Апокалипсис

В прошлой жизни Николай Иванович, по всей видимости, был кошкой, вернее, котом. Во всяком случае, как все коты в мире, он был привязан к дому. Единственно, когда он с охотой снимался с насиженного места, это, уходя в море. Даже в молодые годы Николай Иванович  не любил надолго отлучаться из дома, а когда перевалило на седьмой десяток, и подавно. Да что там, даже в гости теперь он выбирался редко и неохотно. Так что все увещевания жены поехать к её матери хотя бы на пару недель, да ещё одному, он долго попросту игнорировал. Сопротивлялся, так сказать, до последнего.

И этим последним оказалась угроза участкового врача положить Николая Ивановича в больницу. Мол, энцефалограмма у него ухудшилась, тонус мозговых сосудов, видите ли, повысился. Можно подумать, что у кого-то в его возрасте он становится лучше. Николай Иванович редко посещал поликлинику. До выхода на пенсию  приходил туда только за больничным листом. И лишь  когда появилось свободное время, и всё больше стала донимать головная боль, решил пообследоваться. На свою голову решил. Тут же началось: сдайте анализы, пройдите УЗИ, сделайте рентген. Он понимал, конечно, что всё это нужно, но вряд ли по анализу мочи можно определить, что у него в голове делается. Это даже ему, механику, понятно. Но, делать нечего, раз надо, значит, надо. И пошло-поехало. УЗИ в своей поликлинике не делают – иди в платную; там же и трубку гибкую глотал – желудок осматривали.  Ну, кровь, мочу и прочее, слава богу, на месте взяли, но тут врачиха заподозрила, что у него, похоже, дисбактериоз и ещё одно обследование назначила – опять езжай в другой конец города и плати деньги.

Здесь уж Николай Иванович возмутился, да так, что моментально получил направление к невропатологу, куда и стремился. Так что, не прошло  трёх недель обследования и четырёх часов очереди, как вошёл он в заветный кабинет. Рассказал свои беды – так голова болит, иногда, кажется, разрывает её на части, а давление (ему жена дома измеряет) почти всегда нормальное. Почему так? Посмотрела его невропатолог, молоточком обстукала, скептически поджала губы и объявила, что инсульта у него нет, и пусть лечится у своего участкового. Правда, не сказала, от чего. Но скоро подоспела его очередь в кабинет, где энцефалограмму делают, и он сам уже прочитал диагноз на листке, что выполз из аппарата, когда ему сняли проводки с головы: повышенное внутричерепное давление. На том же листке, ниже, и все рекомендации по лечению прописаны. Так что с тех пор он лишний раз в поликлинику не ходил, ну разве что, если запиской  позовут, как в этот раз.

И запаниковал не на шутку. В больницу? Да ни за что! Добровольно он туда не пойдёт. Вот когда сопротивляться не сможет, везите, а так – ни ногой. Знает, как там лечат. У самого жена врач. Никак не дождётся, когда на пенсию уйдёт из этого бардака. Повезло же им после Нижнего Новгорода, где почти всю жизнь прожили, в этой республике оказаться. Судьба. Ну да ладно, главное, к здешним кичливым докторам не попадаться. Но легко сказать. Вон тёща (она в райцентре живёт) тоже не мечтала, а пришлось. Угораздило Марию Петровну заработать в гололёд перелом шейки бедра. Положили её в местную больницу в Инзе, в которой она, кстати, сорок лет медсестрой отработала. Через какое-то время звонит оттуда её сын и сообщает, что будут делать операцию. Ну что ж, быстрее на ноги встанет. Президент бывший на третий день после такой операции ходить начал. А Мария Петровна, которая ни водку не пьёт, ни на сердце не жалуется, тем более встанет. Неделю ждали звонка, что бы поехать помочь ухаживать после операции. Наконец дождались. Сын позвонил и сообщил, что в Инзе такую операцию сделать не смогут – отправляют мать к ним в Сердобск, в республиканскую больницу. Ну, у жены, слава богу, там знакомые есть, похлопотала. Сам заведующий пообещал прооперировать. Он долго и оживлённо рассказывал жене Николая Ивановича (коллеги ведь), в чём трудности этой операции и сколько их он  уже переделал. Николаю Ивановичу слушать эту тарабарщину было скучно и он прекратил словоизвержение, положив на стол врача конверт с деньгами.
А через неделю оказалось, что оперировать Марию Петровну нельзя, потому что у неё нестандартная  шейка бедра, т.е., короче, чем нужно. Заведующий теперь был немногословен, разговаривал раздражённо и таким тоном, что даже Николаю Ивановичу стало стыдно за тёщину нестандартную кость.

Забрали бедную Марию Петровну к себе, и жена ещё месяц дома лечила её от заработанной в больнице пневмонии. Пока ждали весны, потихоньку поставили-таки тёщу на ноги, хотя хирург приговорил её к пожизненному пребыванию в постели: «Возраст, понимаете ли. Что ж тут поделаешь.»
Вот и зовёт теперь Мария Петровна в гости, похвастаться, как она по всему городу уже не на костылях, а с палочкой шкандыбает.
Поскольку выбор был невелик, решил Николай Иванович лучше  к ней поехать, чем определяться в больницу.

Инза от Сердобска не очень далеко, километров восемьдесят. Дорога хорошая (болтают, на деньги ЮКОСа вымощена), частников всегда в избытке, если не хочешь ехать автобусом. Городок маленький, тихий. При доме огород и небольшой сад – отдохнуть можно. Этим Николай Иванович и занимался. Если бы ещё не голова. Ничего не поделаешь, в наше время дожить до шестидесяти одного года – уже хорошо. Теперь осталось побыстрее дожить вообще, как требуют, создав для этого все условия. 
 

Сегодня голову давило сильнее обычного. Боль начиналась где-то в затылке и, растекаясь по темени, стучала в виски и распирала лоб. Николай Иванович, боясь напугать Марию Петровну, потихоньку ушёл в сад и лёг, сжимая голову ладонями, на топчан в беседке. Нужно потерпеть, скоро станет легче. Он закрыл глаза и постарался, насколько возможно, расслабиться. В голове всё стучало, но вот словно лёгкий ветерок пролетел у лица, и на лоб легла чья-то прохладная ладонь. Николай Иванович открыл глаза. Рядом светло-розовым видением мерцала молодая женщина. Он протянул руку, но коснуться её не смог. Непонятным образом, не сделав никакого движения, она отдалилась, но прохладная ладонь всё так же оставалась на его лбу. Боль постепенно отпускала. Почему-то он не удивился появлению этой женщины, хотя мог бы поклясться, что видит её впервые.
-Ты кто?- спросил Николай Иванович, потом, догадавшись, вздрогнул,- Ты пришла за мной? Разве уже время?
-А когда-то ты хотел дожить только до шестидесяти,- улыбнулась женщина.
-Я помню. Тогда представлялось, что шестьдесят – это вечность. А вот теперь получается, что этой «вечности» оказалось недостаточно.
-Для чего?
-Ну, я ещё не закончил книгу,- ответил, почему-то засмущавшись, Николай Иванович.
-А зачем ты  её пишешь? Что ты можешь сказать такого, чего ещё не было сказано?
Николай Иванович растерялся. Как зачем? Он считал, что пожил достаточно, что бы поделиться пережитым. Не обязательно, что его мысли и опыт заинтересуют всех, но кто-то может найти их полезными для себя, как и он сам находил у других. И потом, важно знать, что у тебя есть единомышленники, те, кто видит и ощущает мир так же, как ты. Но разве всё это можно объяснить?
-Ничего объяснять не надо,- тут же отозвалась женщина,- но не стоит ли за твоими рассуждениями простое желание получить гонорар?
-Ну зачем ты?- обиделся Николай Иванович,- ещё Чехов говорил, что если надеяться заработать литературой, лучше и не начинать писать. А подумала ты так потому, что совсем меня не знаешь.
-Разве? Совсем-совсем?

Женщина снова улыбнулась и пристально на него посмотрела. Николая Ивановича словно что-то толкнуло в голову. Ну конечно! Она приходила к нему во время того страшного шторма. Какой там шторм, это был настоящий ураган, налетевший внезапно. Он тогда отдыхал в каюте после своей вахты и думал – успеют убрать трал или нет. Потом, ещё во сне, почувствовал что-то настораживающее и тут же проснулся – не было привычного шума главного двигателя. Откуда-то потянуло гарью, и тут же взвыл ревун тревоги. Моментально одевшись, бросился в машинное отделение, где начался пожар. Там уже узнал, что трал выбрать не успели и, похоже, его занесло под корму и тросы намотало на винт. Это была катастрофа. Неуправляемый пароход был обречён. Все что-то делали, суетились, кричали; отдавались какие-то команды, но было ясно, что без посторонней помощи  им не справиться, а подойти и снять команду в таких условиях не рискнул бы ни один капитан. Поэтому пароходы, подоспевшие на SOS, болтались на огромных волнах в отдалении, ожидая погоды или их гибели. Самим спускать шлюпки было равносильно самоубийству – их бы тут же, вместе с людьми, разбило о борт. На спасательные плоты вообще надежды не было. Как-то во время учений сбросили один за борт, и он чудесным образом моментально утонул не раскрывшись. Так что о них никто даже не думал. Обожжённые, травмированные, в условиях, когда существовать можно было лишь за что-нибудь держась, люди боролись за жизнь, боролись и надеялись на чудо. Надеялся и Николай Иванович. Наконец, удалось справиться с огнём, но в остальном всё было хуже некуда, и, чувствуя это, по палубам метались обезумевшие крысы.

Вот тогда она и появилась. Сказала просто: «Я – Лу» и стояла спокойно, а его мотало и било о механизмы и переборки. Ещё она сказала, что это не конец, что скоро всё закончится, и растворилась в воздухе. «Бред»- вяло подумал он тогда и поспешил вернуться к работе. Ветер продолжал бесноваться в такелаже, пароход, скрипя шпангоутами,  мотаться между, рвущимся к небу, океаном и, падающим в океан, небом. И вдруг всё стихло, и уже с трудом верилось, что вот эта лениво-спокойная гладь могла вычерпываться почти до дна и вздыбливаться, слизывая низко летящие изорванные тучи.
Пароход отбуксировали в Клайпеду.

Голова на удивление была чистой и ясной. Николай Иванович лежал и с лёгким ощущением утраты продолжал думать о море. Он часто вспоминал его. Помнилось только хорошее, хотя и плохого и даже отвратительного в тех буднях было предостаточно. Но что это значило в сравнении с полярным сиянием бесконечной ночи близ Новой Земли, с безумной жарой экваториальных вод, со штормами Тихого океана, с удушающим песчаным туманом Мавритании, с обезвоживающей влажной духотой Кубы и Анголы. Знакомые и друзья не могли понять, как обо всём этом можно жалеть. Но они ведь там не были.
«Мне кажется, я с кем-то разговаривал, »- подумал Николай Иванович и оглянулся по сторонам, -«Тёща, наверное, подходила.» И он успокоено задремал снова.
А уже ночью он проснулся от непонятной тревоги. Сон ушёл. Осторожно, стараясь не скрипеть половицами, Николай Иванович вышел на улицу. Луна, словно незадраенный иллюминатор, манила заглянуть в бесконечность.
Едва слышно подошёл и потёрся о ноги, отпущенный с цепи на ночь, Малыш – здоровенная, неопределяемой породы, собака, и луна раздвоилась в его зрачках. Николай Иванович опустился на скамейку и закурил. Малыш стоял рядом и его, отражавшие луну, глаза казались печальными.

Дни текли похожие один на другой. Чувствовал себя Николай Иванович неплохо и ежедневно совершал продолжительные прогулки. Благо, что в городе стало больше асфальта, и даже в дождь не приходилось ползать по грязи. Но вместе с асфальтом появились мотоциклы. Нет, конечно же они были и раньше, но по бездорожью не угрожали в такой степени скоростью, как теперь. Кроме того, зацикленные на «Клинском», их седоки поголовно гоняли нетрезвыми, не обращая внимания, а вернее, не боясь никаких  запретов. И никому до этого не было дела. Страна окончательно скатилась в зону беззакония, где существует лишь право власти, силы и хамства.

Здесь, в провинциальном городке, ещё здороваются и друг с другом и с незнакомыми, но уже на лицах и этих людей стал заметен отпечаток настороженности, готовности выплеснуть раздражение и, скопившуюся на всех и вся, злобу по малейшему поводу. Пожилые и старики смотрят на это с сожалением и страхом, не ожидая для себя ничего хорошего в случае столкновения. Вот и Николай Иванович  старался ходить осторожно, внимательно осматриваясь на перекрёстках, аккуратно обходя захлёбывающихся матерщиной стаи молодёжи, где девушки уже ни в чём не уступают парням. Будущие матери так же накачиваются спиртным и беспрестанно курят, как и будущие отцы. Более взрослое поколение начинает пить, как правило, вечером – всё же кто-то имеет работу, кто-то копается в огороде или ходит за скотиной, если она ещё осталась. Без этого не выжить. И если в Сердобске особо обездоленных могут в какой-то степени выручить помойки, то здесь таковых нет, здесь домашнее хозяйство безотходное, и никто остатки обеда за ворота не вынесет.

Всё это производило на Николая Ивановича удручающее впечатление, заставляло негодовать на ежедневные заявления властей, что мы быстрыми темпами идём вперёд и народ на глазах богатеет. Придумывают очередные прожекты и поручают воплощать их в жизнь тем, кто благополучно похерил предыдущие. Теперь вот очередную столицу решили построить, олимпийскую. Интересно только, для кого? Не для простого же смертного, который не то что в Сочи, в соседний городишко иной раз съездить не может, не на что. Николай Иванович искренне удивлялся тем, кто ночь не спал в ожидании чуда, кто безумствовал от радости при известии, что Олимпиада состоится в России.

Да разве это для вас, думал он, вы нужны сейчас, как декорация действа, массовка. На настоящем представлении вас и близко не будет, и современные гладиаторы будут приветствовать не вас. Вы к спортивным объектам не подойдёте и после завершения праздника, денег не хватит. Вам достанутся лишь слова о массовости спорта, а вашим детям – разрушенные спортивные площадки во дворах.
Вот с такими невесёлыми мыслями и прогуливался Николай Иванович, глядя по сторонам. На поверхности вроде и ничего – храм отреставрировали, монастырь картинкой смотрится, уже без стеснения лезут особняки, административные здания олицетворяют незыблемость власти, а копни поглубже – несчастный народ на распутье между аптекой и, быстро растущим, кладбищем.
Сделав по городу круг, Николай Иванович вернулся к дому, присел на любимую скамейку и блаженно закрыл глаза, подставив лицо солнцу. Чуткое, оно успокаивало и на время примиряло с реальностью.

А ночью опять пришла Лу.
-Ты зачем?- спросил Николай Иванович, почувствовав её появление, и открыл глаза.
Лу грустно смотрела на него, розово мерцая.
-Скажи, тебе никогда не хотелось оставить этот мир?- наконец спросила она.
-Зачем ты об этом?-  Николай Иванович  повернулся на бок, и подперев голову согнутой в локте рукой, с тревогой посмотрел  на Лу, - И вообще,  ты кто? На смерть  не похожа – та не стала  бы вести задушевных разговоров. Так кто ты? – повторил он вопрос.
-Я – твоя Берегиня.
-Это ангел-хранитель что ли?- усмехнулся Николай Иванович.
-Можно сказать и так. Но ты зря усмехаешься,- Лу посмотрела на него и приказала:
-Вспоминай! Украина. Ты поссорился с сыном, причём, был не совсем прав и сильно переживал…

Дальше можно было не продолжать. Николай Иванович вздрогнул и снова откинулся на спину. Да, было именно так. Расстроенный, он куда-то шёл не глядя по сторонам и ничего не замечая. Намереваясь перейти проезжую часть уже ступил на переход, как услышал: «Папа! Подожди!» Остановившись, он оглянулся и в тот же миг мимо  на огромной скорости промчался грузовик. Николай Иванович ощутил тугую волну воздуха, качнувшую его.
Сын был с товарищем. Подождав, когда они подойдут, Николай Иванович спросил: «Что?». Сын посмотрел удивлённо: «Что, что?». «Зачем звал?». «Я не звал.». Оба посмеялись нелепому диалогу и разошлись. А мгновение спустя Николай Иванович вдруг покрылся холодным потом и, прижав к груди ладонь, пытался унять впервые помчавшееся куда-то сердце –  до него внезапно дошло, что несколько минут назад он разминулся со смертью.

-Вижу, что вспомнил,- удовлетворённо произнесла Лу.- Теперь поверил мне, или ещё что-нибудь напомнить.
-Нет-нет, не надо. Я верю. Просто это… Мне кажется, что я схожу с ума.
-ЭТО тебе не грозит,- серьёзно сказала собеседница.
-Так ты что, знаешь моё будущее?- с неподдельной тревогой спросил Николай Иванович, безуспешно стараясь заглянуть в глаза Лу. Он мог видеть её только всю сразу, целиком, и не мог задержать взгляд ни на чём конкретном.
-Знаю,- просто ответила Лу.
-Ты мне не говори, хорошо?- немного промедлив попросил Николай Иванович.

Он снова закрыл глаза. Происходящее с ним не поддавалось никакому объяснению. Это странное существо стало появляться всё чаще, зачем? И почему он совершенно забывал о нём, как только оставался один?
-Скажи, ты знаешь для чего живёшь?- неожиданным вопросом прервала его размышления Лу.
Из Николая Иванович а как будто выпустили воздух. На такие «виражи» он просто не успевал реагировать.
-Но это же ясно, Лу,- наконец нерешительно произнёс он.
-Построить дом, вырастить сына, посадить дерево? Ты это имеешь ввиду?- усмехнулась она.
Николай Иванович уже ни в чём не был уверен, но, подумав, головой нерешительно всё-таки покивал:
-В общем,.. да. А разве не так?
-Твой сын тоже построит, вырастит, посадит; твой внук сделает то же самое, но всё это зачем? Какова конечная цель?
-Николай Иванович совсем растерялся. Всё, что до сих пор казалось таким ясным, это создание подвергает сомнению, да так, что в голове начинается путаница. «Вот ведь пристала»- с раздражением подумал он, тут же спохватился, но было поздно.
-До сих пор ты об этом не жалел,- упрекнула Лу.
-Извини,.. но я никак не пойму для чего ты всё это спрашиваешь. Вопрос о смысле жизни волновал людей задолго до меня, и я не слышал что бы кто-то нашёл на него ответ.
-Как можно жить не понимая, для чего?
-Лу, я уже старый человек, мне трудно дискутировать с тобой,- начал сердиться Николай Иванович.
-Ну вот, уже и старый. А не так давно говорил, что жил ещё мало, что чего-то там не успел сказать людям,- съехидничала собеседница.
-Лу, я прошу. Твоя ирония неуместна. И в чём собственно ты пытаешься меня обвинить? Ведь не в том, что я не знаю этого самого смысла?
-По-моему, это люди придумали: «Незнание законов не освобождает от ответственности», не так ли?- холодно произнесла Лу, с сожалением посмотрела на Николая Ивановича и растворилась. 

   Утро выдалось синим и безветренным. Берёзка перед домом явно упивалась солнцем. Деловито зависали над цветами пчёлы, тактично, в стороне от них, трепыхались бабочки. Кот Егор, затаившись, нетерпеливо пошевеливая задом, пружинил под ним лапы, готовясь в прыжке достать, беззаботно чирикающую и ворующую куриный корм, потенциальную пищу. Малыш не знал, что сейчас для него важнее – облаять тарахтящие за забором мотоциклы или избавиться от тревожащих его блох, поэтому пытался одновременно делать и то и другое, нелепо крутясь, повизгивая, покусывая себя и подпрыгивая. «Вот и весь смысл жизни»,- подумал Николай Иванович и удивился: «С чего бы это я?»
-Лёник звонил (это родственник), скоро подъедет; пошли перекусим быстренько,- позвала, выглянувшая в окно, тёща.
Сегодня они собирались съездить на кладбище, навестить тестя, заодно подкрасить памятник и оградку.
Николай Иванович, опёрся о скамейку, хрустнул коленями, подымаясь, и пошёл в дом.

Кладбище (новое) было достаточно далеко, около пяти километров от города. Автобус сюда не пускали, поэтому в этот час они были единственными посетителями.
Ровными рядами застыли могилы. Равнодушно взирали немигающими глазами портреты своечасно и безвременно ушедших в иной мир. «А есть ли он, мир иной?»- подумалось Николаю Ивановичу. Тишина кладбища навевала грустное.
Он приотстал и поэтому прибавил шаг.
-А я бы хотел здесь быть похороненным,- заявил Николай Иванович, догнав Марию Петровну и Лёника.- Вот жаль, деревьев нет – в тенёчке лежать всё-таки приятнее.

Пока красили и обсуждали целесообразность посадки деревьев на кладбище, вдруг, поднялся ветер и с ясного полчаса назад неба полетел холодный косой дождь. Побежали к машине.
-Откуда что взялось,- посетовала Мария Петровна.   
Сошлись на том, что небо всплакнуло по усопшему. Счастливы те, кто видит в приметах хорошее. Дождь прекратился так же внезапно, и уже без проволочек они закончили покраску. Постояли, повспоминали добродетели покойного и возвратились домой. Помянуть.

Последнее время Николай Иванович почему-то перестал ложиться  вовремя, а ведь любил почитать лёжа и именно перед сном. Заметила это и Мария Петровна:
-Ты чего всё полуночничаешь? Ложился бы уж.
-Да нет, не хочу. Почему-то я у вас совсем спать разучился.
-По дому, поди, скучаешь. Отдыхай спокойно, ничего там без тебя не случится.
Тут реклама закончилась, и Мария Петровна вернулась к своему сериалу. А Николай Иванович вышел на улицу и расположился на скамейке. Тут же подошёл и лёг в ногах Малыш. «Кот, наверное, уже забрался на постель»,- подумал, не любивший этого, Николай Иванович, но пойти проверить было лень.

Луны сегодня не было, и это почему-то его расстроило. Мысленно он вновь вернулся на кладбище. Как много всё-таки заброшенных могил. Уже некому ухаживать? Но если бы одна-две, ну, три могилы, а то их вон сколько, почти сравнявшихся с землёй, покрытых многолетней сухой травой. То, что туда не ходил автобус, ничего не объясняет – хотя бы раз в году можно нанять машину. Значит, просто не хотят приезжать. Почему? Покойный оставил по себе нехорошую память? Но им зла помнить не принято. Да и просто из уважения к себе следует навещать умерших. «А ко мне будут приходить,»- подумалось вдруг,-«и что я такого сделал, что бы меня вспоминали?  Работал? Тогда и был нужен, тогда и вспоминали если что – бери больше, кидай дальше… Не делал людям зла?.. Или всё-таки делал? Это замнём. Во всяком случае, не много и не с умыслом,»- успокоил себя Николай Иванович,- «Так за что же вспоминать? Старался быть полезным, честным, всегда держал слово – за это? Но эти качества давно обесценились. Выходит, не за что? Но тогда, спрашивается, зачем я жил? Построил дом, воспитал сына, посадил дерево? (Тут Николаю Ивановичу подумалось, что всё это он недавно от кого-то уже слышал. От кого? Он даже с силой зажмурился, вспоминая, но так и не вспомнил.) Не слишком ли мало? Да и хорошим ли получился мой дом, правильно ли воспитал, и выросло ли моё дерево?» Ни на один из этих вопросов Николай Иванович безоговорочно утвердительно ответить не рискнул бы. «Вот и не мусоль всё это,»- вконец рассердился он на себя,- «Вспомнят и тебя. Всех вспоминают, и хороших и плохих, которые притворяются хорошими.

На этом Николай Иванович хотел завершить свой внутренний монолог и даже с силой потёр лицо, но отвлечься не смог. Наверное потому, что и раньше не раз задавался вопросом, как получалось, что актёр, талантливо изображающий на сцене хорошего человека и носящий эту маску вне театра,  оказывался  негодяем; записной праведник – глубоко безнравственным; юродствующий юморист, ублажающий публику,  на самом деле может презирать ржущую толпу, что не мешает ему продолжать грести с неё деньги.
Особенно обидно в этом плане было за актёров. В детстве Николай Иванович даже плакал в кино, когда погибали герои; он думал, что это по-настоящему, и очень удивлялся, когда  узнавал «погибших»  в других фильмах. Ему долго казалось, что его обманывают. Потом с этим он разобрался и уже не так переживал, но свято продолжал верить, что актёр, играющий положительного героя, и в жизни был обязательно хорошим человеком.

С этой иллюзией Николай Иванович  дожил до третьего или четвёртого класса, а точнее, до одного из утренников по случаю какого-то праздника. После всяческих речей началась художественная самодеятельность. Очередной номер – за пианино сел мальчик, года на четыре постарше тогдашнего Коли. Объявили Лунную сонату Бетховена. Что это была за музыка! Да и играл мальчик наверное хорошо – весь зал, восторженно замерев, смотрел на пианиста.
Как-то позже, на одной из перемен Коля увидел этого мальчика в коридоре и замер, глядя на него во все глаза. Конечно же это необыкновенный мальчик, обыкновенный разве смог бы извлечь из инструмента такие звуки,- думал Коля. Он смотрел на мальчика и видел и пронизывающий взгляд и гордую походку, и одухотворённое лицо. Круглый отличник, наверное,- вздохнув, подумал Коля. Необыкновенный мальчик поравнялся с ним и, заметив повышенное к себе внимание, совершенно обыкновенным голосом спросил: «Ты чего зенки вылупил, Шкет?» и, циркнув слюной сквозь редкие зубы Коле под ноги, пошёл дальше. Коля остолбенел, а потом бросился бежать и, спрятавшись в каком-то углу, разрыдался. Нет, его не слова мальчика обидели (от старшеклассников приходилось выслушивать и не такое), он плакал от разочарования.

После этого случая Коля стал замечать, что не всегда содержание соответствует форме, правда, так премудро выражать свои мысли он тогда ещё не мог.
Тут Николай Иванович вздохнул и закурил внеочередную сигарету. Спокойно лежавший Малыш, вдруг насторожился, вскочил и, поскуливая, ушёл в конуру. Пойду-ка, пожалуй, и я,- решил Николай Иванович, не сделав при этом и попытки подняться. В темень двора спустилось лёгкое розовое облако и, приняв очертания женщины, пристроилось рядом. Николай Иванович в упор смотрел на Лу и всё равно не мог различить черты её лица; чем больше он старался на нём сосредоточиться, тем быстрее оно теряло очертания.
-Я тебя вижу и не вижу,- вместо приветствия сказал он,- А почему я всё забываю сразу после твоего ухода?
-Теперь будешь помнить.
-Чего это вдруг?- насторожился Николай Иванович.
-Скоро я заберу тебя с собой. Мы так решили.
-К-кто «мы»? Что решили? Куда заберёшь?- запаниковал Николай Иванович и совсем по-детски добавил,- Я не хочу.
-Вот тебе раз, -улыбнулась Лу,- а кто периодически твердит в стихах про вечный покой, избавление и  блаженство.
-Николай Иванович изумлённо посмотрел на Лу: «И это она знает.» Понял, что она опять прочитала его мысли и поторопился сказать:
-Но ведь здесь просто поэтический приём выразить настроение.
-Это не приём, это – предчувствие.
-Ну уж нет,- твёрдо возразил Николай Иванович,- ничего подобного я не чувствую.
-Хочешь, я всё-таки скажу, что вскоре тебя ждёт?
Николай Иванович ощутил, что мерцание розового стало тревожным, во рту внезапно пересохло. Он уже собрался что-то ответить, но не успел.
-А, впрочем, нет,- сказала Лу,- не сегодня.
И розовое облачко растаяло, оставив после себя смутное предчувствие нехорошего.

Николай Иванович потёр лоб, который опять стал побаливать, хрустнул коленями и, нашарив дверь, вошёл в дом.
Снаружи тут же задуло. Чернота неба расползлась пятнами туч,   навстречу которым помчалась освободившаяся луна.
 Николай Иванович проснулся от ужасной головной боли, долго мостил голову в удобное положение и не находил его. Он тёр лоб, вдавливал его в подушку, в прохладную стену и, наконец, решил всё-таки принять лекарство. Опираясь о постель руками, боясь лишний раз колыхнуть голову, сел. Перевёл дух и с глухим стоном повалился обратно. Стало знобить. Николай Иванович попытался натянуть на себя одеяло и не смог – правая рука не действовала. Стало страшно, и он закричал. Он кричал и не слышал своего голоса – отнялась речь.

Тогда до него дошло – это то, о чём не раз предупреждала жена, говоря, что нужно бросить курить, это – инсульт. Ну почему он не бросил?! Кое-как поудобнее улёгся в кровати и заплакал от беспомощности. Через какое-то время, видимо что-то почувствовав, вошла в комнату Мария Петровна и включила свет. Увидев, впустую разевающего рот, зятя, она в ужасе всплеснула руками и вылетела в свою комнату к телефону. Скорая помощь прибыла только с рассветом. Врач, не стесняясь, зевала и с досадой смотрела на Николая Ивановича. В её глазах читалось: «Чего же ты сразу не умер?». Начались долгие переговоры о госпитализации – в больнице для молодых-то мест не хватает, ну и т.д.. Переговоры закончились, когда Мария Петровна сунула врачу в карман сто рублей. Соседи, прибывшие по тревоге, помогли загрузить носилки с Николаем Ивановичем в машину, и покатилась его жизнь к печальному финалу.

В приёмном покое даже разговаривать не хотели – везите назад и всё. Потом сделали Николаю Ивановичу какой-то укол, дали капель Марии Петровне (та уже хваталась за сердце) и всё настойчивее требовали от врача скорой, что бы увозила ЭТОГО куда хочет. Та силилась освободить носилки от больного, но две дородные санитарки успешно ей противостояли и в свою очередь пытались вынести их вместе с Николаем Ивановичем на улицу. Он же только и мог, что со страхом и стыдом наблюдать за происходящим. Наконец он не вытерпел, собрал последние силы, вывалил себя на пол и пополз к выходу, с трудом волоча безжизненные конечности. Одна из санитарок сжалилась и помогла ему переползти порожек, с облегчением закрыв за ним дверь. Но и на улице Николай Иванович продолжал слышать умоляющий голос Марии Петровны и бранчливый – врача приёмного покоя. Не взглянув на него, в машину проскочила врач скорой, почему-то без носилок. Задребезжала под начавшимся дождём крыша. Холодные капли больно застучали по лысине, и Николай Иванович прикрыл голову здоровой рукой.

Дождь усиливался. Где-то громыхнуло, и он открыл глаза. Прислушался к себе. Осторожно подвигал левыми рукой и ногой, потом, затаив дыхание, правыми – действовали! Слава тебе, Господи! Это же надо  присниться такому. Николай Иванович тихонько засмеялся.  Бросать курить расхотелось. Радость здорового пробуждения переполняла его, стук дождя по крыше был весел, и даже предстоящее посещение «удобств» во дворе не позволяло усомниться в том, что день задался. Николай Иванович на цыпочках минул спящую в другой комнате тёщу и рысцой поскакал по двору, потом, втянув голову в плечи, обратно. С удовольствием забрался под неостывшее ещё одеяло и блаженно смежил веки.

-Ну, и как тебе всё это понравилось?
Николай Иванович вздрогнул, открыл глаза и увидел мерцающую рядом Лу. «Не было печали»- подумал он.
-Так будет,- тут же откликнулась та,- Как тебе такая перспектива, впечатляет?
-Так это… Так это?..- забормотал, было, Николай Иванович, но договорить ему не дали.
-Ну да, всё так и произойдёт, или почти так – кое что ты нафантазировал.
В затянувшемся после этих слов молчании Николай Иванович с горечью вспоминал такое обнадёживающе начало дня. «Неужели действительно мой конец будет таким жалким?»
-Но его может не быть совсем,- продолжала удивлять своей проницательностью Лу,- Я же говорила, что могу забрать тебя с собой,- она немного помолчала и осторожно добавила,- Если хочешь, я могу забрать и твоих близких.
-Куда?! Куда ты нас можешь забрать?!- сорвался на крик Николай Иванович.
-Для начала на Луну,- невозмутимо ответила Лу,- потом, когда жизнь на Земле прекратится – дальше.

От такого заявления он сначала попросту опешил, потом начал было истерично смеяться, но передумал и опять стал кричать:
-Да на какую Луну?! Ты что городишь?! Совсем за глупого меня принимаешь?! Мы на Земле скоро дышать не сможем…
-Не надо сердиться. И кричать не надо. А волнуешься ты зря,- спокойно продолжала Лу,- у нас воздуха вполне достаточно.
-Да я сам видел, как американцы там в скафандрах прыгали,- опять раздражился Николай Иванович.                Невозмутимости Лу можно было позавидовать.
-Американцы не были внутри. (при этих словах Николай Иванович попросту вытаращился на собеседницу) Они же не знали, впрочем, и теперь не знают, что Луна полая. А ведь кто-то из землян высказывал догадку, что она – искусственный спутник, но его не услышали.
-Искусственный??
-Ну да. Это наша станция слежения за Землёй, и существует  с тех пор, как мы заселили вашу планету людьми.

Николай Иванович совсем перестал понимать что-либо: искусственный спутник, станция слежения, заселили людьми… Он потряс головой и спросил:
-Подожди, Лу, я совсем запутался. Ты хочешь сказать, что и ты тоже всё это время наблюдала Землю?
-Ты правильно понял.
-Но тогда… Извини, но сколько же тебе лет?
-У меня нет возраста.
-Быть такого не может. Ну, а сколько… времени ты живёшь?
-Я живу всегда,- совершенно серьёзно ответила Лу.

Николай Иванович всё больше и больше ощущал себя дураком. Что же всё-таки происходит? Или он элементарно сходит с ума? Да и какой рассудок сможет выдержать такое? Николай Иванович всегда скептически относился к тем, кто утверждал, что контактировал с неземными существами и подозревал, что все они серьёзно больны на голову или просто таким образом пытаются обратить на себя внимание. Но вот теперь здесь, рядом с ним находится это самое неземное существо. И как с этим быть? А рассказать другим? Николай Иванович представил как снимает телефонную трубку и вызывает корреспондентов, как представляет им инопланетянку. Только вот ведь в чём загвоздка – кроме него самого её никто не видит, она же ЕГО Берегиня. Нет, скорее всего после звонка сюда быстренько прибудет бригада психиатров с комплектом из смирительной рубашки, аминазина и резиновых дубинок. Его быстро доставят во вполне земной дурдом, где он и найдёт благодарных слушателей.

А может он и впрямь сходит с ума? Но как убедиться в обратном?  Успокаивало немного лишь то, что тёща, по всей видимости, признаков ненормальности у него не видит.
-Ну что ты в самом деле,- видя душевное состояние Николая Ивановича тихо произнесла Лу, – в конце концов ты знаешь что твой путь подходит к концу. Так  чем ты рискуешь?
Но Николай Иванович думал сейчас, кажется, о другом.
-Подожди, подожди… А что ты говорила… ну, о  прекращении жизни вообще?
-А ты не замечаешь, что в последнее время происходит в природе?
-А что происходит?
-Неужели ты не видишь, как изменился климат?
-Ну и что? Метеорологи говорят, что такое и раньше было.
-Было. Но не так часто и, главное, не так резко. А пожары, землетрясения, ураганы? Ледники растают и Землю поглотит вода. Плохо только, что произойдёт это не вдруг – лишние мучения людям.
-Наоборот,- возразил Николай Иванович,- это хорошо. Они смогут укрыться, а потом что-нибудь придумают для своего спасения.

-Ничего они не придумают. По извечной привычке будут стараться спастись за счёт других. Начнутся войны, и не только за сушу, но за питьевую воду, которой тоже не будет хватать. Будут драться за всё, что можно употребить в пищу. Каждый будет воевать с каждым, все – со всеми, и в конечном итоге помогут природе истребить себя. Вот от всего этого я и могу тебя избавить.
-Ты считаешь, что это может произойти так скоро?
Николай Иванович с ужасом смотрел на Лу. Поскольку ответа не последовало он продолжил:
-Так значит никакого смысла жизни нет? И не было? Раз всё предопределено. К чему тогда были все твои вопросы?
-Во всём что случится виноваты сами люди. Да, мы допустили в своё время ошибку, но даже мы не могли предполагать, что из всех чувств, которыми наделили людей, в большей степени возобладают жадность и зависть. Но именно они привели вас к апокалипсису.
-Не понимаю, какая связь – жадность и…
-Подумай,- жёстко перебила Лу и пропала.

Она исчезла внезапно, как всегда, но на сей раз Николай Иванович не забыл о ней и даже огорчился, что лишился такой необычной собеседницы. Тем более, что его теперь очень занимал вопрос – почему он больше не испытывает страха перед предсказанной смертью. Ведь не потому, что он не поверил Лу (он теперь верил ей безоговорочно). А может со смертью его примиряет мысль о скорой всеобщей катастрофе? Думать о себе ТАК было неприятно и Николай Иванович постарался сосредоточиться на другом. Может, послушаться Лу, принять её предложение и перейти в какое-то иное состояние? Но способен ли он смотреть на предстоящие ужасы со стороны? Нет, он не воспользуется такой возможностью. А может всех предупредить, и вместе всё-таки попытаться что-то сделать для своего спасения? Хорошо сказать,  «предупредить». Как? Кого? В лучшем случае покрутят пальцем у виска, в худшем – тот же дурдом. А знать и не предотвратить? Это как будет расцениваться? Кем?! Да самим собой. Николаю Ивановичу совсем стало тошно, но и не думать о предстоящей трагедии он уже не мог. И чем дальше, тем больше он верил, что всё, предсказанное Лу, сбудется.

Завтракал Николай Иванович машинально, не замечая ЧТО ест и невпопад отвечая на вопросы Марии Петровны. Он всё никак не мог решить, что делать. С тем и отправился прогуляться за газетами. Местные он не читал, центральные быстро разбирались и было важно не опоздать. Предпочитал издания «левого» толка, но читал и диаметрально противоположных взглядов. Самое интересное, что и в тех и в других он находил как приемлемое для себя, так и то, с чем был абсолютно не согласен. Ему импонировала программа КПРФ, но смущало, что говоря о прошлом, коммунисты представляли всё только в радужных тонах, как будто несправедливости не было вовсе. Как будто обычные граждане имели для жизни одинаковые с партийной верхушкой возможности, как будто не партийные бонзы и их родственники получали в первую очередь квартиры, и не они, а народ лечился в спецбольницах и питался спецпайками. Как будто не они, коммунисты, постоянно снижали расценки и увеличивали план, и не они расстреляли новочеркасских рабочих за массовое требование улучшить снабжение.

Ни о чём таком коммунисты сейчас не вспоминают. А люди помнят. Иначе они ни за что не позволили бы развалить страну. Да, их в очередной раз обманули – жить стало гадостнее, но кто обманул-то? Вчерашняя коммунистическая и комсомольская верхушка. Поэтому люди всё ещё осторожно прислушиваются к этой партии сегодня. Но либералы всех мастей ещё хуже. Где же выход? Кого посадить на свою шею в очередной раз? Выхода не видно, и народ молчит. Но ох какое тяжёлое это молчание. Нынешняя власть это понимает и поэтому старается отвлечь людей от насущных проблем, развлекая опустившимися в пошлость юмористами, безнравственными борями и ксюшами, и разбавляя этот бедлам безголосыми «народными» певцами и певичками, которые заполонили все каналы и концертные площадки, не давая зрителю опомниться и подумать: «Господи, что происходит?!».

Снова разволновался Николай Иванович, но тут же подумал: «А чего теперь переживать, конец-то один. Всё решено на таком ВЕРХУ, до которого нашему, как до луны.» Тут он подумал о Лу и её дотошных вопросах о смысле жизни. «Что теперь в этом копаться? Виноваты люди или не виноваты, значения не имеет. А может всё-таки имеет?» Преследуемый сомнениями, вернулся Николай Иванович домой, на свой диван. 

-Пора обедать,- выдернул его из дрёмы голос Марии Петровны.
Николай Иванович, вздрогнув от неожиданности, поднялся и поплёлся в кухню. Тёща внимательно посмотрела на него и спросила:
-Ты чего такой смурной? Не заболел, часом?
-Голова что-то опять покоя не даёт.
-Магнитные бури,- категорически заявила Мария Петровна,- У нас, почитай, вся улица на голову жалуется. Я сама и то цитрамон выпила.
-А если давление? Дочка ваша мне всегда сначала давление измеряет, говорит, если повышенное – нельзя.
-Может и нельзя, а вот помогает же. Я бы тому, кто это лекарство придумал, памятник поставила. Наверное хороший человек был.
-Почему вы так думаете?- улыбнулся, окончательно проснувшийся, Николай Иванович.
-Так плохой человек разве хорошее придумает? – только плохое.

Николай Иванович с интересом посмотрел на тёщу – она высказывала его собственные мысли о форме и содержании.
-А пример «плохого человека» можете привести?- спросил он.
-Пример, говоришь?.. Вот оружие придумал плохой человек.
-Здрасьте. А как бы он добывал себе пищу, без оружия?
-Вот не думала, что на зверя надо охотиться с атомной бомбой,- не растерялась Мария Петровна.
-Причём здесь это?
-А притом. Тот, кто первое оружие придумал, не для охоты его ладил. Не-ет, он думал как отнять добычу у более сильного и ловкого. Когда получилось, он стал её забирать, а охотника снова гнал в лес. Вот почему оружие появилось. Потом придумывали новое, более совершенное, а строе приспосабливали для охоты.
Николай Иванович даже есть перестал, так его поразило услышанное.
-Мария Петровна, а как вы думаете, конец Света будет?- немного помолчав, решился спросить он.
-А как же,- невозмутимо ответила та,- обязательно.
-И за что же нам такое?
-Да за жадность нашу, да зависть,- так же спокойно объяснила Мария Петровна и посмотрела на зятя, который вдруг остолбенел и уставился на неё остановившимся взглядом,- Ты чего это? Ты рот-то закрой. И ешь давай, остынет.

Но Николаю Ивановичу было не до еды.
-Как вы сказали?- очнулся он,- за жадность и зависть?
-Известное дело. Соседа за что поджигают? Из зависти, что живёт лучше. Воюют из-за чего? Из-за чужой земли, или, вот теперь, из-за нефти. Скоро за воду воевать пойдут: реки и озёра испоганили, пьём хлорку сплошную, особенно вы, в городе. За нефтью даже в море полезли – оно разве для этого предназначено? Учёные говорят, что мы из океана вышли. (Тут Николай Иванович едва заметно улыбнулся). Если это так, значит изгадим свою колыбель. Похвалить за это нас надо? Из земли гребём всё больше и больше; она что, и дальше терпеть это будет? А для чего всё? Продать побольше да подороже. Жадность заедает. За это и придётся отвечать.
Николай Иванович смотрел на Марию Петровну во все глаза и никак не мог понять, почему он сам, со своим образованием, с массой прочитанных книг, не мог додуматься до таких простых вещей.
-Может, вы и смысл жизни знаете?- спросил он,- ну, для чего мы живём?
Мария Петровна немного подумала и сказала:
-Да чего проще. Мир окружающий беречь. Жить с ним в согласии и беречь. А мы всё вокруг губим. За это ОН нас обязательно накажет. И правильно сделает,- заключила она.
-А спасти нас Бог может?- не унимался Николай Иванович.
-Это за что же нас спасать? За то, что лбы крестим да свечки ставим? Не-ет, ЕГО не проведёшь. Коли в душе Бога нет, не отмолишь.

Приход соседа прервал такой интересный и важный для Николая Ивановича разговор.
-Обедаете? Приятного аппетита,- поздоровался тот от порога и добавил, по обыкновению, непечатное.
-Спасибо, сдобрил хорошим словом,- неодобрительно отозвалась Мария Петровна,- садись с нами.
Никита, пятидесятилетний мужик, с силой потёр щетину на лице, через кепку – нечёсаную голову, и отказался:
-Не, моя (непечатное) совсем лежит, стонет (непечатное), чтоб ей… Скорую просит вызвать.
-Проходи, звони, чай, знаешь, где телефон. Когда уже говорила,- заворчала, поднимаясь, Мария Петровна,- поставь себе. На водку ведь больше тратишь.
-А на (непечатное) он мне нужен? Куда мне звонить? Это вот всё баба (непечатное) дурью мается.

Увидев, что Мария Петровна собирается наливать чай, суетливо заторопился:
-Ты погоди, Петровна, с чаем, иди, набери сама, у меня слова (непечатное) какие-то не такие – они не приедут. Ты сначала Юрке позвони,- шагая за недовольно покачивающей головой соседкой продолжал наставлять Никита,- скажи, что бы шеметом был тут, а то он (непечатное) с соседом, не дозовёшься потом.
Николай Иванович налил себе чай и, прихлёбывая, слушал переговоры тёщи по телефону. Он хорошо представлял, как Мария Петровна аккуратно снимает трубку, наклонившись, опирается о столик локтями и, шевеля губами, осторожно надавливает на клавиши.
-Алё?.. Коля, ты?.. Отца позови… Так разбуди… Ну, когда проспится, скажи ему, что бы бежал к отцу, бабушке твоей плохо… Так вот, опять заболела.
Положила трубку и сообщила Никите:
-Пьяный сынок твой.
Никита замысловато выматерился.

После недолгого затишья Николай Иванович снова услышал голос Марии Петровны:
-Здравствуйте, запишите вызов, пожалуйста… Да, в Инзе… А по какому номеру позвонить? Погодите, ручку возьму… Ещё раз, пожалуйста… Спасибо.
-Что (непечатное), не хотят коновалы ехать?
-Да хватит материться. Вот, другой телефон сказали.
Снова, после небольшой паузы:
-Алё, Алё,.. Алё? Здравствуйте… Вызов запишите, по… Вызов примите!! В Инзе… Давление высокое, и с сердцем плохо… Есть… Есть, говорю, у них лекарства! Да! А когда?- Мария Петровна слышно вздохнула, продиктовала адрес и, положив трубку, сказала:
-Скорой нет на месте, будут часа через два.
Оба вернулись в кухню. Никита, матерясь, ушёл, а  Мария Петровна тяжело присела к столу.
-Никому-то мы, бедные, не нужны,- опять вздохнув, сказала она,- Недавно смотрела по телевизору, как президент где-то выполнением своего нацпроекта любовался. Какие-то сказочные больницы осматривал. Где только находят такие. Приехал бы вот к нам, да попробовал хотя бы скорую помощь вызвать, да подождал бы её… Как думаешь, стали бы такое по телевизору показывать?
-Ну, если только как отдельные недостатки,- усмехнулся Николай Иванович.

Осень в этом году задерживалась, но уже заявляла о себе ночным похолоданием и, становившимися всё более занудными, дождями. Сентябрь перевалил на свою вторую половину. Жена и сын звонили ежедневно и говорили, что соскучились. Пора было возвращаться домой.
Последнее время, как никогда раньше, Николай Иванович ждал приближения ночи. Теперь он знал, что ответить Лу на её вопросы. Но та не приходила. Николай Иванович стал плохо спать, почти не разбирал, что ел, раздражался на кота, который вставал в стойку и тыкал лапами  в колено, напоминая, что пищей надо делиться. Время шло, но ничего не менялось.

Иногда казалось, что свою Берегиню он просто выдумал. Но откуда тогда возникло и почему не покидает его ощущение надвигающейся катастрофы. Нет, была Лу на самом деле или не было её, всё равно нужно что-то решать и делать, не дожидаясь, что кто-то решит и сделает за тебя. Пусть его посчитают полудурком, пусть – полным дураком, но он должен рассказать об открывшейся ему истине, о том, что  всех ждёт и о причинах приближающейся катастрофы. И ОНИ должны хотя бы выслушать его, если  им небезразлично общее будущее. А почему, собственно, только ОНИ? Пусть услышат все и все вместе ищут выход из создавшегося положения. Умных людей предостаточно и далеко не все из них сидят в самых высоких кабинетах. Да, это касается всех,- подумал Николай Иванович и, похвалив себя за принятое решение, сел за письма.
Николай Иванович, не признаваясь себе, всё ещё ожидал появления Лу и всячески задерживал свой отъезд. Но буднично протекли две очередные недели, и всё оставалось по-прежнему. Отъезд был намечен на послезавтра.

Письма разосланы. Он предупреждал в них о приближающемся апокалипсисе, старательно обосновывая его причины, и предлагал меры, которые, по его мнению, могли бы помочь избежать его, пока не поздно. Он просил всех отнестись к его словам серьёзно. Он рискнул сказать, что если ОНИ не могут правильно оценить ситуацию, пусть уступят место тем, кто способен разумно мыслить и принимать адекватные меры. Он очень хотел, что бы ему поверили.
Теперь Николай Иванович был спокоен – он сделал всё, что было в его уменьшающихся силах.

Ни в газетах, ни по телевидению реакции на его SOS не проявлялось. Впрочем, он на ответ, тем более скорый, не рассчитывал. Да и не для того он писал, что бы с ним затевали переписку. Но ответ всё-таки пришёл, правда, в не совсем обычной форме.
Раскладывая свой любимы пасьянс («гробница Наполеона»), он краем уха слушал новости по первому каналу.
На экран старался не смотреть – с него таращила глаза прилизанная дикторша, которую Николай Иванович терпеть не мог. Она так старалась выразительно озвучивать текст телесуфлёра, так модулировала голосом, что казалась похожей на самовлюблённую отличницу седьмого класса, читающую текст на отметку. Николай Иванович хотел уже выключить телевизор, но что-то заставило посмотреть на экран – там в это время заканчивался митинг в поддержку чего-то. Но это уже стало привычным и пропускалось мимо ушей и глаз. Насторожило другое – смена интонации диктора. Голос из слащавого перешёл в строгий, потом в ещё более строгий. Речь пошла об экстремистах, которые переходят к подготовке государственного переворота. Пусть не надеются! Из источников, близких к ФСБ, поступила информация, что деятельность одной из таких группировок раскрыта, и её руководитель скоро будет арестован.

Николай Иванович хотел позвать тёщу, послушать об очередном успехе службы безопасности, но вспомнил, что Мария Петровна ушла к подруге в гости.
Тут во дворе залаял Малыш. Кто-то испуганно хлопнул калиткой, потом постучал в окно.
-Хозяева, есть кто-нибудь?
«Как будто не видно, что телевизор работает»,- подумал Николай Иванович и открыл форточку. Сказал, что хозяйка в гостях. Весёлый голос представился участковым, попросил убрать собаку и выйти на минутку, кое-что уточнить. Как только Николай Иванович открыл калитку, его тут же подхватили в четыре руки и головой вперёд мгновенно засунули в стоящую перед калиткой ГАЗель. Четыре руки приняли его и в машине. Тут же сцепили наручниками руки за спиной и бросили лицом в пол.
И вот уже машина выезжает из города (это Николай Иванович определил по звуку мотора, тянущего на подъём). На трассе повернули направо и помчались. В Сердобск – понял он.

Николай Иванович хотел повернуться на бок и задать резонный вопрос: «За что?». Не удалось. Толчком башмака его возвратили в прежнюю позицию. И всё это в полном молчании.
-Ну что?,- вдруг раздался знакомый голос,- теперь понимаешь, что спасения люди не заслуживают?
Лу легко повернула Николая Ивановича на спину и непонятным образом перевела руки на живот. Спокойно мерцала над ним.
-Ох, Лу, где же ты была?- посетовал Николай Иванович.
Лу молча ждала ответа на свой вопрос.
-Ты знаешь, они не так уж и виноваты – их такими сделали. И потом, есть ведь и другие.
-И тех, конечно, большинство, а эти – исключение,- съехидничала Лу и уже жёстко добавила,- Нет, не исключение. Так уж у вас почему-то повелось, что любой, получивший толику власти, тут же начинает издеваться над ближним.
-Не все, Лу, не все,- пытался убедить и самого себя Николай Иванович и, не дождавшись ответной реплики, спросил:
-За что меня так?
-За экстремизм. Ты призываешь свергнуть власть.
-С чего они взяли?- искренне удивился Николай Иванович.
-Разве ты никуда не писал?
-Но я писал совсем о другом.
-Им было выгоднее прочитать так.
-Куда меня везут?
-Сначала в психиатрическую больницу.
-Что, будет и потом?
-Разумеется. Суд признает тебя виновным и приговорит к длительному сроку.
-А ты предсказывала, что я умру в больнице,- попытался улыбнуться разбитым ртом Николай Иванович.
-В тюрьме тоже есть больница.
Помолчали.
-Давай вернёмся к моему предложению. И должна сказать, что это последняя наша встреча, совсем последняя.
Усвоив услышанное, Николай Иванович ответил:
-Нет, Лу, спасибо тебе за всё, но я должен отказаться. Хороших людей не так много, тут ты права, тем более я не могу их предать. В конце концов и я, в той ли иной степени, виноват в грядущей катастрофе, не знаю как, но виноват, хотя это теперь уже и не важно. Важно другое – избежать апокалипсиса. И я хочу быть вместе со всеми, пусть даже в такой незавидной ситуации.   
-Ну что же, прощай, Человек. Теперь с тобой остаётся только Судьба.
Розовое мерцание погасло.
Автомобиль мчался в бесконечной ночи, и было трудно предположить, что может наступить утро.