милые бранятся - только тешатся

С недавних  пор некоторые вещи  я понимаю совершенно точно. Если человек сидит за решеткой, значит, он в тюрьме. Жизнь с Санькой  стала  для меня тюрьмой.
 
     Узилищем, конечно,  она стала и для моего непутевого сожителя. Но Саня так и не  понял  причины. Было бы лучше, если бы он понял, тогда, по крайней мере, он  нашел  бы себя. Но этого не случилось.

Два года после нашего знакомства промелькнули,  как  мелькают  на  асфальте тени  качаемых  ветром деревьев. Санька находился  в  подавленном,  одурманенном  состоянии.  Каждый день утром и вечером  он видел меня. Иногда что-то пробуждалось в нем, и он целовал мои руки.

Детей у нас не было. Береглись. Санька подрабатывал таксованием и ждал.

     Чего  же? Понемногу он начал спрашивать себя об этом. Сперва этот вопрос доходил до  него смутно, как эхо. Потом стал звучать настойчивее. «Я требую ответа! - казалось,  говорил  вопрос.  -  Довольно  дурачиться.  Ты должен уделять мне внимание!»

По вечерам Санька гулял с друзьями. Или бродил самостоятельно по тихим улицам нашего городка.
    
Поздней порой он  возвращался  домой. Заставал меня у компьютера или поющей на диване.  Вся комната, казалось, была зачарована моим пением. Санька тоже  поддавался  чарам.  Он  безмолвно  ждал.  Мой голос  уносил его куда-то, в далекие   леса,   растущие  вокруг  болот.  В  его  мыслях  не  было  ничего определенного.  Он  много  дал  бы  за  то,  чтобы  быть  в состоянии думать определенно.

     Войдя в  в дом,  Санька разглядывал меня. Со времени нашей первой встречи я несколько располнела.

Начинался отрывочный разговор.

     - Как ты себя чувствуешь сегодня, милый? - спрашивала я.

     - Хорошо,- отвечал Санька.

     - Что-то у нас разболтались двери шкафа, - жаловалась я.

     Санька отвечал,  что  позовет  плотника. Его приятель знал толк в этом деле.

Когда  я накрывала на стол, Санька внимательно и упорно наблюдал за мной.  Грудь у меня чуть великовата и это не столько мешант, сколько смущает.

У меня есть  свой привычный жест:  когда волнуюсь, моя рука тянется к щеке, касается  ее  и  затем  опять  опускается. Волосы  у  меня теперь не совсем в порядке. Подозреваю, что Санька считает меня одной из тех, чья песенка уже спета.

Позавчера Санька заявил, что намерен   во что бы то ни стало привести в порядок свою  жизнь.  «Ну  и  хорошо!»  - бубнил он, словно обращаясь к третьему  лицу.  Он  был вполне уверен, что в комнате есть третье лицо и что оно  находится  в  нем самом, внутри его тела. Он обращался к этому третьему лицу.

«К чему? К чему всё это?» - не успокаивался Санька.

     Это  был  старый  вопрос,  к  которому  он всегда возвращался и который
нуждался  в  ответе, как животное нуждается в пище. Санька почти  отказался от попыток ответить  на  него. Он заставлял свой   ум   сосредоточиваться   на  каких-нибудь  мелочах,  чтобы  забыть  о тревоге.

Честно говоря, меня тоже не устраивало теперешнее настоящее. Что из того, что я простая  девушка из провинциального городка? Вероятно, такая же, как  миллионы  других  российских девушек. 

     «Да,  в  моей  жизни  еще  ничего не было. Я могу  стать чем угодно или ничем.  Я подобна юному деревцу, которое еще не приносило плодов», - размышляла я.
 
     Затем прошла к компьютеру  и  долго сидела, уткнувшись в монитор.

     -  Пожалуйста,  Саня,  не  шуми, когда пойдешь спать. У меня болит голова, и я постараюсь немного посочинять, - солгала я. Взяла книгу и принялась делать вид, что увлечена чтением.
 
Он подошел  прямо  ко мне  и  заглянул   через плечо. Положил свои тяжелые руки мне на плечи. Я удивленно обернулась и посмотрела  на него.

     -  К  черту  все  это!  -  закричал Санька. - Зачем тебе читать о жизни? Зачем людям  нужно  думать о жизни? Почему они просто не пользуются жизнью? Почему они не хотят расстаться со своими книгами, мыслями и школами?

     Он  в упор смотрел на меня. Пальцы его нервно теребили полу пиджака.

- Пошел вон! – процедила я сквозь зубы. – Мне не по душе эта нарочитая рефлексия.

     -  Извини, Ирусик, у  меня по-видимому  опять  этот  нелепый приступ раздражительности,- запричитал Саня. - Видишь ли, я говорю серьезнее,  чем  может показаться. Меня рассердила не книга, а нечто другое. Я вижу, что в жизни так много может быть сделано, а я делаю так мало.

     Он  ушел  в спальню, недоумевая, почему позволил себе грубость.

     Я недолго  сидела за письменным столом. Было такое чувство, что жизнь  в  доме  потекла  по-прежнему.  Ничего  ужасного не случилось.

Я умылась и почистила зубы . Разделась и юркнула в спальню.

  «Он  уже  не похож на молодое деревцо!» - с нежностью думала я, разглядывая лежащего Саньку. – Только какое это имеет значение? Ведь на самом деле, моя голова нисколечко не болит.
 
В глазах у лежащего вспыхнул странный, дрожащий свет . Моё сердце радостно  забилось.
 
     «Саньке не избежать тюрьмы нежных женских рук,и я буду иметь к этому самое непосредственное отношение. Он всегда будет принадлежать мне. Мои руки создадут тюрьму для него», - думала я с мрачным удовлетворением.