Первое лето

После первого класса родители решили снять дачу. Скорее всего, эта идея принадлежала маме, поскольку папа в детстве с этим понятием знаком не был, а когда стал самостоятельным, то отдыхал в санаториях и домах отдыха. Помню рассказы об отдыхе в Мисхоре. Там они оказались одновременно с С.В.Михалковым и, как будто, именно тому времени принадлежит его шутка «Умный в гору не пойдет. Умный гору обойдет ». Родилась она, когда отдыхающих повели смотреть какие-то очередные красоты. Я помню таинственно и красиво звучащие для меня названия: Симеиз, Карадаг, Айпетри, Пицунда, Узкое. Были еще какие-то, но я уже не помню. Я там не был и думаю никогда уже туда не попаду.

Дачу решили снять вместе (рядом) с семьей папиного друга - Михаила Львовича. В семье, кроме него, была его жена Элеонора Петровна и двое детей  (Глеб и Леша – дети от первых браков). Элеонора Петровна была маленькая женщина со статуэточной фигуркой и очень высоким голосом. Профессии ее я не помню. Знаю точно, что это была не математика.
 
При обсуждении места,  где лучше всего снимать дачу, произносились названия, которые в силу необычности звучания осели в моей памяти: Териоки (Зеленогорск), Куокалло (Репино), Хеппоярви (Токсово), Келломяки (Комарово), Коннельярви.
 
Долго вспоминал, где же тогда была снята дача, и методом исключения пришел к названию Хеппоярви. Дело в том, что память подсказывает мне картинку очень крутого берега озера. Спуск представляет собой крутую деревянную лестницу с перилами с одной стороны, внизу которой расположены мостки. К мосткам обычно  причалены две лодки. Одна лодка хозяйская, на которой он рыбачит, а другая - передана на лето в наше пользование.

Дом, в котором мы жили, стоял на самом краю обрыва к озеру и  вместе с подсобными помещениями представлял собой как бы полоску жилья. Потом шел участок, завершавшийся забором с калиткой на огромный пустырь, на котором косили траву. Вдоль забора шла тропа, по которой шли к станции. На этом пустыре Михаил Львович  с сыновьями  запускал летающие модели самолетов на радость всем мальчишкам и зевакам округи.
 
А мы с папой запускали мой пропеллер. Я очень боялся, что он потеряется, и пристально следил за ним. Несколько раз его относило с поляны, но мы его находили.  Однажды, почему-то все плохое происходит именно так, неожиданный порыв ветра поднял его высоко-высоко и резко забросил куда-то в сторону от поляны. Долго мы искали пропеллер, но не нашли. Было огорчение и море слез. Папа пообещал и в следующий приезд привез новый пропеллер. Но, поверьте, он был не такой. И пластмасса, из которой он был сделан, была не такой, и цвет у него был не такой, и палочка была не той толщины и шершавости.

Утром наша сторона озера освещалась теплым ласковым солнцем. Мне очень нравилось рано утром, пока еще все наши спят, сесть на край склона, спустить вниз ноги и похлопывать ладошками по покрытой короткой травой земле, ощущая, как постепенно происходит ее нагревание. Хозяева уже не спят, уже давно в работе. Если нет ветра, озеро кажется гигантским зеркалом, в котором отражаются берега и даже пролетающие птицы. Иногда в каких-то местах поверхность озера вспучивается и стремительно, вместе с обволакивающей ее водой, взлетает рыба,  пролетает некоторое расстояние, теряя по дороге искрящиеся капли, и вновь уходит в глубину, оставляя на поверхности расходящиеся круги. На самой середине озера там, где проходит граница между солнцем и тенью от другого берега, медленно плывет лодка, с которой наш хозяин – высокий, большой человек с красно-бурым морщинистым лицом и обаятельной улыбкой, ловит рыбу. Его жена – очень подвижная, небольшого роста,  крепенькая женщина с приветливым лицом быстро снует между курятником, помещением для козы и домом.

На нашей лодке можно просто покататься по зеркальной воде озера, а можно переправиться на другой берег, чтобы сократить время ходьбы до железнодорожной станции. Кроме поезда на Ленинград, на станции был телефон и магазин, в котором (помнится) кроме хлебобулочных изделий и конфет типа карамель ничего не было. А еще была керосиновая лавка. Ею мы пользовались в исключительных случаях, потому, что тащить было больно далеко. Мне кажется, два раза в месяц керосин привозили к домам. Я помню, у продавца была емкость, куда из цистерны он наливал керосин, и два жестяных черпака на длинной ручке. Один на литр, другой – на пол-литра.
 
Обход вдоль озера обходился в девять километров. Написал, а потом засомневался – девять это в одну сторону или в две. Начинаю склоняться к тому, что в две стороны, потому, что в памяти  есть еще одна цифра – один час. Это время, за которое мы с мамой доходили до станции. Из школьных задач помню, что средняя скорость пешехода – четыре километра в час. Помню, что к концу лета с кем-нибудь из ребят – с Лешей или Глебом, меня отпускали на станцию. Дорога вначале шла вдоль домов, потом уходила в редкий сосновый лес, весь пронизанный светом, а если было солнце, то солнцем, дальше вела на пригорок  с невысокими кустиками, где можно было найти редкую землянику и, наконец, выходила на грунтовку, по которой на самом деле ездили к нам от станции.

Почему-то на лодке без старших мужчин нас предпочитали не пускать. Написал и улыбнулся -  мальчики были старше меня, но Леша, по-моему, только на два года, а Глеб – на один. Хотя несколько раз нам разрешалось покататься около мостков. На мостках в это время находился, как минимум, один из пап. Михаил Львович  был человеком более молодым и спортивным, чем папа, и поэтому давал своим сыновьям больше свободы. Им, например, разрешалось утром взять нашу лодку и, под присмотром хозяина на другой лодке, удить рыбу. Не знаю почему, очень может быть, что из-за червяков, меня рыбная ловля не привлекала. Леша с Глебом были значительно более самостоятельными ребятами. Здесь я опять забываю, что они были все же чуть старше меня, а в этом возрасте каждый год важен.

Одной из возложенных на меня задач была подготовка к разжиганию самовара. Я обеспечивал наши две семьи шишками. Проблема это была непростая, поскольку шишками пользовались не только мы. Соответственно в ближайшей округе все было подобрано. А далеко ходить мне не разрешалось. Я правдами и неправдами уходил через поляну для сенокоса в лес, там собирал шишки иногда, удаляясь довольно далеко. Вспоминаю, что папа затратил довольно много времени, чтобы научить меня ориентированию на местности. Он объяснил мне про Юг и Север, рассказал, с какой стороны у деревьев обычно растет мох, научил (сейчас бы я это назвал статистическим подходом к анализу явлений) не ориентироваться на единственное дерево с мохом, а посмотреть расположение мха на группе деревьев. Особо он приучил меня внимательно слушать звуки. При моем слухе я слышал далеко идущий поезд, голоса людей, урчание двигателя автомашины. В знакомом месте, да и в незнакомом, это очень сильно помогало найти дорогу. Я собирал шишки везде, где их видел. У меня с собой постоянно был мешочек для шишек.
 
Самовар был большой, серебристый, местами с пятнами блестящего желтого цвета. Воды в него заливалось чуть не полведра. Вначале в середину самовара закладывались длинные тонкие лучинки, потом когда они разгорались, закладывались палочки потолще, а уж потом – мои шишки. Самовар подкармливался шишками, чтобы он не остывал. Как только самовар переставал гудеть, я подбрасывал очередную порцию. Сверху на крышке самовара имелась оградка, внутрь которой ставился заварной чайник.

Это лето дало мне много новых слов, понятий, отношений, наблюдений.
Папа же потом вспоминал, что ни одну дачу он так не проклинал, как эту. Во-первых, ему дачное житье со всеми бытовыми неудобствами было в новинку. Во-вторых, ему приходилось на себе тащить из города все, что было необходимо на даче. За плечами у него был солдатский вещмешок с какими-то заказанными мамой вещами, в руках сумки с продуктами. В это лето я научился завязывать солдатские вещмешки.