История о суде

Видавничий Гурт КЛЮЧ
Дмитрий Каратеев & Константин Могильник

Фрагмент романа „Liebe dich aus…”

Начало: ИСТОРИЯ ОТЦА КАРЛА: http://proza.ru/2009/04/17/441


ИСТОРИЯ О СУДЕ

- Зачем ты об этом пишешь, Катарина? Что ты об этом знаешь? И что тебе нужно об этом знать? Говоришь – Карл, русский священник. Я не был с ним знаком, разные есть люди. Я, твой отец, никогда и в голове не держал стать русским, тем более священником. И русского священника никогда не видал. Даже не знаю, существуют ли такие. А народ видел. И многое помню.
Например, стояли мы в Мурловской области в деревне Куропатово в октябре 1941. Прекрасная была погода, клёны золото-зелёные, листья от них плыли по пруду. Даже лебедь плыл. Посмотрел: как дома, в Нижней Саксонии. Ветерок прохладный: уже с оттенком русской зимы, а солнце – совсем ещё летнее, а тучи по солнцу – вот они-то и есть осенние: огромные, серые, уже снегом грозятся, а ещё не могут. И почувствовал я: это ж так и русские – обещают нас метелями замести, а пока слабо. И подумал как-то: это ж пока слабо, это у нас или у них октябрь, а будет и декабрь и так далее. Может быть, я этого и не подумал, а только потом в плену во сне восстановил. Но стою, наслаждаюсь осенней погодкой, а меня уже громко кличут: «Вольгемут, майор едет!» Я – на пост, это ж два шага, где управа: чуть выше пруда, между вербами, где красная дверь, справа-слева скамейки и вывеска: «Сельсовет». Катарина, это страшно: 20 минут назад я стоял с автоматом у этой двери, а на скамейках лускали семечки местные веснушчатые девчонки, и всё было так странно спокойно, как будто мир уже заключён, и Сталин с Гитлером в городе Риге подписывают договор о Вечном Сотрудничестве, а Литва, Латвия, Эстония окончательно входят в территорию Германии, а Украина становится нашим естественным протекторатом, и одна тревога – что перебросят нас всех в Северную Африку против англичан. Такое было настроение. А теперь: стоят человек пятьдесят, либо совсем молодые, либо непризывного возраста, а в большинстве женщины, а прямо на крыльце единственный в селе хромой – седой, морщинистый, почти безглазый - под руку держит крупного старика с седой бородой:
- Поймал, я его поймал! Он и есть. Он всех Вахрушевых порубал: от бабы Мани до маненького Серёжки.
Левой старика под руку крепко держит, а в правой – топор:
- Видите, весь топор в крови. Он из окна вылазил, а я его под руку – цап! Суди, народ, это он!
Староста Дроздов лысый, в пиджаке с повязкой нашей:
- Ну, ты, Сенька, тоже не смей! Не чини самосуда. Думаешь, если тебя по увечью на войну не взяли – то ты тут уже царь и Бог? Подожди властей – есть кому тут без тебя разбираться… Это тебе не при коммунистах, когда ты так же Гришку Яковлева за рукав притащил. Будто это он всех Машкиных заживо спалил…
Из толпы – пожилая женщина в зелёной кофте, в сером платке:
- Гад! Разбойник! А Гришу моего тогда за что увели? Хорошо хоть не доказали, но всё равно – где ж он теперь?
Хмурится старик, жмурится старик, губы сжимает. А хромой, радостно:
- А? Это он и Машкиных, конечно, в 35-ом! 
Смущается староста Дроздов:
- Ну, ты погоди, Сенька, что ты увечный – так это так, а погоди. Сейчас власть немецкая придёт…
Девочка в красной косынке из толпы:
- Жизнь по-новому пойдёт!
И затыкает ей рот кончиком красного платка испуганная мать:
- Не кричи лишнего!
А девочка сквозь платок, матери:
- А кто такие Машкины?
Мать, потихоньку:
- Ты их уже не помнишь. Они по-уличному Ведерниковы.
А хромой рыжий Сенька, расходясь:
- А в 27-мом Стешку Василькину – кто? И шею перерезал, и язык откусил!
Рассердился Дроздов староста:
- Но тогда ж никого не взяли!
Отворяет рот, будто понял что, бритый старый мужик в картузе:
- Так её – тоже он? Дайте мне его, я ж отец! Я ж его за Стешку порублю и разорву!
И зарыдал:
- Да знать бы мне тогда, что это он её! Я ж ещё крепкий был, без грыжи ходил, он бы у меня…
Прикрикивает староста Дроздов:
- А как тебе знать, что и тогда – он?
Изумляется-возмущается рыжий хромой Сенька, крепче деда под локоть захватывает:
- А хто ж? А хто ж? И тогда - тоже он! Только я его тогда не поймал – я ж увечный, хромой, параличный, а я знал…
И орёт-разрывается худощавая, лет 80-ти:
- Так и моих же! Так и в 15-ом же! Так и всех же! И тоже топором…
И орёт-разрывается коренастая, лет 70-ти:
- А за что ж, в том 15-ом Васю моего в холодную упекли, спасибо, потом отпустили – это ж ещё при царе. Сенька, зачем ты его тогда оговорил? А это ж – вон кто, а мы никто и не думали!
И почти бесплотная, лет 90-ста, в почти бесплотном платочке:
- А это ж вон кто! А я думала – всех их Сенька Хромой. Прости, Сенечка, прости Христа ради, оно вот и не так, а я на тебя думала…
- Бог простит, баба Уля!
Др-р-р – мотоцикл. Спрыгнул бодро майор-фюрер Шатц:
- Alle maulhalten!* Кто?
Отнял староста Дроздов деда у Сеньки Хромого:
- Он!!!
Прищурился свысока майор-фюрер Шатц:
- Gut. Und was wollt ihr?
С радостным пониманием переводит девочка в красном платочке:
- Он сказал: «И что вы хотите?»
Снова рвётся вперёд старый бритый мужик:
- Да на шматочки мелкие этим же топором!
И пожилая в зелёной кофте, в сером платке:
- А за Гришу моего? Не-ет, спалить гада-разбойника, как он тогда всех Машкиных спалил!
80-летняя худощавая из 15-го года:
- Нет! Топором, топором, как он всех моих тогда!
А бесплотная 90-летняя только бесплотным платком качает:
- Не, не надо. Сколько там уже его жизни, а потом Бог будет судить.
Махнул перчаткой фюрер-майор Шатц:
- Всем заткнуться, я всё понял. Но…
И повернувшись к деду, пойманному-повязанному:
- А ты что скажешь в свою защиту?
Хмурится-жмурится дед, на перчатку, на фуражку немецкую, как давеча на солнце.
Староста Дроздов майору почтительно-объяснительно:
- Он у нас, понимаете, сроду немой. И глухой. И ничего не скажет. Но всё ж ясно.
Качнул терпеливо-понимающе фуражкой фюрер-майор, да, дескать: всё ясно. И спросил у народа:
- Ну, кто первый? Выходите – делайте с ним что хотите.
И отступил вправо, а левой рукой развёл так пригласительно.
Радостно сжал топорище Сенька хромой:
- Так что ж? Так я ж! Кто ж поймал-то?
Серьёзным лицом смотрит староста Дроздов на хромого: охолонь, мол, Сенька, ты думаешь, если ты на войну не попал, так уже тут царь и Бог.
Рыдает старый, бритый мужик в картузе:
- Так я ж тогда крепкий был, горячий ещё, без грыжи ходил. Я б его тогда за Стешку…
А пожилая в зелёной кофте, в сером платке:
- А за сынка моего Гришу, который тогда Машкиных не палил, а за него кто?
Лет 80-ти, из 15-го года:
- Ну, моего ж Васю тогда отпустили… А я уже старая для такого дела… Пусть как власти хотят.
А бесплотная, 90-летняя:
- Да сколько уж ему жить? А может, это опять не он, вот как я тогда на Сенечку подумала. Он не он - Бог ему судья.
Девочка в красной косынке, матери:
- А он теперь опять всех поубивает?
Затыкает мать рот девчонке уголком красного платка:
- Не говори лишнего.
Стоит народ, безмолвствует народ. Усмехнулся свысока фюрер-майор Шатц, левую руку опустил, а правую на кобуру положил. Закусил губу Сенька. А ему руку на плечо староста Дроздов: охолонь, увечный-параличный, помни своё убожество. Безмолвствует народ. Пожал погонами фюрер-майор: делать мне с вами тут больше нечего – ich habe viel zu tun**. Хмурится дед, жмурится дед, и уже хмурится-жмурится давеча солнечный октябрьский день, и падает тень на управу, на толпу, на пруд, на майора:
- Nun?
Брызнул дождик, увлажнилась майорова фуражка. А девочка в красном платке, матери:
- Мамка, дождик! Пойдём домой – ты ж кисельку пообещала.
Мигнула молния, грохнуло, замычал и упал дед – немой, глухой, обвиняемый. Сунул майор в кобуру револьвер:
- Das war es***.
И - на мотоцикл верхом: др-р-р, и – по делам военным. Расходится народ от дождика по хатам. Катарина, это страшно: полчаса назад – ясная русская осень, и лебедь по пруду проплывал. А теперь тянет старый бритый мужик под дождём за руки мёртвого, немого, глухого, застреленного, и кирзовыми сапогами по грязи чавкает, и староста Дроздов за ноги ему помогает: что, грыжа у тебя – так ты ещё тут не царь и Бог, а это дело общественное. Скулит Сенька хромой, о полу фуфайки лезвие топора от крови вытирает. И дежурит возле управы с надписью “Сельсовет”, под дверной козырёк от дождя спрятался, автомат обхватил рядовой Петер Пауль Вольгемут.

________________________________________

нем.:

* Всем заткнуться!
** Я занят
*** Вот и всё

________________________________________

Продолжение: ИСТОРИЯ О ПОЛИТКОРРЕКТНОСТИ: http://proza.ru/2009/04/17/433