Памяти Друга
Телефон разрывали звонки каких-то жестоких людей, которые звонко и любопытно, чуть ли не радостно, спрашивали: «Про Тёму слышала?» Никто, наверно, не догадывался, как хочется мне метнуть трубку в дальний угол, закрыть глаза, заткнуть уши, никого не видеть и не слышать. Я не верю! Я до сих пор не верю в то, что никогда не встречусь с ним на крыльце универа, не услышу его шуток и песен…
Он учил меня играть на гитаре.
Никогда не забуду, как открывалась дверь класса, и Тёмка кричал: «Ты чего тут сидишь? Какая нафиг физика? Ты что, не в курсе, что мы выступаем перед афганцами? Собирайся бегом!!!» Никогда этого не будет, и не потому, что школа давно позади…
Мы не так уж часто и близко общались, но сейчас я понимаю, что каждая минуточка, проведённая с ним, надёжно спрятана в моей памяти. Оказывается, столько всего у нас было… Сначала поездка в Питер, потом… нет, надо начать с Питера. Тёмка был самым младшим из мальчишек, самым светлым и радостным из нас всех, самым весёлым и безбашенным во всём составе. Долго ещё просили его спеть «Констанцию», которую он исполнял для Кости, грациозно опускаясь на одно колено перед его полкой, долго вспоминали дурацкие задания, которые он виртуозно выдумывал для тех, кто рисковал сыграть в карты на желание. Странно, но я совсем не помню его таким, каким он был тогда.
Он всегда хотел выделиться. Орудием самовыражения служили песни, КВНы, бесконечные концерты и, конечно же, внешность. От постоянных экспериментов над Тёмкиной причёской седели учителя и вздыхали одноклассники. Чего стоит один новый две тысячи второй год, когда он явился на ёлку весь в чёрном, с ярко-розовыми волосами. Потом были длинные локоны пепельно-русого цвета, которые перекрыли доступ в кабинет физики… Да, много чего было, но всё это я вижу только на фотографиях, а в памяти того мальчика нет.
Не помню я и того парнишку, с которым мы выступали на различных концертах, сочиняли дурацкие песни для какого-то нелепого конкурса. Он всегда выигрывал у меня, я всегда была второй, но это никогда не раздражало – на первом месте всегда была радость за него, ведь мы были одной командой…
Моя мама до сих пор не может забыть его первого появления в нашем доме. Он ворвался, как ураган, размахивая руками и крича: «Тащи скорее гитару! Такую приколюху покажу!» На робкое предложение разуться и пройти, он недовольно буркнул: «Времени нет совсем. Табуретку давай.» Два часа под порогом, и Артем улетел, оставив мне кипу исписанных листков. Кстати, никогда не понимала, как можно нарисовать бой с помощью стрелочек и сделать так, чтобы я поняла, что это такое. Такие налёты перестали бывать редкостью, а потом он пропал. Оказалось, что виной всему перелом ноги…
Это было восьмого марта две тысячи второго года. Так меня ещё не поздравлял никто.
Темка на костылях стоял под дверью и улыбался. Никто не умеет так улыбаться, как он…
Потом я закончила школу и поступила в НИИЖТ, через год он закончил её тоже и поступил в НИИЖТ. Мы снова были вместе. Между нами уже не было любви к гитаре, была благодарность друг к другу за то, что в огромном городе есть хоть кто-то, кому можно пожаловаться на жизнь, с кем можно поговорить о доме, кому можно доверить тайну.
Он как будто вошёл в мою жизнь заново, как другой человек. Исчез худенький мальчик со светлыми глазами и пепельно-русой чёлкой, а его место занял хмурый, коротко остриженный парень со спортивной сумкой, трёхдневной щетиной и тяжёлым взглядом. Только закрою глаза, сразу вижу, как Артем летит по территории студгородка в распахнутом чёрном пальто, внушая страх мирным прохожим, потом останавливается, смотрит на меня и превращается в прежнего милого, беззаботного Тёмку, который улыбается ласково и чуть виновато. Как мало времени мы проводили вместе, всё казалось, что есть вещи более важные, более срочные, чем встреча с друзьями.
Помню. Я всё помню: свою обиду за то, что он выбрал не мою команду, что не приходит в гости, его приторно-ласковое: «Ну что, тебе сейчас руки-ноги поломать, или чуть позже?». Я готова на коленях просить прощения за то, что не смогла достать для него кассету, которая была важна для нас обоих, но не у кого. Я дико жалею, что не успела отдать ему фотографию с дурацкой надписью: «Не забывай, что я есть. Приходи хоть иногда в гости. И … удачи тебе во всём!», на которой мы смеёмся вместе. Я проклинаю себя за эту надпись! У студентов есть примета – нельзя желать удачи перед экзаменами, а он желал… И я не сдавала. Он тоже не сдал. Он не выдержал последний экзамен и нашёл свой предел прочности…
Я не верила в то, что его больше нет до последней минуты. Я не взяла на похороны давно заготовленный букет потому, что боялась, что он встретит меня на пороге и спросит: «Ты с ума сошла? Зачем мне твои астры?» Он не спросил.
Даже увидев похоронную процессию, я не верила, казалось, что это не со мной, не с ним, не с нами. Жестоко светило солнце, гадко гудела толпа. Я ненавижу тех, кто пришёл не проводить, а прогуляться, развлечься, поглазеть. Вокруг ядовито шипели какие-то тётки, а где-то впереди несли ЕГО. Несли друзья. Мальчики, милые мои, не дай вам Бог повторять этот путь с такой страшной ношей. Не надо! Я шла где-то позади, а так хотелось к Тёмке. Как-то внезапно оказалось, что рядом все те, с кем мы когда-то пели, куда-то ездили, во что-то играли, и Артем был рядом… Я умоляла его встать, прекратить этот нелепый розыгрыш, но он не слышал.
Самым страшным было увидеть его фотографию в чёрной рамочке, фотографию с выпускного, в том самом костюме. Почему всех мальчишек хоронят в костюме с выпускного вечера? Он смеялся. Смеялся, лукаво поглядывая из-под длинной чёлки, а девчонка, которая держала портрет, рыдала. Рыдала, забыв обо всём на свете, не обращая внимания ни на кого, а из толпы смотрели несколько пар равнодушных глаз, стремящихся запомнить всё для приятной вечерней беседы с соседкой.
Не знаю, правильно ли это, нужно ли это было, но мальчишки принесли гитару и спели для Артема. Спели последний раз. А он не пел. Это страшнее всего – знать, что уже никогда не возьмёт он в руки свою старенькую гитару, которую стыдился показывать, не тронет легонько струны, не споёт про одуванчики…
Сначала не понятно, кто поползёт, кто полетит? Уверена, что все знали: Артем полетит. Полетит очень высоко. Никто не знал, что он упадёт так рано и так страшно.
Прошло две недели. За это время в голове пронеслось такое количество всяких «если», что становится больно от числа вариантов другого исхода. Говорят, что уходят лучшие. В этом пытаются найти утешение и оправдание, а я не понимаю, зачем же тогда остаются худшие? Зачем жить, если знаешь, что лучшие ушли, что вокруг только предательство и грязь, зачем???
Больно. Очень больно и безумно обидно. Больно за тех, кому доставляет радость чужое горе, за тех, кому не дано любить. Обидно, что уходят именно те, кто должен жить, кто должен дарить своё тепло людям, что остаются те, кто будет плакать всю жизнь и задавать тысячи различных: «Почему?» и те, кто будет бросать лаконичные: «Так надо» и «Потому что». Больно слышать настоящее: «Жалко» из уст незнакомых людей и стеснённое: «Интересно же» от друзей…
Каждое утро я плачу. Меня не понимают, но я и не стремлюсь к пониманию. Мне сейчас хорошо одной, вернее – с ним. Это глупо, но однажды на пустынной аллее парка мне показалось, что кто-то присел рядом на скамейку и накрыл мою руку влажной ладошкой… Никого не было, но я точно знаю, что это Артем приходил попрощаться.
Что ж, прощай, Тёма. Знай, что я никогда не забуду тебя, что каждая моя песня будет благодарна тебе за то, что ТЫ подарил ей жизнь. Спасибо тебе за всё: за наши песни, за споры, за ссоры, за встречи, за расставания, за шутки, за слёзы, за то, что ты так долго был в моей жизни, за то, что позволил мне быть в твоей. Я не жалею ни о чём: ни о прошлом, ни о будущем. Я скорблю о настоящем. Не грусти, когда-нибудь мы обязательно встретимся, ведь теперь мне только и остаётся, что верить в жизнь после жизни и не думать о смерти поле смерти. Прощай и прости, если что не так. Приходи ко мне хотя бы во сне и знай, я очень скучаю…
Свидетельство о публикации №209041700888