Портрет композитора 7 глава

Москва, XVII век
- Ну, все, неси, - царевна посыпала бумагу сушительным порошком, стряхнула и протянула монаху. - В руки князю отдашь. Если спит, разбуди. Но не шуми. Бумага тайная, и отдать ее нужно тоже тайно.
- Все исполню, как наказала, матушка, - ответствовал Сильвестр, упрятывая бумагу за пазуху.
- Помни, - голос царевны дрогнул, - бумагу доставить нужно непременно сегодня утром. И если ответ будет, тотчас мне неси. Усвоил?
- Усвоил, - монах покачал головой. - Опасную игру затеяла, Софья Алексеевна. Как бы нам от Хованского не пострадать.
- Не перечь мне! – царевна решительно взмахнула рукой, обрывая сомнительные речи, и уже мягче продолжила. – Как ты не понимаешь, Сильвестр! Говорю, без стрельцов Нарышкиных нам не одолеть. Оттого на воеводу надежда. А уж потом при власти подумаем, как с ним обойтись. Воздадим Ивану Андреевичу по заслугам. Ну, хватит пересудов. Подземным ходом иди, быстрее поспеешь. Да и надежней будет. С Богом! Да, вот еще, позови ко мне Голицына Василия. Дом в Охотном ряду. Найдешь?   
- Найду, – монах широко перекрестился и вышел из моленной. 
Софья посмотрела на тяжелую, медленно притворяющуюся дубовую дверь, выждала немного, перекрестилась, потом повернулась и шагнула к иконостасу, застыла в молитвенном поклоне.
- Пора, - шепнули за занавесью, приготовляясь к делу, для которого пришли. Но прежде, чем занавесь распахнулась, и оголились ножи, перед нанятыми лоб ко лбу возник человек в темно-зеленом халате с малиновым отворотом.
- Это кто еще? – удивился Игнатий и повалился подкошенным снопом. Второй и слова сказать не успел, лег рядом с дружком, затих. Ножи выпали и, звеня, поскакали по каменному полу.
Софья обернулась на шум и увидала у двери чужестранника, человека в халате.
- Ты кто? Как здесь оказался?
- Софья? Как же так неосторожно! – воскликнул странник. – Если идешь на правое дело, остерегаться надобно.
- Кто таков, спрашиваю? – спросила царевна.
- Я? – переспросил странник. – Мусоргский я, музыкант. Композитор, оперу пишу. Вернее, написал, да не закончил. Вот, решил вернуться и подправить недочеты. Модест Петрович, - и человек в халате, улыбаясь, шагнул навстречу, протягивая царевне руку.
Такого себе никто не позволял в царских палатах. И Софья захлебнулась от гнева и возмущения.
- Не знаю я никаких Мусоргских! Не было такого рода на Руси! Я сейчас же позову стражу!
- Погоди, матушка! В поколенных росписях записаны князья Монастыревы, а с ними и Мусоргские! Есть, должны быть. Сам читал, - твердил композитор. – Из Пскова мы, от Рюрика счет ведем. 
- Монастыревы? Мусоргские? Не знаю таких. Не помню.
- Как не помнишь, Софья Алексеевна? Еще батюшка ваш Алексей Михайлович Михаилу Ивановичу, предку моему, грамоту пожаловал! Ну, не стану же я тебя обманывать!
 - А почем я знаю!? – царевна недоверчиво посмотрела на странника. Про батюшку вспомнил. Темнит, не иначе.
- Ну что ты, матушка, - едва не обиделся Мусоргский, - я тебя от беды  спас, а ты напраслину возводишь. На вот, смотри! – он отдернул занавесь, и царевна увидала двоих в рубахах, в беспамятстве валявшихся на полу.      
- А эти откуда? – остолбенела Софья.
- А это у Нарышкиных спроси. Никак смуту вашу не разберу. И сам черт не разберет. А очевидцы-то как чисто пишут! И Тихонравов, и Крекшин, и Желябужский. А на самом деле кому верить? Не иначе рука Петра простерлась, за горло историю схватила. Все, что против, с глаз долой. Неужели “Хованщину” опять придется переписывать? Господи! И за что ты меня мучаешь? Ах, я, несчастный!
Мусоргский ходил по палате, возбуждаясь от разговора с самим собой, а Софья стояла, замерев истуканом, не слыша и не видя ничего и силясь рассудить, что происходит. Не похоже, чтобы чужестранник был изменником, иначе бы эти двое как оказались на полу. Но если так, то откуда он, на чьей стороне выступает? Мусоргские, Мусоргские…Нет, не вспоминается. Чересчур уж необычен вид странника, чтобы был своим. Так москвитяне не одеваются.
- Послушай, человек, - начала царевна, - я не знаю, кто ты и откуда. А вступать в беседу с пришлыми людьми мне не резон. Может, ты и с добрыми намерениями, но доказательств тому нет.
- Как - нет? – истошно завопил Мусоргский. - А эти двое, что на полу – не доказательство?
- Не видала я тебя в деле, - стояла на своем Софья. – А потому рассказывай, что тебя ко мне занесло. Правду говори, иначе на дыбу вздерну.
- Софья Алексеевна, матушка, что ты такое говоришь! – Мусоргский рухнул в бессилии и испуге на колени. Вот влип со своей “Хованщиной”. И, правда ведь,  вздернет, не оступится.   
- Струхнул? То-то же у меня, - Софья обошла странника величественным царским шагом. – Все вы овцы до поры, до времени, а как жизнь на волоске, сразу волчье обличье кажете. Все укусить норовите. А я не дамся. 

- Софья, - в моленную влетел, ворвался Сильвестр Медведев. – Нарышкины народ собирают, кричать Петра на царство. Поспешать тебе надо. Ивана уже облачили.
- А дума, бояре за кого? Разведал? – рванулась к монаху царевна.
- Разведал. И дума боярская, и патриарх Иоаким Нарышкиным потворствуют, Петра царем видят. Вот так, матушка. 
Выложив новость, Сильвестр увидел бездыханно лежавших на полу людей в рубахах, ножи, валявшиеся подле людей, и прирос к полу.
- Что случилось? Кто эти люди? Матушка, ты цела?
- Спохватился, - рассмеялась Софья. – Где ты был, когда меня собирались жизни лишить? Да цела я, цела. Бог меня спас. Вот этот, - и показала на человека в халате. Мусоргский сжался.
- А эти кто еще? – нахмурился монах.
- После разберемся. Идем на крыльцо, Сильвестр, за Ивана будем кричать. Нельзя Нарышкиным уступать, погубят они Русь, непременно погубят.