Баллада о Кузьме

Баллада о Кузьме.

Как медный таз, надраенный хозяйкой,
Купалось Солнце в розовом тумане.
Сквозь листьев просеки дробилося мазайкой
И алым бисером искрилося в фонтане…

Шёл сорок первый: золотой рассвет,
Подмял лазурь, он наступал с Востока.
А Запад ждал и тишиной в ответ…
Тревожно ждал… Ждал и дождался рокового срока.

Вот час пробил и вздрогнул хрупкий мир.
Свинцовый дождь вдруг захлестал над Бугом.
Морзянкой понеслось в эфир.
Война! Война! Война!.. А ты?
С такою нежностью, прижав к груди цветы,
Под утро лишь легла после свиданья с другом.

Его улыбку вспоминая, каждый жест.
Люблю, люблю шептала засыпая,
Но не учла одно, что есть на свете Брест,
Что шёл июнь, который после мая.

…И вот вокзал, перрон и ночь.
Ты, променяв тепло постели.
Сквозь паровозные гудки; на крик: «Ничем нельзя помочь!»
Повисла на его шинели.

Он целовал твои глаза.
Губами, собирая слёзы.
Кричал: «Дождись», а эшелон, - сняв башмаки и тормоза.
Унёс с собой девичьи грёзы…

…Она ждала четыре года.
Ни телеграммы, ни письма.
И он пришёл? – Один из взвода.
Тележку в виде парохода,
Катил слепой, а в ней Кузьма.

Как он сказал: - «Пришёл проститься»,
Что не писал – лишился рук.
Не мог он даже застрелиться,
Не вынося смертельных мук.

Что вот пришёл просить прощенье.
За то, что выжил, – повезло.
И смерти ждёт как избавленье,
А смерть всё мимо, как назло.

За то, что вот уже на взводе,
Поднёс один жалельный друг.
За то, как говорят в народе:
- Не человек он, а «Утюг».

Я шёл к тебе четыре года.
Концлагерь, госпиталь и тыл.
Обрубком брошен был у брода,
Средь мёртвых и немых могил.

И слёзы горькие глотая,
Он говорил и говорил,
Седою головой мотая
И вновь прощения просил.

- Прости, прости меня, Прасковья,
Что я пришёл к тебе такой.
Прости, что потерял здоровье,
Что горюшка хватил с лихвой.

Хватил от края и до края.
Последний раз взгляну и в путь,
- Что не могу, - шутил, - Родная,
Я даже ноги протянуть…

- Пахом, - сказал Кузьма слепому,
- Давай-ка трогай неспеша.
…Куда? В кабак, аль к сельхозпрому.
От слёз обуглилась душа.

- Постой, слепой, - сказала дева,
Перед тележкой ставя ногу.
Пылая пламенем от гнева
- Его так просто не отдам.
Я столько лет молилась Богу,
Что б он «засранец» выжил там. 

А тут раскис… Поплакал вволю?
Ах, Боже мой! Ах, Боже ж мой!
Учти, я сделать не позволю,
Себя соломенной вдовой.

А то, ни баба и не девка
И не невеста, ни жена.
А ну Пахом!.. Отдай верёвку,
А ты замолкни - Сатана…

И покатила вдоль сарая
Тележку с суженным своим.
Слезу украдкой вытирая,
Чтоб не заметил пилигрим…

Слепой стоял среди дороги
Пространство разводя рукой,
Куда нести не знали ноги.
Ни дома, ни родни какой.

- Пахом, - сквозь слёзы позвала Прасковья,
- Ну, что стоишь, как постовой.
«О, Господи, дай мне здоровья».
- А ну, давай… пошли домой…

…Так и живут они поныне.
Кузьма, Прасковья и Пахом,
И счастье с запахом полыни.
Приходит иногда в их дом…
  09.05.2006г.