Жители тростника

«Детство - это вовсе не период с рождения до определенного возраста,
 Просто однажды,
 Ребенок вырастает, и забывает детские забавы.
 Детство – это королевство, где никто не умирает»
Эдна Сент-Винсент Миллей.

Когда я вспоминаю себя ребенком, то в памяти всплывают отдельные  эпизоды, лица, слова, разрозненные и бессвязные, как кусочки мозаики. Мне кажется, если я смогу собрать их в одну единую картину, то сумею увидеть в них что-то новое, ранее скрытое от меня. Пока мне ни разу не удавалось этого сделать, но зато воспоминания о детстве часто уводили меня далеко от безрадостного настоящего, вновь открывали передо мной яркий мир природы, безоблачного счастья и веры в чудо.

Деревня, где мы проводили лето, раскинулась на берегах маленькой безвестной реки, которая называлась Рысь. Это название удивительно шло ей. Она бесшумно кралась через глухой еловый лес, важно огибала сонное болото, выбегала к полям, подходила к деревне и затем спешила к озеру. Казалось, в характере Рыси сливаются сразу несколько рек, одна из которых – спокойная, неторопливая, с чистым песчаным дном, на котором видно малейшую травинку, с живописными берегами, как будто созданными для любителей красивых пейзажей. Другая Рысь – быстрая, дикая, пробивающая себе дорогу через самые дикие чащобы, коварная, с неожиданными омутами, сильным течением, усыпанная острыми черными камнями, с крутыми и неприступными берегами.
Мы чаще всего видели прирученную, спокойную Рысь. Ранним летним утром она весело бежала мимо ярко-зеленых берегов, сверкая в теплых солнечных лучах. Звенела чистая прозрачная вода, ударяясь о камешки, шумели камыши под легким ветерком, звонко щебетали невидимые птицы. Эта картина наполняла сердце необъяснимой радостью, жаждой жизни, предвкушением чего-то волшебного и удивительного. А хорошая погода обещала еще один чудесный и беспечный летний день.
Кроме нас с сестрой, в деревне проводили лето еще несколько детей, все они были старше меня и относились ко мне как совершенному ребенку, постоянно поддразнивая и высмеивая. Я в свою очередь всем своим видом выражал равнодушие к их затеям и полную самостоятельность, не желая быть жертвой бесконечных шуток. Поэтому я обычно оставался один, бабушка и дедушка, как могли, старались развлечь меня, чтобы мне не было совсем скучно, но у них были свои дела и заботы, таким образом, чаще всего я бывал предоставлен самому себе и надзор за мной ограничивался приказами не уходить за пределы деревни.
В первые дни после нашего приезда я осмотрел всю деревню, и с каждым последующим днем тайно исследовал окрестности. Песчаная дорога, вившаяся между соснами, вела на шоссе, узкая полузаросшая травой тропинка – в соседний заброшенный поселок, в котором мирно доживали свой век две древние старухи, страшные ведьмы, по  мнению моей сестры. Заходить далеко в лес я не решался, порой он пугал меня. Стоило сойти со знакомой дороги, как тут же возникало ощущение, что кто-то наблюдает из-за деревьев за каждым моим шагом.
Поэтому, когда у меня было свободное время, когда мне не надо было помогать бабушке и дедушке, читать школьную литературу или выслушивать несмешные шутки наших «взрослых» детей, я обычно шел на реку. Рысь завораживала меня своей красотой, живостью, непокорностью воле человека. Она была целым миром, незнакомым, таинственным, почти сказочным.
Я мог бы провести целый день, лежа на согретых солнцем мостках и глядя в глубину светлой, мерцающей золотыми бликами воды. На берегу стояла старая мельница, без колеса, с глухими маленькими окнами, темный силуэт на фоне яркого и сверкающего пейзажа. У основания мельницы река становилась глубокой, возле двух огромных черных камней лениво покачивались молочно-белые лилии. Противоположный берег был не менее живописен: небольшой песчаный пляж обрамлял сосновый лес, упавшие деревья лежали у самой кромки воды, чуть дальше зеленела острая осока и дружно цвели  кувшинки.
За мельницей был полуразвалившийся мост, течение там становилось очень быстрым, в потоках несущейся воды кружились длинные зеленые водоросли. Моя сестра говорила, что это волосы русалок, которые греются на солнце. Сестра вообще постоянно что-то выдумывала, особенно ей удавались жуткие, леденящие душу истории о призраках, живых мертвецах и прочей нечисти. Слушая ее рассказы, я прекрасно понимал, что все это глупые выдумки и ничего этого на самом деле нет, но потом, лежа ночью без сна, вглядываясь в темноту и слушая, как что-то скрипит и шуршит в глубине старого дома, я готов был поверить в эти сказки.
Однажды мы все вместе отправились на озеро. Погода стояла жаркая, под жгучими лучами солнца раскалялся песок, воздух едва заметно дрожал, порывы теплого, почти горячего ветра заставляли трепетать камыши у реки. Пройдя сквозь редкий сосновый перелесок, мы вышли к озеру. Оно было небольшое, наполовину заросшее высоким тростником. Из-за долгой засухи вода далеко отступила от берега, обнажив гладкие серые камни и песчаное ровное дно.
Наше появление нарушило мирную послеполуденную тишину, визг, крики, хохот было слышно, наверное, даже в другой деревне. Все бросились в воду, а я предусмотрительно остался на берегу. Никогда не любил, когда в меня бросали мокрый песок и водоросли, а уж тем более, когда пытались ненароком утопить, делая вид, что это всего лишь забавная шутка.
Я отошел подальше от веселой компании, набрал на берегу ровных плоских камней и стал кидать их в воду, стараясь бросить так, чтобы камень отскочил от поверхности и запрыгал по воде. Это занятие мне скоро надоело, мое внимание привлек тростник, росший так густо, что не было видно ни малейшего просвета. Я заметил, что внизу, среди стеблей тростника растут небесно-голубые незабудки и какие-то неизвестные мне желтые цветы. Под дуновением легкого ветра по тростнику со слабым шелестом пробегали зеленовато-рыжие волны.
- Как они расшумелись сегодня! Уже и нас не боятся, - сказала сестра, которая незаметно оказалась рядом со мной.
- Кто - «они»?
- Жители тростника, кто же еще! – невозмутимо ответила сестра, словно речь шла о чем-то общеизвестном  и понятном. – Неужели ты никогда не слышал о них? На реке живут русалки, в озере – водяные, на болоте – кикиморы, вот и в тростнике живут существа. Просто они стараются быть незаметными, поэтому о них почти никто не знает.
- Лечиться тебе надо, - сказал я, подражая старшему брату. – Думаешь, я поверю в эти детские сказки? Я уже не ребенок!
- Не хочешь – не верь! Даже если ты считаешь, что их нет, они все равно существуют. Когда-нибудь подкрадись потихоньку к озеру, и ты услышишь, как они шепчутся между собой, так же, как сейчас.
- Никто там не шепчется, неужели ты не понимаешь, это всего лишь ветер качает тростник!
- А разве ты не различаешь их слов? Ведь они сейчас говорят о нас!
- Да? И что же они говорят?
- Они очень разозлились, им не нравится тот шум, который мы подняли.
- А мне не нравится, что ты разговариваешь со мной как с ребенком! Я же сказал, что не верю тебе, нет никаких тростниковых жителей, русалок и прочих, зачем ты это выдумываешь?
Сестра только загадочно покачала головой и вернулась к остальным. Я лег на теплый, белый как манная крупа песок и, глядя в бездонное голубое небо, погрузился в ленивые размышления. Из головы у меня не выходила история о жителях тростника. Почему-то я очень ясно представлял их себе. Такие маленькие, тонкие как тростник существа, напоминающие чем-то деревянных марионеток, с живыми темными глазками, быстрые и проворные словно ящерицы, насмешливые и хитрые. В чаще тростника у них, наверное, есть своя деревня с хижинами из камней, с садами, в которых растут незабудки и желтые цветы. На крыши домов садятся синекрылые ручные стрекозы, а жители любуются ими и ткут ковры из камышового пуха.
Я так глубоко задумался, что не слышал, как звали меня ребята, и не заметил, что все уже ушли без меня. Наступал душный июльский вечер. Солнце медленно клонилось к горизонту, на воду ложились нежно-малиновые полосы. Ветер совсем стих, в воздухе не ощущалось ни малейшего дуновения. Я остался на озере в полном одиночестве, совершенно один среди удивительного безмолвия. 
И в этой глубокой тишине вдруг «заговорил» тростник. Несмотря на то, что ветра не было, я отчетливо слышал тихий шепот. Вначале бессмысленное «шурх-шурх», как от ветра, а потом шелестящие звуки стали складываться в слова. С поразительной ясностью я разобрал: «Ищут, ищут! Поспеши! Поспеши!»
Я живо вскочил на ноги и бросился прочь от озера. У начала перелеска я остановился и обернулся. Солнце зашло за легкое облако, лучи падали только на поверхность озера, она казалась ярко-алой. Резкий порыв ветра неожиданно налетел из-за леса, пронесся над темным тростником, тот закачался, по нему побежали сильные, будто штормовые волны. Казалось, тростник  наступает, движется вперед. Я побежал сломя голову, а в след мне летело теперь уже грозное напутствие «Поспеши!».
Не помня себя, я как на крыльях пролетел через перелесок и вскоре оказался дома. Запыхавшись, я остановился, вцепившись в калитку дрожащими пальцами. Оказалось, что дедушка с бабушкой уже начали волноваться, дети хотели идти  меня искать, когда я сам появился. Все собрались вокруг и стали спрашивать, что случилось, и от кого я так бежал.
Я выпалил в ответ на одном дыхании:
- Тростниковые жители!
- Они напали на тебя? – абсолютно серьезно спросила сестра.
- Нет, но они говорили со мной! Я слышал их голоса!
Меня прервал громкий хохот. Смеялись все, даже наш обычно угрюмый и неразговорчивый дедушка улыбался. А громче всех хохотала, естественно, сестра, мгновенно растерявшая свою серьезность.
- Ты же говорил, что не ребенок! – насмешливо сказала она, отсмеявшись. – А сам веришь в сказки!
Я мимо всех бросился в дом, едва не плача от злости и обиды, залез на чердак и, подойдя к окну, прислонился лбом к пыльному и мутному стеклу. На дворе вновь сияло солнце, жара немного спала, прохладные закатные лучи мягко обрисовывали все предметы, скамейку под яблоней, веревочные качели, длинные гряды, луг за оградой и перелесок вдали. А за перелеском едва виднелся кусочек озера, по воде пробегали блестящие оранжевые искры.
Это незначительное событие привело к тому, что я перестал разговаривать с сестрой и почти переселился на реку, сделав себе отличный шалаш за мельницей, под раскидистой ивой. Это уединение омрачали только нашествия комаров, чуявших мое приближение, как собака – шаги хозяина.
В тот год я больше не был на озере. Лето постепенно заканчивалось, с каждым днем все яснее обозначались приметы осени. Стала холоднее вода в реке, покраснела лесная малина, на крыльцо порой падали первые сухие листья, солнце по утрам не спешило, как раньше, подниматься из-за леса, часто дул свежий резкий ветер. Печально было наблюдать эти внезапные перемены в природе.
За неделю до нашего отъезда в город начались долгие и утомительные дожди, мы просыпались, уныло бродили по дому, занимаясь обычными делами и убивая время,  и рано ложились спать под непрерывный стук капель по крыше. Все дороги размыло, широкие и глубокие лужи можно было переплывать на лодке или даже на катере. В такие дождливые дни озеро скрывалось за густой пеленой холодного и сырого тумана. Сидя в доме около печи и глядя, как яркий огонь лижет дрова, я все думал о жителях тростника, которым, наверное, приходилось нелегко в такую погоду. Они ведь не могли разжечь костер, чтобы согреться, и сейчас, должно быть, грустные и замерзшие сидели в своих хижинах, не высовывая носа наружу, где лил дождь, выл ветер и шумел, качаясь, тростник.