Огулия идеалии

Вилли, а Буля & Фасси, исключительно на подпевках.

Гадьюшко жениться стал на Джулии.
На фраерке егойной пылает бабочка терракотовая, шишка выгоревшая на заснеженной сорочке лужей-кляксой, само-собой пидж марки новой на вырост.
Также в лице жениховства: факстротовый пенисовый трепет на красной харьюшке, слюньев тын и в кряках шуринских букет мим невестный, будто и нечейный - тот еще заварник. А тут еще пожалуйста, этот Гадьюшко со своим Придуркиным одноносым - из дружкового набора - припираться вздумали на закупку невестную вовремя - общим барахлом налакавшись пива теплого. Оба рыжие, как два воснеца - стесняются - мнутся, будто зайцами в трамвае, но в дверь осило тарабанят - по-хамски, с хозяйничеством. Дверь-то ту зашмыганную за целый день-то (а ну-ка поди приготовь Джулю), так нахлобыстали, шо она бедная сама скрипнулась и настяж(дверь конечно) - по-старо-давнечески - хоть так - но  кто хошь заходи - помнит видно. Вот Гадьюшко с Придуркиным и вломились, а тама родня: "Стоять писулики! За вход бутерброд! За двоих мешок дынь! А иначе не пропустим". Насморкались Гадьюшко с Придуркиным во сопливы, жмурились двоечниками, гадали, что мол и так отдадут Джулю - ан нет, только шишь в глазах, что и говорить, отправили со смехом. Поперлись за дынями на Чергизовку шаркать - и там и тут - дынь нигде нема. "Эх, Гадьюшко, - возвестил Придуркин, -  раз на халяву жениться не дають, пускай вот то - другого ищут, а мы с тобой пивка давай распробуем окончательно". Набулькались, как следует, банную посетили  в сотый раз, ели пили где-то, а потом раз очнулись. Гадьюшко с подручкой Джулии, а рядом Придуркин икаемши. Джулия-то в бантах, рюхах, фатах - счастливая, как абрикоска - на ушко Гадьюшкино: "Иж, чё удумали, свалить хотели, ну, ничё, ща закончим тута, я те дома устрою павлин недостриженный".

Тута закончили побырому, - и великосветской павой, сука-страусом, утконосом-ехидным Джулия гордо шлёпала к дому, в подмышках в строгочах телепался Гадьюшко.

Икая, приблёвывал в сенцах, пред железной Джулиной дверью Придуркин, и слышалось ему:

- На, те хук справа, джеб, падло снизу, в пузяку, и расклячинными пальцами, всей жёнкиной пятернёй в глаза.

Но, то лишку, решил Придуркин, всаживаю плечи в железяку дверного проёма.

После пили ситро, и быстро, чтоб не отпустить в заплёванный асфальт, прицепом сотку, другую, цветной «Старки».
Дном ледяного бутыля, грели друг дружки фингалы. Беззлобно щурились, щербатыми, токмо что подрехтованными зубьями.

Рассуждали, -

- Да, оно, дело такое, женатое.
- Женатиком, быть, так сразу крепко и не вскуришь,
но, фигня, мы будем стараться.

- И Джулия, сразу видно, в энтом деле завсегда, подмогнёт!

Придуркин сызнова подглядывал из окошка, как Джулия считает с Гадьюшкой натыренную по честному мелочь у родственников. Джулия неоднократно лупцевала по граблям, и Придуркин прослезился: "Пропал, ты друг Гадьюшко, на кой хер, она сдалась тебе".
Но, Гадьюшко, издревле зрел к энтому отчаянному во всех сношениях шагу. Презренная медь, родственников истаяла в алчном буфере Джулии, но простак Гадьюшко, бубочил себе под уширинные ноздри:

- Любовь, как много в звуке том, и медь здесь точно не причём!

В этот сугубый момэнт, Придуркин рузнул с карниза и устремился вниз. Кусты черники спасли Придуркина, но незамедлив дождаться в них сиганул и Гадьюшко.

Спину, ожгла хайлающая мова, нежной супружницы, Джулии:

- Я, вас падло, на жгуты медицинские перекручу, и зъйм без соли!
- Вы писаться оба, двоя, смогите только в «утку», и то с горы раком!

...сиганул Гадьюшко, посланный мощным хуком дражайшей супруги. И то, виданое ли дело - шоб так светлые чуйства охаивать?! Едва успев приземлиться в разверзнутые обЪятия Придуркина, Гадьюшко тут же был втащен в семейное гнездо пославшей его оттеда кремпленовой рукой.

Придуркин схватил Гадьюшко от греха подальше и побежал в местное духливровое кафе, чтобы оставиться добухавшись до привидений…