Театральный роман

Трагифарс в двух действиях.

                Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось.
                Русская поговорка

Действующие лица:
Шестопалова Оксана Викторовна – актриса любительского театра, около 37
Шестопалова Елизавета Григорьевна – Её мать
Верховодин Дмитрий Олегович – режиссер.
Актеры:
Курочкин – герой-любовник, лет 30
Рыбин Николай – 40-45 лет, работает на заводе, много пьет.
Дядя Миша (Михаил Егорыч) – пенсионер, немного глуховат.
Актрисы:
Эллочка – студентка театрального училища
Смехачева, Либизякина -  учащиеся школы-интерната для детей с отставанием развитием
Кривоносова Софья Аркадьевна – их учительница, около 45.
Ковылина Зоя Ивановна - пенсионерка, играет, сколько себя помнит.
Баба Маша (Мария Владимировна)– уборщица.

1 действие.
Сцена № 1.
На сцене стоят девять разных стульев и около сцены еще один.
Выходит баба Маша с ветром и шваброй, Верховодин, Курочкин, Дядя Миша, Ковылина, Кривоносова. Кривоносова ведет за собой Смехачеву и Либизякину.   
Баба Маша: Ну вот, милые мои, открыла я вам зальчик. Можете репетировать. А я тут пока уберусь.
Начинает мыть пол. Иногда мешая актерам. Иногда им приходится поднимать ноги. Иногда она уходит вглубь сцены.
Верховодин: Господа актеры можете рассаживаться.
Все рассаживаются, кроме Верховодина. Курочкин садится рядом Смехачевой  и занимает пакетом стул рядом с собой. Рядом со Смехачевой сидит Кривоносова, а затем Либизякина.
В это время:
Баба Маша: (В зал) Какие ж у меня детки милые. Какие разумные. Вот Димочка, сыночек, командует. Недаром в Чапаева в детстве играл. Расставит куколок сестры своей Софочки и командует: «Становись. По порядку рассчитайсь». А потом их всех поездом давил. Куклы большие, больше поезда, а он давит. И приговаривает так тихонечко: «Камера, мотор»
Либизякина: (дергает за рукав Кривоносову) Хочу леденец.
Верховодин: Ну и сколько нас осталось живых после отпуска? Я вижу два пустующих места. Кого нет?
Курочкин: Оксаночки нет.
Кривоносова: Да, да. Шестопаловой нет.
Ковылина: И Рыбина тоже.
Верховодин: И где они?
Курочкин: Ну, Оксаночка, наверное, опаздывает.
Дядя Миша: А Рыбин вместе с ней что ли опаздывает?
Курочкин: Этого я вам сказать не могу.
Верховодин: Хорошо. Начнем без них.
Ковылина: Что мы будем ставить?
Верховодин: Об это я и хотел поговорить.
Либизякина: Леденец хочу.
Кривоносова: Чехова?
Ковылина: Лучше Шекспира. Трое наших молодцов
Кривоносова: Уже двое.
Ковылина: Двое наших молодцов без труда сыграют все мужское население пьес.
Кривоносова: (Верховодину) Так Дмитрий Олегович что же мы будем ставить?
Верховодин: Мой приятель Бередягин написал замечательную пьесу.
Ковылина: Может все-таки лучше Шекспир?
Кривоносова: (Ковылиной) Он для нас и привычней.
Дядя Миша: Про кого хоть пьеса?
Верховодин: Про Ленина.
Ковылина: Час от часу не легче.
Лебезякина: (опять дергает за рукав Кривоносову) Леденец хочу.
Кривоносова: Вы бы Дмитрий Олегович нам бы поподробнее рассказали о чем пьеса, о героях.
Верховодин: Скажу лишь, что пьеса гениальная. Я тут, по культуре посмотрел передачу о Иоселиани.  Мне его творческий метод очень понравился. Он пьесу читать не давал. А только актерами управлял. И актеры, как машины, делает то, что он захочет. Скажу лишь, что главные герои: известный нам Владимир Ильич, Надежда Константиновна и Арманд.
Дядя Миша: Что еще за Арманд?
Ковылина: Великая испанская армада.
Верховодин: Нет! Это та Суфражистка, к которой он на тачанке ездил.
Дядя Миша: С фуражкой ездил?
Верховодин: Суфражистка (по слогам). Это была красивая женщина, с которой любил Ильич приятно проводить время.
Дядя Миша: (Вскакивает в страшном волнении) Но это, извините, Дмитрий Олегович, (беззвучно произносит как бы на ухо слово, состоящее из одного слога) какая-то получается.
Верховодин: Не (так же беззвучно произносит слово, состоящее из одного слога), Михаил Егорыч, а свободная женщина, не отягощенная оковами буржуазной морали.
Явление № 1.
Входит Шестопалова.
Шестопалова: Всем здравствуйте. Я не опоздала.
Баба Маша: Оксаночка пришла. Она у меня молодчина. Во всем первая. И школу с золотой медалью кончила, и в спорте она первая, и в художественной самодеятельности. До сих пор переживает, правда, что в первом классе на уроке не смогла ответить «Сколько будет дважды два».
Верховодин: Да что вы, Оксана Викторовна, совсем не опоздали. Мы как раз тут вас вспоминали.
Шестопалова: Надеюсь добрым словом.
Верховодин: Исключительно, Оксана Викторовна.
Шестопалова: Дмитрий Олегович, не представляете, как приятно.
Верховодин: А уж как мне приятно, Оксана Викторовна. Вы садитесь, садитесь…
Курочкин: (убирая пакет) Оксаночка садись.
Шестопалова: (не обращая внимания садится на другой стул рядом с Либизякиной).
Либизякина: А мы тут пока пьесу новую обсуждаем.
Шестопалова: Какую?
Дядя Миша: Про какую-то (снова беззвучно произносит слово, состоящее из одного слога) с фуражками, к которой Ленин на тачанке ездил.
Шестопалова: Интересная, наверное, пьеса?
Верховодин: Безумно. Начинается она с того, что Владимир Ильич выкапывает из могилы череп.
Курочкин: А кто у нас интересно будет Владимиром Ильичом.
Верховодин: Владимиром Ильичом будет Рыбин. Только он что-то не появляется.
Курочкин: Потому что он устроил в холле банкет в честь открытия сезона на одну персону. Как вы можете доверять главную роль этому пьянице?
Верховодин: Потому что в отличие от вас, Курочкин, он талантлив. И я вижу на сцене актера, а не буратину.
Явление № 2.
Вбегает Рыбин.
Рыбин: Там звонок этого, телефона.
Баба Маша: Батюшки, мои. (убегает за сцену)
Верховодин: Здравствуйте, Рыбин. Хорошо что и вы к нам заглянули. Как же вас отпустили с банкета?
Рыбин: Вы знаете легко. Все гости мои друзья и понимают, когда нужно расходиться.
Верховодин: А, мы и о вас тут поговорили. Вы знаете, что вы будете играть Ленина, вождя, так сказать, Мирового пролетариата?
Рыбин: А можно лучше вождя могикан, этакого Чингачгука Большого змия.
Верховодин: Зеленого змия вы будете играть потом. А сейчас Ленин находит череп…
Рыбин: Кого?
Верховодин: Скорее всего Маркса.
Рыбин: Почему скорее всего?
Верховодин: Потому он должен держать череп в руке. Так подойдите сюда. Мы сразу с вами будем репетировать.
Сцена №2.
Входит грустная Баба Маша
Баба Маша: Оксаночка, тебя.
Шестопалова уходит со сцены.
Баба Маша снова берет швабру, но скорее для виду. В основном она смотрит на актеров.
Верховодин: Итак! Рыбин идите сюда. Возьмите в руку череп.
Рыбин: Чей?
Верховодин: Ну не мой же. Так нам нужен череп (вопросительно смотрит на бабу Машу)
Баба Маша: Димочка, не смотри ты так на меня. Это дом культуры, а не морг. Да и зачем ты Коленьке хочешь черепушку дать поиграться. Ты же знаешь, он все тянет рот. Помнишь, он маленький был? Весь папин тройной одеколон выпил.
Верховодин: Что с этой женщиной?
Дядя Миша: Так это Машка, интернатская. Софья Аркадьевна, подтвердите. И вашего, этого, отсталого интерната. Мы все с пацанами к ним через забор лазили, чтоб значит посмотреть, что эти недоразвитые делают. Она все в дочки-матери играла. Детишек себе хотела. А ей это дело запретили, значит, чтоб гены её слабоумные не передать. А она как, никто и не знает кто оприходовал, да в подоле завела чудо. Ну врачи, конечно, помогли.  Только она теперь у нас того…У нее крыша, как птичья стая, осенью улетает. Как-будто в своем мире живет, считает, что труппа наша, значит, дети еёные, даже соображать лучше начинает.
Верховодин: Да-а. Не замечал раньше.
Дядя Миша: Так и не мудрено. У ней как раз обострения в начале сентября начинаются, поэтому мы раньше октября и перестали собираться. Традиция, значит. Давно уже заведено.
Ковылина: Вы пожалейте её, ей работать то негде. А так у неё приступ пройдет и до следующего сентября она вполне нормальная, молчит и подметает.
Верховодин: Невозможно работать. Не дом культуры, а дурдом какой-то!
Кривоносова: Дмитрий Олегович, мы все-таки в храме искусств, а вы дурдом. Тем более (кивком указывает на Либизякину и Смехачеву)
Баба Маша: Да молодец, Софочка, правильно я тебя воспитала. Ты же у меня всегда правильная росла, книжки читала. А ты, Миша, хулиган этакий, зачем на маму наговариваешь. Да еще и словами всякими ругаешься. Ох, нельзя мне было эти немецкие трофейные фильмы тебе разрешать смотреть.
Верховодин: Хватит!!!
Баба Маша: Ты что на мать голос повышаешь! Маленький, а научился уже! Не вырос еще хоботок, чтоб дудеть!
Ковылина: Мария Владимировна, успокойтесь.
Баба Маша: (всхлипывает) Да какая я вам Мария Владимировна, я мама.
Верховодин: Хорошо, мама. Сядьте.
Баба Маша: Вот так то лучше.
Верховодин: Хорошо. Очень хорошо. Мы все успокоились. Мне нужен круглый предмет.
Кривоносова: Яблоко подойдет? (достает из сумки яблоко и кидает Рыбину)
Рыбин: Подойдет (откусывает кусок).
Верховодин: Вы что наделали?!
Рыбин: Что?
Верховодин: Вы от Маркса пол головы откусили. Вы же что должны были сделать?
Рыбин: Что?
Верховодин: (отнимая яблоко) Вы должны были вырыть череп, взять его в руку и спросить со скорбью за все страдания трудового народа: «Маркс или не Маркс? Вот в чем вопрос?» А вы?!
Рыбин: А что я?
Верховодин: А вы каннибализмом занялись. Откусили у Маркса пол головы и спрашиваете теперь: «Он не он?» А того ли съел, спрашиваете.
Вдруг раздается громкий крик.
Верховодин: Это еще что такое?
Баба Маша: Оксана это. Горе у нас.
Верховодин: Какое еще горе?
Баба Маша: Крупное горюшко. Тетка наша помёрла. Жила себе одиноко в Москве и помёрла. Родственники позвонили.
Дядя Миша: Корюшка крупная? В Москва-реке померла? Родственники позвонили. Колька, чем же мы закусывать будем?
Кривоносова: Какой удар. Бедная Оксана Викторовна.
Дядя Миша: Да-а-а! Не повезло девчонке. Еще и будуар сломали.
Ковылина: Сколько лет тетке-то было?
Баба Маша: Сейчас уже и не упомню, но она с мужем своим, покойным, профессором с пятидесятых годков в Москве живет.
Кривоносова: А Оксана с теткой-то общалась.
Баба Маша: Какжись. Нянчила она Оксаночку с младенческих лет.
Дядя Миша: Тяжесть? Нянчила Оксаночка? Наша Оксанка на сносях что ли?
Верховодин: Дядя Миша!
Далее все актеры рассаживаются и начинают играть в «сломанный телефон».
Верховодин: Бебель
Кривоносова: Бабель?
Ковылина: Кабель?
Дядя Миша: Кабель! Ты кого!
Тихо переговариваются, кричат на заднем фоне. Баба Маша выступает вперед.
Баба Маша: (залу) Детки мои. Играются. Какой бывает дружной семья…
Либизякина: Если в нее играют – это дудка.
Явление № 1.
Вбегает Шестопалова.
Шестопалова: Я богата! Богата!
Все вскакивают. Окружают Шестопалову.
Ковылина: Оксана Викторовна, мы очень соболезнуем вашей утрате.
Все хором, кроме Верховодина: Да! Да! Такая невосполнимая утрата.
Верховодин: Может быть вам поехать домой. Вы, наверное, очень переживаете…
Шестопалова: Я переживаю? Да у меня теперь есть пятикомнатная квартира в Москве, в центре. Этому человек может только радоваться.
Кривоносова: Ну как же ваша тетя. Неужели вы не переживаете?
Ковылина: Неужели ничего в сердце не дрогнуло?
Шестопалова: Конечно тетю Галю жалко, но она уже старая была, да и не видела я её давненько… И зачем вокруг меня столпились. Дмитрий Олегович, мы будем продолжать?
Верховодин: Конечно, будем, но…
Шестопалова: Но?
Верховодин: Ладно. Господа, рассядьтесь по местам.
Все рассаживаются.
Верховодин: Так все устроились? Все успокоились? Можем продолжать? Если господа с кандидатурой Рыбина вопросов у меня не возникло, то вот Инесса и Надежда меня очень беспокоят. Мне бы не хотелось раскрывать все тайны пьесы, но заканчиваться она будем разговором Владимира Ильича и Надежды Константиновны. Кто кстати говоря будет играть жену вождя? Оксана Викторовна, я  думал о вас.
Шестопалова: А это главная роль?
Верховодин: Главная там, конечно, Инесса, но роль Надежды Константиновны очень трагичны, да и по возрасту она вам больше подходит.
Шестопалова: А сколько по-вашему мне лет?!!
Верховодин: Не знаю сколько вам, но Надежде Константиновне здесь около сорока.
Шестопалова: А Инессе?
Верховодин: Около 20.
Шестопалова: Они соперницы?
Верховодин: Да. И в конце вас Ильич задушит.
Шестопалова: Как это?
Верховодин: Очень просто. На ком бы показать?
Либизякина и Смехачева: На нас! На нас!
Верховодин: Так, идите сюда.
Либизякина и Смехачева подходят к нему.
Верховодин: Вот ты (указывает на Смехачеву) ставь сюда стул и изобрази что спишь.
А ты (указывает на Либизякину) подходи сюда и спрашивай «Молилась ли ты на ночь, Наденька».
Смехачева: А мне отвечать: «Молилась»?
Верховодин: Где же ты видела что жена вождя мирового пролетариата молилась? Отвечай: «За кого же ты меня Владимир Ильич принимаешь? Да и за что молится? За счастье рабочих и крестьян. Так они и сами свое счастье сделаю натруженными мозолистыми руками».
Смехачева: Я не запомню.
Верховодин: Повторяй за мной. За кого…
Либизякина: А я?
Верховодин: Что ты?
Либизякина: А че я делаю-то?
Верховодин: А ты? Как я обычно на репетициях на вас кричу? «Не верю»- я вам кричу. Вот и ты кричи и души её (кивает на Смехачеву).
Либизякина: По-настоящему?
Верховодин: Зачем же? По игрушечному, пожалуйста. У нас тут, душечка, театр. А все вы здесь актеры. Здесь и слезы и смерть не настоящие.
Шестопалова: Так, значит я играю старую страшную бабу, которая в конце проигрывает. Не будет этого.
Смехачева: (Кривоносовой) А я писать хочу.
Верховодин: А куда ты денешься? В конце - концов кто здесь режиссер?
Шестопалова: Я буду играть Арманд и только Арманд. Вам без меня не обойтись. У меня у единственной здесь есть талант.
Верховодин: (молчит, смотрит на часы) Пора покурить.
Уходит.
Сцена №3.
Ковылина: Дитя, а не перегнули ли вы палку?
Шестопалова: Я в себе уверена.
Ковылина: В себе, как в погоде, уверенной быть нельзя.
Либизякина и Смехачева: Оксана Викторовна! Оксана Викторовна!
Либизякина: Дмитрий Олегович такой грозный.
Смехачева: А вы! Вы, как Терминатор. (изображает стреляющего терминатора)
Либизякина: Албибэк, ему устроили.
Смехачева: Я аж писать перехотела.
Шестопалова: А вы сомневались? Запомните, здесь единственная, кто хоть что-то смыслит в театре. Вот что по-вашему мы ставим. Пьесу о Ленине. Старье. Сейчас уже не семнадцатый.
Ковылина: Постмодернизм – такое направление в искусстве, что…
Шестопалова: Может быть в семнадцатом, когда вы были еще молоды, Зоя Ивановна, постмодернизм и был каким-то направлением в искусстве, то сейчас главное чтоб все было гламурно.
Ковылина: Вы имеете в виду Глэмдурно.
Кривоносова: Мне, конечно, эта стилистика тоже не близка. Лучше бы мы поставили Чехова…
Шестопалова: С его тонким психологизмом?
Кривоносова: Да или…
Шестопалова: Островского с его отточенными характерами, полностью отражающими социальную напряженность в ту эпоху.
Кривоносова: Да, но откуда…
Шестопалова: Откуда я знаю? Да вы каждый раз пересказываете нам учебник по литературе. Меня так и тянет написать сочинение про дуба Волконского. Притащили из своего интерната этих придурковатых (указывает на Либизякину и Смехачеву) Их вообще надо на острове держать, подальше от нормальных.
Ковылина: Вам похоже здесь вообще мало кто нравится?
Шестопалова: А кто здесь может нравиться? Кто? Может наш дядя Миша, этот глухой пень, который изображая страстность на сцене брызжет на меня слюной или, может быть, Рыбин, у которого вместо текста изо рта вырывается перегар. Или, наверное, Курочкин, наш несравненный герой-любовник, который до сих пор надеется здесь кого-нибудь зацепить.
Баба Маша: За что же ты так нас не любишь. Мы же семья твоя. Пусть у твоих братьев и сестер есть недостатки. Но ты прости. У кого недостатков нету. Мы же любим тебя. Я люблю тебя. Я же мать твоя.
Шестопалова: Мою мать зовут Шестопалова Елизавета Григорьевна, она уважаемый человек, пишет диссертацию о театре.
Баба Маша: Ты что, Оксаночка, мать свою не узнаешь? (пытается обнять Шестопалову. Та её отталкивает)
Шестопалова: Да отойдите вы от меня, сумасшедшая.
Баба Маша: Я что тебе не нужна? Дети, я вам не нужна? Никому? Никому мама не нужна? Маму же вам не каждый день предлагают. (обводит глазами всех) Миша, Оксана, Зоя, Софочка, Коля, (смотрит на Курочкина) (пауза), Курочкин? Никому? (Смотрит на Либизякину и Смехачеву)
Либизякина: Мне.
Смехачева: У меня мамы нет.
 Подбегают к бабе Маше, обнимают её.

Далее на сцене разворачивается что-то вроде игры «дочки-матери».
Баба Маша что-то воображаемо варит, перчит, пробует на вкус.
Смехачева: Мам, дай попробовать.
Баба Маша: не сварилось еще! Не клянчи.
Либизякина: Мам, а кем у нас Рыбин будет?
Смехачева: Мам, давай братом.
Рыбин: Мам, дай денег!
Либизякина: А Курочкин кем?
Курочкин: Мам, дай денег.
Смехачева: Разве не видишь? Типичный брат!
Либизякина: А Софья Аркадьвна, тоже сестра?
Смехачева: (с чертовски умным видом) Не. Она может быть только злой теткой.
Кривоносова: Маш, дай денег.
Баба Маша: Ну у меня и семейка!
Явление № 1.
Входят Верховодин и Эллочка.
Верховодин: (Эллочке) А вот, так сказать, мой полигон, где обкатываются все идеи.
Верховодин: (Всем) Здравствуйте! Еще раз.
Все: Здравствуйте, Дмитрий Олегович.
Верховодин: А это Эллочка, моя… ученица. Очень талантливая девушка. Поздоровайтесь с Эллочкой.
Курочкин: Здравствуйте, Элла.
Шестопалова: Эллочка, а вы здесь зачем?
Эллочка: Дима, т.е. Дмитрий Олегович обещал мне главную роль в своем спектакле.
Верховодин: Она будет играть Арманд. И именно под её балконом Ильич будет говорить (обращаясь к Эллочке)
     Но тише! Что за свет блеснул в окне?
                О, там восток! Инесса - это солнце.
                Встань, солнце ясное, убей луну –
    Э… Не помню дальше.

Эллочка: А я буду стоять на балконе и восклицать:
                Володя, о зачем же ты Володя!
                Покинь отца и отрекись навеки
                От имени родного, а не хочешь -
                Так поклянись, что любишь ты меня, -
                И больше я Арманд не буду.

Шестопалова: А зачем она просит забыть имя своего отца.
Верховодин: Между Ульяновыми и Арманд была кровная вражда.
Шестопалова: Не припомню такого.
Верховодин: А в пьесе написано. Так что Ленин приезжает к шестнадцатилетней Арманд под балкон на тачанке.
Шестопалова: И вы думаете эта пигалица сыграет? Да чтобы сыграть шестнадцатилетнюю нужно быть по крайней мере, как я,
Верховодин: Как вы?
Шестопалова: Как я, то есть восемнадцатилетней.
Верховодин: Арманд будет играть Эллочка и это не обсуждается.
Шестопалова: Как это не обсуждается! Как это не обсуждается? Мы же уже решили, что Арманд буду играть я. Я же создана для этой роли. Я всегда играла только главные роли.
Верховодин: Я предлагал вам роль Крупской.
Шестопалова: Я не буду играть это.
Верховодин: Знаете что, Оксана  Викторовна, вы мне надоели. Надежду Константиновну будет играть Кривоносова, а вы вообще ничего играть не будете.(садится на стул. Остается один свободный стул рядом с Курочкиным, на котором стоит его пакетик)
Шестопалова: Как?! Вы?! Вы с ума сошли. Как же я без театра? Мне нужно присесть. Дайте мне стул. Курочкин, помогите мне. Уберите ваш баул.
Курочкин: Этот стул я приготовил для Эллочки, Оксана Викторовна.
Эллочка: Спасибо. Я правда не знаю как вас зовут. Вас ведь только по фамилии называют.(садится)
Курочкин: Меня Сашей звать.
Шестопалова: Стул, дайте мне стул. Мне плохо.
Баба Маша: Детки мои играют.

Начинает играть веселая музыка. Все вскакивают. Начитают бегать вокруг стульев, громко смеясь. Баба Маша хлопает в ладоши.
Баба Маша: Да. Играйте, смейтесь. А сейчас музыка остановится и все садимся на стулья. Раз, два, три, музыка замри.
Музыка останавливается. Все, кроме Шестопаловой, садятся. Она очень похожа на ребенка, плачет и убегает.
Занавес.
2 действие.
1 сцена.
Городская квартира. Люстра, Диван, туалетный столик, шкафы. На столике вата и лосьон. На переднем плане висит большая рама от зеркала так чтобы через нее все было видно.
На диване сидит Елизавета Григорьевна и читает. Рядом с ней большая кукла из разряда тех, которые говорят «мама» и закрывают глаза, когда их кладешь на спину.
Вбегает заплаканная Оксана Викторовна.
ОВ: Мама! (Бросается к Е.Г. , кладет голову ей на колени) Мама, тетя Галя умерла!
ЕГ: Галин? Как?! Кто сказал?!
ОВ: Мне позвонили. Умерла неделю назад. Только вчера обнаружили.
ЕГ: А кто, кто позвонил?
ОВ: Сосед снизу. Сергей. Ты его помнишь. Мы, когда к тете Гале приезжали, то я с ним вместе всегда в песочнице возилась. Помнишь?      
ЕГ: Как же мне не помнить. Мы же отправляли тебя к этому мальчугану и садились пить файф-о-клок с безе и сплетничать о мужьях. Когда, конечно, твоего папа` не было. Он ненавидел наш дамский клуб.
ОВ: Мам, а какой папа был?
ЕГ: А ты его совсем-совсем не помнишь?
ОВ: (мотает головой)
ЕГ: Красивый. Волосы, как смоль, глаза, как колодцы. Я ведь натура поэтическая. Влюбилась сразу. Зарабатывал правда он мало, да и в театре ничего не смыслил. Считал, что из меня актриса никудышная. Да потом и ты родилась. Да это уж и не важно. Послушай лучше, что я тут вычитала. Ты представляешь, Лермонтов был сын Пушкина и они были… Страшно сказать. Наклонись, я тебе на ушко скажу.
Елизавета Григорьевна что-то шепчет.
ОВ: Мам, ты постеснялась слова голубые?
ЕГ: А ты думаешь мне на всю округу нужно было закричать, что Пушкин и Лермонтов были пидорасами?!
ОВ: (вскакивает) (укоризненно) Мама.
ЕГ: Прости меня за мой французский.
ОВ: Мама, ты не знаешь французского.
ЕГ: И в этом опять же виноват твой отец. Как же я хотела уехать в Париж, как Раневская, есть жареные каштаны, гулять по Монмартру. Познакомиться с Моне, Ван-Гогом.
ОВ: Мам, они давно умерли.
ЕГ: Ну я же фигурально выражаюсь. Познакомится с их духом. Ты сбила меня с мысли! Совсем как отец. Никакой фантазии, полета мысли, дежавю или не помню как это по-французки.
Начинает расхаживать по комнате.
ЕГ: Как ты не понимаешь, артистке, я имею в виду настоящей артистке, нужна фантазия, легкий флер причудливости, необычности.
Останавливается. Театрально хватается за голову.
ЕГ: Мон ами,  я же совсем забыла спросить, как прошла ваша репетиция, звездочка ты моя.
ОВ: хорошо прошла, мам. Вы ведь с папой в Москве познакомились?
ЕГ: Да в Москве. Оксана, ну что же ты опять скромничаешь. Что вы ставите? Кого ты играешь? Я уже всем знакомым рассказала о тебе и все придут на тебя посмотреть. Рассказывай.
ОВ: Да нечего рассказывать.
ЕГ: Как этого нечего. Опять ты скромничаешь. Так кого ты будешь играть и что за пьеса? Я надеюсь о несчастной любви. Запомни, актриса может проявить себя по-настоящему, только читая монолог о несчастной любви. Катерина, Лариса, Офелия…
ОВ: Это пьеса современного автора.
ЕГ: Опять замолчала, мон ами. И про кого?
ОВ: Про Ленина.
ЕГ: А Ты-то кого будешь играть? Надеюсь, не Ленина. Конечно, Марлен Дитрих носила мужское платье, но боже мой эта Кепи совершено не пойдет к твоему типу лица.
ОВ: Я…
ЕГ: Ну что же ты опять замолчала. Все из тебя приходится клещами вытаскивать.
ОВ: Я… Арманд. Инессу Арманд буду играть.
ЕГ: О, Эффектная женщина. Тебе обязательно нужно прочитать о ней, чтобы вжиться в роль. Где-то у меня были мемуары её знакомой. Очень интересное описание. (Начинает рыться в шкафах).
ОВ: Мам, не надо.
ЕГ: Надо, надо. Если ты плохо вживешься в роль, что мне потом за тебя в зале краснеть. Я же даже Леонида Николаевича пригласила. Так что не посрами. Я же из тебя актрису растила. Я ему ведь столько про тебя рассказывала. Где же эта книга? И о том что ты у меня с золотой медалью школу закончила, и в спорте что ты у меня первая и, главное, в театре первая актриса. И роли у тебя, всегда, главные. О, нашла. (достает книгу) держи и читай.
ОВ: Хорошо, мам. Мне прямо сейчас начинать читать?
ЕГ: Да. На ночь все хорошо запомнится. Я тебя тогда завтра поспрашиваю, так сказать на знание предмэта. А сейчас пойду, не буду мешать тебе. Станиславского в спальне дочитаю. (берет свою книгу и уходит).

Сцена №2.
На сцене одна Шестипалова.
Она переодевается за ширмой. Выходит в халате. Садится на диван и начинает читать книгу.
Затем откладывает её.
Шестипалова: Совсем я похоже заигралась. Да и есть ли у игры границы? Или везде жить надо?
Подходит к столику, берет вату и лосьон. Подходит к раме и начинает смывать театральный грим, как будто смотрясь в зеркало.
Затем снимает с себя пояс от халата. Делает из него петлю. Привязывает к люстре. Хочет надеть на себя. Задумывается. Затем оборачивается, берет куклу, именно ту, которая говорит «мама» и закрывает глаза, когда её кладут на спину, и вешает её.
Занавес.
Конец.