хочет большего, способности средние, как и рост, вес, и зрение - ну что еще тебе сказать? А, хочется более прорисованных черт. Да? Ладно - лицо овальное с правильными чертами, голова округлая, нос прямой, глаза серые, шатен, слегка сутулится - вы бы наверняка узнали встретив. Так вот, этот самый, только что описанный человек сидел утром у окна и смотрел на девушку за окном. Лето. Такое лето знаите-ли, вроде как и в начале, но перелом уже близок. Еще не жарко. Влагой пропитанная земля дышит легко. Листва на деревьях пряно зелена. Солнцу радуешься. Словом если не акцентировать внимания на природе, а лишь на человеческих делах и частях мира, об окружающем мире можно и вовсе не вспоминать ибо в эту пору он особенно ненавязчив и вторгается в человеческую жизнь только дождями. Да и те кратковременны.          
        Глазел на незнакомую-знакомку Владимир недолго - минута, две, три - недолго, в скором времени подъехавший автобус увез ее незнамо куда, как обычно. Психоанализ выдуманного человека не входит в это повествование - хотите можете сами придумать мысли этого парня и поразмышлять почему они таковы - однако стоит заметить, что он ни разу не предпринял попытки подойти к ней ближе и познакомится, а ведь она ему нравилась всерьез ( даже снилась ) и он был бы не прочь завязать с ней отношения. 
        Допив свой кофе, он стал собираться на работу. У каждого свой утренний цикл. Владимир - давайте для удобства будем называть его Владом, так, как называет его большинство его знакомых- начинал свой с бритья и чистки зубов, потом мыл голову расчесывался и все в таком духе. Проще говоря покурив и взбодрившись кофе приводил себя в порядок, проводя в ванной от четверти до получаса. После одевался, оценивающе глядел в зеркало и выходил из дома. По дороге на работу Влад всегда выкуривал сигарету. К метро, с тех пор как жил в этой квартире, он ходил одной и той же дорогой: от подъезда через двор до улицы и дальше по тротуару до перехода, снова тротуар, вот и метро. На повороте из двора на улицу он всегда проходил мимо Белой стены. Белая стена - так прозвал он ее про себя, ведь она действительно была белая, все то время что он ее знал.
        Это была глухая стена административного здания, менялись времена, менялись организации, но стена всегда оставалась белой, правда время от времени, особенно на излете тысячелетия на ней частенько появлялись надписи, по большей части нецензурные, характеризующие отношение граждан к власти и государству, а иногда просто безличнохулиганские или отражающие чьи-то музыкальные или футбольные пристрастия и антипатии. Когда начался новый век наступил период затишья, стена была девственно чиста, но длилось это не сказать что долго, может быть пару лет. После, появлявшиеся по утру надписи и рисунки стали носить ярко выраженный экстремиский характер, но Владу было на это наплевать. Наплевать на написанное и нарисованное, наплевать, что кто-то с завидным упорством пишет что-то, проводя полночи без сна, наплевать, что стену опять измарали - наплевать, он спешил на работу.
       Работа, труд, что-то из разряда того, что ты делаешь и получаешь за это нечто оплату. Нет, он не проявлял физической активности в труде, не обливался потом и не имел мозолей, собственно, на работе своей, он даже всерьез не думал ни о чем - спросите, чем же он занимался?- фактически он писал суммарно около страницы за день, шариковой ручкой в пустых графах бланков, читал около десятка страниц печатного текста, много говорил по телефону, главным образом ни о чем, несколько раз покидал свое рабочие место и отправлялся, в зависимости от обстоятельств, на этаж выше или на этаж ниже за какой нибудь надобностью, и ... собственно все. На это но тратил, считая вместе с дорогой на работу и перерывом на обед, десять - одиннадцать часов в день пять дней в неделю уже восемь лет и был доволен всем, ну или почти всем, видите ли, оплата его труда казалась ему недостаточной, несоответствующей, по его мнению, его усилиям и квалификации, но – кто же доволен всем в этом мире? Казалось бы что еще можно рассказать об этом человеке. С ним никогда ни чего не происходило сколь-нибудь значимого и достойного описания - пара бытовых казусов и курьезов не в счет - он не был ни чем особенно примечателен, мысли и чувства его не стоят того чтобы в них погружаться и исследовать, время - период его существования - в общем то тоже ни чем не достопамятно и рассматривать историю государства и человечества воспользовавшись характером и судьбой героя как призмой вряд ли возможно, ибо рассматривать по сути то и нечего - безвременье оно и есть безвременье. Поэтому, в виду явного тупика, оставим на время Влада и займемся (уместней было-бы наверное сказать: обратим свой взор, но уж больно высокопарно) той, которая уже появлялась In scena, той самой барышней, которую Влад наблюдал из окна.
      Представьте ее себе. Особа, не юная, но молодая, не писаная красавица, но в общем то милоликая барышня, не склонная к приукрашательству себя, выше вам уже было представлено ее описание, поэтому вы легко можете вообразить ее облик, посему не тратя даром время и бумагу двинемся дальше.
      Она была замужем год - неудачно, молодой человек с которым она связала себя узами брака в студенческие годы оказался никчемным, разгульным существом, и они расстались, как говорится - к общему удовольствию сторон. После института, испытав на себе все превратности коим подвергается молодая девушка в поисках работы, она прочно осела в одной малозначительной конторе на невысоком желании, но близко от дома - на дорогу она тратила лишь двадцать минут, что по Московским меркам немного - и была довольна. Вот собственно и все. Как может показаться обстоятельства героини, кстати давно пора назвать ее имя - звали ее Александра, так вот, жизнь ее в целом непримечательна, но уж поверьте - таких большинство. Двухкомнатная квартира, в которой она жила, располагалась в районе достаточно близком к центру. Дом, панельная многоэтажка, как капля воды похожий на все окрестные, был некогда кооперативным - родители строили его пол ее жизни. Отец Саши скончался едва она закончила школу, мать пожив с дочерью несколько лет вторично вышла замуж и переехала к супругу, и пройдя через сумбур брака, Саша осталась одна, скованная границами мирка, который сама и выстроила. Дом - автобус - контора, где ни чего не меняется годами, - автобус - и вновь квартира, к стенам которой она привыкла с детства. Пара подруг, пара друзей, книжная полка - в общем то ни чего особенного, правда ... была одна вещь, но о ней стоит пока умолчать, так как есть еще масса иных фактов о которых вам не худо было бы знать прежде чем продолжить. 


                Глава 2
                Летящая птица
      
       Как казалось бы проще было изобрести ярких героев: мужчину сильного и полного противоречий, с шрамом через все лицо; женщину-красотку, ветреную кокетку, и соединить их вымышленные судьбы сюжетом, где была бы любовь и измена, война, буря эмоций и масса событий - как было бы легче, но увы... все это не жизнь. Вас обманывали достаточно, теперь же извольте услышать правду. Нет! Конечно, отразить течение настоящей жизни практически невозможно, даже в публицистических мемуарах, ведь то, что занимает в реальности часы и дни, которые наполнены тысячей незначительных событий и эволюций, которые, в свою очередь, полны ежесекундными движениями души и разума, на бумаге может - и чаще всего происходит именно так! - занимает несколько строк. Но попытаться же стоит.          
       Стоит поговорить по душам, выбрав как материал для разговора жизни и судьбы двух людей. Поговорить о том, где и как мы живем, и о том, почему и как там оказались. Попытаться понять наконец, что есть наша жизнь. Задача почти непосильная, но попытаться же стоит в самом деле. В конечном итоге если ни черта не выйдет из этой затеи, то, как сухой остаток, выйдет еще одна скучная история про мужчину и женщину, коих много, и которые мало кто читает. Рискнем?    
        Давайте определимся сразу, разговор идет о людях - обычных людях, коими полны города, ни какой мистики и трансцендентности, отбросим и экзенстенционалный подход. Договоримся, что будем основываться лишь на том, что известно всем и каждому, на том что проистекает из жизненного опыта и является практически ( с точки зрения факта, избегая трактовок ) неоспоримым.
        Что же известно нам людям о нас людях? Если вдуматься, то не так уж и много. Например споры о приоритете разума или духа, а равно ведущей роли физиологии, можно, в известной степени, отнести к играм ( разума; в бисер; в идеи ) забавляясь в которые человек отвлекает себя самого от реальности бытия. Бытия, которое - будем циниками - не так уж замечательно.
        В бытие, в мире, в реальности - назовите как угодно, в чем-то совершенно очевидном для каждого, ибо мы существуем в нем постоянно, именно в том, в чем проистекает наша жизнь и живет человек. Итак: человек живет в реальном материальном мире, в реальности, которую каждый трактует на свой лад. Хотя, скажем прямо, трактовки эти вовсе не меняют самого бытия, ведь ни одна система взглядов по сей день не отменила закон всемирного тяготения.
        Вокруг нас, и это факт известный опять же каждому и основанный на восприятии, объектный мир и иного, прямо, мы не воспринимаем, разве что во сне. Человек живет в мире предметов и, в известной мере, сам является предметом в этом мире ( не важно как Вы воспринимаете себя: чистым духом или разумом; божьим дитём или потомком обезьяны - очевидно, что здесь и сейчас, вы, если взгляните честно, ни чем из этого не являетесь ) человек всего лишь человек. Вера в иное имеет лишь одну цель. Какую?... спросите себя сами, и попытайтесь ответить честно.
        С детства мы учимся воспринимать этот мир так, как нас обучают этому родители и окружающие люди. Да, на пороге зрелости, еще не имея собственного, значимого опыта восприятия, а основываясь на трактовках бытия, которые были внушены нам нашими " учителями " , ментально мы имеем разную картину окружающего нас мира ( кто-то видит во всём руцу божью и проведение; кто-то химические, физические, и применительно к человеку, психологические реакции; некоторые имеют более экзотический, по большему счету эзотерический и(или) оккультный взгляд ) но приобретая жизненный опыт, в конечном итоге, если отбросить аффективность сознания, почти все становятся ( и это так, ибо основано на опыте восприятия окружающей действительности ) прагматичными, скептически настроенными циниками, в самой сердцевине своего сознания знающими об этом и не верящими ни во что. Разве нет?   
        Все мы видим красное красным, а зеленое зеленым, не зависимо от того где выросли и как воспитывались, и если десять человек увидят в небе летящею птицу, то практически наверняка, все десять согласятся, что по небу летит птица, и неважно, как каждый отнесется к этому факту: как знаку, как миграции пернатых или еще как-то, неважно - птица летит.

                Глава 3
                Кто такая Саша

       На лестнице, какой уже день пахло кошками. Саша любила этих пушистых существ, но никогда не держала у себя, поскольку у неё была аллергия на шерсть, стоило ей, придя в гости к кошатникам ,погладить в порыве нежности кота, как она начинала звонко чихать. Запах же - смесь аммиака и чего-то еще, кажется это называется феромонами - просто раздражал. 
       Она, бойко стуча каблучками, быстро спустилась по лестнице, стараясь не дышать, открыла подъездную дверь, которая визгливо скрипнула, вздохнула с облечением, и размерено зашагала по дорожке к автобусной остановке. Полторы минуты хода через дворы. Дорогу она могла бы пройти с закрытыми глазами, поскольку ходила по ней не первый год. Правда последние пару месяцев она выходила из дома на час позже чем раньше, но особого значения это конечно же не имело. Не имело для всех наверное в мире, или почти для всех, кроме нее. Так ее научили родители.
       Отец Александры был некогда военным, он занимал какую-то должность в Москве, но после середины девяностых ушел в отставку и пристроился где-то в охране, проще говоря стал сторожем, это его и сгубило.
       Работал он ночью. Охранял какой-то объект, вернее было бы сказать - сторожил ворота. Спать было нельзя, за воротами в темноте таилась неведомая, но ценная, частная собственность. Забор был высок и надежен, а ворота были единственным слабым звеном в системе безопасности чужого добра. Книг отец Саши - Петр Александрович не любил и не читал, телевизора в сторожке не было. Были три монитора, показывающих одно и тоже - ряды колючей проволоки - ничего интересного. Напарника не было, и ,следовательно, занять себя досужей беседой было невозможно. Так что с девяти вечера до семи утра, два дня, точнее ночи, через две ночи, отставной полковник Петр Санычь, вынужден был предаваться скуке и собственным невеселым мыслям: о жизни, о семье, политике и войне, которой, скажем честно, испугался. Испугался не быть убитым, нет, испугался неизбежного для командира на войне компромисса со своей совестью, которую считал непогрешимой. Испугался что придется совать своих солдат к черту на рога и дьяволу в задницу, и выполнять глупые и бессмысленные приказы командования, о котором за годы службы успел составить мнение - испугался и ушел, а теперь стал скучающим безмерно сторожем, которого точит червь собственных мыслей. От этого он начал пить.
       И раньше он не был трезвенником. И на работе и дома, но до известного предела, ибо существовали внешние сдерживающие факторы и присутствовал уверенный образ мысли. Теперь же, стиснутый стенами сторожки, на границе, между гипотетическими злоумышленниками и совершенно конкретным имуществом, окруженный тьмой, с червем черных дум внутри, он запил горькую. Сперва чуть-чуть - для настроения, потом больше - для отвлечения, а после и вовсе хорошо, уже в силу привычки. И все бы нечего, с работой своей он справлялся, по крайней мере претензий ему ни кто не предъявлял, но вот печень... Он сгорел в три года.   
       Мать Саши была безутешна года три-четыре, а после нашла себе нового мужчину, утешилась, вышла замуж и переехала к новому супругу. Так состоялся второй ее брак, который в целом можно было назвать успешным. С покойным же Петром Александровичем они поженились в тот достопамятный год, когда страна готовилась к олимпиаде, в тот же год родилась у них и дочь Александра.
        Зинаида Михайловна - мать Саши, была человеком, некогда окрыленным блестящей мечтой, которая разбилась вдребезги об реальность. Она получила неплохое, но применительно к жизни безалаберное образование, которое стремились дать, и давали, своим детям советские интеллегенты - Зинаида Михайловна была из "хорошей" семьи - она неплохо ( сносно ) знала английский, разбиралась в ряде вопросов - навроде античной литературы или философии эпохи просвешения, и играла на рояле. С роялем же и вышла история.
        Дело в том, что мать Саши мечтала в прошлом стать Великой пианисткой, но, увы и ах. Для игры, простой игры, достаточно желания, прилежания и хорошего преподавателя. Для хорошей же игры нужен великолепный слух, хорошие руки и ... еще что-то. Что-то, что пожалуй сложно определить иначе как талант, хотя наверное это что-то большее, или иное. Для Великой игры этого что-то должно быть много. Много. У Зиночки же этого не было вовсе. Поняв, что что-то не так, что Великой пианистки из нее не выходит, не смотря на все ее усилия и старания, она стала видеть дурные сны, где огромный, черный, дьявольски блестящий лаком рояль разверстой пастью своей, как кашалот, заглатывал ее, и в его чреве, все эти струны-зубы, перемалывали ее - бесталанную Зину - в студень.
        Лишившись мечты, уже будучи молодой девушкой, Зинаида потекла по жизни. Время проведенное за черно-белыми клавишами, оказалось потраченным зря, и даже более, Зина не знала многих и многих вещей которые стоило бы узнать вовремя. И так случилась, что едва в поле ее зрения оказался молодой человек, она повела с ним отношения столь простые и откровенные, что плоды их связи стали проявляться для окружающих уже очень скоро. А ведь ей едва-едва исполнилось семнадцать, и впереди только начинал маячить медицинский институт, который определили для своей дочери ее интеллигентные родители. Молодой человек, а это был не кто иной, как Петр Александрович - молодой офицер уже занимавший какое-то место в некоем военном учреждении, как честный человек, предложил руку, сердце и скромное жалованье Зинаиде Михайловне, и - а куда было деваться? - предложение было принято и Зиной и ее родителями.
        Сперва, молодые жили у одного из многочисленных родственников Зинаиды Михайловны. Это был сухонький старичок, приходившийся Зинаиде Михайловне, кажется дядей или чем-то вроде этого. Он почти никогда не покидал пределов своей трехкомнатной квартиры, занятый лишь своими многочисленными книгами и общением с частыми посетителями - своими друзьями, и нуждался в участливой заботе по поводу бытовых вопросов.
         Саша появилась на свет именно в этой, полной книжных полок,  квартире, и может быть поэтому, навсегда она влюбилась в страницы, заполненные словами. Отец же ее напротив, навсегда возненавидел книги.
         Очевидно, что Зинаида Михайловна, с младенцем и стариком на руках, могла забыть об институте, и она, на первых порах вынуждена была довольствоваться ролью домохозяйки. Не сказать, что она была этому рада, но куда было деваться? - обстоятельства, и она покорно отдала себя этому, и потом не стоит забывать, что Зина, еще в молодости перемолотая дьяволом-роялем, была начисто лишена того, что называют жизненным стержнем, и была, как вода, которая всегда течет туда, где ниже. Позже когда Сашенька подросла, Зинаида Михайловна стала печатать многостраничные работы, рукописи и диссертации многочисленных приходящих в дом знакомых ее дяди. В этом она, как говорится, нашла себя. Там где не вышло - ее руки недостаточно ловко скользили по рояльным клавишам - с удивительной легкостью воплотилось в другом, печатала Зинаида Михайловна легко, быстро и аккуратно, и это давало неплохой доход. А деньги были, как нельзя кстати.
         Дело в том, что ее муж был по натуре человеком неуживчивым, желчным и болезненно стремящимся к независимости. Он как-то сразу не сошелся с хозяином квартиры, и даже более. Доходило до смешного, Петр Александрович старался всеми силами перемещаться по квартире так, что бы не дай бог не столкнутся нечаянно с хозяином, сухоньким старичком, для чего предпринимал подчас наредкость странные манипуляции: например, утром он подолгу согнувшись и замерев стоял под закрытой дверью, их с женой комнаты, и прислушивался к происходящему в коридоре, и только убедившись, что старик у себя, выходил, ступая как можно безшумней, быстро-быстро наведывался в уборную, умывался и тому подобное и так же быстро и тихо возвращался назад. Таким и запомнила отца Саша. Спросив, с детской непосредственностью, однажды - что папа делает? - она выслушала длинную и малопонятную, но эмоционально наполненную речь о независимости и жизненном статусе.
         Одним из атрибутов жизненного статуса для Петра Александровича была отдельная квартира, где хозяином был бы только он - Петр Александрович. А поскольку получить квартиру было никак невозможно в ближайшем обозримом будущем, уж слишком мала и незначительна была его должность, а Москва так велика и полна людьми, он, будучи в известном смысле прагматиком, сосредоточил свои усилия, по приобретению отдельного жилья, на кооперативном строительстве, а для этого нужны были деньги. Поначалу он мотался во все какие возможно командировки пытаясь экономить на суточных, но результата это не принесло. Затем он, самым обычным образом - сам он считал свой поступок проявлением принципиальности - подсидел своего непосредственного начальника и в скорости занял его место, получив копеечную прибавку к жалованию, на этом и успокоился. Поэтому, неожиданный приработок жены был для него манной небесной, хотя но и не испытывал радости по поводу ее общения с этими болтунами штатскими, но тем не менее терпел.
        Квартиру супруги Ивановы приобрели в аккурат к семидесятилетию советской власти - последнему юбилею Советов, после которого вдруг стало рушиться всё. Поначалу этого никто не заметил, но новое шагало быстро. Однажды Петру Александровичу пара его знакомых по службе предложили заняться тем, что обзывалось новым тогда словом бизнес. Петр Александрович заинтересовался было, и всерьез стал подумывать об увольнении, но его супруга, почерпнувшая немалые знания из текстов, которые она продолжала печатать, несмотря на недовольство супруга, объяснила ему, что весь этот НЭП кончится тем же, чем кончился уже однажды - репрессиями и национализацией, и отсоветовала супругу заниматься спекуляцией. Петр Александрович остался военным и через десяток лет скончался то цирроза печени.
        А Саша росла, она была бойкой девчонкой, таких иногда называют пацанками. Отец был вечно занят своими неведомыми военными делами, мать сидела с утра до ночи за своим "Роботроном", а Саша гуляла по улице почти лишенная всякого призора. Может быть в силу характера, может быть известную роль сыграло почти как мальчишеское имя, а может и в силу иных причин, о сути которых сложно судить, но Саша очень легко находила контакт с мальчишками, куклы - тряпочки были ей мало интересны, а вот погонять с ребятами мяч это она могла. Однако длилось это не то что бы долго. Взрослела она, взрослели и ее товарищи. Новое время - новые веенья. Отношения между полами перестало быть сверх секретом, который делало из них советская, ханжеская идеология, стремившееся от веку отрицать очевидное и не только в этом вопросе, да и возраст подразумевал гормональные, как принято их называть, изменения. В общем для ребят Саша в какой-то момент стала не просто товарищем, а желанным объектом противоположного пола. Она поняла всё, и прервала все отношения, так как превращаться в то, что от нее хотели была несклонна. Она замкнулась, но в силу характера не опечалилась, напротив она открыла для себя заново мир книг, что повлияло на ее зрение не лучшем образом, но превратило непоседливого подростка во вдумчивую умницу. Похоронив отца и закончив школу она легко одолела институт. Правда всей ее умности - ведь ум не мудрость, а именно она была нужна - не хватило на то чтобы разглядеть в многословном и ярком парне шалопая. Она расписалась с ним без всякой помпы и так же тихо спустя сумбурный год рассталась. Поискав некоторое время работу и разобравшись что к чему, а равно и в том чего хочет сама, Саша нашла место, и несколько лет исполняла обязанности "мальчика на побегушках", и вот совсем недавно от описываемых событий, ей повезло, хотя вернее было сказать, что она добилась иного положения вещей. Сашу назначили начальником небольшого подразделения маленькой государственной конторы. Статус. На работу теперь она ездила на час позже, работала столько же, но получала несколько больше - рада была несказанно.
        Завернув за угол дома, она прошла одной ей известной тропинкой меж деревьев и выскочила прямо на остановке. Она еще на приспособилась к новому времени отъезда на работу, поэтому не всегда точно угадывала, когда подойти к остановке, чтобы не ждать автобуса долго. Раньше она знала расписание, пусть весьма формальное, но тем не менее действующие в определенных промежутках весьма точно, и стоило ей только подойти к остановке, как автобус был уже тут как тут. Теперь так не выходило, и ей приходилось ждать пару-тройку минут, и она терпеливо ждала, ибо таковы правила и иного не дано.                Глава 4
                Слон в темноте

         Смотрите какая штука, мы все по сути своей одинаковые, живем в одном и том же мире, в общем то думаем и чувствуем, с незначительными вариациями, одно и тоже, все мы взрослеем лет примерно до пятнадцати и после пятидесяти, за редким исключением, наступает старость и неизбежный спад остроты восприятия( это, кстати значит, что у нас только тридцать пять - сорок лет в полном осознании - около миллиарда секунд - немного если вдуматься ) и тем не менее мы все разные, настолько разные, что это основной камень преткновения бытия. Не будем сейчас говорить о проблемах социума, цивилизации, и меж личностных связей, просто взглянем под этот камень. Что там? Вы как думаете? Что делает нас одинаковых, такими разными?
          Однажды, ( это почти анекдот, к тому же с бородой, но некоторые вещи должны быть сказаны несмотря на то что общеизвестны ) четверым слепым показали слона, и постольку - поскольку видеть они не могли, слепцы стали ощупывать животное. Один взялся за хобот, другой за огромное ухо, третий за ногу, а четвертый за хвост. Все четверо были поражены. Когда спросили их: каков же слон? - тот что держался за хобот сказал: он как пожарный шланг, - другой возразил: что слон, как огромный лопух, только теплый, - третий воскликнул: нет! слон, он, как каменная колонна! - четвертый же тихо вздохнул: ни чего вы не поняли глупцы, слон это канат из кожи.
           Обстоятельства, цепочка случайностей при контакте с миром приводят нас к разным мнениям об одном и том же. Да. Но не только. Тут много всего, тут и наш природный темперамент, и прежний опыт общения с миром, и те образы, в которых мы привыкли описывать то, что видим - много всего. Все это формирует наш субъективизм, который с течениям жизни становится той универсальной линейкой, которую мы прикладываем ко всему, с чем входим в контакт. В итоге: смотрим то мы все на одно и тоже, а вот видим разное, настолько разное, что это создает непреодолимый конфликт точек зрения. Конфликт этот одновременно и наше проклятье и самая высшая ценность. Вдумайтесь, если бы не было меж нами разницы разве возможно было бы хоть какое-то движение вперед - развитие.  Все бы приходили к одним и тем же выводам и делали одно и то же, опыт бы хоть и накапливался, но очень медленно, так медленно, что перестал бы представлять какую-либо ценность. Очевидно, как факт, что именно наши личностные различия, из которых проистекает и разное поведение и разные мышление и тому подобное, явилось основой цевилизационного развития, но они же (различия) и тормозят этот процесс. Вдумайтесь. Вдумайтесь и оставим это на время, потому как главное понять то, что делает нас такими разными. Понять суть этого процесса. Самый очевидный ответ, который напрашивается буквально, это разница в воспитании и актуализации в реальность, но это было бы слишком просто и в подобном случае разница меж нами была бы так велика, что мы едва ли смогли понимать друг друга. В принципе так и происходит, но все же не совсем. Помимо данности, в отношениях человека и окружающей его реальности, всегда присутствует момент личных устремлений. Тут неким косвенным образом мы подобрались к заведомо иррациональному вопросу о смысле жизни, но мы не станем его затрагивать, а взглянем несколько под другим углом на проблему. Вот скажите, к чему, пусть неосознанно, но все же непременно, стремится в своей жизни каждый человек? Не ломайте голову, ответ прост - к счастью. Да, к счастью, это не секрет за семью печатями, все мы стремимся к счастью, или по крайней мере хотим быть счастливы. Разве нет? И вот тут то в силу и вступает тот конфликт о котором речь уже шла, все мы разные, и в силу этого один захочет быть свободным, другой властвовать, третий - иметь, четвертый - быть, и так до бесконечности. Сколько людей столько и мнений. И опять таки это не все, потому как мы не измышляем и не изыскиваем предмет своего желания, что бы хотеть что-либо нужно видеть это что-то. И не факт, что то что мы видим и желаем принесет нам счастье. Научившись воспринимать реальность, мы зачастую не учимся ей соответствовать, и хоть и делаем это каждодневно, но зачастую неосознанно и интуитивно, если это можно так назвать. Иначе говоря, словно слепые владеющие некой совокупностью образов мы пытаемся описать слона, и это и делает нас почти недостижимо далекими друг от друга.
               
                Глава 5
                Красное пятно

         День был душный. Солнце разгорелось наконец по настоящему, как и положено летом. Сырая земля парила, и казалось, что воздух улицы пропитан влагой и выхлопными газами. Правда, всего этого Влад не заметил. День он провел в помещении своей конторы, где кондиционированный воздух не чем не напоминал о царящей снаружи духоте, он когда покончив наконец со своей работой он вышел на улицу, город принял его в свои горячие, влажные объятья. Он не заметил этого сразу, но уже через два-три десятка шагов покрылся испаренной и стал буквально задыхаться. Влад сбился с привычного шага и как-то сразу стал меньше: ссутулился больше обычного, сжался, огляделся по сторонам недоумевающе, но быстро собрался, по мере сил вернул себе свою привычную осанку, и излишне торопливо засеменил к метро.
         Говорят, человек, если он человек, наблюдая мир вокруг не может недоумевать. Просто каждый недоумевает по своему. Ну например:
         ... и видел я змия синего с полосою блестящей по боку, и имел тот змий на голове и в хвосте своём глаза огненные, пылающие ярче солнца, и глаз тех было два больших и три малых, и голова змия и хвост его одно есть, и разверзал змий тот на боках своих пасти без счета, и входили сыны и дочери человеческие в пасти сии добровольно ибо зачарованы были светом глаз змия и посулами ложными обещавшими голосом не человеческим перенести их в земли иные, входили они и их в месте том не оказывались уж вовсе, других же извергал из пасти змий вперед вошедших взамен им,  и были они на вроде тех кто после входил, но не те...
          Влад спустился по эскалатору, привычно протрусил в конец платформы, дождался поезда, выпустил выходивших, вошел сам и стиснутый многими телами поехал домой. В метро в это время было довольно многолюдно, и тоже душно. Благо ехать было не далеко.
         Телефон задергался в конвульсиях, как всегда внезапно. Во внутреннем кармане пиджака, он запищал и завибрировал.
        -- Да?! - устало выдавил из себя Влад, сказал, и сам про себя отметил, что голос прозвучал устало.
        -- Ты где?
        -- В метро, ... к дому подъезжаю.
        -- Пиво пьём?
        -- К тебе тащится?
        -- Да. И пиво не забудь. - гудки.
        Лишнею остановку он проехал, и вспотел окончательно. Идти от метро было не то чтоб далеко, но пришлось заходить за пивом. Времени заняло это не много и вдобавок в магазине было прохладно, в отличие от улицы и метро, Влад остыл после поездки, почувствовав себя иначе, более бодро и жизнерадостно. Он вполне вернул себе свой обычный, было утраченный, вид, и дошел до дома своего приятеля быстро.
        Знакомы они были лет семь-восемь, особой дружбы не было, но они общались достаточно часто, может в силу недалёкого друг от друга расположения их обиталищ, может быть в следствии обоюдной их приверженности к беседам под алкоголь - решайте сами.
        Веденей - так звали его товарища, и поверьте ни кто толком не знал как понимать его имя - был рослым, дородным парнем, с какой-то излишне светлой, вызывающей мысль либо о красителях, либо о альбиносах, растительностью на лице и голове. Чем занимался этот представитель homo srpienc, толком не знал ни кто, все принимали как данность, что он представитель некой необременительной, комерческо - творческого свойства профессии, сущность которой понять невозможно не посвященному человеку. Он то бывал сказочно богат, то сидел без копейки денег, домогаясь окружающих при помощи телефона. Особую же привлекательность для Владимира имело одно свойство его товарища, выделяющие его среди прочих, состояло оно в следующем: Ведка, всем прочим беседам, предпочитал беседы о достаточно отвлеченном предмете, носивших зачастую характер общефилософский или, либо, частномировозренческий. Попить с ним пиво было приятно.      
         Уже войдя в подъезд, Влад позвонил Ведке и произнес одно лишь слово: " встречай ", - поднялся на этаж и вошел в приоткрытую дверь квартиры своего товарища. Следов Веденейя как бы и не было, в квартире было тихо и как-то пустынно. Не смутившись ни чуть, Владимир прикрыл за собой входную дверь, разулся, нашел тапочки, надел их, и прошагал на кухню. Привычно и скоро , достал и наполнил два бокала, запихнул остальное пиво в холодильник, а закуску, кальмара и какую-то рыбешку, высыпал из пакетов на тарелку. Закончив, взял пепельницу с окна и присев за стол, не дожидаясь появления неизвестно куда девшегося Ведьки, залпом осушил свой бокал и закурил с удовольствием.
         Появился Ведька внезапно и шумно, начав говорить еще скрытый от глаз Влада изгибом коридора, и поминутно задевая мебель, он возник в кухне одетый в темный халат до пола и занял все свободное пространство. Волосы его были всклокочены, лицо бледно, губы неестественно алы, белки глаз были красными, а зрачки расширены, да так что почти не виднелась радужная оболочка, выпуклы, блестящи и черны. Пьян он был или нет понять было решительно невозможно. Двигался он стремительно и очень точно, каждый предмет оказывался в его руках словно нарочно и как-то сам собой. Нож, тарелка, стакан, сигареты, пепельница, зажигалка. Всё это оказалось подле него в мгновение ока, при этом начавшийся еще в коридоре монолог не прерывался ни на мгновение.
          Сложно понять о чем, и самое главное почему, человек начинает думать о тех или иных вещах нетривиального свойства и не бытового характера (и хотя об этом рассуждает несколько наук и написана бездна книг, которые мало кто читает, ясности в этом вопросе нет и поныне) так вот, скажем один решает не прикладные задачи, другой размышляет о проблемах бытия, а еще кто-то сочиняет новую трактовку существующей реальности, и думает о том, как следует в свете этой трактовки данную реальности рассматривать, и все, рано или поздно, приходят к обобщающим выводам, которых чем больше, тем сильнее зависимость от них, вследствие чего всё еще больше запутывается и усложняется, требуя все новых и новых усилий.  Видимо нечто подобное происходило и с Вединеем. Начало разговора, как и его продолжение, характер имели более чем туманный и сложнопонятный, ну кроме разве что первых слов:
-- Привет. Как на улице? Ты запыхавшийся какой-то, это ... - а вот дальше началось ...
-- Ты в бога веришь? - ничего себе вопросик за пивом, хорошее начало хорошего разговора, - Ну или в науку? В экстрасенсов? ну, там в тарелки летающие? галлюцинации? мистический опыт? в математику? - на каждый последующий вопрос Влад мотал отрицательно головой все энергичней, - Тогда что? - ответом было лишь неопределенное пожатие плеч, - Вот! - многозначительно произнес Ведя и восклицательно воздел палец.
         -- Человечество не едино, ... - декламировал он после минутной паузы, за которую успел выпить (проглотить) свой бокал пива и закурить, - тысячи лет мы провели в бесплодных поисках оптимального мироустройства, сочетающем в себе: свободу и порядок, полет духа и сытое, теплое бытиё для всех, а в результате изобрели: закон; работу; социальное, почти что кастовое, общество; веру или что-то ее заменяющие. Не надо себя обманывать все мы во что-то верим, это безусловно, и живем в пришедшей извне или самопредуманной системе координат. Так вот, и что это дало? Мы оказались не в том месте куда направлялись, а в совершенно противоположном. Как тебе такой вывод? Я пришел к нему какое-то время назад и с тех пор не могу успокоится. Смотри что получается: человек копошится в яме общества по сути своей оставаясь одиноким, обреченный жить не достигая счастья, имея свой приоритет перед глазами, зачастую взятый готовым с полки. Потребляем и развлекаемся, зачарованные какой либо нибудь идеей или образом, трудимся на благо него в сервисе( три четверти человечества ни как не обогащают мир своими ежедневными стараниями, а лишь обслуживают механизм общества) и остаемся сервами. Живем приспосабливаясь, накапливая усталость, постепенно приближаясь к старости и последней остановки за которой неизвестность. Неизвестность очевидная для всех, не смотря на всю веру и утверждения обратного - сомнения есть всегда и у всех. Ну разве что у вовсе экзальтированных личностей. Вот.
          -- И что из того?
          -- А то, что ты вот взрослый мужик, как и я, а мы с тобой имеем очень не определенное представление об окружающем мире. В прагматике мы достигли чего-то, а вот в понимании сути совершенные нули... и даже более того изначально и не задумываясь приняли правила и ритуалы которые не приносят нам ни черта...
          -- А... ну ты знаешь, возможно так и должно быть. Ты вот почти наверняка реальной альтернативы существующему не предложишь.
          -- да. и нет. Послушай, неужели тебе ни когда не хотелось изменить свою жизнь?
          -- Каким образом?
          -- Любым из возможных.
          -- Ну а конкретней. Податься куда-нибудь подальше от цивилизации и предаться простой, аскетичной жизни лишенной впечатлений, но полной созерцания. Или грибов нажраться и узреть нечто приняв это, как истину.
          -- Например...
          -- И что? Неужели непонятно, проблем существования, о которых ты говорил с самого начала, все это не решит.
          -- А вдруг?
          -- Мало верится.
          -- Тут вера ни к чему. Здесь скорее нужна форменная убежденность.
          -- Убежденность в чем?
          -- В наличии ответа.
          -- Ответа на что?
          -- На вопрос: зачем?
          -- Зачем мы живем? – с улыбкой спросил Влад, уже заранее предвкушая спор, в котором не может быть победителя.
          -- Нет, зачем продолжать вести не счастливую и обременительно-неприятную жизнь полную абсурда.
          -- И зачем же?
          -- Не зная ответа - по инерции.
          -- А зная?
          -- Потому, как иного не дано! мы же люди.
          -- Ага. Так в чем же разница, и что это за ответ такой?
          -- Вся жизнь сон. Вот. А разница в том, что, зная это перестаешь относится к себе, миру и обществу, как к определенной раз и навсегда, довлеющей данности, обретаешь свободу и возможность идти куда вздумается.       
           -- Что-то из буддизма кажется, - вставил Влад, прихлебывая пиво.
           -- Может быть … - пробурчал Ведя неопределенно, как-то разом сменив интонацию, и умолк ненадолго, а после как-то странно - изучающе, пристрастно, вгляделся в своего товарища, будто бы взвешивал что-то на своих внутренних весах. Улыбнулся. Отпил пива, и спросил.
            -- У тебя то, что новенького? Как делишки у мальчишки? А?
            -- Да так же все. Ни чего нового.
            -- Скучно… это, - Ведя не договорил. Он потянулся за сигаретами, закурил.
           Беседа явно не клеилась, и Влад начал уже было подумывать о том, что возможно стоит выпить что покрепче или отправится домой, посмотреть телек и завалиться спать, как вдруг Вединей поднялся стремительно со своего места, налил в свой опустевший бокал пива, залпом, шумно глотая жидкость, выпил его, поставил на стол со стуком, и произнес:
             -- Курнуть одной дряни желаешь?
             -- Да, черт его знает, можно.
             -- да , … - вновь как-то неопределенно выразился Ведя.
             Тут надо несколько отступить в сторону, и заметить кое что относительно Веди. Парень он был неплохой, но, как принято говорить – порочный. Не было пожалуй ни одной вредной привычки которой он не отдал бы свою дань. Он пил, курил, и не только табак, запойно читал и следом сходил с ума от прочитанного, сутками играл в видио игры. Периоды невероятной деятельности (прямо таки гоношистости) сменялись неделями апатичной лени, когда он, по нескольку дней не выходил из дома, где все время напролет возлегал на диване, бывал хмур, малоподвижен и неразговорчив. Так вот,  траву курил он чуть ли не постоянно, по крайней мере Было у него всегда. Многие из его товарищей это знали, и наведывались  к нему сугубо по сему вопросу. Владимир не был особым поклонником конопляного дурмана, но при случае, под настроение, бывало и не отказывался, тем более, что вечер явно не был веселым, и некая перемена была бы весьма желательна.
            -- Ну что, - Ведя как-то неопределенно повел плечами, - пошли в комнату, - он развернулся и устремился в глубь своего жилища.
           Поднявшись, Владимир допил остаток в своем бокале и последовал за хозяином. Пройдя по коридору, он вошел в ярко освещенную комнату. Помещение, так скорее следует это назвать, больше напоминало караван - сарай. Диван, почему-то отодвинутый на добрых пол метра от стены, был наполовину завален одеждой, подушками и скомканным, огромным, просто невероятных размеров, пледом. На полу в беспорядке валялись вещи, книги - по большей части раскрытые где-то ближе к середине, диски и коробки от них, вдоль стен стояло несколько порожних или початых бутылок с различным алкогольным содержимым, грязные стаканы, пепельница с окурками, словом если не знать хозяина, можно было бы предположить, что здесь какое-то время, и судя по всему немалое, стоял на постое полк, ну или значительная его часть, лихих гусар, об этом кстати свидетельствовал и запах – смесь прокисшего вина табачного дыма мужского пота и, почему-то, конского стойла.
          -- Ты бы проветривал хоть иногда мыслитель.
          -- Зачем? – искренне изумился Ведя не поворачивая головы, продолжая производить какие-то свои курительные манипуляции, - присядь пока, - бросил он Владу.
          Он сел на угол дивана и без особого интереса осмотрелся, все здесь было ему знакомо.
          -- Тут значит тема такая, - неожиданно вдруг, громко, заговорил Вединей, - Надо пораскидать это все, чтоб ты лечь смог.
          Сказал и с бешеной энергией стал освобождать диван.
          -- Да ну брось, давай так. – попробовал было возразить Влад.
          -- Нет не так. – отрезал Ведя и пристально взглянул на Влада на секунду распрямившись и прервав свое занятие.
          Когда вещи были кое-как убраны, по большей части просто сброшены на пол, Ведя положив в изголовье небольшую подушку сказал в приказном тоне:
          -- Пиджак, галстук снимай и ложись, я сейчас.
          -- Может … - попробовал возразить Влад.
          -- Не может.
          И Ведка стремительно вышел из комнаты. Вернулся он быстро – Влад только-только собирался встать и последовать рекомендациям товарища – в руках у него было небольшое алое банное полотенце.
          -- Ну и что ты? – резко спросил он Влада, осекся, сбавил тон и добавил, - ложись, так надо, все нормально, расслабься. Ложись, вытянись, успокойся.
          Влад снял пиджак и лег на спину.
          -- Хорошо. Теперь слушай. Дам тебе затянутся только два раза. Первый раз затянешься, сразу не выдыхай,
          -- Да знаю,
          -- Не знаешь. Слушай. Затянешься, задержишь дыхание, выдохнешь и потом еще раз. Хотя это уже неважно, - как то  неопределенно добавил он, - так, вот это на глаза. Глаза держи закрытыми, понял. – серьезно сказал он, так что Влад машинально кивнул, и сложив полотенце в двое положил его Владу на лицо полностью закрыв внешний мир.
          -- Слушай … мож…
          -- Успокойся, все нормально, не переживай, я твой друг, ни чего плохого не случится. Все нормально, – монотонно и успокаивающе проговорил Вединей, - держи.
          Влад прикусил мундштук невидимой трубки, услышал как зашипела зажигалка.
          -- Тяни!
          Он затянулся. Глубоко и сильно. Дым был горьковатый, со странным привкусом затхлых специй и какой-то невесомо легкий. Что это? – пронеслось у него в голове, пронеслось и тут же умчалось.
          -- Давай еще! – донеслось до него откуда-то сверху и, выдохнув, он вдохнул опять.
          « … ерунда какая-то…» , - он усилием поднял руку, приподнял полотенце и начал привставать, «Ведя, что? за …» - слова застряли где-то на середине, его прошиб пот, сидящий подле него в ярчайшем свете огромный Ведя придержав за плечи уложил его назад и закрыл лицо красным.
          -- лежи не бойся ни чего, все будет хорошо, все хорошо… все … … -донеслось до слуха Влада умирающее эхо голоса товарища. Вспыхнувшее перед глазами Влада красное пятно поглотило его.

 
                Глава 6
             Ни мечты, ни мира, ни меча.

          Жила была вселенная, и было во вселенной той много разного, но ни о том сказ. Так вот, в неком уголке той вселенной был планета, ни чем особо так уж не примечательная в масштабах вселенной, но жил на планете той племя, которое считало себе чем-то особенным. Знакомая история?
           Мы - люди такого о себе напридумывали, вспомните например: мы все дети божьи, бог великий владыка вселенной любит нас, ибо мы созданы им по образу и подобию, ну и так далее, или – человек, мерило всего. Парадоксальное и по сути своей совершенно безосновательное утверждение. Выйдите на улицу и заявите громогласно - я Великий ВАСЯ и я владыка мира и вселенной и сын владыки зримого и незримого - падите ниц предо мной - где вы окажитесь? Мы наплодили за тысячелетие миллионы мифов о себе, цена которым медный грош, а цель лишь одна – убедить самих себя что мы нечто из ряда вон. А так ли это? На каких фактических основаниях построена идея о том что мы – человечество, представляем из себя что-то такое замечательное в масштабах мира, не говоря уж о вселенной. А как же, цивилизация, культура, искусство, наука - скажите вы. Да все это здорово конечно, но вот только ни для кого кроме нас значения и ценности не имеет, все это значимо только для нас – людей и более ни для кого. Ни что во вселенной и мире не ойкнет и не вздрогнет если вдруг половина населения планеты, так или иначе, изведет другую половину. Сгори синим пламенем все картины в мире сколько их не есть и, заодно уж, все книги на свете, даже собаки и кошки – наши давние спутники, не разрыдаются.
           Волею случая или высших сил – это уж как вам угодно, мы есть. Это не делает нас владыками мира или чем-то исключительным, мы часть мира, часть жизни на планете и не более. Мы создали цивилизацию, но взглянем прямо, цивилизацию замкнутую на самой себе. В системе наших ценностей и идей, движущих начал и приоритетов нет места ни чему кроме нас любимых. Веками безконечно возвеличивая себя в своих собственных глазах, мы создали ойкумену и возвели ее на пьедестал, и не более. Да, мы хозяева реальности, но реальности человеческой, созданной человеком, человеком же и населенной, и она ни для кого кроме нас самих не значима и не ценна, да и непонятна в конце концов. Живя в ней (цивилизации) обладая индивидуальностью, каждый живет своей собственной жизнью, но тем не менее руководствуясь общими консолидирующим идеями. В целом их не так чтобы уж и много, например одной из центральных идей долгое время была идея бога и связанные с ней идеи воздаяния, морали (праведного и неправедного поведения) страшного суда, вечной жизни, души и так далее. Но идея бога приказала долго жить. Причин масса: прежде всего сама идея о наличия бога фактически не доказуема (бог есть – и все тут, хош верь - хош проверь, большего изобрести за века не удалось) сама идея обрастая догмами очень скоро превращалась в идеологию и начинала использоваться, зачастую весьма некорректно, как социально-политический (навязываемый и довлеющий) инструмент регулирования общества, сама идея содержала в себе конечность мыслеформ и не подразумевала многогранности систем мировостреятия и мышления, отрицала очевидно здравые, но противоречащие ей  идеи, и наконец в силу своей природы и исторического процесса идея бога как данность изжила себя, человечество перешагнуло в своем развитии идею о небесном отце, отбросило путы для разума – религиозное мировосприятие, сохранив правда саму идею веры в бога, сохранив «богаданную» мораль и поведенческие нормы, сохранив идею саморазвития, которая как оказалась прекрасно обходится без небесного владыки. И оказалось что на смену старым мифам пришли новые, и человек, как и прежде пойман ими в сеть живет во все той же ойкумене – замкнутой на себе цивилизации, причем индивидуально, личностно каждый в своем собственном тоннеле восприятия. Мы не интегрировались в мир окружающий, мы не созерцаем – мы интерпретируем и живем в своей интерпретацией. Но и это опять таки пол дела, потому как все изложенное выше лишь абстрактные формулы очевидного, а вот конкретика гораздо печальней.
          Мы перешли порог тысячелетия. Человек всегда испытывал тяготение ко всякого рода этапам, границам и прочим вратам. Круглая дата давала массу поводов к всевозможным трактовкам, от начала новой эры до конца света (хотя если уж разобраться, велика ли разница?) и, как случалось уже не раз, действительно, миллениум, в известной мере, можно считать некой точкой одновременного конца и начала. Дело тут вот в чем. Развиваясь (употребим этот термин, хотя фактически он мало отражает, или даже вовсе не соответствует реальному положению вещей – в данный момент это не существенно) человечество переросло (тоже весьма спорная формулировка) все (именно все!) свои прежние направляющие карты-идеи. Мы не стремимся более в царство божье, и даже вовсе ставим под сомнение возможность существование оного. Не стремимся деятельно к постарению рая на земле в любой форме – коммунистической, социалистической и т.п. Постепенно разочаровываемся (или уже разочаровались) в демократическо-правовом, построенном на принципах равных возможностей и честного обмена, обществе. Словом, не погружаясь в долгое и бессмысленное перечисление, мы – люди отказались от всех идей движение к некой цели, утратив и саму цель, при этом, так и не решив, пусть даже в частном виде, не единого коренного вопроса бытия: таких как вопрос о смысле жизни, вопрос о счастье и им подобные, боле того в какой то момент человечество в массе своей, попросту сделало вид, что проклятых вопросов этих как бы и вовсе не существует. В итоге, пройдя некий путь и перейдя условный порог в виде круглой даты, мы оказались там где мы есть сейчас, не имея ни малейшего представления (и даже более – желания) куда, как и зачем нам двигаться дальше. Так то.