Мои зеркала
Первой обычно приходит Ласка – маленькая девочка с хищными острыми зубками, дикая, но симпатишная… Обычно сначала из-за зеркала раздается хихиканье. Опять не заметил момента, когда она появилась.
Ласка смеется надо мной, поддразнивает, размахивает руками, подпрыгивает – ей там очень низко, она маленького роста и мне приходится на время подставлять к зеркалу стульчик, чтоб она могла доставать. Но ей все равно высоко.
-- Здравствуй, Ласка! – говорю я. Ласка некрасиво, но очень тепло улыбается.
-- Что ты ел? – спрашивает меня.
-- Как всегда, -- отвечаю я, -- Заходи. Угощайся, у меня есть конфеты. Ты же любишь конфеты?
Ласка смеется. Она очень смешливое существо – прекрасно зная, что пройти ко мне в комнату не может, нимало не обижается и только смеется надо мной, никак не запоминающим такой простой факт.
-- В другой раз. А конфеты буду. – Я кидаю ей ириску. На той стороне от столкновения конфеты со стеклом зеркала появляется отлетающая настоящая ириска. Настоящая, естественно, только для Ласки и остальных обитателей зеркал. Моя конфета остается лежать на ковре. Я делаю вид, что не замечаю, но потом, после рассвета, снова кладу ее в вазочку. Наверное, Ласка уже в тысячный раз ест одну и ту же конфету.
-- Я сейчас чаю принесу, будем вместе пить! – кричит Ласка и убегает. В это время в другом зеркале появляется Бурый. Он зарос густой курчавой бородой по самые глаза, что делает его похожим на плюшевого медведя в натуральную величину. Бурый подходит и деликатно стучится в стекло.
-- Заходи-заходи! – я уже готов и показываю ему бутылочку пива. Бурый тянется, готовый подхватить и я с размаху запускаю бутылку сквозь стекло прямо ему в руки. Когда-нибудь это кончится, и я разобью зеркало. Мы с ним неоднократно об этом говорили, но я никак не могу решиться попробовать хоть на минуту повесить другое зеркало на то же место – проверить, придет ли Бурый в этом зеркале. А вдруг не придет? Среди моих гостей я не могу выделить ни одного, с кем бы мог вот так, ради эксперимента, нечаянно попрощаться.
Бурый ловит пиво, усаживается вплотную к стеклу и чокается со мной.
-- А у нас опять бомбят. Вчера, после того, как я вернулся, у меня под окном расстреляли соседей. Такие милые люди были… а я, как крыса, у себя в комнате… и в окно все видел… -- он нахмурился, будто глотал что-то до тошноты горькое. – Да что я могу сделать?! Меня же первого расстреляют, а у меня пятьсот детей…
-- Конечно ничего. Не забивай голову. Расскажи лучше, как там Мириам?
Бурый заметно повеселел. О Мириам он может говорить часами – это его пунктик. Бурый работает в столичном университете, занимает место ведущего руководителя и тд, это где-то уровень профессора. У них там уже четвертый год идет националистская война и они явно в меньшинстве. Половину преподавательского состава и учеников расстреляли, он только чудом остался жив. Мириам, бесконечно любимая жена, молодая и безумно красивая – он показывал мне фотографии, работает в больнице. Они спасли и спрятали достаточно много народу, чтобы Бурого не задумываясь поставили к стенке.
Бурый рассказывает, как они переправляли за черту города, в маленькое убежище, четырнадцать семей, когда появляется Ласка с чаем. Ей не видно Бурого, зато она прекрасно слышит, как он расписывает ужасы больничных палат.
-- Бурый, хватит! Брось сейчас же! – вопит она из своего «окна» и Бурый, естественно, тут же прекращает. Он очень любит детей и у него всегда наготове что-нибудь интересное.
-- А ты знаешь, что у нас раньше водились трехногие лошади? – спрашивает он. Я заинтересованно вглядываюсь в его лицо – нет, ни намека на шутку.
-- Как же так! Трехногие! Лошади!– радостно кричит Ласка.
-- Да вот так. Сначала аборигены выяснили, что лошадь на трех ногах бегает не так быстро и ее легко опять поймать. А потом стали съедать по одной ноге от каждой лошади.
-- А потом?!
-- А потом другую. А потом лошади все вымерли, потому что не могли двигаться и их съели аборигены.
-- О-о! – восторженным шепотом говорит Ласка, -- А что такое – лошади?..
Бурый чешет в затылке, крутит в руках наполовину опустевшую бутылочку с пивом, не зная, как ей объяснить, потому что все время забывает, что Ласка и понятия не имеет об элементарных вещах, что у них там все совсем по-другому…
И в это время, как чертик из табакерки, появляется Грач. Он очень смуглый и худой, все время суетливо шевелит пальцами, как щупальцами. Грач приходит буквально на пять минут – у них там в лаборатории очень занятой график, они разрабатывают искусственное питание для космонавтов. Правда, они пока никуда не полетели. Зато ведут упорные разработки и далеко пойдут, по всей видимости.
-- Доброе… -- нервно говорит Грач. Я молча киваю ему и бросаю в зеркало бутылку пива. Грач никак не наловчится подхватывать предметы на лету, но на этот случай у меня возле зеркала – и у него соответственно -- расстелено с десяток полотенец. Грач не очень любит пива, но больше ничего у меня сегодня нет.
Бурому хорошо видно Грача, они успели немного подружиться и неоднократно поссориться. Грач обещает с началом космических полетов первым делом найти эту Богом забытую планету, где обитает Бурый и стереть с лица земли, чтоб они там не мучились. Бурый только молча хлебает остаток пива – остался неоконченным спор о возможности космических полетов вообще, несмотря на мои уверения о полной несостоятельности этих предположений. Грач, конечно, подозревает, что никогда не доберется до Бурого, но все время добродушно подначивает его.
Ласка тоже слушает молча – она ждет новых проектов, как сказок. Первое время Грач торопливо расписывал, как они проверят свои луны (числом три) на предмет полезных металлов, а потом рванут сквозь космос. Зачем им это, правда, никогда не уточнял, видимо, за нехваткой энтузиастов и финансов, такой мыслью не задавался. Теперь стал поспокойнее, но все равно горит желанием хоть что-нибудь да покорить.
Грач допивает пиво, кидает мне обратно бутылку, пропадающую в стекле, и шепотом прощается. Я снова молча киваю ему. Ласка машет лапками, Бурый бурчит «До завтра» и Грач уходит.
Ласка, плеская на стекло чаем, оповещает всех нас о том, что вчера ей подарили огромный торт и много-много разных игрушек. У нее вчера был день рожденья. Мы торопливо спрашиваем, почему она вчера нам об этом не сказала. Ласка смеется – вчера она сама не знала.
В четвертом зеркале очень громко стуча каблучками появляется Нирвана. Это высокая черноволосая женщина лет под сорок в безобразно широком цыганском наряде. Она обворожительно нам с Лаской улыбается и изображает какое-то подобие чечетки. Нирвана – актриса, и весьма преуспевающая. Сегодня ей предложили новую роль, и она, наверное, согласится. Бурый что-то ворчит – ему не видно Нирваны, и ее громогласные заявления представляются ему фарсом. Я уже неоднократно пытался с помощью системы зеркал сделать всех четверых видимыми друг другу, но видно так положено – новые зеркала не отражают моих знакомцев. Я долго живописал Бурому Нирвану, но он ничего не понял. Зато Ласку он представляет хорошо – у него своих таких двое. Правда, неизвестно где, ведь идет война и они с Мириам эвакуировали детей к родственникам, а те потом, в свою очередь, тоже где-то скрылись.
Но тем не менее, с Нирваной они ладят. Не так давно он перекинул для нее (естественно, оставшись при своем) золоченую брошь. Нирвана долго восторгалась безделушкой, а потом спросила, как Бурый выглядит. Вид преуспевающего борца с несправедливостью вызвал у нее бурю эмоций – от восхищения до томного ужаса в глазах. Нирвана вообще очень импульсивная. У нее никогда не было детей, поэтому на Ласку она смотрит с каким-то предубеждением, будто та может в любой момент ее укусить. Ласка же, в свою очередь, с появлением Нирваны затихает и молча сидит, благоговейно рассматривая наряды актрисы.
Подкрадывается утро, за окном занимается рассвет. У Ласки наступает вечер, возвращаются с работы родители и она торопливо прощается, потому что видимость вот-вот станет практически нулевой – еще одно загадочное свойство зеркал.
Бурый уже дремлет – у него через четыре с половиной часа лекция. С ним я не прощаюсь – он не любит расставаться. Тихонько просовываю сквозь стекло зеркала еще одну бутылочку пива, которая тут же падает мне в руки. Во всяком случае, я всегда имею возможность угощать.
Нирвана торопливо досказывает последние театральные сплетни, у нее через пару минут выход. Она оставляет после себя чрезвычайный беспорядок – разбросанные конфетные фантики, бесчисленные юбки, бусы, раскрытые пудреницы и рассыпанное щедрой рукой драже таблеток от нервов. И запах, легкий запах ландышей. Когда будет весна – у нас тут – я обязательно нарву ландышей и забросаю ей всю уборную. Это будет не так уж и трудно, но долго.
В моем окне уже появляются первые стремительные блики. Я задергиваю зеркала кисеей и утомленно сажусь на кровать. Еженощное бдение завершено. Спать. Долго и спокойно, набираться сил перед следующей бессонной ночью. А вечером меня опять ждут четверо совершенно чужих людей, неожиданно обнаруживших, что в их зеркалах обитает какой-то странный человек, который очень любит разговаривать, угощать пивом, конфетами и дарить всякие смешные вещи, но никак не может проникнуть в их комнаты. Что-то вроде безобидного игрушечного зверька, с которым не надо ни гулять, ни играть, который не просит есть и никогда не шумит. В общем – очень удобная штука. Да еще и через его комнатенку видно других таких же гостей, которые тоже очень рады тебя видеть.
И, наверное, только я задаюсь вопросом – а кто же из нас настоящий, все эти люди, живущие насыщенной событиями жизнью, подвергающие себя реальным или надуманным опасностям, куда-то стремящиеся и чего-то добивающиеся, или я – запертый в больничном кубике чрезвычайно комфортной жизни с диагнозом – острая шизофрения?...
Свидетельство о публикации №209041600816