ГЛАВА ПЕРВАЯ
Они стояли на платформе станции метро «Студенческая» и целовались. Целовались смело и неприкрыто. Кого им было стесняться, если безнадежно точные часы метрополитена показывали 00:43 и платформа была абсолютно безлюдной, словно пустыня за сотни верст до оазиса? И никак он не мог насладиться ее близостью, тонким, ненавязчивым запахом ее духов, ее губами, черт подери! Да и как можно было насладиться и добровольно оторваться от всех этих прелестей, когда тебе всего-то неполных двадцать и ты настолько старомоден, что еще не пресыщен общением с противоположным полом, а ей только-только стукнуло восемнадцать? А если вы оба находитесь в трудной и бесшабашной, веселой и серьезной, но безмерно счастливой студенческой поре, а вокруг бушует во всей своей опьяняющей мощи и красе май-чудотворец… Что делать тогда? Целоваться! Непременно целоваться, дабы не упускать всех наслаждений скоротечно убегающей молодости.
Но время, время никогда не останавливающееся и никогда не берущее в расчет человеческие потребности – слишком уж они мелки для столь солидной субстанции! – заставило молодого человека оторвать требующие продолжения утех губы от объекта вожделения и, глубоко и горько вздохнув, произнести:
- Пора расставаться, Наташка, - сказал он тоном человека, отправляющегося на далекую войну, конца которой не было видно. – Сейчас уже последний поезд подойдет, до дома могу не успеть добраться. На такси денег не хватит, а пешком идти уж очень неохота…
- Конечно, Гошка, - хлопнула она длиннющими ресницами. В ее миндальных карих глазах было столько любви, столько преданности, столько счастья и надежды, что его вновь неудержимо потянуло к ней.
- Завтра… Все будет завтра, - мягко отстранила она Гошу, заметив, что из стеклянной будочки вышла пожилая женщина в темно-синей униформе и с красным флажком в руке. – Твой поезд уже на подходе.
Он с некоторой грустью глянул во тьму, из которой уже показались желтые глаза головного вагона поезда, и раздавался все нарастающий характерный лязг колес. Не прошло и минуты, как светящаяся зелено-синяя змея электрички, натужно и устало проскрипев тормозами, остановилась у платформы. Двери с грохотом разошлись, и Гоша, чмокнув свою Наташку в щечку и шепнув на ушко «До завтра!», заскочил в душный вагон.
- Осторожно, двери закрываются! – возвестил, показавшийся Гоше радостным, бесстрастный женский голос. – Следующая станция – «Киевская».
Двери, за день пропустившие сквозь себя несметные толпы пассажиров, словно со вздохом облегчения захлопнулись и поезд тронулся по направлению к туннелю. Махнув Наташке рукой, Гоша, со счастливой улыбкой на нацелованных губах, уселся на жесткое сиденье, обтянутое темным дерматином.
Собственно говоря, звали его не Гоша, а Игорь, Игорь Прутков. Гоша его называла только влюбленная в него Наташа. Ей, почему-то, очень нравилось называть так своего возлюбленного. Да кто, в конце концов, разберет этих загадочных женщин?! Хорошо еще называла Гошей, а не каким-нибудь Пусиком или Масиком. Прутков был студентом третьего курса факультета журналистики МГУ. Там же, кстати, только курсом младше, училась и его девушка. Прутков - парень умный, чрезвычайно начитанный, высокий и красивый, похожий на сурового викинга, не знающего пощады к врагам и по-хозяйски относящегося к женщинам. Но это был как раз тот случай, когда внешняя оболочка почти никак не соответствовала внутреннему содержанию. Нет, в начитанности, уме и мужской красоте ему отказать было невозможно. Но в общении с представительницами наипрекраснейшего пола Игорь был застенчив до робости, а к людям – даже к недоброжелателям – добр, отзывчив и снисходителен.
Оглядевшись по сторонам, Игорь обнаружил, что в вагоне, кроме него, находится еще один молодой человек. В заднем углу вагона, там где обычно находятся укороченные сиденья, клевал носом коротко стриженный черноволосый парень лет двадцати пяти – двадцати семи. Одет он был в новые, еще не затертые, джинсы насыщенного голубого цвета и в такого же цвета, джинсовую рубашку. На ногах его красовались белоснежные кроссовки «Адидас», судя по всему отнюдь не китайского производства. На одном из них длинный шнурок находился в состоянии вальяжной развязности.
Ни в вагоне, едущем впереди, ни в заднем, пассажиров видно не было. Не обратив особого внимания на своего соседа по вагону, Игорь блаженно задумался о завтрашнем, а точнее уже сегодняшнем, дне. Завтра будет пятница, день, когда родители Наташки уезжают на дачу, а она – под предлогом подготовки к грозно надвигающейся сессии – остается дома. И вся огромная «сталинская» квартира будет в полном распоряжении молодежи. Справедливости ради надо сказать, что из молодежи, и вообще из людей, в благоустроенном жилище будут лишь Наташа да Игорь. Ах, как славно, как великолепно проведут они выходные! И не надо думать, что все два дня они не вылезут из постели. Отнюдь! Наташка была из той, к сожалению не так часто, как хотелось бы, встречающейся, породы девушек, с которыми приятно было не только осваивать Камасутру, но свободно поговорить и на любые другие темы. За исключением, разве, футбола и хоккея. Ну не жалуют, в большинстве своем, данные виды спорта наши прекрасные женщины, не жалуют. Да и ладно! Пусть будет хоть что-то, в чем мы разбираемся лучше. Так вот, самое главное, что целых два дня влюбленные будут рядом друг с другом и ничто в мире не прервет их сладостного разговора. Будет струиться в раскрытые окна свежий запах вовсю распустившихся тополей и кленов, запах пробудившейся от суровой зимы земли, радующейся первым цветам и зеленой траве, чудотворный запах весны, а значит запах жизни; будут литься несмолкаемые трели прилетевших птиц…
Через минуту движения поезд нырнул в туннель, а еще чрез полминуты лампочки в вагоне нехотя моргнули, возвещая о приближающейся остановке. Сладко вздохнув, Игорь тряхнул головой, разгоняя прелестные грезы, и направился к дверям. Прошла одна минута, другая, третья… Тут только пылко влюбленный почувствовал, что происходит нечто странное, по меньшей мере. Поезд, который уже давно должен был вырваться из темного туннеля на освященный простор станции «Киевская», продолжал свое движение. Причем, судя по врывающемуся в открытую фрамугу потоку воздуха, продолжал наращивать скорость, а не сбавлять ее, как если бы приближался к станции. Игорь недоуменно огляделся, и смутное беспокойство его усилилось. Сзади и по ходу движения вагон окружала кромешная тьма, словно соседних вагонов и не существовало вовсе. Игорь вгляделся в дверное стекло перед собой. И там, вместо бесконечно змеящихся толстенных проводов и иногда мелькающих желтых ламп, царил непроглядный мрак. Кроме того, напрочь отсутствовал звук. Не было слышно ни шума колес, ни дребезжания вагонов… Ничего! Только свист ветра, врывающийся в открытые фрамуги и воздухозаборники. Выходило нечто совершенно несусветное и необъяснимое. Получалось, что… вагон оторвался от состава и летит самостоятельно в неосвещенной ничем ночи. Но как такое может быть?! Вагон несся плавно, словно то был аэробус, рассекающий бескрайний воздушный простор, а не обычный поезд метро, в обязанности которого входит трястись по рельсам, проложенным под землей. Взгляд Пруткова упал на невзрачный прибор, долженствующий обеспечить экстренную связь с машинистом. Судорожно нажав кнопку, Игорь вежливо спросил:
- Слышит меня кто-нибудь или нет?
Вполне логичным ответом ему послужил лишь какой-то невнятный треск, явно не имевший никакого отношения ни к машинисту, ни к его помощнику.
- Эй! – нервы Игоря стали сдавать. Он отнюдь не был трусом, но неизвестность и нереальность возникшей ситуации начинали вселять в его душу ползучий страх. – Отвечайте!
- Чего орешь? – раздался слегка хриплый голос откуда-то справа. – Чего тебе не сидится?
Тут только Игорь вспомнил, что в вагоне он находится не один. Он даже обрадовался такому обстоятельству. Ведь известно с незапамятных времен, что опасность, какой бы жуткой она не была, гораздо легче делить на двоих, чем бороться с ней в одиночку. И безысходность не кажется уже полной безнадегой, когда ты не один.
Дремавший в конце вагона парень очнулся и глядел на Игоря слегка пьяным, вперемешку с усталостью и недовольством взглядом.
- Да вот, - неопределенно пожал плечами Игорь, словно извиняясь за свою обеспокоенность, - поезд никак на станцию не приедет. И вообще… Он, по-моему, никуда не едет.
- Как это? – усмехнулся парень усмешкой человека, слух которого поразила явная и непреложная ахинея. – А что же он делает?
- Я не знаю. Мне кажется… - Игорь не нашел подходящих слов, чтобы объяснить что же именно ему кажется. – Да сами взгляните в окно.
Парень покряхтел и неохотно повернулся к окну, что находилось за его спиной. Тут же замер. В его понятии там определенно происходило что-то не то, но что именно, он понять пока не мог.
- Что за хрень? – выругался он через минуту. – Там тьма кромешная. Где мы едем-то?
- Понятия не имею, - честно ответил Игорь.
- Ну, какая была предыдущая остановка?
- «Студенческая».
- Как давно? – парень явно приходил в себя и начинал задавать осмысленные и законные вопросы. Он даже нагнулся и завязал шнурок на кроссовке.
- Почти десять минут назад, - ответил Игорь, глянув на часы.
- Это уж действительно… - парень довольно резво поднялся и скоренько прошелся по вагону, заглядывая во все окна. Остановившись наконец рядом с Игорем он также, как и тот, требовательно нажал кнопку экстренной связи с машинистом. И снова ответом послужил неразборчивый треск.
- Похоже, мы отрезаны от поезда, - осмелился произнести давно возникшую мысль Игорь, и кивнул головой в непроглядную тьму задних и передних окон.
- Это я и сам заметил, - несколько зло огрызнулся незнакомец. – Но как такое могло произойти?
- Не знаю! – в тон ему отозвался Игорь.
- Не надо нервничать, - уже спокойней ответил парень, и извлек из нагрудного кармана рубашки мобильный телефон.
«Черт! – мысленно выругал себя Игорь. – Как же я сразу не догадался?». И он тоже выхватил телефон, висевший у него в чехле на брючном ремне.
Но разочарование ждало обоих. Связи не было.
- Еще новости, - недовольно пробурчал молодой человек. – Что делать-то будем?
Игорь ответить не успел. Вагон так резко остановился, что мужчин бросило на пол. После внезапной остановки, Игорь почувствовал, что все его внутренности начали перемещаться куда-то вверх, словно хотели вырваться наружу через горло. Очень схожие ощущения он испытывал, когда в прошлом году прыгал с друзьями с парашютом. Это было не что иное, как свободное падение!
Василий Федорович Открывашкин был ученым человеком пятидесяти трех лет от роду. Его рано полысевшую голову, словно нимбом, украшали три высших образования: физико-математическое, химическое и астрономическое. Более того, во всех этих трех почтенных областях естествознания Василий Федорович защитил докторские диссертации, весьма уважаемые в мире науки. С детства его мозг жаждал знаний и стремился к открытиям. Пока его сверстники гоняли во дворе в футбол и «кадрили» девчонок, он сиднем сидел в библиотеках или в школьной лаборатории. Потому без малейшего труда поступил в университет, а затем и в аспирантуру.
В данный момент он возглавлял целую сеть лабораторий, работающих на непревзойденную мощь наших вооруженных сил. Лаборатории были лишь крохотным отсеком, комнатушкой на фоне многоквартирного дома. А «дом» этот был не что иное, как научно-производственное предприятие, занимающее огромную территорию на западе Москвы. Предприятие было столь секретным, что даже его название было неизвестно непосвященным, а сами сотрудники называли его не иначе, как Институт, направления деятельности которого были настолько разнообразны, что казались безграничными. Лаборатории Открывашкина работали на космос, а потому представляли собой секрет в квадрате.
Открывашкин, вне всякого сомнения, был человеком добросовестным и работоспособным. С девяти утра до шести вечера, с небольшим перерывом на обед, он всецело посвящал себя порученному ему делу. И проявлял здесь непревзойденное усердие и самоотдачу. Но как только его рабочий день заканчивался, с еще большим усердием и самоотдачей он отдавался своему любимому и пока недоступному постороннему взгляду занятию. Справедливости ради надо сказать, что ничем преступным или предосудительным он в свое свободное время не занимался. Просто он совершал исследования, на которые, мягко говоря, официальная наука смотрела несколько свысока и даже снисходительно. Как смотрят взрослые на детей, пытающихся собрать из стульев космический корабль и отправиться на нем в глубины Галактики. О невозможности объять необъятное говорил еще непревзойденный Козьма Прутков. Профессор Открывашкин замахнулся на доказательство совершенно обратного.
Василий Федорович мечтал свершить невероятное, совместить несовместимое; мечтал покорить две ипостаси, со времен сотворения мира не желающие покоряться человеку. Совершить, так сказать, небывалый прорыв в науке. Он вознамерился покорить пространство и время! Конечно, человек уже запросто преодолевал десятки и даже тысячи километров, но все это был ничтожный мизер, по сравнению с задумками дерзкого ученого. Будучи астрономом, он прекрасно понимал, что в обозримом будущем человечество не сможет путешествовать даже по собственной галактике, не говоря уже о посещении иных миров. Даже если случится чудо, и люди сумеют развить скорость света, то не хватит никакой человеческой жизни, чтобы долететь, к примеру, до созвездия Гончих псов. Что уж говорить о путешествиях к другим галактикам, о встречах с иными цивилизациями?.. А Василий Открывашкин был романтик, романтик до мозга костей и потому ни на секунду не сомневался, что где-то там, в мрачной бесконечности космоса, существуют – обязаны существовать! – многие и многие планетарные системы, населенные разумными существами. Вдумайтесь скептики, пошевелите извилинами: ведь если бесконечна Вселенная, то бесконечны и формы жизни, которыми она должна быть населена. Ибо жизнь настолько многогранна, настолько непредсказуема, что может возникнуть и там, где, как нам кажется по невежеству, она невозможна. И встреча с иной формой жизни состоится рано или поздно. Встреча неизбежна! Вот только нужна ли она нам?..
Отбрасывая в сторону труднопроизносимые термины и формулы, по сравнению с коими китайская грамота лишь детский лепет, и которыми легко оперировал Василий Федорович, необходимо вкратце изложить суть его исследований. Пытливый ученый пытался создать прибор, который, затрачивая минимум энергии, способен будет создавать нечто вроде луча. Данный луч, проникая в параллельное измерение, будет неподвластен земному времени и обретет способность в считанные минуты пронзить чуждый нам мир и вынырнуть в заданной точке пространства, но уже не параллельного, а нашего измерения. К примеру, в созвездии Кита. И главная задача волшебного луча будет заключаться в том, чтобы транспортировать в нужное место как любые предметы, так и человека. Фантастика, бред, несбыточные мечты? Возможно, возможно… А разве существование человека на Земле и наличие у него разума, не фантастика? То-то! Впрочем, задумав прорыв в науке, профессор в пылу азарта позабыл о том, что любой прорыв всегда связан с огромным риском, так как в образовавшийся свищ может хлынуть все, что угодно.
Итак, в теплый майский вечер, оставшись совершенно один в лаборатории, Василий Федорович колдовал над своим невероятным прибором. Худой, высокий, в старомодных очках и бородке а-ля Дзержинский, одетый в белый халат, он был похож на доброго доктора, колдующего над приготовлением хитрой микстуры. Его аппарат, в данный момент, был размером не больше, чем обычный музыкальный центр и светился множеством панелей, кнопок и дисплеев. Подключен он был к банальной электрической розетке. В этом, кстати, была принципиальная задумка ученого – использовать доступные земные материалы. Быть может, доступные далеко не всем, но тем не менее… В верхней части прибора располагалась оптическая чаша, склеенная из мельчайших зеркальных чешуек и напоминающая тарелку рыночных весов советских времен. Она являлась приемо-передающей антенной. По чаше, скользя лапками, ползал крохотный джунгарский хомячок.
Сегодня в жизни ученого наступал ответственейший и долгожданный момент. Предстояло испытать фантастический прибор в действии. Василий Федорович даже имя своему детищу дал символическое – «Родник». Как символ создания чего-то нового, таинственного и великого. Сегодня луч, созданный «Родником», должен был переместить подопытного хомячка в квартиру Открывашкина. Квартира его так же находилась на западе города. Еще раз сверив необходимые параметры и точность заданных координат, Открывашкин перекрестился – он не был особо верующим, но в таком деле поддержка высших сил никогда не помешает - и нажал на большую красную кнопку, находящуюся в нижней части «Родника». Тут же чаша засветилась бледно-розовым светом и хомяк на ней засуетился…
В подвале того самого здания, где внеурочно вкалывал на благо науки профессор Открывашкин, трое электриков починяли проводку. Был аванс, конец рабочего дня… Короче говоря, электрики были в том состоянии, когда тянет порассуждать о мировоззрении Канта, Бэкона или Спинозы, но ни как не заниматься столь приземленными и мирскими вещами, как электропроводка. А потому что-то они напутали в многочисленных проводах, резисторах и конденсаторах, расположенных в распределительном щите, и ток по проводам побежал несколько иной частоты и напряжения. Настолько иной, что этого никто и не заметил. Лишь чуть ярче засветили лампочки, да шустрее завертелись колесики счетчиков. Ерунда полнейшая! Но высокоточная аппаратура Открывашкина не могла не среагировать на изменения в среде, ее питающей. Что-то в ней перемкнуло, что-то крутанулось не так, и приятное свечение розовых тонов моментально сменилось на омерзительный плесневелый цвет. Хомяк пронзительно взвизгнул и исчез, а поганое свечение становилось все интенсивнее и выше. Еще через секунду оно изменило направление, изобразило петлю, очень похожую на ту, что перетягивает шею повешенного, и стало бить не в потолок, а в стену, напротив которой и находился ученый. Василию даже показалось, что стена невероятным образом изогнулась под напором луча. «Родник» начал трястись и искриться. Василий нажимал на кнопки отключения и блокировки, но они никак не реагировали.
- Вот зараза! – непонятно кого ругая, выкрикнул Открывашкин, и выдернул шнур питания из розетки.
Через пять секунд все прекратилось. Свечение исчезло, чаша вновь приобрела прежний окрас. Вот только хомяка на ней не было, а по лаборатории распространился какой-то странный, если не сказать тошнотворный, запах. Некая чудовищная смесь из смрада давно не чищеного мусоропровода, деревенского клозета и серного источника. Но на нелепый в данном случае «аромат» Василию было совершенно наплевать. Хомяк-то исчез! Не погиб, не размазался по антенне, как яйцо в омлете, а именно – исчез. И, стало быть, опыт удался. Во всяком случае в той, его составляющей, где безобидный грызун должен был переместиться. Исчезнув без следа, он, стало быть, и переместился. Вот только куда? Именно это и торопился выяснить Василий Федорович Открывашкин. Он быстренько скинул халат, подхватил свой кожаный портфель, в котором постоянно носил тетрадки с расчетами и набросками новых идей, и, выключив в лаборатории свет, устремился домой.
Второпях он не заметил, что у задней ножки стола с приборами, стоящего у той самой стенки, куда сильно ударил возникший из прибора луч, шевелится какая-то темная масса, размером с южноамериканского грызуна капибару.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Двадцатый век, век переломный в техническом развитии человека, был самым кровавым и жестоким за всю историю нашей цивилизации. Даже века безумств святой инквизиции бледнеют перед количеством жертв, брошенных в веке двадцатом безумными властолюбцами на кровавый алтарь политики. Помимо непрекращающихся войн, уносящих миллионы жизней землян, кровавых революций и чудовищных гражданских междоусобиц, человеческий разум – вершина эволюции, как утверждали многие ученые мужи – создал огромнейшую кучу дерьма под общим названием «Оружие массового поражения». Данной кучи с лихвой хватило бы на то, чтобы десятки раз уничтожить наш ужасно несовершенный мир и еще осталось бы последующим цивилизациям. Если б таковые возникли после планетарной катастрофы. И только какое-то чудо, самая ничтожная малость не дала появиться на свет маньяку, способному со злобной ухмылкой нажать на спусковой крючок и выпустить всеразрушающего джина из бутылки, загнать в которую обратно его уже будет невозможно. Есть все-таки над нами Бог, есть! И заткнитесь все атеисты на свете! Не будь ЕГО, давно бы род человеческий прекратил свое существование. Именно ОН вразумил власть предержащих, что в новой мировой войне уже не будет победителей. А потому радуйтесь люди, живущие в веке двадцать первом – вам не угрожает всеобщая гибель от оружия массового поражения. Радуйтесь и ужасайтесь. Ибо на смену возможной глобальной гибели, в которую по большому счету никто и не верил, пришла опасность не столь масштабная, но гораздо более ощутимая, способная войти в любой город, в любой дом; ударить в самый неожиданный момент, ударить по самым слабым и незащищенным. И имя этой опасности – терроризм. Глобальная атомная угроза уже невозможна, но локальная…
Под прикрытием религиозных лозунгов, с бредовыми призывами к свободе и равноправию, из гадючьих нор выползли кровавые ублюдки, откровенные бандиты и уголовники, готовые перерезать горло кому угодно за пачку долларов или дозу наркоты. Они получали наслаждение от того, что в их руках было оружие и перед ними были бессильны многие и многие люди, которых они брали в заложники. Во имя аллаха они убивали и насиловали «неверных» женщин и детей. И никакой ислам тут ни причем! Ни одна религия не призывает взрывать дома с мирными жителями, направлять самолеты в небоскребы, заведомо зная, что там будут тысячи жертв, захватывать детишек в школе, превращая святой для любого школьника день в ад. Это не религия, а тяжкий дурман! И никогда не попадут в рай ни те, кто сжимает в руках цевье автомата, с ухмылкой из-за черной бороды взирая на насмерть перепуганного мальчишку, ни те, кто обвешивает взрывчаткой дурочек-смертниц. Не будут перед ними танцевать грудастые и крутобедрые гурии. Нет! Их души будут вечно пылать в огне, без всякой надежды на прощение. Все эти головорезы любят называть себя волками или псами войны, защищающими зеленое знамя ислама. Но не псы они и не волки, а шакалы и гиены, мерзкие и противные, заслуживающие лишь самого строго суда. И многие из них, как не прискорбно, умеют хорошо воевать и владеть любым видом оружия.
Одним из таких молодчиков был Салман Вероев, убежденный ваххабит и безжалостный убийца. Впрочем, последнее его качество было куда сильнее, чем первое. Когда-то он был мелким партийным работником в одном горном районе Чечни, но вспыхнувшая под предлогом суверенитета война за наркотрафик и нефть вывела его аж в полковники самостийно организовавшегося ичкерийского войска. Проще говоря, главаря одной из многочисленных банд. Сорокапятилетний здоровый и умный мужик, способный принести не мало пользы своей измученной родине, выбрал совсем иной путь. Салман предпочел зарабатывать деньги чужой кровью, рискуя, правда, и своей головой. На его кровавом счету были и захваты заложников и терракты в городах России и подрывы колонн военнослужащих. И вот теперь он со своей бандой отморозков прибыл в Москву. Несколько лет назад его последователь и ученик учинил на Дубровке захват «Норд Оста». Да, его и остальных подонков укокошили бойцы спецназа, но сколько при этом погибло заложников. Больше сотни! Резонанс мощнейший! Но той банде не удалось вселить страх в души москвичей. Пришла пора, как полагали хозяева бандитов, снова разворошить сытую и зазнавшуюся столицу.
Но Салман не будет настолько глуп, чтобы класть свою голову лишь во имя аллаха. Всевышнему он будет полезнее, оставаясь живым и с оружием в руках. Террористическую акцию или, как они ее называли «акцию справедливого возмездия», боевики проведут теперь на западе Москвы, неподалеку от элитных кварталов. И Беслан покажется цветочками проклятым неверным! Бойцы Вероева захватят детский комплекс, недавно открывшийся на западе столицы. Здесь живут около сотни ребятишек, по тем или иным причинам потерявшие родителей и имеющие серьезные проблемы со здоровьем. Плюс обслуживающий персонал. И никто не вырвется из цепких лап смерти. Ни один человек! А вот люди Салмана – точнее бородатые нелюди – на этот раз должны выкарабкаться, уползти, словно ядовитые гады, от справедливой кары. Но гибель детского комплекса будет лишь прелюдией и прикрытием. Бандиты нанесут еще один удар, которого уж точно никто не ждет…
Комплекс новый, еще и года не прошло, с момента открытия, спецслужбы еще, наверняка, не успели досконально его изучить. А вот отряд боевиков знает прекрасно все его переходы, подвалы, коммуникации. Недаром около сорока человек, подвластных боевикам, были специально отряжены сюда, внедрены и трудились в течение двух лет под личинами строителей. Ведь труд гастарбайтеров в Первопрестольной ох, как дешев. Они-то и обеспечили террористам возможность отхода. Но после, после…
Сейчас Салман Вероев вместе со своим заместителем Хабибом по кличке Экскаватор находились рядом с комплексом, который они намеривались захватить. Проводили, так сказать, рекогносцировку на местности. В данный момент бандиты не были похожи на звероподобных мужланов с длинными бородами, не мытыми и пропахшими потом и порохом, какими их часто изображают средства массовой информации. Отнюдь! Они были гладко выбриты, одеты в цивильные костюмы и пахли дорогим одеколоном. Вокруг бушевал весенний вечер, затапливая в безветрии всю округу неповторимым запахом пробудившийся от зимней спячки природы. Утопало здание детского корпуса, вполне оправдывающее свое название «Сказка», в зелени столетних лип, молоденьких кленов, тополей и ясеней, и, копошившиеся в песочницах и качающиеся на качелях, карапузы не обращали никакого внимания на двух очень прилично одетых дядей, прогуливающихся вдоль символического, в общем-то, забора. Не чувствовали они, что за ними наблюдают две пары острых, внимательных и по-волчьи безжалостных глаз. Да и «дядям» было глубоко наплевать и на красоты природы и на детишек. А ведь наши маленькие дети – это самое прекрасное, что мы можем создать, не прилагая к этому особых усилий. Самое прекрасное и самое беззащитное наше творение.
- Ну что, Хабиб, - тихо проговорил Салман, слегка повернув голову к своему подчиненному, - два дня на все дела нам хватит?
Хабиб поскреб квадратный подбородок – никак не мог привыкнуть ходить без бороды – ухмыльнулся зловещей улыбкой и, глядя на своего шефа снизу вверх низким, словно бас трубы, голосом произнес:
- Хватит, Салман. Основные силы уже завтра будут здесь. Ударим, как и планировали послезавтра в одиннадцать вечера.
- Молодец, - одобрительно похлопал по плечу Хабиба Вероев. – Ты всегда был исполнительным и точным.
Хабиб довольно кивнул. Он вечно был неразговорчив и угрюм. Но свое черное дело всегда делал четко и с каким-то садистским наслаждением. Экскаватор был на восемь лет младше Вероева и на целую голову ниже того ростом. Зато в плечах был чрезвычайно широк и силой обладал неимоверной. Все боевики считали Экскаватора авторитетом непререкаемым и побаивались его колючего взгляда. Приказы начальства Хабиб выполнял беспрекословно. Прикажут людей резать – будет резать, пока не остановят; прикажут землю капать – будет копать, пока до магмы не дороется. Потому он и получил свое прозвище. Так как был упорен и исполнителен, словно землеройная машина.
Двое боевиков вальяжной походкой, ни чем не выдававшей в них не знающих жалости горцев, направились к съемной квартире, что находилась у метро «Студенческая». Идти было не близко, но даже отпетым головорезам хотелось чуть подольше подышать весенним московским воздухом. Потому что через два дня такого воздуха уже не будет. Он исчезнет навсегда! Мимо них спешил по домам уставший за рабочий день народ; молодые мамы забирали своих чад из детских садов; родители постарше вели мальчишек и девчонок (кого добровольно, а кого и силком) в музыкальные школы и спортивные секции; и даже представить себе не могли, что двое мужчин, попадающихся им на пути и имеющие отнюдь не зверскую наружность, пришли исполнить сюда нечто ужасное, что должно перевернуть мирные и суетливые будни москвичей. Да и не только москвичей.
Свет в вагоне погас через секунду после начала падения в неведомую пропасть. Плотная черная мгла окутала, будто поглотила Игоря и его случайного попутчика. Неудержимая сила, тянущая обычный вагон метро в никуда, прижала обоих парней к потолку. Прижала резко и сильно, так что Игорь спиной разбил плафон освещения и осколки пластмассы легко прорезали тонкую ветровку и рубашку и плотно впиявились в кожу. Рубашка быстро пропиталась кровью и прилипла к телу. Кричать не было сил. Игорь не видел своего товарища по несчастью, но инстинктивно чувствовал его близкое присутствие. Да и куда он мог деться из замкнутого пространства?!
Через крохотный промежуток времени, показавшийся людям вечностью, мрак разжижился, потерял густоту и окрасился в бледно-розовый цвет, напоминающий цвет заката перед бурей. Игорь увидел молодого человека, который был, как и он, распластан на потолке. В загадочном и зловещем цвете пространство вагона напоминало проявочную комнату фотолаборатории, где инфракрасный цвет убивает все другие оттенки. Скорость падения вагона, отнюдь не предназначенного для воздушных полетов, все нарастала, что полностью соответствовало законам физики. Согласно тем же законам нарастали и перегрузки.
Но ничто в мире, каким бы тот мир ни был, не может продолжаться вечно. Не знает конца лишь всемогущее время… В тот самый момент, когда Игорь уже стал терять сознание от непереносимой тяжести, навалившейся на него, вагон резко прекратил стремительное движение, врезавшись во что-то плотное, но податливое. Игорь со своим спутником плашмя рухнули на пол. Не успели они опомниться и произнести не то что хоть одно слово, а даже бросить беглый взгляд друг на друга, как в вагон хлынула вода. Она с шумом и свистом врывалась в раскрытые фрамуги, воздухозаборники и многочисленные щели творения рук человеческих, которое столь же не было предназначено для подводного плавания, как и для полетов в воздухе. «Конец!» - яркой и болезненной вспышкой мелькнула мысль в мозгу Игоря. Плавать он не умел…
Но кто ведает, когда, в какой именно день и час оборвется нить его жизни, любезно предоставленной Господом?! Пожалуй, только самоубийца, который уже принял порцию цианистого калия или нажал на спусковой крючок пистолета, приставленного прямо к виску. Но и тут бывают исключения. К тому же, самоубийцы чрезвычайно редко одобряемы людьми и почти никогда не прощаемы Богом. Забудем о них!
…Игорь с трудом разлепил отяжелевшие веки и понял, что жив. Перед его глазами был бескрайний, до странности розовый небосвод без всяких признаков какого-нибудь светила. Игорь был весь мокрый и лежал спиной на чем-то теплом и твердом. Раны на спине саднили. Приподнявшись на локтях, Игорь увидел, что рядом с ним сидит его попутчик, тоже весь мокрый, помятый и взъерошенный. И сидят они на берегу бескрайнего то ли моря, то ли океана, плещущегося почти у самых их ног тихими волнами того же странного оттенка, что и небосвод над их головами. Было совершенно понятно, что Игорь остался в живых исключительно благодаря своему попутчику.
- Спасибо за спасение, – разлепил непослушные губы Игорь. – Где мы?
- Живой? – приветливо улыбнулся незнакомец и спокойно кивнул, в знак того, что он принимает благодарность, но не видит в своем поступке повода для восхищения. – Вот и славно. А то я думал, что один остался… Что же ты друг, такой здоровый мужик, а плавать не умеешь?
- Не довелось как-то научиться, - смущенно опустил глаза Игорь. – Так где мы?
- Серьезный вопрос, - глубоко вздохнув, произнес парень, - Я бы даже сказал, своевременный. Но ответа на него у меня нет! Такое ощущение, что мы провалились в тартарары… Ладно, давай знакомиться, - попутчик Игоря протянул ему руку, - меня Архипом зовут. Такое вот несовременное имя…
- Игорь, - ответил Игорь на рукопожатие. Рука Архипа была твердой, в ней чувствовалась скрытая сила уверенного в себе человека.
Игорь поднялся на ноги и огляделся. До коль хватало глазу в туманной и душной дымке, простиралась лишь ровная каменистая пустыня без всяких признаков растительности. Будто кто-то специально покрыл землю толстым слоем мелкой гальки, гладко вылизанной за долгие века волнами и ветрами. Лишь где-то далеко впереди, так далеко, что и разобрать-то было невозможно, чернела невнятная полоска то ли гор, то ли высокого леса.
- Не очень благоустроенный пляж, не правда ли? – кисло улыбнулся Архип.
- Да уж… Но ума не приложу: где мы и как тут оказались?
- На первый вопрос я тебе уже ответил, - нехотя проговорил Архип. Чувствовалось, что хмель, блуждавший в нем еще совсем недавно, выветрился от пережитых событий совершенно без остатка, осталась только усталость. – А на второй… Единственное объяснение, которое я могу дать, так это то, что вагон, в котором нам не посчастливилось ехать, куда-то провалился. Но куда и как? Да, сегодняшнее торжество я запомню надолго.
- Вы о чем?..
- Давай на «ты»! – несколько резко сказал Архип. – Понимаешь, меня сегодня слегка продвинули по службе… Ну обмыли с друзьями-сослуживцами… И выпил-то всего ничего! А тут навалилось все, - он обреченно махнул рукой, - недавно из командировки, чуть ли не месяц без выходных… Короче, силенок не рассчитал, да и задремал в метро. Свою остановку, как водится, проехал, и вот что из этого вышло.
- Вы… - Игорь тут же осекся под недовольным взглядом своего невольного товарища. – Ты военный?
- С чего ты взял?
- Ты упомянул про службу.
- А-а-а… Ну считай, что военный. - отвел Архип взгляд от Игоря. – А ты чем на хлеб зарабатываешь?
- Я учусь, - несколько смущенно отвечал Игорь.
- Во как! Студент, стало быть… И где же ты грызешь гранит науки?
- Факультет журналистики МГУ, - не без искорки гордости ответил Игорь, и тут же сия искорка была потушена холодным душем неприязни.
- Будущий папарацци? - скорчил недовольную гримасу Архип.
- Почему же сразу папарацци? – обиженно проговорил Игорь. – И среди журналистов есть хорошие и высокопрофессиональные люди. И работа их бывает порой не менее опасна, чем у военных.
- Ну-у, уж куда там! – вспыхнул Архип, но тут же продолжил уже более миролюбиво: - Ладно, не ершись. Я тоже был когда-то студентом. Точнее, слушателем… Так что, если хочешь, мы с тобой братья по духу. Но журналистов не люблю! Извини, уж так сложилось по жизни… Да Бог с ним! Давай лучше думать, что дальше делать будем.
- Мыслить логически, - вполне серьезно сказал Игорь, приглаживая мокрые волосы.
- Заманчиво! – поддержал его Архип, по-доброму улыбнувшись. – Начинай. Тем более, что я спал, когда началась вся эта катавасия.
- Я помню, что поезд въехал в туннель. Долго не было остановки – видимо свернул на другой путь. А дальше… Дальше произошло то, что произошло. Мы провалились неизвестно куда. Вполне разумно было бы предположить, что мы находимся где-то под землей. Об аварии, или неведомом нам прорыве – как угодно, - скорее всего, уже знают и надо терпеливо ждать помощи.
Мысленно Игорь сам удивился своему оптимизму и не поверил ему.
- Все так, - кивнул Архип после короткой паузы, и тон его приобрел назидательный оттенок. - Но ты упустил один ма-алюсенький моментик. То, что произошел какой-то прорыв несомненно. Несомненно! Но почему в него рухнул не весь поезд, а лишь наш злосчастный вагон? А? И откуда под землей море и розовый небосвод, на котором, кстати, не видно ни солнца, ни луны, ни облаков? Ни черта! Откуда столь странный цвет? И цвет этот, кстати, мне жутко не нравится!
Игорь лишь задумчиво пожал плечами: он не знал ответов на поставленные вопросы.
- Мобильной связи у нас нет, - продолжил Архип. – Верно?
- Верно, - подтвердил Игорь.
Он извлек свой телефон из чехла и взглянул на него. Там, в вагоне, он показывал, что связь отсутствует. Теперь же, после принудительных водных процедур, его экран и вовсе погас.
- С моим телефоном то же самое, - ответил на вопросительный взгляд Игоря Архип.
- Но это вполне естественно, - успокаивал сам себя Игорь. – В метро мобильники часто не работают, а под землей тем более. И мой телефон, как думаю и твой, не являются водонепроницаемыми. Ничего противоестественного в их выходе из строя я не вижу.
- Хорошо! – довольно жестко ответил Архип. – У тебя часы есть?
- Есть! – радостно воскликнул Игорь и взглянул на левую руку. – Они водонепроницаемые…
Последнее слово он начал говорить громко и решительно, а закончил тихо и неуверенно. Его безотказный «Ролекс», подаренный отцом на совершеннолетие, выписывал несусветные кренделя. Часовая стрелка с единицы делала два уверенных шага вперед, а затем стрелка минутная быстро крутилась против часовой стрелки, возвращая свою короткую сестру на прежнее место. Затем невероятная процедура повторялась. В недоумении Игорь поднес часы к уху: ход был вполне ровным. Он попробовал покрутить стрелки головкой завода – безрезультатно!
- Сломались, наверное… - нерешительно произнес он, инстинктивно чувствуя нечто неладное.
- У меня часы попроще, - снисходительно произнес Архип, - но тоже водонепроницаемые и противоударные. А кульбиты со стрелками выписывают точно такие же. Хотя не механические, а кварцевые.
- И что это значит? – воззрился на своего спутника Игорь.
- Это значит, - произнес Архип, глядя прямо в глаза собеседнику, - что мы не под землей. А совсем в другом месте.
- В каком? – не понял Игорь.
- Не знаю! Ты фильм «Кин-дза-дза» видел?
- Видел, а при чем тут это?
- Так, к слову пришлось. Ты разве не ощущаешь, что все вокруг чужое: и это море, и это небо, и эти камни под ногами? Все вокруг не просто необычное, все вокруг – ЧУ-ЖО-Е! Даже привычный запах моря, который невозможно ни с чем спутать или не заметить, здесь отсутствует. Не пахнет ни чем, абсолютно ничем! Ты не чувствуешь этого?
Откровенно говоря, Игорь тоже чувствовал, что окружающее их пространство имеет природу отличную от земной, не смотря на кажущуюся схожесть. Данное чувство невозможно было ни описать, ни объяснить. Оно было и все тут! Оно существовало в подсознании и не требовало объяснений. Море действительно ничем не пахло, что представлялось невозможным. Его мелкие волны не накатывали на берег, резвясь и пенясь, самим своим видом символизируя вечность жизни на земле и стихии, в которой вся жизнь и зародилась, они лишь едва касались камней, как в стоячем, давно нечищеном пруду, лишенным даже малейших признаков на жизнь. Почему-то Игорю в голову пришла мысль, что в этом море и не может быть никакой жизни. Как в дистиллированной воде, не способной породить что-либо. Даже жажды утолить она не способна. Мертвый пейзаж сосал глаза. Он казался абсолютно мертвым! Ни птиц, ни животных, ни насекомых. Пустота! Пустота и тишина, сродни могильной.
В какой бы точке земли не оказался человек, он всегда будет осознавать и ощущать, что находится на родной планете. Даже если эскимоса, сроду не покидавшего родное иглу, резко переместить в бразильскую сельву, он будет удивлен, ошарашен и может быть до ужаса напуган, но он ни на минуту не усомниться, что находится на Земле, а не заброшен волею судьбы в другую вселенную. А вот данной уверенности в чувствах Игоря не было. Но он боялся признаться себе в этом, так как тогда его ненаглядная Наташка отдалится от него на недосягаемое расстояние. Такую ужасную мысль не принимал его молодой и оттого мощный оптимизм и гнал прочь из разума.
- Так ты считаешь… - решился все-таки озвучить свою мысль Игорь, но Архип прервал его.
- Я считаю, - голосом четким, не требующим возражений, проговорил он, - что мы непросто провалились под землю, а провались куда-то в потусторонний мир, мир нам неведо…
Он неожиданно прервался и его умные карие глаза округлились до невероятных размеров, словно решили вылезти из орбит. В них застыл неподдельный ужас. Спинным мозгом Игорь почувствовал, что за его спиной что-то происходит. Резко обернувшись, он буквально оцепенел от страха. Прямо на него смотрели четыре огромных ядовито-желтых глаза с узкими, будто кошачьими, зрачками кровавого цвета. Глаза размещались в один ряд… Нет, не на голове! Трудно было сообразить, где у соткавшегося из воздуха существа голова, а где туловище. Оно все состояло из постоянно змеящихся мохнатых конечностей, которых, казалось, было неисчислимое множество. Все непроглядно черное, мерзко пахнущее и осклизлое, существо имело какие-то неопределенные, постоянно меняющиеся размеры и казалось сильнее человека. Четыре глаза смотрели на Игоря изучающе, он почти физически ощущал, как непрошеный гость грубо копошится в его мозгу; как лучи недобра и чуждой физиологии жгуче обжигают его беззащитный разум. И изучение это не было познавательным, оно было плотоядным. Так хищник изучает невиданную ранее добычу, оценивая, осилит он ее или нет.
Смотрящее на Игоря существо было настолько чуждым и неприятным, что ему захотелось немедленно развернуться и бежать со всех ног, не разбирая дороги. Да и не было в обозримом пространстве и намека на дороги! Он не был трусом, но почему-то в его мозгу не создалось даже намека на возможность сопротивления. Бежать, бежать и еще раз бежать! Вне всякого сомнения, он так бы и поступил. Он даже сделал мышечные усилия, направленные на то, чтобы включить стартовый механизм своих ног. Но не смог пошевелить и пальцем. Игорь оказался полностью парализованным. Тогда ему захотелось немедленно зажмурить глаза и впасть в беспробудную кому, лишь бы не видеть шевелящейся жути у себя перед глазами. Но и столь очевидный пустяк был ему недоступен – веки не подчинялись ему. Парализация была полной и абсолютной.
Точно в таком же положении находился и Архип, на секунду раньше заметивший чужеродную тварь, возникшую ниоткуда. Его мозг, как и мозг Игоря, подвергался неприкрытому насилию и изучению. Это было мучительно больно! Словно миллионы и миллионы тонких раскаленных иголок впивались в каждую клеточку серого вещества; застревали там и крутились во всевозможных направлениях.
В один миг боль прекратилась, оставив ощущение чуждого присутствия в собственном разуме и парализацию, словно сверхпрочным цементом сковавшую весь организм.
- Кто вы и зачем пришли в наш мир? – одновременно услышали отвратительный – будто железом по стеклу – голос Игорь и Архип.
Но голос побеспокоил не их уши. Отнюдь! Он возник прямо у них в мозгах яркой и болезненной вспышкой.
- А вы кто? – попытался вступить в разговор Архип, но фраза из-за полной парализации так и осталась лишь в его мыслях. Но его услышали.
- Вопрос задали мы! – в мерзком голосе задребезжали нотки недовольства. – В следующий раз за неповиновение последует жестокое наказание. Мы ждем ответа!
Существо общалось с людьми совершенно по-хозяйски. Правила гостеприимства ему были явно не знакомы, и любого гостя оно воспринимало не иначе, как добычу. Оставался только вопрос: что с незнакомой добычей делать? Сожрать или использовать как-нибудь по-другому. Например, пустить на сувениры.
- Мы очутились здесь совершенно случайно, - теперь уже отвечал Игорь. Естественно, тоже мысленно. – Наше появление здесь – абсолютная загадка и для нас!
- Мы – люди, - вставил мысль Архип, - живые люди с планеты Земля.
- Земля… - неведомое существо на краткое мгновение задумалось. – Что такое «живые люди».
- Люди, - не без гордости ответил Архип, не замечая, что существо сделало акцент на слове «живые», - это разумные существа, являющиеся хозяевами Земли. А вот объяснить, где находится наша планета, мы не можем. Для этого нам необходимо знать, куда мы попали…
- Ты лжешь! – перебило его существо. – Имея такой ничтожный разум, ты не можешь быть хозяином чего-либо. Тем более - здесь! Те двое, что пришли раньше вас, тоже из вашего мира?
Данный вопрос поставил друзей по несчастью в непроходимый тупик. То, что сюда попал кто-то еще, было неожиданно и вселяло некоторый оптимизм. В конце концов, даже на плаху ложиться несколько веселее в компании, нежели в скорбном одиночестве. Но задавать вопросы после строго предупреждения было опасно.
- Мы не знаем, кто проник к вам еще, - даже в мыслях Игорь старался говорить мягко. - Тем более, что нам неизвестно, как они выглядели.
- Один из них очень похож на вас, - сообщило существо, - а другой значительно больших размеров и другого происхождения. Но мы видим, что вы ничего не знаете о них. Придется решить вашу участь позже. Хотя, - в словах постоянно змеящегося существа было неприкрытое злорадство, - ваша учесть уже предрешена.
Тут же яркая, нестерпимо болезненная и всепоглощающая вспышка, пронзила разум Игоря и Архипа, и сознание их поглотил мрак.
Взбудораженный до чертиков в глазах и горячей испарины профессор Открывашкин буквально ворвался в свою двухкомнатную квартиру, расположенную в добротном доме неподалеку от станции метро «Студенческая». Не имея терпения дождаться лифта, он молодым архаром взбежал на четвертый этаж, скинул, не расшнуровывая, ботинки в прихожей, отбросил портфель в сторону и, тяжело дыша, влетел в комнату, приспособленную под довольно просторный кабинет. В отличие от остального пространства квартиры одинокого холостяка здесь царил образцовый порядок и чистота. Если на кухне иногда у Василия можно было обнаружить в раковине пару немытых тарелок, в которые уныло и монотонно капала вода из непочиненного крана, а в большой комнате и коридоре кое-где хозяйничала пыль, то в кабинете каждая вещь находилась на своем месте, а чистоте могли позавидовать и иные операционные.
Щелкнув выключателем, профессор возбужденным взглядом уставился на огромный письменный стол, расположенный по центру комнаты. Стол являлся гордостью хозяина, быль массивным, как автомобиль «Хаммер» и представлял собой, помимо других достоинств, антикварную ценность. Совершенно не к месту прямо посреди стола располагалась клетка – жилище хомяка – с поилкой, непременным колесом и крохотным домиком, в котором трудолюбивый грызун делал запасы из подаваемого ему корма. Дверца в домик хомяка была распахнута, а клетка совершенно пуста! Профессор даже приподнял ее, надеясь хоть там обнаружить своего любимца, но все тщетно. В комнате висел непривычный запах, сильно напоминавший тот, что царит на сливных полях большого города. Ученый даже не обратил внимания, что вонь в квартире идентична той, что появилась в его лаборатории после неудавшегося эксперимента.
- Вот незадача! – огорчился Василий Федорович. – Куда мог деваться этот проклятый хомяк?! Может угодил мимо домика и лазает где-то в квартире?
Почему-то Открывашкину даже в голову не приходило, что зверек мог переместиться не только мимо чашки, а вообще черт знает куда. Прежде чем обыскать квартиру, он решил проветрить кабинет. Отдернув плотные гардины, он распахнул обе створки окна. Свежий воздух весенней московской ночи, густо напоенный запахом распустившихся под окном тополей и лип, озвученный трелями вернувшихся после зимовки на родину птиц, ворвался в профессорскую квартиру. Прямо перед окном, чуть выше, висела полная луна, окруженная оранжевым ореолом. Бледный и неживой свет извечной спутницы всех влюбленных и разбойников, вместе с легким ветерком падал и на разгоряченное лицо профессора и на карниз под окном. Невольно взгляд Открывашкина опустился на освященный луной карниз. Тут же сердце ученого сперва замерло, а потом заколотилось с бешеной скоростью; оставшиеся волосы на полысевшей голове зашевелились, а очки чуть было не сорвались с переносицы во мрак майской ночи, аккуратная бородка вздыбилась параллельно груди.
Весь карниз оказался забрызган кровью, уже успевшей потемнеть и имевший в ровном свете луны зловещий бурый оттенок. Быть может, в его ученую голову и закралась бы мысль, что на карнизе отнюдь не пятна крови, а какая-нибудь иная, вовсе безобидная субстанция, краска, например, но кое-что не давало подобной мысли даже зародиться. Этим «кое-что» были серые клочья шерсти, застрявшие в особо крупных кровяных лужицах и… желтый кошачий глаз, плававший все в той же крови в жестяной ложбинке на самом краю карниза. Глаз, казалось, смотрит на профессора и из сузившегося зрачка льется на него то ли невысказанная обида, то ли неприкрытое злорадство.
Мысли лихорадочно забегали в голове Открывашкина, словно брокеры на бирже в момент ее краха. Кто мог столь жестоким образом расправиться с котом? И что кот тут вообще делал, на четвертом этаже. Впрочем, последний вопрос имел вполне логичный и закономерный ответ: у соседей слева жил здоровенный серый котище, частенько разгуливающий по прилегающим карнизам и балконам. И вообще – по всему дому, многих приводя своим поведением в состояние нервного возбуждения. Но что за зверь мог так его распетрушить?! Стая ворон? Вряд ли. Птицы они, конечно, далеко не мирные, но чтоб такое… Да он бы легко скрылся от них в своем жилище! Быть может, в городе завелись более крупные птицы, беркуты или грифы? Но откуда, прах их побери, тут возьмутся грифы?! Интуиция настоящего ученого и экспериментатора подсказывала Открывашкину нечто другое. Она просто кричала о том, что в гибели несчастного кота повинны не птицы, какими бы они не были, а кто-то другой, не известный человечеству и страшный. И этого кого-то вызвал к жизни именно Открывашкин. Точнее, его опыт, сорвавшийся из-за неясных проблем с электричеством.
Взгляд ученого внимательнее всмотрелся в кровяные пятна на карнизе. Некоторые из них имели вполне определенную форму: неровные овалы, имеющие по краям семь длинных отростков, напоминающих когти. Поглубже высунувшись в окно, Василий увидел, что кровавые отпечатки извилистой цепочкой тянутся по карнизу, забираются на стену у окна, и… исчезают! Биология была одна из тех областей науке, в которой профессор не отличался, мягко говоря, глубокими знаниями. Но и краткого курса Природоведения было достаточно, чтобы понять, что вряд ли хоть одно из земных животных может оставлять такие следы и так перемещаться.
В душе Василия Федоровича образовалась леденящая пустота. Ему вдруг подумалось, что загадочная тварь могла запросто запрыгнуть в распахнутое соседское окно. В квартире справа жила пожилая женщина Варвара Леонидовна Богатикова – человек исключительной доброты и отзывчивости. Весь дом иначе как «тетя Варя» ее и не называл. Профессор лично пристроил тетю Варю в свой Институт уборщицей. Деньги, что там говорить, крохотные, а потому она пускала к себе жильцов. Всегда тщательно их проверяя и выставляя на улицу при малейшем намеке на недобропорядочность. Богатое воображение тут же нарисовало ученому, как зловещее нечто вероломно проникло к старушке, разорвало ее в клочья и в данный момент тихонько дожевывало ни в чем неповинных жильцов. Если, конечно, таковые имелись. От представленной картины на лысине Открывашкина испарина сменилась холодным потом, а по спине неприятной волной пробежали мурашки. Он с обреченностью приговоренного к повешению ослабил галстук на шее, спиной отступил от окна и безвольно плюхнулся в старое кресло. Кресло недовольно скрипнуло.
Возник извечный вопрос: что делать? Немедленно сообщить в соответствующие органы? Но что им говорить?! Что вследствие эксперимента, который, кстати, никто не санкционировал, невесть откуда пришло невесть что и угробило ни в чем не повинную соседку? Помещение в психиатрическую клинику в таком случае обеспечено. Но, быть может, в соседней квартире ничего и не произошло? Почему бы не позвонить в дверь и не проверить? Окрыленный такой мыслью ученый вскочил на ноги и устремился к выходу. Почему-то профессору и в голову не пришло, что скоро уже стукнет два часа ночи, и обыкновенные люди могут элементарно спать. Возбужденный разум Василия Федоровича не перегружал себя подобными мелочами.
Выскочив в коридор, профессор вдруг остановился как вкопанный. Нет, он ничего не увидел перед собой, ни обо что не споткнулся. Просто его ноги, да и вообще все тело, перестали повиноваться ему. Еще не понимая, что произошло, он вдруг ощутил, что в его мозг кто-то пытается проникнуть. Под черепом, у самого темечка защекотало, а потом бесконечное множество невидимых игл резко и больно впилось во все мозговые извилины.
- Стоять! – вспыхнуло у профессора в мозгу. – Где мы находимся?
Чужой голос был чрезвычайно неприятным и агрессивным.
- Кто со мной говорит? – мысленно ответил ученый и подивился тому, что ни губы его, ни язык не способны шевелиться.
Тут же нестерпимая боль когтистой лапой сжала его сердце. Он хотел застонать, но и на столь естественную реакцию был неспособен. Открывашкин не понимал, что с ним происходит, но чувствовал, что неведомый враг где-то рядом.
- Где мы находимся? – повторил свой вопрос невидимка.
- Что вас интересует? – ответил Василий Федорович. – Номер дома, название улицы?
Возникла пауза. Василий почувствовал, что тот, кто задавал вопросы, находится в некотором замешательстве.
- Не надо дом, - вновь проскрипел в мозгу Открывашкина чужой голос. – Какой это мир?
- Планета Земля, - четко ответил Василий Федорович, уже не сомневаясь в том, что незваный гость прибыл не из другого города.
- Земля… Не может быть! – Открывашкину показалось, что неведомое существо выказало плотоядную радость.
- Очень даже может! – возразил ученый. – И вы на ней находитесь.
- Хорошо, - произнес тот же голос после долгой паузы, показавшейся Открывашкину бесконечностью, - я буду рядом.
В тот же миг Василий Федорович понял, что его мозг оставлен в покое. Обжигающие иголки исчезли, а тело вновь приобрело способность двигаться. С невероятным облегчением, словно только что вырвался из лап смерти, профессор вздохнул и тут же почувствовал тяжелейшую, будто многовековую, усталость. Кое-как добравшись до большой комнаты, он, не раздеваясь, плашмя упал на диван и тут же уснул.
Упомянутая выше тетя Варя предыдущим вечером мирно пила чай с плюшками – никакие диеты она не признавала в принципе - и неотрывно следила за развитием нехитрого сюжета очередного бестолкового сериала, рожденного безвкусицей нашего телевидения, когда замок входной двери лязгнул, открываясь. Нехотя тетя Варя выглянула в коридор. С удовлетворением она констатировала, что вернулись ее новые постояльцы. Молодцы, обещали позже десяти не являться и обещание свое пока держали. Любезно поздоровавшись с хозяйкой, двое крепких мужчин кавказской наружности разулись и прошли к себе в комнату. Тетя Варя же преспокойно вернулась к просмотру сериала. Из-за громко работающего телевизора она не слышала разговора, происходящего за стенкой. Впрочем, квартиранты говорили возбужденно, но так тихо, что их невозможно было услышать и при выключенном телевизоре.
Тетя Варя давно бы убежала из собственной квартиры в ближайшее отделение милиции, если бы только знала, кто скрывается за культурными и хорошо одетыми молодыми людьми и какие мысли бродят в их аккуратно стриженных головах…
В комнате, куда вошли двое только что пришедших в квартиру людей, находился еще один постоялец. Он был значительно моложе вошедших и обладал вполне обычной внешностью славянского типа. Русые волосы, нос картошкой, невзрачные серые глаза, в данную минуту нервно бегающие. Он все время производил движения руками, словно не знал, куда их пристроить.
- Говори, что случилось, Стас, - Салман (а это был именно он) безошибочно угадал нервическое состояние своего подчиненного.
- Что-то нехорошее, Салман, - голос молодого человека был неровен, словно надтреснут. – Шамиль пропал.
- То есть? – в голосе появилась строгость, а во взгляде стальной блеск.
- Пять минут девятого вечера он пошел к метро за сигаретами, и должен был вернуться не позднее девяти, как ты и приказывал. Но вот уже половина десятого, а его нет. Я трижды пробовал звонить ему, но номер не доступен.
- Что это значит? – Салман повернулся к Хабибу.
- Шамиль испытанный и преданный воин, - поскреб подбородок Экскаватор. – С ним явно произошло что-то непредвиденное.
- На хвост нам сесть не могли?
- Не думаю, - уверенно мотнул тяжелой головой Хабиб. – В Москву мы проникали по одному и с разных направлений. Да и шакалов среди нас быть не может.
- Он не ширялся? – обратился Салман к Стасу.
- Нет! – как-то быстро и испуганно отвечал тот. – Ты же сам запретил до
завершения операции.
Главарь банды задумался. И мысли его, судя по перекатывающимся желвакам на крепко сжатых скулах, были не легкими. По сути дела, под угрозой оказывалась операция, к которой они длительно и тщательно готовились, которую продумывали до мелочей и которую финансировали очень и очень влиятельные люди. И люди эти не любят, когда их деньги не отрабатываются. Завтра уже начнут прибывать остальные боевики, а тут пропадает руководитель одной из групп. Что и как объяснять людям? И куда он, черт подери, мог пропасть?! Если его взяли, то дни и даже часы их банды сочтены. В ФСБ сейчас ребята работают ушлые и имеют в своем арсенале немало способов разговорить даже самого одиозного отморозка, уж будьте любезны. Но на чем он мог попасться? А вдруг все не так уж страшно и безнадежно? Мало ли, что могло случиться с человеком в большом городе! Он мог угодить под машину, его могли задержать для проверки документов, мог упасть с сердечным приступом, в конце концов. Волчье чутье, чутье развившееся у Вероева за годы войны и скитания по горам, подсказывало ему, что Шамиль не находится в руках неверных. С ним случилось нечто иное… Но вот что?..
- Ладно, - сказал Салман, привыкший доверять своему чутью. – Подождем до утра. Как бы там ни было, акцию необходимо провести в срок. Позаботься об ужине, Стас, и будем спать. Ближайшие дни у нас будут нелегкими и необходимо набраться сил.
Исполнительный Стас, кивнув головой, удалился на кухню. В этот момент где-то на улице, совсем неподалеку смертным воем заверещал какой-то кот. Крик его был не долгим, но таким истошным и пронзительным, будто с него живьем сдирали шкуру.
- Вот зараза! - неприязненно передернула плечами тетя Варя в своем удобном кресле. – Уже март давно закончился, а кошаки поганые всё концерты устраивают.
И она пультом переключила телевизор с одной программы на другую. Так как один бестолковый сериал кончился, а другой только начинался; не менее бестолковый и бессмысленный, чем предыдущий.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В эту пятницу, как, впрочем, и в остальные дни, тетя Варя проснулась очень рано. Уже в семь часов утра она должна была начать уборку в лабораториях Института. Тех самых, которыми руководил ее сосед Василий Федорович Открывашкин.
Что может быть прекрасней, свежей и жизнерадостней ясного майского утра! Улицы еще свободны от людской толчеи и от вечно спешащих, чадящих и гудящих машин. На свежей зелени листьев еще блестят капельки росы, расцвечиваясь в ласковых, пока не навязчивых, солнечных лучах; где-то в изумрудной кроне старого ясеня выводит свою бесподобную трель соловей, решивший по лишь одному ему ведомой причине задержаться нынешней весной в городских чертогах, а не продолжить путь в загородную вольницу.
Тетя Варя чувствовала себя прекрасно. Была пятница, не предвещавшая ничего иного, кроме как двух полноценных выходных дней. Раннее начало рабочего дня имеет тот неоспоримый плюс, что и заканчивается сей день значительно раньше, чем у остальных. Еще до обеда закончит свои труды тетя Варя, вернется домой, прихватит пару сумок с рассадой и едой, доберется до Киевского вокзала, сядет в еще не битком набитую электричку и укатит к себе на дачный участок. Там на шести сотках с крохотным домиком, доставшимся ей в наследство от покойного мужа, она и проведет законные выходные. Наковыряется в грядках до ломоты в спине и гудения в ногах, до скачка артериального давления, и вернется вся разбитая в воскресенье вечером домой. И чуть ли не до середины недели будет отходить от загородного «отдыха». А в следующую пятницу опять помчится на свой заветный участок земли. Зачем?! Да кто может дать ответ на этот вопрос…
Ровно в семь часов утра, переодевшись в выцветший халат и резиновые боты, вооружившись шваброй, ведром и тряпкой, минуя пустой и гулкий коридор шестого этажа Института, замершего в ожидании своих сотрудников, тетя Варя вошла в двери лаборатории, из которых накануне ночью поспешно вышел Василий Федорович Открывашкин. Солнце еще не поднялось во всю свою мощь над городом, но в помещении, из-за просторных окон, уже было светло. Тете Варе жутко не понравился запах, доверху заполнивший всю лабораторию. Это был даже не запах, а тошнотворная вонь, словно где-то в углу сдохла крыса и тихо-мирно разлагалась там уже не первый день. Будучи от природы женщиной полной, далеко не молодой, тетя Варя тем не менее еще была человеком достаточно шустрым и деятельным. Поставив ведро с тряпкой на пол, не выпуская из рук швабры, она ловко взобралась на широкий подоконник и с силой дернула за шнурок, открывающий фрамугу. С грохотом фрамуга откинулась вниз, впуская в провонявшую неизвестно чем лабораторию, порцию свежего воздуха. Тетя Варя удовлетворенно кивнула головой, радуясь столь незначительной мелочи, и повернулась лицом к двери. Она уже хотела аккуратно спуститься на пол, как ее подслеповатый взгляд привлекла какая-то бесформенная масса, лежащая справа от нее на длинном и широком лабораторном столе, среди пробирок, реторт и мудреных приборов, дремлющих в ожидании своих хозяев. Непонятный предмет был черным и блестящим, как антрацит, размером с большущий муравейник и по очертаниям напоминал… В общем весьма неприличную вещь.
- Не уж-то нагадил кто?! – зло прошептала тетя Варя и спустилась на пол. – Да куча то какая огромная…
Женская интуиция - явление крайне загадочное и редко поддающееся объяснению. Еще не приблизившись на достаточное расстояние к непонятному объекту, чтобы ясно его наблюдать, тетя Варя уже внутренне знала, что на столе расположилось совсем не то, о чем она подумала. Совсем, совсем не то! Черное нечто таило в себе опасность и опасность не малую. Осознание этого отчетливо пульсировало в мозгу пожилой женщины. Но то, что препротивнейший запах идет именно от странного, если не сказать подозрительного, предмета, теперь не вызывало сомнений. Уборщице надо было бы покинуть лабораторию, позвать людей, но тут в ней разыгралось другое чувство, которое преследует хомо сапиенс с самого момента его появления на третьей планете от Солнца. Чувство это не что иное, как любопытство, несомненно не только двигающее людей по пути прогресса, но и порой доставляющее не мало бед и страданий.
Тетя Варя решила воспользоваться своим непосредственным орудием труда как неким импровизированным щупом. Тонким концом швабры она аккуратно, но настойчиво ткнула темную инородную субстанцию прямо в центр. И тут произошла вещь совершенно неожиданная даже для тети Вари с ее женской интуицией. На странном бесформенном теле вспыхнули четыре совершенно круглых, желтых, как у хозяина преисподней, глаза с кровавыми зрачками и в мозг тети Вари ударил мощнейший поток энергии, наполненный ничем неприкрытой враждебностью. Странный объект ощетинился и зашипел, словно взбесившийся еж, и, приняв форму огромной чернильной кляксы, воспарил на полметра от стола.
Тетя Варя застыла на месте в позе промахнувшегося пикадора. Ни одна мышца ее грузного тела ей в данный момент не подчинялась.
- Кто ты? – злой вопрос буквально обжог мозг бедной женщины. Она была настолько напугана, что не знала как ответить на него. И кто его задавал?!
- Не молчи! Думай! – все так же зло полыхнуло у нее в мозгу.
- Варвара я, - наконец-то мысленно ответила парализованная женщина.
- Имя не важно! – после короткой паузы вновь услышала чужые мысли тетя Варя. – Что ты тут делаешь?
- Убираюсь, - кратко ответила тетя Варя, все существо которой закипало от страха перед неведомой угрозой.
- Где мы находимся? – злобы в мыслях загадочного пришельца не уменьшалось.
- Я не знаю, - честно отвечала уборщица. В данный момент ее мысли находились в состоянии броуновского движения, да и более глупого вопроса, как ей казалось, задать было невозможно.
Вновь возникла коротенькая пауза, в течение которой тетя Варя ясно ощущала, будто в ее мозгах кто-то копошится, будто мышь в копне сена. Ей было не только до одури страшно, но и чудовищно больно. Она бы давно истошно закричала бы от оглушающей боли, но была непонятным для себя образом полностью обездвижена.
- Ты действительно ничего не знаешь! – голос в ее голове стал еще более раздраженным. – Ты не нужна мне! Уходи!
В ту же секунду тетя Варя увидела, как красно-угольные глаза переместились выше, а под ними разверзлась огромная, чуть ли не больше самого существа, пасть с острыми конусовидными зубами землистого цвета. В пасти этой шевелился тонкий и длинный зеленый язык, на конце имеющий форму трезубца. Сама пасть была цвета плесени, покрывающей влажные стены заброшенных домов. Зловоние в помещении тут же усилилось. Тонкий змеиный язык обмотался вокруг швабры и коснулся руки тетя Вари. Она почувствовала легкий ожог, будто коснулась ствола старой крапивы. Резкий рывок – и швабра выскочила из руки вконец обескураженной женщины и в мгновение ока исчезла в заплесневелой пасти чудовища, необъяснимым образом очутившегося в московской лаборатории.
- Уходи! – злобно повторил черный монстр, захлопнув зловонную пасть.
Тетя Варя почувствовала, что тело ее вновь приобрело способность двигаться. Немедленно она поспешила покинуть лабораторию, в которой поселилось нечто злобное и ужасное. Но направилась она, совершенно против своей воли, не к двери, а к окну. Ловко и быстро взобралась на подоконник, навалилась всем телом на стекло, немедленно расколовшееся под солидным весом; не обращая ни малейшего внимания на боль от порезов, выдавила и второе стекло и с расширенными, от ужаса и непонимания своих действий, глазами вывалилась с шестого этажа главного здания Института. Прямо под собой она отчетливо разглядела клумбу, выполненную в форме пятиконечной звезды, на которой бушевали нежные нарциссы. Совершенно ни к чему ей вдруг вспомнились родные грядки на подмосковной даче и страшная мысль, что она их больше не увидит никогда, ярко заполыхала у нее в голове…
Чувства вернулись к Игорю в тот самый миг, когда он с трудом приоткрыл веки, словно налившиеся свинцом. Мутный розовый свет, лившийся казалось отовсюду, вновь предстал его взгляду. Но теперь не было ни плеска волн, ни каменистого бескрайнего берега. Было лишь замкнутое пространство, не больше общей камеры в стандартной российской тюрьме, с осклизлыми стенами из красноватого неровного камня и низким потолком; стены и потолок наваливались на человека, придавливали его к полу, угнетали психику; и многопудовая усталость. Чтобы повернуть голову и осмотреться, нужно было затратить сил не меньше, чем при разгрузке вагона с картошкой. Тем не менее, осмотреться было необходимо. Должен же человек, в самом деле, знать, куда его забросила судьба в очередной, отнюдь не счастливый, раз. Игорь лежал у самой стены, влажной и скользкой, словно стена в русской бане; и было так же душно, но не жарко. Справа от себя он, с откровенной радостью, - очень уж не хотелось оставаться одному! - увидел своего случайного попутчика.
Архип уже сидел на полу, точно таком же противно мокром, как и стены, и руками растирал затекшую шею.
- Н-да, - проговорил он, посмотрев на очнувшегося Игоря, и голос его выражал сильнейшую усталость. – Конечно, то, что мы живы, факт приятный, несомненно. Но то, что мы находимся в застенках у существ, весьма далеких, судя по всему, от миролюбия пушистых кроликов - обстоятельство удручающее.
- Почему слабость такая? – произнес Игорь, с удивлением заметив, как тяжело порой бывает ворочать языком. Приподняться на полу, как его напарник, сил у студента пока не было. – Что с нами сотворили?
- У меня было полное ощущение, что мой мозг пытались выпотрошить, размотав все извилины, - высказал свои ощущения Архип. – А выворачивание мозга наизнанку, как мне думается, сил не прибавляет. Надеюсь теперь, Игорек, ты уверен, что мы не на матушке Земле?
- Уверен, - негромко ответил будущий журналист, с внутренним содроганием вспоминая желтые, наполненные необоснованной злобой, глаза неведомой твари, ее красные зрачки, впивающиеся тебе в мозг подобно иглам. Ничего подобного на старушке Земле не могло быть в принципе. Уж в этом-то Игорь не сомневался. – Никогда в жизни мне так не хотелось домой, как сейчас.
Архип внимательно, с плохо прикрытой снисходительностью, посмотрел на Игоря.
- Ты, наверное, и дом-то свой надолго не покидал… - произнес он. – Но тебе, как журналисту, должно быть интересно наше путешествие. Представляешь, с какими заголовками могут выйти центральные газеты? «Репортаж из преисподней!», «Двое возвращаются из иного мира!»… Осталось только выбраться отсюда, и всемирная слава тебе обеспечена. Ну, и я к ней подмажусь, разумеется.
- Раз есть вход в этот мир, значит должен быть и путь назад.
- Та четырехглазая скотина явно так не думает. Да и вход сюда весьма своеобразный.
- Люди! – неожиданно из правого темного угла раздался слабый тихий голос. – Где я, люди?..
Обернувшись на звук, Архип и Игорь заметили в неверном свете какое-то шевеление. Вскоре шевеление стало более отчетливым, говоривший человек, кряхтя, поднялся на четвереньки и в таком положении поближе переместился к друзьям по несчастью.
- Ты кто, человече? – спросил Архип, радуясь и удивляясь, что их уже трое, а не двое.
- Шалва меня зовут, - после короткой паузы отвечал человек. – Шалва Гогидзе. Где мы находимся?
Новый человек говорил явно с кавказским акцентом, но слова произносил правильно, не коверкая. Да и весь его облик явно говорил о его горском происхождении: крупный орлиный нос, не лишенное привлекательности узкое лицо, большие карие, почти черные глаза, и густые, грачиного цвета волосы, короткие, но взлохмаченные.
- Шалва, говоришь… – Архип как-то уж очень внимательно, даже подозрительно, всматривался в незнакомого собеседника. Так обычно смотрят на человека, с которым где-то и когда-то виделся, но вот где и когда именно, память пока сообщать отказывается. И сей факт явно настораживает. – Ты что грузин, что ли?
- Папа – грузин, а мама – армянка, - совершенно спокойно отвечал Шалва. – Не томите меня, где я нахожусь?
- Этого, генацвале, мы пока и сами не знаем, - ответил Архип, не сводя с него глаз. – Меня кстати, Архипом зовут, а дружка моего – Игорем.
Игорь кивнул в знак приветствия и нашел-таки в себе силы сесть на полу. Его несколько удивило, что Архип не протянул Шалве руку для рукопожатия, как обычно делается в таких случаях. Почему он так поступил? Саднящая боль в спине отвлекла его от этой мысли.
- Как ты тут очутился? – довольно строго спросил Архип.
- Сам не знаю, - возбужденно отвечал Шалва, словно и не обратил внимания на тон заданного вопроса. – Вышел к ларьку за сигаретами. Только собрался расплатиться, как вдруг – бац! – свет яркий и тут же тьма. Меня будто подхватило что-то и понесло. Потом закружило и в воду – плюх! Когда выполз на берег, передо мной какая-то черная мерзость образовалась. Потом, не помню ничего. Часы не пойми как ходят… И сил во всем теле никаких.
В продолжение своего кратенького повествования Шалва пытался сопровождать свою речь жестами, но из-за слабости движения получались заторможенными и невнятными.
- Когда и где с тобой произошел столь неприятный казус? – спросил Архип.
- Десять минут девятого было, - не раздумывая, ответил Шалва. – У метро «Студенческая»
- Утра или вечера?
- Вечера.
- Ясно… - почему-то сказал Архип, хотя ясно как раз ничего и не было.
- А вы один сюда попали? – спросил Игорь, вспомнив вдруг, что черная тварь задавала вопрос о двух пришельцах, раньше их с Архипом, очутившимся здесь.
- Один, - утвердительно ответил Шалва.
- А рядом с палаткой больше никого не было?
- Один я был, - немного подумав, произнес Шалва. – Неподалеку люди ходили, конечно, но в тот момент у палатки я был один.
Игорь на минуту задумался. Конечно, все, что с ними произошло и происходит похоже на бред. Но бредом явно не является – это очевидно. Не может же троим людям мерещится одно и то же?! Но что именно с ними произошло? Какой-то фантастический сдвиг в пространстве? Именно у станции метро «Студенческая»? Но с Шалвой приключился аналогичный случай на четыре часа раньше, чем с ними. Стало быть, случилось что-то невероятное не только с пространством, но и со временем. Ситуация совершенно абсурдная, сродни ахинеи, тем более для людей, с детства не сталкивавшихся ни с чем, что могло бы противоречить реальности. Многие люди обожают читать фантастические романы, но далеко не все из них готовы оказаться героями невероятных приключений в реальности.
- Нелепица какая-то! – произнес Архип, словно озвучивая мысли Игоря. – Но не будем рассуждать о причинах, занесших нас в неведомый мир. Не исключаю, что мы находимся не так уж и далеко от родной планеты. Сейчас нам необходимо подумать о том, как выжить в данных условиях. Здешние обитатели, как мне думается, не отличаются дружелюбием.
- Ты хочешь сказать, - тихо произнес Шалва и в голосе его чувствовался испуг, - что в ближайшее время мы в Москву не вернемся?
Вновь Архип пристально глянул на горца. Теперь в его взгляде была не только настороженность, но и некие оттенки снисходительности. Так порой смотрит умный человек на более несмышленого, задавшего глупый и неуместный вопрос.
- Боюсь, Шалва, не вернемся, - ответил Архип.
- Но мне нужно, - с упрямством барана, который уже приговорен на заклание, сказал Шалва, и даже поднялся на ноги. – Очень нужно!
- Чего так приспичило? – в голосе Архипа теперь не было и намека на дружелюбие. Оттенки его настроения менялись с калейдоскопической скоростью.
Ответить Шалва не успел. Где-то сбоку раздался пронзительный, выворачивающий психику на изнанку, скрежет и в осклизлой стене появилась узкая щель в человеческий рост, светящаяся багровым заревом. Потянуло мерзким запахом, то ли серного источника, то ли чего-то гниющего. Щель расширилась и скрежет прекратился. В тот же миг в комнату вплыл по воздуху черный блестящий шар. Шар встрепенулся, будто собака, вылезшая из воды, и троих мужчин обдало брызгами какой-то жидкости без вкуса и запаха. Вновь многочисленные щупальца зазмеились в душном воздухе темницы и четыре глаза вспыхнули мертвенным желтым светом, впившись в людей красными зрачками. Тут же все трое почувствовали болезненное копошение в собственных мозгах. На этот раз, правда, парализации не произошло. Видимо, четырехглазая нечисть не считала, что трое мужчин способны в данной ситуации представлять хоть какую-то опасность. В душах людей холодной змеей зашевелился гнетущий ужас.
- Где четвертый? – одновременно вспыхнуло в разуме у всех троих. – И где еще две сущности нашего целого?
- Какой четвертый? – ответил за всех Архип. Теперь он мог говорить.– С нами не было четвертого. И ни о каких сущностях мы не подозреваем.
- Был! – категорически полоснуло по извилинам. – Мы точно знаем, что он здесь!
- А нам бы хотелось знать, где мы находимся, - смелым высказыванием Архип пытался побороть собственный страх. – Вы нам можете дать ответ на такой вопрос?
- Для вас это не имеет значение!
- Имеет! – поддержал его Игорь. – Мы – представители великой и могущественной цивилизации, и…
- Вы – ничтожества! – зло перебило существо. – Ваш разум жалок и ограничен, а тело слабо, беспомощно и смертно. Вы ни на что не годны! Как только мы найдем четвертого, вы будете уничтожены. Здесь – нет места живым.
- Мы же вам говорили, - вновь вступил в разговор Архип, - мы люди с планеты Земля. Мы совершенно случайно оказались здесь, и не представляем для вас никакой опасности. Помогите нам вернуться назад, и…
- Назад пути нет! – опять грубо перебило черное чудовище. – Забудьте об этом!
Все трое ощутили острую боль прямо под черепом. Словно кто-то начал изнутри поджаривать их мозги. Архип мужественно терпел, не подавая виду, что ему больно. Игорь же вновь завалился на спину и сжал голову обеими руками. Он ничего не соображал и не видел; лишь кровавая муть стояла перед глазами. Хотелось раскроить собственный череп и вырвать оттуда саднящий, пышущий болью нарыв. Реакция же Шалвы оказалась совершенно неожиданной. Некоторое время он сидел на корточках, так же, как и Игорь обхватив голову руками. Но потом вдруг взвился и черным коршуном метнулся к жуткому существу.
- Умри, шайтан! – истошно закричал он, и его длинные пальцы готовы были вонзиться в желтые, ненавистные глаза монстра.
Но он не успел причинить шевелящейся гадине и толики вреда. Ловкие и цепкие щупальца обвили его руки, ноги и шею, вытянули его в воздухе, словно гитарную струну. Казалось, еще секунда, и тело горца разорвется на две части. Если бы ему не пережали горло, кавказец возопил бы от нестерпимых страданий. Боль, терзавшая Игоря и Архипа, мгновенно выключилась. Не сговариваясь, они бросились на помощь Шалве. Но ловкие, казавшиеся бесчисленными, щупальца чудовища отшвырнули их к стене. Словно безвольные манекены они плашмя ударились о мокрый монолит, и сползли на пол. Встать и снова броситься в атаку, уже не было ни сил, ни возможности.
В планы же монстра, по всей видимости, не входило убивать Шалву. Пока, во всяком случае. Его тело было также откинуто к стене вслед за Архипом и Игорем. Он упал навзничь и застонал.
Сюрреалистичным, многоногим пауком зависло, казавшееся неуязвимым, существо над поверженными людьми.
- Мы же говорили вам, - вновь противно поскрипело в головах у всех троих, - что вы ничтожны! Если в следующий наш визит вы не скажите, где ваш четвертый, ваши мучения будут увеличены.
Мерзкая тварь стремительно скрылось в багровой щели. Целостность стены восстановилась, будто ничего и не происходило в освященной плотным розовым светом камере. Лишь тошнотворный запах невидимым туманом еще висел в небольшом помещении.
Профессор Открывашкин проснулся ровно в семь часов утра. Блаженное майское солнце пробивалось сквозь прозрачную тюль и наполняло комнату рассеянным светом, в котором мельчайшие пылинки исполняли хаотичные танцы. В раскрытую форточку монотонно вплывал запах молодой тополиной листвы, превеселое птичье щебетание и заунывное пение автомобильной сигнализации. В голове профессора гудела почти абсолютная пустота – ни мыслей, ни воспоминаний, ни ощущения реальности происходящего. Во всем теле царила убийственная слабость, будто накануне он опрокинул в себя не менее литра водки, запив горькую темным пивом. После чего плюхнулся на диван и не открывал глаз до сегодняшнего утра. Но вот незадача - не позволял себе ученый даже наперстка пива уже около десяти лет. Жестокий панкреатит терзал его организм строжайшими диетами, и изрядная доля алкоголя грозила мучительной смертью. Сев на своем ложе, он с удивлением заметил, что спал в одежде. Данный факт подтверждал версию об изрядном подпитии, но не было иссушающей жажды и головной боле – извечных спутников подобных состояний. Лишь усталость, давящая и неподъемная усталость.
Пришлось напрягать свою могучую память, чтобы восстановить вчерашний день. Василий Федорович отчетливо вспомнил, как после неудачного эксперимента вернулся домой, как не обнаружил искомого хомяка, как подошел к окну… К окну. Вот! Профессор аж подпрыгнул на диване. Он вспомнил, что увидел на подоконнике жалкие остатки растерзанного кота. А дальше… А дальше следовал беспросветный мрак, резко заканчивающийся чудесным весенним утром. Открывашкин, минуя смирно стоящие у дивана тапочки, устремился к своему кабинету. Настежь раскрытое окно заливало небольшую комнату веселым светом и свежим воздухом. Наклонившись к подоконнику, Василий поморщился, догадываясь, что там увидит. Но подоконник был девственно чист, чист до неприличия! На нем не было не только следов крови погибшего в схватке с неизвестным противником животного, но и даже следов птичьей жизнедеятельности, от коих несказанно страдают памятники всего мира. Таким чистым подоконник бывал лишь после проливных дождей. Но лучезарное светило, царствующее на безоблачном небосклоне, безапелляционно утверждало, что ночью с неба не пролилось ни капли. Хитроумный пришелец стер все следы не только с подоконника, но и со стены! Но Открывашкин сделал совсем иной вывод.
- Мистика какая-то… - пробормотал профессор. – Галлюцинации стали являться. Заработался совсем, не иначе.
Он направился в ванную, доказывая себе причину провала в памяти накопившейся усталостью. Очень удобно порой бывает объяснять вещи труднообъяснимые простыми явлениями и выдавать страшную действительность за плод разыгравшегося воображения. Особенно тогда, когда хочешь убедить в чем-то себя самого.
Уже в начале девятого профессор вышел из своей квартиры, чтобы направиться на работу. И тут его ждал сокрушительный удар по незыблемой, казалось, самоуспокоенности. Из квартиры напротив вышла Лидия Яковлевна – престарелая особа интеллигентного вида. Впрочем, интеллигентность она запросто заменяла высокомерием, не обладая ни достаточным образованием, ни необходимым воспитанием. Просто она с ранней молодости была замужем за партийным чиновником, который довольно успешно шагал по карьерной лестнице. И если бы не перестройка, которую Лидия Яковлевна ненавидела всеми фибрами своей души, муж ее мог запросто оказаться среди членов Политбюро, то есть попасть в небожители советского периода. Но партийный Олимп рухнул, чиновник оказался не у дел и, в отличие от многих своих коллег, не сумел вжиться в рыночную экономику. И теперь с Лидией Яковлевной они жили на его персональную пенсию. Все изменилось за годы блуждания страны по неумело и бездарно построенному рынку, но отношение к людям у Лидии Яковлевны осталось то же, что и в те времена, когда за ее мужем к подъезду приезжала черная «Волга» из спецгаража, а продукты она потребляла исключительно из спецбуфета. То есть - высокомерное. В лучшем случае – снисходительное.
- Доброе утро, – прогнусавила Лидия Яковлевна, - Василий… Василий…, - она пощелкала пальцами, словно хотела вспомнить отчество соседа.
- Федорович, - торопливо подсказал Открывашкин.
-Да-да! Василий Федорович, извините, что подзабыла ваше отчество, - в его голосе не было и намека на извинения, и его отчество она уже снова забыла. – У нас, видите ли, Ричард Элизабет Грегсон пропал. Он к вам случайно не заходил.
- Кто-кто? – вытаращил глаза Василий, совершенно не понимая, что это за особа с иностранным именем, и с какой стати она могла зайти к нему.
- Наш кот! – недовольно пояснила Лидия Яковлевна. Ей казалось, что незнание имени ее кота – такое же невежество, как в свое время незнание фамилии генерального секретаря компартии. – Наш Рич!
- А-а, - догадался Открывашкин. Но догадка не принесла ему радости. – Может, загулял где-нибудь…
- Нет-нет! - решительно опровергла столь возмутительную версию Лидия Яковлевна. – Наш котик стерилизован, у него просто ангельский характер и шалавы кошачьего мира ему безразличны. Он прирожденный интеллигент!
У Открывашкина тревожно заныло сердце. Он вдруг очень ясно и четко понял, что следы ночной драмы, оставшиеся на подоконнике его кабинета, отнюдь не вымысел усталого сознания. И клочки шерсти, и потухший глаз принадлежали именно тому самому интеллигенту, которого тщетно теперь искала жена бывшего партийного бонзы.
- Извините, - несколько рассеянно произнес профессор, - я опаздываю на работу. Ваш котик ко мне не забегал. Еще раз извините.
Он не стал вызывать лифт и устремился вниз по лестнице. Быть может, слишком быстро, чем требовало его высокое ученое положение. Лидия Яковлевна кричала ему в след, что если вдруг ее оскопленный любимец ненароком забредет на карниз квартиры профессора, пусть он немедленно сообщит ей, но Открывашкин ее не слышал. Точнее, не слушал.
Все его думы, все его чувства были устремлены сейчас в лабораторию, где он вчера свой фантастический «Родник» опыт. Ах, как жаль, нестерпимо и чудовищно жаль, что его изобретение пока невозможно использовать во всенародных, приземленных, так сказать, масштабах! Он бы не трясся сейчас в переполненном автобусе, а в мгновение ока оказался в нужном месте. И минуты необходимого ожидания не казались бы застывшей вечностью. Разум и интуиция профессионального ученого подсказывали ему, что стряслось нечто зловещее. Что страшная гибель ни в чем не повинного Ричарда как-то связана с его изысканиями. Но это было полбеды. Та же интуиция, заработавшая на полную катушку, настойчиво твердила ему, что смерть животного – цветочки, по сравнению с тем, что он может узреть в лаборатории.
Ровно в девять он заметил суетящихся людей возле корпуса института, где располагались его лаборатории, и остановился, будто ткнувшись в невидимую стену . Сердце ученого сжалось до размера горошины, а на лбу и лысом затылке обильно выступил холодный пот. Даже стекла очков покрылись туманом испарины, а бородка мелко задрожала. На шестом этаже здания Института зияло напрочь выбитое окно, словно брешь в крепостной стене, а внизу стояло несколько милицейских машин – от волнения профессор даже не мог их сосчитать, - а на встречу ему, разрывая майский воздух пронзительным воем сирены, выезжала карета скорой помощи. Нехорошо стало Василию Федоровичу: перед мысленным взором, ярко и отчетливо, в мельчайших деталях, предстал вчерашний подоконник, на котором в унылом лунном свете застыл в кровавой луже глаз несчастного кота. То, что в лаборатории случилось нечто подобное, профессор даже не сомневался. А раз тут находились машины милиции и скорая помощь – эти непременные спутники беды и тревоги – то что-то похуже, чем гибель кота. Впервые в жизни Василию Федоровичу не хотелось идти на работу; не хотелось заниматься изысканиями и фантастическими экспериментами. Наоборот, внутренний голос подсказывал ему, что отсюда надо бежать как можно быстрее и как можно дальше. Без оглядки! Да, Открывашкин не был героем, и инстинкт самосохранения был ему не чужд, но он не был и подлецом. Понимая, что чтобы не случилось в его вотчине, отвечать все равно ему, профессор, понуро опустив голову, направился в здание научного предприятия.
Бригада ремонтников Филевской линии лучшего в мире метрополитена во главе с дежурным инженером тупо слушала сбивчивый рассказ молодого машиниста и его помощника о невероятной пропаже целого вагона из ведомого ими состава. Собственно говоря, рассказа, как такового и не было. Была какая-то несусветная чушь, которую рациональные мозги людей, привыкших иметь дело с более чем реальными шайбами, проводами, гаечными ключами, болтами и прочими предметами механического и немудреного организма электровоза, никак уразуметь не могли. Метропоезд, якобы, как ему и положено, въехал в туннель, ведущей от станции «Студенческая» до станции «Киевская». Обычнейшее и простейшее дело! Через этот тоннель за день проезжает не одна сотня поездов. Но вот на станцию «Киевская» приехал отнюдь не весь состав, а лишь первые четыре головных вагона. ЧП? Несомненно! Нештатная ситуация? Безусловно! Но в том нет ничего фантастического. Любая железяка, в конце концов, может сломаться. Оборвался механизм, соединяющий вагоны – и все дела. На как такое происшествие могли не заметить машинист и его помощник? Спали они, что ли? Нет, утверждают, что были в полном уме и здравии.
Осмотрели сцепку. И тут только почувствовали, что произошло нечто странное, по крайней мере. Механизм сцепления – и железная его часть и провода – были не переломаны или порваны, а… перерезаны! Срез был абсолютно ровным и гладким, без каких либо зазубрин или следов термического воздействия. Будто острейший нож рубанул по куску масла, не встретив ни малейшего сопротивления. Дальше – больше. Оторвавшийся хвост поезда, безусловно, нашли. Там где он и должен был быть – метрах в ста, после въезда в тоннель. Но вот незадача – в обнаруженной части состава не хватало одного вагона! Полнейшая несуразица! И там, где этот злосчастный вагон должен был сцепляться с другим вагоном был точно такой же срез, как и в передней части поезда. Но куда мог деться вагон из тоннеля метро? Это же не коробок спичек, в конце концов! Ни машинисты, ни пяток, не успевших толком напугаться остановкой поезда пассажиров, не могли толком ничего объяснить. Лишь беспомощно пожимали плечами. Работники метро, растерянно осмотрели туннель. Никаких пробоин, дыр, трещин и вообще повреждений в его стенах и потолке обнаружено не было. Лишь легкий, слегка уловимый запах чего-то тухлого несколько смутил озадаченных людей, но, впрочем, и он вскоре рассеялся без следа.
Вагон – собственность метрополитена и имеет вполне определенную стоимость. На кого возложить ответственность за его пропажу? А если в вагоне были люди? Инженер, пятидесятилетний мужчина с благородной сединой и умными глазами, похолодел от подобного предположения.
- Вот что, братцы, - произнес он, обведя взглядом и ремонтников и машиниста с помощником. – Состав загнать на резервный путь и ничего не трогать. Будем сообщать в милицию. Пропажа вагона – дело не шуточное.
Наутро в метро уже работала группа многоопытных милицейских экспертов. Тщательнейшим образом они исследовали и оставшиеся вагоны, и непонятные срезы, и сам тоннель. Много чего сии искатели крупиц истины среди тонн мусора и грязи повидали на своем веку. Людям обычным уж лучше и не видеть никогда того, в чем приходится копаться специалистам криминальной науки. Но сейчас четверо экспертов лишь недоуменно переглядывались. Один из них – старший по возрасту и по званию – подошел к инженеру, который с ночи уже был на ногах, и, сняв большущие очки в роговой оправе, прокуренным голосом сообщил:
- Вот что я вынужден доложить вам, милейший, - он водрузил очки на место и пригладил седые непослушные волосы. – Ничего необычного и сверхъестественного нами пока не обнаружено. За исключением маленькой детали. Конечно, необходимо еще произвести лабораторные исследования, но…
- Вы хотите сказать, что вагон растворился? – устало произнес инженер.
- Я - практик, - строго наморщил лоб эксперт, - и привык верить лишь фактам. Я не знаю, пока, куда делся ваш вагон. Пусть в данном вопросе разбираются оперативные работники, следователи и все, кому положено. Я же просто констатирую, что он отсутствует, и что он действительно был отрезан от соседних вагонов. Но вот чем отрезан, на данный момент я сказать не могу. Из всех известных мне инструментов ни один не мог сделать это столь гладко и ровно. Даже если предположить невероятное и допустить в тоннеле метро использование лазера, то и тут возникает неразрешимый парадокс: мощный луч непременно оставил бы на срезах термические следы, а луч слабой силы был бы неспособен обрезать железо. Да и кому нужно в метро орудовать лазером?! В общем, ждите результатов экспертизы.
Седовласый эксперт кивнул, пристукнул каблуками, будто хотел произнести: «Честь имею!» и удалился вместе со своими коллегами.
Как только за тетей Варей захлопнулась дверь, из своей комнаты вышел Салман Вероев. Он был уже тщательно, будто жених перед свадьбой, выбрит, одет в легкий серый костюм с неярким галстуком и благоухал неброским ароматом Хьюго Босс. Лицо его было спокойным, как всегда, абсолютно не выражавшим никаких эмоций. Лишь глаза были несколько прищурены, словно от навязчивого света. Безусловно, он был сильно взволнован: пропавший вчера Шамиль так и не вернулся. Куда он мог деться, шайтан его раздери?! О предательстве не может быть и речи. То, что его застукали спецслужбы – тоже маловероятно: слишком уж извилисты и хитроумны были пути их прибытия в Первопрестольную. Но даже если предположить, что его взяли, какой в том смысл силовикам? Не логичнее ли взять всю группу, чем одного из боевиков? Шамиль не был неопытным юнцом. Он – прирожденный боец и разведчик, он наверняка нашел бы способ передать о беде, в которую попал. И уж шуму бы при своем задержании наделал бы много. Быть может, стоит отменить операцию? Нет! Ни за что! Он должен завершить начатое дело, получить деньги – огромные деньги! – и исчезнуть. Исчезнуть из этой страны навсегда!
С такими невеселыми мыслями приближался Салман к станции метро «Студенческая». Именно сюда должен был прийти Шамиль за сигаретами. Во всяком случае, это была ближайшая торговая точка. Салман специально пришел сюда так рано: палатки могли работать круглосуточно, и вечерняя смена не должна была еще смениться.
На улице было еще относительно безлюдно и прохладно; на нежной листве дрожали, будто слезы, капли утренней росы. Но красоты природы давно уже не трогали сердце террориста. Расположившись в тени ствола развесистого тополя, он цепким взглядом окинул небольшую площадь у самого входа в метро. Слева, ближе к тоннелю метро, располагалась площадка для техосмотра автомобилей, на которой уже суетилась небольшая кучка автомобилистов, желающая побыстрее пройти малоприятную процедуру. У самого входа на станцию лениво покуривали два сонных милиционера, изредка поглядывая на часы: чем ближе к концу смены, тем дольше тянется время. Ранний, а потому редкий народец, позевывая, скрывался за стеклянными дверями метро. Торговых палаток здесь было целых четыре, абсолютно стандартного, а потому и невзрачного вида. Две палатки стояли на правой стороне площади, две на левой. Но вот работала из них только одна, остальные были зарешечены. Она находилась справа и была расположена к входу метро ближе всех, а следовательно и к курящим милиционерам. Милиционеры Вероеву были не страшны: вид у него был вполне миролюбивый, а документы так ловко справлены, что этим двум сержантам, недавно приехавшим в столицу из глубинки, ни за что не разглядеть в них фальшивку.
Не торопясь, ленивой походкой Салман подошел к работающей палатке. Конечно уверенности, что именно к ней вчера подходил Шамиль, у Вероева не было, но чем шайтан не шутит. За немытыми стеклами палатки с претензией на порядок стоял обычный ассортимент подобных торговых точек: чипсы, пиво, сигареты, газировка, соки и прочая мелочевка. В маленьком окошечке сидела заспанная, взъерошенная девчонка лет двадцати, явно прибывшая из столь любимой великим Гоголем Малороссии.
- Доброе утро, красавица, - блеснул белыми, по-волчьи крепкими, зубами Салман, нарочно акцентируя свой кавказский говор.
- Доброе! - добродушно, будто согласна была на все, отвечала девчонка.
- Курить хочу, - по-прежнему улыбался Салман. – «Марльборо» легкое есть?
- Конечно е, - отвечала продавщица, полностью подтвердив догадку Салмана о ее национальной принадлежности. – Вам одну пачку?
- Одну. А ты здесь с вечера работаешь?
- Да, - отвечала девчонка откуда-то из недр палатки.
- Я здесь вчера вечером, - решил не тянуть резину Вероев, – друга должен был встретить. Он тоже с Кавказа. Такой же красивый и носатый, как и я, только помоложе будет. Да вот не смог я вчера… Все работа, работа. Сама ведь знаешь, как тяжело приезжим в Москве приходится.
- Знаю, - охотно согласилась та, положив пачку сигарет на прилавок и с интересом рассматривая собеседника.
- Так вот, - улыбка террориста стала донельзя приветливой, - может ты видела здесь кого похожего? Он, кстати, тоже «Марльборо Лайтс» курит.
Расчет Салмана был верен и прост: неподалеку отсюда находился Дорогомиловский рынок, и лиц южных кровей здесь было не мало. Вряд ли молодая и бестолковая девчонка (другая, по мнению Вероева, и не могла сидеть в палатке) запомнила бы кого-нибудь из них. К чему ей это было нужно? Да Шамиль и не отличался броской внешностью, а уж теперь, в канун беспрецедентной террористической акции, он и вовсе не стал бы обращать на себя внимание. И в памяти девчонки он отразился бы лишь в том случае, если бы с ним произошло нечто неординарное. Ну, к примеру, его арестовали бы прямо у ларька.
- Здесь таких-разных полно ходють, - игриво взглянула на своего визави девчонка. – С вас тридцать рублей.
- Жаль, - Салман извлек из бумажника три червонца. – Очень бы мне хотелось с дружком моим повстречаться.
- Не судьба, видимо, - ответила чернявая девчушка, забирая деньги. Но было видно, что она не прочь потрепаться с видным мужчиной. Причем потрепаться со всеми вытекающими последствиями. – Как выглядел товарищ-то ваш? Расскажите поподробнее. Може я его и бачила.
Но Салман уже собрался уходить. Ему-то как раз было не до флирта с безмозглой балаболкой. Не запомнила она Шамиля и шут с ней. Значит, можно предположить, что здесь, по крайней мере, с ним ничего не случилось. Надо искать дальше.
- Погодите! – вдруг выкрикнула девчонка, видя, что клиент уходит. Она вдруг вспомнила вчерашний несколько странный случай. Не из ряда вон выходящий, но странный.
- Чего тебе? – уже недовольно обернулся Салман на громкий выкрик девушки.
- Я вспомнила.
- Чего вспомнила?
- Вчера вечером действительно подходил один кавказец. Так же, как вы, «Марльборо Лайтс» заказал. И деньги уже на прилавок положил. Я за сигаретами полезла – они у меня в правом дальнем углу, в самом верху лежат, - оборачиваюсь, а его и след простыл. Только что со мной стоял гутарил - и вдруг исчез, будто в воздухе растворился. А тридцатка так и осталась на прилавке лежать.
- Во сколько это было? – оживился Салман. Чутье старого, не раз стрелянного, хищника подсказывало ему, что девка рассказывает именно о Шамиле.
- Да что-то около девяти, - безразлично пожала плечами продавщица.
- Как одет был?
- Да особливо никак, - видно было, что девчушка вдруг испугалась взгляда горца, в один момент ставшего стальным. – Рубашка какая-то темная - такие все ваши любят, - да брюки похожего с ней цвета…
- И что – бесследно исчез? – Салман мгновенно унял невольно прорвавшееся наружу волнение.
- Абсолютно! Я еще в окошко побачила, может где рядом был. Так нет! У нас тут все хорошо просматривается, да и не темно еще было. Исчез – и все! Разве что в кусты куда сиганул, - она хихикнула, но, вновь наткнувшись на взгляд Салмана, поняла, что неуместно.
- Спасибо! – довольно сухо произнес Вероев, и отошел прочь от палатки.
Салман возвращался на квартиру. Его мучил один-единственный вопрос: почему неожиданно исчез от палатки Шамиль? В том, что здесь был именно один из его головорезов, он уже не сомневался. Нутром чуял! Он давно привык верить своему внутреннему голосу. Куда он исчез – это вопрос десятый. Но почему?! Раз неожиданно – значит что-то напугало его. Да так, что он не дал знать своим. Непонятно, совершенно непонятно… Как бы там ни было, но задуманную операцию необходимо провести. И точно в сроки.
Когда безжалостный террорист и просто бандит, не раз видевший смерть совсем близко, буквально на расстоянии выдоха, и сам не единожды проливавший кровь, входил в подъезд дома, где они снимали квартиру, он и представить не мог, что буквально чрез несколько минут у него волосы встанут дыбом от той жути, что предстанет его глазам…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Блаженным казалось утро пятницы и Наташе, пробудившейся от сладких нег лишь в половине девятого. Щебетали за раскрытым настежь окном неугомонные воробьи, вечно бурно обсуждающие какое-то происшествие из своей нехитрой жизни; весенние запахи, против которых был бессилен даже огромный индустриальный город, вплывали в спальную, будоража чувства влюбленной девушки. Ласково улыбнувшись утреннему солнышку, Наташа сладко потянулась и села на широкой кровати. Большие и красивые груди томно качнулись под полупрозрачным шелком ночной рубашки.
Сегодняшний день обещал быть не просто хорошим, а счастливым. Таковыми кажутся все дни молодым и пылко влюбленным, когда они намереваются быть вместе. Первую пару сегодня в институте отменили, а потому Наталья никуда и не торопилась. Тем более, что Игорь весь день должен быть на практике и только в четыре часа дня они встретятся у метро «Студенческая». Прогуляются по тенистым аллеям, пройдутся по вечно оживленным московским улицам, посидят в какой-нибудь крошечной кафешке, а потом… Потом будет безумная, волшебная, страстная ночь, принадлежащая только им двоим и знать подробности которой посторонним не положено.
Дотянувшись до прикроватного столика, где помимо атрибутов женской косметики, делающих этих прелестных созданий окончательно неотразимыми, лежал и мобильный телефон, Наташа взяла сей неотъемлемый предмет современной жизни. И тут легкий, едва-едва уловимый толчок всколыхнул ее сердечко. Неощутимо для нее самой, оно забилось быстрее, несколько утратив равномерный тон. Экран мобильного был пуст. Странно. Обычно по утрам Игорь присылал ей смешные и трогательные «эсэмэски» - иногда даже в стихах, - но сегодня не было ничего. Недовольно поморщившись и «фыркнув», как обиженный котенок, Наташа направилась в ванную. Ничего страшного еще не произошло, в конце концов. Наша связь – не есть предел совершенства. А потому сообщения могли просто не дойти. Могла случиться и вовсе уж банальная вещь: у Игоря могли закончиться деньги на телефонном счету.
Но Игорь не позвонил и в течение дня! Это было уже вообще из ряда вон выходящее событие. В душе девушки поселилась тревога. Еще не тревога даже, а легкая обида на возлюбленного, который, вдруг, не проявляет к ней должного внимания. После полудня Наташа не выдержала и набрала-таки номер любимого. «Аппарат абонента выключен или находится вне действия сети» - проговорил в трубке приятный, но сухой и безучастный женский голос. Таким голосом очень удобно давать вежливые отказы. Наташа облегченно вздохнула. Все стало ясным и понятным: Игорь находится где-то в такой точке Москвы, где мобильная связь отсутствует. Где в столице нашей противоречивой родины можно отыскать такое место и что там делать продолжительное время, влюбленная девушка не стала задумываться. Не допускала она и мысли о том, что телефон действительно может быть выключен. Не может такого быть и все тут! Женская логика, как известно, столь же непредсказуема, как и женская же интуиция.
В месте назначенной встречи она была пятнадцать минут пятого. А разве есть представительницы прекрасного пола, которые приходят на свидание вовремя?! Получатся века и тысячелетия, если сложить вместе те часы и минуты, что мужчины провели в ожидании своих пассий. Шла она неторопливо, надменно стуча высокими каблучками и думая, какую гримасу скорчит Игорю при встрече и какие слова неудовольствия за целый день молчания ему выскажет. Вывернув из-за угла длинного дома на Можайский переулок, Наташа увидела пятачок перед входом на станцию метро «Студенческая». К ее изумлению и обиде он был пустым. То есть, безусловно, там сновали какие-то люди, но тот, ради кого она пришла сюда, отсутствовал. Уж его крепкую фигуру и белобрысую голову она увидела бы издалека. Да и он никогда не стоял в ожидании пассивно на одном месте, словно фонарный столб. Игорь всегда высматривал ее среди проходящих женщин. Подойдя непосредственно к метро, она убедилась, что его поблизости нет.
Это уже было тревожно. И тревожные толчки собственного влюбленного сердечка Наташа чувствовала теперь совершенно отчетливо. И в голове застучало настырным дятлом: «С ним что-то случилось! С ним что-то случилось!». Будучи очень пунктуальным от природы, Игорь никогда и никуда не опаздывал. Никогда и никуда! Даже в институт он являлся чуть ли не первым, когда аудитории были еще девственно пусты. А уж о том, чтобы он опаздывал на свидание и не нашел возможности сообщить об этом любимой девушке… О таком невежественном безобразии и речи быть не могло! Игорь бы разорвался на части, из кожи вон вывернулся, но пришел бы на свидание или нашел бы возможность сообщить Наташе о причинах, его задерживающих.
Сильнейшее беспокойство охватило девушку. Она еще и еще раз набирала телефон Игоря, но все тот же голос с неизменной интонацией сообщал ей все ту же информацию, что и ранее. В том, что с Игорем случилось нечто нехорошее и – не дай Бог! – непоправимое, она больше не сомневалась. Ее сердечко колотилось раненой птичкой, больно стучало кровью в виски, будто кричало о случившейся беде. Но почему сейчас, почему не раньше? Просто не прислушивалась она раньше к стуку своего сердца, не вникала в его ставший тревожным ритм. А часто ли мы стараемся распознать те импульсы, что подает нам собственный организм, верим ли до конца всем своим чувствам?
Наташа, будто встревоженная волчица, ходила взад и вперед около входа в метро, не отрывая взгляда от жиденького потока пассажиров, безучастно движущегося в обе стороны сквозь стеклянные двери. Прошло еще пятнадцать минут, а Игоря не было! Все чувства, обострившиеся неведомой опасностью, подсказывали ей, что ждать бессмысленно, но решимости уйти она не находила. Наконец, на симпатичную девчонку в коротенькой юбочке, очень уж смело открывающей красивые длинные ноги, обратили внимание трое парней непрезентабельного вида, потягивающие пиво прямо из бутылок у одной из продуктовых палаток. По их помятым лицам и глазам, не обремененных сколь ни будь глубокими мыслями, было видно, что состояние опьянения и похмелья у них сменяют друг друга уже не первый день.
- Не меня ли ты ждешь, красавица? – набрался один из них смелости и подошел к Наташе.
Подойдя к ней в упор, он даже сквозь пары хмельного напитка, еще не получив ответа девушки, понял всю неуместность своего вопроса. Она благоухала прекрасными духами, была безупречно одета и могла читать Шопенгауэра без словаря. Он же не менял нижнее белье – о верхнем и говорить нечего – уже три дня, Шопенгауэра не смог бы прочесть даже на русском языке и с картинками, а всем видам искусства предпочитал немецкие порнофильмы.
Но его вопрос вывел Наталью из состояния ступора. Обернувшись на голос, она окатила подошедшего к ней выпивоху таким цунами презрения и негодования, что он, не дожидаясь пока девушка заговорит, сам ретировался, вернувшись к своим товарищам. Наташа же устремилась к себе домой.
Ее единственным желанием было добраться до телефона. Необходимо было позвонить Игорю на квартиру. Она, конечно, не была настолько экономна, чтобы не сделать этого немедленно, не сходя с места, по мобильному телефону. Но вот незадача: она совершенно не помнила номера городского телефона своего возлюбленного. Да и зачем утруждать им девичью память, если под рукой всегда имеется телефон мобильный. К тому же, так получалось, что он всегда первым звонил ей.
Ворвавшись, будто порыв ветра, к себе в квартиру, Наташа, не разуваясь, кинулась к телефону, мирно покоившемуся на журнальном столике на кухне. Здесь же находилась и телефонная книга. Дрожащими от волнения руками, так спешно переворачивая странички телефонной книги, что они чуть ли не отрывались, она, наконец, добралась до заветных семи цифр.
Бесконечно долгими и унылыми показались ей четыре долгих гудка, что раздались в телефонной трубке после набора номера.
- Алло! – наконец ответил низкий строгий голос. Это был отец Игоря.
- Андрей Петрович, - затараторила Наташа, даже забыв поздороваться, - а где Игорь?
- Здравствуй, Наташенька, - голос мужчины заметно потеплел. Несомненно, Андрей Петрович одобрял выбор сына. – Ты что такая взволнованная?
- Здравствуйте, - поправилась Наташа, - так где Игорь?
- Вот тебе раз! – Андрей Петрович был несомненно удивлен. – Я думал, он у тебя вчера заночевал. Не позвонил, правда…
- Как?! – в отчаянии выкрикнула девушка. – Он вчера не вернулся домой?!
- Так, - в голосе Андрея Петровича появились властные нотки. – Давай спокойно и по порядку.
- Мы вчера с ним расстались около часа ночи. Договорились, что сегодня встретимся в четыре часа у метро «Студенческая». Он не пришел! Понимаете… - ее голос стал срываться на плач.
- Успокойся, деточка, - Андрей Петрович был невозмутим, - ты на мобильный-то ему звонить пробовала?
- Конечно! – несколько возмущенно отвечала Наташа. Неужели можно было подумать, что она не догадается?!
- Что говорят?
- Что выключен или вне зоны действия.
- Понятно, - на другом конце провода повисла недолгая пауза, после которой Андрей Петрович произнес:
- Сделаем так: прежде всего успокойся и не хнычь. Игорь – парень взрослый и крепкий, так что о плохом думать не будем. Я немедленно иду в милицию. Как только у меня появится хоть малейшая информация, сразу же поставлю тебя в известность. Ну и ты, если Игорь вдруг объявится, мне уж звякни, не забудь. Лады?
- Угу, - ответила Наташа, едва сдерживая слезы.
- Вот и славно!
В трубке раздались короткие гудки.
Профессор Открывашкин не стал подниматься в свою лабораторию на лифте. Безусловно, путь на шестой этаж для человека, далекого от систематических занятий физкультурой, не является увеселительной прогулкой, но он несколько длинней, чем путь на лифте. А чем длиннее дорога на эшафот, тем длиннее остаток жизни, за который можно собраться с мыслями, а можно и получить шанс избежать этого самого эшафота.
К дверям лаборатории он подошел потный, запыхавшийся и чрезвычайно взволнованный. Остатки волос на голове взъерошились и он стал похож на загулявшего вчера интеллигента, не успевшего окончательно прийти в норму. У входа в его вотчину столпились сотрудники института, которым преграждал путь бесстрастный сержант милиции с автоматом. Василий Федорович остановился, восстанавливая дыхание, снял очки и тщательнейшим образом протер стекла носовым платочком. Пригладил рукой клочки волос и только потом направился непосредственно к дверям лаборатории.
Первой ему на встречу кинулась Элеонора Павловна, старший научный сотрудник, женщина, уже сделавшая пару шагов за сорокалетний рубеж, полностью и без остатка отдавшая себя науке. Злые языки поговаривали, что к своим годам она так и осталась старой девой. Но… Свечки при столь интимном процессе никто не держал, а потому не стоит и касаться данной темы. Поджарая фигура, вечный старомодный пучок на голове, круглые очечки, строгая одежда – все это довершало образ сухаря в юбке. Но разве бывают сухари, которые невозможно размочить? Было бы желание, черт возьми, было бы желание…
- Здравствуйте, Василий Федорович, - заверещала она, страдальчески заломив руки. – У нас такое несчастье произошло, вы и не представляете!
- Что случилось, Элеонора Павловна, - стараясь выглядеть спокойно, произнес Открывашкин.
- Тетя Варя наша из окна выпала. Вы представляете, ужас какой?
Профессор почувствовал, что ноги у него стали ватными.
- Насмерть, конечно… - это был не вопрос, это было утверждение.
- Жива! – огорошила его Элеонора Павловна. – Попала на клумбу и выжила. Переломов очень много, она в коме, но жива.
- А как же она выпала из окна?
- Не знаю! – всплеснула руками Элеонора Павловна. – Повторяю – это просто кошмар.
Вскоре своего шефа окружили и остальные сотрудники лаборатории. Вместе с профессором их было одиннадцать человек.
- Чудовищно! – гневно, но тихо произнес мужчина за шестьдесят с грустными темными глазами. – Нас не пускают работать. Вы знаете, Василий Федорович, у нас сдача проекта на носу. Мне очень жаль нашу Варю, но чем мы можем помешать следствию?
- Я прекрасно понимаю вас, Михаил Самуилович, и знаю вашу преданность науке, но… Таковы порядки, я полагаю. Как только будет можно, мы непременно приступим к работе.
Открывашкину и самому не терпелось как можно скорее переступить порог лаборатории. Ведь именно там он может попытаться найти объяснение ночному происшествию. И ему бы страсть как хотелось, чтобы гибель соседского кота и падение из окна уборщицы, его соседки тети Вари никак не были связаны.
- Я помню в детстве, - вступил в разговор рыжеволосый молодой человек, лет двадцати восьми, - школу, где я учился, обокрали. Так нас вообще не допустили к занятиям. Не самый плохой день был в моей жизни, между прочим!
- И ваше весеннее настроение, Вадим, я тоже понимаю, - постарался выдавить из себя улыбку профессор. – Но, не исключено, что ваш пытливый и острый ум понадобится нам именно сегодня. Так что, давайте подождем.
Только профессор успел произнести последние слова, как двери лаборатории тихо раскрылись и из них вышел мужчина лет тридцати пяти, одетый в джинсы, клетчатую рубашку и темный пиджак. Открывашкин редко, но иногда все-таки смотрел телевизор и из сериалов уяснил себе, что именно так должен выглядеть оперативный сотрудник уголовного розыска. Незамедлительно он подошел к представителю закона.
- Я – начальник лаборатории, - представился Открывашкин. – Мне бы хотелось точно знать, что произошло.
- А я оперуполномоченный, которому поручено рассмотреть данное дело, - устало и как-то безнадежно отвечал мужчина. – Меня зовут Пашин Сергей Алексеевич. А вы, как я понимаю, Василий Федорович Открывашкин?
- Да.
- Очень приятно. Так вот, Василий Федорович. Уборщица Варвара Леонидовна Богатикова выпала из окна. И с полной уверенностью можно сказать, не случайно.
- То есть? – кончики пальцев на ногах Открывашкина похолодели.
- Попытка самоубийства. Все факты подтверждают данную версию.
- Самоубийство… – недоуменно пожал плечами Открывашкин, словно размышляя вслух. Он уже почти успокоился, хотя червячки сомнения продолжали его тихонько грызть. Уже то хорошо, что разрабатывают версию попытки самоубийства, а не какую-нибудь еще. – С чего бы ей вдруг прыгать из окна? Женщина она жизнерадостная, не богатая, конечно, но и не нищая.
- Возможно. Но следов борьбы в лаборатории не обнаружено. Все факты говорят о том, что она сама выпрыгнула из окна. Единственное, что меня смущает, так это то обстоятельство, что она не раскрыла окно, а буквально продавила его, понимаете?
- Вы хотите сказать… - было видно, что профессор не совсем понял Пашина.
- Я хочу сказать, что она вышла через окно, не раскрыв его. Попросту пробив оба стекла. Обычно самоубийцы так не поступают. Они не любят создавать себе излишние препятствия. Но будем разбираться, - задумчиво закончил Пашин, - будем разбираться.
- Когда можно будет войти в лабораторию?
- Минут через двадцать эксперт закончит, и мы всех вас пригласим на свои рабочие места. А сейчас не подскажите, где у вас туалет?
- По коридору прямо и налево, - машинально ответил Открывашкин.
Неспешной, но целеустремленной походкой оперативник удалился.
Вскоре действительно служители правосудия покинули лабораторию, охрана от дверей была снята и сотрудники вернулись в свой излюбленный храм формул, расчетов, домыслов и теорий. Сначала, естественно, работа не клеилась: все старались поделиться собственным мнением о случившемся. Да и разбитое окно, на осколках которого остались бурые пятна крови несчастной тети Клавы, невольно приковывало к себе взгляды ученых. Постепенно обстановка нормализовалась и вошла в нормальный ритм.
Для Открывашкина же рабочий день тянулся неимоверно долго. Ему нестерпимо хотелось заняться «Родником», чтобы хотя бы попытаться выяснить, что же такое вчера произошло. Но он не мог использовать для этого рабочее время. И не только потому, что кругом были люди. Просто так был воспитан: коль уж ты работаешь в государственном учреждении, то изволь отведенное рабочее время посвящать именно ему.
Наконец, казавшиеся неповоротливыми, стрелки часов сомкнулись на двенадцати, и народ засуетился, собираясь на обед. Блаженное время, черт возьми! Целый час можешь на законных основаниях вкушать пищу, болтать с друзьями, вальяжно покуривать в курилке и не думать о тех делах, что поглощают тебя в течение всего рабочего дня. У Открывашкина был на правах начальника небольшой кабинет – застекленная комнатка, расположенная справа от входа в лабораторию, дверь в которую была постоянно открыта. Сотрудники проходили мимо кабинета, осторожно, будто требовали разрешения, говорили: «Мы на обед, Василий Федорович» и быстренько выскакивали в коридор. Предпоследним выходил Михаил Самуилович.
- Вы что, же, дорогой начальник, - не преминул он высказать Открывашкину, - без обеда сегодня? Не желаете компанию мне составить?
- Я решил немного поголодать, - опустил глаза вниз Открывашкин. – Один разгрузочный день не помешает.
- Увлеклись модными веяниями? – удивленно расширил и без того круглые глаза Михаил Самуилович.
- Да, - не очень уверенно отвечал профессор. – Панкреатит, знаете ли…
- Бросьте, батенька! Послушайте старого и мудрого еврея: еда – это одно из тех скудных удовольствий, что дарованы нам Господом. Не стоит пренебрегать им, право слово.
- Уважаемый Райхин, - нетерпение Открывашкина приближалось к пределу; еще не много и клокочущий чайник может плеснуть на окружающих кипятком. – Дайте мне поработать!
Зная, что начальник может и вспыхнуть, Михаил Самуилович решил ретироваться, буркнув лишь себе под длинный нос короткое: «Как знаете». Но оставалась еще незабвенная Элеонора Павловна.
- Что же вы, Василий Федорович, - зачирикала она рядом с кабинетом Открывашкина, как только за Райхиным захлопнулась дверь, - действительно решили сегодня без обеда остаться?
Профессор глянул на засидевшуюся в девках женщину так, что та тут же выскочила вслед за Михаилом Самуиловичем.
Наконец-то! Открывашкин тут же вскочил со стула и бросился к металлическому шкафу, где хранился его драгоценный «Родник». Водрузив на стол ничем не примечательный, в общем-то, ящик приступил к его тщательнейшему изучению. Первым делом он осмотрел поверхность антенны, выполненной в форме тарелки. Ее зеркальная поверхность, состоящая из мельчайших кусочков слюды, была девственно чиста. Корпус прибора также не имел видимых повреждений. Профессор почесал затылок. Быть может, ему и вправду привиделись останки растерзанного кота, а неправильно сработавшая интуиция увязала их с испытанием прибора?.. Но соседка, черт ее подери, утверждает, что кот исчез! Да и хомяк, несомненно, куда-то переместился. Уж это-то Открывашкин видел собственными глазами. Необходимо попробовать выяснить куда. Но самое главное – почему тетя Варя шагнула из окна? Этого Василий Федорович понять решительно не мог. Во всяком случае, никаких видимых причин для столь отчаянного шага в лаборатории не наблюдалось.
Профессор аккуратно, в явном страхе и нерешимости, включил «Родник» в розетку. Тут же в нем загорелись множество лампочек и засветились различные мониторы. Открывашкин, на всякий случай, еще раз проверил тумблер включения генератора переместителя. Он был выключен. Необходимо было вычислить направление луча, который, собственно и перебросил хомяка неведомо куда. И не только направление, но и его дальность. На круглом зеленом экране, очень похожем на экран старого осциллографа, сохранился заданный изначально профессором курс. Если бы не произошло странного сбоя в электрической цепи, то сгенерированный прибором луч должен был угодить прямо в квартиру Открывашкина. Вместе со злосчастным хомяком, естественно. И луч этот должен был быть совсем иного цвета, чем тот, что наблюдал профессор. Более того, ученый вспомнил и препротивнейший запах, мгновенно распространившийся по всей лаборатории.
Василий Федорович щелкнул еще одним тумблером, и на зеленом экране высветилось красное слово «Ошибка» и предполагаемое направление отклонения луча от заданного курса. Это была отнюдь не прямая линия, а петля. Петля весьма зловещей формы. Такие петли в недалеком прошлом человечества ждали приговоренных к смерти на виселице или на рее на потрепанном солеными ветрами бриге где-нибудь в Карибском море. У профессора в груди зародился неприятный холодок, а сердце словно замерло.
Что могла означать петля, ученый до конца осмыслить не успел. Дверь в лабораторию распахнулась и в нее вплыла Элеонора Павловна. В правой руке, словно официант поднос, она несла обычную столовскую тарелочку, на которой ровненько лежали три бутерброда с темно-розовой, жутко аппетитной сырокопченой колбасой. Лицо жрицы науки просветленно сияло. Даже непосвященному человеку было понятно, что бутерброды предназначены не кому-нибудь, а глубокоуважаемому шефу.
От звука открываемой двери профессор вздрогнул, будто прямо у него под ухом протрубил африканский слон, призывающий свою хоботатую подругу для исполнения супружеских обязанностей. Он как-то несолидно засуетился, словно пионер, застигнутый за просмотром порнографических картинок, выдернул шнур из розетки и поспешно убрал прибор в шкаф. Элеонора Павловна, безусловно, видела его не совсем понятные манипуляции, но сделала вид, что они ее совершенно не интересуют. Хотя все изыскания Открывашкина, как официальные, так и негласные ее интересовали чрезвычайно.
- Я вам, все-таки, принесла перекусить, Василий Федорович, - прощебетала она голосом, в котором совершенно чудным образом сочетались нотки подобострастного работника и назидательной няньки. - Вы у нас ученый всероссийского масштаба и светлая голова, а потому вам необходимо нормально питаться, так как ваш мозг не имеет права работать вполсилы.
Василий Открывашкин был интеллигентом уже черт знает в каком поколении, и повышать голос на женщину считал вещью недопустимой. Иногда он напускал на себя строгость для пользы дела, иногда мог беззлобно прикрикнуть на допустившего промашку сотрудника - и не более того. Но сегодня нервы профессора были натянуты не хуже тетивы лука Одиссея. Настал тот самый момент, когда может выстрелить не только заряженное ружье, но и безобидный игрушечный пистолет, стоящий на предохранителе.
- Послушайте, - взревел профессор голосом рассерженного медведя, и остатки его шевелюры вздыбились вокруг покрасневшей лысины, - Элеонора Павловна! Какое вы имеете право мешать моим научным опытам и вмешиваться в мою личную жизнь?! Какого рожна вы ко мне пристаете с какими-то дурацкими бутербродами с дурацкой колбасой?! Я же русским языком вам сказал, что есть не хочу! У вас еще тридцать минут времени, отпущенного для обеда – так пользуйтесь! Нечего болтаться по лаборатории!
Элеонора Павловна была возмущена и ошарашена поведением шефа до высшего предела. Глаза ее приобрели форму и размеры шариков для пинг-понга, лицо побагровело, словно молодая свекла, а рука, державшая тарелочку с бутербродами, задрожала так, что ломтики колбасы заплясали на кусках хлеба, будто воздушная кукуруза на сковороде. Казалось, еще пара мгновений и ее хватит апоплексический удар. Внезапно сорвавшийся Василий Федорович понял, что совершил непростительную ошибку, обидев очень не плохого ученого и женщину, прежде всего.
- Я… Я… - залепетала она, открывая рот словно рыба, выброшенная вдруг из благодатной водной прохлады на огнедышащий прибрежный песок. Не успев или не сумев произнести больше ни единого звука, она вдруг замерла, как будто ее поразил столбняк. Взгляд женщины вонзился куда-то выше головы Открывашкина.
Почти физически профессор ощутил, что за его спиной появилось нечто страшное, зловещее и жестокое. В нос вдруг ударила вонь, очень похожая на ту, что появилась вчера вовремя эксперимента. Переборов в себе естественный страх, он обернулся и обомлел. На него смотрели четыре жутких желтых глаза, расположенных на чем-то черном и бесформенном, с бесчисленным количеством паучьих конечностей. Невиданное существо зависло над Василием, будто огромный паук, поймавший в свои тенета жертву и жаждущий ее трепещущей плоти. Нестерпимое желание бежать отсюда без оглядки и больше никогда не переступать порога лаборатории всецело завладело профессором. Но он не мог пошевелить даже бровью: полное оцепенение сковало все его тело, словно мгновенно застывший бетон. Тут же Открывашкин почувствовал, что кто-то начинает копошиться в его мозгу. Это было очень болезненно и леденило ужасом душу. Странно, но ему показались знакомыми данные чувства, будто он испытал их совсем недавно. Ему даже показалось, что сейчас он услышит у себя в голове чей-то голос. Голос властный и не терпящий неповиновения.
Но ничего подобного не случилось. Странное чудище вдруг прекратило змеиться всеми своими то ли руками, то ли ногами, на кратенькую, почти неуловимую долю мгновения, замерло и одним молниеносным движением вырвало тарелку с бутербродами из руки застывшей Элеоноры Павловны. Щупальце монстра действовало столь резко и грубо, что вместе с тарелкой с руки несчастной женщины стянуло и золотой браслет, больно поцарапав ей кожу. Еще доля секунды – тарелка со всем содержимым и браслетом исчезла в разверзшейся пасти жуткого существа. Почти в тот же миг и само существо вползло в вентиляционную решетку. Вползло совершенно не повредив самой решетки, словно облако черного дыма. Лишь тошнотворный запах напоминал о только что закончившемся нежданном визите.
- Ой! – выдохнула Элеонора Павловна и тут же плашмя завалилась на пол лаборатории.
Наташка, милая, нежная, зовущая и всегда веселая Наташка, бежала по самому краю берега лазурного моря. Был на ней легкий мокрый купальник, скрывающий лишь то, что оставлять открытым было совсем уж невозможно. Она заливисто смеялась – так умеют смеяться лишь влюбленные девчонки, когда они полностью и безоговорочно счастливы, - иногда нагибалась прямо на ходу, чтобы зачерпнуть пригоршню морской воды, обернуться и брызнуть в него. А он несся за ней, что было сил и, не смотря на всю быстроту своих ног, никак не мог угнаться за своей возлюбленной озорницей. Более того, ему казалось, что с каждым шагом она удаляется от него все дальше и дальше; уже не долетают до него брызги с ее ладоней, все тише становится ее задорный смех, ее прекрасное, всегда желанное тело, каждый изгиб которого он готов бесконечно покрывать горячими поцелуями, все уменьшается; он пытается окликнуть ее и истошный вопль «Стой!» легкий бриз уносит в морскую даль, позолоченную приближающимся закатом. Она не слышит его. Совсем не слышит! Ее фигурка постепенно превращается в точку на горизонте и бесследно исчезает. Липкий страх безвозвратной потери и безысходного одиночества начинает пожирать его душу…
Игорь открыл глаза и понял, что он видел всего лишь сон, пусть страшный, но сон. Впрочем, он тут же понял, что окружавшая его действительность тоже, мягко говоря, не искрилась оптимизмом. Вокруг были все те же осклизлые стены и пол, розовый полумрак, пропитанный духотой и уже изрядно надоевший. Рядом сидел Архип, склонившись над распростертым телом Шалвы. Игорь сел, зажав виски ладонями. Мерзкий запах, оставшийся после посещения твари, еще чувствовался, а значит, и в забытьи он пробыл совсем недолго. Тем не менее, силы потихоньку возвращались к нему.
- В следующий раз мои мозги разлетятся на кусочки, - проговорил Игорь и остро почувствовал, что его начинает терзать жажда. – Или просто вскипят.
- Не у тебя одного, - тяжело дыша проговорил Архип и похлопал по щекам лежащего без сознания Шалву. Причем сделал это, как показалось Игорю, несколько грубее, чем полагалось.
Шалва вздрогнул, шумно потянул в себя воздух и раскрыл глаза.
- Этот тоже живой, - удовлетворенно кивнул головой Архип. – Ты чего кидаешься в драку, не подумавши? А, джигит?
Кавказец тоже сел на полу. Он осторожно дотронулся до своей шеи. От щупальца существа на ней остался красный след, очень напоминающий ожег.
- А ты предпочитаешь сдохнуть, как безвольная скотина!? – кольнул он черным взглядом Архипа.
- Нет, разумеется. Но эти твари много сильнее нас и бросаться на них в одиночку - все равно, что идти с кинжалом на БМД. А как же ты, грузин, вдруг мусульманином оказался? – совершенно неожиданно, словно в лоб выстрелил, спросил Архип.
Прищурившись, Шалва пристально посмотрел на своего собеседника. Даже находившийся рядом Игорь почувствовал, как зол и враждебен был взгляд горца, хотя он был устремлен и не на него.
- Как догадался, что я мусульманин? – процедил Шалва сквозь зубы, и в голосе его звучал ни чем не прикрытый вызов.
Архип усмехнулся, покачал головой и произнес:
- Шайтан существует лишь в исламе, досточтимый Шалва Батькович. В христианстве сия ипостась именуется бесом или чертом. И боюсь, что та нечисть, в лапы которой мы угодили, ни чуть не лучше самых заслуженных чертей. Но ты мне не ответил, почему ты, будучи человеком христианской культуры, принял ислам?
- А что, - по-прежнему вызывающе отвечал Шалва, - грузин не может быть мусульманином?
- Я этого не говорил, - голос Архипа зазвучал раздраженно. – Но я хотел бы знать причину!
- Перестаньте! – нашел нужным вмешаться в назревающую ссору Игорь. Ему с самого начала показалось, что Игорь как-то настороженно относится к их невольному знакомцу. – Ссоритесь из-за какой-то ерунды. А мы, между прочим, висим на волоске от гибели. И те черные гадины, что нам угрожают, отнюдь не интересуются нашим вероисповеданием.
- Ерунда, говоришь?.. – Архип резко, всем телом, обернулся к Игорю и кольнул его недобрым взглядом. – Впрочем, ты прав. В первую очередь нам следует подумать, как отсюда выбраться.
- Никак! – решительно ответил Шалва. – Я не знаю, где мы, но точно знаю, что не на земле. На рай это место не похоже. А из ада выхода нет…
- Ты только что готов был разорвать самого шайтана, - ехидно усмехнулся Архип. – А теперь что же, струсил?
- Я не трус, - спокойно отвечал Шалва. – И готов вцепиться в глотку любому врагу. Я просто хотел сказать, что выхода отсюда нет.
- Как-то мы сюда попали, - подал голос Игорь. Ему совсем не устраивала перспектива остаться в столь неприглядном мире навсегда. – А раз есть путь в этот чуждый нам мир, значит должен быть и выход из него, - повторил он уже раз высказанную мысль.
- Верно, студент! – согласился Архип, не сводя с Шалвы недружелюбного взгляда. – Рад, что ты можешь думать и бороться. Для начала нам нужно выбраться из нашей темницы. Давай думать, как.
- Эти твари, - начал рассуждать Игорь, - могут запросто читать наши мысли, полностью парализовать наши тела и даже убить, не сходя с места. Но, по всей видимости, им нужен непосредственный визуальный контакт. Иначе они бы не являлись к нам. Более того, они не все могут прочесть у нас в мозгах.
- Или не все могут понять, - уточнил Архип.
- Пусть так, - согласился Игорь. – Не могут они за нами следить на расстоянии. Я в этом почти уверен. А то бы они давно выловили того самого четвертого, о котором нас спрашивали.
- Точно! И этот загадочный четвертый не дает им покоя. Ты не знаешь, кто он? – обратился Архип к кавказцу.
В ответ тот лишь отрицательно покачал головой.
- Его личность сейчас не так важна, - сам удивлялся своей спокойной рассудительности Игорь. – Мне кажется, что над нами толща воды - вокруг влажность и духота. Если мы вырвемся из этой тюрьмы, сможем ли мы добраться до воздуха. Я плавать не умею…
- Сможем! – уверенно заявил Архип. – Мы тебя на руках вынесем. Я не думаю, что мы находимся слишком уж глубоко под водой. Наши хозяева не похожи на водоплавающих.
- Они вообще ни на что не похожи, - сказал Игорь. Доводы Архипа его не убедили. – Но я готов бежать отсюда, даже если над нами километры воды. Эти стены давят мне на мозг, сосут душу и вытягивают силы.
- Верно подмечено! – согласился Архип. – На меня сии застенки оказывают аналогичное воздействие. А ты что думаешь, дитя Кавказа? – обратился он к Шалве.
- Глаза, - тихо ответил горец.
- Что глаза? – не сразу понял Архип. – Ты вопрос-то мой слышал?
- У любого живого существа глаза – самое уязвимое место, - уточнил свою мысль Шалва.
- Верно! – понял-таки Архип мысль Шалвы. – Хорошо мыслишь, горец. Быть может, у вас в крови –выяснять самые слабые места противника и жестоко бить именно туда?
Шалва проигнорировал непонятную Игорю колкость Архипа и продолжил:
- Когда наш тюремщик снова явится, нужно попробовать притвориться мертвыми и лежать, не открывая глаз. Наверняка эта нечисть зависнет над нами и будет изучать. И вот тут-то и можно будет нанести ей удар. Только разом и всем вместе, чтобы она нас парализовать не успела.
- Хороший план, - после недолгой паузы делово произнес Архип. – Во всяком случае, в данный момент другого мы предложить не сможем, я думаю.
- Я тоже так думаю, - поддержал предложение Игорь. – Хочу только напомнить два момента. Первый: щупальца этих тварей сильно жгутся – достаточно взглянуть на шею Шалвы. Да и через ткань я чувствовал неприятное жжение.
Шалва утвердительно кивнул, вновь дотронувшись до обожженной шеи.
- И второй, - продолжил Игорь, натужно сглотнув, - у нас немного времени. Меня уже терзает жажда. И с каждым часом она будет усиливаться, а силы покидать нас.
- Тьфу ты, черт, - зло сплюнул Архип, но слюны во рту у него не было, - зачем напомнил про жажду-то? Сделаем так: ляжем все трое на пол и будем ждать. И разговаривать надо поменьше. Так и силы сохраним и будем наготове, когда к нам опять придут. Только не спать!
Возражать никто не стал. Легли ничком на осклизлом полу: Игорь в центре, слева от него Шалва, справа Архип. Время потекло крайне медленно и оттого мучительно, как всегда при тревожном ожидании. Секунды, казалось, по продолжительности вдвое превзошли минуты, а минуты втрое превзошли часы; духота и розовая муть, льющаяся отовсюду, отяжеляла веки и клонила в сон. Никто не мог сказать, сколько прошло времени, когда где-то слева, в том самом месте, где и в прошлый раз что-то зловеще заскрипело.
- Приготовились все! – прошептал Архип.
Игорь весь напрягся, словно взведенный курок и что есть силы зажмурил глаза. «Только не смотреть! Только не смотреть!» - отчаянно пульсировали мысли у него в мозгу. Раздался плеск падающей на пол воды и в тяжком воздухе вновь разнесся отвратительный запах переполненной помойки. Больше никакого шума не было, но Игорь мог поклясться, что всеми своими натянутыми на разрыв нервами, чувствовал, как загадочная тварь нависла над ними. Он испугался, что их предположения окажутся не верны и сейчас он вновь ощутит обжигающее и противное чужое присутствие у себя в мозгу. Но этого не происходило. В ту же секунду он почувствовал, что его что-то жжет на груди прямо через рубашку. По всей видимости, мерзкая тварь пытается ощупать его. Больше медлить было нельзя.
- Банзай!!! – почему-то вдруг Архип истошно провопил самурайский клич.
У Игоря даже ухо заложило от его крика. Чуть-чуть приоткрыв глаза, чтобы видеть куда бить, он что есть силы ударил ногами в два желтых глаза отвратительного существа. То же самое сделали и его товарищи. К несказанному удивлению Игоря, его ноги уперлись во что-то твердое, словно в антиударное стекло. Та же самая участь постигла и удары Сандро и Архипа. Однако, тварь явно не ожидала столь внезапного нападения – вряд ли тигр будет ожидать и бояться нападения от той-терьера - и нападение оказалось болезненным для нее. Дикий и страшный крик, рвущий слуховые перепонки пронесся по душной темнице. Он разом стукнулся в осклизлые стены и потолок, отразился от них и болезненной волной ударил по лежащим на полу людям.
Тварь слегка отпрянула назад, будто ошарашенная и обескураженная нападением. Она пока даже не пыталась схватить своих обидчиков. Лишь бешено вращала всеми четырьмя ушибленными глазами, которые стали наливаться какой-то жидкостью отвратного плесневелого цвета.
- Еще!!! – пытаясь перекричать страшного врага, орал Архип. – Еще!!!
Вновь три пары ног изо всех сил ударили по глазам твари. Второй атаки желтые зенки монстра не выдержали. Глухо хрустнуло под подошвами землян, и Игорь почувствовал, как его ботинок вляпался во что-то мягкое и противное, будто прокисшее повидло. Вновь отвратный крик, балансирующий на грани ультразвука, оглушил троих нападавших. Чудовище лихорадочно замахало бесчисленными щупальцами, пытаясь захватить своих обидчиков. Но было поздно. Мужчины, не сговариваясь, отползли на безопасное расстояние и, крепко зажав ладонями уши, во все глаза смотрели на результаты своего нападения. Одна единственная мысль огненным молотком одновременно стучала в их мозгах: оправится жуткая тварь от их атаки или нет? Имел ли смысл их отчаянный поступок или они собственноручно подписали себе смертный приговор?..
Им повезло: недолго побившись в агонии, чудовище затихло на полу. Была ли эта смерть или только обморок, вызванный болевым шоком, было неизвестно. Да и не время сейчас было размышлять о подобных нюансах. Путь к щели, в которую явилась сюда отвратная гадина, был свободен.
- За мной! – крикнул Архип, и устремился к светящемуся темно-розовым светом проходу, в глубине которого угадывалось плескание какой-то жидкости.
Дважды повторять команду Игорю и Сандро не пришлось. Вскочив на ноги, они кинулись за своим товарищем, который уже скрылся в заветном отверстии. Сейчас они и не думали, куда вдет избранный ими путь и ведет ли он куда-нибудь вообще. Но им страстно хотелось выскочить из розовой духоты темницы, которая не сулила им ничего, кроме скорой и мучительной смерти от жажды и голода. Когда жертва отчаянно вырывается из страшных, ломающих кости и лишающих воздуха, объятий гигантского питона, разве думает она о том, что за ближайшим кустом ее поджидает стая гиен, со слюнявыми от вожделения острыми зубами?
- Что у тебя еще? – недовольно спросил полковник Клинов, одетый в добротный гражданский костюм и галстук, купленный отнюдь не на Черкизовском рынке. Зарплата начальника отдела элитной спецслужбы позволяла ему одеваться достойно. Полковник уже более тридцати лет работал в спецслужбах и прекрасно знал, когда его подчиненные что-то недоговаривают.
- Тут такое дело, - несколько медленно, словно неохотно отвечал ему невысокий поджарый мужчина, приближающийся к сорокалетнему рубежу. Он был тоже в неплохом костюме, но без галстука, - не приятно вам говорить…
- Не тяни, майор! – голос Клинова был зычен и строг. – Начальству нужно или говорить всю правду или не говорить ничего. Не сумел утаить информацию – выкладывай.
В том, что нужно говорить правду, майор и не сомневался. Но есть правда такого свойства, за которую можно и по загривку получить.
- Верижников пропал, - опустив глаза, произнес майор.
- Что-о! – колючий взгляд полковника впиявился в подчиненного, словно копье Георгия Победоносца в ядовитого змея. Он даже привстал из-за стола. – Ты что такое говоришь, Сидоркин?! Как пропал?!
- На работу не вышел, Григорий Игнатьевич, - явно оправдывающимся тоном застрочил майор Сидоркин. – Ему вчера капитана присвоили. Ну… посидели немного с ребятами, отметили. Но все в меру уверяю вас…
- Знаю я вашу меру! – в глазах полковника сверкали молнии. – У меня голова уже вся седая от ваших выкрутасов! Почему раньше не доложили?
- Я ему лично разрешил до обеда не выходить. Но он не появился…
- Искать, мать вашу за ногу! – полковник стукнул по столу так, что на нем задребезжали все восемь телефонов. – Обзвонить всех знакомых и родственников!
- Нет у него родственников и холостой он. Мобильный не отвечает…
- Я без тебя знаю, что он холостой! – продолжал греметь полковник. – Но ведь не древний старик, и не голубой, на сколько я знаю. Девчонка какая-нибудь у него должна быть?!
- Должна, - согласился Сидоркин.
- Ты ее знаешь?
- Нет…
- Совсем херово, майор! Ты не в бакалейной лавке работаешь! И Верижников не простой сотрудник. Всё должен знать о своем подчиненном, всё! Ты ведь в курсе, какими проблемами он занимался и с кем дело имел! Ему цены нет! И очень много всякой дряни желает ему горло перерезать! От него целый день ни слуху, ни духу, а ты мне только что сообщаешь!
- Товарищ полковник… - попытался что-то сказать в свое оправдание Сидоркин.
- Молчать! – грубо перебил его Клинов. – Даю час! Через час ко мне на доклад! И не дай Бог, не будет положительного результата! Я тебе лично сексуальную ориентацию поменяю! Прямо в этом кабинете! Все! Иди!
Покраснев, как вареный рак, майор Сидоркин удалился.
Тяжко вздохнув и недовольно покачав головой, полковник опустился в свое начальственное кресло. В тиши кабинета было слышно, как монотонно жужжат кондиционеры и тикают старинные часы на противоположной стене. Григорий Игнатьевич машинально пролистал доклад, лежащий на столе. Он был подготовлен группой Сидоркина и был посвящен Салману Вероеву, чеченскому террористу, давно и обильно запятнавшему себя кровью невинных жертв. Уже несколько лет подряд он удачно, словно хитрый уж, уползал от идущих по его следу спецназовцев. Убегал, ускользал, растворялся в горах, затихал на время, усыпляя бдительность, а потом вновь наносил неожиданные и кровавые удары. Словно плюющаяся кобра, предугадать выпад которой очень сложно и спастись от яда невозможно. Вот и сейчас: где он был, что замышлял, каких ублюдков собрал вокруг себя – было неизвестно. Из доклада явствовало, что два месяца назад его следы потерялись в Панкийском ущелье. Десяток лет жизни легко бы отдал Клинов, чтобы увидеть эту мразь на скамье подсудимых. А если не кривить душой, то к черту все суды с их неповоротливой законностью! Пуля в башке Вероева вполне устроила бы полковника, заслуженного ветерана спецслужб…
От нелегких дум Клинова оторвал резко зазвонивший телефон внутренней связи.
- Клинов! – резким движением поднял он трубку.
- Григорий Игнатьевич, - раздался в трубке голос дежурного, - к вам тут некто Прутков пробивается.
- А-а… Да-да, он звонил. Проводите его!
Через пять минут в кабинет Клинова вошел высокий блондинистый мужчина лет слегка за пятьдесят и фигурой атлета, недавно закончившего спортивную карьеру. Он был безупречно одет и ухожен. Вот только умные глаза его выражали то ли скрытую боль, то ли тревогу. А скорее и то и другое одновременно.
- Здравствуй, Андрей Петрович, здравствуй! – встал ему на встречу Клинов. – Всегда рад видеть одноклассника и старого друга. Настолько старого, что и по праздникам звонить забывает.
- И тебе не болеть, Гриша, - извинительным тоном сказал Прутков, протягивая руку для приветствия. – Сам знаешь, жизнь такая стала: все бежим куда-то, добиваемся чего-то… Поговорить по душам бывает некогда.
- Конечно, конечно, - крепко пожал протянутую руку Клинов, - вам предпринимателям всегда некогда. Чай, кофе, а может коньячку?..
- Не до чая мне теперь, Гриша. Беда у меня! - слегка треснувшим голосом произнес Андрей Петрович, присаживаясь на предложенный стул. – Сын пропал.
- Да ты что! – Клинов искренне сочувствовал беде и тоже сел. Но не в свое кресло, а на стул, рядом с другом. – Рассказывай.
- Да и рассказывать особо нечего. Расстался вчера с девчонкой около часа ночи, сел в метро на «Студенческой»… И больше его никто не видел. Дома он не появился, мобильный телефон недоступен.
- Похищение?
- Не думаю. Никто мне не звонил, никаких требований не предъявлял…
- В милицию обращался?
- Конечно! Только сейчас оттуда… Но ты ведь и сам знаешь, как долго они раскачиваются: дело молодое, мало ли что, нет оснований для беспокойства… - Андрей Петрович опустил глаза – страсть как не любил просить. Даже близких людей. – Может ты чем-нибудь поможешь?
- Мог бы и не спрашивать, - обиженно сказал Клинов. – Естественно…
И тут он осекся. Профессионал с огромнейшим стажем, пришедший на службу еще в легендарный и могущественный КГБ, вдруг прислушался к легкому, почти неуловимому импульсу, кольнувшему его в подсознание. То был порыв интуиции, развитой у настоящих профессионалов не хуже, чем чутье у голодного хищника.
- Погоди секунду, - сказал Григорий Игнатьевич, и буквально подскочил к своему рабочему месту. Порывшись в бумагах, лежащих на столе, он припал взглядом к листку, пришедшему перед обедом по факсу. – Ага! Вот оно.
- В тоннеле у станции метро «Студенческая», - прочел он, - неизвестным образом пропал вагон метропоезда. Хм… Предположительное время пропажи: 00-50. Наличие в вагоне людей неизвестно.
Полковник нажал на кнопку селектора.
- Сидоркин, зайди ко мне немедленно! – строго сказал он.
- Ты думаешь, - осторожно спросил Андрей Петрович, - что в этом вагоне мог быть мой сын?
- Ну, ты же сам сказал, что около часа ночи он сел в метро на «Студенческой». И в это же время там же пропадает вагон метро. Возможно совпадение, но… Честно говоря, ума не приложу, куда мог деться вагон поезда метро.
В дверь кабинета осторожно, будто крадучись, постучали.
- Заходи! – повелел полковник.
В кабинет аккуратно, почти подобострастно зашел майор Сидоркин. Теперь он был при галстуке. Прямо с порога, видимо стараясь предвосхитить события, совершенно не обращая внимания на постороннего человека, он скороговоркой заговорил:
- Работаем, работаем, товарищ полковник! Отпущенный вами час еще не прошел, но…
- Помолчи! – перебил его Клинов, но в его голосе уже не чувствовалось начальственного гнева. – Будь любезен, ответь мне на вопрос: мог вчера Верижников оказаться на станции метро «Студенческая»?
- Не мог, Григорий Игнатьевич, - уверенно ответил Сидоркин. – Его на «Молодежной» ребята в метро посадили, а живет он на Филях… Раньше должен был выйти.
- Ты уверен?
- Уверен, - но в голосе Сидоркина уверенности уже не ощущалось.
- А я – нет! Время час ночи, человек выпил, да еще месяц командировки без сна и отдыха… Запросто мог заснуть! Посмотри, - полковник из-за стола протянул Сидоркину листок с сообщением о пропаже вагона.
Сидоркин поспешно подошел, взял сообщение, быстро, но внимательно пробежал его глазами и недоуменно произнес:
- Пропал вагон метро? Как такое может быть?..
- Не знаю, друг мой любезный, не знаю. Пошли-ка ты туда ребят, а еще лучше – сам съезди. Посмотрите на месте, что как, с милицейскими экспертами пообщайтесь. Андрей Петрович, - обратился он к Пруткову, - у тебя фотография сына с собой имеется?
- Имеется, - готовно кивнул тот. – Я ведь не с пустыми руками к тебе явился.
Он вынул из внутреннего кармана пиджака фотографию девять на двенадцать и отдал ее Клинову. Полковник внимательно посмотрел на нее и передал Сидоркину.
- Этот парень тоже мог быть там, - напутствовал он майора. – Разберись, пожалуйста.
- Есть! Разрешите идти?
- Ступай, - махнул рукой Клинов, едва заметно поморщившись. Откровенно говоря, недолюбливал он армейского официоза. - Как вернешься, сразу ко мне на доклад. Я в кабинете тебя ждать буду.
После ухода Сидоркина не долго задержался и Андрей Петрович. Будучи сам деловым человеком, он не считал возможным отвлекать от работы друга, который трудился на ответственном посту в столь солидной организации.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Как только Салман Вероев вставил ключ в замочную скважину, его инстинкт – годами выработанное чутье затравленного зверя, чующего засады и волчьи ямы – подсказал ему, что в квартире произошло что-то неладное. Всеми фибрами своей черной души он ощутил, что за вполне обычной, обитой коричневым дерматином дверью таится неведомая опасность. Будь Вероев сейчас в горах своей родной Ичкерии, он немедленно скрылся бы, уполз бы в глухое ущелье. Но он был в Москве с важнейшей и кровавой миссией, задуманной нелюдями и нелюдями же готовящейся к воплощению. И отказаться от данной миссии было невозможно. К тому же, за дверью находились его люди, люди которые пришли сюда по его воле, и за которых он отвечал.
Собрав всю волю в кулак, напрягшись, как леопард перед нападением, Вероев осторожно приоткрыл дверь. Тут же в ноздри потянуло запахом, к которому он привык за последние годы. Запах этот нельзя было спутать ни с каким другим; тысячелетия он бросал в дрожь жертв и будоражил палачей и хищников. Это был запах человеческой крови! Крадучись и озираясь по сторонам, будто напуганный зверь, Вероев вошел в квартиру. Здесь к запаху крови непостижимым образом примешивался запах чего-то тухлого, чего-то серо-водородистого. Прямо у него под ногами в небольшом темном коридоре, на старом паркетном полу, лежала человеческая голова. Салман чуть не зацепился за нее ногой. Сглотнув подступивший к горлу ком, он щелкнул выключателем. С пола в тусклом свете сороковаттной лампы на него уставились выпученные голубые глаза Стаса. Они были абсолютно пусты и безжизненны и уже подернулись мертвой поволокой. Под головой боевика разлилась страшной кляксой большая лужа застывающей крови. Пятна крови были везде: на полу, на обоях, на висевшей в коридоре одежде и даже на недавно побеленном потолке. Коридор упирался в ванну, дверь в которую была закрыта, и под прямым углом уходил на кухню. На самом повороте лежала оторванная человеческая рука. Точнее, лишь предплечье с кистью, в которой мертвой хваткой был зажат кухонный нож. Осторожно, с бухающем, будто в пустой бочке, сердцем, стараясь не наступать в кровавые лужи, Салман прошел на кухню.
Картина здесь была куда страшней, чем в коридоре и, если бы его нервы были чуть послабее и жалость к чему-либо не умерла уже давно, его бы вывернуло наизнанку прямо на месте.
Нестерпимо жутко стало Вероеву. Кухня была вся заляпана кровью, будто кто-то специально распылял ее из пульвизатора. Вся кухонная мебель от стола, до полок с посудой и цветами была перевернута или сдвинута с места, как после погрома. На полу распростерлось обезглавленное тело Стаса с задранном к потолку обрубком правой руки. Живот его был разворочен, будто после взрыва, и кишки умершего жуткой смертью бандита страшными гирляндами свисали с кухонного плафона. Кусок окровавленной то ли печени, то ли селезенки валялся на чугунной сковородке, в которой перед этим пытались пожарить яичницу. Плита, к счастью, была выключена. И повсюду стелился, будто невидимый туман, противный тошнотворный запах.
Коротко стриженные волосы Салмана зашевелились, а по спине пробежала мелкая дрожь. Что за кошмар здесь произошел за тот короткий срок, что он отсутствовал?! Кто решился напасть на людей отнюдь не робкого десятка, которые и сами привыкли лить чужую кровь? Зачем было потрошить человека, как барана на бойне, если могли просто убить, не вызывая излишнего шума. Этот страшный факт, тем не менее, успокаивал опытного боевика. Если бы правоохранительные органы вышли на их след, не устроили бы они того, что он сейчас наблюдал. И здесь неоспоримое преимущество бандитов перед теми, кто ведет с ними борьбу: спецслужбы могут убивать их лишь в рамках закона. Иногда, конечно, нервы не выдерживают и они слегка расширяют данные рамки, но… Не до такой же степени, черт возьми! А где?..
- Хабиб! – позвал Салман своего верного помощника и заместителя.
Лишь гулкая тишина послужила ему ответом. И в той звенящей тишине чуткий слух Вероева уловил какой-то невнятный звук, донесшийся из-за закрытой двери ванной. Сначала он замер, прислушиваясь не только к звукам, доносившимся из-за двери, но и к своим чувствам. Интуиция настойчиво, словно отличник двоечнику на уроке, подсказывала ему, что в ванной опасности нет. Салман щелкнул выключателем и резко открыл дверь ванной. В отличие от коридора и ванной здесь не было и капли крови. На первый взгляд, во всяком случае. В самой ванной, имевшей от старости нездоровую желтизну, сидел, обхватив голову руками, полуголый Хабиб. Он весь трясся, будто в сильнейшем ознобе, так что даже зубы постукивали друг о друга, и тихонько-тихонько постанывал.
- Хабиб! – кинулся к нему Салман. – Что здесь произошло, Хабиб?
Но всегда бесстрашный, с холодным взором, Экскаватор лишь поднял на Вероева вылезшие из орбит глаза. Бездонной глубины ужас застыл в расширенных зрачках Хабиба.
- Что случилось, Хабиб?! – сильно встряхнул его за плечи Салман. В ответ раздалось лишь какое-то мычанье, похожее на блеянье приговоренного к закланию барана.
Тогда Вероев открыл холодную воду и направил распылитель прямо в лицо Хабибу. Несколько секунд холодного душа возымели действие. Экскаватор перестал трястись и попытался отстранить руку Вероева. Салман выключил воду.
- Говори, что случилось! – почти прокричал он.
-У-ужа-ас! – издал первые звуки еле ворочающимся языком Хабиб. – Ал-лах ка-арает нас!
- Говори яснее! – вновь встряхнул его за плечи Вероев.
Далее последовало десятиминутное нечленораздельное бормотание, иногда срывающееся на крик, из которого вытекало следующее. После того, как Вероев ушел к метро, Стас отправился на кухню, готовить завтрак. Хабиб же умывался в ванной. Буквально через пару минут из кухни раздался сдавленный вскрик Стаса. Выскочив из ванной, Хабиб обомлел. Посреди кухни находилось нечто черное, постоянно то ли перетекающее, то ли змеящееся. Четырьмя огромными желтыми глазами оно смотрело на Стаса. Буквально пожирало его! А тот стоял не шелохнувшись, будто парализованный. Хабиб окликнул боевого товарища. Но тот буквально замер на месте. На его оклик, однако, среагировало жуткое существо: теперь все его четыре глаза уставились на неожиданно появившегося Хабиба. В тот же миг Экскаваторщик почувствовал, что в его мозгу кто-то обжигающе копошится, а тело перестало ему подчиняться. Жутко стало не знающему сантиментов Хабибу! Вместе с взглядом неведомой твари в его давно очерствевшую душу влилось ледяное отчаянье. Но тут из оцепенения вышел Стас. Матерно выругавшись, он схватил нож, которым только что разбивал яйца на сковородку, и бросился на отвратную гадину. Но он не успел нанести страшному пришельцу из неведомого мира ни малейшего вреда. Три скользких щупальца с быстротою молнии устремились к решившемуся на нападение Стасу. Знай он, с кем имеет дело, никогда не решился бы на столь отчаянный поступок… Все, что происходило дальше, Хабиб помнил лишь как обрывки ночного кошмара, заставляющего просыпаться в холодном поту. Всего несколько коротких, почти неуловимых глазу, движений и крик Стаса – крик оборотня, в которого воткнули осиновый кол – захлебнулся в собственной крови. Оторвалась рука с ножом, голова, вскрылся живот, выбрасывая наружу внутренности…
Потом Хабиб очнулся сидящим в ванной и над ним висело все то же жуткое существо, бесцеремонно копошась в его мозгах. Далее он ничего не помнил и не мог сказать, куда эта мерзкая тварь исчезла. Свет в ванной погас.
Если бы не весь тот кровавый кошмар, что Салман наблюдал своими собственными глазами, он бы решил, что его верный помощник свихнулся. Как бы там ни было, квартиру придется немедленно покинуть. Старуха должна скоро вернуться с работы и тогда весьма неприятного контакта с милицией не избежать. И придется долго доказывать, что они не виноваты в страшной смерти своего товарища. Кое-как приведя Хабиба в порядок, наскоро собрав вещи – в том числе и погибшего Стаса – боевики спешно покинули квартиру, стены которой стали невольными свидетелями кровавой драмы.
Немного погодя, - минут через пятнадцать, примерно – после того, как Вероев со своим подручным, который совсем не был теперь похож на безбашенного сына никем не признанной Ичкерии, лихо режущего головы проклятым гяурам, буквально выскочили из подъезда, в подвал того же дома спустился Константин Мартынович Понтыкин, а попросту – сантехник Мартыныч. Его лицо было угрюмым и мрачным и полностью диссонировало с благоухающим и цветущим майским днем, который все увереннее вступал в свои права над Москвой. Встретиться с обладателем такого смурного лица было равносильно тому, чтобы на сухом и чистом асфальте неожиданно вляпаться в лужу с нечистотами.
Мартынычу было слегка за пятьдесят. Так слегка, что он иногда толком не мог вспомнить, когда бурно отмечал свое пятидесятилетие – то ли в прошлом году, то ли в позапрошлом. Во всяком случае, долгожданная пенсия была все ближе и ближе. Вчера же он получил аванс и львиную долю от него использовал на приобретение и дальнейшее употребление различных спиртных напитков. А так, как давно известно, что потребление пива после водки дает невообразимые результаты, то и его сегодняшнее состояние было вполне объяснимо. Весь белый свет был ему не мил в данную минуту, что и выражалось на его помятом и злобном лице. Лежать бы сейчас на кушеточке, да потягивать холодное пивко, так нет же! Злобный начальник домоуправления – бывший военный – выгнал его на работу. Иди, мол, проверь перед выходными все подвалы: вдруг там течь имеется или еще какие-то неполадки. Подумаешь – неполадки! Если что случится, жители и так тревогу поднимут. Ну, а Мартыныч-то тут причем?! Вызовут бригаду аварийную и дело с концом! Но, если человек двадцать пять лет был солдафоном, то он им и останется до конца жизни. И не важно, каким коллективом ему придется командовать: ротой солдат, полком или бригадой дворников. У него и кардабалет строем ходить начнет и девочки с Ленинградского шоссе статьи воинского устава наизусть знать будут.
Делать было нечего и Мартыныч, прихватив свой рабочий чемоданчик, поплелся к подвалу. Но переносить тягчайшее похмелье на ногах сколь ни будь длительное время он решительно не мог. А потому забежал в ближайший магазинчик, расположенный в полуподвальном помещении, и прикупил законные, как он считал, пол литра водки. Спустившись в подвал, скупо освещенный всего двумя слабенькими лампочками, он аккуратненько разместил свой чемоданчик на перевернутой бочке от какого-то герметика, оставшейся здесь после прошлогоднего ремонта. Легко свернув горлышко «Русскому размеру», он плеснул содержимое бутылки в пластиковый стаканчик, не удосужившись предварительно выдуть из него пылинки. Чарующие звуки булькающей сорокоградусной жидкости начали оживлять израненную душу сантехника. Мартыныч одним махом опрокинул в себя полный стакан, крякнул, покраснев и прослезившись, и закусил бутербродом с вареной колбасой. Уже через пару минут мрачный и душный подвал с сочащимися трубами водопровода и канализации показался сантехнику чуть ли не рестораном класса «люкс». Лицо его потеряло суровость, заплывшие глаза перестали смотреть на окружающую действительность с глубокой обреченностью и заблестели, пухлые губы готовы были расплыться в довольной улыбке. Вообще, Мартыныч стал обретать гармонию с внешним миром.
Нарождающееся чувство удовлетворенности жизнью необходимо было закрепить. Дожевав половину бутерброда, Григорий вновь наполнил стакан. Теперь чуть больше, чем на треть. С удовольствием хряпнул и его. Доев бутерброд, он уселся на валявшийся рядом ящик, опасно скрипнувший под грузным телом. Мартыныч достал из кармана спецовки пачку любимой «Примы» без фильтра, ловким движением извлек сигарету, размял ее в пальцах, прикурил и глубоко затянулся. Едкий дым со свистом проник в легкие, оттуда ударил в мозг, укрепляя блаженное состояние сантехника, и вырвался наружу, образовавшись в небольшое сизое облачко. Сквозь пелену дыма и почти счастливое состояние мозга затуманенный взгляд Мартыныча уловил какое-то движение в противоположном углу. Там находился стояк, по которому проходила широкая канализационная труба. Мартынычу показалось, что как раз рядом с трубой сверху упало нечто темное и бесформенное, издав весьма примечательный хлюпающий звук. Такие звуки характерны для деревенских клозетов, коих миновали канализационные изыски. По подвалу быстро распространился смрадный запах.
- Етить твою мать! – зло сплюнул на бетонный пол Мартыныч. – Неужто канализацию прорвало? Этого еще не хватало!.. – далее последовало несколько высказываний, которые в классической литературе назвали бы непарламентскими. Но в современном российском парламенте можно услышать выражения и похлеще.
Страсть, как не хотелось Мартынычу заниматься сейчас столь грязным делом, как устранение неисправности трубы, в которой кроме нечистот и быть-то ничего не может. Сегодня ведь пятница! После принятого «лекарства» ему захотелось поскорее отбыть на родные шесть соток и уже на лоне природы продолжить свое гармоническое объединение с внешним миром, а тут… Как бы там ни было, морально сантехник уже готов был пойти на должностное преступление и скрыть факт протечки. Но, для очистки совести - весьма абстрактной и покладистой субстанции – масштабы нагрянувшего бедствия необходимо было уточнить. Ведь солдафон, принявший командование их ДЭЗом, мог запросто проверить его работу и спуститься в подвал.
Кряхтя и тихо матерясь, Мартыныч поднялся с ящика и, продолжая нещадно дымить сигаретой, направился в глубину полумрака подвала. Осторожно, чтобы не вляпаться во что-нибудь непрезентабельное, он приблизился к трубе. На первый взгляд с ней не произошло ничего необычного. Во всяком случае, видимых дыр и потеков не наблюдалось. Труба была скользкой, будто вспотевшей, но это не являлось из ряда вон выходящим событием. Мартыныч слегка замутненным взглядом глянул вниз, в нишу в стене, куда собственно и уходила труба, унося свое неароматное содержимое далее, в неведомые лабиринты городской канализации. Не обладая острым зрением, к тому же сильно ослабленным алкоголем и отвратительным освещением, он не сразу разглядел, что именно лежит на полу в углублении стены. Но явно там лежало что-то темное и дурно пахнущее. Продолжая колыхать тяжелый подвальный воздух нецензурной бранью, сантехник чиркнул одноразовой зажигалкой, желая хоть немного осветить пространство. Конечно, в его рабочем чемоданчике лежал небольшой электрический фонарик, но ведь за ним нужно было возвращаться; лень – человеческое чувство столь же вечное, что и любопытство. Слабенькое пламя выхватило из темноты нечто непотребное: огромную шевелящуюся кучу чего-то невообразимого. Куча была совсем рядом - дрожащий огонек почти касался ее границ. Мартынычу показалось, что он видит перед собой невесть откуда взявшийся клубок тонких водопроводных шлагов. Ничего особенного! Мало ли что может валяться в подвалах наших домов. Вот только одна мысль застрекотала назойливым сверчком в его хмельной голове: почему это вдруг водопроводные шланги извиваются будто змеи? Разрешить столь нелепый парадокс в данный момент ему было не суждено.
Странный клубок вдруг резко дернулся, словно его кто-то пнул ногой, и на нем вспыхнули четыре желтых круга с красными точками по центру. Если бы эти круги увидел сейчас Стас, лежащий на кухне несколькими этажами выше, то пришел бы в неописуемый ужас. Но принявший лютую смерть террорист и бандит уже никогда не сможет испытать никаких чувств на земле, как и не сможет держать в животном страхе ни в чем неповинных женщин и детей.
От неожиданности Мартыныч вздрогнул, но зажигалку не выпустил. В тот же миг он почувствовал очень странные ощущения в своем мозгу: в него кто-то явно пытался проникнуть. Но попытка оказалась безуспешной! Мартыныч чувствовал, как волны чужого сознания будто натыкаются на некую стену в его голове и мощным потоком отходят обратно, словно океанский прибой от полосы рифов. Мартыныч понял, что перед ним какое-то странное, неведомое науке существо, и существо это постепенно приходит в ярость от того, что не может завладеть его мозгом. Оно не понимало, что за непредвиденная преграда встала перед ним, что осмелилось противиться его силе и могуществу. Существо, издав какой-то низкий звук, похожий на тот, что издает кит, выбрасывая вверх фонтан воды, приподнялось с пола и оказалось куда выше человека.
Мартынычу стало нестерпимо жутко и одиноко. Он почувствовал себя бессильным перед неведомой тварью. «Бежать!» - подсказал ему похмеленный мозг. Резко развернувшись, Мартыныч бросился бежать. Но не смог сделать и шагу. Что-то упругое и сильное моментально обвило его лодыжку, опалив кожу острой болью даже через штанину. Вскрикнув, сантехник упал на колени. Со страхом он глянул на правую ногу. Щупальце твари обвило ее и жестоко сжимало. Инстинктивно, на уровне подсознательных рефлексов, Мартыныч еще раз щелкнул зажигалкой и поднес ее к конечности неведомого существа. В воздухе запахло жженой резиной и вновь раздался низкий крик - теперь резкий и болезненный. Щупальце ослабило хватку. Мартыныч вырвался из захвата и бросился к своему чемоданчику.
Что двигало им в данное мгновение, неизвестно. Скорее всего, инстинкт самосохранения, заложенный в каждом человеке Создателем и помогающий ему в отчаянные минуты. Кого-то сей инстинкт побуждает не лезть, куда не следует, кого-то бежать без оглядки, а кого-то и активно защищаться. Мартыныч явно относился к третьей категории. Все действия его были точными и скорыми, будто и не было недавнего тяжкого похмелья. Он выхватил из раскрытого чемоданчика моток пакли, которая имеется у любого уважающего себя сантехника старой закалки, плеснул на нее оставшуюся водку и вновь чиркнул зажигалкой. Пакля вспыхнула старинным факелом. Но тварь тоже не мешкала. Обернувшись, Мартыныч увидел перед собой все те же жутковатые глаза желтого цвета. Теперь они приобрели странный плесневелый оттенок. Мерзкое существо тянуло к нему свои многочисленные щупальца, но атаковать явно побаивалось. Это Мартыныч чувствовал шестым, а то и седьмым чувством. Не долго думая, он запустил огненный комок прямо в мрачные глаза-блюдца и тут же бросился бежать к выходу.
Он не видел, что происходило за его спиной, но слышал истошный крик, который то затихал, то вспыхивал с новой силой, доходя до границ ультразвука и грозя разорвать перепонки. Выскочив из сумрака подвала, Мартыныч захлопнул за собой тяжелую железную дверь, трясущимися руками продел в петли навесной замок и закрыл его. Тут же в дверь с внутренней стороны что-то сильно стукнуло и откатилось вниз по лестнице.
В себя Элеонора Павловна пришла только после того, как Василий Федорович плеснул ей в лицо дистиллированной водой из какой-то лабораторной реторты и расстегнул две верхние пуговички на ее наглухо застегнутом, почти монашеском костюме. Освобожденное горло легко пропустило в себя воздух, а водичка взбодрила рухнувшую в обморок женщину. Она открыла большие, не лишенные привлекательности, глаза, моргнула пару раз, как внезапно пробудившийся совенок, и недоуменно воззрилась на профессора. Быть может, впервые в жизни мужчина так близко склонился над ней и его взгляд, как ей казалось, был устремлен в неприлично раскрытый вырез чрезмерно строгого пиджака. Она резко села на полу, крепко сдвинула колени и смущенно посмотрела на своего шефа. С удовлетворением профессор отметил полную пустоту и непонимание в ее взгляде.
- Что со мной произошло? – тихонько спросила она, чем привела в полнейший восторг Открывашкина. Внешне, разумеется, он ничем не выдал своей радости.
- Вы действительно ничего не помните? – спросил Василий Федорович, несказанно радуясь тому, что ему не придется объяснять ни свою грубость, ни визит страшного и непонятного гостя.
- А что я должна помнить? – прищурилась Элеонора Павловна и спешно застегнула пуговицы на пиджаке.
- Да ничего, собственно, - ответил Открывашкин, чуть ли не силой поднимая ее на ноги. Времени до конца обеденного перерыва оставалось мало, скоро начнут возвращаться люди и им совершенно необязательно заставать профессора с лежащей на полу сотрудницей. Слухи и кривотолки поползут незамедлительно.
- Вы вернулись с обеда, - продолжал он успокаивать Элеонору Павловну, - и вдруг упали в обморок. Ничего страшного, я думаю. Духота, переутомление, прочие причины… Со всяким может случиться.
Вторая половина рабочего дня для Открывашкина потянулась еще более долго и до одури скучно, чем первая. Всегда умевший полностью отдаваться работе, теперь он находился не в своей тарелке. Он мечтал лишь об одном: скорее бы все отправились по домам и он смог бы заняться своим изобретением, которое, по всей видимости, подложило ему весьма жирную свинью. Та загадочная тварь, что неожиданно предстала перед ним и Элеонорой Павловной, а в дальнейшем скрылась в вентиляционной шахте, четко увязалась в его мозгу с разодранным в клочья котом и выпрыгнувшей из окна уборщицей. Получалось, что созданный гениальным прибором луч пронзил-таки пространство, нырнул в неведомый мир и притащил оттуда загадочных и жутких созданий, одно из которых сидит где-то в доме у «Студенческой», а другое шастает по институту. И создания эти агрессивны! И точное число их пока неизвестно. В том, что гадина, пришедшая из другого мира, способна копошиться в людских мозгах и даже управлять ими, профессор не сомневался. Он теперь четко вспомнил, как подвергся подобному воздействию ночью у себя в квартире, а наутро его память оказалась чиста, как платье невесты. Тоже самое случилось сегодня и с Элеонорой Павловной. Но в том, что она ничегошеньки не помнила, был и несомненный плюс: ее беспамятство избавляло профессора от тяжких объяснений.
Быть может, следовало доложить обо всем руководству? Но реакция начальства была более чем предсказуема: если ему поверят, что тоже было под большим вопросом, его немедленно отстранят от всех работ, прибор конфискуют, а дело, чего доброго, передадут правоохранительным органам. Конечно, встречаются начальники, которые чутко реагируют на смелые опыты и изыскания и берут на себя смелость разделить бремя их результатов – особенно плачевных – со своими подчиненными. Но как мизерно число их! Они буквально штучный товар. Большинство власть предержащих предпочитают в критических случаях дистанцироваться от своих работников, но не преминут подмазаться к славе в случае успеха. Василий Федорович решил, как впрочем и всегда, действовать в одиночку и исправить ошибку, вольно или невольно допущенную им. Тем более, как он полагал, времени у него было не много: когда и с каким настроением нечисть из другого мира явится повторно было неведомо.
Хвала силам небесным! Сегодня была пятница и рабочий день, по славной советской традиции, был на целый час короче, что в теперешнем состоянии Открывашкина было равносильно сказочному подарку. Сотрудники лаборатории разошлись, пожелав профессору хороших и плодотворных выходных. Последней уходила Элеонора Павловна. Вид у нее был рассеянный, как у человека, потерявшегося вдруг в пространстве и не понимавшего, где он находится. Проходя мимо кабинета Василия Федоровича, она лишь сухо ему кивнула, несколько смущенно опустив глаза. Проводив ее нетерпеливым взглядом, Открывашкин вышел из кабинета и закрыл дверь на ключ. Для надежности даже подергал дверь за ручку.
Возликовав душевно, что он наконец-таки остался один, профессор вновь выволок на свет свое изобретение, безусловно выдающееся, но таящее в себе неведомую угрозу для человечества. Покопавшись в показаниях прибора, Открывашкин привычно погрузился в расчеты и формулы. Математические и физические вычисления человеку несведущему столь же чужды и мало привлекательны, как верблюду запах жареной свинины, а потому и не стоит в них вдаваться. После трех часов блуждания по алгоритмам, логарифмам, интегралам и прочих синусам и котангенсам, на лысом и приобретшем багровую окраску темени Открывашкина выступила нездоровая испарина. Он зашел в тупик, выход из которого был куда более туманен, чем верховье водопада Виктория. По его расчетам получалось, что созданный прибором луч-переместитель действительно отклонился от намеченного маршрута, но отклонение было столь незначительным, что он все-таки угодил в квартиру профессора. То есть – в предназначенный ему конечный пункт. И тогда хомяк – первопроходец непознанного мира – должен был неминуемо оказаться рядом со своей клеткой. Но его там не было и в помине! Кроме того, дисплей осциллографа отчетливо показывал, что луч изобразил какую-то странную, если не сказать зловещую, петлю. Что именно эта петля означала, профессор понять не мог, но чувствовал, что от самого вида петли веет чем-то нехорошим и безысходным.
- Так что же произошло, черт подери? – недовольно пробормотал профессор. – Куда делся хомяк и откуда взялись эти жуткие создания?
Ученому очень хотелось, чтобы небеса сейчас разверзлись и Вседержитель дал ему хоть какую-то подсказку. Пусть потом подвергнет его любой каре. Любой! Но сейчас ему как воздух нужна была подсказка. Одна-единственная подсказка. Если бы профессор умел молиться, он непременно бы это сделал.
Подсказки, однако, никакой не последовало.
Что было делать дальше? Ведь, как ни крути, а пришельцев из другого мира луч-переместитель на нашу бренную землю все-таки доставил. Стало быть, в иное измерение он заглянул. Но куда?! В космос или, быть может, в параллельное пространство? Черт с ним с хомяком, в конце концов! Их на земле не сосчитать, но вот пришельцев следовало бы отправить обратно, а для подобной операции необходимо было узнать координаты того мира, откуда они свалились на наши головы. Необходимо было узнать параметры, по которым произошел сбой. Первопричину, так сказать, всех последующих событий. И тогда уже по ним попытаться установить точный адрес доставки многострадального хомяка. Как определить параметры сбоя?
- Конечно! – осенило профессора. Он даже поразился, как такая очевидная мысль не пришла ему в голову раньше. – Нужно идти на местную институтскую подстанцию. Там фиксируется все, что происходит с электричеством.
Быстро собравшись, он выскочил из лаборатории. Зная, что вскоре должен вернуться, он не стал прятать свой «Родник». Подстанция находилась в противоположном корпусе, и нужно было пройти через проходную. На выходе из здания, где располагалась лаборатория Открывашкина, на турникете дежурил охранник Жора – жизнерадостный парень лет двадцати пяти, с приятной белозубой улыбкой встречающий и провожающий работников института. Так как Открывашкин всегда уходил одним из последних и занимал не самую мелкую должность на данном научном предприятии, то Жора прекрасно знал его по имени отчеству.
- Добрый вечер, Василий Федорович, - поприветствовал он ученого. На посту было скучно, а разговор всегда скрадывает время. – Заработались опять?
- Заработался, Жора, заработался, - сухо ответил профессор. Ему-то как раз было не до разговоров.
- Вы только гляньте, что пишут, - не желал Жора отпускать собеседника столь быстро. Он извлек из внутреннего кармана униформы сложенный номер «Московского Комсомольца», развернул его на рубрике «Срочно в номер» и скороговоркой процитировал: - На перегоне метро «Студенческая» - «Киевская» пропал целый вагон электропоезда. Есть основания полагать, что вместе с пассажирами. Завтрашний номер, между прочим.
- Читаешь ты всякую бульварную прессу, Жора, - недовольно пробурчал профессор. – И как это номер может быть завтрашним?
- Очень просто! Они его в три часа дня подписывают к печати и те новости, которые должны выйти во всех газетах лишь завтра, можно узнать сегодня. Кроме вечерних, естественно.
- Чушь все это! – махнул рукой Открывашкин, прорываясь мимо охранника к стеклянным дверям. – Ты лучше классическую литературу читай.
- Никакая не чушь! – обиженно произнес в спину профессору Жора. – В «МК» всегда первыми сенсационные новости выдают.
- Скорее, «утки», - пробубнил себе под нос Василий Федорович, выходя на вечереющий воздух.
Спустившись с лестницы и пройдя несколько шагов, он вдруг резко остановился. Словно перед ним неожиданно выросла огромная стена, ни перепрыгнуть которую, ни обойти было невозможно. Страшная и болезненная догадка пронзила его мозг, словно ярчайшая вспышка молнии, вдруг блеснувшей из грозовой тучи, незаметно подкравшейся во мраке ночи.
Сны, сны человеческие… В чем их неясная суть и природа? Быть может они загадочные послания Всевышнего, которые мы не умеем толком распознать, плод нашего разыгравшегося воображения, продолжение несбывшихся дневных фантазий и желаний или непостижимая астральная связь с мирами и ипостасями нам неведомыми? А быть может они и то, и другое, и третье, и четвертое, вместе взятое, и еще Бог знает что, о чем мы даже не догадываемся? Кто знает, кто ведает…
Наталья забылась сном под утро, когда на востоке столицы просветлел краешек неба, оторвавшись от темного горизонта. Начинался субботний день. Никаких вестей ни от ее любимого Игорька, ни от его отца она так и не получила. Влюбленное сердечко молоденькой девушки трепыхалось под нежной грудью, словно подраненный воробушек. Билось оно в тревоге за человека безмерно любимого, – а разве можно измерить силу любви юной и беззаветной?! – человека, внезапно исчезнувшего не известно куда.
…Она шла берегом странного моря, имеющего темно-розовый цвет. Такой цвет обычно бывает у закатного неба, когда следующий день обещает быть ветреным или… Или у разбавленной водой крови. Берег моря был до отчаяния безжизнен; к тому же, он был абсолютно плоским и ровным, будто теннисный корт, который застелили мелкой галькой. Ни бугорочка, ни какого-нибудь деревца или кустика не попадалось глазу от горизонта до горизонта. Лишь в самой глубине того края земли, что была противоположна морю, темнелась невнятная полоса. Невозможно было разобрать что там: гряда скалистых гор или же начало гигантского леса. И нигде не было видно даже намека на присутствие живого существа. Надоедливых насекомых и то не летало в душном воздухе. Ей почему-то подумалось, что именно так должно было выглядеть царство мертвых, когда в него ступила нога бесстрашного Одиссея.
Имеющий тот же розовый цвет, что и море, небосвод не наполнял душу радостью. Напротив, его кровавый оттенок казался зловещим. Ни привычного человеческому глазу солнца, ни причудливой формы облаков – ничего не было на здешнем небе. Тем не менее, оно казалось очень низким и тяжелым, готовым вот-вот придавить тебя к самой земле.
Мрачное беспокойство и беспросветная тоска завладели душой влюбленной девчонки. Не понимая, как она сюда попала и где вообще находится, она брела и брела бесконечным берегом, осторожно переставляя босые ноги. На море царил мертвый штиль, и розовые волны, неопределенные и безвольные, были недвижимы, словно медузы, выброшенные на берег. Девушке казалось все настолько непривычным и чуждым, что она подумала: «А по земле ли она идет?». Наталья не понимала, какую цель преследует она столь одинокой прогулкой. Хотя, нет – понимала! Да только боялась признаться себе в этом. Конечно же, она искала, искала своего бесследно исчезнувшего любимого. Вот только почему здесь? И где это – ЗДЕСЬ?
Острым взглядом она заметила, что впереди что-то или кто-то лежит. Прямо на камнях, у самой кромки розовой воды. Ёкнуло сердце, да так сильно и так неожиданно, что девушка невольно пыталась удержать его, подперев ладошкой упругую грудь. С беспрекословной отчетливостью она поняла, КТО лежит на пустынном берегу. Это был он, он – ее любимый и ненаглядный Игорь, Гоша, Гошечка. Ни доли секунды не задумываясь, она кинулась к нему, не обращая ни малейшего внимания на камни, которые вдруг стали впиваться в обнаженные ступни, будто были не морской галькой, веками выглаженной водой, а грубой щебенкой. Бег казался ей бесконечно долгим и тяжким; вязкий и густой воздух не наполнял легкие достаточным количеством кислорода, приходилось дышать широко раскрытым ртом.
Чем ближе Наташа подбегала к своему возлюбленному, тем сильнее колотилось ее сердечко. И не только от усталости. По мере приближения к лежащему человеку, она все больше убеждалась, что перед ней именно Игорь. Легкая бело-голубая рубашка с короткими рукавами, в тон ей льняные брюки, бежевые ботинки… Все это было до боли знакомо ей. Именно так был одет Игорь в вечер их последней встречи. Вот только лицо… Лицо никак не удавалось ей разглядеть, так как он повернул голову на бок, к самой поверхности морской гальки, словно пытался спрятаться от кого-то.
Закончился ее мучительный бег, сравнимый по тяжести с марафонской дистанцией. Обессиленная Наташа упала на колени перед распростертым телом своего любимого. Нежная девичья кожа не выдержала удара о прибрежные камни, лопнула, и из рваных царапин брызнула алая кровь. Но Наташа не чувствовала боли. Ей хотелось громко крикнуть, окликнуть Игоря, но, не понятно почему, она боялась раскрыть рот. По-прежнему она не видела его лица. Или не хотела видеть? Осторожно, будто боясь обжечься, Наташа коснулась его руки. В тот же миг Игорь как-то уж очень резко передернулся, будто от сильного разряда электрического тока и повернул к ней лицо. Тут уже Наташа не выдержала и закричала во весь голос. Так отчаянно, истошно и страшно могут кричать только женщины. Особенно, когда на их глазах гибнет кто-то бесконечно родной и близкий.
Лица, как такового, у Игоря не было, а вся его голова представляла из себя немыслимый клубок змей, у которых, впрочем, не было ни рта, ни глаз. Змеи были черными и непрерывно шевелились…
Наталия проснулась от собственного крика и села на кровати, совершенно по-женски прихватив левую грудь. Она тяжело дышала, сердце готово было выпрыгнуть наружу, а все тело под прозрачной ночной рубашкой покрывал холодный пот, такой же липкий и мерзкий, как и кошмар только что ей привидевшийся. Горло цепкой рукой перехватила сухость, будто девушка не пила воды уже несколько дней. Или наоборот, пила буквально накануне и отнюдь не воду. С еще колотящимся сердцем она слезла с кровати, проигнорировала тапочки и по прохладному паркету устремилась на кухню. Из бесшумно урчащего двухкамерного холодильника «Бош» Наталья извлекла пакет своего любимого ананасового сока, налила полный стакан и принялась пить маленькими глотками. С последним глотком ушла и противная сухость во рту. Поставив стакан на кухонный столик, она уже собралась было пройти в ванную, как на ее прекрасное оголенное плечико капнуло что-то холодное. Кинув взгляд на левое плечо, Наташа обомлела. На плече зловеще алело пятно кровавого цвета. Тут же красная капля упала на дно стакана, в котором были остатки сока. Подняв голову вверх, Наталья увидела, что по потолку, прямо вокруг абажура кухонной лампы, растеклось невнятной кляксой багровое пятно. В том, что это кровь, Наталья ни на миг не усомнилась и вновь закричала. Теперь уже наяву.
Был уже девятый час пополудни, когда майор Сидоркин вошел в кабинет Клинова. Чудный майский вечер наступал на столицу! Вечер, предшествующий двум выходным дням. Люди, сумевшие вырваться за город, уже наслаждались духмяным подмосковным воздухом и трелями соловьев, которые пока лишь только распевались. Мирно потрескивали костры, готовящие свой жар для ароматных шашлыков. И Сидоркину, и Клинову тоже неудержимо хотелось на лоно природы, но… Служба, черт ее возьми, служба!
- Докладывай, Толя, докладывай, - устало произнес Клинов. Он уже давно «выпустил пар» и говорил с подчиненным спокойно, в рабочем ритме. – Удалось намыть что?
- Никакой конкретики, Григорий Игнатьевич, - Сидоркин еще помнил дневную выволочку, а потому стоял перед начальником по стойке «смирно».
- Садись, Толя, садись, - в голосе полковника не было и тени рассерженности на Сидоркина. – Ни к чему мне сейчас выправку демонстрировать. Рассказывай.
Анатолий охотно сел на предложенный стул и продолжил:
- Вагон действительно пропал, Григорий Игнатьевич. Просто мистика какая-то! Складывается впечатление, будто в одно мгновение кто-то могучей рукой взял и выхватил вагон из состава. Причем, весьма ловко: сцепки с обоих сторон аккуратненько срезаны. Чем срезаны, правда, не понятно, но факт остается фактом. Куда вагон делся дальше – полная неясность. Он словно в воздухе растворился, абсолютно бесследно! Единственно, что удалось выявить нашим экспертам: на стенах туннеля обнаружены… Не остатки даже, нет – небольшие следы какой-то странной энергии.
- Не понял, - мотнул седой головой полковник. – Что значит «следы энергии»?
- Ну, понимаете… - Сидоркин замялся, словно подбирал нужные слова. – Выброс радиации, к примеру, и за многие километры от источника может оставлять следы: повышенный фон, ионизация и так далее. Так и здесь: источник энергии неясен, но в определенном и довольно ограниченном месте тоннеля воздух сильно наэлектризован. А когда там работала милицейская группа, происходили вещи и вовсе необъяснимые. В тоннеле как бы существовал некий коридор, в котором творилось нечто несусветное. Помимо сильнейшей наэлектризованности, как я уже докладывал - того и гляди, огни святого Эльма запляшут - и геомагнитная обстановка была крайне возмущена: стрелка компаса крутилась как сумасшедшая. Наблюдалась, к тому же, и некая временная аномалия. Часы в этом пространстве не то чтобы совсем не ходили, но осуществляли необъяснимые движения то вперед, то назад. Причем не важно, механические они или электронные. А сразу после обнаружения факта пропажи в тоннеле ощущался отчетливый запах… С позволения сказать – дерьма. Сейчас же осталась лишь наэлектризованность. Но и она, скорее всего, скоро исчезнет.
- И что же эксперты думают по этому поводу?
- Никаких определенных выводов они пока не сделали. Просят пару дней на лабораторные исследования.
- Торопить не будем! – кивнул полковник. – Когда ученые люди начинают торопиться в угоду начальству, то расследование пойдет не по тернистому пути, а по ложному. Оно нам надо?
- Нет, - охотно согласился Сидоркин.
- Вот и я так думаю. О главном удалось что-нибудь выяснить?
- Сложно сказать… Нам удалось побеседовать с женщиной, которая работала в ту ночь на «Студенческой». В ее обязанности входит встречать и отправлять поезда, осматривать вагоны, если состав идет в тоннель…
- Ты что же, Толя, - перебил его Клинов, ехидно улыбнувшись, - думаешь, что я в метро никогда не езжу? Знаю, о ком говоришь! Они на каждой станции стоят в униформе и малиновых шапочках.
- Точно, - улыбнулся в ответ Сидоркин, сделавшись более раскрепощенным. – Так вот, того парня, фотографию которого вы мне дали, она опознала. Говорит, он с девушкой на перроне прощался. Обнимались, целовались и все такое… Других пассажиров в тот момент не было, вот она и любовалась ими потихоньку. В возрасте она далеко не в девическом находится, у самой двадцатилетний сын имеется, вот и наблюдала за ними с интересом. По-доброму, я бы сказал. Парень сел именно в тот вагон, который потом исчез. Более того, она проводила вагон взглядом и уверенно говорит, что там был еще один человек. Он дремал на заднем сидении, свесив голову к груди, и лица его, естественно, она не видела. По описанию одежды похож на Верижникова. Но он не во фраке ведь был. В джинсе две трети Москвы ходит. Вот, собственно, и вся информация.
- В огороде бузина, а в Киеве… - полковник потер пальцами лоб, - А в Киеве вообще черт знает что! Пропавший вагон, непонятная энергия… Что мне начальству докладывать, а Толя? – Клинов откровенно посмотрел в глаза Сидоркину, словно действительно испрашивал совета. – Что новоиспеченный капитан Верижников переместился невесть куда в пространстве на вагоне метро?
Клинов не торопясь вытащил сигарету из пачки «Парламента» неспешно прикурил и глубоко затянулся.
Майор на минуту задумался. Начальство у них было то еще! Некий генерал, который десяток лет провел в степях Калмыкии на комсомольско-партийной работе, затем почудил на Камчатке и Сахалине, после, непонятно каким образом оказавшись подполковником милиции, приглянулся начальнику одной из спецслужб во время операции в Буденновске и очутился в Москве. Приглянулся он отнюдь не профессиональными качествами, а необычайным умением в любых условиях накрывать столы для начальства и, скажем так, уникальной способностью доставлять удовольствие филейным частям руководящих работников липким и влажным языком. Образно говоря, естественно. Тем и дослужился до генерала! В возложенных на него обязанностях разбирался не больше, чем сталевар в работе хладокомбината, и крайне болезненно воспринимал любую нештатную ситуацию.
- Правду! – наконец произнес Сидоркин. – Пусть тоже посуетится.
- Я ему – правду, - горько ухмыльнулся Клинов, - а он мне – выговор. Ладно, Толя! Сам понимаешь, выходные отменяются. Всей своей группой искать Верижникова! Носом землю ройте, обнюхайте все закоулки метрополитена, подключайте специалистов по аномалиям и любой чертовщине, но результат должен быть в кратчайшие сроки. Да и парня этого, что вместе с вагоном канул, тоже не забывайте. Интуиция старого волка подсказывает мне, что с Верижниковым они как-то связаны. Девчонку расспросите, что с ним целовалась, быть может она чего-нибудь полезное сообщит. Хотя… - он с нескрываемой обреченностью махнул рукой. – В общем – действуй!
- Все понял, Григорий Игнатьевич, - ответил Сидоркин, вставая из-за стола. – Не сомневайтесь, найдем Верижникова. Из-под земли достанем!
Знай майор, где действительно находится его коллега Верижников, он бы трижды подумал, прежде чем сделать столь безапелляционное заявление.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Сильнейший водяной поток подхватил Игоря, захлестнул с головой и хаотично закрутил, будто космонавта на испытаниях вестибулярного аппарата. Розовая полумгла исчезла, уступив место непрозрачной мути. Такая муть обычно накрывает купальщика в мелких и быстрых речках, несущих свои воды по песчаному руслу. Нырнешь, откроешь глаза, а перед тобой лишь светлое марево, в котором с трудом угадываются невнятные тени. Где находились его спутники, Игорь разобрать не мог. Сопротивляться потоку было столь же бессмысленно, как и плыть против течения Ниагары, когда она уже готова обрушить свои воды с немыслимой высоты. Да и как он мог сопротивляться, если отродясь плавать не умел. Так и несся он, словно бриг, потерявший руль и ветрила, и надеющийся лишь на волю волн.
Примерно через минуту безудержного бултыхания голова Игоря оказалась вдруг на поверхности неведомой реки, несущей его навстречу полной неизвестности. Инстинктивно он глотнул воздуха, и вместе с ним в рот влетели несколько капелек той самой жидкости, в которой он совершал свое отчаянное плавание. Как ни странно, на вкус это оказалась совершенно обыкновенная вода. Только как раз этого вкуса и не имеющая. Ни вкуса, ни запаха, ни ледяной прохлады. Ничего, чем так привлекают человека в жаркие дни родники да колодцы. Она была мертвой! Без всякого присутствия хоть каких-нибудь солей или микроорганизмов. Тут же сработал рефлекс - организм, уже начинавший испытывать недостаток жидкости, истошно возопил: пить, пить, пить!!! Игорь не мог сопротивляться столь настойчивому крику. Не мог, да и не испытывал ни малейшего желания к сопротивлению. Он сделал несколько судорожных глотков. Долгожданная вода приятно смочила пересохшее горло. Полностью утолить жажду Игорь не успел. Могучий и бурлящий поток вновь накрыл его с головой и увлек в темную бездну. Что-то, очень похожее на чужой ботинок, больно ударило под ребра, и Игорь почувствовал, что не один в водной стихии – где-то рядом борются за жизнь и его товарищи по несчастью.
Мутный поток неудержимо нес троих мужчин все дальше и дальше. Было полное ощущение, что он, наплевав на все законы физики, движется вверх. Но разве все можно объяснить известными нам законами мироздания? Отнюдь! Естественно, кувыркаясь в воде в разные стороны, Игорь потерял счет мгновениям. Сколько он уже был без дыхания? Две минуты, три? Неизвестно, но он чувствовал, что долго так продолжаться не может. Уже инстинктивно очень хотелось открыть рот и сделать полный вдох, но разум не позволял совершить столь опрометчивого поступка, прекрасно сознавая, что вместо воздуха в легкие хлынет вода. Между тем кручение прекратилось, скорость потока плавно, но очень ощутимо возросла, и Игорю почему-то вдруг подумалось, что он сейчас похож на торпеду, рассекающую морскую толщу и рвущуюся к неизвестной цели. Кислорода в крови становилось недопустимо мало, и он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Затухающий разум успел заметить все нарастающий гул и то, что окружающая мгла резко посветлела.
Но полностью отключиться Игорь не успел. Еще пяток секунд и он, будто пробка из бутылки шампанского, выскочил из водного потока. Беспомощно болтая руками и ногами, жадно ловя ртом воздух, не обращая внимания на его прежнюю густоту и влажность, Игорь летел куда-то вверх вместе с брызгами воды, словно хотел врубиться в розовый небосвод. Но полет человека без всяких технических приспособлений не может быть долгим. Не снабдил нас Всевышний крыльями, не снабдил. А сила тяжести существует даже в тех мирах, о существовании которых мы и не подозреваем. На долю секунды зависнув в воздухе, Игорь с все нарастающим ускорением начал падать вниз.
Рядом с ним, что-то крича – наверняка нецензурное – находились в свободном падении Архип и Шалва. Не прошло и десяти секунд, как все трое плюхнулись в расстилавшееся под ними небольшое озерцо, в самом центре которого поднимался высоченный столб воды. Этот то ли фонтан, то ли гейзер и вытолкал их, судя по всему, из мрачного подземелья. Впервые в жизни Игорь поплыл! Побарахтался руками и ногами и понял, что держится на поверхности. Экстремальный способ обучения плаванию оказался для него подходящим. Вскоре все трое очутились на берегу. Тяжело дыша, они осматривали открывшуюся картину.
Прямо перед ними простиралось темно-розовое озерцо, размером не превышавшее весьма среднее колхозное поле, из которого к небесам вздымался величественный водный поток. И достигнув своего пика – метров двадцать над поверхностью озера – обрушивался вниз, поднимая пенные волны на водной глади. Взлетая к небу девственно прозрачным, фонтан падал в озеро уже имея зловещий, темно-розовый, почти кровавый цвет. За озером весьма хорошо просматривался пустынный галечный берег, ровно уходящий в необозримую даль. Легко можно было догадаться, что он заканчивался тем самым морем, в которое Игорь и Архип упали вместе с вагоном метро. За спинами троих мужчин, буквально в двухстах метрах от них, раскинул немыслимые кроны чужой, незнакомый лес, в котором преобладали темные цвета. Никакой зелени, столь приятной человеческому глазу не было и в помине.
- Надо уходить в лес, - решительно произнес Архип, поворачиваясь к лесу.
- Мы же не знаем, что там! – попытался возразить Игорь. – Быть может, там обитают твари пострашнее тех, что захватили нас.
- Ты предпочитаешь оставаться на месте и ждать, пока раненая нами гадина очнется, выберется вслед за нами и прикончит нас на месте?! Не думаю, что нам удалось надолго вывести ее из строя. Ты прекрасно знаешь, что физически она куда сильнее нас всех троих вместе взятых. А в лесу, все же, ей придется нас поискать.
- Если лес не является прибежищем этих самых тварей, - сказал Игорь, потупив взгляд. Не очень-то ему хотелось углубляться в незнакомые джунгли. Лес производил на него столь отталкивающее впечатление, что войти в него было также неприемлемо, как живому человеку лечь в гроб.
- А-а… - махнул рукой Архип и обернулся к молчавшему Шалве.
- Ну а ты чего молчишь? А, дитя гор. У тебя-то опыт по заныкиванию наверняка есть. И не малый!
- Нужно уходить в лес, - сухо ответил Шалва. – Аллах помог нам выбраться сюда, поможет схорониться и в лесу.
- Мудрый ответ! Учись, студент. К тому же, в лесу всегда можно найти, чем набить желудок. А то у меня в нем сейчас одна вода плещется. Совершенно безвкусная, надо сказать и жажду утоляющая из рук вон плохо. Все! Трепаться времени нет. За мной, страдальцы, к лесу. И бегом, ребятушки, бегом!
Нестройной цепочкой они устремились к таинственному лесу. Шалва физически чувствовал неприязнь к себе Архипа и в любом другом случае не последовал бы вслед за ним. Но оставаться в столь мрачном и неизвестном месте одному ему явно не хотелось. Горец не понимал, почему этот незнакомец к нему так относится, и это пугало его. А вдруг тому известно о нем что-то, что знать никому из людей не положено. Кроме тех, кто являлся его товарищами.
Они остановились у самой кромки чужого леса. Он не был густым, но был очень мрачным, пугающим. В древних легендах и сказаниях именно в таких лесах, наверное, обитали злые колдуны, проводящие время в обществе вурдалаков, нетопырей, привидений и прочей нечисти. Деревья вздымали свои кроны к самому поднебесью. Пожалуй, даже величественные секвойи казались бы низкорослыми по сравнению с этими гигантами. Ни одно из деревьев не было похоже на земные. Ни по внешнему виду, ни по форме. Они все были безлисты, искривлены самыми невероятным образом, будто просились на картины Сальвадора Дали, когда тот был на самом пике своего гениального безумства, а корни их выступали из бурой земли, словно тела гигантских червей; корни имели багровый цвет и оптимизма и без того угрюмой картине не прибавляли. По размеру стволов деревья были неоднородны: одни были столь массивны, что с ними не сравнился бы и десяток самых старых баобабов вместе взятых, другие были не толще вполне обычных земных дубов; ветви мрачных порождений чужого мира напоминали щупальца неведомых чудовищ, распростертых в разные стороны в ожидании очередной жертвы. Кора деревьев скорее напоминала рыбью чешую, нежели покров представителей растительного мира. Нигде не было видно ни цветочка, ни травинки; ни ветер, ни шорохи, ни пение птиц не нарушали покоя леса, казавшегося мертвым.
- Такое ощущение, - первым нарушил молчание Игорь, - что мы вступаем в царство мертвых, а тот фонтан, что расположен за нашими спинами и есть легендарный Стикс.
- Да хоть и так! - Архип старался казаться невозмутимым, но легкая дрожь в голосе выдавала волнение. – Одиссей входил в царство мертвых и вполне благополучно унес из него ноги. Даже судьбу свою выведал. Если старик Гомер не наврал, конечно. Лучше уж туда, - он кивнул головой вперед, - чем в застенки к желтоглазой мерзости. А ты как думаешь, дитя Кавказа?
Шалва ничего не ответил. Он просто пересек границу леса и тут же показался муравьем на фоне росших вокруг гигантов. Вслед за ним, одобрительно кивнув, направился и Архип. Игорю ничего не оставалось делать, как последовать за своими спутниками.
Долго люди шли по чуждому их пониманию лесу, и ни разу его могильную тишину не нарушило щебетание птиц, столь привычное земному уху. Хотя чье-то присутствие незримо ощущалось: то что-то скрипнет где-то впереди, то заколышутся вдруг листья деревьев где-то над головами. Они озирались по сторонам, всматривались чуть ли не в каждую ветку, но так никого и не увидели в розовой полумгле леса. Но неприятное чувство, что кто-то смотрит тебе в спину, ощущал каждый из землян.
- Хватит! – несколько устало сказал Архип, останавливаясь на небольшой полянке, в центре которой росли два крупных куста с неведомыми полосатыми плодами, размером чуть меньше футбольного мяча. Такие растения им еще не попадались. – Километров на семь мы отошли от озера. Уже и гул фонтана давно не слышно. Чертовски хочется есть! Почему-то всегда, когда минует опасность, у меня разыгрывается зверский аппетит.
Архип как-то виновато и в тоже время опасливо бросил взгляд на полосатые то ли фрукты, то ли овощи. Есть хотелось не только ему. Игорь был самым молодым из всех троих, и его еще растущий организм настоятельно требовал пищи. Да и не привык он в сытой городской жизни к продолжительным лишениям, главным из которых было летнее отключение воды. Да и с этим «бедствием» уже научились бороться с помощью нагревательных установок.
«Съешь, не бойся!» – подсказывал ему внутренний голос, когда взгляд Игоря упал на серо-полосатые плоды. И подсказывал не робко и тихо, а как-то уж очень твердо и убедительно. Будто и не его это был внутренний голос, а кого-то постороннего, но дружественного и знающего.
Игорь решительно подошел к кусту, осторожно обеими ладонями обхватил полосатый «мячик», оказавшийся гладким, как арбуз и неожиданно теплым, и легонько потянул. Плодоножка, но которой рос фрукт, вытянулась, как резиновый бинт, но не порвалась. В этот момент одна из веток куста странным образом прогнулась, крутанулась против часовой стрелки и легко оборвала плодоножку у самого ее основания. Загадочный плод оказался в руках Игоря. «Показалось, что ли»? – мысленно задал он себе вопрос, заметив движение ветки, и тут же получил на него твердый ответ: «Показалось! Ешь». Приписав ответ все тому же внутреннему голосу, он устремил свой взгляд на фрукт, что держал в руках.
- Игорек, - позвал его стоящий чуть поодаль Архип, чувствующий, что тот готов впиться зубами в полосатую кожуру, - быть может не стоит?...
- Стоит, - улыбнулся в ответ Игорь. – Помните старый фильм? Все новые продукты питания необходимо проверять на самых ненужных членах экипажа.
- С чего ты взял, что ты – самый ненужный? – спросил Архип, многозначительно посмотрев на Шалву, будто провоцируя его. Но тот не реагировал.
Игорь, тем не менее, не стал пробовать безымянный фрукт зубами, а слегка сдавил его, словно хотел раздвоить яблоко, и тот без сопротивления разделился на две равные половинки. Мякоть внутри плода оказалась ядовито зеленого цвета и пахла… Не пойми чем она пахла! Здесь была фантастическая смесь из ароматов сочного жареного мяса, тушеного чернослива, сладкого перца и только что испеченного хлеба. Игорь почувствовал, что сейчас захлебнется слюной, а голодный желудок начнет материться. Ни секунды больше не сомневаясь, он впился зубами в зеленую мякоть. Вкус ее не отличался от запаха, а консистенция была похожа на дыню или тыкву. Плод оказался сытным и, проглотив еще два добрых куска, Игорь почувствовал, что не только утолил голод, но и потребность организма в жидкости.
- Классная штука! – повернулся он к своим спутникам, которые разглядывали его, словно лабораторную мышь, проглотившую какую-то опытную пилилю.
Видя, что с Игорем ничего не происходит, и Архип, и Шалва тоже начали есть. Сначала осторожно и нерешительно, а потом смачно и жадно.
- Действительно вкусно, - кивнул головой Архип, жадно глотая большой кусок зеленой мякоти. – Согласен, Шалва?
- Согласен, - ответил тот, вытирая ладонью рот. На его тонких губах появилось некое подобие улыбки.
- Вкус шашлыка мне напоминает, - продолжил Архип, и, с нескрываемым ехидством добавил: - Из свиной шейки.
Было видно, что Шалва весь внутренне напрягся. В его и без того тяжелом взгляде блеснули искорки гнева.
- Любишь свинину, мамуна веришвило? - не унимался Архип.
- Зачем ты задираешь его? - вступился Игорь, и тут же вспомнил, что уже где-то слышал эту самую «мамуну». Мгновенно его память выдала гениальный фильм Георгия Данелия «Кин-дза-дза!». Именно там прозвучала высказанная сейчас Архипом фраза. И означала она: обезьяна, сын осла. Страшно обидное ругательство! Но Шалва, казалось, никак не прореагировал на него. Куда больше его задело упоминание о свинине.
- Зачем я его задираю, спрашиваешь? – обернулся Архип к Игорю. – Сейчас объясню! Пора нам, мне кажется, внести предельную ясность в наши отношения. Свинину ты не любишь, верно, - теперь он в упор смотрел на Шалву, который судорожно сжимал и разжимал кулаки. – Мусульмане не едят свинину. Но ты такой же грузин, как я бог Вицлипуцли. Не хочешь сказать правду: кто ты?
Шалва упорно молчал, до скрежета стиснув зубы.
- Ведь ты журналист, Игрек, - вновь обратился Архип к Игорю, не спуская теперь взгляда с Сандро.
- Будущий, - уточнил Игорь.
- Не важно! Ты что-нибудь слышал о Салмане Вероеве?
- Слышал, - как-то неуверенно произнес Игорь. Он никак не мог понять поведения Архипа. – Полевой чеченский командир, по-моему…
- Полевой командир… - презрительно произнес Архип. – Как же! Придумали себе названия… Мразь он и террорист! На его счету сотни жизней невинных людей. Женщины, дети, священники… Так ведь, Шалва? Да и не Шалва ты вовсе. Как будущему журналисту Игорь, я думаю, тебе будет небезынтересно взять интервью у одного из подручных Вероева. Так ведь?
Игорь не нашелся, что ответить. Слишком уж неожиданным был поворот событий. Профессионально он еще не был готов к столь неоднозначному интервью.
- Перед тобой, Игорек, Шамиль Мандорбиев. Еще молодой, но уже жадный до крови воин непризнанной Ичкерии. А попросту – прикрывающийся Кораном убийца, место которого в камере смертников!
- Врешь! – зло прохрипел Шамиль. – Не знаю, откуда я тебе известен, но я борюсь, как и мои братья, за независимость своей родины, за торжество ислама!
- Перестань! Торжество ислама… Во имя ислама погибли детишки в Беслане?! Что-то я не читал ни в одной Суре, что пророк призывает убивать стариков и детей. А знаю я тебя, бандита, потому что не раз глядел на ваши бородатые морды сквозь оптику СВД. Это на моем счету и Черный Хасан и Васхадов.
- Вериж-Шайтан!.. – по-змеиному прошипел Шамиль.
- Догадался, сученок… Вот ведь где довелось нам встретиться.
На Шамиля было страшно смотреть. Глаза налились кровью, губы были так плотно сжаты, что посинели, желваки на скулах ходили вверх-вниз с бешенной скоростью. Даже жилы на шее взбухли, как трос лебедки, тянущий тяжкий груз. Пальцы сдавили полосатый плод так, что вся его мякоть пролилась на землю. Игорь подумал, что такого врага ему лично иметь не хотелось бы. Уж очень грозным и безжалостным он казался.
- Ненавижу тебя, шакал! – голос Шамиля, казалось, готов был заледенить душу противнику.
- Взаимно! – в выкрике Архипа не было и намека на испуг. – Быть может, сразимся?
Мгновение Шамиль молчал. И за это мгновение он сумел полностью овладеть собой. По крайней мере, внешне. Игорь даже поразился тому, сколь быстро и радикально произошла перемена в нем.
- Мы не на Земле, к сожалению, - лишь легкая дрожь в голосе показывала, что внутренне Шамиль остыл еще не полностью. – После глотки друг другу грызть будем.
- Правильно мыслишь, мерзавец! И открылся я тебе лишь потому, чтобы ты знал: мы враги с тобой. Враги до гроба! И, если нам удастся выскочить отсюда, я лично пристрою тебя на скамью подсудимых. За шкирку притащу, как кота поганого. А сейчас я хочу знать: что ты делал в Москве? Какую еще подлость вы готовите?
- Не скажу, - губы Шамиля скривились в гаденькой усмешке. – Но крови неверных прольется много. Очень много. Весь мир вздрогнет!
- Все вам, упырям, кровушки мало! Теперь уже на весь мир замахнулись…
Архип говорил тихо, но от этой тишины у Игоря ёкнуло сердце. Он понял, что сейчас произойдет.
А произошло то, что нервы у Архипа сдали, и он бросился на продолжавшего ухмыляться боевика. Но Шамиль отнюдь не был мальчиком для битья и был готов к атаке. В драке он знал толк с младых ногтей. Еще доля секунды, и два непримиримых врага сцепились бы в схватке, вполне возможно, смертельной. Но между ними, словно рефери между боксерами, успел вклиниться Игорь. Быть может, он вполне разделял ненависть Архипа к террористу, но сейчас было совсем не время для выяснения отношений.
- Стойте! – возопил Игорь, понимая, что лишь решительными действиями может остановить кровопролитие. – Вы – бараны пустоголовые или взрослые люди?! Наши жизни и без того на волоске висят, а вы отношения выяснять вздумали. Остыньте!
Неожиданная преграда в виде вытянутых в разные стороны рук Игоря несколько остудила пыл готовых убить друг друга мужчин. Они остановились, упершись в ладони студента, но продолжали скрежетать зубами и пожирать друг друга враждебными взглядами. Казалось, еще секунда и их рты начнут изрыгать пламя. И тут знакомый звук долетел до их ушей. Далекий и невнятный, но незабываемый. Так верещала ударенная по глазам тварь, оставленная ими в подземной темнице. И крик раздался как раз за их спинами, в том самом направлении, где бил фонтан из озера. Он был похож на вой воздушной тревоги и неприятно царапал мозги. Через секунду звук повторился снова. Вне всякого сомнения, он приближался! Где-то совсем неподалеку тревожно шевельнулись кусты, будто потревоженные каким-то большим зверем, и раздался шум тяжелых шагов. Шаги направлялись в сторону истошных воплей многоногого чудовища.
- Ожила, гнида! – зло прошептал Архип. – Бежим!
И все трое кинулись бежать дальше в лес, стараясь как можно дальше оторваться от все приближающегося ора. Страх и желание спастись гнали их вперед и вперед, заставляя не разбирать дороги и прорываться сквозь кусты, колючки которых легко рвали одежду и добирались до кожи. Людям казалось, что крик страшной твари неумолимо преследует их, бежит за ними по пятам.
Вскоре лес стал редеть и неожиданно прекратился. Да так резко, что все трое оказались на краю гигантской пропасти, дно которой не было видно из-за плотного розового тумана. Они остановились на самом краю бездны, поросшей кустарником со все теми же съедобными «мячиками». Не хватило буквально трех шагов до падения в пропасть. Тревожный вопль вдруг затих за их спинами, но и без того он отошел сейчас на второй план. Зрелище, представшее глазам троих беглецов, заставило их вновь отступить в лес и спрятаться за кустами с диковинными фруктами. Прямо напротив них, метрах в двухстах, на другом конце пропасти сломанным клыком возвышалась скала антрацитового цвета, укрытая шапкой розового снега. У ее подножия торчало нечто похожее на огромный серебристый бублик, воткнувшийся в толщу скальной породы. Десятки, если не сотни змеистых тварей, наподобие той, от которой они спасались бегством, ползали по «бумерангу», как муравьи по бездыханному трупу убитой ими гусеницы. Казалось, они не обратили никакого внимания на людей, неожиданно выбежавших на край пропасти.
- Вот тебе раз! – единственное, что нашелся сказать Архип, тяжело дыша.
- Что это? – задал естественный вопрос Игорь, у которого от быстрого бега сердце готово было выпрыгнуть наружу.
- Это - корабль пришельцев! – прозвучал незамедлительный ответ.
Глухой голос, произнесший последнюю фразу, не принадлежал ни Архипу, ни Шамилю.
С ошалелыми глазами, расширившимися почти до размеров бильярдных шаров, с раскрасневшейся от волнения и необычайно быстрого бега физиономией, сантехник Мартыныч ворвался в кабинет начальника ДЭЗа с бесцеремонностью омоновца, вламывающегося в логово матерого рецидивиста.
- Флип Флипыч! – возопил с порога Мартыныч, пытаясь произнести имя и отчество начальника. Но восстановить дыхание было не так-то просто, а потому фразы и слова получались не совсем членораздельные. – Там, в подле, блин, срасть жутка сдит, падла! Во, хрень кака!
Свою немногословную речь он сопровождал отчаянной жестикуляцией, которая напоминала вращающиеся лопасти ветряной мельницы, попавшей под удар торнадо.
Филипп Филиппович, аккуратно стриженый мужчина слегка за пятьдесят, с лицом, имеющим тяжелый налет досконального знания воинских уставов и приемов строевой подготовки, оторвал взгляд от каких-то документов, снял с переносицы очки с толстыми линзами и посмотрел на вбежавшего Мартыныча так, как смотрит «зашитый» и безнадежно женатый подполковник на молоденького лейтенанта, всю ночь кутившего в обществе фривольных девиц. В чистом и светлом кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь едва слышным жужжанием вентилятора на столе начальника, да трещанием старенького принтера за дверью у секретарши.
- Что это вы, Остап Мартынович, - спросил Филипп Филиппович хорошо поставленным командным голосом, - непозволительно нарушаете нормы социального поведения. Врываетесь в кабинет без доклада и стука, городите какую-то несуразность. Извольте рапортовать грамотно и четко: что у вас произошло?
- Я же и говорю, - сказал Мартыныч, уже отдышавшись, но еще будучи в сильном возбуждении, - в подвале дома творится ужас какой-то!
- В подвале какого дома?
- Нашего! Что углом стоит!
- Двадцатого, что ли!
- Ну да!
- И что же там? Авария, протечка труб? Уточни!
- Да какая авария! Я же говорю: хрень какая-то сверху – шлеп! Я подошел поближе, а там… - Мартыныч для убедительности слов схватился за голову. – Как будто клубок змей большущий! И все такие черные, извивающиеся, вонючие, - сантехника даже передернуло от отвращения, - и на меня ка-ак сиганет! Едва отбился!
Филипп Филиппович поднялся из-за стола и вплотную подошел к Мартынычу. Его макушка оказалась чуть ниже массивного подбородка сантехника. Отставной полковник потянул ноздрями воздух, будто конь, почуявший копну овса.
- Пил, мерзавец! – он мгновенно сорвался на визг и начал брызгать слюной. Не любил он людей пьющих, ох, как не любил. – Потому и болтаешь, черт знает что! У тебя белая горячка началась! В психушку тебя упеку, алкаш!
Мартыныч безропотно утерся и почти спокойно произнес:
- Выпил я, Филипп Филиппович, не отрицаю. Так похмелиться необходимость была чрезвычайная. Но никакой белой горячки у меня нет! А вместо психушки вызовете лучше милицию и МЧС. И пусть вооружаться до зубов. Та тварь в подвале силой обладает неимоверной. Я это чувствую!
- А танки тебе не нужны? Или, быть может, авианосец в Москву-реку направить?!
- Нет, это ни к чему, – совершенно серьезно отвечал сантехник. – Но один БТР не помешал бы…
- Ключи!! – с новой силой взвизгнул Филипп Филиппович.
- Какие ключи? – не сразу понял Мартыныч.
- От подвала, гражданин Понтыкин! И побыстрее!
Мартыныч с готовностью пошарил по карманам и извлек из кармана брюк форменного комбинезона довольно увесистую связку, не многим уступающую той, что носят тюремщики. Шеф коммунальной службы микрорайона вырвал связку и кинулся к выходу, бросив безапелляционное: «За мной!».
Но Мартыныч был не готов к решительной атаке на неведомого монстра и бросаться грудью на амбразуру не собирался. Оглянувшись на пороге и увидев, что сантехник стоит как вкопанный, Филипп Филиппович зловеще тихо, как ядовитая змея, прошипел страшную угрозу:
- Не пойдешь со мной – всех премий лишу и в разнорабочие разжалую!
Угроза была очень существенной, особенно ее первая часть, и потому возымела действие: Мартыныч, превозмогая страх, тяжело двинулся за начальником.
Через десять минут они оказались перед злополучной дверью, ведущей в подвал дома номер двадцать. Мартыныч, все-таки, держался метрах в двух за спиной бравого начальника ДЭЗа. Филипп Филиппович быстро отомкнул замок и распахнул скрипучую дверь. В его действиях была решительность старшины, входящего в вверенную ему каптерку. Мартыныч, стоящий сзади, учуял уже знакомую вонь, к которой теперь примешался оттенок чего-то сильно гниющего, уже разлагающегося. Зажав нос, отставной полковник с решительностью бойца штурмового батальона шагнул в полумрак подвала. Видя, что с начальником ничего не происходит, Мартыныч двинулся за ним, но куда медленней и осторожней. Подвал был пуст. Никакого чудовища, с которым вступил в смертельную борьбу сантехник, видно не было. Лишь на полу растеклась большая лужа чего-то темного и смердящего. Сантехник был уверен на сто процентов: когда он спешно ретировался из подвала никакой лужи не было и в помине.
- Ну что? - голос Филиппа Филипповича был строг, словно он собирался отчитывать солдата, застигнутого в момент прибытия из «самоволки». – Где же твой Змей Горыныч?!
Ни слова не говоря, Мартыныч ткнул перстом в лужу на бетонном полу.
- Лужей меня не удивишь! – начальник ДЭЗа стоял лицом к сантехнику и спиной к луже, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок. – Здесь обыкновенная протечка канализации, которую ты, лентяй и разгильдяй, не захотел устранять. Эх, жалко у меня гауптвахты нет…
Странные звуки за его спиной заставили Филиппа Филипповича замолчать и прислушаться. Звуки, напоминающие всплеск зарождающегося гейзера, повторились, но были теперь более громкими, чем в первый раз. Филипп Филиппович повернулся и подошел вплотную к луже.
- Быть может, не надо? – робко предостерег его Мартыныч.
Но отставной полковник лишь махнул рукой. В туманном полумраке подвала он всматривался в странное скопление жидкости на полу. Лужа непостижимым образом казалась глубокой и даже бездонной, чего в понимании Филиппа Филипповича никак не могло быть. О какой глубине можно говорить, если лужа находилась на бетонном полу подвала?! На поверхности подозрительной лужи вспучивались огромные пузыри, громко лопались, добавляя к смрадному воздуху резкий серный запах. Интенсивность образования пузырей нарастала, привлекая удивленный взгляд полковника. Подобное явление никак не вписывалось в рамки уставов вооруженных сил, коими по жизни руководствовался отставной полковник. Более того, оно не вписывалось и в его должностные инструкции. А разве может человек военный, пусть и бывший, считающий уставной порядок мерилом людских взаимоотношений, жить без инструкций? Ни в коем разе! В его понимании подобного явления не могло существовать в принципе. Но глаза-то видели! Логическая цепочка никак не выстраивалась в мозгах бывшего военного. Человек, привыкший мыслить лишь сухим языком бездушных рапортов, не был способен включить фантазию; полковник растерялся.
- Что это такое? – впервые Мартыныч услышал в голосе своего слабо любимого начальника неуверенные нотки.
- Не знаю, - откровенно ответил сантехник. – Я же говорю: в этом подвале чертовщина какая-то творится.
Видя, что с начальником ничего не происходит, Мартыныч набрался смелости и подошел к луже. Теперь они вдвоем недоуменно разглядывали темное пятно, морщась от тошнотворного запаха. Неожиданно пузыри прекратили выделяться, и поверхность лужи на мгновение стала гладкой, как стекло. Но лишь на мгновение. Через секунду где-то на невидимом дне лужи зажглись четыре хаотично разбросанных точки ярко желтого цвета и устремились к поверхности, будто буи, посланные подводной лодкой, терпящей бедствие в океанском бездонье. Быстро достигнув поверхности лужи, они стали похожи на большие желтые блюдца с красными точками посередине. Мартыныч вздрогнул – именно такие блюдца пытались пробиться в его мозг совсем недавно. И являлись они ничем иным, как глазами неведомого чудовища. Лишь только сантехник открыл рот, чтобы предупредить шефа о том, что же представляют собой желтые круги, как последние слились вместе, вынырнули из лужи и огненным шаром, очень напоминающим шаровую молнию, воспарили прямо перед лицами ошарашенных людей.
Тут же и Мартыныч и его всегда скептически настроенный начальник ощутили мощнейшее воздействие на мозг. Складывалось ощущение, что кто-то пытается… поглотить их серое вещество! Не в физическом смысле, а в смысле потери мозгом накопленной за жизнь информации; извилины и запасники памяти очищались, словно файлы в компьютере, вся база которого отправлялась в «корзину». Вот только в чью «корзину»? Чувствовалось также, что в той самой неведомой «корзине» информация самым причудливым образом перемешивается с чем-то еще, совершенно неясным и чуждым. И подобный «коктейль» выбрасывается в эфир, словно радиоволны.
Впрочем, огненно-желтый шар забирал информацию лишь у отставного полковника, лицо коего приобрело столь недоуменное выражение, что он стал похож на первоклассника, от которого требуют растолковать бином Ньютона. Мартыныч же, как и в первый раз чувствовал, что атака на его мозг прошла безуспешно, будто он имел экранированную защиту.
Через полминуты шар-вампир завращался вокруг своей оси с бешенной скоростью, пронзительно засвистел, будто паровоз на переезде, ярко вспыхнул, ослепив и без того изумленных людей и… лопнул, окатив Мартыныча и начальника ДЭЗа обжигающим жаром. То ли от неожиданности, то ли от внезапного бессилия оба рухнули на грязный пол душного подвала.
На душе Василия Федоровича Открывашкина стало вдруг так тоскливо и мерзко, будто в далеком детстве, когда он был застигнут в школьной лаборатории учителем химии. Он неудачно попытался соединить карбид и воду, и добрая четверть лабораторного оборудования пришла в негодность. Теперь же профессор стоял как вкопанный и пытался собрать воедино мысли, пытающиеся разлететься в разные стороны, словно стайка испуганных воробьев. «Вагон метро…» «Исчезнувший хомяк…» «Разорванный в клочья соседский кот…» «Загадочная тварь отвратительного вида, шастающая в институте…» «Шагнувшая в окно тетя Варя…» «Прибор, над которым бился многие годы…» Эти понятия вспыхивали яркими образами в его голове, а он пытался создать из них стройную логическую цепочку. Не выходило! Точнее говоря, не получалась именно логическая стройность. Интуитивную же взаимосвязь неординарных событий последних суток профессор уже выстроил. Оставалось набраться мужества и признаться в этом не только самому себе, но и начальству и правоохранительным органам. Оттого и погано было на душе у Открывашкина.
Нет, он ничуть не боялся за свое положение или карьеру. Не боялся даже сесть в тюрьму. Но его охватывал неподдельный ужас от одной только мысли, что придется отказаться от дальнейших исследований и, скорее всего, навсегда расстаться со своим детищем. «Родник» придется отдать на исследования в чужие руки. А если в пропавшем вагоне метро были люди?.. Открывашкин был истинным ученым, а не жрецом от науки, а потому и не мог класть на ее алтарь жизни ни в чем не повинных людей. Решение было принято.
Профессор глянул в центр пятого этажа здания, только что покинутого им. В надвигающихся сумерках четыре окна светились ровным желтоватым светом. Директор института еще был на работе. Открывашкин резко развернулся и направился к стеклянным дверям. Но сумел пройти лишь три шага, как раз до лестницы. Острая, опоясывающая боль в верхней части живота остановила его, как пуля останавливает шагнувшего из окопа солдата. Пальцы рук и ног моментально похолодели до такой степени, что он их перестал чувствовать, а перед глазами встала кровавая пелена. Схватившись за живот, он сначала опустился на колени, а потом, теряя сознание, ткнулся лбом в нижнюю ступеньку лестницы, ведущей к дверям института.
Нервное напряжение и переживания последних часов дали толчок острейшему приступу панкреатита.
Субботний день приближался к полудню, когда в квартире Наташи заверещал соловьиной трелью дверной звонок. Девушка еще находилась в состоянии близком к нервному апокалипсису после обнаружения кровяного пятна на потолке кухни и последующего визита милиционеров, а потому и звонок для нее явился столь же неожиданным, как и гром среди безоблачного неба. Она вздрогнула, словно невзначай схватилась за оголенный электрический провод, и, мгновение помешкав, направилась к входной двери. В «глазок» она увидела не лишенного привлекательности молодого человека, одетого в легкий светлый костюм. Почему-то ей подумалось, что он похож на удачливого коммивояжера.
- Вам кого? – удивленно, но не робко спросила она.
- Мне нужна Наталья Феоктистова, - улыбка и голос молодого человека внушали доверие. – Я хотел бы поговорить об Игоре Пруткове.
Последняя фраза была для Наташи магической; она была сродни паролю, способному открыть любой замок и обезвредить любой код.
- Проходите! – сказала Наталья, поспешно открывая дверь. Вошедший оказался весьма среднего роста.
- Меня зовут Сидоркин Анатолий Евгеньевич, - произнес посетитель, раскрывая перед девушкой красную книжечку. – Для вас можно просто – Толя. Я из уголовного розыска. Непосредственно занимаюсь случаями пропажи людей.
Наталия понятия не имела, есть ли в уголовном розыске подобный отдел, да и в предъявленное удостоверение она практически не заглянула. Впрочем, документ был выполнен безукоризненно.
- Что с Игорем? – вот единственный вопрос, который терзал и интересовал ее в данную минуту. Она даже не задумалась о том, что наверное невежливо разговаривать с человеком в коридоре.
- Успокойтесь, - мягкий голос Сидоркина действительно успокаивал, - пока ничего конкретного. Поверьте – мы ищем, ищем по всем направлениям. И могу успокоить вас: ни в больницах, ни – спаси нас Господь от подобного случая! –в моргах его нет.
Легкий вздох облегчения вырвался из прелестной груди Наташи, но тревога, тревога поселившаяся в ее душе со вчерашнего вечера, продолжала сидеть в ней противной занозой.
- Наташенька, - голос Сидоркина приобрел нотки батюшки, исповедующего прихожанина; в «конторе», где он трудился, всегда умело открывали дверцы человеческих душ, - по всему выходит, что вы были последней, кто вчера видел Игоря. Очень прошу вас, расскажите подробнейшим образом: где и как вы расстались. И прошу вас, не смущайтесь! Интимные подробности вашего свидания меня ни в малейшей степени не интересуют.
Наташа охотно рассказала о своих последних минутах с Игорем. Она была готова на все, если это могло хоть как-то помочь ее любимому. Да и что, собственно, она могла рассказать? Попрощались, договорившись встретиться в пятницу, он сел в поезд и… все! Исчез, не понятно куда! И она уверенна, что с ее ненаглядным Игорьком случилось что-то нехорошее. Чует, чует ее влюбленное сердечко, тревожно трепыхающееся под нежной девичьей грудью, что попал ее добродушный викинг в происшествие непонятное, опасное, требующее напряжение всех его сил, как физических, так и моральных. Иначе он непременно дал бы о себе знать! Но мысль о том, что она его больше никогда не увидит, Наталья даже не подпускала к себе, гнала прочь, как гонят от ворот шелудивого пса.
- А вы не заметили, в том вагоне кого-нибудь еще?
- Нет. Хотя… - Наташа наморщила свой прекрасный лобик. – Был! Какой-то парень дремал в хвосте вагона.
- Как он выглядел, не помните? – как будто безразлично спросил Сидоркин. Он и виду не подал, что этот парень его интересует куда больше, чем неизвестный ему Игорь Прутков.
- Он спиной ко мне сидел. Да носом «клевал» к тому же… По-моему, что-то джинсовое на нем было одето. Чернявенький такой…
Майор Сидоркин был профессионалом и не плохим знатоком своего дела. Конечно, до легендарных сотрудников всемогущего КГБ ему было еще ой как далеко, но на фоне той, скажем так, неталантливости, что захлестнула бравые спецслужбы с перестроечных времен, он выглядел так, как выглядел бы гренадер на фоне роты пигмеев. Анатолий почувствовал, да и видел, что Наталья сильно, до нервной дрожи взволнована. И причина столь сильного волнения отнюдь не его визит и не ее рассказ об исчезнувшем возлюбленном. Что-то другое взволновало девушку. Причем, совсем недавно.
- Наташенька, - заговорил Игорь извиняющимся тоном, - я понимаю, что мое появление здесь и не могло вам доставить даже крохотной радости, но… Не стоит так уж сильно переживать. На вас же просто лица нет.
- Вы тут совершенно не причем, - засмущалась Наташа.
- Тогда что за причина? Если не секрет, конечно.
- У моей соседки сверху что-то случилось. Коллеги ваши ко мне недавно приходили…
- Мои коллеги?... – Сидоркин был искренне удивлен. – Ах да… Наверное, сотрудники районного отделения милиции. И что же случилось в квартире наверху?
- Понимаете, - Наташа настороженно оглянулась на закрытую кухонную дверь, - у меня на кухне, прямо под люстрой кровавое пятно образовалось. Вот я и вызвала милицию. Они пришли, все посмотрели и поспешили наверх. Сейчас, наверное, там работают. Да вы бы поднялись наверх и спросили.
- Я так и сделаю, - поспешно ответил Сидоркин. – Про Игоря вы мне все рассказали?
- Все, - кивнула Наташа, немного подумав.
- Тогда позвольте откланяться. И не переживайте так. Я уверен, с вашим любимым молодым человеком все будет в порядке! Как только нам хоть что-нибудь станет известно, мы тут же вам сообщим. До свидания!
Как только Наташа закрыла за ним дверь, Сидоркин устремился наверх, перемахивая чуть ли не через две ступеньки. Как профессионал он интуитивно догадывался, что событие, произошедшее над квартирой Наташи, каким-то непостижимым образом связано с тем делом, которым он сейчас занимался. Ну не может быть так, чтобы рядом с человеком, которого он посещал в рамках служебного расследования, совершено преступление и это преступление его, как сотрудника спецслужб, не заинтересует! Такие совпадения бывают реже, чем встреча людей со снежным человеком. Мысль о том, что лужа крови на потолке может иметь некриминальный характер, даже не приходила ему в голову.
У дверей квартиры тети Вари испугано перешептывались немногочисленные соседи, иногда бросая многозначительные взгляды на пузатого милиционера, который, повесив автомат на грудь, с безразличием языческого истукана глядел на шепчущихся людей. Молчаливый страж с рыжими усиками и поросячьими глазками на лоснящемся лице стоял перед закрытой дверью квартиры, где работала оперативно-следственная группа, а потому любопытным соседям приходилось лишь строить версии относительно случившегося. Была среди наблюдателей и незабвенная Лидия Яковлевна.
Сидоркин резво подошел к милиционеру и ткнул ему под самый нос удостоверение. Совсем не то, что он показывал Наташе. Толстый сержант глянул на предъявленный документ столь же безразлично, как перед этим смотрел на любопытствующих соседей. Он даже не взял его в руки, словно боялся испачкаться.
- Никого пускать не велено, - нехотя разомкнул он пухлые губы, будто выдавливая из себя слова. Голос его был, не смотря на комплекцию, пискляв и не обладал ни одной ноткой мужественности.
Давняя нелюбовь парней с Лубянки к ментам, а лучше сказать к мусорам, известна давно и уходит своими корнями в эпоху брежневского застоя. В ту пору ублюдки в милицейской форме забили до смерти полковника КГБ, слегка подвыпившего на свое сорокалетие и задремавшего в метро. Именно продажность, бестолковость и ощущение полной вседозволенности людей в серой форме и взбесила сотрудников легендарного ведомства. Но нелюбовь эта, как правило, распространялась лишь на линейный состав, который патрулировал улицы и станции московского метрополитена. Хотя и нельзя их всех грести под одну гребенку. Среди же милицейских оперативников частенько попадались весьма и весьма толковые ребята, с которыми комитетчикам нередко приходилось работать в тесном сотрудничестве. Нелюбовь сия, надо отметить, была искренней, объяснимой и обоюдоострой.
- У тебя что, сержант, - сквозь зубы процедил Сидоркин; всю свою галантность он оставил этажом ниже, - глаза и мозги окончательно жиром затекли? Немедленно вызови сюда старшего группы!
- Не могу покинуть пост, - в голосе сержанта задребезжало неприкрытое ехидство.
- Вы читать умеете, сержант? - Сидоркин взял себя в руки и перешел на официальный тон. Но этот тон был очень похож на шипение питона, готового заглотить зазевавшуюся жертву. – В удостоверении ясно сказано: «всем должностным лицам оказывать содействие». Понял? Вызывай немедленно старшего или я сделаю все, чтобы тебя уволили в двадцать четыре часа.
- Не вы меня на работу брали, чтобы увольнять, - пробубнил сержант, но все же вытащил радиостанцию из нагрудного кармана и скороговоркой пропищал в нее: - Первый, первый, ответь седьмому.
- Слушаю, первый, - через паузу послышалось в станции.
- Здесь вас какой-то фээсбэшник домогается.
- Пропусти, - тут же последовал ответ.
Сержант нехотя подвинулся. Сидоркину очень хотелось рукой придать ему расторопности, но он удержался от рукоприкладства. Лишь только войдя в коридор квартиры, майор столкнулся с группой экспертов, возящихся на полу. Он еще не успел осмотреться, как откуда-то из глубины квартиры вышел крепкий мужчина, примерно его возраста с несколько усталыми глазами. Это был тот самый оперуполномоченный, что вчера утром разбирал дело о выпавшей из окна тете Варе. И теперь он оказался в ее квартире, где произошло жуткое и ничем не объяснимое убийство. Он тоже был профессионалом с многолетним опытом работы и понимал, что между этими двумя событиями неизбежно должна проявиться какая-то связь. Он тоже полагал, что невероятные совпадения происходят куда реже, чем в его ведомстве поднимают зарплату. Появление сотрудника ФСБ его ничуть не удивило.
- Пашин Сергей Алексеевич, - представился оперативник.
- Сидоркин Анатолий Евгеньевич, - Анатолий протянул руку для приветствия. Почему-то оперативник расположил его к себе.
- Что же здесь заинтересовало наших старших братьев? – улыбнулся Пашин.
- Пока не знаю, - пожал плечами Сидоркин. – Я был здесь по делу, этажом ниже…
- А-а… Бедная девушка, на потолок которой кровушка просочилась?
- Да. Так что здесь случилось?
- Убийство, - буднично ответил Сергей. – Я, конечно, многое повидал за свою службу. Но такое… Человека буквально разорвали на части и демонстративно распотрошили. Похлеще, чем на скотобойне. Да вон, полюбуйтесь, - Сергей указал в правый угол коридора, где копошился один из экспертов.
Анатолий глянул в указанное место и обомлел. Там лежала на полу… оторванная человеческая голова! Именно оторванная – Сидоркин отчетливо видел рваные края шеи.
- Кто его убил – совершенно не ясно, - продолжал рассказ Пашин. – Все сделано с нечеловеческой силой. Остальные части этого несчастного находятся на кухне. Кое-что даже на сковородке с яичницей. Есть еще одна интересная деталь: вчера хозяйка квартиры пыталась покончить жизнь самоубийством. Прямо на рабочем месте.
Но Сидоркин не слышал своего визави. Расширенными от удивления глазами он смотрел на оторванную голову. Этот нос картошкой, эти помертвевшие серые глаза он мог бы узнать даже в таком виде. Всю Чечню года два назад обошла ориентировка, гласившая о том, что сержант мотострелкового батальона Станислав Гнидков перешел на сторону боевиков, застрелив двух офицеров. Потом разведка докладывала, что он очутился в банде Салмана Вероева, принял ислам и не раз участвовал в самых жестоких акциях. Лично казнил заложников, не жалея ни стариков, ни детей. Одного православного священника он сжег живьем. Долго группа Сидоркина охотилась за этой мразью! И каждый раз он уползал вместе со своим кровожадным главарем. И вот теперь кровавый путь оборотня завершен. В конце концов, собаке – собачья смерть, но… Было одно «но», не дававшее Сидоркину возрадоваться оторванной голове своего врага. Ее присутствие здесь означало лишь одно – где-то в городе должен находится и главарь банды.
- Вот что, Сергей, - перебил Анатолий монолог Пашина. – Дело это мы, скорее всего, себе заберем. Извини, мне нужно позвонить.
Анатолий вышел из квартиры, не обращая никакого внимания на толстого цербера в милицейской форме. Отойдя подальше, чтобы его не слышали продолжающие шептаться соседи, он вытащил из кармана мобильник и вызвал номер своего начальника.
- Да! – послышался в трубке суровый голос Клинова.
- Мне нужна полностью укомплектованная оперативно-следственная группа, Григорий Игнатьевич.
- Что, так серьезно?
- Серьезней не бывает. Объект номер один в Москве!
- Диктуй адрес! - последовал незамедлительный ответ.
Объект номер один, он же Салман Вероев, находился сейчас в одном из самых глухих уголков Филевского парка, спускающегося своим живописным краем к пойме Москвы-реки. Сюда обычно не забредали ни праздно гуляющие, ни собачники со своими питомцами. Лишь иногда страждущие пьянчужки уединялись тут, чтобы опрокинуть стаканчик другой; приятно, находясь в городе, ощущать себя на лоне природы. Ночь террористы провели на квартире у двух хорошеньких проституток. Бандитов не интересовали сейчас прелести продажной любви, им просто необходима была крыша над головой. А женщины, у которых от клиентов нет отбоя и не запомнят двух кавказцев, забывшихся сном после недолгих плотских утех.
Теплый майский день нехотя перетекал в багряный вечер; весело щебетала птичья мелюзга, пахло свежей листвой и окончательно проснувшейся природой, поющей гимн приближающемуся лету. Но Вероева и мрачного Хабиба не интересовали красоты московского парка. Через десять минут сюда начнут стягиваться остальные боевики, по одному прибывающие с разных концов Москвы. С ними будет минимум взрывчатки и лишь компактные автоматы «Узи». Да большего для их теперешней подлой вылазки и не надо. Зло всегда совершенствуется быстрее, нежели добро. Салман уже забыл про исчезнувшего Шамиля и зверски убитого Стаса. Точнее, отодвинул их на задний план. Он давно уже был на войне, а на любой войне неизбежны потери. И, пока потери минимальны, ничего страшного не произошло. Пусть враг, убивший Стаса, пока загадочен и неясен, но чутье матерого волка подсказывало ему, что за ними пока не ведется охота. А значит - и нет причин откладывать операцию. Большие деньги всегда требуют отработки.
Лишь только несгибаемый Экскаватор его сейчас беспокоил. Сильно потрясло его происшествие в съемной квартире. Нет, не зверское убийство товарища так повлияло на него, отнюдь. К виду крови и смерти Хабиб привык давно. Сам пролил ее столько, что и граф Дракула захлебнулся бы. Его напугало то нечто, что выползло ниоткуда и с легкостью, примерно с такой же, с которой росомаха потрошит несчастного зайца, разодрало в клочья отнюдь не слабого боевика. Всю свою жизнь Хабиб имел дело с людьми и в глубине души не верил ни во Всемогущего Аллаха, ни в его вечного противника иблиса с осклизлым хвостом. Да и рай и ад считал он лишь выдумкой, способной помочь человеку смириться с собственной кончиной и сдерживающей его от небогоугодных поступков. Сколько раз заглядывал он в глаза людям, только что принявшим смерть от его рук, и не видел в них ничего, кроме страха, боли и отчаянья. И небеса в этот момент не разверзались и не обрушивали на него гнев Господень. Почему? Да потому что нет никаких райских кущ и пылающего огня преисподней! Есть только сырая земля, в которую зарывают бездыханное тело, нещадно пожираемое могильными червями. И чем позже ты ляжешь в эту землю, тем лучше для тебя. И чтобы отсрочить тот момент, когда на твой труп упадет первый ком земли, нужно быть сильным и жестоким. Милосердие же ведет лишь к лишениям, да к мучением в столь не долгой человеческой жизни.
Так размышлял Хабиб до вчерашнего утра. Но когда неведомая тварь разорвала Стаса, а затем зависла и над ним, словно пожирая своими жуткими желтыми глазами, в мозгах Экскаватора что-то перемкнуло, что-то сдвинулось в непонятном ему направлении. Он вдруг понял, что столь ужасная мерзость не может существовать на земле. Она явилась из неведомых глубин ада и Хабиб в желтых глазах нечисти увидел вход в преисподнюю; он понял, что совершенно бессилен против неведомого посланца адских глубин. И данный посланец явился за ним, точнее – за ними всеми. И первый удар уже нанесен! Он пытался внушить свою мысль Салману, но тот лишь резанул его колючим взглядом и сквозь зубы произнес:
- Мы должны выполнить поставленную задачу! И, если ты не придешь в себя, мне придется тебя убить. Больной и немощный волк может погубить всю стаю.
Не подчиниться команде старшего Хабиб не мог. Что такое иерархия он понял давно и не считал возможным перечить своим командирам. Хабиб готов был, как и прежде, и к жестокости и к возможной смерти от пуль гяуров, но теперь слабо верил в успех их акции…
К восьми вечера под липами тихого Филевского парка, мягко освященного лучами солнца, зависшего над Крылатскими холмами, собрались три десятка отборных головорезов, прикрывавшихся Кораном, как щитом и пытавшихся оправдать исламом свои злодеяния. Но на самом деле они давным-давно предали священную книгу всех мусульман, залили ее кровью невинных жертв, от первой Суры до последней.
Речь Вероева перед стаей кровожадных упырей, собравшихся чуть ли не со всех уголков России, была злой и лаконичной. Да и ни к чему было особо разглагольствовать: все знали свои задачи до мельчайших подробностей. Вплоть до расположения санузлов, расположенных в здании, которое предстоит захватить. Точнее, это были задачи предварительного этапа. А вот об основной фазе операции рядовым боевикам знать пока рано. О ней знали лишь сам Вероев, Хабиб, Шамиль и Стас. Шамиль бесследно исчез, а Стас уже больше никогда не возьмет в руки оружия. Его черная душа уже на пути туда, где ждут вечные муки всех предателей, убийц и злодеев. Но Салман и Экскаватор еще способны выполнить адский план нелюдей, преспокойно греющихся сейчас под пальмами, за несколько тысяч километров от многострадальной России. После «Норд-Оста» и Беслана боевики прекрасно понимали, что ждет неминуемая смерть от пуль бойцов спецназа, а потому им нужны были твердые гарантии того, что они смогут уползти живыми из предстоящей мясорубки – мертвым деньги ни к чему. И Вероев им такие гарантии предоставил. Он поклялся, что в детском комплексе имеется подземный ход, известный лишь ему, а также Хабибу, и в нужный момент Салман уведет их от опасности.
- Входим в здание, - кратко рубил фразы Вероев, - там на входе лишь трое охранников. Но это - так, - он брезгливо поморщился, - шушера, ЧОП задрипанный. У них лишь дубинки, да пистолеты газовые. Всех охранников – в расход. Детей и воспитателей – в кинозал. Кинозал минируем. Как только здание будет под нашим контролем, я дам дальнейшие распоряжения.
Никто не задал ни единого вопроса. Не стоит мыслить, когда тобой руководят. Так легче жить, упиваясь своей мнимой невиновностью. Все потихоньку двинулись на другую оконечность пустеющего парка, где и находился детский комплекс, страшную участь которому уготовила банда наемных мерзавцев.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Странный голос услышали все трое мужчин. И это не был голос того чудовища, что гналось за ними: он проникал в мозг через уши, а не возникал в нем вследствие болезненной телепатии, коей обладали хозяева здешнего мира. Глухой голос говорил на чистом русском языке без какого-либо акцента. В голове Игоря мелькнула мысль, что за их спинами тот самый загадочный четвертый, о котором их настойчиво спрашивало четырехглазое чудище. Обернувшись вместе с остальными, он… никого не увидел. Перед ними был все тот же диковинный кустарник. И ни намека на присутствие живого существа!
- Кто здесь? – с легкой робостью спросил Архип.
- Я – не враг, - последовал глухой ответ из пустоты.
- А ты… где?
- Прямо перед вами! – в голосе невидимки явно слышалась обида.
И тут Игорь понял, кто говорит с ними. Ему тут же вспомнилось и странное движение ветки, оторвавшей приглядевшийся ему плод, и странное ощущение уверенности в том, что плод этот съедобен, словно подсказанное кем-то со стороны. Прямо перед ними рос размашистый куст, с причудливой формы темно-фиолетовыми листьями. Внимательно приглядевшись, Игорь заметил, что передние ветви куста как-то странно шевелятся. Не под дуновением ветра, - которого впрочем и не было, - а сами по себе. И в ветвистой массе куста есть что-то… полупрозрачное, едва видимое, словно некая смесь из воздуха и стекла.
- Вы – куст? – робко высказал свою догадку Игорь.
- Не-ет, - разочарованно произнес невидимка. – Разве можно меня сравнивать с таким примитивным созданием?! Я то, что управляет кустом. Этим или другим, не важно…
Куст прекратил шевеление, от него отделилась некая прозрачная субстанция, лишенная какой-либо формы, и через пару секунд задвигались ветки другого дерева, стоящего левее оторопевшей троицы. Дерево было отдаленно похоже на земную пихту. Только мягкие иголки его имели коричнево-серый цвет и были куда более густыми, а ветви не имели даже намека на присутствие симметрии. Непостижимым образом ветви изогнулись так, что взорам людей предстала некая пародия на человеческое лицо: почти равнобедренный треугольник с нечеткими краями, перекошенным ртом и какими-то шишками вместо глаз. Из-за густых иголок данный образ казался заросшим диким волосом, будто Робинзон, отсидевший на необитаемом острове пару десятков лет и так и не придумавший, чем бы уменьшить свою буйную растительность.
- Теперь поняли? – глухой голос был довольным. При произнесении вопроса импровизированный рот несколько раз дернулся, как у частично парализованного человека.
- Не совсем, - честно ответил Архип.
- Леший… - прошептал Игорь.
Шамиль промолчал. Да, собственно говоря, он с самого начала бал не слишком разговорчив.
- Леший? – глаза-шишки невидимки заметно округлились, словно у человека в момент сильного опьянения. – Возможно, возможно… Но Наблюдатель – более подходящее имя.
- Где мы находимся, Наблюдатель? – задал вопрос в лоб Архип.
Последовала довольно долгая пауза, в течение которой дерево вовсе не шевелилось. Землянам даже показалось, что невидимый наблюдатель исчез также неожиданно, как и появился. Архип даже приблизился к дереву, чтобы тряхнуть его, но оно зашевелилось само.
- Вы находитесь, - произнес все тот же голос с серьезностью судьи, выносящего смертный приговор, - в мире, совершенно вам чуждом. В мире, в котором вы не должны были оказаться ни при каких условиях. Во всяком случае, в том состоянии, в котором вы находитесь теперь.
- То есть? – не понял Архип. – В каком таком состоянии?
- В состоянии телесной жизни, - последовал незамедлительный ответ.
- Однако мы здесь! – в голосе Архипа звучало явное недовольство словами Наблюдателя.
- Я вижу… Боюсь, что случилось нечто непоправимое, какой-то неизвестный мне прорыв. И если прорыв этот образовал тоннель, пусть даже на короткий срок, тогда…
- Что тогда? – поторопил замолчавшего Наблюдателя Архип.
- Тогда последствия могут быть ужасны! Ведь тоннель служит для взаимного проникновения… И корабль пришельцев является подтверждением наличия прорыва! Ведь они тоже живые.
- А остальные здесь что, мертвые, что ли? – Архип был ехиден, но к ехидству теперь примешивался и страх. Даже не сам страх, а его тень, не способная превратиться у человека с сильной волей и крепкой душой во что-то большее.
- А Земля далеко отсюда? – решил вступить в разговор Игорь. Ему было все равно сейчас, где они находятся. Главное – есть ли возможность возврата домой. Опасность больше никогда не увидеть свою ненаглядную Наташку – вот что казалось ему сейчас пострашнее всех кругов ада.
- Все расстояния во Вселенной относительны, как и время, - совершенно равнодушно отвечал Наблюдатель. – Можно сделать лишь шаг и оказаться в миллионе парсеков от собственного дома. А можно разогнаться до скорости света, лететь сотни лет и… остаться на месте. Все миры обитаемой Вселенной взаимосвязаны, в какой-то мере. Кажется, от одной планеты до другой – бездна! Но вот рвется неведомая нам материя и огромное, немыслимое расстояние сворачивается в точку. Ведь прорывы бывают весьма и весьма различного вида и характера.
- Весьма расплывчато, конечно. А черные, с множеством щупалец твари – хозяева этого мира?
- Лишь той его части, где нет леса. Лес им не подвластен.
- И чего же они тут бояться? – спросил Архип.
- Ничего. Просто тут не их территория.
- А чья? – Архип всегда любил конкретику.
- Ничья! Так скажем, нейтральная. Иногда, правда, кое-кто пытается нарушить ее… Вот как вы, например. Но вы – существа из другого мира, совсем из другого! Потому, видимо, вы и оставлены пока в живых. Но вы ведь слышали, как за вами гналось чудовище, от которого вы столь удачно вырвались?
- Слышали, - как-то неуверенно, но одновременно ответили трое мужчин.
- Оно уничтожено!
- Одной гадиной меньше! – не без удовольствия отметил Архип.
- Неверная мысль, - рот из мохнатых веток изобразил нечто вроде ухмылки. – Их не может быть меньше или больше. Их число всегда постоянно: лишь только погибнет один, как где-то там, в ущельях и пещерах пропасти рождается другой. Проще говоря, они представляют собой единое целое. И знания погибшего передаются его соплеменникам. Или тем, с кем он входил в контакт, - добавил Наблюдатель через паузу. – Тут не угадаешь.
- А кто же уничтожил нашего преследователя? – спросил Игорь.
- Пока не знаю… Пока не знаю… - последовал ответ Наблюдателя, после которого он затих.
Молчал Наблюдатель, молчали и земляне. Рассказ загадочного Наблюдателя не очень-то прояснил ситуацию ни в отношении их местонахождения, ни в отношении перспектив возвращения. Архип находился в том состоянии, когда люди обычно чешут затылки, чем он, собственно и занимался. Игорь низко опустил голову – ему было чрезмерно тоскливо, и впервые он ощутил дискомфорт от ран, полученных от осколков разбившегося плафона. Они как-то странно саднили, словно медленно наливались каким-то веществом. Так обычно наливается гноем фурункул, грозя разрастись до вулканических размеров.
Шамиль же пристально смотрел по ту сторону пропасти, где в скале торчал корабль пришельцев. Он смотрел на него не мигая, прищурившись, будто где-то уже видел нечто подобное, но никак не мог выудить из памяти информацию о том, где именно.
- А пришельцы-то откуда? – нарушил всеобщее молчание Архип.
Но ответом ему была все та же гнетущая тишина, являющаяся судя по всему одной из особенностей здешнего мира.
- Наблюдатель, вы меня слышите? – Архип почти кричал.
Дерево оставалось недвижимым, как телеграфный столб в безветренную погоду.
- Ненадежный тип, однако, Наблюдатель наш! – разочарованно констатировал Архип.
- Смотрите! – прошептал Шамиль, не отводивший взгляд от скалы с торчащим в нем звездолетом.
Игорь и Архип перевели взгляд на корабль пришельцев. Во время беседы с Наблюдателем они как-то забыли о нем. Но теперь увидели, что никаких особенных изменений со странным летательным аппаратом не произошло. Всё так же по нему ползали, суетились многоногие твари, стараясь, вне всякого сомнения, повредить серебристую обшивку и прорваться к хозяевам корабля. Игорю даже показалось, что он слышит злобное дыхание плотоядных тварей, алчущих живой плоти и полное досады от того, что чужая плоть им недоступна.
- Эту картину мы уже видели, - пожал плечами Архип. – Чего нового ты там узрел?
Шамиль ничего не ответил; глаза его оставались прищурены, желваки на щеках нервно двигались. Казалось, он испытывал величайшее нервное напряжение. Он даже сжал ладонями виски, будто пытался унять резко вспыхнувшую головную боль.
И тут мощнейшая вспышка резанула вдруг по глазам троих людей. Она был ослепительно яркой, словно блеск нескольких молний, прочертивших небосвод одновременно и слившихся в оду. Вспышка родилась откуда-то из недр бубликообразного корабля, она мгновенно скинула всех ползавших по нему кровожадных тварей, отбросила не на один десяток метров. Кто-то из них полетел в пропасть, раскинув бесчисленные щупальца в виде купола парашюта, а кто-то впечатался в горную породу, стек по ней, как детская игрушка из латекса, и, грозно шипя, вновь ринулся к кораблю. Но добраться до заветной цели никто из желтоглазой нечисти не успел. Множественные лучи холодного синего цвета стали вырываться из невидимых окон корабля, словно стрелы из бойниц обороняющейся крепости, и разили многоногих тварей не хуже, чем меч-кладенец в руках былинного богатыря. Меткий луч попадал в пытавшееся скрыться чудовище и оно мгновенно, с каким-то жалким мышиным писком, превращалось в облачко черного, смоляного дыма и смрадный запах долетел даже до осязания людей, стоящих на довольно почтительном расстоянии. В течение пары секунд было уничтожено не менее сотни хозяев розового мира, казавшихся неуязвимыми. Остальные поспешно скрылись в многочисленных скальных щелях и пещерах, которые прежде были и незаметны землянам. Это напоминало бегство мышей от голодного, вконец озверевшего кота. Пелена же черного дыма, оставшегося после гибели мерзких созданий продолжала висеть в полном безветрии.
Ни один человек не знает своей судьбы. Так уж распорядился Создатель. С Ним можно соглашаться, можно не соглашаться, можно даже попробовать поспорить, но изменить существующее положение невозможно. И это – правильно! Творец как бы дает человеку право самому распоряжаться своей судьбой, но ОН тщательно следит за каждым человеческим шагом. И за каждый неверный или заведомо плохой шаг придет расплата. Рано или поздно, но обязательно придет. И никогда Господь не пошлет человеку испытаний больше тех, которые он может вынести. На пределе возможностей, порвав жилы, но вынесет. Порой кажется – все! Ты стоишь на самом краю пропасти, перепрыгнуть которую не возможно! На ее едва видимом дне лишь острые камни, а за твоей спиной летит на всех парах целое войско безжалостных врагов, только и ждущих твоей смерти. И, если не сиганешь в пропасть, то тебя разорвут на части преследователи. Но не в коем случае не прыгай! Разбиться в лепешку на холодных валунах никогда не поздно. Лучше покажи врагам свое лицо, выражающее презрение, нежели спину. Бегство – удел трусов! Господь всегда помогает тем, кто в Него верит и тем, чей дух не сломлен. Вера и осознание величия собственной души способны творить чудеса и поворачивать судьбу в противоположном направлении.
Так не знала своей судьбы и несчастная тетя Варя, которую заставил выпрыгнуть из окна зловещий пришелец. Когда он летела лицом вниз к клумбе с нарциссами, она и не сомневалась, что сейчас настают последние мгновения ее жизни. Пусть и не очень счастливой, трудной, но единственной, расставаться с которой очень не хотелось. Потом – резкий удар и нестерпимая боль, кровавой вспышкой гасящая сознание. Собственно говоря, и врачи, доставившие предполагаемую самоубийцу в больницу №51, что расположена рядом с метро «Филевский парк», не сомневались, что вырвать женщину из цепких лап смерти им вряд ли удастся. Люди с переломом двух шейных позвонков, свода черепа и основания черепа, разорванными легкими, печенью и селезенкой и множественными внутренними кровотечениями обречены, как правило, на недолгие мучения. Открытые переломы обеих ног уже смело можно было отнести к мелочам.
Но случилось чудо! Ближе к ночи пятницы тетя Варя открыла глаза. Она лежала одна в реанимационной палате, и медперсонал не баловал ее визитами. Зачем тратить время на человека, который уже записан на аудиенцию к Богу, причем почти без очереди? Тем более, что за ее весьма слабой жизнедеятельностью наблюдали многочисленные приборы и остановку сердца констатировал бы весьма характерный звук. И вот тогда-то к несчастной и ринулась бы медсестра. Но никакой остановки сердца не последовало! И никто и не заметил, как больная пришла в себя. Тетя Варя недоуменно обвела палату и себя ничего не понимающим взглядом. К ней вернулось сознание, но память была повреждена и очень сильно. Тетя Варя могла говорить, знала название предметов, окружавших ее, помнила свое имя, но причины, держащие ее на больничной койке, несчастная женщина понять не могла. К обеим рукам были подсоединены капельницы, тело и шея сцеплены корсетом, голова туго перемотана бинтами, во рту мешалась пластиковая трубка, подсоединенная к прибору искусственного дыхания, ноги отяжелены гипсом, доходящим почти до коленных чашечек. Странное дело, но тетя Варя не чувствовала своего тела. Точнее, оно казалось ей легким и послушным как у здоровой восемнадцатилетней девушки. Ни боли, ни усталости в нем не было!
Тетя Варя вытолкала языком трубочку изо рта и попыталась сесть на кровати. Но ее держали капельницы, выдернуть которые она не решилась. Тогда женщина решила позвать на помощь.
- Эй, кто-нибудь! – голос тети Вари был сильным и звонким, словно и не было за плечами ни прожитых лет, ни страшного падения из окна института. Он отнюдь не походил на голос человека, который совсем недавно почти перешел ту грань, что отделяет нас от загробного мира.
Но громкого крика от нее и не требовалось. Как только тетя Варя выплюнула трубочку, подающую воздух в легкие, прибор тревожно запищал. Точно такой же тревожный пик раздался на пульте дежурной медсестры, штудировавшей учебник по хирургии. Она училась на заочном факультете медицинского института.
- Отмучилась, бедненькая, - произнесла сердобольная сестричка Оксана и устремилась к дверям реанимационной палаты, предварительно вызвонив дежурного врача, находившегося в ординаторской на другом крыле коридора.
Открыв дверь палаты, Оксана замерла как вкопанная. Если бы сейчас у койки умирающей женщины она лицезрела бы самого отца хирургии Николая Ивановича Пирогова, ее удивление было бы куда меньшим. Оксана ожидала увидеть лицо, на которое смерть уже наложила восковую маску неподвижности, а встретила широко открытые глаза и добродушную улыбку, никак не вязавшиеся с забинтованным и загипсованным телом.
- Доченька, - бодрый голос тети Вари тоже никак не вязался с ее теперешним состоянием, - что я тут делаю?
Оксана, девушка не только симпатичная, если не сказать красивая, но и умная, - что встречается гораздо чаще, чем полагают снобистски настроенные мужчины – не нашлась сразу, что и ответить. Ей весело смотрела в глаза женщина, по которой, положа руку на сердце, к утру можно было заказывать панихиду. И столько задора было в этих глазах, пойманных в безвыходные сети возрастных морщин, столько жизненной силы, что слова как-то сами собой зацепились за кончик языка и не хотели с него слетать.
- Да что же ты молчишь, дочка? Помоги мне встать хотя бы.
Последнюю фразу услышал дежурный врач, появившийся за спиной Оксаны. То был мужчина лет сорока, рослый, приятной наружности и усами а ля Никита Михалков. В медицине он повидал не мало, но, чтобы больные с подобными травмами к вечеру не только не перемещались в холодную скорбь больничного морга, а требовали помочь им встать… Сей артефакт был выше его понимания. Врачи опытные, как правило, не склонны к фантазиям и вере в мистику: ну не могут у человека, менее чем за сутки, срастись переломы и внутренние органы. Тем более у пожилого. Не могут – и все! Конечно, бывают необъяснимые случаи, когда безнадежно больной вдруг чувствует неожиданное и довольно резкое улучшение самочувствия. Но такое улучшение, чаще всего, бывает как раз перед тем, как человек навсегда покинет сей бренный и не совсем гармоничный мир. Правда, негармоничным его делают именно люди.
Как раз мысль о предсмертном состоянии больной и пришла в голову доктору в первые мгновения.
- Что здесь происходит?
Вопрос врача вывел Оксану из оцепенения. Она устремилась к кровати тети Вари и поспешила удержать ее от попытки приподняться на локтях.
- Лежите, лежите, Варвара Леонидовна! Вам нельзя шевелиться.
- Почему нельзя-то, - в голосе тети Вари было неподдельное удивление. – Я себя прекрасно чувствую.
- Да-да, - поддержал медсестру врач. – Не двигайтесь, умоляю вас. Я вижу, вам стало значительно лучше и вы можете дышать самостоятельно, - он убрал трубку и отключил аппарат искусственного дыхания. – Но нужно пока оставаться в горизонтальном положении. Вы помните, что с вами произошло?
- Нет, не помню, - тетя Варя отрицательно покачала головой. Такой вполне обыденный жест привел врача, да и Оксану в состояние шока. Не может человек со сломанной шеей это самой шеей крутить. Не может! Никогда!
- Вы видели, Евгений Осипович? – прошептала Оксана одними губами. Но тот ничего ей не ответил.
- Как вы себя чувствуете? – спросил он тетю Варю, садясь рядом с ней на кровать и щупая пульс на ее левом запястье. Пульс был шестьдесят ударов в минуту! И абсолютно ровным, как ход швейцарских часов.
- Нормально. А почему на мне гипс, да бинты всякие, да капельницы?
- Понимаете, Варвара Леонидовна, они пока вам необходимы. Вы попали к нам в таком состоянии, что без них никак было не обойтись.
- Так что же со мной произошло?
- Вы упали, - произнесла Оксана, мило улыбаясь голливудской улыбкой и склоняясь к больной.
Евгений Осипович резко повернул голову, дабы выразить укор медсестре, но почти уткнулся носом в очаровательную ложбинку между двух упругих грудей, готовых вывалиться из фривольно застегнутого медицинского халатика. И забыл, что именно он хотел сказать.
- М-да… - неопределенно шевельнул усами Евгений Осипович и вновь вернулся к пациентке, вернувшейся с того света. – Вы действительно упали. Потеряли сознание и были доставлены к нам бригадой скорой помощи.
- Совершенно ничего не помню, - наморщила лоб тетя Варя. – Но я прекрасно себя чувствую!
- Вы ошибаетесь, Варвара Леонидовна, - врач поднял указательный палец и поводил им перед глазами тети Вари. Похоже, ошибался именно он. Глаза больной неукоснительно следовали за кончиком пальца: вверх-вниз, вправо-влево, из угла в угол.
Доктор был в недоумении. Пульс, реакция зрачков, кардиограмма, которую постоянно выписывал подключенный осциллограф, все говорило о том, что пациентка действительно здорова. Но этого не может быть! Даже люди, обладавшие богатырским здоровьем и чудом выжившие после подобных травм, тратят годы и годы, чтобы вернуться к нормальной жизни. А тут пожилая женщина, рухнувшая с двадцатиметровой высоты, всего за несколько часов… Не может быть! Евгений Осипрвич резко мотнул головой, отгоняя подобные мысли. В душе он буквально кричал, как великий Станиславский: «Не верю!».
- Пошевелите пальцами на руках, - попросил он тетю Варю.
Тетя Варя сделала движения, которым позавидовал бы и профессиональный пианист.
- А ногу приподнять можете?
- Какую? – хитро поинтересовалась тетя Варя.
- Ну… левую.
Женщина без видимого напряжения сделала «березку». Брови Евгения Осиповича поползли вверх и остановились лишь на середине лба, а умные глаза приобрели размеры, коим позавидовал бы и сибирский филин, холеные усы же встопорщились как иглы напуганного дикобраза; Оксана нервно хихикнула. Доктор решительно не понимал, что происходит. Его первая мысль о том, что у женщины временное и – увы! – предсмертное улучшение состояния не выдерживало никакой критики. У тети Вари были все признаки не улучшения, а полного выздоровления. Евгений Осипович, будучи человеком отнюдь не последним в своей отрасли, это прекрасно понимал. Но объяснения такому чудесному исцелению у него не было. Быть может, была ошибка в диагнозе? А УЗИ, а рентгеновские снимки?! Практичный разум доктора отказывался понимать информацию, которую видели его глаза.
Тетя Варя же прекрасно видела, что своими действиями вводит медсестру и доктора в состояние крайнего удивления, но причину такого удивления она в свою очередь не понимала. Да и как она могла это понять, когда целый пласт из ее памяти вдруг куда-то испарился, словно был стерт или съеден кем-то? Она даже не могла оценить легкость своего тела, потому что совершенно не помнила своего возраста и целого букета хронических заболеваний, нажитых за почти шестидесятилетнюю жизнь. Она думала, что ей сейчас лет двадцать – двадцать пять не более. Но недоумение людей в белых халатах забавляло ее и доставляло радость.
- Вы бы отпустили меня домой, а? – сказала она, опуская, наконец, загипсованные ноги. Она даже не задумалась над тем, где теперь находится ее дом.
- Вы совершенно не чувствуете боли? – заставил себя задать вопрос Евгений Осипович.
- Не-а! – даже как-то озорно ответила тетя Варя.
- Оксаночка, - обратился он к медсестре, - снимите, пожалуйста, капельницы и отсоедините оставшиеся приборы.
Оксана удивленно воззрилась на своего шефа, но, ни слова не говоря, приступила к исполнению полученного приказания. Чем руководствовался Евгений Осипович, давая такое задание медсестре, он сейчас вразумительно объяснить не мог. Скорее всего - интуицией, которая не давала объяснения произошедшему чуду, но твердо заявляла, что женщина абсолютно здорова. Через пять минут тетя Варя была свободна от всех проводов, трубочек и датчиков, ставших совершенно не нужными.
- Попробуйте сесть, - попросил доктор тетю Варю.
Она лишь улыбнулась уголками губ, и легко села на кровати, даже как-то по-детски поболтав ногами, загипсованными ниже колен.
- А пройтись сможете? – неуверенно спросил доктор.
Тетя Варя легко прошлась до дверей палаты и обратно. Правда походка ее была похожа на шаги водолаза по морскому дну: плотный корсет на шее и спине и гипс на ногах все-таки мешали.
- Со мной все хорошо! - констатировала она, присаживаясь на кровать.
Оксана с пиететом, несколько более глубоким, нежели только уважение к профессиональным качествам, смотрела на Евгения Осиповича, ожидая, видимо, что тот сейчас вынесет вердикт тому чуду, что они наблюдают в последние полчаса. Но доктор молчал. Он не мог дать хоть сколь ни будь разумное объяснение происходящему и не знал, что делать. Так как то, что сейчас происходило на его глазах, не могло происходить нигде и никогда! Он, не мигая, наблюдал за глазами тети Вари и не мог избавиться от ощущения, что на него смотрит совсем не тот человек, что сидит на кровати. Настолько не соответствовал искрящийся, полный здоровья и жизнерадостности взгляд зеленоватых глаз женщины ее биологическому возрасту. В больнице лежало не мало пенсионеров, и Евгений Осипович хорошо знал, как они смотрят на окружающий мир. В их глазах явно видна усталость. Усталость от болезней, от бытовых неурядиц, от жизни, наконец. Даже когда болезнь отступает или является неожиданная радость, данную усталость скрыть невозможно. Да они и не пытаются этого делать. Такой же взгляд, каким смотрела на него сейчас тетя Варя, бывает лишь у молоденьких девушек, стоящих на пороге самостоятельной жизни. Их еще не обманывали мужчины, не обижали невниманием собственные дети… И кажется, что мир не так уж плох, каким описывает его незабвенный Достоевский, по произведениям которого совсем недавно писалось сочинение на выпускных экзаменах. Наоборот, мир прекрасен и ждет тебя с распростертыми объятиями! И за каждой дверью ожидает удача, и все дороги имеют счастливый конец. Еще такой взгляд бывает у сумасшедших. Но тетя Варя не была похожа на сумасшедшую.
- Вот что, дорогая Варвара Леонидовна, - наконец произнес доктор. – Мы сейчас вам дадим успокоительное, вы ляжете и попытаетесь заснуть. А утром мы соберем консилиум и решим, что с вами делать.
- Но я же совершенно здорова! Отпустите меня домой, - в голосе тети Варя послышались просящие нотки. Так иногда старшеклассница просит у матери отпустить ее на дискотеку, а та укоряет дочь не выполненным домашним заданием и слишком ранним увлечением мальчиками.
- Дождемся утра, - доктор сотворил улыбку, от которой млел весь персонал больницы женского пола, не взирая на возраст. – Вы же понимаете, что нам необходимо оформить все документы: выписку и так далее… Да и куда вы пойдете на ночь глядя? Вы помните, где вы живете?
Данный вопрос не поставил тетю Варю в тупик. Наоборот, он показался ей до чрезвычайности глупым. Естественно, она знает, где живет! На Таганке…
- Помню, - ответила она и недовольно отвела глаза.
- Вот и славно! – сказал Евгений Осипович, поднимаясь с кровати. – После завтрака мы вас осмотрим и примем решение о выписке. Спокойной ночи.
- Что вы обо всем этом думаете? – спросил доктор Оксану, когда они уже шли по коридору в сторону ординаторской.
- Чудеса какие-то, - пожала плечами девица. – Ни в одном учебнике мне не попадался подобный случай.
- Какие там учебники… - устало махнул рукой Евгений Осипович. – Я врач в шестом поколении. Один из моих предков был полковым лекарем в армии Суворова. В моей семье, как вы понимаете, ходит много всяких врачебных баек и легенд. Но чтоб такое… Даже сон как рукой сняло. Быть может чаю?
- С удовольствием! – готовно ответила медсестра. В ее голосе звучала готовность не только к чаю.
Надо сказать, что Оксана уже два года работала в больнице и была тайно влюблена в доктора. Как, впрочем, и большинство женщин больницы №53. Но Евгений Осипович Крайкин слыл прилежным семьянином, воспитывал троих детей и игнорировал всяческие попытки покушения на его невинность, если не сказать святость. Сексуальные отношения в браке, естественно, не в счет. Или делал вид, что игнорировал. Как говориться: и на старуху бывает проруха. Уж очень хороша была Оксана, и надо было быть ярым гомосексуалистом, чтобы не хотеть обладать такой женщиной. А за окнами больницы бушевал май и ночную мглу ярко освещала полная луна, приблизившаяся, казалось, на недопустимо близкое расстояние, затевали свое пение вечные менестрели любви - соловьи… Вполне возможно, что крепость целомудрия, воздвигнутая Евгением Осиповичем, рухнула бы уже сегодня. Но… Судьба распорядилась совсем иначе. На этот раз она явилась в образе медсестры бальзаковского возраста, застигнувшей врача и Оксану прямо у дверей ординаторской. Она вынырнула из полумрака коридора, будто пряталась за большущей кадкой с раскидистой монстерой.
- Евгений Осипович! – выпалила она слегка хрипловатым от частого курения голосом. – Там больного доставили. Довольно странный случай – полная потеря памяти.
- Только что привезли? – спросил доктор и бросил взгляд, почему-то, на мерно вздымающуюся под халатом грудь Оксаны. Та уловила в нем едва заметное разочарование. Так обычно разочаровывается человек, решившийся наконец-то отведать скоромного, но неожиданно лишенный такой возможности.
- Да нет, давно уже…
- Почему же раньше меня не позвали? – справедливо удивился доктор.
- Вы тогда другими больными занимались. Да и поступивший к нам без сознания был.
- Его скорая доставила, что ли?
- Да! Сказали, что в каком-то подвале его нашли. Травм никаких у него не было.
- Ничего не понимаю! – доктор начинал сердиться. – Почему тогда в травматологию… И что вдруг за спешка сейчас меня звать?
- Больной очнулся!
- А-а… Вот и прекрасно. Что же он говорит?
- То-то и оно, что ничего! - хлопнула накрашенными ресницами медсестра.
- Совсем? – не понял доктор.
- Совсем! Только агукает, как ребенок. Вы бы посмотрели его, Евгений Осипович. Удивительный случай, уверяю вас!
- Хорошо, - потер лоб доктор. Профессиональный медик победил в нем нарождающегося ловеласа. – Что ж, идемте!
Доктор удалился с медсестрой в противоположное крыло коридора, а Оксана вернулась к учебнику по хирургии. Но вместо описаний внутренних органов человека ей мерещились сцены из Камасутры.
Еще майский субботний вечер был не заметен; еще оранжевое солнце висело над городом, даря ему свет и тепло, пронесенные через ледяную бездну космоса, когда полковник Клинов, майор Сидоркин и эксперт Коломийцев собрались в кабинете полковника, чтобы сделать первые выводы после осмотра квартиры Варвары Богатиковой. ФСБ полностью приняло это дело в свое производство, чем, откровенно говоря, несказанно обрадовало старшего оперуполномоченного Пашина. Хоть одной головной болью у него стало меньше. Все необходимые следственные действия на квартире тети Вари были произведены и теперь эксперт Коломийцев докладывал предварительные результаты экспертизы. Это был мужчина лет сорока пяти с легкими лобными залысинами на черноволосой голове, еще не познавшей седины и умными, слегка грустными глазами, делающими его похожим на старого и мудрого бладхауда. Он проработал в органах добрых два десятка лет, заработал докторскую степень и репутацию специалиста, практически никогда не допускающего ошибочных выводов. Докладывал он весьма оживленно, перемежая свою речь красноречивыми жестами. Кленов внимательно его слушал, иногда кидая взгляд на лежащие перед ним фотографии с места преступления. Они более всего напоминали кадры из низкопробного фильма ужасов.
- Выводы весьма предварительные, - говорил Коломийцев, - но я более чем уверен, что они подтвердятся и впоследствии. Прежде всего, хотелось бы обратить внимание на тот факт, что тело мужчины – оно принадлежит Станиславу Гнидкову и это уже установлено точно – разорвано. То есть я хочу сказать, что при его расчленении не было применено никаких механических средств.
- Вы хотите сказать, Михаил Александрович… - попытался задать вопрос Клинов, но Коломийцев крайне не любил, когда его перебивали.
- Я хочу сказать, - недовольно поморщился эксперт, - что вы подумали совершенно верно. Некто схватил Гнидкова за руку и оторвал ее, - эксперт показал, как это было сделано. – Схватил за голову и оторвал, и так далее. Он не использовал при данных манипуляциях ни ножа, ни топора, ни каких либо еще инструментов с мясокомбината. Скажу сразу: ни один человек не мог такое сотворить. Даже, если бы он обладал силой Ивана Поддубного, возведенной в квадрат. Единственное, что нам удалось обнаружить в местах отрыва руки и головы нечто вроде ожогов. Они похожи на прикосновение стрекательных мышц океанской медузы. Но - только похожи. Я вполне авторитетно могу заявить, что характер ожогов говорит о том, что они не принадлежат ни одному живому организму, известному науке. Но то, что они оставлены именно живым существом, не подлежит сомнению. И еще, - Михаил Александрович предупреждающе поднял указательный палец вверх. – Помимо убитого Гнидкова в квартире проживали еще двое. Хозяйку квартиры я в виду не имею. Вот, в общем-то, и все. Вкратце.
- Мн-да, - Клинов побарабанил по столу пальцами. – А эти двое не могли Гнидкова прикончить?
- Исключено! – Коломийцев махнул рукой, словно пытался отогнать назойливую муху. - Они не имеют к убийству никакого отношения. Скорее всего, убийство и стало причиной их поспешного бегства из квартиры. И потом, вы невнимательно меня слушаете, что ли? Не мог человек такое сотворить. Не мог!
- Один из сбежавших - Вероев?
- Откуда же я знаю?! – эксперт недоуменно развел руками. – Я только констатирую, что там было два человека. Мужчины, скорее всего.
- Я уверен, что там был Вероев! – вступил в разговор Сидоркин. – По оперативным данным в последнее время Стас Гнидков следовал за ним неотлучно. Он даже возглавлял одну из его боевых групп.
- И зачем эта змея приползла в Москву? – довольно сурово спросил Кленов. – Как думаешь, майор?
- Скорее всего, для разведки, - уверенно ответил Сидоркин. – Какую-нибудь пакость готовят, сволочи.
Клинов на минуту задумался. Он был куда опытней, да и талантливей Сидоркина. Григорий Игнатьевич был способен не только логически вычислять врага, что обязан уметь делать любой опер, если он действительно профессионал, он иногда предчувствовал его ходы. Так лучшие бушмены-охотники, идущие на льва с одним лишь копьем, могут предугадать направление броска хищника по положению его тела, по его рыку, по движению кисточки его хвоста.
- Боюсь, что ты не прав, Толя, - мотнул тяжелой головой полковник. – Разведка проведена давно и змея приготовилась к смертельному броску… В общем так: немедленно трубим общий сбор, все стратегические объекты под охрану, особенно метро и детские учреждения. Аналитики пусть хватаются за головы и вычисляют наиболее вероятные направления удара. Сутки им на размышления, не больше! Если они у нас есть эти сутки… Вероев, эта тварь дикая, не должен уйти из города. Он решил засунуть свою башку в пасть тигра, так отчекрыжим же ему голову раз и навсегда! Ах, - полковник с раздражением стукнул кулаком по столу; не сильно, но существенно, - как мне не хватает Архипа! Что по нему, кстати?
- По-прежнему никакой определенности, Григорий Игнатьевич, - досадливо поморщился Сидоркин. – Девушка пропавшего Игоря подтвердила, что видела в вагоне метро, в который сел ее любимый, еще одного молодого человека. Особого внимания она на него не обратила, естественно… Но на Архипа парень был похож.
- Чертовщина какая-то! Сколько лет работаю, но чтобы вагон метро прямо из тоннеля исчез…
- Одну минуточку! – Коломийцев щелкнул пальцами, будто вспомнил нечто очень важное. – По пропавшему вагону я могу сообщить кое-какие соображения. Я изучил, так сказать, материальные выводы экспертизы, основанные на законах физики, химии и прочих традиционных наук. Выводы эти не дают, да и не могут дать ответа на вопрос о пропавшем вагоне. Но есть кое-что, что не вписывается в общеизвестные законы. Вы можете верить мне, можете - нет, я лишь выскажу свое мнение. Вы позволите?
- Высказывайте, Михаил Александрович, высказывайте, - устало разрешил Клинов.
- Есть вещи, - Коломийцев многозначительно сложил руки в замок, - которые вряд ли смогут объяснить все академики, вместе взятые, но легко растолкует опытный уфолог, занимающийся паранормальными явлениями. Короче говоря, весь окружающий нас мир, вплоть до самых отдаленных уголков вселенной, состоит из материи. Точнее, из множества материй. Мы сейчас, к примеру, находимся в одной из них, а за миллиард световых лет от нас, на планете Х существует другая, имеющая абсолютно иной вид и свойства. Мы даже представить не можем, на сколько иные! Если предположить, что скорость света это максимальная скорость, существующая в космосе, то мы никогда не достигнем планеты Х. Но имеет место теория, согласно которой все материи во вселенной соединены между собой гораздо более короткими коридорами. В таких коридорах пространство и время как бы сворачиваются в одну точку, и для того, чтобы перескочить из одного мира в другой требуется несколько секунд. Вы меня понимаете?
- Более-менее, - кивнул головой полковник. В его голосе звучал едва уловимый скепсис. – Вы хотите сказать, милейший Михаил Александрович, что вагон метро вместе с нашим сотрудником угодил именно в такой коридор?
- Вполне возможно, - эксперт пощипал мочку уха. – Мы же ничего не знаем о свойствах таких коридоров. Ни их месторасположение, ни способы их открытия. Быть может, они открываются самостоятельно и внезапно, а может…
- Что может? – спросил Клинов, видя, что эксперт запнулся, будто не решался что-то сказать.
- Я знаю одного человека, - быстро проговорил Коломийцев, - который посветил свою жизнь подобным вопросам. Мы когда-то были однокурсниками в Университете. Отбросив ложную скромность, могу сказать, что я был одним из сильнейших учеников курса, но тот, о ком я говорю, был вне конкуренции. Его талант безмерен! Уверен, сам Ломоносов склонил бы перед ним голову. Но он проигнорировал официальную науку с ее строгими формулами и постулатами и кинулся в дебри непознанного. Круги на полях, «летающие тарелки», необъяснимые исчезновения людей, загадочные животные, появляющиеся в единственном экземпляре – вот что стало целью его жизни. Если хотите, я продемонстрирую ему выводы нашей экспертизы.
Полковник переглянулся с Сидоркиным. Последний слушал речь эксперта с видом атеиста, которому читают «Отче наш».
- Подключайте вашего друга, Михаил Александрович, - произнес Клинов. – Чтобы найти нашего товарища, мы обязаны использовать все способы. Даже фантастические. К тому же, вместе с Архипом пропал еще один человек. Сын моего старинного друга…
Как только за экспертом закрылась дверь, Сидоркин, с удивлением глядя на своего начальника, произнес:
- Вы это серьезно, Григорий Игнатьевич?
- Ты про что?
- Про специалиста по уфологии.
- Серьезно, Толя, серьезно. Ты как-нибудь можешь мне здраво объяснить пропажу вагона?
Сидоркин лишь пожал плечами.
- А существо, которое растерзало Гнидкова, сможешь описать?
- Нет, но…
- Не надо «но», Толя, - спокойно сказал Клинов. – Бывают случаи в жизни, ты уж поверь мне, когда кроме как уфологам и обратиться-то не к кому. Я всегда говорил и буду говорить: для спасения нашего человека я готов прибегнуть к любой помощи. Придется с нечистой силой столкнуться, я священника вызову. А сейчас, пока, и уфологом обойдемся. Ты меня понял?
- Понял, - улыбнулся Сидоркин.
- Вот и отлично! Иди, работай.
Оставшись один в кабинете, полковник с горечью произнес:
- Ах, Архип, Архип… Как же мне не хватает тебя!
Так уж сложилось в подлунном мире, что добро и зло существуют бок о бок, почти в симбиозе друг с другом. И будут существовать так вечно, пока не протрубят трубы Страшного суда и не закончится история человечества на планете Земля. Зло всегда кажется изворотливей, хитрее и живучей своего оппонента, оно всегда идет на один шаг впереди него; оно может рядиться в красивые одежды и говорить высокопарные слова, всячески маскируя свои неправедные поступки. Ох, как не легко бывает порой разглядеть под сутаной священника сатанинские копыта и хвост! Иногда власть зла кажется безмерной, оно обнажает свой дьявольский оскал и хохочет, вселяя ужас в людей слабых духом. Но его праздник не может быть вечным. В конечном итоге добро одержит победу. Иначе и быть не может! Но для победы добру необходимо оружие. Противник столь силен и опасен, столько имеет приверженцев – как и убежденных, так и заблудших, - что заставить его сдаться уговорами да лаской невозможно. И тут очень важно не перейти тончайшую грань, что отделяет порой зло от добра, темную сторону от светлой. Палач не может казнить человека, не запятнав себя кровью жертвы. Но та кровь простится ему, если он снес голову кровавому душегубу или растлителю детей. А если под его топором хрустнули шейные позвонки человека невинного, жертвы неправильного следствия и суда? Как тогда отмыть ему свои руки?.. Не менее важно и то, чтобы поверженная гадина не утащила за собой в мир иной огромное количество жертв, которых можно и должно было спасти.
Так и в борьбе с террором. Спецслужбы всегда стоят перед тяжким выбором: уничтожить к чертовой матери ублюдков, в очередной раз захвативших заложников или вести нудные и унизительные переговоры, ради спасения хотя бы одного человека. И велик соблазн рубануть с плеча, чтобы раз и навсегда отвадить гаденышей прикрываться чужими жизнями. И иногда это получается. Безусловно: нелюди низвергнутся в ад и больше никогда не возьмут в руки оружия. Но вместе с ними уйдут от нас и невинные души. Женщины, дети… И потери эти невосполнимы! А вот терроризм – гидра со множеством голов. И на место одного растоптанного змееныша вскоре приползет новый, извиваясь и брызгая смрадным ядом от вожделения. Бить надо прямиков в сердце, уничтожая тех, кто одурманивает головы недоноскам извращенным истолкованием веры, жаждой власти и легкой наживы! Но как тяжко, почти невозможно свершать столь правое дело…
Захват произошел быстро, почти молниеносно. Они привыкли это делать. Привыкли бряцать оружием перед лицом беспомощных жертв и чувствовать себя владыками положения. Да и кто им тут мог оказать сопротивление? Три охранника, имеющие лишь газовые пистолеты, два десятка женщин-преподавателей и медработников, сами дети наконец, старшему из которых не было и десяти лет?.. Нет, тут у них противников не было! Бандиты прекрасно осознавали, что вскоре им будут противостоять бойцы «Альфы» и «Вымпела», и, если только эти парни, в памяти которых еще свежа кровь Беслана, получат приказ на штурм, шансов выжить у них не много. Но они никогда не получат такого приказа! Главное как можно быстрее приступить к основной части операции. А потому времени терять было нельзя.
Вырвавшись из надвигающихся сумерек, что начинали укутывать столетние липы, окружающие детский комплекс, террористы ворвались в здание. Двое охранников, не успев даже выхватить оружие, никчемное в данной ситуации, были убиты на месте. Один из них, русоволосый парень, лет двадцати трех, упал на спину, заливая ковер кровью из простреленного сердца. Он так и не сумел закрыть глаза, навечно устремив свой затухающий взор в потолок, где ласково улыбалось нарисованное солнышко. Губы его приоткрылись, выпустив последний вздох, да так и помертвели, обнажив полоску белых зубов. Правая рука парня непроизвольно легла на расстегнутый ворот форменной рубашки. Видимо он пытался дотянуться до пронзенного насквозь сердца, не понимая, почему его вдруг поразила такая горячая боль, мгновенно разлетевшаяся по всему телу. Под скрюченными смертью пальцами виднелся на шее православный крестик, висевший на простенькой цепочке. Бандит, склонившийся над убитым охранником, ощерился в жёлтозубом оскале и резко сдернул крестик с шеи.
- На, жри! – прохрипел он, и затолкал крестик вместе с цепочкой в раскрытые губы еще теплого трупа.
- Прекрати, Саид! – зло крикнул на него Вероев. – Не время сейчас! Ищи третьего! Охранников должно быть трое.
Презрительно сплюнув на лицо убитого, бандит устремился дальше по коридору.
Вероев был слегка расстроен отсутствием третьего охранника. Его поиск мог отнять драгоценное время. Куда он мог деться? Ведь сейчас все трое должны были находиться у входных дверей. Лишь позже, когда дети улягутся спать, один охранник уходил отдыхать, а двое оставались за пультом охраны. Все двери и окна на ночь ставились на сигнализацию.
Но исчезнувший охранник недолго занимал мысли Салмана. Вряд ли этот паренек окажет им хоть сколь ни будь серьезное сопротивление. Чем может мальчишка, недавно вернувшийся из армии, помешать матерым бандитам? Разве что раньше времени сообщить о захвате… Раньше, чем они успеют все завершить и приготовиться к отступлению. Пролитие крови не было самоцелью Вероева. В конце концов, неимоверное количество жертв мог сотворить и террорист-смертник, одурманенный наркотиками и усаженный за руль грузовика, до верху набитого взрывчаткой. Но нанести удар и уйти от возмездия – вот истинное наслаждение для изощренного бандита. Пока спецслужбы будут кусать локти, он будет нежиться на пляжах Красного моря.
Детский комплекс представлял собой солидное трехэтажное кирпичное здание, раскрашенное в веселые оранжевые и розовые оттенки. На первом этаже размещались столовая, кинозал и небольшой бассейн, а также кухня и столовая. На втором находились непосредственно пять детских спален, комнаты для педагогов и медицинского персонала. Третий этаж был отведен под библиотеку и медицинские кабинеты. Кроме основного здания на территории, обнесенной весьма символическим заборчиком, располагались небольшой гараж с мастерской, где обитал новенький ПАЗик, возивший детишек на экскурсии. Плюс одноэтажная автоматическая котельная, объединенная с электрической подстанцией.
Детей, их всего было шестьдесят человек, вместе с десятью преподавателями, дежурным врачом и медсестрой затолкали в крохотный кинозал. Заведующая, полная женщина с лицом не старой бабушки, рассказывающей на ночь добрые сказки, увидев испуганные, ничего не понимающие глазенки своих подопечных, почувствовала, что ее сердце вот-вот разорвется, не выдержала и в голос закричала:
- Что вы делаете, сволочи! Вас матери грудью вскармливали или бешенные собаки? Здесь же детишки, с больными сердечками. Им покой нужен и тепло людское, а вы…
Договорить она не успела. Вероев лишь сделал небрежный знак рукой, и один из боевиков перерезал несчастной женщине горло. Не кинжалом, нет - осторожные бандиты на этот раз не взяли их с собой, - а обыкновенной опасной бритвой. Тут же крик женщины прервался, перейдя в неясный хрип, и она медленно опустилась на колени. Убитая еще не ткнулась лицом в свежеотпалированный паркет, когда Вероев произнес глухим голосом, охватив заложников звериным взглядом:
- Если еще кто-нибудь посмеет заверещать, конец будет таким же. Я истерик не люблю. Сидеть тихо и не задавать никаких вопросов. Тогда у вас появится шанс выйти отсюда живыми.
После недолгой паузы он произнес со змеиной улыбкой, обращаясь к персоналу:
- Вы все здесь девчонки молодые. Если будете себя плохо вести, трахать будем прямо на полу. На глазах у ваших сопляков!
Многие из его головорезов гаденько усмехнулись.
Современные дети, к великому сожалению, прекрасно осведомлены, что злодеи бывают не только в сказках, и, по сравнению с реальными мерзавцами, бесчинства легендарного Бармалея или Кощея Бессмертного кажутся невинными шалостями. Вот и сейчас сиротки, большинство из которых имели врожденный порок сердца, жались к воспитателям, как стайка испуганных воробышков, цеплялись ручонками за белые халаты в надежде, что те спасут их от злых дядек и хлопали полными слез глазенками, видя, что добрая тетя Валя, их заведующая, лежит лицом вниз на полу и под ней расплывается зловещее кровавое пятно.
- Я вижу, - вновь, по-волчьи оглядев заложников, произнес Вероев, - возражать пока никто не собирается. Вот и отлично. Аллах любит покорность. Четверым остаться здесь, - обратился он уже к своей своре. - Заняться минированием. Остальные знают, что делать.
Роли в этой трагедии действительно были давно расписаны. Потому без лишних вопросов четыре боевика остались в кинозале, а остальные вышли в холл и оттуда уже рассредоточились по этажам. У дверей кинозала остался лишь Вероев и группа Экскаватора.
- Третьего охранника нашли? – спросил Вероев своего главного подручного.
- Нет, - Хабиб угрюмо мотнул головой. – Скрылся куда-то, собака! Быть может, в подвал проскользнул.
- Шайтан с ним! – махнул рукой Вероев. – Если он в подвале, там его и прикончишь. Вреда он нам причинить не может, а времени терять нельзя. Действуй, Хабиб! Надеюсь, недавние события больше не давят на тебя?
- Аллах нам судья, Салман, - процедил сквозь зубы Хабиб. – Ты знаешь, я тебя ни разу не подводил. Выполню все и теперь.
- Аллах акбар! – удовлетворенно кивнул Вероев.
Хабиб в сопровождении еще четырех бандитов удалился влево по коридору, по направлению к подвальному помещению. Вероев глядел в спины уходящей группы, и вдруг что-то неприятно шевельнулось в его черной душе. Какой-то холодок вдруг повис кусочком льда в области желудка, затем быстро разросся и нахлынул на сердце. Даже бисеринки холодного пота выступили на высоком лбу прожженного убийцы. Ему вдруг показалось, что Хабиб вместе со своими людьми отправляется прямо в пылающий ад, где его ждут неведомые чудовища. Они сожрут их с потрохами и, злобно чавкая и урча, вырвутся из огнедышащих пещер и набросятся на остальных. Бессердечный бандит, никогда не слышавший ноток сентиментальности в собственной душе, на уровне подсознания неожиданно понял, что видит Хабиба последний раз. Надо было бы окликнуть своего верного соратника, что-то сказать напоследок и Вероев уже раскрыл было рот, но… Но разум человека, которому дьявол с удовольствием пожал бы руку за все его злодеяния, заставил замолчать неожиданно подавшую робкий голосок душу.
- Тьфу ты! – Вероев глубоко вздохнул и смахнул со лба пот. – Совсем нервы за последний день расшатались. Мерещится чушь всякая.
Он резко развернулся и направился к входным дверям, где за пультом охраны располагалась его передовая группа. Вероев успокоил себя тем, что за последние сутки случилось слишком много страшных и необъяснимых событий, и его нервы дали небольшую слабину. Еще бы! Даже непробиваемый Экскаватор и то был не в себе. Вероев терпеть не мог, когда что-нибудь начинало идти не по плану. Тем более, когда задумана столь грандиозная акция. Но отступить он не мог. Возраст поджимал опытного боевика. Сколько можно лазать по горам, вздрагивая от каждого непредвиденного звука. Пора бы уже уйти на покой и тихо-мирно греться на солнышке. Но для этого нужны деньги. Очень много денег! И такие деньги ему были обещаны. После проведения данной операции он должен стать миллионером и тогда весь мир откроет перед ним двери. Сейшельские острова, Фиджи, архипелаги Южной Америки… Много мест на планете, где можно преспокойно дожить до глубокой старости, забыв о стрельбе, о взрывах и о холодных пещерах в горах Кавказа. Вот основная и тайная причина, по которой Вероев не отменил операции сразу после странного исчезновения Шамиля. Теперь они уже в здании центра и остается лишь пара шагов до желанной цели.
Исчезнувший третий охранник казался теперь Вероеву досадной занозой, не более того. Так бывает, ведешь ладонью по гладко струганной доске, и вдруг тебе под кожу вопьется невесть откуда взявшаяся щепочка. Какой от нее вред? Подковырнул иголкой, да и дело с концом!
Но опытный террорист и убийца ошибался, что случалось крайне редко в его карьере, обильно политой невинной кровью. И заноза занозе рознь…
Пропавший охранник действительно был молод и не обладал навыками спецназовца. Он просто был честным человеком и настоящим мужчиной. Его звали Виктором. Примерно за пятнадцать минут до атаки террористов на пульте охраны сработала пожарная сигнализация. Несомненно, нужно было бы вызвать пожарных. Но тревожный сигнал шел из подвального помещения, и случалось такое уже второй день подряд. И каждый раз вызов оказывался ложным. Видимо с датчиком было что-то неладно, и он показывал то, чего на самом деле не происходило. Техника, какой бы дорогостоящей не была и какой бы надежной не казалась, всегда способна дать сбой. Потому-то охранники не стали трезвонить в 03, а отправили сперва проверить подвал Виктора, как самого молодого. Он, как и ожидалось, не обнаружил ничего подозрительного и вернулся наверх. Спуск в подвал находился в самом конце длинного коридора, уставленного по стенам кадками с пышными пальмами и фикусами. Только Виктор начал выворачивать из-за угла, как в стеклянные двери ворвались какие-то люди с автоматами и его товарищи были мгновенно убиты. Инстинкт самосохранения буквально отбросил его обратно за угол, за ствол финиковой пальмы. Террористы просто не успели его заметить. Ему бы сигануть в ближайшее окно и бежать отсюда сломя голову, но он поступил иначе. Не мог он просто так оставить детей и женщин. Не мог! Даже если он сразу побежит в милицию, все равно это будет казаться бегством. Так, во всяком случае, ему думалось. Убежать мог кто-то из преподавателей, но не он, приставленный сюда для охраны. Поэтому он решил вновь спуститься в подвал и тщательно обдумать свои дальнейшие действия.
Виктор вернулся в подвал и тут только сообразил, что нужно позвонить, благо мобильный телефон всегда под рукой. Но – вот незадача! – в подвале мобильная связь не работала. И он еще не знал, что именно в подвал направляется группа боевиков, возглавляемая безжалостным Хабибом.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Развеселые лучи майского солнца беспардонно врывались в чуть приоткрытое окно, наполняя все помещение задорным светом. Некоторые из них, отражаясь неизвестно от чего, превращались в любимых детворой всех времен солнечных зайчиков и устраивали на белом потолке и стенах хаотичный танец. Вместе с лучами сюда вплывало ласковое весеннее тепло, которое, впрочем, через пару недель вполне может смениться надоедливой жарой, столь невыносимой в условиях большого города. И еще о подоконник тихо скребся разросшимися ветками молоденький ясень.
Именно танец солнечных зайчиков на потолке и был первым, что увидел профессор Открывашкин, когда открыл глаза в больничной палате. При Институте, где он трудился, было свое лечебное учреждение, куда его и поместили прямо со ступенек лестницы, где он упал без чувств. Согласно тому положению, что он занимал в солидном учреждении, не менее закрытом, чем в советские времена, ему была предоставлена одноместная палата. С открытием глаз к нему вернулись и чувства. И, к его величайшему удовлетворению, одуряющей, затмевающей сознание боли, больше не существовало. Она улетучилась, испарилась, словно ночной кошмар. Да, врачи этой клиники всегда знали свое дело! Василий Федорович сел на кровати и огляделся. Палата была хоть и небольшой, но чистенькой и аккуратненькой. Белоснежные простыни без малейшего намека на больничную принадлежность, телефон на стене на расстоянии вытянутой руки, в углу у окна четырнадцатидюймовый телевизор. Нашлось место даже для круглого аквариума с двумя золотыми рыбками и керамического бочонка с фикусом.
Во всем теле профессор ощущал некую усталость, но она была сродни той, что испытывает спортсмен, проведший тренировку в свое удовольствие. Да и наплевать ему было на усталость, будь она даже в десять раз тяжелей. Главное - в подреберной области живота не было и намека на боль. Он снова мог полноценно работать. Необходимо было как можно скорее связаться с начальством и рассказать ему все, как на духу. Только совместными усилиями можно было справиться с навалившимися проблемами. Открывашкин готов был понести любое наказание, лишь бы было можно все исправить. Но невозможно реку времени заставить течь вспять…
В отличии от тети Вари профессор прекрасно помнил все предыдущие события. Он не знал, сколько времени находился без сознания, но к его ощущениям примешивалось странное чувство, что он был не только в забытье, а… Он не мог объяснить своего состояния! Ему снились какие-то сны, вполне четкие и яркие, но они не задержались у него в памяти. Однако ему казалось, что теперь он обладает какими-то знаниями, ранее ему неведомыми. Вот только содержание этих знаний он понять пока еще не мог. Ему словно не хватало некого шифра или резкого толчка, чтобы добраться до загадочных познаний; словно кто-то одарил его кованым сундуком с драгоценностями, а ключ к нему дать позабыл.
Тем не менее, профессор прекрасно понимал, что необходимо действовать. Он только-только собирался дотянуться до телефона, чтобы позвать медсестру, как дверь распахнулась и в палату вошла женщина средних лет, облаченная в розовый халат. Это была Елизавета Игоревна, хирург от Бога, не раз вытаскивавший Открывашкина из состояния, близкого к клинической смерти.
- Здравствуйте! – сказала она голосом строгой воспитательницы, заставшей своего подопечного за неразрешенным делом; правая рука доктора зависла над телефонной трубкой. – Что это мы уже сидим на кровати, куда-то звонить собрались…
- Я прекрасно себя чувствую, Елизавета Игоревна! – перебил доктора профессор, встал с кровати и направился к ней. – Мне необходимо связаться с директором нашего института!
- Как вы себя чувствуете, могу решать только я, - на красивое лицо волевой женщины набежало легкое облачко недовольства. – Немедленно ложитесь на место!
Открывашкин обычно никогда не перечил врачам, так как прекрасно понимал, что серьезные болезни, - а его болячка относилась именно к таким – необходимо уважать. Недуг можно ненавидеть, можно бояться, но нельзя призирать. Не уважая врага, невозможно одержать над ним победу. Не стал перечить профессор и на этот раз. Он поспешно сел на кровать и тоном извиняющегося школьника произнес:
- Практически не было случая, чтобы я ослушался Вас, дорогая Елизавета Игоревна, но мне действительно…
- Ложитесь! – незначительное облачко готово было преобразоваться в грозовую тучу. – Я обязана вас осмотреть.
Василий Федорович безропотно лег и задрал мягкую больничную рубашку аж до самого подбородка.
- Вот и чудно, - удовлетворенно кивнула доктор, придвинула к кровати стул и присела на него.
Затем она привычным движением положила два пальца с ухоженными ногтями на левое запястье Открывашкина, замерла на пару секунд, строго улыбнулась и извлекла из нагрудного кармана халата элегантный стетоскоп. Далее последовали банальные «дышите-не-дышите», в течение которых холодное ухо стетоскопа прикладывалось к различным местам отнюдь не богатырской груди профессора. После минутного прослушивания лицо Елизаветы Игоревны было уже добродушным. Едва не разразившаяся гроза миновала. В скором времени стетоскоп вновь переместился в карман, и доктор приступила к пальпации. Странное дело, но Василий Федорович впервые почувствовал, что кожа на ее ладонях и пальцах очень теплая и бархатистая. Ее прикосновения были приятны профессору.
- Нигде не чувствуете боли? – спросила Елизавета Игоревна несколько удивленно приподняв изящные брови.
- Ни-где, - произнес профессор тоном победителя.
Елизавета Игоревна пристально посмотрела на его зрачки, после чего произнесла:
- Что же, ваше самочувствие действительно удовлетворительно. В этот раз нам удалось снять приступ даже несколько быстрее, чем я ожидала. Прошло меньше суток.
- Значит, сегодня суббота, - прошептал профессор. – Слава Богу времени упущено не много… Доктор, я могу…
- Уйти – нет! – предугадала вопрос профессора Елизавета Игоревна. - Вы знаете не хуже меня, что приступ может вернуться в любой момент и куда в более тяжелой форме. Нам необходимо закрепить успех.
Открывашкин опустил рубаху и сел на кровати. Он смотрел прямо в карие глаза Елизаветы Игоревны, чувствовал миндальный запах ее пышных каштановых волос и неожиданно для себя осознал, что эта женщина ему нравится. Конечно, он и раньше испытывал к ней теплые чувства, но теперь она нравилась ему не как врач, а как женщина. Данный факт был совершенно неожиданен для профессора. Уже много лет он был с головой погружен в науку и не замечал женщин в их естественном, так сказать, предназначении еще после окончания бурной студенческой поры. А тут… Он даже испугался своих чувств. Елизавета Игоревна, как женщина опытная и не испытывающая недостатка во внимании мужчин, мгновенно уловила идущие от профессора флюиды. Признаться, она удивилась им не меньше, чем светоч науки.
- Вы что-то хотели сказать? - спросила она.
- Да! – ученый уже загнал на самое дно души неожиданно пришедшее к нему желание. Он помнил о той ответственности, что несет, как создатель прибора, совершившего небывалый прорыв в истории науки. - Мне действительно необходимо связаться с директором института или с кем-нибудь из руководства. Дело, уверяю вас, чрезвычайной важности. Не побоюсь этого слова, но на кон поставлена государственная безопасность.
- И кто же хочет сыграть по таким высоким ставкам? – улыбнулась Елизавета Игоревна, обнажив два ряда белых аккуратных зубов. Она привыкла к тому, что ее пациенты сплошь и рядом связаны и с государственной тайной и с государственной безопасностью. Других в их ведомственной клинике просто не было. – Не волнуйтесь, Василий Федорович. Никто не запрещает вам связываться ни с начальством, ни с кем-нибудь еще. Мы ведь живем в двадцать первом веке. Мобильный телефон при вас?
Профессор хлопнул себя по лбу. Как же он сразу не догадался?! Но услужливая память тут же нарисовала в мозгу картину: его рабочий стол в лаборатории и на нем лежит мобильный телефон.
- Я забыл его в лаборатории, - удрученно произнес он.
- Воспользуйтесь моим, - пожала полными плечами Елизавета Игоревна, словно показывая, что профессор создает проблему на пустом месте.
- Я не так часто звоню директору по мобильному телефону, чтобы помнить его номер наизусть, - несколько обиженно произнес Василий Федорович. Про себя же чертыхнулся, что держит в голове колоссальное количество сложнейшей информации, а одиннадцать простейших цифр, столь сейчас необходимых, запомнить не удосужился.
- Не расстраивайтесь, - доктор даже как-то по-матерински погладила его по руке. – Там в коридоре настырно требует свидания с вами один посетитель. Кстати, сотрудник вашей лаборатории. Вы можете передать ему все ваши соображения и опасения.
- Мой сотрудник?! – удивлению Открывашкина не было предела. Нет, естественно он допускал, что его подчиненные не лишены ростков сострадания, но чтобы кто-то явился к нему в свой выходной… Да и как они успели узнать?
- Ваш, ваш, - улыбнулась Елизавета Игоревна, поднимаясь со стула и направляясь к двери. – Битый час как дожидается разрешения на свидание. Да, кстати, - доктор остановилась у дверей палаты. – Вы бы халат накинули. Неудобно как-то встречать даму в исподнем. Я-то врач и всего насмотрелась. Я знаю, что у вашего брата не только с наружи, но и внутри. А она, судя по всему, женщина интеллигентная и к виду полуобнаженных мужчин не привычная. Накиньте халатик, мой вам совет.
Елизавета Игоревна удалилась.
Открывашкин был удивлен до потери пульса. В его лаборатории была только одна женщина – Элеонора Павловна. Быть может, она и оказывала ему некие знаки внимания как мужчине, - весьма неуклюжие, между прочим, - но Василий Федорович воспринимал их не иначе, как уважение подчиненного к своему начальнику. Ничего подобного от любого из мужчин он просто бы не потерпел, признав это явным подхалимажем, но женщина - совсем другое дело. В женщину самим Создателем заложен материнский инстинкт, и раз уж ему не суждено было проявиться на собственных детях, то она готова излить его на любого подходящего субъекта. И для такой роли Василий Федорович Открывашкин, как человек одинокий и начальник к тому же, подходил как нельзя кстати. Но кто мог доложить Элеоноре Павловне, что он угодил в больницу, профессор понятия не имел. Такого человека не могло быть в природе! Тем не менее, он взял больничный халат коричневого цвета, висевший на спинке кровати у него в ногах, и запахнулся в него. Халат был ему явно велик, и он подумал, что похож сейчас на огородное пугало, на которое напехтерили старую фуфайку, годившуюся в пору Илье Муромцу. Впрочем, какое это сейчас могло иметь значение? Очаровывать Элеонору Павловну он не собирался.
Как только Открывашкин накинул халат и уселся на кровати, дверь в палату осторожно приоткрылась, словно в нее кто-то хотел не войти, а лишь заглянуть, и в проеме показалась голова Элеоноры Павловны. Линзы ее огромных очков блеснули в солнечных лучах, как перископ субмарины, решившей по шпионски осмотреть окрестности.
- Здравствуйте! - улыбнулась она от уха до уха, заметив профессора. – Вы позволите войти, Василий Федорович?
- Входите уже, - пожал плечами профессор, сделав как можно более безразличный вид, и тут же почувствовал, что собственная совесть весьма чувствительно уколола его. Еще вчера он позволил себе грубо накричать на эту женщину и, будучи истинным интеллигентом, не мог простить себе столь неблаговидного поступка.
- Входите, - поспешно повторил он уже куда более мягким тоном и встал женщине на встречу.
- Что вы, что вы, - казалось, что за толстыми стеклами очков ее глаза приняли столь большие формы, что не умещаются в глазницы. – Не вставайте! Вам необходим покой.
Открывашкин поспешно вернулся на кровать, а Элеонора Павловна уселась на стул, на котором еще минуту назад сидела Елизавета Игоревна. Элеонора Павловна была все в том же строгом брючном костюме, что и вчера на работе. Профессор почему-то вдруг подумал, что она в нем и на пляж ходит, хотя только сейчас заметил, что костюм не лишен элегантности и очень ловко сидит на ее фигуре. И еще одна деталь бросилась ему в глаза. Только теперь он заметил, что под верхней частью костюма, по-прежнему застегнутой наглухо, скрывается весьма и весьма аппетитная грудь. Даже не дотрагиваясь до нее можно было определить, что она упруга и имеет форму крупных дынь. Профессор решительно мотнул головой, отгоняя от себя столь крамольные, а главное несвойственные ему мысли.
- Что с вами? – Элеонора Павловна, естественно, не могла понять его движения. – Вам нехорошо?
- Нет-нет! – остановил он ее жестом. – Все хорошо.
- Извините, Василий Федорович, что я пришла с пустыми руками. Но я не имею понятия, что можно есть при обострении вашего заболевания, и…
- Практически ничего нельзя, - горько ухмыльнулся профессор. – Так что не извольте беспокоиться. Скажите лучше, дорогая Элеонора Павловна, как вы узнали о том, что я здесь?
- Я как раз поэтому и пришла! – почти прошептала женщина и приблизилась к профессору так близко, что он почувствовал запах ее кожи, еще не лишившейся присущей молодости привлекательности. – Произошло нечто невероятное и необъяснимое!
«Да неужели!» - подумал про себя Открывашкин. Вслух же произнес:
- Вам что-нибудь привиделось?
Профессор прекрасно помнил, что после визита многоногой твари Элеонору Павловну постигла частичная амнезия, а потому и не боялся подобного вопроса. Но ответ пригвоздил его к кровати с не меньшей силой, чем это сделал бы лом, сброшенный с четвертого этажа и угодивший ему как раз в загривок.
- Никаких видений! – глаза Элеоноры Павловны, хотя это и казалось невозможным, округлились еще больше. – Я точно знаю, что по нашему Институту шастает тварь из другого мира. Вообще-то, их было две, но со второй что-то случилась и теперь осталась одна. Хотя, как мне кажется, сколько бы их не было – они составляют единое целое. Это существо очень опасно, Василий Федорович!
- Откуда вы взяли такую информацию? – судорожно сглотнул профессор.
- То-то и оно! – хлопнула по коленке Элеонора Павловна. Но хотела она хлопнуть себя, а попала по колену своего шефа. И даже не заметила своей ошибки. – Я вчера весь день ходила, как пришибленная – вы ведь видели! – а потому, придя домой, сразу же легла в постель. Даже книгу не взяла полистать! И вот, только я закрыла глаза… - Элеонора Павловна оглянулась на дверь, словно боялась, что их подслушают. - Я не успела заснуть, уверяю вас! В моем мозгу что-то вспыхнуло, понимаете? Будто какой-то огненный шар возник в моем мозгу и тут же рассыпался на миллионы искр. Я даже вскрикнула от боли. А потом увидела…
- Что увидели? – поторопил замолчавшую Элеонору Павловну профессор.
- То самое существо! Размерами оно примерно с человека, но может менять свои параметры. У него бесчисленно количество щупалец, образующих шаровидное тело. И четыре огромных желтых глаза. И оно отвратительно воняет. Как будто, - она в смущении опустила взгляд, - кто-то, страдающий метеоризмом выпустил газы. Мне сразу показалось, что я уже где-то видела нечто подобное, но я никак не могу вспомнить, где… Оно много сильнее нас, Василий Федорович! Как физически, так и по разуму. Оно плотоядно и обладает гипнозом. И… И… - Элеонора Павловна вновь запнулась, словно боялась произнести следующую фразу.
- Ну же! – Василий Федорович был снедаем нетерпением.
- Оно абсолютно враждебно нам и готово убивать нас, - выдохнула Элеонора Павловна. – Вы можете не поверить мне, но все это отпечаталось в моем мозгу столь ярко, что не может быть простым видением.
Еще пару дней назад Василий Федорович действительно не поверил бы ей. Более того, культурно бы намекнул Элеоноре Павловне насчет необходимости отдыхать и хоть изредка навещать психиатра. Но сейчас он верил своей сотруднице. Верил безоговорочно.
- А почему вы решили, что инопланетное существо прячется у нас в Институте? – спросил он, чтобы проверить скорее себя, чем ее.
- Я все видела в той яркой вспышке.
- Что «все»?
- Нашу лабораторию! – горячо заговорила Элеонора Павловна, но голоса не повысила. – Там была тетя Варя и то мерзкое существо. Это именно оно заставило выпрыгнуть ее в окно!
Василий Федорович уронил лицо в ладони. Все его худшие предположения подтверждались.
- Мне тоже ее жалко, - жест профессора она истолковала по-своему. – Я видела, как существо потом скрылось в вентиляционной шахте. Я уверена, что оно перемещается именно по коммуникационным трубам и шахтам. И я видела еще кое-что.
- Что именно? – Василий Федорович уж и не знал, чем еще его можно огорошить.
Вместо ответа Элеонора Павловна ловким движением открыла дамскую сумочку, в которой, как известно, может храниться все, что угодно: от упаковки презервативов до револьвера. На этот раз женщина извлекла оттуда аккуратно свернутый и перетянутый резиночкой лист формата А4. Сняв резинку и развернув его, она протянула лист профессору. Тот взял его в руки и около минуты недоуменно рассматривал. На обычном листе, коих в любом офисе содержится в неимоверном количестве, был изображен некий пейзаж, нарисованный, по всей видимости, обыкновенными ученическими фломастерами. Открывашкин не был знатоком живописи, но и не опытного взгляда было достаточно, чтобы определить, что рисунок исполнен очень и очень недурно. На нем был запечатлен ничем не примечательный каменистый берег, на который накатывали легкие морские волны. В глубине берега виднелась темная полоса не то леса, не то гор. Ничем не примечательный, в общем-то, рисунок. Но была в нем одна странность. И само море, и небосвод над ним были выполнены в розовом цвете. Можно было бы предположить, что художник пытался изобразить море в час тихого заката. Но никакого солнца на безоблачном небе не было и в помине. И даже от рисунка, изображающего неведомый мир, веяло безысходностью и даже отчаянием.
- Что это? – недоуменно спросил Василий Федорович.
- Тот самый мир, откуда прибыло к нам враждебное существо, - совершенно уверенно ответила Элеонора Павловна.
- Вы, оказывается, неплохо рисуете.
- Никогда не делала этого до вчерашнего вечера! Как-то неожиданно пришло, само… Изображение это появилось у меня в мозгу и наделило твердой уверенностью, что оно показывает неведомый нам мир.
Открывашкин не знал, что сказать на неожиданно открывшиеся способности своей подчиненной. И он решил повторить вопрос, заданный им в начале беседы.
- Вы так и не ответили мне, откуда вам стало известно, что я оказался в больнице. Вам кто-то сообщил?
- Никто мне не сообщал! - ответила Элеонора Павловна таким тоном, будто профессор спросил у нее сущую нелепицу. – Я сама все увидела.
- То есть как?! – не понял профессор. – Тоже после вспышки?
- Не совсем. Конечно, я была крайне удивлена, если не шокирована, всем тем, что пронеслось у меня в мозгу. Я буквально вскочила с кровати и побежала в ванну. Умывшись холодной водой, я глянула в зеркало и обомлела. Там были вы!
Открывашкин задал вопрос лишь глазами, слов у него просто не было. Но Элеонора Павловна прекрасно его поняла.
- Мое зеркало на какие-то секунды превратилось в нечто вроде телевизионного экрана. Я видела, как вы вышли из здания института, как спустились со ступенек и прошли несколько шагов. Потом вдруг остановились, резко развернулись и поспешили обратно. Но дойти до входа не успели. Вы схватились за живот и опустились прямо на нижние ступеньки. Вас увидел охранник и вызвал врачей. Я даже видела, какие вам делали процедуры и в какую палату потом поместили. Потому я и решила навестить вас сегодня. Иначе было нельзя, - закончила Элеонора Павловна и пристально взглянула в глаза профессора.
- Почему нельзя? – искренне удивился Василий Федорович.
- Потому что вы очень светлая голова, Василий Федорович. И именно вы способны избавить нас от непрошеного визитера. Я готова помогать вам во всем.
Профессор задумался. Вне всякого сомнения, на Элеонору Павловну сошло необычайное озарение. Логически поразмыслив, Открывашкин пришел к выводу, что единственной причиной озарения является контакт с инопланетным существом. Хотя Элеонора Павловна самого контакта и не помнит. Да и сам профессор подвергся чужому воздействию, но его полные масштабы ему пока неизвестны. А как иначе объяснить, что сильнейший приступ его тяжкой болезни буквально за несколько часов сошел на нет, не оставив после себя даже следа? Такого не было никогда! И хотя Елизавета Игоревна, не только красивая, но и умнейшая женщина, не подала вида, что удивлена выздоровлением профессора, но он сам все прочел по ее глазам. А явный интерес Василия Федоровича к женщинам? Это откуда? Нет, он никогда не принадлежал к сексуальному меньшинству, которое, собственно говоря, давно перестало скрывать свой истинный цвет, но женолюбом никогда не был. Никогда его не посещало то великое чувство, что лишает рассудка как мужчин, так и женщин. Миновала его любовь, миновала! Быть может и пробегала где-то рядом в студенческие годы, да не задержалась и унеслась прочь. Потом было полное погружение в науку, в работу, проклятый панкреатит… Нет рядом с тобой в постели женщины, ну и не очень-то хотелось. Так прошли многие и многие годы Открывашкина, приблизив его к полувековому рубежу. И вдруг сегодня утром, прекрасным майским утром, кстати, он замечает, что смотрит на женщин несколько по- иному. И Елизавета Игоревна вызвала в нем вполне осязаемые чувства и желания, и у Элеоноры Павловны он разглядел грудь. У Элеоноры Павловны! Ее и за женщину-то в лаборатории никто не считал. Обыкновенный научный червь, лишенный половой принадлежности. С ней бы можно было…
От сексуальной направленности мыслей профессора отвлек рисунок, что он продолжал держать в руках. И он решился. В конце концов, ему необходим был помощник. Палату в ближайшее время ему не дадут покинуть, а действовать необходимо немедленно.
- Элеонора Павловна, - глухо сказал профессор, гладя прямо в глаза подчиненной, - я должен открыть вам великую тайну. Пока она принадлежит только мне, но обстоятельства вынуждают меня поделиться ею с вами. Долгие годы я работал над созданием одного прибора. Я даже имя ему придумал – «Родник». Работал тайно, но не в ущерб основной деятельности. Говоря кратко, прибор должен был с помощью особого луча пронзить не только пространство, но и время. То есть, быть способным переместить любой предмет в заданную точку Вселенной. Я готовил прорыв в науке. И совершил такой прорыв! Но в последний момент, при испытании «Родника» произошел необъяснимый сбой в электроцепи. То ли напряжение совершило маятниковый скачек, то ли частота тока… Я до конца еще не разобрался. Но одно несомненно: созданный прибором луч из-за сбоя попал куда-то не туда и притащил за собой тех самых тварей, о которых вы мне только что поведали.
- Вы – гений! – неожиданно с придыханием произнесла Элеонора Павловна. – Я никогда не сомневалось в этом, а теперь убедилась окончательно!
- Подождите! – прервал ее профессор и неожиданно почувствовал, что испытывает к Элеоноре Павловне ярко выраженное сексуальное желание. И желание с каждой секундой становится все более неуправляемым. – Под действия луча попал, как я полагаю, целый вагон метро. Он исчез! Наверняка, там были люди. Так что, тетя Варя, к сожалению, не единственная жертва моего эксперимента. Необходимо избавить Землю от непрошеных гостей, а людей, если луч действительно унес их, вернуть домой. Для этого нам нужно найти тот самый мир, что вы изобразили на рисунке. Вы мне поможете?
- Конечно, - томно проговорила Элеонора Павловна. Затем, не торопясь, сняла громоздкие очки и положила их на прикроватную тумбочку. Увидев ее глаза, пьяные от сильнейшего желания, профессор выронил листок с рисунком из рук. Через мгновение он почувствовал руку Элеоноры Павловны там, где женской руки не было уже о-очень давно.
Еще через несколько минут Открывашкин доподлинно узнал, была ли Элеонора Павловна старой девой. Но, как настоящий мужчина, он вряд ли кому-нибудь об этом расскажет.
Любовь – одно из сильнейших, - если не самое сильное, - чувств, дарованных человеку Всевышним. Сравниться с любовью по силе может лишь страсть азарта, но она, скорее всего, подброшена нам сатаной. Данная страсть толкает нас в ад, радуя хозяина преисподней потоком новых душ. Любовь же, прежде всего, - творец! Иногда, правда, и она бывает сильнее жажды жизни… Но Бог им судья, таким влюбленным. Настоящая любовь заставляет человека воспарять в небеса, совершенно не боясь быть низвергнутым оттуда. Он чувствует, что ему даны крылья, и ни на секунду не задумывается, что крылья могут быть ненадежными или временными. Один неверный взмах, и можно очень больно разбиться о земную твердь. Хорошо, если не насмерть. Любовь – это не просто жажда бесконечного обладания предметом своих воздыханий. Рано или поздно настанет момент, когда тела пресытятся друг другом. Потому как тело – всего лишь вместилище бессмертной души и оно не может быть совершенным. Если такой момент настает и человеку нечего больше желать от своего партнера, диагноз ясен. То была совершенно не любовь. Страсть, влюбленность – очень может быть. Эти чувства очень похожи на любовь, но далеки от нее так же, как далеки фигурки зайчиков и белочек, слепленных из пластилина детскими ручонками, от бессмертных творений Микеланджело. Быть может, ребенок тоже станет великим скульптором, но как долог и тернист этот путь! «И душам их дано бродить в цветах, Их голосам дано сливаться в такт, И вечностью дышать в одно дыханье…» - пел Владимир Семенович Высоцкий. И прав он был, тысячу раз прав! Только так – в одно дыханье, а иначе никакая не любовь это была. И если ты не готов к испытаниям или к страданиям ради своей любви, то и никогда не говори о ней!
Наташа была готова на любые страдания и испытания, лишь бы вернуть своего любимого, лишь бы еще раз прикоснуться к его щеке, всегда аккуратно выбритой, лишь бы услышать его голос, тихий и ласковый, но никогда не лишенный мужества, лишь бы провести по светлым и легким, как пух, волосам. Если бы она знала, что он просто бросил ее, нашел себе другую и где-то развлекается с ней, забыв обо всем, она даже не стала бы сопротивляться. Гордость бы не позволила. Нет сомнений, она бы страшно мучилась, заходилась в рыданиях, не видела бы белого света от душевных мук, но никогда бы не пустилась на поиски, чтобы отбить его у другой. Но ее любящее сердечко, неровно трепыхающееся в тревожном ожидании, безошибочно подсказывало, что с Игорем стряслась беда. И ни он сам, ни она, ни кто-либо еще на земле, не знает, как помочь ему выбраться из неведомой опасности. И сон, виденный накануне ночью, не казался ей простым кошмаром, плодом взвинченных нервов и уставшего от неизвестности рассудка. Почему-то она воспринимала его как подсказку, но подсказку к чему и для чего, она понять не могла. Женщины - существа, несомненно, более чувственные, чем мужчины, более легко и свободно входящие в ту область подсознания, что тесно связана с миром мистики и тонких материй, до сих пор большинству людей непонятным и не принимаемым. Они гораздо чаще полагаются на свои чувства и ощущения, которые зачастую и объяснить-то не могут, чем на доводы холодного рассудка. И - кто знает? - быть может, они чаще оказываются правы, а мы, глупо схватившись за эфемерную пальму первенства, боимся признаться себе в этом.
Субботний день уже давно перевалил не только за полдень, но и стал подбираться к легкому вечеру, когда Наташе стало просто невмоготу находиться в квартире. Неизвестность сама по себе жутко выматывает нервы и давит на психику многотонным прессом, а тут еще кровавое пятно на потолке… Наташа любую мысль о происхождении данного пятна гнала прочь, словно надоедливого слепня, и, когда заходила на кухню, старалась не бросать взгляд на потолок. Но если, глядя в дуло заряженной пушки, закрыть глаза, разве от этого выстрел потеряет свою убийственность? Вряд ли! И поделиться Наташе своим горем было не с кем. Родители были на даче и не хотелось срывать их с отдыха. Завтра вернуться и сами все увидят. Оставался еще отец Игоря, но он человек занятой и обещал сам позвонить, как только что-нибудь выяснится. Значит, ничего не выяснилось… Девушка больше не могла находиться в закрытом помещении – бывает, когда и родные стены давят – и решила пройти прогуляться. Там, все-таки, люди, а человек, хочет он того или не хочет, обречен находиться среди людей. Даже у убежденных отшельников нет-нет, да и появляется желание выйти в люди. И неисправимые мизантропы не могут прожить в затворничестве. Находясь среди людей, они черпают свою нездоровую ненависть.
Одев легкий брючный костюм и взяв с собой лишь неотъемлемую дамскую сумочку, Наташа выпорхнула из квартиры. Первой, кого она встретила уже буквально на лестничной площадке, была жена персонального пенсионера Лидия Яковлевна, безуспешно разыскивающая своего пропавшего Ричарда. Даже не подозревала несчастная женщина, в пасти какого чудовища сгинул ее обожаемый котик благородных кровей. Вид у нее был довольно удрученный, но марку женщины высокопоставленного чиновника она продолжала держать, и своему надменно-командному тону не изменила:
- Наташенька, - громко окликнула она девушку, когда та уже готова была устремиться вниз по лестнице; лифт она игнорировала с детства, - задержись на минуточку, мне нужно кое о чем спросить тебя.
«Только вас мне и не хватало!» - подумала Наташа, зная неприятную для окружающих манеру общения, выработанную Лидией Яковлевной с незапамятных цэковских времен. Но остановилась. Не убегать же ей было, в конце концов.
Лидия Яковлевна неспешно, будто генерал на проверке воинской части, спустилась с верхних ступеней и подошла к ожидавшей девушке.
- Здравствуйте, Лидия Яковлевна, - сказала Наташа, будучи человеком культурным и воспитанным. Та в ответ лишь удовлетворенно кивнула головой, показав, что воспринимает приветствие девушки как должное.
- Как поживаешь, Наташенька? Как дела в институте?
- Спасибо, все хорошо. Вы меня извините, Лидия Яковлевна, но я спешу, и если вы хотите меня спросить о чем-то…
- Молодежь, молодежь, - тон Лидии Яковлевны моментально превратился в назидательный, - вечно вы куда-то спешите. Но я тебя не задержу. У меня пропал мой ненаглядный Ричард. Я уже кого только не спрашивала… Тебе он не попадался?
В душе, надо сказать, Наташа возликовала. Дело в том, что Ричард обладал препротивнейшим нравом. Иногда, неведомым никому способом, он покидал хозяйскую квартиру и шлялся по всему дому. Ладно бы он просто шлялся, дела бы никому до него не было бы. Но кот имел отвратную привычку орать среди ночи на чужих карнизах и еще более отвратную – гадить на коврики, что лежат перед входными дверями каждой квартиры. Исключительно не на своей лестничной площадке! Поэтому первая мысль, которая пришла в голову Наташе была такой, что кого-то проделки кота окончательно допекли и вредный кот окончил свой жизненный путь на одной из близлежащих помоек. Туда ему, собственно говоря, и дорога. Хотя где-то в глубине души ей, как человеку любящему всякую живность, было пропавшего котейку жаль. Но это уж совсем в глубине, совсем… К тому же, у нее пропал Игорь и она не бегает в панике по Москве и не пристает ко всем встречным с вопросами. А тут какой-то кот. Найдется!
- Нет, - честно ответила Наташа, - не видела.
Но глаза выдали девушку.
- Вижу, что не серьезно ты отнеслась к моему вопросу, - тон Лидии Яковлевны продолжал быть назидательным. – Сейчас многие стали глухи к чужой беде. А вот в мое время…
- В ваше время Солженицына из страны выслали, - совершенно спокойным тоном парировала Наташа. – А он, между прочим, Нобелевский лауреат.
- Да не волнуйтесь вы так, - улыбнулась девушка, видя, что шея Лидии Яковлевны приобретает цвет перезрелой свеклы. - Если я увижу вашего Ричарда, я обязательно постараюсь вернуть его домой. Всего доброго!
Наташа начала спускаться по лестнице. Спокойная вежливость девушки, без малейшего намека на подобострастие, действовало на жену партийного пенсионера куда сильнее, чем неприкрытое хамство.
- Подожди! – крикнула Лидия Яковлевна тоном начальника, который пытается остановить взбунтовавшегося подчиненного, хлопнувшего дверью.
Но Наташа и не собиралась бунтовать. Она остановилась, повернулась вполоборота и по-прежнему спокойно произнесла:
- Что-нибудь еще?
Лидия Яковлевна была уже рядом с ней и стояла выше на одну ступеньку, возвышаясь как Фрекен Бок над Малышом в бессмертной сказке Линдгрен. Сходство с лучшей в мире домомучительницей ей добавляла поза руки-в-боки.
- Тебя сегодня посещал сотрудник госбезопасности. Это как-то связано с убийством?
- С каким убийством? – не сразу поняла Наташа.
- В квартире тетя Вари сегодня убийство произошло. Говорила я ей: подведут тебя квартиранты под монастырь.
- Ах да… - Наташа наморщила лоб, вспомнив кровавое пятно на потолке кухни. – Я не знала, что там произошло убийство… Но ко мне приходили совсем по другому поводу. И с чего вы взяли, что он сотрудник госбезопасности?
- Милочка, - с незыблемым превосходством произнесла Лидия Яковлевна, - людей из этого ведомства я узнаю за километр, поверь мне. Они много лет охраняли моего мужа, и я знаю о них всё!
- Но он показал удостоверение майора милиции… - смущенно произнесла Наташа.
- Даже если бы он явился в тиаре Папы римского, меня бы он не ввел в заблуждение. Так по какому он был делу?
Лидия Павловна была последней женщиной, кого Наташа хотела бы посвятить в свои проблемы.
- Он - знакомый отца, - ответила она, отведя взгляд в сторону.
- Угу, - лицо Лидии Павловны выражало полное недоверие. – Только от тебя он немедленно поднялся в квартиру, где произошло убийство. Страшное убийство, надо сказать. В ужасное, ужасное время мы живем…
- Все убийства ужасны, - ответила Наташа, и перед ее мысленным взором вновь предстало и зловещее пятно на потолке и капля чужой крови в стакане сока. – Так что же там все-таки произошло.
- Постояльца тети Вари буквально разодрали на части! Я слышала, - Лидия Яковлевна наклонилась к Наташе и та почувствовала навязчивый запах недорогой косметики, - что тело разорвано с нечеловеческой силой. Понимаете, с нечеловеческой! И убийцы ушли незамеченными…
Наташа поняла, что зря спросила Лидию Яковлевну о подробностях. Ей совершенно не хотелось слушать подробности о расчлененном теле.
- Вы извините, но я действительно очень спешу, - поспешно произнесла Наташа и устремилась вниз по лестнице, чтобы уж больше Лидия Яковлевна не смогла ее остановить.
- Про котика моего не забудь! - неслось вслед, но Наташа ничего не ответила.
Выскочив из полутемного подъезда, она вдохнула полной грудью вечерний майский воздух. Атмосфера лестничных пролетов и общение с Лидией Яковлевной теснили ей грудь. Да и воображение будущей журналистки, на которое она никогда не жаловалась, быстро нарисовало ей тело незнакомого мужчины с оторванными руками и ногами и вывороченными наизнанку внутренностями. Потому-то она несказанно обрадовалась веселому свету почти летнего солнца, чириканию воробьев в кустах зацветающей акации и малышне, катающейся на качелях во дворе и ползающей по песочнице. Встряхнув головой, она направилась вдоль дома. Наташа хотела прогуляться по аллейке, что вела от ее дома к Дорогомиловской улице. Но не суждено ей было совершить столь безобидный променад, не суждено.
Девушка жила в первом подъезде, а на скамейке у третьего подъезда сидел сантехник Мартыныч. Наташа знала Мартыныча с раннего, можно сказать нежного возраста. С его младшей дочерью Маргаритой они подружились еще в предпоследней группе детского сада. Потом они стали одноклассницами, и пути их разошлись только после девятого класса. Ритка в десятый не пошла, а поступила в какой-то простенький техникум. Но и там не доучилась. Встретила какого-то разудалого нефтяника, в неполные семнадцать забеременела, выскочила замуж и укатила с ним в суровый Ханты-Мансийский край. Иногда, впрочем, они перезванивались. Мартыныч, естественно, поступка любвеобильной доченьки не одобрил и при всяком удобном случае отпускал в ее адрес высказывания если и не матерные, то нелицеприятные уж точно.
- Здравствуйте, Остап Мартынович, - Наташа была тем редким человеком, кто к его отчеству добавлял и имя.
Мартыныч поднял на девушку глаза, и та поняла, что отец ее подруги явно не в себе. Глаза сантехника, почти кумачевого цвета, были удивительно круглой формы, будто что-то несказанно поразило его, да так, что он до сих пор оставался под впечатлением от увиденного. Рядом с ним на скамейке располагалась сильно початая бутылка дешевой водки и добрый кругляш любительской колбасы, лежащий на куске белой пергаментной бумаги. Он поискал глазами того, кто к нему обратился, поднял правую руку и вполне членораздельно произнес:
- Мое почтение, Наташенька.
Наташа хотела идти дальше. Трезвому человеку, как правило, крайне тяжело общаться с пьяным. Их степени философского мировоззрения находятся в разных плоскостях. Но Мартыныч произнес еще одну фразу, мимо которой девушка пройти не могла:
- Несчастье-то какое постигло нас, Натаха.
- Какое несчастье? – Наташа остановилась, как вкопанная. – С Ритой что-нибудь приключилось?
- Да причем тут эта раскладушка?! – Мартыныч как-то обреченно махнул рукой и без всяких прелюдий приложился к горлышку бутылки. Наташа видела, как его кадык сделал несколько движений вверх-вниз. Потом он вернул бутылку на место, и, не обращая никакого внимания на закуску, сказал:
- Все гораздо хуже, девонька, гораздо хуже… - при этом его сосредоточенное лицо не изменило выражения. Наташа даже подумала, уж не простая ли вода налита в бутылке.
- Так что же случилось, Остап Мартынович? – она подошла ближе и уловила запах, густо идущий от сантехника. В бутылке была точно не вода.
- Нечисть в нашем доме завелась, вот что!
- Какая нечисть? – не поняла Наташа. – Вы про квартиру тети Вари говорите?
- Квартира тети Вари здесь совершенно ни причем. Хотя у тети Вари что угодно завестись может… В подвале, в подвале черт тот засел!
- Какой черт?
- Самый натуральный! Только не такой, как в книжках рисуют, а куда страшнее и опаснее. Он нашего Филиппа Филипповича сознания лишил.
Неприятная догадка пришла в прелестную головку Наташи. Зная пагубную любовь Мартыныча ко всему, что содержит алкоголь, она подумала о белой горячке, рано или поздно посещающей людей особо склонных принимать «на грудь». Быть может, необходимо вызвать скорую помощь?
- А как же он выглядит, этот черт? – спросила Наташа, сама не зная почему. Быть может только для того, чтобы хоть как-то поддержать разговор. Но бывает порой, что на самый безобидный вопрос буден дан ответ, способный перевернуть всю нашу жизнь.
- Черный весь, как свежий асфальт! – устремил Мартыныч взгляд на Наталью; и во взгляде его не было ни капли безумия. – Щупалец бесконечное множество! – он всплеснул руками, словно хотел изобразить это самое множество. – И - глазищи! Огромные глазищи, будто плошки! Желтые, как семафор! Четыре штуки!
Наташа замерла, будто ее пригвоздили к месту. Что-то больно кольнуло ее прямо под сердце и ярчайшей вспышкой осветило мозг. Мартыныч описывал существо, точь-в-точь похожее на то, что она видела в страшном сне сегодняшней ночью. Точно такая же гадина пожирала ее ненаглядного Игорька! Совпадение? Не может быть!
- Остап Мартынович, - решила уточнить Наташа, - а вы сами это существо видели?
- А то! – слегка обиделся Мартыныч. – Вот прямо как тебя сейчас!
- Где?
- Да говорю же тебе, в подвале!– Мартыныч махнул рукой себе за спину.
Наташа знала, что вход в подвал находится с другой стороны дома. Еще в детстве, играя с друзьями в прятки, она иногда пряталась там в полумраке, пугая бродячих котов, любивших погреться на трубах отопления. Тогда дверь в подвал была постоянно открыта и только теперь, в разгар борьбы с терроризмом, ее стали закрывать на замок, а иногда и опечатывать.
- И он там остался?
- Да кто же его разберет? – развел руками Мартыныч. – Сначала щупалец клубок, потом лужа, потом шары, потом – ба-бах! И мы с Филипп Филипповичем на пол попадали. А когда встали… - Мартыныч сделал паузу и Наташе показалось, что в глазах его заблестели слезы. – Я-то вроде ничего, а Филиппыч с ума сошел.
- В чем же это выражалось?
- Я его спрашиваю, как и что, а он не бэ, ни мэ… А потом снова сознание потерял. На «скорой» увезли.
Наташа подумала, что надо что-то немедленно предпринять. Вот только что? Бежать в милицию, но что она там расскажет? Что пьяный сантехник рассказал ей о каком-то существе, скрывшемся в подвале дома, и это загадочное существо приснилось ей ночью? Да ее и слушать не будут! Позвонить отцу Игоря? Но он человек серьезный и, как ей казалось, напрочь лишенный даже налета мистики. Андрей Петрович наверняка спишет ее рассказ на разыгравшееся девичье воображение. Наташа решила поступить по-своему. Ах, мужчины, мужчины! Совершенно напрасно не верим мы волшебной женской интуиции и их логическим изыскам, кажущимся нам подчас парадоксальными, а то и просто смешными. Стоит ведь иногда прислушаться, стоит!
- А он сейчас закрыт? – неожиданно задала вопрос Наташа.
- Кто? – не понял Мартыныч. Он только что сделал еще один мощный глоток сорокоградусной, опять оказавшей на него влияние не более, чем стакан водопроводной воды.
- Подвал, конечно. Подвал!
- Да какой там… - Мартыныч обреченно махнул рукой. – Ключи-то у Филиппыча в кармане остались. Я петельки проволочкой закрутил и все дела. Говорил, говорил я врачу скорой помощи, что в подвале нечисть засела, а он: «Уйди, алкаш! Напились со своим дружком политуры, вот и мерещится черт знает что!» А надо было милицию вызывать, ОМОН… Да что ОМОН! Тут десантная дивизия нужна, не меньше!
Наташа уже не слушала последние слова сантехника Понтыкина. Она устремилась к подвалу. Зачем она шла туда? В данный момент влюбленная девушка не могла ответить на этот вопрос. Ее сердечко, словно упрямый вещун, влекло и влекло ее к подвалу. Что могло скрываться за обыкновенной скрипучей дверью, вечно не крашеной? Быть может, у Мартыныча и впрямь началась белая горячка? Нет! Наташа даже не допускала подобной мысли. Существо, описанное сантехником и тварь, угрожавшая Игорю были одной породы. В том у Наташи не было ни малейшего сомнения. Надо, надо спуститься в подвал, не подсказывала, а приказывала ей интуиция, и воспротивиться ей она не могла.
Проволочка, которой Мартыныч замотал петли, где должен был бы висеть замок, оказалась тоненькой и мягкой. Такая, обычно, используется в телефонных кабелях. Наташа решительно, ничуть не беспокоясь о собственном маникюре, размотала ее и отбросила в сторону. Взявшись за дверную ручку, она потянула створку двери на себя. Раздался монотонный скрип, и вместе с ним в Наташе проснулся инстинкт, присущий всему человечеству, да и не только ему. То был инстинкт самосохранения, развитый в прекрасном поле куда сильнее, чем в поле мужском. Что, впрочем, вполне естественно. Женщина обязана думать о продолжении рода, а потому и о своей собственной жизни.
«А вдруг, - стукнула молоточком в Наташином мозгу мысль, - в сырой глубине подвала кроется нечто опасное и кровожадное?» Ведь та мерзость, что видела она во сне, отнюдь не казалась добродушной. Быть может не стоит? Но недолго девушка стаяла в раздумье. Любовь, способная заставить человека свернуть горы и легко решиться на подвиг, оказалась сильнее чувства безотчетного страха. Не обращая внимания на сердце, то нырявшее в пятки, то взлетающее к горлу и на похолодевшие пальцы на руках, Наташа шагнула вниз по лестнице.
Быстро спустившись, она осмотрелась. Ничего особенного! Обычный подвал, с сырыми трубами, нехорошими запахами, да тусклыми лампочками, освещавшими, в основном, лишь небольшие участки пола прямо под собой и оставлявшей стены почти в непроглядном мраке. Что привело ее сюда, что надеялась она увидеть? Наташа не знала. Но страх, запустивший на полные обороты девичье сердце, растаял, будто утренняя хмарь от первого дуновения ветерка. Она сделала несколько шагов в том самом направлении, где была совсем недавно загадочная лужа, оставшаяся от внеземного существа. Теперь там был всего лишь грязный бетонный пол. Наташа стояла как раз в самом центре исчезнувшей лужи. И вдруг с ней произошло нечто непонятное. Она словно попала под поток неизвестной энергии, настолько мощный, что ей казалось, будто она ощущала его всей кожей. Ее мозг подвергся серьезнейшей атаке. Но атака не была агрессивной. Она будто несла в себе чужие знания. Знания, которых сейчас так не хватало влюбленной девушке. С этой минуты Наташа точно знала, что ее ненаглядный Гоша жив.
Клубы, клубки и клубочки черного дыма, оставшегося от сожженных желтоглазых чудовищ, тихонько, будто нехотя поднялись к розовой шапке скалы, причудливо объединились там, изобразив нечто вроде гигантского спрута, и только потом окончательно рассеялись, растаяли медленно и монотонно, будто куча свалявшегося, почерневшего снега под лучами нежаркого солнца. Обшивка же удивительного корабля, избавившись от агрессивных гостей, так и не пущенных даже на порог, радостно заблестела, как кузов серебристого «мерседеса» после мойки.
- Однако, - нарушил всеобщее молчание Архип, - многоногие гадины отнюдь не бессмертны. Наш ненаглядный Наблюдатель ошибался.
- А он ничего и не говорил об их бессмертии, - пожал плечами Игорь. - Он утверждал лишь, что их число постоянно. - Плевать! - Архип не мог скрыть радости; какой-то странной радости, от которой Игорю стало как-то не по себе. Так, наверное, радовались первобытные охотники, загнав в смертельную яму глупого и доверчивого мамонта. - Их можно убивать, и это – главное!
- У тебя есть огнемет или что-то вроде того синего луча, сжигавшего их без остатка? - голос Шамиля
звучал совершенно спокойно, без всякого намека на ехидство. Но Архип глянул на него так, будто кавказец нанес ему смертельное оскорбление.
- Если надо, - произнес он ледяным тоном, - я буду душить их собственными руками! А тебе, видимо, куда сподручнее с детьми воевать?
Лицо Шамиля мгновенно застыло, напряглось. Губы вытянулись в тонкую линию и так плотно сжались, что совсем побелели, будто в них перестала поступать кровь; взгляд замер на Архипе, как замирает зрачок снайпера, прильнувшего к оптическому прицелу.
- Я не воюю с детьми! - процедил сквозь зубы Шамиль. При этом казалось, что губы его нисколечко не пошевелились.
- А Беслан? Плохо у тебя с памятью, джигит!
- Я не был в Беслане! - все так же не разжимая губ произнес Шамиль.
- Да какая разница! Не ты, так твои друзья-шакалы. Вы все – шакалы!
Шамиль сжал кулаки так, что хрустнули суставы в пальцах.
- Идет война, - почти прошипел он, - а на войне жертвы неизбежны.
- И дети?! - Архип тоже весь напрягся, как перетянутая струна, готовая в любой момент лопнуть.
- От ваших бомбежек гибли и наши дети!
Игорь никак не мог понять столь быстрых и кардинальных перемен в поведении Архипа. Он то не замечал Шамиля вовсе, а то делал все, чтобы вызвать в нем негодование и ненависть. Последнее чувство, впрочем, у них было абсолютно взаимным и неприкрыто плавало у самой поверхности, как хищная рыба, готовая вот-вот выпрыгнуть из воды, чтобы широко открытым ртом заглотнуть зазевавшуюся стрекозу. Архип вел себя явно провакационно. Вот только зачем? Следующий вопрос, заданный Архипом, несколько прояснил мотивы его поведения.
- Что ты делал в Москве?! - почти выкрикнул Архип. - Отвечай, сука!
В следующую секунду должно было произойти тоже, что и недавно в лесу: непримиримые враги бросились бы друг на друга с яростью не меньшей, чем Пересвет на Кочубея. И битва их могла закончится точно также, как и схватка вышеозначенных героев перед Куликовской битвой. Игорь уже сделал движение, чтобы вновь оказаться меж двух огней, но тут произошло нечто совершенно непредсказуемое, чего ни будущий журналист, ни опытный спецназовец предвидеть никак не могли.
Вместо того, чтобы вцепиться в горло своему заклятому врагу, Шамиль вдруг улыбнулся – ехидно, конечно, но все-таки, – и тихо опустился на корточки. Даже не глядя в сторону Архипа, с леядным спокойствием он произнес:
- Драться я с тобой не буду. Во всяком случае – сейчас...
Архип стал бледнее, чем погребальный саван. Он отчетливо понял, что этот кавказец – убийца без жалости и совести – его переигрывает. Переигрывает в психологическом плане, прежде всего. А проигрывать Архип не любил, очень сильно не любил! Тем более, что ощущал свою правоту. Еще секунда, даже доля секунды – и он все равно бросился бы на Шамиля. Тот, естественно, не дал бы себя лупить, словно боксерскую грушу. Но в этом случае боевик оказался бы в роли защищающегося, что повышало его шансы на успех. Но Игорь внимательно следил за словесной перепалкой двух противников, грозящий перерасти в кровавую схватку и не дал Архипу ринуться на своего врага. Нет, он не бросился между ними, как в первый раз. Он просто устало опустился на землю и громко, что есть мочи, с нескрываемой укоризной, выкрикнул:
- Может быть хватит?! – его возглас эхом отозвался в мрачном лесу, перелетел через пропасть и затих только где-то в розовых вершинах гор.
Архип замер на месте и взглянул на своего попутчика по вагону метро с неподдельным удивлением.
- Что ты все кидаешься на него? – продолжал Игорь. – Что хочешь доказать?
- Но он - же бандит, убийца! – тоже почти в крик ответил Архип.
- И что с того? Придушишь ты его сейчас – легче тебе будет?
- По правде сказать: легче, - уже спокойнее и тише сказал Архип.
- Ничего подобного! Потому что в скором времени и мы подохнем здесь, без всякой надежды на возвращение.
- А с ним – не подохнем?!
- У троих шансов выжить куда больше, нежели у двоих. Тем более, что и ему помирать здесь не очень-то и охота, и лишняя пара крепких нам никак не помешает.
- То же мне, палочка-выручалочка! - Архип искоса взглянул на безучастно сидевшего боевика и презрительно сплюнул.
- Перестань, - устало урезонил его Игорь. – Давай оставим все разборки на потом.
- Ты не понимаешь… - Архип не унимался, но чувствовалось, что вспышка гнева в нем уже перегорела и начала сходить на «нет». В конце концов, он был одним из лучших в своем деле и умел подчиниться голосу разума. – Ты не понимаешь, он же приехал в Москву убивать, и я хочу знать…
- Да ничего ты сейчас не узнаешь! – перебил его Игорь. – А если и узнаешь, тогда что? Телеграмму начальству пошлешь или по телефону позвонишь?
Архип лишь раздраженно махнул рукой и тоже на землю.
Над миром, весьма к людям враждебном – как, впрочем, и ко всему живому – повисла тишина. Она не была похожа ни на затишье перед бурей, ни на тишину предвечернего леса… Вообще ни на что! То была тишина вакуума, тиши отсутствия жизни, тишина смерти.
Трое людей сидели и молчали, стараясь не смотреть друг на друга.
- Нужно пробираться на корабль, - наконец тихо, но решительно произнес Игорь.
- Зачем? – тут же откликнулся Архип. Ему надоело сидеть молча и бездействовать.
- По крайней мере, мы точно знаем, что там – не враги.
- В их дружбе я не очень-то и уверен.
- Карты! – вдруг подал голос Шамиль. – Там должны быть навигационные карты.
- Верно! – Игорь еще не успел сформировать свои мысли о том, зачем именно им нужно на инопланетный корабль, а потому был неожиданно пришедшей подсказке.
- Замечательно! И как я сам не додумался? – голос Архипа буквально звенел от сарказма. - И кто же из вас будет штурманом?
- Почему ты ёрничаешь? – Игоря обижал тон Архипа.
- Я ёрничаю? Да ни боже мой! А с чего ты взял, что пришельцы должны быть похожи на людей. Не допускаешь ты мысли, что они могут похожи, к примеру, на рыб или червей или пауков или еще черт знает на что.
- Да при чем тут это? – откровенно зло крикнул Игорь, не понимая куда клонит Архип.
- А притом, что их навигационные карты могут быть похожи на наши точно так же, как китайская иероглифы на кириллицу.
Игорь удивился: как он сам не принял такой факт во внимание? Действительно, что они могут понять в знаках инопланетян? Поначалу хорошая мысль казалась теперь несуразицей. На помощь вновь пришел Шамиль.
- Там могут быть фотографии или рисунки, - сказал он совершенно спокойно. – Если есть хоть малейший шанс, то почему бы его не использовать?
- Игорь, - ехидство никак не хотело покидать Архипа, – спроси, пожалуйста, у этого бандита: он хорошо разбирается в созвездиях. Хотя бы нашей Галактики. И если нет, то какого черта он хочет узреть на фотографиях! Этот вопрос и к тебе относится. И еще… С чего вы взяли, что те ребята, - он кивнул в сторону звездолета, - горят желанием доставить нас на Землю. Конечно, здешние места им тоже мало симпатичны, как мне кажется, но… Где гарантия, что наши физиономии им понравятся?
- Ты прав, безусловно, - Игорь и сам удивлялся, откуда появился поучительный тон в его словах. – Но я считаю, что лучше разбиться о бездушные камни, пытаясь выбраться из пропасти, чем дожидаться смерти на ее дне. В конце концов, ты можешь и не ходить с нами. Сиди здесь, на краю леса и жди нашего возвращения!
В душном воздухе повисла тяжкая пауза. Архип пристально смотрел в глаза Игорю, будто удивлялся, как посмел читать нотации ему этот молокосос, никогда не нюхавший пороху. Но потом встряхнул головой, словно отгонял от себя затянувшееся наваждение и уже обычным тоном произнес:
- Да куда я денусь. Пойду с вами! Меня с раннего детства убивает собственная беспомощность. Вроде понимаешь, что обстоятельства объективные и от тебя ничего не зависит, а сердце заходится. Адреналин в кровь так и брызжет, требуя всплеска эмоций. Так что ты на меня не сердись.
- Да все нормально, - улыбнулся Игорь, протягивая Архипу руку.
Архип заметил, что рука Игоря несколько слабее, чем при их первом рукопожатии, но не придал сейчас этому большого значения. В сторону Шамиля он даже не взглянул.
Игорь был прав, лучше погибнуть в поисках спасения, чем безропотно ожидать своей участи. Судя по всему, весьма незавидной. Ожидание само по себе выматывает душу и рвет нервы, а если в конце ожидания тебя, скорее всего, ждет страшная смерть, тогда… Что чувствует в такие моменты человек могут передать, пожалуй, только приговоренные к смерти, не знающие часа своей казни. Трое землян готовы были отправиться к инопланетному кораблю незамедлительно. Пока они даже не задумывались над тем, каким образом можно переправиться через пропасть. Но главное – вперед и только вперед! Бездействие убивает, так стоит ли рыть себе могилу, оставаясь на месте.
Но никуда идти им не пришлось. Внезапно на весь розовый мир, уже порядком им осточертевший, обрушился мрак. Он наступил примерно с такой же скоростью, с которой гаснет свет в кинотеатрах; даже в земных тропиках ночь не наступает столь стремительно. В кинозалах люди ждут или хотя бы надеются, что сейчас им предстоит увидеть нечто интересное, легкопереваримое под попкорн. Тут же ничего подобного ожидать не приходилось. Не было ни прекрасной зари, коими так славятся земные закаты, ни медленно наступающей тьмы, несущей с собой загадочные россыпи созвездий. Ничего подобного не было. Просто розовый фон, бледно-кровавый фон, казавшийся извечным, быстро сменился непроглядным бархатом ночи. Будто кто-то резко сменил декорацию на фантастически огромной сцене. И сразу исчезло все: и неприветливые горы с розовыми вершинами, и неведомый звездолет, и лес с диковинными деревьями и кустарниками, и сами люди. Стоя на расстоянии вытянутой руки, они друг друга не видели. Все окутал непроницаемый мрак, казавшийся плотным, как осенний туман.
- Совсем хорошо, - почти шепотом произнес Архип. – Что теперь делать будем?
- А ничего делать и не надо, - раздался в ночи уже знакомый голос.
- О! – воскликнул Архип. – Наблюдатель нарисовался. Где пропадал, сердечный? Мы уже соскучиться успели.
- Мне нужно было быть рядом с кораблем, - голос Наблюдателя был глух и бесстрастен.
- В разведку ходил. Стало быть… - едва слышно произнес Игорь.
- Естественно! – его слова были услышаны. – Я для того и нахожусь на этой планете.
- И чего разведал, дражайший? Кто скрывается в серебристом бублике?
- Трудно сказать, - после краткой паузы произнес Наблюдатель. – Я ведь не видел никакого другого мира, кроме того, в котором вы находитесь сейчас. Одно могу сказать точно: они не враги вам. И еще наблюдение – сюда они попали, находясь где-то неподалеку от Земли.
- А ты кому-нибудь докладываешь свои наблюдения? – как-то хитро спросил Архип.
- Естественно!
- Кому?
- Данный вопрос, человек, - голос наблюдателя вдруг стал холодным и даже несколько отчужденным, - не только не уместен, но и абсолютно не корректен.
- Потому что ответ на него очевиден! – голос становился злым.
- И все-таки? – настаивал спецназовец.
- Не надо… - шепнул где-то рядом Игорь. – А скажите, Наблюдатель, - произнес он уже гораздо громче, - откуда вы так хорошо знаете русский язык?
- Русский язык? – несколько ошарашено спросил Наблюдатель.
- Ну да. Ведь вы же разговариваете с нами по-русски.
- Ничего подобного! – решительно возразил Наблюдатель. – Я разговариваю с вами на языке разума, только и всего.
В непроглядном мраке воцарилось безмолвие. Земляне не могли понять, что имеет ввиду Наблюдатель, а тот никак не комментировал свою последнюю реплику.
- А ночь наступила надолго? – спросил Игорь, просто для того, чтобы хоть что-нибудь сказать.
- Здесь день и ночь сменяют друг друга непредсказуемо, - отвечал Наблюдатель. – Надо ждать. Поэтому я и сказал вам, что ничего предпринимать не следует. Свет когда-нибудь вернется.
Внезапно во тьме, где-то далеко, раздался хруст сломанной ветки. Потом еще и еще. С каждым разом звук становился ближе. По земле разносились тяжелые и гулкие шаги. К ним явно приближался кто-то очень крупный. Игорь почувствовал, как сердце прихватила холодная лапа страха. Пока мягко, почти незаметно. Но в любой момент хватка может усилиться, и тогда сложно будет удержать разум от паники. Когда вокруг тебя непрошибаемая тьма и из этой недоброй материи на тебя надвигается нечто огромное и неизвестное, подсознательно хочется спрятаться или убежать. Но в том-то и фокус, что бежать, ничего не видя под ногами, - опасность не меньшая. Это все равно, что пытаться перейти оживленную автостраду с завязанными глазами.
Меж тем шаги неведомого существа все приближались. Секунда, другая и Игорь спинным мозгом почувствовал, что кто-то огромный вышел на их полянку и остановился.
- По-моему, нам кранты, - услышал Игорь в левом ухе горячее дыхание Архипа.
- А это и есть ваш четвертый! – произнес Наблюдатель.
Земляне стояли не шелохнувшись. Почти физически ощущалось, что загадочный четвертый их рассматривает и изучает. Трудно было представить, как он может что-либо видеть в столь кромешной тьме, но факт оставался фактом. Внезапно Игорь почувствовал неприятную щекотку под черепом, после чего ему невыносимо захотелось спать. Все тело обмякло, веки налились чугунной тяжестью, а сознание стало куда-то уплывать, уплывать, уплывать… Последнее, что он слышал, опускаясь на землю, был храп кого-то из его спутников.
Дежурство травматолога Крайкина выдалось превеселеньким. Два необъяснимых случая за одни сутки! Такого в своей достаточно богатой практике он еще не встречал. Не успев покинуть палату тети Вари, невероятным образом не только вернувшейся с того света, но и пребывавшей в прекрасном здравии, доктор направился к неизвестному гражданину, лишившемуся памяти при совершенно непонятных обстоятельствах. Медсестра Валентина рассказала ему по дороге, что вновь прибывший пациент был доставлен к ним врачами скорой помощи из подвала какого-то дома. «Скорую» вызвал находившийся рядом с ним мужчина. Сильно пьяным его назвать было сложно, но характерный запах от него исходил. Сбивчиво и нервно мужчина поведал какую-то несусветицу про желтоглазых многоногих чертей, якобы на них напавших. Врачи не стали принимать всерьез его треп и лишь спросили, как имя пострадавшего. Тот совершенно четко ответил: Филипп Филиппович Дубовик, начальник ДЭЗа.
Филипп Филиппович все время находился без сознания и только минут пятнадцать назад открыл глаза. Тут-то и выяснилось, что он совершенно ничего не помнит, да и говорить-то в сущности не может. Лежал он сейчас один в реанимационной палате.
Лишь только сделав шаг за стеклянные двери палаты, Евгений Осипович обомлел. На больничной койке сидел вполне солидный мужчина, около пятидесяти лет. На кровать он взобрался обеими ногами и, схватив ступню руками, пытался затащить большой палец правой ноги в рот. Такое упражнение, больше напоминающее разминку йога, ему не удавалось. Тело, лишенное гимнастической гибкости, давало довести ногу лишь до середины пути. Мужчине сей факт доставлял крайнее раздражение. Он корчил недовольные рожицы, фыркал и повторял свой трюк сначала с аналогичным результатом.
Заметив вошедших доктора и медсестру, мужчина оттопырил нижнюю губу, показал на них пальцем и сказал:
- У-у-у!
- Здравствуйте, - сказал оторопевший доктор. – Как вас зовут?
Филипп Филиппович схватил себя за кончики ушей и начал их теребить. При этом его лицо расплылось в благодушной, но совершенно глупой улыбке. Глаза же светились неподдельным счастьем, какое бывает лишь во взгляде грудного младенца.
- А вы уверены, Валентина, что он к нам попал по адресу? – вполне серьезно спросил Крайкин.
- Он был без сознания, - словно оправдывалась медсестра. – Вы, как я уже говорила, были заняты, и завотделением распорядился поместить его сюда. К тому же, врач «скорой» даже не намекнул на то, что он может быть… того, - Валентина многозначительно покрутила пальцем у виска.
- Ладно, разберемся, - с некоторой обреченностью произнес Евгений Осипович. – Раз уж пришли…
Евгений Осипович подошел к койке, аккуратно присел на краешек и с обаянием, на какое только был способен, произнес:
- Здравствуйте, Филипп Филиппович! Как ваше самочувствие, милейший?
Реакция Филиппа Филипповича была прежней: он блаженно улыбался, обнажая золотые коронки, и теребил кончики своих ушей. Его серые глаза в обрамлении возрастных морщин лучились от удовольствия. Доктор вдруг поймал себя на мысли, что точно такой же взгляд и такая мимика бывает у маленьких детишек, когда они довольны окружающим миром. Он был сам отец троих детей и прекрасно помнил повадки и поведение малюток.
Евгений Осипович поводил молоточком перед глазами Филиппа Филипповича. По крайним точкам вправо-влево и вверх-вниз. Взгляд начальника ДЭЗа не отрывался от черного наконечника молоточка. Когда же озадаченный доктор опустил свой инструмент, Филипп Филиппович заметил блестящую бляшку стетоскопа, выглядывающую из нагрудного кармана халата. Оторвавшись от собственного уха, он по-сорочьи вцепился в привлекший его внимание предмет. Крайкин даже не успел среагировать, как взрослый мужчина потянул стетоскоп в рот. Евгений Осипович схватил баловника-переростка за руку и потянул на себя. Но Филипп Филиппович, подполковник в отставке, был мужиком крепким и не собирался просто так отдавать понравившуюся игрушку. Завязалась борьба, в которой доктор не решался действовать в полную силу. Неудобно было как-то врачу драться с больным человеком. Валентина же впервые удосужилась наблюдать нечто подобное – все-таки не в клинике для душевно больных работала, - а потому и не знала, как реагировать. Она стояла как парализованная, совершенно по-женски зажав ладонями щеки. Крайкин был талантливым врачом, а потому на подсознательном уровне принял единственно правильное решение. Он поступил так, как обычно поступают с непослушными детьми.
- А ну, отдай! – громко произнес он, вложив в свое требование всю строгость и требовательность, на какие только был способен. – Отдай, я тебе говорю!
Доктор оказался прав! Филипп Филиппович отреагировал совершенно по-детски. Он выпустил стетоскоп, скорчил недовольную гримасу и, широко разинув рот, заорал:
-Уа, у-а, у-а-а!
При этом он судорожно сучил руками.
- Феноменальный случай! – сказал Евгений Осипович, когда они вышли из палаты. – Человек вернулся в детство! Вы понимаете?!
Взгляд Валентины выражал полное недоумение.
- Не впал в детство! - продолжал Крайкин. – Тогда бы его можно было смело записать в сумасшедшие. А именно – вернулся! У него реакции вполне здорового и адекватного человека, только… Только, примерно, полугодичного возраста! Невероятно!
- Так что же мне с ним делать? – в голосе Валентины звучало недоумение, вперемешку с испугом.
- Что делать? – Евгений Осипович потер пальцами лоб. – Что делать… Что делать… Дайте ему снотворное, пусть до утра поспит. А утром придут завотделением, главврач, в конце концов. Непременно психиатров пригласим. Будем разбираться, будем разбираться. Да! Вот еще что… Вы, все-таки за ним следите.
- В каком смысле? – не поняла Валентина.
- У вас дети есть?
- Дочка в этом году школу заканчивает.
- Тогда вы должны понимать, что я имею ввиду.
Валентина поняла.
- «Утку» ему дать, что ли?
- «Уткой», дорогая Валентина, грудные дети вряд ли умеют пользоваться.
- Так что же мне… - начала возмущаться Валентина.
- Тише, тише, - урезонил ее Евгений Осипович. – Не надо столь бурно реагировать на естественные потребности человека. Я бы посоветовал воспользоваться памперсами для взрослых. Все-таки двадцать первый век на дворе.
И доктор Крайкин отправился к себе в надежде хоть остаток ночи предоставить сну. Надо сказать, его надежды оправдались. Хотя Оксана и бросала на него взгляды, полные неги и неприкрытого желания, он непреклонно закрыл перед ней двери ординаторской.
На утро же в больнице №51 карусель завертелась невероятная.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
За всю свою историю существования на Земле человечество с неподдельным усердием познавало окружающий мир. Надо отдать ему должное, за пару миллионов лет оно достигло несомненных успехов в данном направлении, и знания, которыми обладает современный ребенок неизмеримо богаче тех, что отягощали мозги его пращура, когда он гонялся за мамонтами. Более того, познание окружающего мира достигло таких пределов, что настала пора этот самый мир оберегать. Человечество даже заглянуло в бездну космоса и начало строить грандиозные планы по освоению близлежащих планет. Почувствовало, так сказать, себя хозяином Вселенной. Но вот незадача, окружающий мир – казалось бы досконально изученный – иной раз подкидывал такие задачки, загибал такие вопросики, что всему ученому сообществу приходилось хвататься за голову и беспомощно разводить руками. В такие моменты наиболее честные ученые признавались, что область непознанного бесконечно объемнее, чем накопленные знания человечества, и чтобы хоть как-то начать понимать необъяснимые явления, необходимы совершенно иные формулы и законы, чем те, по которым работала академическая наука. В лучшем случае ученые мужи старались не слышать голоса таких своих собратьев, в худшем – их объявляли еретиками от науки и подвергали обструкции.
Одним из таких ученых, смело нырнувших в мутные волны нетрадиционной науки, был Аркадий Ильич Никодимов – одна из светлейших голов современности и старый знакомый эксперта Коломийцева. Известен он был лишь небольшому кругу людей, так как терпеть не мог популярности и всего связанного с ней официоза. Деятели науки официальной предпочитали его не замечать, иногда просто пугаясь его изысканий и выводов. А уфологи… Во всем, что было связано с паранормальными явлениями и научными загадками ему не было равных! Аркадий Ильич выдвигал интереснейшие гипотезы по многим аномалиям и необъяснимым фактам и обладал даром предвидения. Он мог бы достичь в уфологии самого высокого положения и непререкаемого авторитета, но по жизни он был закоренелым одиночкой и не допускал в свои изыскания помощников и соавторов. Более того, он упорно не желал делиться доказательствами, которые подвигнули его на тот или иной вывод, и он игнорировал, если не сказать презирал, все ассоциации, конгрессы, съезды и прочее бесполезное времяпрепровождение. Так что исследователи всего того, что отметалось фундаментальной наукой, его тоже не жаловали.
Сфера интересов Никодимова была поистине безгранична. В одно время его чрезвычайно заинтересовали загадочные круги, то тут, то там появляющиеся на фермерских полях. И довольно скоро Аркадий Ильич данную загадку разгадал. Во всеуслышанье он заявил, что круги представляют собой послания от Высшего разума и являются предупреждениями, надо только расшифровать неизвестный нам код. Еще через некоторое время Никодимов решил и эту проблему, заявив миру, что в скором времени планету накроет волна стихийных бедствий и катастроф. Он указал, приблизительно конечно, и точки наиболее сильных ударов. Но ему никто не поверил! Многие академики и даже лауреаты Нобелевской премии в очередной раз объявили его фантазером, паникером и более того – шарлатаном. Аркадий Ильич обиделся и замолчал, а в скором времени чудовищное цунами унесло чуть ли не триста тысяч человеческих жизней в Индонезии, Таиланде и Суматре; разрушительное землетрясение сравняло с землей густонаселенные поселки в горном Пакистане; тайфун с приятным именем Катрин затопил водой и хаосом Новый Орлеан; самолеты стали валиться с небес с регулярным постоянством. Поразительное дело! Предсказателя всех этих несчастий почти никто не вспомнил. Казалось, что над Никодимовым висело древнее проклятие, постигшее тысячи лет назад Кассандру – ему отказывались верить! Он был горд, а потому не считал нужным доказывать свою правоту. Аркадий просто поставил в известность отвергнувшей его мир, что больше никого не будет громогласно оповещать о своих изысканиях. Кому интересно, пусть заходят на его сайт. Впрочем, он и там давал минимум информации. Никодимов выражал крайне индивидуальные точки зрения на то, где расположен вход в легендарную Шамбалу, что именно рвануло в 1908 году в районе Подкаменной Тунгуски и куда, черт его подери, прячется «снежный человек». Но ни одного доказательства в подтверждение своих версий не привел. Пусть их ищут сами те невежды и слепцы, что не верят его прозорливому уму.
Помимо всех прочих талантов Аркадий в совершенстве владел тремя языками и зарабатывал себе на безбедную жизнь переводами. Причем он с легкостью переводил как литературу художественную, так и техническую. Как человек творческий он не был заперт в темницу рабочего времени, а потому существовал в свободном графике.
Звонок Коломийцева застал пытливого ученого за вполне обыденным делом: он смотрел по телевизору футбол, потягивая пиво и закусывая его креветками. Нельзя сказать, что он был страстным болельщиком и любителем пива. Просто сегодня он предпочел именно такой вид отдыха. Нехотя Никодимов встал из-за стола, вытер руки салфеткой и прошел в коридор. Там тренькал допотопный телефон, стоявший еще видимо в кабинете у Керенского. Аркадий обожал стиль ретро; он как-то более располагал к творчеству, нежели современный, почти бездушный дизайн.
- Пыточная на проводе, - сказал Аркадий сняв трубку; манера приветствия была у него весьма своеобразной.
- Здравствуй, Аркадий, - спокойно произнес Коломийцев.
- А-а, Миша. Ну, привет, привет… Как идут бои на невидимом фронте?
- С переменным успехом. У меня есть информация, которая тебя может вполне заинтересовать. Скажу более, мы очень нуждаемся в твоей консультации.
- Я не состою в штате консультантов твоего ведомства, - отрезал Никодимов. Он не очень жаловал все властные органы вместе взятые.
- Хорошо, хорошо, - поспешил исправиться Коломийцев. – Консультация необходима лично мне.
- Валяй, излагай! Только полаконичней, прошу тебя. Я футбол хочу спокойно досмотреть.
- Вчера вечером в тоннеле метро, перед «Киевской»…
- Пропал вагон метро, - перебил Аркадий Ильич, недовольно поморщившись. – С каких это пор твоя серьезная организация стала заниматься подобной чертовщиной?
- Откуда ты узнал?
- Ха! Пресса, мин херц, «желтая» пресса. Сейчас газеты узнают все куда быстрее, чем вы. Я иногда ее почитываю ради развлечения. Чтобы еще раз удостовериться, как низко пало человечество… Погоди! – вдруг спохватился Аркадий Ильич. – Так вагон действительно пропал?
- Именно по этому я тебе и звоню!
- Интересно, - Никодимов остро почувствовал, что с футболом и пивом на сегодня покончено, - какое отношение к пропавшему вагону имеют наши доблестные чекисты?
- В вагоне, по всей видимости, ехали двое мужчин, и один из них – наш сотрудник.
- Они пропали? – в Аркадии просыпался все больший и больший интерес. Ему вдруг подумалось, что очень скоро он столкнется с очень интересным явлением. Быть может, самым интересным за всю его деятельность.
- На сто процентов утверждать не могу. В тоннеле обнаружены следы довольно странной энергии, и все часы – будь то механические либо электронные показывают совершеннейшую чехарду. Скажу более: недалеко от станции метро, в жилом доме произошло убийство… -
- Пропажа вагона и убийство как-то связаны? – перебил Никодимов.
- Я не могу все рассказать по телефону. Давай встретимся, и я ознакомлю тебя с выводами экспертизы.
- На черта мне выводы вашей экспертизы?! – искренне удивился Аркадий. – Что в них может быть путевого? Говори, все что знаешь! Сам подумай: кому интересен разговор двух идиотов о пропавшем вагоне метро?! Или я бросаю трубку!
- Хорошо, хорошо, - поспешил успокоить Коломийцев строптивого приятеля. В душе он был искренне рад слышать заинтересованность в его голосе. - Напрямую между пропажей вагона и убийством связь не прослеживается. Но между строк можно найти сходство. Во-первых: оба происшествия находятся в одном районе с небольшим радиусом разброса. Во-вторых: и в месте пропажи вагона и в квартире ощущается какой-то странный запах. Я бы даже сказл – мерзкий. Какая-то жуткая смесь миазмов! Но преобладает, по всей видимости, запах сероводорода?
- Сероводорода? – удивился Аркадий. – В метро откупорили вход в преисподнюю?
- Слушай, - иногда даже Коломийцев не выдерживал манер общения своего сокурсника, - я тебе о серьезных вещах говорю, а ты все шутки шутишь!
- Какие к монаху шутки, Миша! – в голосе Никодимова не было и намека на иронию. – Излагай дальше.
- В-третьих, - продолжил Коломийцев, - сцепки вагона срезаны неведомым инструментом. Во всяком случае, науке таковой неизвестен. Очень похоже на лазер, но не он – это точно. В четвертых: человек в квартире буквально разорван на куски. Именно разорван! Без всяких приспособлений. Ни одному человеку на земле такое сделать не под силу. И еще. Хозяйка квартиры, где произошло убийство, накануне выпала из окна одного секретного заведения. На самоубийство не похоже, на убийство тоже, на несчастный случай тем более. Так вот в помещении, где она убиралась, так же отмечался запах сероводорода.
- Интересно. Очень интересно… – задумчиво произнес Никодимов. – А что ты думаешь обо всем случившемся.
- Я даже не знаю, что и сказать, - честно признался Коломийцев. – На подсознательном уровне меня не покидает ощущение, что произошел какой-то прорыв. Но вот что именно и где прорвалось, я представить не могу!
- А секретное заведение, где тетенька из окна шагнула, часом не за Филевским парком находится?
-Да, - подтвердил Коломийцев. – Всегда удивлялся твоей прозорливости. Но оно тут совершенно не причем.
- Если мысленно соединить, - спросил Аркадий, словно и не слышал последних слов собеседника, - то самое секретно заведение, дом на «Студенческой», и тоннель метро прямая линия получится?
- Да нет, - немного подумав, ответил Коломийцев. – Скорее – петля.
- Так я и думал! – в голосе Никодимова звучала тревога. – Вот что, Миша. Раздобудь-ка мне пропуск в этот закрытый Институт. И чем быстрее, тем лучше. И назови адрес дома, где произошло убийство. Я немедленно еду туда!
Никодимов был вообще легок на подъем, а уж когда дело представлялось действительно интересным, сборы ученого приобретали молниеносную скорость. Быстро уложив в кожаный портфельчик, с которым часто можно увидеть бизнесмена средней руки, ноутбук, с десяток колбочек и пробирочек, чье содержимое было известно лишь их хозяину, он выскочил из квартиры. На столе продолжали остывать аппетитные креветки, а невыключенный телевизор все транслировал и транслировал футбольный матч.
Ученый имел все основания торопиться. Со студенческих времен, увлекшись паранормальными явлениями, он подметил одну закономерность: если есть какие-то необъяснимые аномалии со временем, то жди беды. А уж если поток странной, мягко говоря, энергии закручивается в петлю… Что тут говорить! Петля, она и есть петля. Интуиция, а точнее сказать, дар предвидения подсказывал ему, что в данном происшествии имеет место быть именно петля. В ней, скорее всего, невероятным, абсолютно фантастичным и непостижимым образом переплелись пространство и время, что-то прорвалось в тонких материях, окружающих нас, и… А вот что именно «и» Никодимов пока не знал. Не знал и причину убийства, совершенного в доме, куда он сейчас направлялся. Он не спросил о личности убитого совсем не по причине забывчивости. Она его просто не интересовала! Пусть этим занимаются компетентные, так сказать, органы. Мысли Аркадия Ильича куда больше занимал тот, кто убийство совершил. Точнее сказать, он пока и представить не мог, что за существо орудовало в доме, куда он направлялся.
Солнце уже завершило круг своих дневных забот, насытив московский воздух духотой, пока, впрочем, терпимой, и устало катилось к закату, непрерывно удлиняя тени домов, деревьев и людей. Но рабочий день старшего опера Пашина, и без того не имеющий никакой нормы, еще не закончился. Он был несказанно рад, что кровавое убийство в квартире Варвары Богатиковой прибрало к своим рукам ФСБ. Там, помимо полной необъяснимости, вырисовывался и вполне реальный «глухарь». Вот пусть старшие братья и посуетятся. У него и без того дел невпроворот. Но Сергей Алексеевич был профессионалом, - встречаются, встречаются еще такие среди измельчавшего милицейского люда! – а потому понимал, что ФСБ занялось данным делом не ради спортивного интереса. Скорее всего, в городе появилась одна из террористических группировок, и его, человека действительного радеющего за покой граждан, сей факт не мог не волновать. Кроме того, дело о странном и трагическом случае, произошедшим с Варварой Богатиковой, у него никто не забирал. И будь он даже желторотым птенцом, только-только закончившим высшую школу милиции, и то сообразил бы, что непонятный прыжок из окна женщины и страшное убийство в ее же квартире как-то связаны между собой. Несомненно, бывают в жизни и не такие совпадения, но их процент столь мизерен, что пока можно и не брать его в расчет.
Не успел Сергей вернуться к себе в кабинет и за чашечкой крепкого кофе и сигаретой поразмыслить надо всем случившемся, как от злополучного дома № 20 пришло новое сообщение. Теперь, к счастью, лишенное кровавой подоплеки. В подвале этого дома произошел какой-то странный случай: то ли двое алкашей назюзюкались до белой горячки, то ли просто подрались, не ясно. Но один из них в бессознательном состоянии доставлен в больницу.
- Я-то тут причем? – стараясь сохранять спокойствие, сказал по телефону дежурному Пашин. – Есть там участковый – пусть и занимается профилактикой пьянства. Криминала-то, как я понимаю, пока нет.
- Да я понимаю, Сережа, - дежурный несколько смутился. Видимо Пашину не удалось полностью скрыть раздражения. – Просто ты один сейчас в отделе и я…
- Понял! – перебил его Сергей, добавив голосу чуток шутливости. – Ты, Вова, решил повысить мою осведомленность. Будем считать, что я принял данную информацию к сведению. А теперь все, Вова! Пора мне домой сматываться. А то, понимаешь, дети не кормлены, жена не обласкана… Так что отбой, Вова, отбой!
Но, выйдя из отделения на теплый весенний воздух, медленно плывущий между домов и застревающий в свежей зелени тополей, Пашин направился не домой, а именно к дому №20. Что подвигло его на подобный шаг, он толком объяснить сейчас не мог. Более того, он мысленно ругал себя: «И какого черта я прусь к этому дому?! Вот же мой переулок! Сейчас поверну направо и все дела! Нет, не поверну. Пойду прямо, будь я неладен!»
Пашин, как уже отмечалось, был профессионалом, а потому некоторые свои поступки и решения не мог объяснить сразу даже себе. Они рождались где-то в призрачных глубинах подсознания и требовали немедленного действия и лишь потом объяснения. Так было и на этот раз. Просто в данный момент Сергей знал, что ему необходимо вернуться к дому, где он начинал расследование убийства. Знал – и всё! В конце концов, сыщики возвращаются на место преступления куда чаще, чем сами преступники.
Вызвонив на встречу местного участкового, Пашин вместе с ним направился к подвалу дома №20. По дороге участковый, молоденький лейтенантик лет двадцати двух с голубыми глазами, еще светящимися романтической верой в могущество закона и неотвратимость наказания, вкратце рассказал ему о произошедшем случае. Начальник местного ДЭЗа – отнюдь не алкоголик! - и сантехник спустились в подвал дома №20. Что именно они там хотели осмотреть, одному Богу известно. Результат – начальник ДЭЗа лишился сознания и привести его в чувства не удалось. Сантехник же хотя и находился в подпитии, но пребывал во вполне вменяемом состоянии. Правда беспрестанно нес несусветную чушь, о каком-то черте, якобы напавшем на него в подвале, а затем взорвавшемся и лишившем начальника разума, а позже и сознания. Врачи скорой помощи, осмотрев и того и другого приняла решение о госпитализации бессознательного начальника. Лопотавший ахинею сантехник был признан вменяемым. Ему в грубой форме было рекомендовано прекратить фантазировать и оправляться восвояси. Начальник ДЭЗа – Филипп Филиппович Дубовик – имел характеристику до неприличия правильную и не то, что в пьянстве – вообще ни в чем аморальном не подозревался.
Свое повествование участковый закончил как раз в тот момент, когда они поравнялись со скамейкой, где продолжал приходить в себя многострадальный Мартыныч.
- Да вот как раз и он! – указал на него лейтенант. – Тот самый сантехник. Видите, никак успокоиться не может. Быть может хватит водку лакать, Остап Мартынович?
Мартыныч поднял на него красные осовелые глаза, повращал ими многозначительно и вновь опустил голову. То, что лейтенант был, как и положено участковому, в милицейской форме, не произвело на сантехника ни малейшего впечатления.
- Оставь его, Эдик, - махнул рукой Пашин. – Сейчас от него все одно ничего не добьемся. Ты сам-то в подвал спускался?
- Конечно! – лейтенант обиженно приподнял верхнюю губу. – Еще до приезда врачей.
- И что там?
- Да ничего интересного, Сергей Алексеевич. Подвал, как подвал – полумрак, духота и вонища какая-то.
- Как в клозете?
- Примерно, - улыбнулся Эдуард.
- Ладно, пойдем еще раз глянем.
Оставив Мартыныча наедине со своими невеселыми мыслями, они двинулись вдоль дома. Во дворе продолжала копошиться ребятня, оккупировав песочницу, горки и качели. Детишки были просто в восторге от наступившей прекрасной погоды и от постоянно удлиняющихся дней; можно было чуть ли не целый день проводить на улице. Они и не подозревали, какие удивительные и вместе с тем жуткие события разворачивались совсем рядом с их беззаботной жизнью. И это правильно! Взрослые просто обязаны обеспечить своим чадам солнечное детство и оградить их от потоков лжи, крови и грязи, частенько обильно текущими по улицам больших городов.
Как только оба милиционера поравнялись с тем самым подъездом, где нашел свою страшную, но заслуженную смерть иуда Стас Гнедков, железная дверь с шумом распахнулась, будто ее пнули ногой, и на солнечную улицу выскочил человек. Он выглядел чуть старше сорока, был высок, строен, но не худощав и носил старомодную прическу а-ля молодые Битлз; черные волосы его были сильно и равномерно посеребрены сединой. Одет он был в джинсовый костюм голубого цвета. Причем брюки имели старомодные отвороты. Бежевые «казаки» довершали экранный образ парня из Техаса, кочующий по Голливудской продукции семидесятых годов. В правой руке он держал аккуратный портфель, изготовленный из добротной кожи темно-коричневого цвета. Мужчина был явно чем-то встревожен. Точнее сказать - взбудоражен.
- Оп ля! – выпалил он, увидев человека в милицейской форме. – Вас-то мне и надо!
- Что случилось? – спросил Эдуард, напустив солидности на свое еще юное, в общем-то, лицо.
- Точно пока сказать не могу, - умные темные глаза незнакомца смотрели на Эдуарда и его спутника изучающе. – Но там, на верху, у дверей квартиры сидит женщина и вопит что-то нечленораздельное. А на руках у нее… Нет, господа, это нужно видеть!
- А вы кто, собственно? – строго спросил Эдуард. – Что-то я вас раньше не видел в этом доме.
- Я был бы очень удивлен, - улыбнулся незнакомец, обнажив ровные и крепкие зубы, - если бы вы меня здесь раньше видели. Я здесь впервые. Моя фамилия Никодимов, а зовут меня – Аркадий Ильич. Если вы скажите, что мое имя вам хоть что-то говорит, я буду удивлен до чрезвычайности.
На Пашина Никодимов производил приятное впечатление. Будучи здесь в ранге старшего, он пресек попытку лейтенанта проверить документы у Аркадия Ильича и предложил всем пройти наверх. Поднявшись на шестой этаж, они увидели странную картину. Под дверями квартиры тети Вари, уже опечатанной, сидела прямо на кафельном полу, широко раскинув ноги, Лидия Яковлевна - жена бывшего партийного бонзы. Ее волосы, всегда тщательно уложенные, теперь стояли дыбом и напоминали сильно потрепанный веник. Зрачки столь сильно расширены, что радужка глаз была почти не видна. Лицо было перекошено то ли гримасой ужаса, то ли нестерпимой боли. Сейчас она ничего не вопила, а лишь тихонько поскуливала, словно побитая собака.
Выйдя из хорошо освещенной кабины лифта, трое мужчин не сразу адаптировались к легкому полумраку лестничной площадки. Лампа дневного света перегорела здесь дня два назад и пространство освещалось лишь окном, выходящим во двор.
- Что с вами, Лидия Яковлевна? - спросил участковый, единственный из здесь присутствующих, кто хорошо знал эту жесткую и капризную женщину.
- Это мы потом выясним, - произнес Никодимов слегка дребезжащим голосом. - Вы лучше посмотрите, ЧЕГО она на руках держит.
Лидия Яковлевна действительно, сложив по-матерински руки, что-то держала у своей объемной груди. Когда Пашин пригляделся, он почувствовал, что сердце его как-то удрученно бухнуло, потом заколотилось, будто сумасшедшее, а потом и вовсе замерло, словно отказывалось пульсировать дальше, а внизу живота образовался очень неприятный холодок. Участковый же раскрыл рот столь широко, что он готов был вот-вот порваться, а его форменная фуражка сама собой переместилась на затылок. И было от чего.
На руках у обескураженной, находящейся на грани помешательства женщины невнятно шевелился бесформенный комок рыжей шерсти. На этом комке выделялась кошачья – точнее похожая на кошачью – морда с огромным желтым глазом посередине. Никаких конечностей у странного животного не было. Лишь черный длинный хвост, напоминавший крупного ужа. Хвост время от времени поднимался и, мерзко извиваясь, пытался гладить женщину по волосам. Отчего волосы несчастной топорщились еще сильнее, будто наэлектризованные. Существо беспрестанно открывало беззубый и беззвучный рот, откуда вываливался толстый и длинный язык цвета сырной плесени.
- Я вижу, - не без тени довольства сказал Аркадий, - на вас данный артефакт произвел таки должное впечатление. Стало быть, я не один такой впечатлительный. А вы не чувствуете, господа, что от этой… гм… кисы исходят некие флюиды, способствующие скорости передвижения. Причем в противоположном от кисы направлении. Нет, не чувствуете?
Никодимов посмотрел на своих спутников и понял, что вопрос его не был услышан. Оба милиционера находились в состоянии полного оцепенения.
- М-да, - многозначительно произнес Никодимов. – Как всегда приходится действовать одному.
Никодимов скоренько и деловито поставил свой портфель на подоконник, извлек оттуда крохотный фотоаппарат и, выбрав наиболее удачный ракурс, сделал снимок. Затем еще и еще один. Яркий блеск и щелчок вспышки возымели на всех присутствующих определенное действие. Лидия Яковлевна ойкнула, а существо обвило ее шею своим змеиным хвостом, будто пыталось спрятаться на руках обезумевшей женщины. От такого прикосновения женщина вновь безнадежно застонала. Милиционеры же вышли из глубокого ступора и приступили к действиям.
- Вот что, Эдик, - произнес сиплым голосом Пашин; чувствовалось, что в горле у него царила необъятная сушь, - вызывай-ка немедленно скорую и сбегай в зоомагазин, он тут неподалеку.
- А в зоомагазин-то зачем? – спросил лейтенант, возвращая фуражку с затылка на лоб.
- Клетку у них возьмешь на прокат. Надо же это чудо природы куда-то деть.
- Разумно, очень разумно! – похвалил Никодимов оперативника, убирая фотоаппарат в портфель.
Затем он вытащил из портфеля нечто похожее на шприц средних размеров и вернулся к сидящей на полу женщине. Он приблизил свое приспособление к самой шерсти существа и втянул воздух. Потом вновь подошел к портфелю, извлек оттуда нечто похожее на химическую реторту черного цвета, прямо сквозь пластмассовую крышку закачал в нее содержимое шприца и убрал в портфель. Тут же из кожаных недр переносной лаборатории Никодимова появился прибор, напоминающий пейджер от автосигнализации. На нем мигало несколько разноцветных лампочек. Поводив прибором вокруг Лидии Павловны, Аркадий поднес его к дверям опечатанной квартиры. Все лампочки на приборе загорелись ровным фиолетовым светом и послышались редкие щелчки, будто кто-то рядом равномерно щелкал пальцами.
- Чудненько! – удовлетворенно произнес Никодимов и снова устремился к портфелю. Никодимов еще несколько раз продефилировал от продолжавшей постанывать Лидии Яковлевне, к квартире и снова к своему волшебному саквояжу. Не прошло и двух минут, как он сделал все необходимые ему замеры. Пашин даже не успел толком придти в себя. Попутно остановившись перед ним, Аркадий Ильич назидательно произнес:
- Что это вы, мил человек, стоите будто парализованный? Помогите даме, черт возьми! А то она окочурится до приезда скорой помощи.
Резко мотнув головой, оперативник заставил себя опомниться. Он не был человеком бессердечным или равнодушным, и в любой другой ситуации непременно бросился бы на помощь пострадавшей женщине. Но никаких видимых повреждений у Лидии Яковлевны не наблюдалось. А если то существо, что располагалось у нее на руках, начало бы ласкаться к Пашину, возможно он и сам бы расположился на холодном полу.
- А чем, собственно, я могу помочь ей?
Никодимов укоризненно взглянул на оперативника, затем вновь нырнул в свой портфель и извлек оттуда крохотный пузырек.
- Возьмите, - протянул он его оперативнику. – Средство, конечно, древнее, но не потерявшее актуальности и в наш электронный век. Мне же нужно заниматься совершенно иными вопросами.
- Что это? – не сразу понял Пашин.
Никодимов посмотрел на него так, как смотрит учитель на нерадивого ученика, сморозившего очевиднейшую глупость.
- Цианистый калий! – невозмутимо произнес ученый и отвернулся к портфелю.
Вне всякого сомнения, Сергей Пашин еще прибывал в шоке от вида неведомой зверушки, едва не мурлыкавшей на груди жены цэковского пенсионера. Если вы значительную часть своей взрослой жизни занимались делами вполне земными и никогда не сталкивались ни с какой чертовщиной, то и вас вид удивительной твари, даже на мутанта не похожей, вполне может ввергнуть в нервный апокалипсис. Довольно трудно порой заставить мозг поверить в то, что удосужились увидеть твои глаза. Однако через полминуты оперативник сообразил, что в руке у него не что иное, как пузырек с нашатырным спиртом. Собравшись с духом, он приблизился к бедной женщине. Подойти к ней спереди и дать понюхать нашатырю, Сергей не решился. Невиданное порождение природы, то и дело высовывающее свой прелестный язычок, не могло внушать ему доверия. Оперативник зашел к Лидии Яковлевне со спины и изловчился поднести пузырек к самому ее носу. Пушистая тварь со змеиным хвостом никак не реагировала на его передвижения.
Лидия Яковлевна, уже длительное время не принимавшая окружающую действительность адекватно и прибывавшая в состоянии где-то между тихим помешательством и буйным, сделала судорожный и глубокий вдох. Эффект нашатыря возымел свое действие. Аммиачные пары резко проникли в мозг женщины и произвели там необходимое бодрящее действие. Из глаз Лидии Яковлевны брызнули слезы, словно у клоуна на манеже, а из глотки вырвался столь мощный и продолжительный крик, что Пашин ясно услышал, как задребезжало оконное стекло на лестничной площадке. Она оттолкнула руку оперативника с такой силой, что пузырек отлетел к Никодимову, едва не угодив ученому по затылку, и стукнулся об стену, разлетевшись на мелкие кусочки. По лестничной площадке поплыл резкий запах нашатыря. Продолжая вопить с силой и интенсивностью рупора, возвещавшего о воздушной тревоге, женщина отшвырнула от себя гнусное существо. Уродец полетел в сторону лифтовой шахты. Как раз в этот момент, явно не являющийся самым веселым в его жизни, участковый Эдуард выходил из кабины лифта, спеша доложить Пашину о добытой клетке. Вместо благодарности он увидел летящую на него кошачью морду с огроменным глазом и высунутым уродским языком. Не успев опомниться, лейтенант получил по лицу, словно плетью, осклизлым хвостом. Отскочив от ничего не понимающего милиционера, мерзкое создание полетело вниз по лестничному пролету в сторону мусоропровода. Совершенно непостижимым образом, лавируя хвостом-змеей, оно изменило направление полета и со всего размаху прилепилось к вентиляционной решетке. А потом…
Потом произошло нечто такое, отчего у всех присутствующих глаза поползли на лоб. Хотя, казалось, были там уже давно. Существо медленно просочилось сквозь решетку, будто вода в слив ванны, и исчезло. Последним, словно нехотя, в темноте вентиляционной шахты исчез черный хвост загадочной твари.
Физическая близость между мужчиной и женщиной, несмотря на ограниченность, так сказать, приспособлений и однообразность итога, может сопровождаться весьма разными – порой полярными! - чувствами и оставлять противоречивое «послевкусие». Можно, истосковавшись по женской ласке, наброситься на первую встречную, провести с ней безумную ночь, а наутро быстренько исчезнуть, боясь смотреть своей партнерше в глаза. И ощущение будет такое, словно ты не занимался делом, дарованным нам Всевышним, а справлял нужду. Вещь, конечно, необходимая, но лишенная даже тени романтизма. Справедливости ради надо отметить, что схожие чувства испытывает и прекрасный пол. С меньшей, скорее всего, интенсивностью. Почему такое происходит? Да потому, что во всем этом безобразии участвовало лишь тело, а душа находилась где-то на задворках. А вот когда вместе с телом наслаждается и душа… О-о-о! Такие восхитительные минуты и часы остаются в памяти на всю жизнь. Их хочется повторять вновь и вновь, но не всегда это удается, к сожалению.
Василий Федорович Открывашкин испытал именно такие минуты. И готов был поклясться, что подобное наслаждение он испытывает впервые в жизни. Увлеченный до самопожертвования своими научными изысканиями, он уже давно позабыл, как выглядит и пахнет самое прекрасное творение Создателя – женское тело. А вот теперь неожиданно вспомнил! И это доставило ему неземное блаженство. Сначала, конечно, действовало лишь его тело, быстро вспоминавшее далекие мгновения удовольствий, но с каждой секундой ученый ощущал, как просыпается душа и ее неудержимо влечет к женщине, которая сейчас страстно отдавалась ему. Василий Федорович видел и чувствовал, что и Элеонора Павловна с каждым мгновением их соития воспаряет все выше и выше, к самому пику счастья; к тем высотам, где смертный человек забывает о бренности своего бытия и мыслится ему, грешному, что вот-вот ангелы небесные пропоют ему песни восхищения, и злой, сумасшедший мир земной уже никогда не коснется его своим смрадным дыханием. И жестокое время добродушно улыбается в такие минуты и замирает, прекрасно понимая, что совсем скоро человек вернется из преддверья райских кущ. И дай Бог, чтобы это возвращение не наполнилось быстрым и горьким разочарованием…
Через час внезапной, словно смерть, и безумно волшебной страсти Василий Федорович и Элеонора Павловна отняли друг от друга тела, нывшие в сладкой истоме. Удивленно, совершенно не понимая, как такое могло произойти, они осмотрелись вокруг. Разбросанные в полнейшем беспорядке вещи валялись и на кровати и на полу. Ажурные трусики Элеоноры Павловны бесстыдно разместились на прикроватном телефоне, а бюстгальтер – весьма внушительных размеров, между прочим – тоскливо свисал с подоконника.
Как подобное могло случиться с ними?! С людьми, которые еще вчера и не помышляли не о чем похожем! Этим вопросом светились слегка пьяные глаза обоих любовников, но в них не было и тени стыда за случившееся. Будто их тела и души уже давно рвались друг к другу и лишь невидимые и несправедливые цепи сдерживали их порывы. Но вот теперь кто-то порвал, разрубил ненужные оковы, и они слились в неописуемом блаженстве.
- Элеонора Пав… - начал первым Василий Федорович, пытаясь восстановить частое дыхание. – Эллочка! С нами случилось что-то невероятное…
- Да, Вася, да! – она обняла его, совершенно не стесняясь своей наготы. – Я люблю тебя. Тебя, тебя и только тебя!
Если бы их сейчас увидели сослуживцы, подумал Открывашкин, попадали бы в обморок все без исключения. От рыжего скалозуба Костика, до хитрого еврея Райхина. Ведь они, наверняка, думали, что такие понятия, как любовь и секс столь же неприменимы к двум научным сухарям, как к Антарктиде жаркая погода. Но, будучи профессиональным ученым, Открывашкин искал причину наваждения, безумным цунами накрывшего их. Интуитивно он уже нашел ответ.
- Эллочка, - жарко и страстно зашептал он ей на ушко, - любимая Эллочка! Нас захватило что-то невероятное, невиданное, но… но прекрасное! Я просто счастлив! Но я не могу забыть о той опасности, что кроется в нашем институте. И, возможно, не только в нем. Я должен исправить случившееся недоразумения. Ты обещала мне помочь.
- Да-да! – готовно отвечала она и тоже шепотом. – Только ты способен все исправить. Мой любимый, мой гений! Что я должна делать?
- Иди сейчас же в нашу лабораторию. Кабинет мой не закрыт и «Родник» я убрать не успел со стола. Принеси прибор мне сюда, и… У тебя есть мобильный телефон?
- Да, конечно.
- А в нем есть телефон нашего директора?
- Есть! И городской, и мобильный, и домашний. Я считаю необходимым иметь телефоны начальства. На всякий случай. Вы же знаете, что директор всегда проявлял интерес к нашим работам и…
- Отлично! – перебил словоохотливую женщину профессор. – Оставь телефон мне, а сама беги в институт. Чем быстрее мы начнем действовать, тем больше у нас шансов не выпустить ситуацию из-под контроля.
Открывашкин в данный момент лгал. Лгал для того, чтобы Элеонора Павловна быстрее принесла ему прибор. Он прекрасно понимал, да и его могучая интуиция ученого подтверждала это, что ситуация уже давно вышла из-под контроля. И задача сейчас одна – ликвидировать последствия прорыва. Не дать им расшириться и принять характер необратимости. Василий Федорович теперь ни на секунду не сомневался, что его чудесное исцеление, невероятные озарения Элеоноры Павловны и всепоглощающая страсть, бросившая их в жаркие объятия друг друга, как-то связаны с загадочными пришельцами из другого мира. Но раз есть позитивная сторона явления, то где-то прячется и его негативная сторона. Сие неизбежно! Растерзанный кот на карнизе – наглядное тому подтверждение. Не говоря уже о странном поступке тети Вари.
Элеонора Павловна была не только женщиной влюбленной, в данный момент, но и умной. Она была прекрасным ученым, без малейших оговорок и скидок на половую принадлежность. Безусловно, ей очень и очень хотелось еще и еще раз слиться в волшебном экстазе с профессором. Она даже позабыла, что они находятся не в домашнем адюльтере, а в больничной палате, куда могут в любой момент войти врач или медсестра. Но ум возобладал в человеке ученом и приглушил громкие позывы сердца. Элеонора Павловна быстренько, будто студентка, соскочила с кровати, попутно чмокнув профессора прямо в горячие губы, оделась и выбежала из палаты.
Открывашкин же, еще даже не одевшись, взял в руки оставленный своей внезапной возлюбленной телефон, нашел в нем номер директора и, тяжко вздохнув, нажал кнопочку вызова.
Страх относится к неотъемлемым человеческим чувствам и является таким же естественным, как чувство жажды или инстинкт размножения. Нет человека разумного, который бы не знал страха ни перед чем! Лишь умалишенный может не бояться направленного на него дула пистолета или каната, натянутого над бездонной пропастью, по которому необходимо пройти. Но игнорирование страха и его преодоление есть вещи абсолютно разные, имеющие противоположную природу. Одно дело, хлобыстнув грамм двести водки и презрев все предупреждения об опасности, залезть на столб высоковольтной линии или прыгнуть в бассейн, кишащий голодными крокодилами, и совсем другое – безоружным вступить в борьбу с отборными головорезами, лишенными и тени жалости, прекрасно зная, что шансы на положительный исход стремятся к нулю гораздо быстрее, чем самолет с заглохшими двигателями к земле. В первом случае это идиотизм, а во втором – подвиг.
Виктор, инстинктивно нырнувший в подвальное помещение, буквально дрожал от страха. Ему было страшно за свою молодую жизнь, за престарелую маму с больным сердцем, что вряд ли переживет его гибель, за тех детишек, что вряд ли пощадят гортанно хохочущие нелюди. Он видел, как только что погибли его товарищи, еще так недавно трепавшиеся с ним о футболе и о женских прелестях, и не питал иллюзий относительно своей участи. Но он твердо знал – ворвавшимся сюда мерзавцам дорого обойдется его перерезанное горло. Да, с ним лишь газовый пистолет, не представлявший опасности для вооруженных головорезов; да, ему никогда не приходилось участвовать в схватке, исходом которой является жизнь или смерть; да, он фактически бессилен против тридцати здоровенных мужиков, даже если и неплохо владеет приемами карате. Но он был мужчиной и чтил память прадеда, являвшегося полным георгиевским кавалером и закончившего свой жизненный путь где-то в мясорубке под Курском. А потому, хотя и сжимала его душу костлявая рука ледяного ужаса, он думал. Думал и действовал.
Подвал новенького здания детского центра был светлым и сухим. Здесь было тепло и еще пахло свежей краской. В это современное подземелье, расположенное каре подо всем зданием, вела узкая железная лестница, по которой и спустился Виктор. Всего четыре двери располагались по коридорам подвала. Собственно говоря, никаких сколь ни будь просторных помещений за тонкими фанерными дверьми бежевого цвета не пряталось. Одна дверь, правда, была металлической и на ней красовался весьма красноречивый череп с костями. Вот только надпись «Не влезай – убьет!» отсутствовала. За ней находился распределительный щит с массой тумблеров, способных обесточить любое помещение комплекса. Она находилась сразу направо от лестницы. Остальные двери располагались следом и не скрывали за собой никаких секретов. За исключением одной, самой дальней… Сразу за электрощитовой была каморка, где хранились метлы, лопаты, ведра и другой дворницкий и уборщицкий инструмент. За третьей дверью сейчас было пусто. Туда предполагалось на зиму убирать пожарные рукава, что в теплое время находились на улице, и хранить запасы противогололедных приспособлений. Четвертая дверь, находившаяся в самом конце длиннющего коридора, скрывала за собой начало вентиляционной шахты и мусоропровод, ведущий сюда из кухни. Было там и еще кое-что, столь необходимое сейчас террористам. То, без чего, вся их подлая акция теряла бы смысл. Но об этом Виктор, да и вообще кто-то другой из персонала детского комплекса, не знал.
Молодой, крепкий парень, прекрасно понимавший, что его жизнь висит на ничтожном волоске, и не думал о том, чтобы укрыться за одной из дверей. Нет! Он готовился к битве, а не к отступлению. Виктор открыл ближайшую к нему дверь. Сразу за ней, на расстоянии вытянутой руки, находился электрощит с множеством тумблеров, как больших, так и маленьких. Собственно говоря, больших было только три тумблера, и они располагались по центру щита. Два из них, боковых, обесточивали здание, поделенное на два сектора. Центральный же тумблер был способен отключить электричество во всем комплексе. Остальная масса тумблеров, насчитывающая не менее четырех десятков, была пробиркована. На аккуратных прямоугольных табличках указывалось, что именно отключает тот или иной рычажок. Виктор понимал, что, обесточив весь комплекс, он подвергает опасности жизни детишек и обслуживающего персонала. Ведь неизвестно, как отреагируют на внезапно наступившую темноту болезненные ребятишки, и как поведут себя в сложившейся ситуации террористы.
Мысли лихорадочно неслись в голове Виктора, подстегиваемые страхом, желанием выжить и хоть как-то помочь заложникам. Молниеносно, не хуже чем шахматный компьютер, перебрав возможные варианты, он решил отключить дежурное помещение. Именно там находился пульт охраны. Всего два дня назад там установили тревожную кнопку, связанную напрямую с ближайшем отделением милиции. (Вероев не знал о ней ничего!) Если пульт будет обесточен, то прямая связь с ближайшим отделением милиции окажется прерванной. То, что связи не будет должен заметить дежурный по отделению. Он просто обязан будет что-то предпринять и тогда захват будет обнаружен. Виктор, хотя и видел нападение лишь краткое мгновение, сумел моментально оценить обстановку. Террористы старались действовать предельно тихо, а значит - не хотели преждевременной огласки. Еще секунду подумав, Виктор щелкнул тумблер с соответствующей табличкой.
В тот же момент он услышал торопливые и уверенные шаги, направлявшиеся к подвалу. Он никак не мог предположить, что террористам понадобиться что-нибудь в подвале. Быть может они просто хотят осмотреть территорию? Когда шаги загремели по железным ступеням, Виктор действовал уже инстинктивно. С пожарного щита, что находился прямо за его спиной, он сорвал топор, тут же опустил вниз рычажок, под которым висела бирка: «Подвал» и нырнул в нишу, что находилась за нижним пролетом лестницы. На все подвальное помещение упала непроглядная тень. Лишь с лестницы сюда попадал тщедушный свет из коридора первого этажа. Но его едва-едва хватало, чтобы достать до середины второй половины лестницы. Замерев, будто каменное изваяние, стараясь дышать через раз, Виктор увидел, как прямо над его головой остановилась пара мужских ног…
- Проклятье! – зло прошипел Хабиб. – Свет кто-то погасил…Всем быть наготове.
- Эй! – крикнул он в темноту, догадываясь о той причине, что могла выключить электричество. – Пацан! Если ты думаешь, что своими шутками можешь остановить нас, то зря надеешься. Если не хочешь страшной смерти – выходи! Героя России все равно не получишь.
- Если только – посмертно! – хмыкнул кто-то из спутников Хабиба.
- Цыц! – недовольно рявкнул на него Хабиб. – Так как, парень, выйдешь?
Сердце Виктора колотилось быстрее, чем мотор старого «Жигуленка», развившего скорость в районе двухсот километров в час. Ему казалось, что сердце так громко бьется в грудной клетке, что те люди на верху его прекрасно слышат. Руки парня столь крепко сжали топорище, что он уже не чувствовал кончиков пальцев. Чувство самосохранения подстегивало его заорать во все горло: «Мама!!!» и броситься в темноту, обманчиво кажущуюся спасительной. Но он гнал от себя подобные мысли и осторожно поднял руки для разящего удара.
- Хасан! - крикнул Хабиб одному из боевиков. – Включи фонарик и иди вперед, мы тебя прикроем. Наша цель – последняя дверь в конце коридора. Не бойся! У этого сосунка лишь газовый пистолет.
- А разве я когда-нибудь боялся неверных? – услышал Виктор зычный голос. – Ты давно не был со мной в деле, Экскаватор.
- Ладно, ладно не будем придираться к словам! В тебе больше силы, чем во всех нас вместе взятых. Потому ты и пойдешь впереди. Пусть этот гяур испугается одной твоей фигуры.
Под дружный хохот бандитов названый Хасан стал спускаться по лестнице.
Виктор увидел, что падающий сверху свет заслонила чья-то мощная фигура. Террорист был действительно крупным, но не на столько, чтобы навести ужас на приготовившегося к битве молодого человека. Хасан щелкнул портативным фонариком, и тонкий, но сильный луч начал шарить по коридору, не находя что-нибудь подозрительного. Бандит был столь уверен в своем превосходстве над невидимым противником, что даже не удосужился направить свет под лестницу.
- Никого, Хабиб! - громко, почти над самым ухом Виктора, пробасил он и продолжил спуск по гулким ступеням.
За ним гуськом, держа автоматы наперевес, стали спускаться остальные спутники Экскаватора. Замыкал колону сам Хабиб, тоже включивший фонарик, который пока освещал лишь спину впереди идущих.
Как только Хасан ступил на подвальный пол и по-кошачьи мягко сделал по нему один единственный шаг, Виктор решился. До крови закусив губу, чтобы не закричать и не спугнуть раньше времени бандита, он вонзил свое орудие прямо в квадратный череп Хасана. Всю свою силу, всю ненависть к пришедшим сюда нелюдям он вложил в этот удар, прекрасно понимая, что он может стать последним в его жизни. Виктор буквально почувствовал, как лезвие топора вошло по самый обух в черепушку врага. Хасан даже не охнул. Виктор дернул топор, но тот не хотел вылезать из раздробленных костей. Попытаться второй раз вернуть себе оружие не было времени – счет шел не на секунды даже, а на их ничтожные доли. Дальше Виктор действовал по какому-то наитию сверху. А иначе как можно объяснить грамотные и четкие действия человека, никогда не оказывавшегося в экстремальной ситуации? Что ж, Господь часто помогает людям, встающим на пути зла, позволяя им открыть в себе те способности, о наличии которых они и не подозревали.
Виктор спинным мозгом чувствовал, что на него уже направлены стволы по меньшей мере пяти автоматов, готовых в считанные мгновения превратить его в кровавый дуршлаг. Согнувшись, собравшись, как ягуар перед броском, он нырнул в коридор прямо под падающее тело Хасана. В тот же миг гробовую тишину подвала разорвали автоматные очереди. Дула неистово выплевывали смерть из своих вороненых недр. Но почти все пули вонзились в уже мертвое тело Хасана. То ли он слишком медленно падал, то ли Виктор бежал слишком быстро. Мечась от стенки к стенке он в несколько прыжков достиг последней двери подвала. Именно эта дверь имела замок, закрывающийся ключом. Трудно сказать, чем руководствовались строители, врезая сюда замок, но он являлся неоспоримым фактом. Где находятся ключи от замка, никто не ведал, да и не пользовались им никогда. Но обостренное опасностью сознание Виктора подсказывало ему, что замок можно заблокировать изнутри. Он сам не помнил, как оказался в абсолютном мраке помещения, где шумела вентиляция и неприятно пахло мусоропроводом, как нащупал на двери холодный металл замка и щелкнул рычажок блокировки. Он мелко трясся от нервной дрожи, а сердце колотилось еще быстрее чем там, под лестницей, хотя это и казалось невозможным. Сквозь закрытую дверь он прекрасно слышал все переговоры бандитов.
- Не стрелять! – истошно крикнул Хабиб, как лютый и опытный хищник чувствуя, что жертве удалось ускользнуть. Временно, конечно, но удалось. – Не расходуйте зря патроны!
Он потеснил своих подчиненных и спустился вниз. Луч его фонарика сначала порыскал по коридору, высветив его пустоту, а потом опустился на лежащего прямо под его ногами Хасана. Тот так и рухнул лицом на плиточный пол с топором в затылке. Под ним уже начала образовываться кровавая лужа, казавшаяся в свете ручного фонаря зловеще черной.
- Живьем шкуру спущу с шакала! – прошипел Хабиб, уже хотел отдать команду на движение вперед, как его радиостанция заговорила голосом Вероева, спокойным и властным:
- Что-то случилось?
- Ничего страшного шеф, - поспешил успокоить его Хабиб. – Небольшие проблемы с электричеством.
- А тот, кто создал эти проблемы, где сейчас?
- Мы его уже нашли и через пару минут он исправит свою ошибку.
- Хорошо! Но оставь его ненадолго. Справа от лестницы, за дверью, должен быть распределительный щит. Пошарь там, а то у нас тоже имеются проблемы с электричеством.
- Понял!
Совсем уж открытым текстом террористы общаться не могли из-за боязни быть случайно услышанными спецслужбами, но понимали друг друга с полуслова.
Через три минуты погашенный Виктором свет был вновь включен, а бандиты стояли прямо у четвертой двери подвала. Весьма и весьма условно преградой, надо сказать.
- Ну что, шакал? – услышал Виктор голос главаря. – Через пару секунд ты сдохнешь лютой смертью!
И дверь предсмертно содрогнулась от первого удара. Содрогнулась, но выстояла. В тот же миг Виктор с несказанным удивлением почувствовал, что пол заходил под его ногами, а в воздухе, и без того не ароматном, разнеслась нестерпимая вонь.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Солнечное субботнее утро в больнице №51 выдалось небывало суетливым, с событиями, о которых врачебный контингент, привыкший к весьма прозаическому течению жизни, и помыслить не мог. Хотя сегодня был выходной, заведующий травматологическим отделением присутствовал на месте. Он писал сейчас докторскую диссертацию, и практика ему была необходима. Кроме того, в его доме по выходным, как у главы семьи, собирались многочисленные родственники и наличие беснующихся внуков не прибавляло творческого настроя. Поэтому он позволял себе исчезнуть на несколько часов. Звали его Гамлет Тигранович Мирзоян. Это был прекрасно образованный человек чуть старше шестидесяти, но моложаво поджарый, с благородной проседью и замечательным орлиным профилем, столь красноречиво говорившем о принадлежности его хозяина к веселым и гордым сынам Закавказья.
- Доброе утро, Гамлет Тигранович, - встретил своего начальника прямо у кабинета доктор Крайкин.
- Судя по тому, что вы здесь, оно не доброе, - протянул руку для приветствия Мирзоян. Голос у него быль мягкий и глубокий, что частенько навевало на женщин сексуальную дрожь. – Почему не ушли домой после дежурства?
- У нас два совершенно невероятных случая, Гамлет Тигранович! Помните, вчера к нам доставили практически безнадежную женщину, выпавшую из окна?
- Конечно, помню! Несчастная скончалась ночью, разумеется? Приносите документы, я подпишу… Но в этом нет ничего невероятного.
- Да нет же, Гамлет Тигранович! Она жива и даже – более.
- Вы говорите загадками, Евгений Осипович. Для врача вашей квалификации это несколько странно.
- У нее отмечено полное выздоровление!
- То есть как?! – Мирзоян смотрел на Крайкина так, словно хотел удостовериться в его психическом выздоровлении. – Вы что такое говорите?!
- Полное выздоровление! – подтвердил Евгений Осипович, радуясь неподдельному удивлению своего начальника. – А второй случай…
- Подождите вы со вторым случаем, милейший! Я должен сначала в первом убедиться. Где сейчас пациентка?
- В третьей реанимационной палате.
- Я сейчас накину халат и бегу туда. Подождите меня!
Два часа над вынырнувшей из неподвластного нам мира смерти Варварой Леонидовной колдовали изумленные врачи. Кардиологи, невропатологи, травматологи, рентгенологи и прочие последователи Авиценны и Парацельса простукивали, просматривали, обвешивали датчиками бодрую женщину, слегка посмеивающуюся над ними, приходили в шок и единодушно ставили диагноз – полностью здорова! Пульс был как у двадцатилетней девушки, тоны сердца великолепные, давление – хоть сейчас в космос посылай, все кости целенькие и здоровые, без малейших признаков остеопороза, весьма распространенного у женщин данного возраста, зрение – единица. Единственное, что соответствовало паспортному возрасту, были морщинки на лице, железные коронки на коренных зубах, да седина в волосах.
Сама же тетя Варя с достойным уважения терпением проходила все процедуры, иногда весьма неприятные. На все вопросы она отвечала четко, но предельно односложно, стараясь говорить лишь «да» или «нет». Ее невзрачные, но полные доброты глаза светились тихим лукавством. Она прекрасно видела недоумение врачей и в душе незлобно потешалась над ним. Она-то знала, что с ней все в полном порядке. Вот только… Сколько не напрягала она память, не могла вспомнить ничего, что произошло с ней в предыдущие два дня. Их будто никогда и не было в ее жизни. Неожиданно обретшая здоровье женщина и не подозревала, что из ее памяти улетучились далеко не два дня и даже не два года.
Осматривавшие женщину врачи, в суете своей, и не заметили, что морщины на ее лице медленно, но верно разглаживаются, а кожа приобретает приятную мягкость и здоровый румянец…
Заведующий травматологическим отделением Мирзоян сидел у себя в кабинете и листал результаты исследования необычайного случая, свалившегося ему на голову. Тихо шуршал вентилятор, стоящий на теряющем полировку столе. В стакане с бронзовым подстаканником давно остыл чай. Солнечные зайчики прорывались сквозь полуоткрытое окно, путешествовали по стенам, еще пахнувшим новенькими обоями и по книжному шкафу, битком набитому толстенными справочниками и энциклопедиями. В кабинете царила тишина, нарушаемая лишь мерным гулом едущих по Сеславинской улице автомашин. Сидящий на кожаном диванчике доктор Крайкин внимательно следил за своим патроном. Не смотря на повисшее на плечах суточное дежурство, он не чувствовал усталости. Да и разве можно чувствовать усталость, когда на твоих глазах рождается чудо.
Гамлет Тигранович отложил листы с заключениями специалистов в сторону, извлек из верхнего ящика стола пачку вишневого «Капитана Блэка», закурил, глубоко затянулся и, наполняя кабинет слегка приторным дымом, произнес:
- У меня полное ощущение, милейший Евгений Осипович, что я схожу с ума. Как, впрочем, и остальной персонал нашей клиники. Н-дас… Но не верить своим глазам я не могу.
- Еще нет результатов анализов, - сказал Крайкин, видя несомненную удрученность главврача.
- Бросьте! – махнул рукой Мирзоян, выдыхая очередную струю сизого дыма. – Мне интуиция подсказывает, что и там все будет в полном порядке. Вы понимаете, что происходит?
- Ну…
- Не понимаете! Мы выпускаем тонны лекарств, изобретаем мудреные системы восстановления после тяжелейших травм – этому, кстати, посвящена львиная доля моей диссертации, – а тут… Вполне заурядный организм полностью излечивается после повреждений, не совместимых с жизнью. И мы не в состоянии объяснить столь отрадный факт!
- Есть многое, мой друг Горацио…
- Что неизвестно нашим мудрецам, - закончил Мирзоян весьма известную фразу. – Я читал произведение Шекспира о моем тезке. Однако, что мы будем делать с женщиной? С одной стороны, ее надо выписывать, а с другой – подробнейшим образом изучать.
- Изучать, несомненно изучать, Гамлет Тигранович! Исследования могут открыть нам невиданные ранее резервы человеческого организма, о которых мы и не подозревали.
- Все так. Но она же ведь не подопытный кролик. Женщина рвется домой, и это совершенно понятно. На каких основаниях мы будем ее здесь держать?
- Частичная амнезия, - Евгений Осипович погладил холеные усы, - у не на лицо. Чем не повод?
- Да! – согласился Мирзоян, туша сигарету в пепельнице, изготовленной в виде человеческого черепа. – Необходимо дополнительное обследование психиатра. Переведем пациентку в обычную палату и вызовем специалиста. Кроме того, необходимо сообщить в милицию. Я полагаю, они захотят с ней побеседовать. Да к тому же и главврача сегодня не будет. Он хотел приехать сегодня да не смог. Какие-то там семейные неурядицы…
- Я все понял, Гамлет Тигранович! – сказал Крайкин, вставая с дивана.
- Угомонитесь, Евгений Осипович. Вы же после дежурства. Отправляйтесь домой отдыхать. Оставим все дела до понедельника.
- Вы хотели осмотреть еще одного больного, - напомнил доктор.
- Ах, да! – устало поморщился главврач. Он еще не терял надежды вернуться к своей диссертации. – Ну что же, ведите…
Глазам обоих докторов, итак уже зачерпнувших удивления полной чашей, предстала следующая картина. Филипп Филиппович Дубовик, бывший полковник и действующий начальник ДЭЗа, лежал на больничной кровати и, вовсю раскрыв рот, украшенный золотыми коронками, орал благим матом на все реанимационное отделение. При этом он лежал на спине и судорожно дергал руками и ногами, как это обычно делают крошечные дети, потерявшие пустышку. Над ним стояла медсестра Агнесса, сменившая на этом посту Валентину. Она была привлекательной женщиной слегка за сорок, дородного телосложения с большой и крепкой грудью. Рядом с кроватью Дубовика стоял столик на колесах, на котором размещалось нехитрое больничное питание: не слишком наваристые щи, тушеная капуста со шницелем и стакан киселя неизвестной фруктовой принадлежности. Агнесса была в явной растерянности.
- Что случилось, Агнесса Ивановна? - спросил Мирзоян, пытаясь перекричать горластого Филиппа Филипповича.
- Понятия не имею! – развела руками медсестра. – Принесла ему обед, а он кобенится. Я понимаю, у нас меню не ресторанное, но вполне сносное, между прочим. И не говорит ведь ничего, оглашенный!
- Быть может он того, - робко предположил Евгений Осипович, - мокренький.
- Еще чего! – колыхнула грудью от возмущения Агнесса. – Ему Валентина два раза памперсы меняла, да я один раз. И где это видано, чтобы за здоровенным мужиком так ухаживали! Ведь не лежачий.
- Он хочет есть, - сделал вывод Крайкин.
- Да кто ему не дает?! – Агнесса указала наманикюренным ногтем на столик с обедом. – Так ведь отпихивает все, паразит!
Мирзоян был не только опытным врачом, но и отцом и дедом со стажем. Он прекрасно видел, что все реакции лежащего на кровати мужчины соответствуют реакциям младенца. Вновь пожилой доктор, кандидат наук отказывался верить своим глазам. Да и как еще можно реагировать на крики «младенца», на щеках которого уже сформировалась небритость?!
- По-моему, вы правы, - произнес Гамлет Тигранович, - он элементарно голоден.
- Так пусть ест! – приговор Агнессы звучал безапелляционно.
- Он не может есть то, что вы ему принесли, - уточнил Крайкин.
- А чего же я еще могу ему дать? – Агнесса была в полном недоумении.
- У вас есть дети, уважаемая Агнесса Ивановна? – спросил Мирзоян.
- Есть.
- Чем вы их кормили в младенчестве?
- До полутора лет – грудью! – гордо ответила Агнесса, так и не понимая, куда клонит доктор.
- Превосходно! В наше время – довольно редкий случай. Так вот, дражайшая Агнесса Ивановна, представьте, что данный больной также находится в грудничковом возрасте.
Агнесса хлопнула длинными ресницами, округлила глаза до размера бильярдных шаров, посмотрела сначала на начальника ДЭЗа, затем на двух докторов, пользующихся в больнице практически непререкаемым авторитетом, решила для себя, что сумасшедших в данном помещении трое, и тоном оскорбленной девчонки произнесла:
- Мне что, ему свою грудь дать, что ли?
- Что вы, что вы! - поспешил успокоить ее Мирзоян. – Пациент психологически находится совсем не в том возрасте, чтобы оценить сей дар достойно. Ему сейчас необходимо питание для грудного вскармливания. На худой конец – обыкновенное молоко. И непременно из бутылочки! Но, прежде всего, сделайте ему укол успокоительного. Пусть поспит пару часов. А за это время мы найдем все необходимое. И психиатра, непременно – психиатра!
Последняя фраза была обращена к Евгению Осиповичу.
Через минуту укол был сделан, доктора и медсестра покинули реанимационную палату, а Филипп Филиппович заснул безмятежным младенческим сном.
Мрак, как впрочем и солнечный свет, не может быть вечным. Каким бы непроглядным и страшным он не казался, рано или поздно он отступит. Иначе просто не может быть. Ни на нашей Земле, ни где-то еще в подвластных Всевышнему мирах. Так уж повелось, что человек подсознательно боится темноты, ибо именно оттуда, как ему кажется, ему угрожают наибольшие опасности. Именно поэтому с пещерных времен человек старался куда-нибудь укрыться с наступлением ночи и, забывшись сном, переждать надвигающуюся темень. Но мрак порой может быть и спасительным или, по крайней мере, приносить отдохновение.
То ли Игорь неимоверно вымотался за последние часы, то ли гипноз неизвестного существа так подействовал на него, только в этот раз он не видел никаких сновидений. Он будто провалился в непроглядную пустоту, где нет ни света, ни мыслей, ни чувств. Сколько он пробыл в подобном состоянии - неизвестно, но радости от пробуждения он не ощутил, будто и не спал вовсе, а ворочал мешки с цементом. Тело буквально ныло от усталости, терзал озноб, несмотря на тропическую жару; в висках стучало так, словно внутри головы усердно работали дятлы. Раны на спине саднили теперь неимоверно и беспрерывно. Игорь даже боялся дотронуться до них – казалось от прикосновения они пронижут все тело обжигающей болью. Очень хотелось пить. Так хотелось, что будь поблизости лужа, он припал бы к ней не задумываясь.
Чертовски не хотелось этого делать, но Игорь поднял веки, приобретшие вдруг свинцовую тяжесть. Вокруг царили все те же розовые оттенки, ставшие уже ненавистными. Розовый небосвод давил на него теперь не меньше, чем свод глухой пещеры на клаустрофоба. «Лучше уж мрак», - безвольно подумал Игорь, но нашел в себе силы сесть. Рядом уже поднимался на ноги Архип.
- Мне изрядно надоели все эти дурацкие гипнозы! – зло проговорил он. – Офицер спецслужб им что, подопытный кролик что ли? Э-э, - он пристально глянул на Игоря. – Да на тебе лица нет.
- Плохо мне… - кивнул головой Игорь, чувствуя, как язык стал каким-то шершавым и слабым. – Пить очень хочется…
Ни слова не говоря, Архип добрел до ближайшего куста с полосатыми плодами, сорвал самый крупный, и принес его Игорю.
- Ешь! – сказал Архип, разламывая диковинный то ли фрукт, то ли овощ на две половинки. Одну взял себе, другую протянул Игорю.
Игорь взял плод ослабевшими руками и вгрызся в его сочную мякоть. Не смотря на дикую жажду, ел он медленно. Даже собственные челюсти не хотели его слушаться и двигались медленно, будто чужие.
- Да ты горишь весь! – сказал Архип, дотронувшись ладонью до его лба. – А где…
Оглянувшись, он не увидел их третьего спутника – Шамиля.
- Сбежал куда-то, змееныш! – зло сказал Архип.
- Куда тут можно сбежать?.. – тихо возразил Игорь, откладывая в сторону выгрызенную корку.
- Ну, если его утащили милейшие желтоглазые создания, я буду только рад. Твое состояние меня сейчас куда больше интересует. Что с тобой, дружище?
- Спина… - только и хватило сил произнести Игорю.
Архип задрал ему рубашку, хранившую следы запекшейся крови, глянул на мускулистую спину Игоря и присвистнул. Даже беглого и не профессионального взгляда было достаточно, чтобы поставить неутешительный диагноз: у парня началось заражение. Пять порезов, размером не больше, чем от обычного столового ножа, стали багряными, набухли и сочились желтым гноем. Осколков пластмассы, к счастью, в них не было. Но они, к удивлению спецназовца, приобретали шарообразную форму. Складывалось впечатление, что под кожу Игорю кто-то запихнул шарики для пинг-понга.
- Ого! – вырвалось у Архипа, хотя он и старался сохранить в голосе крохи спокойствия.
- Что там?.. - прошептал Игорь. Жажда несколько ослабила свою жестокую хватку, но съеденный плод сил ему не прибавил.
- Ты не красна девица, - сказал Архип, садясь на корточки перед Игорем и глядя прямо ему в глаза, - а потому кружева перед тобой плести я не буду. Дела у тебя, брат, прямо скажем – не ах! Ты спину-то, в вагоне, поди, поранил?
- Да…
- Так вот, раны теперь воспалились и гниют. Оттого и температура у тебя поднялась. Организм борется, и это хорошо. Климат, скорее всего, здесь не подходящий. Влажность, а может инфекций разных полно.
- И что теперь делать?
- Честно сказать: не знаю! Держись, Игорек. Кстати, где наш Наблюдатель запропастился? Быть может, он чего-нибудь подскажет? Эй, То-Чего-Не-Может-Быть, появись?
Лишь эхо, пролетевшее над туманной пропастью и ударившееся о скалы, было ему ответом.
- Опять куда-то заныкался, - резюмировал Архип. – Наблюдает что-нибудь…
- А что с кораблем? – Игорю показалось, что ему стало несколько легче. Самую малость, самую чуточку. Пол-ерунды, как говорится. То ли местный «арбуз» подействовал, то ли просто отступила жажда.
- С кораблем-то? – Архип впервые после пробуждения кинул взгляд на другую сторону пропасти. – С кораблем ничего особенного.
Звездолет действительно находился на месте, воткнутый в скалу, будто бумеранг. Над пропастью же висел плотный туман, все того же розового цвета, будь он неладен. Туман был настолько плотным, что казалось по нему можно запросто перейти на другую сторону бездны. Он не клубился, не наползал полосами, как это бывает с земными туманами, а висел совершенно неподвижно в местном безветрии. Могло даже показаться, что пропасть за ночь наполнилась обыкновенной ватой розового цвета.
Архип поднялся с корточек и двинулся к кусту с серо-полосатыми шарами. Половины удивительного плода ему явно не хватило. Да и к тому же, он хотел немного побыть один, собравшись с мыслями. Ведь положение Игоря действительно было далеко не шуточным, а никаких медикаментов под рукой у них не было. Да что там медикаментов! Архип был не городским пионером, представлявшим лес лишь как место для разжигания костра на пионерском слете. Он был профессиональный спецназовец, знавший в лесу каждую травинку и былинку. Да и не только в лесу. На Земле Архип легко бы поставил Игоря на ноги, используя могучую силу природы. Но здесь ему не было известно ни одно растение. Да и травы, как таковой, под ногами не было. Лишь деревья да кустарники, отнюдь не приветливого вида. Даже ножа и элементарной воды для промывки ран у него под рукой не было. И теперь все зависело от организма Игоря. Остаться же одному во враждебном мире Архипу совсем не хотелось. Да и кровный враг – Шамиль исчез в неизвестном направлении. Быть может, прячется где-нибудь в кустах и замышляет недоброе…
Взглянул на корабль и Игорь, с трудом повернув голову. Он действительно ничуть не изменился. Все так же поблескивал серебристой обшивкой, словно отполированный. К нему, почему-то именно сейчас пришла уверенность в том, что вчерашнее его предложение - попытаться добраться до корабля - было исключительно верным. Он горько улыбнулся: в его теперешнем положении проникнуть на спасительный звездолет было невозможно! Его тело потеряло послушность, оно стало неподатливым и слабым, как у космонавта после длительного пребывания на орбите.
- Наташка, милая Наташка! - прошептал он сухими и горячим губами. - Неужели никогда не увижу я тебя, люб…
Игорь вновь посмотрел на звездолет и обомлел, так и не сумев закончить фразу. Над физюляжем серебристого «бублика» вдруг возникло желтоватое свечение, представлявшее из себя прозрачную сферу. И в сфере этой возникла как видение, как морок фигура девушки. Пусть до корабля было далеко, пусть черты лица были расплывчаты, пусть взгляд Игоря был замутнен недомоганием, но он узнал девушку. Ведь по-настоящему влюбленные люди не глазами видят, но сердцем. Это была Наташка! Она что-то беззвучно кричала, манила Игоря руками, раскрывая столь милые ему объятья. Но откуда она здесь?! Уж не бред ли у него начался от высокой температуры? Игорь закрыл глаза и тряхнул головой. Из-за навалившейся немощи движение у него получилось несколько несуразное: он будто уронил голову на грудь, а потом вновь поднял ее. Движения его были медленны, как неторопливые жесты ленивца. Видение не пропало. Наташа по-прежнему звала его. Игорю даже показалось, что он различает шевеление ее губ, хотя из-за расстояния это было невозможно. «Я люблю тебя!» - взывали они, не тревожа местную атмосферу звуком. И немой возглас повторялся много-много раз. Все это казалось каким-то сном, нереальностью. Но разве все, что они видели вокруг представлялось реальным?!
- Архип! – позвал Игорь, собрав все силы для громкого оклика. Он получился натужным, хриплым, но Архип его услышал.
- Чего? – повернулся он, держа в руках местный «арбуз».
Сказать громко что-либо еще у Игоря не хватило энергии, и он лишь указал рукой в сторону звездолета. Архип перевел взгляд по направлению руки Игоря и выронил серо-полосатый плод из рук. Тот глухо стукнулся о землю и замер на месте, не разбившись.
- Что еще за новости? – произнес Архип, подходя к Игорю. – Откуда здесь женщина? Неужели на корабле есть кто-то из землян? Не может быть! – возразил он сам себе. – Да и она явно… явно… Она будто не здесь! Будто видеоизображение идет откуда-то.
- Это – Наташка… - тихо произнес Игорь, и почувствовал, как на глаза навернулись слезы. - Моя Наташка!
- Вон как! – удивился Архип. – Да как же ты ее разглядел? Я с такого расстояния и себя бы не узнал.
- Это она! Я знаю…
- Допустим, - согласился Архип. – Но какие из данного обстоятельства можно сделать выводы?
Ответить Игорь не успел. Свечение заколыхалось, будто мираж в пустыне под дуновением ветра, и неторопливо растаяло. Уже через минуту на противоположной стороне пропасти остался лишь корабль без всяких напоминаний о странном видении.
- Фантом, - скептически произнес Архип.
- Нет! - упрямо качнул головой Игорь.
- А что же тогда?
- Не знаю… Но нам надо попасть на корабль!
Архип на секунду задумался. Действительно, на звездолет попасть было бы не лишним. Во-первых, они решили проникнуть на него еще до наступления темноты. А во-вторых, там вполне могло оказаться хоть что-то, что могло облегчить страдания Игоря. Он и сейчас крайне слаб, а без лекарственной поддержки его состояние будет только ухудшаться.
- Хорошо! – уверенно сказал Архип. – На это чудо не нашей техники проникнуть стоит. Но любая разведывательная операция должна быть тщательно спланирована. Хотя все нюансы учесть, разумеется, невозможно… Итак, у меня два наиважнейших вопроса. Первый: как перебраться на ту сторону? Второй: как уберечься от здешних милых обитателей, если они появятся? А в том, что они появятся, я уверен куда больше, чем в том, что нам необходимо попасть на этот корабль.
- Надо спуститься на дно пропасти, прейти на другую сторону и подняться к кораблю, - голос Игоря был слаб, но в нем звенела несломленность духа. – А твари… Волков бояться – в лес не ходить.
Архип взглянул на своего спутника как на умалишенного. Он подошел к краю пропасти, осторожно заглянул в нее, постоял немного и вернулся обратно. Собственно говоря, из-за тумана он почти ничего не увидел. Правда, несколько «просел» и открывал теперь края пропасти примерно на метр. Этого ничтожного расстояния было достаточно, чтобы разглядеть, что стены этого гигантского провала отнюдь не гладкие и не кажутся такими уж неприступными. На них имелись многочисленные выступы и впадины, куда запросто могла встать человеческая нога или рука. Причем такие выступы и впадины имелись на обеих стенах пропасти. Проще говоря, они напоминали обычный скалодром весьма среднего уровня сложности. Была еще одна странность: туман не оставлял после себя влаги и спускаться по стене можно было вполне безопасно.
- Я понимаю твое состояние, Игорек, - Архип опустил руку на плечо сидящему Игорю. – И желания выбраться отсюда у меня тоже хоть отбавляй. Спуститься в пропасть мне представляется реальным, но… Я бы подождал, пока туман рассеется полностью. В конце концов, можно поискать другой путь.
- Другого пути нет! – Игорь посмотрел в глаза Архипа и тот увидел в покрасневшем, воспаленном взгляде своего товарища удивительную смесь боли, отчаяния, надежды и безмерного желания выжить. - И ты знаешь об этом.
Архип отвел взгляд от Игоря. По здравому размышлению другого пути действительно не было. Пропасть простиралась в обе стороны до линии горизонта, так что дойти до ее края не представлялось возможным. Соорудить нечто вроде моста было также нереально. У них не было даже самых примитивных инструментов. В лесу росли довольно мощные и высокие деревья, способные запросто послужить мостом. Но чем срубить хотя бы одно из них? И как притащить к пропасти? Последнее было невозможно осуществить и вдесятером, не говоря уже о том, что Архип остался один, учитывая состояние Игоря.
- Ладно, - сказал Архип тоном человека решившего совершить прыжок с парашютом и прекрасно знающего, что, скорее всего, парашют не раскроется. – Наверное ты прав и лучше размозжить голову о каменное дно пропасти… Сейчас принесу тебе несколько «мячиков» - и в путь. Надо же обеспечить себе алиби! А то потом решат, что я уморил тебя голодом.
- Я пойду с тобой, - хрипло, но настойчиво сказал Игорь.
- За едой? – не сразу понял Архип.
- Нет, к звездолету.
- У тебя точно бред начинается. Попробуй-ка встать.
Игорь начал подниматься. Сначала он встал на четвереньки, провел в таком положении около полуминуты и лишь потом принял привычную для человека стойку. Его шатало, будто сильно пьяного человека, ноги казались ватными и непослушными, как и все тело, а сердце колотилось как сумасшедшее, постоянно меняя ритм. Оно то бухало где-то в районе щитовидки, то трепыхалось в области желудка. В висках застучало с удвоенной силой, а перед глазами поплыла мутная пелена, словно ему на здоровые глаза одели очки с увеличительными стеклами. Понимая, что в таком состоянии он долго на ногах не удержится, Игорь вновь опустился на землю, часто и тяжело дыша.
- Передумал, надеюсь? – без тени иронии спросил Архип.
Игорь ничего не ответил, лишь низко опустив голову.
- Ты не кручинься, Игорек, - постарался успокоить его Архип. – Но в твоем положении пытаться спуститься в пропасть… Уж лучше разбежаться и сразу прыгнуть. Не будешь мучиться, по крайней мере.
- Иди, - устало махнул рукой Игорь. – Я буду ждать тебя.
- А-а… Это обнадеживает. А то я мыслил: как только вниз полезу, ты сразу наутек пустишься.
В ответ Игорь лишь обессилено улыбнулся.
Архип принес Игорю три больших полосатых «мяча», крепко, по-мужски, пожал ему руку и направился к краю пропасти. Игорь смотрел ему вслед, и страшно переживал, что так не вовремя навалившаяся болячка заставляет его оставаться на месте. И дело не только в том, что мысленно он рвался в бой, подстегиваемый недавним видением своей возлюбленной, но и в том, что с уходом Архипа он оставался один-одинешенек во враждебном мире на совершенно неопределенный срок. Быть может, навсегда…
Спецназовец прежде, чем начать опасный спуск, остановился, обернулся и помахал Игорю рукой. В этот самый момент над краем туманной бездны показалась голова Шамиля.
Известно с незапамятных времен, что любовь может творить чудеса, не объяснимые с точки зрения холодного рассудка и беспристрастной логики. Разные формы самого высокого человеческого чувства существуют в нашем многострадальном, несовершенном и в то же время прекрасном мире. Любовь к отечеству, любовь к свободе, любовь к себе самому, в конце концов. Все они могут отличаться друг от друга степенью накала эмоций, а могут и быть равными по силе воздействия на человеческий разум. И любовь к самому себе у законченного эгоиста может превосходить по мощи чувства самого ярого патриота. Но ни один вид любви не может соперничать с самой непредсказуемой и самой прекрасной человеческой страстью. Это, конечно же, любовь между мужчиной и женщиной. Она толкает людей на поступки, пред которыми меркнут все подвиги Геракла и уходит в тень мудрость Сократа и Сенеки. Она заставляет людей создавать шедевры, переживающие своих творцов в веках и даже в тысячелетиях. Она разрывает сердце и иссушает душу, являясь безответной, и окрыляет, вознося до райских кущ, когда она взаимна. Иногда любовь и не творит чудес, но способствует тому, чтобы хотя бы один из влюбленных оказался в нужное время в нужном месте. И уже там, возможно, ему явится чудо.
Нечто подобное случилось и с Наташей. Спроси ее хоть тысячу раз, зачем она направилась в подвал собственного дома, где, по утверждению Остапа Мартыновича, творилось что-то нехорошее и опасное, она бы не смогла ответить. Но все равно совершила бы свой поступок не единожды.
В самом центре мрачного подвального помещения в нее вдруг ударил мощный поток неведомой энергии, идущей, казалось, прямо от пола. Ничего подобного она раньше не испытывала. Ей даже показалось, что поток вот-вот взметнет ее вверх. Невольно она подняла голову и увидела прямо над собой яркое свечение голубоватого цвета. Оно было ничуть не слабее, чем огонь электросварки. Наташа даже закрыла глаза, не в силах смотреть на него. Через минуту она решилась открыть веки. Свечение значительно ослабло. Теперь оно было похоже на мягкий фиолетовый свет в операционной. И в этом свете Наташа увидела нечто такое, отчего ее влюбленное сердечко забилось часто-часто, будто птичка в силках. Она видела перед собой какую-то пропасть в розовой дымке, а на другом конце пропасти… Увиденному невозможно было поверить! На другом конце пропасти находились двое мужчин, один из которых сидел прями на земле. И это был Игорь! Расстояние до него было довольно большим и, полагаясь только на зрение, нельзя было с точностью сказать, что перед ней пропавший возлюбленный. Тем более, что он сидел к ней спиной. Но женское сердце в подобных вопросах обмануть невозможно.
- Гоша! – разнеслось в пустом и душном подвале. – Игоречек!
Но он не слышал ее. Она прокричала еще и еще, так громко и отчаянно, что вскоре голос ее перешел на хрип. От бессилия слезы потекли по ее щекам и она стала призывно махать руками, в надежде, что хоть такие действия привлекут его внимание. И чудо произошло! Он повернул к ней голову. Она не видела выражение его глаз, но готова была поклясться, что он заметил ее. Игорь жестом позвал второго мужчину, находившегося на некотором удалении, рядом с каким-то кустарником. Тот обернулся и тоже посмотрел в ее сторону. Игорь со своим спутником и Наташа видели друг друга. И в том не было ни малейшего сомнения! Через мгновение изображение перед Наташей задрожало, заколебалась, как утренняя дымка под легким ветерком и через минуту растаяло, словно его и не было никогда. Перед ее взором был лишь серый, ничем не примечательный потолок подвала. Наташу сейчас не волновало ни то, откуда взялось перед ней столь удивительное изображение, ни то, являлось ли оно явью или было лишь плодом ее уставшего от переживаний воображения. Одно теперь она знала абсолютно точно: ее ненаглядный Игорек жив и находится… Она не знала, где он теперь находится, но данный факт для нее был сейчас второстепенен.
Наталья пулей выбежала из подвала. Необходимо было кому-то сообщить о сделанном ею открытии. Но кому? Отцу Игоря? Конечно! Впрочем… Зачем?! Он приедет сюда, будет связываться с милицией, со своим знакомым из ФСБ. Пройдет уйма времени, которая не принесет ни малейшей пользы. Надо связываться со спецслужбами напрямую. Ведь у нее был этот… как его?.. Сидоркин! Точно! Он же оставил ей визитку. Где она? Наташа начала было рыться в своей сумочке, но тут же вспомнила, что визитку-то она оставила дома в коридоре. Ругая себя на чем свет стоит, она устремилась к своему подъезду.
Вывернув из-за угла дома, она увидела, что у ее подъезда стоит скорая помощь и милицейский УАЗик. Девушка не придала этому ни малейшего значения. В конце концов, быть может в той злосчастной квартире, «украсившей» ее кухню кровавым пятном, опять что-нибудь произошло. Но как это сейчас ей неважно, черт подери! По мере приближения Наташи к подъезду, события у машины скорой помощи получили развитие. Подъездная дверь с шумом, с каким могут открываться только двери подъездов старых домов, распахнулась и из нее вышла любопытная процессия. Нет, конечно же, то, что впереди шел молоденький врач с профессиональным медицинским саквояжем, а за ним следовали два дюжих санитара, само по себе не могло являть предмет удивления. Но вот под руки санитары вели человека, которого Наташа в ближайшее время никак не предполагала увидеть в руках людей в белых халатах. Это был жена бывшего партийного босса Лидия Яковлевна. Женщина никогда и никому не плакавшаяся на собственное здоровье. Вне всякого сомнения, с любым человеком может случиться в любой момент несчастье, в виде сердечного приступа, к примеру, или еще какой неприятности. Хвори человеческие бесконечны! Но поведения Лидии Яковлевны никак не было похоже на поведение человека, разбитого инфарктом или инсультом. Именно ее поведение и заставило Наташу замедлить свое стремительное движение.
Вела себя дама, все время сетовавшая на падение в обществе морали и нравственности не то что неадекватно, а просто таки непотребно. Она плевалась в санитаров, тащивших ее под руки - строго поочередно, то в одного, то в другого, - выкидывала вперед то правую, то левую ноги, пытаясь поразить идущего впереди врача. Но молодой человек шел бойко, и она до него не дотягивалась. Что чрезвычайно расстраивало Лидию Яковлевну.
- Суки рваные! - кричала она истерично. – Клизмы трехсосковые! Коновалы обхезанные! Котика моего загнобили и меня хотите! Хер вам в губки!
Далее Лидия Яковлевна начала изрыгать слова, которые телевидение обычно заглушает недвусмысленным пиканьем. Наташа остановилась и с изумлением взирала, как упиравшуюся женщину затолкали все-таки в машину скорой помощи.
С Лидией Яковлевной же, до того момента, как ее обнаружил Аркадий Ильич Никодимов, произошла следующая история. Она все ходила и ходила по дому и по подъезду, разыскивая своего незабвенного Ричарда. А он все не находился и не находился. Так уж сложилась жизнь у пожилой уже женщины, что Господь обделил ее счастьем деторождения. И этот самый котейка, пусть и со скверным, избалованным характером, заменил ей так и не появившихся на свет малюток. Она буквально боготворила его, души в нем не чаяла и, неожиданно потеряв рыжее мяукающее безобразие, не находила себе места. Она искала его в самых темных уголках, как своего подъезда, так и соседних, обежала весь двор, заглянув даже, презрев неприязнь, в ближайшую помойку – и все безрезультатно. Обив ноги, истоптав каблуки на туфлях, она устало возвращалась к себе домой. Специально не воспользовалась лифтом, надеясь встретить своего любимца на лестнице. Она так и поднималась не спеша, пролет за пролетом, постоянно произнося: «Кис-кис!». Задержалась на той самой площадке, где располагалась квартира тети Вари, чтобы перевести дух и остановилась у окна.
- Кис-кис! – еще раз позвала Лидия Яковлевна, уже совсем устало и тихо.
Неожиданно до ее слуха донеслось то ли хрюканье, то ли чье-то чавканье. Обернувшись на звук, она заметила на коврике у квартиры какой-то бесформенный рыжий клубок. Подслеповатые глаза женщины, да и полумрак лестничной площадки не позволяли четко разглядеть живое существо. Но сердце Лидии Яковлевны радостно забилось.
- Ричард! – воскликнула она, устремляясь на встречу к своему любимцу, как она полагала.
С коврика же на нее прыгнуло что-то совершенно несуразное. Какая-то рыжая гадость с одним огромным желтым глазом, извивающемся змеиным хвостом и мерзким языком. Сие непотребство плюхнулось на крепкую еще грудь Лидии Яковлевны, обхватило ее шею осклизлым хвостиком и принялось облизывать липким языком. Обомлевшая женщина не нашла в себе сил даже крикнуть и просто плюхнулась на цементный пол. В таком положении и застал ее Никодимов, а затем милиционеры.
Несчастная Лидия Яковлевна, выведенная из состояния ступора нашатырем и избавившаяся от невнятного уродца, пытавшегося к ней ластиться, хотела рассказать произошедшую с ней историю окружавшим ее людям, но… Потрясение от происшествия, свалившегося на нее, будто шайка ледяной воды после парилки, здорово шандарахнуло по разуму женщины, с малолетства привыкшей к спокойной и размеренной жизни, лишенной всяческих чудес и чертовщины. Лидия Яковлевна не смогла членораздельно произнести ни одной фразы! Что чрезвычайно разозлило ее самовлюбленную натуру. Замутненное сознание обозленной женщины, когда-то пользовавшейся всеми благами партийной номенклатуры, обрушилось на ничего не понимающих мужчин отборной бранью. Причем ругань сопровождалась настойчивыми попытками выцарапать глаза всем окружающим. Наверняка и сама Лидия Яковлевна не подозревала, откуда взялись столь нехорошие слова в ее лексиконе. Но разве кто-нибудь знает все закоулки своего мозга, все его чердачки, подвальчики, антресольчики и прочие укромные места? А ведь там, иной раз, может храниться такое, отчего волосы встанут дыбом, а на ладонях выступит холодный пот.
Как бы там ни было, пришлось вызвать скорую помощь весьма определенной направленности. Разумеется, поднятый шум не мог оказаться незамеченным соседями по подъезду жены бывшего партийного работника. Кто с сожалением, а кто и с неприкрытым злорадством наблюдали высыпавшие на лестничную площадку люди за пленением Лидии Яковлевны медицинскими работниками. Не было только ее мужа, находившегося на данный момент в санатории. Почему-то все бывшие партработники обожают санатории.
- Что-то неладное, видимо, творится в нашем доме, - произнес кто-то в общей массе. – То кому-то голову отрывают, то кто-то сам разума лишается, то начальник ДЭЗа в обморок падает…
Никодимов собрал все свои мудреные приборчики в элегантный чемоданчик и уже начал спускаться по лестнице, когда услышал за спиной голос Пашина:
- Быть может экспертов сюда вызвать? – оперативник был явно растерян и не понятно было кого он спрашивал, то ли себя самого, то ли участкового, продолжавшего держать ненужную теперь клетку для грызунов.
- Это совершенно бессмысленно! – уверенно сказал Аркадий, обернувшись.
- Почему?
- Потому что, они ничего здесь не обнаружат.
- Я все время хочу вас спросить, - пришел в себя Пашин, - кто вы собственно такой?
- Вам так важно знать мою профессию? – прищурил умные глаза Аркадий.
- И не только профессию, - уточнил участковый Эдик.
- Я, молодые люди, тоже эксперт. В своем роде, разумеется.
- В каком именно?
- Не вдаваясь в подробности, скажу лишь, что я занимаюсь тем, что обычные ученые, как правило, отвергают.
- То есть? - не понял участковый.
- Вы уфолог? – оперативник был более прозорлив.
- Можно сказать и так. Так вот, вы сами прекрасно видели существо, исчезнувшее в вентиляционном отверстии. Как вы думаете, откуда оно взялось?
- Мутант какой-то! – брезгливо поморщился Пашин.
- Неверно! Неверно, молодой человек. Никакой это не мутант. Скорее всего, виденный нами урод – продукт слияния двух материй, совершенно чуждых друг другу. Поверьте мне, я много чего повидал на земле нашей грешной. Такого, что не привидится и Стивену Кингу. Я пока не могу дать точный ответ, как получилась данная субстанция. Но приступлю к изучению этого вопроса немедленно, как только вернусь домой. Сперва же я должен посетить еще одно место в столь замечательном доме. А приезд сюда ваших экспертов совершенно бессмысленен, уверяю вас. Они мыслят совсем другими категориями и не поймут здесь ни черта.
- А куда вы еще собираетесь пойти? – спросил Пашин. Он сам не знал почему, но ему хотелось верить этому необычному гражданину.
- В подвал. Там, как я слышал, тоже произошло нечто интересное.
- Я иду с вами! – уверенно заявил Пашин. Собственно говоря, он и пришел к дому с целью посетить подвал.
- Зачем, позвольте поинтересоваться?
- Не забывайтесь, Аркадий Ильич, - Пашин умел быть строгим, когда было необходимо, - я представитель власти и не обязан отчитываться перед вами. Скажу лишь, что в данном случае мои служебные интересы пересекаются с вашими научными.
- А-а, - ехидно улыбнулся Никодимов. – Тогда идите, я не возражаю.
Ни слова больше не говоря, он устремился вниз по лестнице. Пашин кивком головы показал лейтенанту следовать за ним, и направился вслед за Аркадием.
На выходе из подъезда они нос к носу столкнулись с Наташей. Она узнала оперативника, который приходил к ней сегодня днем. И хотя он посещал ее совсем не по поводу пропавшего Игоря, она решила обратиться именно к нему. Просто он был первым знакомым лицом, встретившимся ей по дороге домой. Мысль о звонке Сидоркину тут же отскочила из ее прелестной головки куда-то в сторону.
- Я его видела! – выпалила Наташа, хватая Сергея за рукав пиджака.
- Кого?!– не понял тот, опешив от подобного натиска красивой девушки. Тем не менее, профессиональная память сработала четко, и он вспомнил ее.
- Моего Игоря!
- Кто такой Игорь? – Пашин действительно понятия не имел, ни о каком Игоре.
Наталья замолчала, глянув на оперативника, как инквизитор на еретика. Вопрос не столько поставил ее в тупик, сколько показался глупым и неуместным. Ей почему-то казалось, что вся милиция не только Москвы, но и всей страны занята поиском ее пропавшего любимого. Да и Интерпол уже в курсе, скорее всего. Тем не менее, Наташа была девушкой не только влюбленной, но и умной, а потому нашла в себе силы ответить.
- Игорь – мой очень дорогой человек, - произнесла она снисходительным тоном. – Муж, если хотите! Он пропал позавчера, и…
- Девушка, - прервал ее Пашин, пытаясь мягким движением освободиться от захвата Наташи, - я не занимаюсь поисками вашего пропавшего мужа.
- Но вы же из милиции! – Наташа хватку не ослабляла.
- Лейтенант! – обратился Сергей к стоящему сзади участковому. – Займитесь, пожалуйста, вопросом девушки. Натальи, если я не ошибаюсь…
- Я его видела! – настаивала Наташа. – Там, в подвале?
- Где? – насторожился Пашин. Перед его мысленным взором ясно предстала безрадостная перспектива расследования еще одного трупа.
- В подвале, понимаете!
- В каком подвале, девушка? - ушедший несколько вперед Никодимов, остановился. Его явно заинтересовала последняя информация Наташи.
- В подвале нашего дома. Там происходит нечто невероятное!
- Вы видели труп? – не мудрствуя лукаво, спросил участковый Эдуард.
- Подождите, лейтенант! – одернул его Никодимов. – Так что вы там видели?
- Понимаете, - Наташа отпустила, наконец, рукав оперативника, - там возникло какое-то свечение, прямо на потолке, и я увидела своего Игоря! Как будто на экране телевизора. Только… Только мне казалось, что между нами нет никакой преграды.
- Поразительно! – взгляд Аркадия был напряжен, он словно пытался проникнуть Наташе под черепную коробку. – А что еще вы там видели?
Наташа на секунду задумалась, напрягая память, а потом произнесла:
- Какая-то пропасть, заполненная розовым туманом… Вдалеке странный лес…
- А чем странный?
- Не знаю! Он… Он показался мне… В общем, на Земле не может быть таких лесов.
- Хорошо! – не отрывал взгляда Никодимов. – Что еще вы видели?
- Все, кажется… Нет! – вспомнила Наташа. – Там был еще один человек.
- Какой человек?
- Я не знаю его. Обычный человек! Впрочем, - Наташа вспомнила, как он был одет, - возможно он ехал в одном вагоне с Гошей.
- И еще один вопрос, милая девушка. Вот вы сказали, что не ощущали препятствия между собой и увиденным вами миром. А не показалось ли вам, что вы и ваш возлюбленный находитесь как бы на разных концах тоннеля. Границы которого и очерчены рамками того самого свечения.
Наташа задумалась. А ведь действительно, этот человек, чей взгляд так располагает к себе, прав! Она действительно видела Игоря, словно на другом конце туннеля. И поняла она это только сейчас.
- Да! Именно так.
- Невероятно! – как бы для себя самого произнес Аркадий. – На лицо явный прорыв. Вот только куда…
- Что вы говорите? – не поняла Наташа.
- Да нет, ничего. Это я о своем, о женском, так сказать…
Для участкового весь разговор между ученым и Наташей казался полнейшей белибердой. И хотя он не впервые видел эту девушку, ему невольно подумалось о том, что скорая с Лидией Яковлевной уехала слишком рано. Пашина же сейчас волновал совсем иной вопрос.
- Скажите, пожалуйста, красавица, - спросил он, - а зачем вы вообще полезли в подвал? Что вас туда повлекло?
Наташе пришлось рассказать о своей встрече с Мартынычем и о своем сне, где она видела Игоря и мерзкую тварь, нависшую над ним.
- Изумительно! – карие глаза Аркадия сверкнули охотничьим азартом. – Вы так верите снам?
- Не знаю… - смутилась Наташа. – Но именно этому верю.
- Где находится подвал?
- Я покажу! – в один голос ответили участковый и Наташа.
- Нет-нет, милая леди! – решительно произнес Аркадий. – На сегодня для вас хватит приключений.
- Но… - пыталась возразить Наташа.
- Никаких «но», детка! – впился в нее своим взглядом ученый, и Наташа почувствовала, что не в силах сопротивляться его воле. Более того, она и не желала сопротивляться! – Отправляйтесь домой, выпейте стакан красного вина, а еще лучше коньяку, и не напрягайте мозг переживаниями. Оставьте их для своего возлюбленного, когда он вернется.
- А он вернется? – на глаза Наташи неожиданно навернулись слезы. Впрочем, у прекрасной половины человечества они всегда где-то рядом.
Никодимов ненадолго задумался, будто копался в собственных мыслях, а потом произнес:
- Он очень постарается!
Наташа удовлетворенно кивнула и направилась домой.
- Ведите! – сказал Никодимов, обращаясь к лейтенанту.
В тот же момент у Пашина зазвонил мобильный телефон.
- Не может быть! – произнес он, выслушав информацию. – Еду немедленно!
- Вы подвал обследуйте без меня, пожалуйста, - обратился Сергей к участковому и Никодимову. – Потом, Эдик, рапорт в отделение занесешь.
- Что-то серьезное? – спросил Эдуард
- Помнишь Варвару Леонидовну, что вчера из окна выпала?
- Помню, конечно. Жаль ее, добрая была женщина…
- Только что звонили из больницы. Она пришла в себя!
Директор секретного Института, где толкал науку вперед Василий Открывашкин, уже собирался уходить, когда на его столе, длинном, как взлетная полоса аэропорта, задребезжал городской телефон. Альберт Карлович Родин, грузный мужчина под шестьдесят, с седым ежиком волос на лобастой голове, возглавлял Институт уже более десяти лет, и работать по субботам для него было делом вполне обыденным. Добросовестный руководитель, ратующий за свое дело, которое, помимо всего прочего, было напрямую связано с государственной безопасностью, он мог легко пересчитать все свои выходные за годы руководства Институтом. Конечно, пальцев рук и ног для этого вряд ли бы хватило, но и прибегать к помощи калькулятора вряд ли пришлось.. Иногда и в воскресение ему приходилось засиживаться допоздна. Но сегодня все шло спокойно и ровно, в нормальном рабочем ритме. А за окном красовался в своем неистовстве разудалый май, и тянуло на лоно природы, к костерку и шашлыкам, на дачу, где сегодня собралась вся семья, и Альберт Карлович, наконец-то, сможет повозиться с внуками, по которым он дико соскучился.
А на столе дребезжал телефон, и почувствовалось директору - неплохому ученому и прекрасному администратору, - что поездка на дачу может отложиться на неопределенный срок. А у проходной уже стоит служебная машина… Быть может, ну его к черту этот телефон? Нет! Альберт Карлович был человеком ответственным. Да и если что серьезное – найдут и по мобильной связи. В крайнем случае – курьера пришлют прямо на дачу и все равно оторвут от блаженного отдыха. А если ничего серьезного, чего тогда боятся?
- Я слушаю, - снял Альберт Карлович трубку. Голос его был низким и спокойным, внушающим одновременно и уважение и доверие.
- Здравствуйте, Альберт Карлович, - раздалось в трубке. Голос Открывашкина был хорошо знаком директору.
То, что услышал в последующие десять минут Родин, если и не привело его в шоковое состояние, то в состояние легкого ступора окунуло точно. Такого он еще не слышал никогда, да и не собирался слышать до конца своего руководства.
- Что же вы натворили, Василий Федорович? – тихо произнес директор. В его начальственной голове уже созревал план действий.
- Я понимаю, я виноват. Я постараюсь все исправить…
- Вы ничего не понимаете, Василий Федорович, - перебил его Альберт Карлович. – Во всяком случае, вы упустили одну деталь, важности чрезвычайной.
- Был сбой, - оправдывался Открывашкин. – Я выясню параметры и характер сбоя и тогда…
- Сейчас не об этом! Вы что же, забыли, что находится у нас под землей?
После последней фразы начальника в голове Открывашкина блеснула молния, в глазах потемнело, а стены палаты зашатались, как при землетрясении. И как это только могло выскочить из его головы?! Дело в том, что на территории Института, под землей, находился ядерный реактор, необходимый для проведения важнейших испытаний. Само собой разумеется, простые обыватели ничего не знали о нем. Да и ни к чему такие знания. Это как раз тот случай, когда чем меньше знаешь, тем крепче спишь. Та самая тварь, что оказалась здесь благодаря эксперименту Василия Федоровича, передвигается по коммуникациям, и если она проникнет в зону реактора… Последствия могут быть самыми непредсказуемыми! Тем более, что пришелец не отличается мирным характером. Вновь перед мысленным взором Открывашкина предстали останки растерзанного кота.
- Я чувствую, что вы поняли, какая опасность сейчас нависла над городом, - правильно истолковал Родин молчание профессора. – Я немедленно объявляю тревогу по Институту и усиливаю охрану подземных объектов. «Родник» же ваш я немедленно передаю в руки наших лучших специалистов.
- Нет! – возразил, придя в себя, Открывашкин.
- Почему же? Вы сейчас нездоровы, и…
- Я здоров! Абсолютно здоров.
- Но вы же понимаете, что я не могу извлечь вас из больницы. Для этого мне придется объяснятся с врачом и посвящать в то, во что посвящать не следует. Кроме того, мы потеряем время.
- Поймите, Альберт Карлович, - взмолился профессор, - никто не сможет разобраться в моем приборе лучше меня.
- Я надеюсь, вы не собираетесь обвинять своих коллег в дилетантстве?
- Ни в коем случае! Но им понадобится время, которое нам сейчас чрезвычайно дорого. Элеонора Павловна принесет мне «Родник» и, не выходя из палаты, я тщательнейшим образом все исследую.
- Хорошо! – согласился Альберт Карлович. Он был начальником мудрым, а потому во главу всего ставил принцип разумности. - Пусть прибор будет у вас. О ходе исследования докладывайте мне подробнейшим образом.
Директор вернул трубку на место и с тоской глянул в окно, где так мило светило солнышко, а легкий ветерок ласково трепал листья тополей и ясеней. И ведь как хорошо сейчас должно быть на даче! Все цветет, благоухает, поет, нет нудных комаров… Вся эта благодать уплывала от него теперь на совершенно неопределенный срок, как уплывал в даль бриг, так и не заметивший несчастного, занесенного на необитаемый остров. Следовало бы разнести в пух и прах профессора, решившегося на несанкционированный эксперимент. И начальник недалекий именно так и сделал бы. Но Родин прекрасно понимал, что в первую очередь необходимо локализовать ситуацию, не допустив более никаких нежелательных последствий. А уж потом… Впрочем, так ли уж виноват был Открывашкин, стремившийся совершить небывалый прорыв в науке? Он его, собственно говоря, и совершил. Но кто мог предположить, что малогабаритный прибор из-за непонятного сбоя может вызвать столь непредсказуемые последствия? Но - потом, все потом!
Альберт Карлович немедленно начал действовать. Сначала он позвонил старшему смены, работавшей непосредственно в секторе ядерного реактора, и приказал соблюдать повышенное внимание, не уточняя причину своего беспокойства. Следующий звонок, уже по мобильному телефону, он сделал начальнику Службы Безопасности Института. ( На сленге сотрудников Института – СБИ; незамысловато, неостроумно, но очень точно). Помимо ВОХРа, непременного атрибута подобных заведений, здесь существовала собственная секретная служба, подчинявшаяся исключительно директору.
Дело в том, что работы и исследования, проводимые в этой цитадели научной и технической мыслью, носили не только секретный, но и весьма специфический характер. Разведки многих стран мира, террористические организации, да и просто гениальные безумцы, мечтавшие получить новейшие технологии для господства над миром, вынашивали планы проникнуть в стены секретных лабораторий. Но это был как бы внешний враг и с ним довольно успешно боролись органы государственной безопасности. В задачи же секретной службы института входило обеспечение внутренней безопасности. Нет-нет! Все люди, работавшие в Институте, и имевшие хоть малейшее касательство к тому, что затрагивало государственные интересы, были десятки раз проверены и перепроверены вплоть до двадцать восьмого колена. И тут не было ни малейших опасений. Но некоторые ученые, как правило, не просто талантливые, а отмеченные печатью гениальности иногда «заигрывались», проводя свои эксперименты. Порой они готовы были положить собственные головы на алтарь науки, лишь бы докопаться до истины. Вот тут-то и вступала в действие служба, созданная Альбертом Карловичем. Она должна была все проверить, влезть во все тонкости и нюансы, просчитать все возможные варианты и всеми доступными, - а то и недоступными – способами обеспечить безопасность людей при проведении испытаний. Естественно, все свои проверки служба проводила втайне от ученых, дабы не отвлекать светлые головы от изысканий. Если же все-таки что-то случалось во время эксперимента, специалисты службы были первыми, кто приходил на помощь. Так что, данную структуру было бы правильней называть местной службой спасения, нежели безопасности.
Именно СБИ и хотел задействовать в первую очередь директор. Ведь стоит только сообщить в правоохранительные органы, как информация, почти со стопроцентной вероятностью, просочится на телевидение, печать и тому подобное. Да и самим органам придется долго объяснять, что же случилось в Институте. А местная спецслужба вполне способна, как казалось Родину, справиться со сложившейся ситуацией. Ей много чего пришлось повидать на своем веку. Впрочем, ни с чем подобным она еще не сталкивалась…
… В тот самое время, когда Василий Открывашкин, закончив разговор с Альбертом Карловичем, начал нервно расхаживать по палате, Элеонора Павловна входила в лабораторию, с которой собственно, все и началось. Входила она туда с ярко выраженной опаской, памятуя о том, что где-то здесь вполне может скрываться незваный гость из другого мира. Сердце ее стучало в том же темпе, что и у лыжника, терзающего десятый километр дистанции. Впрочем, частоту сердечных сокращений вполне можно было отнести к недавнему сколь бурному, столь и неожиданному сексу с профессором. Элеонора Павловна окинула взглядом пространство лаборатории. Здесь было пусто и тихо, как и положено в выходные дни. Компьютеры и другие мудреные приборы стояли на столах с выключенными экранами, ожидая возвращения в понедельник своих хозяев. Освещение в лаборатории было отключено и лишь солнце, прошедшее свой зенит, но еще не торопившееся к закату, заливало помещение веселым светом. Не видя и не чувствуя опасности, Элеонора Павловна прошла за стеклянную дверь кабинета Открывашкина. Стараясь не смотреть в сторону вентиляционного отверстия, она приковала взгляд к рабочему столу профессора. Здесь совершенно мирно, без всяких угроз, словно выключенный радиоприемник, стоял труд многих лет Василия Федоровича.
Женщина заворожено и с восхищением смотрела на детище своего начальника. Но рассматривать «Родник» долго она не собиралась, прекрасно понимая, что ничего в нем разобрать не сумеет. Выдернув шнур из розетки, она двумя руками подняла прибор от стола. Он оказался не таким уж и тяжелым. Во всяком случае, не тяжелее тех сумок, что одинокие женщины иной раз тащат из магазина. Как ни старалась она не смотреть на решетку вентиляции, та ее притягивала, будто магнит. Все запретное или загадочное всегда манит человека еще с незапамятных времен. Ей почему-то казалось, что оттуда за ней постоянно кто-то наблюдает. И та самая тварь, что самым беспардонным образом позаимствовала бутерброды с тарелки, готовится к повторной атаке на нее. Собравшись с духом, Элеонора Павловна бросила таки взгляд на верхнюю часть стены. И тут же с облегчением выдохнула. Там никого не было. Лишь пыльные лохмотья висели не решетке, предваряющей вход в вентиляционную шахту. Иноземное существо умудрилось скрыться там, не повредив пыли. Совершенно успокоившись, Элеонора Павловна вместе с «Родником» двинулась к выходу.
Женщина еще не успела переступить порог кабинета профессора, как ее чуткие ноздри уловили противный запах. Тот самый, что запомнился ей после первой встречи с пришельцем. Ничего хорошего эта вонь предвещать не могла. Она не слышала никаких шорохов, никакого движения, но могла поклясться, что жуткий многоногий монстр находится прямо у нее за спиной. Но Элеонора Павловна уже была научена горьким опытом общения с инопланетной гадиной, а потому не стала медлить ни доли секунды. Она бросилась к выходу. И тут же почувствовала жгучее прикосновение к своей икре. Затем резкий рывок и она упала на пол. Сил удержать творение своего начальника у нее, естественно, не было. «Родник» тоже плюхнулся на пол. Захват немедленно был отпущен и, лежа на животе, Элеонора Павловна краем глаза увидела как два гладких змееподобных щупальца ухватили прибор и утянули куда-то вверх за ее голову. Все теперь виделось ей в расплывчатом виде, будто она смотрела бинокль с ненастроенной резкостью для глаз. Просто-напросто при падении с нее слетели очки; их осколки перемешались с осколками чаши-переместителя, разбившейся при падении «Родника». Перевернувшись на спину, женщина увидела перед собой все ту же мерзкую тварь, находившуюся прямо на столе Открывашкина и всеми четырьмя глазами рассматривающую прибор. При этом множество конечностей инопланетянина, снабженное каждое тремя короткими пальцами, щелкали всеми возможными тумблерами и норовили проникнуть внутрь удивительного ящика. К такому бесцеремонному отношению к созданию своего патрона Элеонора Павловна спокойно отнестись не могла.
- Оставь его! – воскликнула она, не известно из каких глубин своего сознания почерпнув смелости. – Он не нужен тебе!
Тут же два глаза из четырех оторвались от прибора, совершенно непостижимым образом переместились вверх по беспрестанно шевелящемуся телу существа и желтыми фонарями впились в Элеонору Павловну. Сначала она почувствовала боль в мозгу, будто кто-то ткнул ее тупой иглой прямо под черепной коробкой, через секунду она поняла, что ее мозг сканируют, а еще через мгновение ее разум был полностью подчинен пришельцу и в нем вспыхнули злые слова существа:
- Я не могу вернуться в свой мир! И ты никак не можешь помочь мне в этом! Ты не нужна мне, уходи!
После подобной фразы тетя Варя кинулась в окно. Направилась по проторенной и смертельной дорожке и Элеонора Павловна…
А четырехглазое чудовище метнулось к вентиляционному отверстию вместе с прибором. Но «Родник» не обладал способностями чуждого создания из другого мира и в столь малую дыру никак просочиться не мог. Со всего разгона он стукнулся об стену, и тут же зеркальная чаша разбилась вдребезги, а ее осколки с прощальным звоном разлетелись по всему кабинету. Сам же прибор рухнул на пол, издав глухой стук. Что-то пронзительно звенькнуло в нем, издав звук разорвавшейся струны.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
На пульте дежурного по отделению милиции лампочка связи с Детским медицинским центром не горела всего-то минут пять, не больше. Дежурный – сорокапятилетний майор, заработавший седины за долгие годы нелегкой службы - собирался уже бить тревогу, докладывать начальству, высылать к зданию центра наряд, как лампочка загорелась вновь. Майор тут же нажал на кнопку вызова.
- Вас слушают, - тут же отреагировали на другом конце.
- Вечер добрый, ребятишки. Что там у вас произошло?
- Все в порядке, ничего страшного не случилось, - голос отвечавшего был абсолютно спокойным и ровным, как голос автоответчика.
- А чего связь прерывалась?
- Небольшой сбой в электричестве был. Сейчас все хорошо. И связь восстановлена, как видите.
- Значит, все в норме?
- Абсолютно!
- Наряд выслать не требуется?
- Потребуется, мы сами позвоним.
- Добро! Отбой.
Дежурный отключил связь и крепко задумался. Работать в милиции он начинал еще в советское время, когда туда еще не брали абы кого, лишь бы подходил по здоровью. Еще не пытались тряпьем, так сказать, залатать кадровые дыры в огромном корабле, терпящим бедствие. Он и на оперативной работе нервов потратил не мало, и два пулевых ранения навечно оставили следы на его тели. Именно по здоровью он и был переведен в дежурные. И оперативное чутье, чутье старого волка, за версту видящего все капканы и ямы, у него было развито прекрасно. Именно это чутье и подсказывало ему сейчас, что в Детском центре не все ладно. Не понравился майору голос охранника, очень не понравился! Да, голос был спокоен и методичен, в нем не звучало ни единой нотки тревоги, но… Именно таким голосом и пытаются скрыть сильное внутреннее волнение. А отчего было волноваться молодым ребятам, которым жизнь только-только открывала свои объятия, полные любви и перспектив? Отдежурил вахту – и домой, в весну, молодость и радость. Да и не молодой голос разговаривал с ним, совсем не молодой. Взгляд майора упал на стол, где красным шрифтом выделялась ориентировка на Вероева – террориста номер один на сегодняшний день. Она пришла сегодня уже во второй половине дня. Решение пришло незамедлительно.
- Седьмой, седьмой, - крикнул дежурный в радиостанцию. – Ответь первому!
- Хорошо тебя слышу, первый, хорошо!
- Ты сейчас от «Сказки» далеко находишься?
- Да в двух шагах.
- Посмотри там, пожалуйста, что и как. С охраной пообщайся.
- Сейчас сделаем!
- Послушай, Вова, - дежурный на секунду запнулся.
- Чего?
- Будь там осторожен, Вова. Предельно осторожен!
- А что случилось, Данилыч?
- Черт его знает… - честно ответил дежурный. - Быть может, маразм старческий. И все время на связи будь! Понял? Все время!
- Понял.
Дежурный дал отбой. Теперь ему оставалось только ждать. Ждать, пока машина ППС доберется до «Сказки». А ожидание (пусть и не очень долгое) – самая нудная и трудная вещь не только в работе милиции, но и вообще в человеческой жизни…
Положил трубку связи и Вероев. Именно он разговаривал с дежурным отделения милиции. И ему этот разговор не понравился. Террорист тоже был матерым волком, и сила интуиции не раз спасала ему жизнь. Как-то уж очень легко дежурный согласился с тем, что в детском учреждении все в полном порядке. Наверняка, в скором времени сюда приедет наряд милиции. Старый и опытный хищник способен обходить расставленные на него капканы. Так и Вероев чувствовал надвигающуюся опасность. А в форме охранников лишь двое боевиков из его группы. Если милиционеры окажутся настойчивыми и будут спрашивать, где третий…
- Ты меня слышишь, друг? – тихо сказал Вероев в радиостанцию.
- Слышу, - через передатчик до слуха Салмана донеслись глухие удары.
- Что у вас происходит?
- Дверь закрылась случайно. Открыть пытаемся.
- Мне нужна одежда, друг. Одежда того, кто находится за дверью. Чистая и не попорченная, понимаешь?
- Конечно, шеф, - ответил Хабиб через паузу. – Все сделаем в лучшем виде.
- И как можно быстрее, друг. Возможно, скоро к нам гости пожалуют.
- Все понял! – ответил Экскаватор и отключился.
Находясь в кромешной темноте, которую слабенько нарушала лишь полоска света, выбивающаяся из-под двери, доживавшей свои последние секунды, Виктор не понимал, что происходит прямо под его ногами. Между тем пол под ним сначала медленно поднялся, а затем стал наклоняться. Будучи в полном недоумении, он инстинктивно пытался за что-нибудь ухватиться, дабы не упасть, но находил лишь воздух, резко пахнувший донельзя загаженным клозетом. Потом пол резко рванул вверх и Виктор, не удержавшись, отлетел в сторону. Толчок был таким сильным, что он долетел до противоположной стены помещения, больно ударившись об нее всем телом. Тут же в него стукнулось что-то твердое и тяжелое, да так сильно, что от боли перехватило дыхание. Стукнуло и осталось лежать на нем. В жиденьком, скупом свете, сочащемся из-под двери, Виктор заметил, что в центре крохотного помещения, как раз в том месте, где он только что стоял, что-то шевелится.
В тот же миг дверь, совершенно не предназначенная для сколь ни будь длительной обороны, не выдержала очередного удара, и ввалилась внутрь вместе с петлями и засовом. Пространство подсобки тут же заполнилось светом, идущим из коридора. От увиденного, не смотря на болевой шок, у Виктора зашевелились волосы. Он понял, что под его ногами вздыбился не весь пол, а лишь одна квадратная плита, размером метр на метр. Именно она сейчас и лежала у него на коленях. А из образовавшегося в полу отверстия вылезло какое-то чудовище шарообразного вида с бесконечным множеством конечностей, похожих толи на шланги, то ли на длинных змей. Именно от страшного существа и шел противный запах. Виктор не знал, что пришелец находится к нему спиной.
Увидели жуткое создание и террористы. На них были направлены четыре желтые плошки-глаза, излучавшие ненависть. Хабиб замер, как вкопанный. Именно такая тварь убила Стаса и терзала его мозг, зависнув над ним в ванной. У Хабиба, всегда бесстрашно вступавшего в любые противостояния, ничуть не беспокоившегося за собственную жизнь, так как верил, что за борьбу с неверными ему уготовано место в раю, от ужаса затряслись поджилки. Впервые в жизни! В его сознании, как и тогда в ванной, черной молнией вспыхнула мысль, перечеркивавшая весь смысл его прежнего существования. Вся кровь - реки крови! - была пролита напрасно! Такая тварь, что сейчас смотрела на них желтыми, бездушными глазами, не может обитать в раю. В этих желтый плошках горел огонь преисподней! И, вне всякого сомнения, она пришла, чтобы утащить его, Хабиба, в бездну ада. Второй раз – уже не случайность. Вон и ход в пекло уже открыт. А ведь именно по этому ходу они должны были проникнуть… Впрочем, какое это теперь имеет значение. Но идти в ад не хотелось. Ужасно не хотелось! И Хабиб не намеревался идти на смерть, как баран на веревочке. Он готов дать отпор даже хозяину преисподней.
- Аллах акбар!! - истошно прокричал он, и открыл огонь из автомата.
Вслед за ним начли стрельбу и все его спутники. Они были ошеломлены и испуганы не меньше его, и выстрелы Хабиба прозвучали для них, как команда: «Делай как я!».
Трудно сказать, почему инопланетная тварь не применила гипноз, коим владела в непревзойденном совершенстве, еще до того, как прогремели первые выстрелы. Быть может, ее смутило слишком большое количество людей, быть может, еще что-то. Только первая же очередь Хабиба ударила ей прямо по глазам. Моментально все четыре глаза лопнули от влетевших в них пуль, и из них брызнула зловонная жидкость плесневелого цвета. А маленькие, но смертоносные жучки, вылетавшие из стрекотавших автоматов, продолжали жалить змеящееся тело. Крик нестерпимой боли, недоумения и ненависти в долю мгновения заполнил всё подвальное пространство, прошел сквозь потолочное перекрытие и стены, прорвавшимся потоком влился во все помещения центра и сквозь дребезжащие стекла вырвался наружу. И замерли детишки, запертые в кинозале месте со своими воспитателями и теснее прижались друг другу; и черные души террористов, пришедших сюда за чужими жизнями, наполнились ледяным холодом, почуяв неминуемую смерть. Ибо ничто на земле не могло издать подобного крика, и не предвещал он ничего хорошего.
Парализованные чуждым всему человеческому криком, террористы на секунду прекратили огонь. Они решили, что существо, лишенное зрения и получившее огромное количество пулевых ранений более не опасно. Глупцы! Они были приговорены, как только открыли огонь по неведомому чудовищу. Для того, чтобы видеть врагов невольному пришельцу совсем не обязательны были глаза. Леденящий душу крик оборвался резко, как будто кто-то щелкнул кнопку выключателя. Быстрое, более быстрое, чем удар молнии, движение змеевидного щупальца, и шея стоящего справа от Хабиба боевика оказалась в стальной хватке. Тот даже не успел осознать, что его мгновения на земле сочтены, и адское пекло уже готово принять его проклятую душу, как голова отделилась от тела и взглянула угасающим взором на брызнувшую из разорванной аорты кровь. Обезглавленное тело бандита еще продолжало стоять, как двоих его подельников постигла та же участь. Еще двое почувствовали обжигающие удары в области живота и груди, потом страшную, ни с чем не сравнимую боль и с ужасом увидели, как все их внутренности вывалились наружу, на чистый светлый пол. Не прошло и секунды, как Хабиб остался один на один с казавшейся неуязвимой тварью. С ног до головы он был облит кровью людей, еще так недавно готовивших жуткую участь огромному городу. Их тела, еще теплые, валялись справа и слева от него. У некоторых из них сердца еще делали последние сокращения. Прямо на полу.
Безжалостный террорист до недавних пор никогда не чувствовал себя бессильным перед кем бы то ни было. Первый раз это случилось на квартире тети Вари. Теперь же бессилие смешивалось с полной беззащитностью и обреченностью. Открыв рот, чтобы издать предсмертный – он в этом не сомневался – вопль, Хабиб нажал на спусковой крючок автомата. Но крик его так и остался в глотке, передавленной склизким щупальцем существа, не менее безжалостного, чем он сам. И последние выстрелы бандита оказались неопасными. Его рука оказалась оторванной и отброшенной в сторону. Палец на спусковом крючке окостенел в вечной судороге, но автомат вместе с рукой валялся на полу, и пули безопасно врезались в стену. Но Экскаватор был еще жив, когда монстр из чужого мира, из того самого мира, где сейчас боролся за собственную жизнь его друг Шамиль, утащил в подземный ход. Именно в этот ход по заданию Вероева и должен был проникнуть Хабиб со своей группой.
Перепуганный насмерть Виктор забился в угол темной каморки. Его буквально колотило от страха, ползающего по телу подобно голодной змее, ищущей место поудобней, куда бы вонзить смертоносные зубы. Явившееся не известно откуда неизвестно что, в мгновение ока превратило пышущих силой и здоровьем людей в окровавленные останки. Вон они теперь валяются, разбросанные по всему подвалу, как солдаты в блиндаже, куда угодил снаряд. И даже пули, по всей видимости, не причиняли жуткой твари особого вреда. Шестой же человек был утащен ее в преисподнюю, как показалось Виктору. За шторами сильнейшего потрясения Виктор даже не понимал, что кровожадное существо спасло его от бандитов. Хотя бы временно.
Страшно было не только Виктору. Захолонуло сердце и у предводителя банды террористов. Сначала он удивился и возмутился раздавшейся вдруг стрельбе из подвала. Какого черта! Ведь Хабиб прекрасно понял его приказ. Но недоумение Салмана длилось недолго. Нечеловеческий крик, пронесшийся по всему зданию, заставил задрожать и его. Что случилось в подвале? И кто издает столь жуткие вопли?
- Друг! – зло прокричал в радиостанцию Вероев. – Что у вас происходит?
Молчание.
- Ответь!! – тишина в эфире выводила главаря из себя. – Отвечай немедленно!!
Но ответить ему уже никто и не мог. То, что случилось с его подопечными, не привиделось бы ему и в кошмарном сне. Неизвестность и безотчетный страх бесили не знающего жалости бандита. Он уже было сам хотел направиться в подвал, как заметил в стеклянные входные двери фары приближающейся машины. Это был автомобиль милицейского патруля.
Субботний день, веселый и безоблачный, разогретый майским солнышком тихо и незаметно перетекал в столь же чудный вечер. Теплый ветерок, и днем-то не доставлявший неудобств, стих окончательно, укрывшись где-то в верхушках тополей и лип, замерев в тени бульваров и аллей. В густом воздухе поплыли непредсказуемые весенние запахи, которые не в состоянии перебить вся индустриальная мощь мегаполиса. Московский люд, тот, что по каким-то причинам не вырвался за город, неохотно покидал городские парки, несмотря на сгущающиеся сумерки. Кругом царила праздность и беззаботность выходного дня.
Именно в этот вечер, уже изрядно уставший за сегодняшний день, оперативник Пашин входил в палату тети Вари. А пятью минутами ранее группа головорезов под руководством Салмана Вероева захватила медицинский центр…
Помимо тети Вари в палате находились еще пять женщин, самого разного возраста. Все они с любопытством повернули головы на вошедшего мужчину.
- Добрый вечер, дорогие дамы, - приветливо улыбнулся Сергей. – Могу я поговорить с Варварой Леонидовной?
- Можете, - произнесла тетя Варя, вставая с койки, находившейся прямо у окна. Она не знала, кто к ней пришел, но явно тяготилась пребыванию в больнице, а потому готова была говорить с любым посторонним человеком. Разговоры с соседками по палате ее не прельщали. Здоровому человеку, - а она ощущала себя именно таковой, - трудно найти общий язык с человеком больным.
Сергей Пашин за более чем десятилетний срок работы в милиции повидал много чего. В том числе и сегодняшний день внес свою немалую лепту в выработку иммунитета к удивлению. И тем не менее, опер замер на месте, не в силах скрыть недоумения, когда увидел поднимающуюся ему на встречу женщину. Конечно, дежурный врач перед посещением палаты предупредил оперативника, о том, что с женщиной произошло практически чудо. Чудо исцеления. Пашин слушал его, устало качая головой и не очень-то вникая в слова доктора. Для него было главным, что женщина пришла в себя и с нее можно снять показания. И, быть может, хоть в одном деле можно будет поставить точку. Сергей Алексеевич не видел тетю Варю сразу после падения, - скорая уже увезла ее, - но видел примятые и забрызганные кровью нарциссы на клумбе и читал предварительный диагноз медиков. А потому он представлял себе женщину, упавшую с двадцатиметровой высоты совсем не так, как выглядела сейчас дама, вставшая ему навстречу с больничной койки. Более того, ее внешний вид совсем не соответствовал паспортным данным. Лет на пятнадцать минимум. На секунду оперативник потерял дар речи.
- Вы кто? – спросила тетя Варя.
- Я веду, - Сергей сглотнул от волнения, - дело… По поводу вашего… - он замялся и сделал движение рукой сверху вниз, изображая падение. – Нам надо поговорить.
- С удовольствием, - готовно ответила тетя Варя, ничего не поняв из отрывистых фраз молодого человека, но чувствуя, что он может пролить хоть какой-то свет на ее пребывание здесь. – Только давайте поговорим в коридоре. Мне пройтись хочется.
- Давайте, - согласился Сергей, и первым вышел в коридор.
Они медленно пошли по длиннющему коридору больницы.
- Как вас зовут? – спросила тетя Варя, глянув на оперативника взглядом полным здоровья и какой-то подростковой игривости.
Пашин понял, что его замешательство становится странным, если не сказать неприличным. Ведь инициатива должна быть у него, а не у человека, с которого он пришел снимать показания. Мысленно стряхнув с себя путы оцепенения, Сергей заговорил голосом четким и чуть-чуть строгим, как и положено представителю власти. Но скрыть многодневную усталость ему, конечно же, не удалось.
- Меня зовут Сергей Алексеевич и у меня к вам есть несколько вопросов, Варвара Леонидовна.
- Вы следователь?
- Вы догадливы, - улыбнулся Пашин. – Но я не следователь, а оперативный работник. Вы помните, как вы оказались в больнице?
- Сказать по-честному, меня уже замучили этим вопросом, - тетя Варя недовольно поморщилась, но в ее голосе не было ни единой нотки злости или обиды. – Не помню! Вы мне расскажите, быть может?
- Расскажу, конечно. Но сперва еще один вопрос. Что случилось в лаборатории Института, вы помните?
- Института? – в глазах тети Вари светилось такое искреннее удивление, что Пашин сам был готов удивиться глупости своего вопроса. – Какого института?!
- В котором вы работаете уборщицей… - глядя в расширяющиеся глаза женщины, Сергей почувствовал себя полным идиотом, задающим не менее идиотские вопросы.
- Вы ошибаетесь, Сергей Алексеевич! – вот тут в голосе тети Вари уже дрожало возмущение. – Когда это я работала уборщицей? Я год назад закончила техникум и тружусь на Первом Московском часовом заводе. Часы «Полет» мы выпускаем. Слышали, наверное?
- Слышал… - Пашин не верил собственным ушам. Какой техникум?! Какой часовой завод?! По всей видимости, доктор прав и с психикой у женщины не все в порядке. Хотя по ее здравомыслящему взгляду и членораздельной речи этого не скажешь. – И кем же вы работаете?
- Помощником инженера-технолога.
- Ну, хорошо…
- Ничего хорошего! – перебила его тетя Варя. – С чего это вы взяли, что я уборщица?!
- И в нашем деле бывают ошибки, - Сергей уже и не знал, как себя вести дальше. – Давайте, все же попытаемся расставить все точки над и. Вас зовут Богатикова Варвара Леонидовна. Так ведь?
- Нет!
- То есть…
- Я Варвара Леонидовна, верно. Но не Богатикова, а Светлова!
Пашин теперь уже совершенно уверился в том, что женщина тронулась умом.
- Хорошо-хорошо, - он решил не заострять внимания на несовпадении фамилий. - Вы родились в 1942-м году, так ведь?
- Верно, - тетя Варя пожала плечами с таким видом, будто не понимала, зачем милиционер излагает ей прописные истины.
- Проживаете по адресу: Молодежный переулок…
- Опять ерунда какая-то? – вновь перебила тетя Варя. – Я живу в Факельном переулке, на Таганке!
Пашин глядел в глаза женщины, абсолютно разумные, и почему-то ему казалось, что она говорит совершеннейшую правду. Но как это может вязаться со всем, что произошло с ней буквально позавчера?
- Умоляю вас, - тетя Варя схватила оперативника за рукав и отводила от него взгляда, - почему я здесь?
Столько просьбы, столько мольбы было во взгляде несчастной женщины, что Пашин решился. Почему бы и нет, в конце концов?
- Варвара Леонидовна, - произнес он ровным и спокойным голосом, - в пятницу утром вы упали с высоты не менее двадцати метров, из окна лаборатории научного предприятия. Вы получили множество травм, большинство из которых несовместимы с жизнью. По крайней мере, они грозят пожизненной инвалидностью. Но случилось чудо! Чудо, не имеющее объяснения. Не прошло и суток, как ваш организм восстановился. Именно поэтому вас и держат в больнице. Они изучают ваш феномен.
- Этого не может быть… - прошептала тетя Варя.
- И, тем не менее, это именно так. И еще вопрос: кому вы сдавали комнату?
Тетя Варя, похоже, не слышала последнего вопроса оперативника. Она сжала виски ладонями и пыталась осознать только что услышанное. Что говорит этот человек? Какой институт?! Какое падение?! Полная несуразность и бред! Но оперативник не был похож на сумасшедшего, и в себя она пришла в реанимации, упакованная в гипс, как в кокон. Не будут же просто так класть человека в реанимацию…
- А где моя мама? – вдруг спросила тетя Варя. Даже находясь в преклонном возрасте хочется призвать на помощь самого близкого и самого доброго человека на свете.
- Что? – не сразу понял Пашин.
- Где моя мама? – повторила вопрос тетя Варя. – Ее не пускают в больницу?..
- Я не знаю… - и тут Сергея осенило. Впрочем, подозрение витало у него в голове с того самого момента, как тетя Варя произнесла фразу про техникум, но теперь оно оформилось во вполне конкретную мысль.
- Какой теперь год, Варвара Леонидовна? – спросил Сергей.
- Странный вопрос, Сергей Алексеевич, - вновь голос женщины звучал оскорблено. – Вы что меня за сумасшедшую держите?
- И тем не менее…
- Шестьдесят пятый, конечно!
Все встало на свои места. У несчастной тети Вари частично пропала память! Страшная травма стерла более сорока лет в ее жизни. Хотя… Она ведь и выглядит гораздо моложе своих лет. Такого не может быть! Получается, что… Она вернулась в свои двадцать три года! Невероятно, но похоже, что именно так. Сергей за годы работы в милиции повидал и умалишенных и тех, кто пытался казаться таковыми. Варвара Богатикова не была похожа ни на тех, ни на других. Ее речи и ответы были совершенно адекватны, а во взгляде не было даже присущей опытным женщинам бесовщинки. Впрочем, он справедливо решил предоставить врачам определять степень психического здоровья их пациентки. Одно сейчас Пашин понял совершенно точно: допрашивать ее далее не имеет никакого смысла. Она ничего не помнит ни про институт, ни про квартиру рядом с метро Студенческая. Точнее, она про них ничего не знает. И Светлова – скорее всего – ее девичья фамилия
- Извините, Варвара Леонидовна, - спокойно и устало сказал Сергей, - я должен идти. Спасибо вам за ответы.
- Да-да, - рассеянно ответила она. Безусловно, ей надо было прийти в себя после полученной информации.
- Как только у меня возникнут новые вопросы или что-то проясниться, я немедленно навещу вас.
Женщина ничего не ответила. Она стояла явно потрясенная и глядела куда-то мимо оперативника, словно и не замечая его вовсе.
Что называется откланявшись, Пашин удалился по коридору. Тетя Варя еще долго недоуменно смотрела ему в след, так и не поняв, что же хотел от нее работник милиции, так и не сказавший, где находится ее мама. Потом она пошла в туалет, впервые с того самого утра, когда она направилась на уборку в лабораторию, что легко объяснялось ее стрессовым состоянием. Странное дело, за все то время, что женщину водили по больнице из кабинета в кабинет, ей не встретилось ни одно зеркало. Или, быть может, она их не замечала за той странной суетой, что творилась вокруг нее. И вот теперь в туалете ее ждало еще один мощнейший психологический удар.
А оперативник Пашин неторопливо вышел в надвигающуюся темноту из пропитанного запахом лекарств и боли больничного воздуха, закурил, сделав глубокую затяжку, и направился к воротам больницы. Одна мысль терзала его гудящую голову, распухшую от невероятных впечатлений и столь же невероятной информации: добраться до дома, поужинать, крепко поцеловать жену и сына и упасть на диван. И не вставать с него не только до утра, но и весь воскресный день. Он еще не знал, что его законному праву на сон и отдых не суждено сегодня осуществиться. Дежурный по отделению уже набирал номер его мобильного телефона, чтобы сообщить, что в Детском оздоровительном центре произошел захват заложников…
Судьба часто преподносит человеку такие сюрпризы, выделывает такие кульбиты и коленца, что с ней не сравниться ни один, даже самый искусный исполнитель тарантеллы. Она сводит и разлучает нас с людьми по одному ей известному принципу и капризу. Кто-то может поцеловать любимую женщину, еще томно потягивающуюся на измятых простынях кровати и выбежать на короткий срок по каким-то совершенно обыденным делам и не вернуться уже никогда. А бывает встретишь совершенно незнакомого человека и ничто тебя с ним не связывает, и разбежаться вы должны через несколько минут. Так нет же! Все тот же рок своею всесильной рукой направляет вас по одной и той же дороге. И не на час или на день, а на долгие годы. Случается, что человек, казавшийся закадычным другом, не раз подставлявшим тебе свое плечо, вдруг совершает подлость и ставит подножку на скользком льду. А бывает и наоборот. Совсем наоборот!
Легко, словно заядлый скалолаз, Шамиль выбрался на край пропасти. И встал напротив Архипа. Он тяжело дышал, как спортсмен, отдавший все силы тяжелейшей дистанции. Сам не зная почему, Игорь радовался его появлению. Да, руки этого человека обагрены кровью, и его попадание сюда наверняка спасло еще чью-то жизнь на земле. Но втроем было все-таки легче! Архип же испытывал едва преодолимое желание толкнуть боевика обратно в пропасть и покончить с врагом раз и навсегда.
- Здрастье! – ехидно произнес он, разведя руки в стороны. – И где же это ты прохлаждался, голубь сизокрылый? Али по горам соскучился, архар наш вольный?
- Там, - Шамиль указал вниз, в туманную бездну, - есть ход. И он выводит прямо к кораблю!
- И как же ты его нашел?
- Во сне увидел! – дыхание Шамиля уже восстановилось. – У нас очень мало времени.
- А тут вообще нет времени! – зло отреагировал Архип.
- Не препирайтесь! – попытался крикнуть Игорь, но возглас получился столь слабым, что более походил на просьбу о помощи, нежели на требование. Тем не менее, оба спорщика повернулись в сторону Игоря.
- Что с ним? – спросил Шамиль.
- Точно не знаю… Он в вагоне метро спину поранил. И вот теперь раны воспалились. Уже гной сочится. Был бы хотя бы нож, я бы попытался почистить нарывы… И дезинфекции тут никакой! – зло сплюнул Архип. – Даже огня развести нечем!
- Сколько он протянет?
- Я что, доктор?
- Нужно идти на корабль! – это прозвучало не как предложение, а как приказ. Не мешкая более, Шамиль устремился к ближайшим кустам.
- Куда это он? – одними губами, совсем лишенными окраски, проговорил Игорь. Видно было, что состояние его ухудшается чуть ли не посекундно.
Но подошедший к нему Архип все же услышал его.
- Не знаю, - пожал он плечами. – Обделался, быть может…
Поймав на себе укоризненный взгляд Игоря, он не стал продолжать.
Между тем Шамиль, скрывшийся в кустах, производил там сильный шум и шевеление. Можно было предположить, что он ломает ветки, только звук походил не на привычный хруст, а на звяканье разбитого стекла. Через пару минут он вышел оттуда действительно неся в руках две длинные ветви, неровные и узловатые.
- Зачем это? – никак не мог понять его действий Архип.
- Носилки делать надо! – коротко отвечал Шамиль. – Не оставлять же его здесь.
- Как же мы с носилками со скалы спускаться будем. И его угробим и сами погибнем! Не проще ли пробраться на корабль, а затем вернуться?
- Вернуться не удастся! – отрезал Шамиль. – Путь есть только в одну сторону. Пойдем, поможешь!
Архипу совсем не нравилось подчиняться врагу, но и не использовать шанса, чтобы спасти Игоря он не мог. Шамиль видимо узнал что-то, что еще не было известно ему, а потому и действовал столь решительно. Заставив свою враждебность опуститься в самые дальние закоулки души, Архип направился за боевиком.
- Ты хоть скажи, - бросил он ему в спину, - что с тобой произошло. Не могу я действовать вслепую, понимаешь! Когда есть цель, тогда и преграды не столь страшны.
И Шамиль рассказал.
Так же, как и его спутники, он погрузился в сон под действием гипноза невидимого, но, по всей видимости, большого и могущественного существа. Когда он открыл глаза, тьма уже исчезла. Исчезла без следа, будто ее и не было вовсе. Все также вокруг царил розовый свет, уже почти ненавидимый. Разве что ватный туман, заполнивший пропасть до отказа и выползший через ее края, казался еще гуще, чем сейчас. Тогда-то Шамиль и услышал голос Наблюдателя. Он, почему-то, не был громким и уверенным, как раньше, а походил на шепот заговорщика, вкрадчивый и торопливый. Будто Наблюдатель боялся, что его кто-нибудь услышит. Он поведал Шамилю, что прямо под ними имеется вход в скалу. Многоногие твари, способные протиснуться в любую норку, легко перемещаются по нему, но и человеку вполне под силу преодолеть данный путь. Если идти по нему никуда не сворачивая, он выведет прямо к кораблю. А людям очень нужно попасть на этот корабль. Как ни пытал Шамиль Наблюдателя, тот так и не рассказал, что ждет их на звездолете. Сказал только, что необходимо торопиться. Желтоглазая нечисть засыпает с приходом здешней ночи, не выставляя ни часовых, ни дозорных. Они считают себя хозяевами на своей территории и не боятся никого. С приходом дня они просыпаются и тогда добраться до звездолета у людей не будет ни малейшего шанса. Наблюдатель ничего не сказал о времени, проходящем от возвращения света, до пробуждения чудовищ. Сказал только, что это происходит в тот самый момент, когда туман опустится метров на двести от края пропасти. И все! Наблюдатель замолчал так же неожиданно, как и начал говорить, будто кто радио выключил.
Шамиль не стал будить ни Игоря, ни Архипа, чтобы не терять времени на объяснения. А может и потому, что не хотел делиться шансами на спасение со своими врагами. То, что они враги друг другу, он ничуть не сомневался. Загадочный поворот судьбы, невероятный прорыв во времени и пространстве свел их воедино в этом ужасном мире. Скорее всего, думал Шамиль, их всех ждет здесь смерть. Но если вновь произойдет чудо, и им посчастливится вырваться отсюда, то дороги их вновь разойдутся в разные стороны.
Опустив ноги в розовые клубы и вцепившись ловкими пальцами в камни, Шамиль повис над пропастью. Он, как и многие уроженцы Северного Кавказа, отличался недюженной ловкостью. Невзирая на боль в содранных ладонях и пальцах, он стал перемещаться по туманному краю. Везде носками ботинок Шамиль упирался в горную породу, сколь крепкую, столько же и бездушную. Наконец, его ноги уткнулись в пустоту. Что там, под ним? Тайный проход, подсказанный невидимым Наблюдателем или просто выступ, за которым следует обрыв в бездну? Шамиль был преступником, чьи руки обагрены кровью многих жертв и чью душу давно ждали в аду шайтаны, но он никогда не был трусом. Затаив дыхание, он отпустил хватку окровавленных пальцев, и его ноги почти тут же получили опору. Еще одно ловкое движение, и он оказался в круглом отверстии, по которому можно было перемещаться лишь склонив голову. Раскинув руки, он уперся в склизкие стены таинственного коридора. Ширина была вполне достаточной, даже комфортной, для продвижения. Здесь царили мрак и тошнотворный запах, от которого Шамиль уже успел отвыкнуть, находясь в лесу и на краю пропасти. Впереди практически ничего не было видно, но отступать боевик не привык. Да и глаза его за годы скитания по горам привыкли к пещерной темноте. Он двинулся вперед.
Быстро идти в таких условиях было невозможно, но, тем не менее, за довольно короткий срок он продвинулся более, чем на триста с лишним шагов. На войне необходимо учиться считать шаги. Хотя и ничего не было видно, но чувствовалось, что путь шел под уклон. Было душно и сыро. Со стен и потолка частенько падали на него капли влаги. Через четыреста шагов путь выровнялся, а еще через двести пятьдесят пошел вверх. Не резко, медленно, но вполне ощутимо, что придавало определенную сложность передвижения. Через двести шагов, тяжело дыша, Шамиль увидел, что впереди замаячило нечто круглое и розовое, похожее на какое-то футуристическое солнце. Лишь подойдя ближе, он понял, что это не что иное, как выход из подземелья. Чем ближе он подбирался к выходу, тем больший ужас проникал в его душу, заставляя буквально замирать от страха и выверять каждый шаг. Теперь он видел, что ужасные чудища спят вповалку у самого выхода из пещеры и боялся наступить на щупальца тварей. Пробуждение хотя бы одного из этих гадов грозило неминуемой смертью.
С непередаваемым облегчением и даже наслаждением Шамиль выбрался из мрачных недр скальных пород. Выход из длиннющего коридора оказался под самым физюляжем инопланетного корабля. Шамиль встал в полный рост и размял затекшую от долгого наклона шею. Противоположный край пропасти был невидим в клубах розового тумана, уже, впрочем, потерявшего свою изначальную плотность. Вокруг было пусто и совершенно тихо, словно мир вокруг был необитаем. Подняв голову, Шамиль увидел, что находится на расстоянии вытянутой руки от металлической обшивки звездолета. Как ни странно, но серебристый металл пришельца не казался холодным и безжизненным. Наоборот, он производил впечатление мягкого и теплого материала, к которому хотелось прикоснуться рукой, как к большой и доброй собаке. Что, собственно, Шамиль и сделал незамедлительно. Но не резко, а осторожно, как человек, впервые встающий на ногу, долгое время находившуюся в гипсе.
Обшивка действительно оказалась нехолодной. Шамиль практически не ощутил разницы температур между собственной кожей и металлом. Ему даже показалось, что обшивка настолько мягкая, что его рука несколько углубилась в нее. В ту же секунду он почувствовал едва уловимое шевеление под ладонью и испуганно убрал руку. Бесшумно и плавно открылся люк, имеющий квадратную форму и Шамиль увидел спокойный ультрафиолетовый свет, льющийся из недр звездолета. Это было явное приглашение зайти внутрь! Он уже был готов к такому поступку и лишь отсутствие хоть какого-то подобия лестницы смущало его.
Что-то заставило Шамиля еще раз взглянуть на противоположный край пропасти, где находились его невольные спутники. Он заметил, что туман настолько поредел, что уже свободно просматривалось пространство, где он сам находился совсем недавно. И Архип, и Игорь все еще лежали на земле. Они казались ему сейчас абсолютно беззащитными перед любой опасностью, которая может здесь вынырнуть в самый неподходящий момент. Шамиль опять взглянул на успокаивающий и манящий проем люка. Никто не звал его, не делал никаких движений, но всей душой он почему-то понимал, что там находятся не враги, способные к тому же обеспечить защиту. Странным образом люк притягивал его, как притягивает путника, сбившегося ночью с дороги, огонек, вдруг мелькнувший среди темного леса. Но тот же внутренний голос, не предвещавший никакой опасности, подсказывал ему, что обратного пути не будет. А оставаться одному среди существ, и внешний вид-то которых был для него загадкой, Шамилю не очень-то хотелось. Точнее говоря – совсем не хотелось! И он принял решение…
Рассказа боевика Игорь не слышал, так как тот находился с Архипом в кустах. Да и, откровенно говоря, его сейчас не очень-то интересовало, где пропадал Шамиль, пока они спали. Ему становилось хуже и хуже; перед глазами поплыла какая-то белесая муть и сердце стучало как-то неровно, то вдруг неожиданно ускоряясь, то проваливаясь куда-то в пустоту, будто замирало вовсе. В голове чугунной тяжестью повисла мысль, навернувшая непрошенные слезы: Наташку, свою ненаглядную Наташку он видел недавно в последний раз. Это было предсмертное видение, в чем теперь он убеждал себя с упорством, достойным лучшего применения.
Вскоре носилки, сплетенные из корявых веток были готовы. Местная древесина была удивительным материалом! Ветки ломались со звуком разбитого стекла, но при этом обладали невероятной гибкостью. Их можно было легко завязывать в узел!
- Ну что, дружище, - подмигнул Игорю Архип, - готов в дорогу дальнюю?
- Куда вы собрались? – прошептал Игорь.
- На той стороне пропасти, - Архип был нарочито серьезен, - неплохая пивнушка открылась. Разливное чешское пивко, креветки, вобла астраханская - все дела! Не могу же я тебя лишать такого удовольствия.
- Туман опускается, - поторопил Шамиль.
- Сам на носилки ляжешь или помочь? – спросил Архип Игоря.
- Сам, - ответил тот. Не было у него сейчас сил ни сопротивляться, ни выяснять, куда же это его собрались волочить.
Тело было ватным, непослушным, но Игорь сумел-таки улечься на носилки.
- Только не вперед ногами, - попытался пошутить он.
Никто не отреагировал на его неловкую остроту. Архип и Шамиль, совершенно молча и быстро привязали его все теми же ветками к импровизированным носилкам.
- Зачем это? – нашел в себе Игорь силы поинтересоваться.
- Чтоб не сбежал, - сухо ответил Архип, берясь за носилки у ног Игоря.
- Веди, горец, - обратился он уже к Шамилю. – А ты, Игорек, закрой глаза. Так тебе легче будет, а нам спокойнее. Не испугаешься и не запаникуешь.
Ни чеченский бандит, ни русский спецназовец не были профессиональными альпинистами. Но первый вырос в суровых горных условиях, второй не раз выполнял там секретные поручения; и тому и другому приходилось переносить раненых по крутым склонам Кавказских гор, по заснеженным перевалам и козьим тропам. Потому-то им не составило особого труда преодолеть с носилками путь до входа в длинный тоннель, пройденный недавно Шамилем. Архип обратил внимание, что розовый туман, служащий сейчас индикатором их безопасности, опустился уже на добрую половину того расстояния, что указывал Наблюдатель. Следовало торопиться.
В темноте Шамиль чувствовал себя гораздо увереннее, чем Архип. Казалось, он видит во мраке ничуть не хуже, чем филин, вылетающий ночью на охоту. Боевик шел уверенно, ни разу не споткнувшись, не зацепившись за какое-нибудь препятствие, которых в любой пещере на Земле-то предостаточно, а уж про другой мир, в котором они оказались, и говорить нечего. Шли молча: темнота все-таки действовала угнетающе, да и силы на разговоры тратить было нецелесообразно.
Игорь не был тщедушным мальчиком, хрупкого телосложения. Наоборот, в нем было не менее девяноста килограмм хорошо тренированных мышц. А потому Архипу и Шамилю приходилось не сладко. С того и другого пот лил ручьем, щипал глаза; двигаться приходилось все медленнее и медленнее. Особо тяжелый участок пути начался тогда, когда темный коридор начал свой тягучий подъем наверх.
- Вы бы передохнули, - сказал Игорь, чувствуя тяжкое дыхание несших его людей.
- Некогда! – бросил Архип, не считая нужным снисходить до пояснений.
Не раз находясь в командировках, в таких ситуациях, которые мирным гражданам и в страшных снах не приснятся, Архип наловчился обходиться без часов. В каждом человеке находятся биологические часы. Надо только научиться их слышать. По подсчетам спецназовца они были в пути никак не менее часа, а за такое время вполне может рассеяться любой туман. Даже инопланетный. Чувствовал, что в пути они находятся куда больше запланированного времени и Шамиль. Потому он и старался не сбавлять хода, хотя каждый шаг отнимал все более и более сил.
Наконец впереди забрезжил просвет. Густой мрак подземелья начал расцеживаться жиденьким розовым светом. Вот тут, как и в первый раз у Шамиля, у Архипа тревожно забилось сердце, и горячий пот сменился холодной испариной. Он тоже увидел черные щупальца, некоторые из которых буквально перегораживали путь.
- Осторожней, - прошептал первое слово за все время передвижения Шамиль. – Под ноги смотри!
- Догадался уже, - также шепотом отвечал Архип.
Они были уже почти у самого выхода, как Архип почувствовал, что за его спиной происходит неясное шевеление. Оно было бесшумным и догадаться о его наличии мог лишь человек, не раз оказывавшийся лицом к лицу со смертью и умеющий включать все свои чувства и способности. Даже те, о существовании которых можно только догадываться. Но останавливаться или оборачиваться было нельзя. Если твари начали просыпаться, то у людей оставался лишь один шанс на выживание – бежать, что есть мочи к выходу, то есть - к звездолету. Судя по всему, Шамиль тоже почувствовал пробуждающуюся угрозу. Он, не слова не говоря, прибавил шаг.
Неожиданно Шамиль остановился. Да так резко, что Архип больно ткнул его носилками, а Игорь чуть не слетел со своего ложа, некоторые ветки, державшие его, лопнули под напором тела, подчиняющегося законам инерции.
- Ты что?! – возмутился Архип, но слова тут же застряли у него в горле.
Прямо на их пути, буквально в метре от Шамиля, выросла многоногая тварь, вперив в людей ядовитый взгляд своих желтых глаз…
Вся группа майора Сидоркина находилась сейчас у здания детского медико-оздоровительного центра «Сказка». Был здесь и полковник Клинов, что само собой разумеется. Его суровый взгляд, брошенный на Сидоркина, красноречиво говорил о том, что работу группы майора он расценивает крайне неудовлетворительно. Мало того, что прошлепали появление Вероева в Москве, так и захват предотвратить не удалось. Но сейчас было не время устраивать разносы. Надо было сделать все возможное, чтобы уберечь от гибели детей и не дать уйти террористам. Кровавый Салман в очередной раз переиграл спецслужбы. Поэтому необходимо было сделать все, чтобы эта его отвратительная акция была последней. Он со своими подельниками должен предстать перед судом! Впрочем, полковник Клинов не был бы против, если бы они все здесь нашли свою смерть. Причем второй вариант ему нравился куда больше, чем первый. Шакалы должны и подыхать по-шакальи. А то потом бесконечные суды, пожизненный срок, содержание этих тварей за счет честных налогоплательщиков… Будь сейчас воля Клинова, он бы отдал бойцам «Альфы», уже разрабатывающим неподалеку возможные варианты развития событий, приказ на штурм. И нет сомнений, эти парни, видевшие кровь и смерть детей и своих товарищей в Беслане, стерли бы в порошок всех нелюдей, засевших в двухэтажном здании. Но дети… Пятьдесят малюток вместе с врачами и няньками были спрятаны где-то в недрах комплекса, в один миг превратившегося для них из уютного и единственного дома в преддверие ада. Из них не должен погибнуть ни один. Ни один!
Ночь на тихом западе Москвы в районе комплекса была взбудоражена обилием милиции, спецслужб и всюду успевающих репортеров телевидения, радио и прессы. Слава Богу, из-за позднего часа и удаленности «Сказки» от жилых домов праздных зевак тут собралось немного. И все они были за кольцом вовремя выставленного милицейского оцепления. Как, впрочем, и работники средств массовой информации. С ними уже вел беседу юркий и разговорчивый представитель центра по связям с общественностью. Замечательная все-таки должность появилась в спецслужбах, подумалось полковнику, отвлекает пронырливых журналюг на себя, не давая им путаться под ногами у профессионалов, и информацию выдает только ту, которую руководство считает доступной огласки. Весьма умела игра в демократию и открытость!
Клинов подошел к милицейской машине, стоящей в нескольких метрах от стеклянных дверей комплекса. Свет в холле был потушен, и четко разглядеть лица тех, кто в нем находится, не представлялось возможным. Но Григорий Игнатьевич и так прекрасно знал, кто сейчас стоит по другую сторону баррикад. Точнее сказать, по другую линию, отделяющую мирных жителей от бандитов, а нормальных людей от нелюдей.
- Здравия желаю! – козырнул Клинову майор милиции, после того как тот показал ему удостоверение. Именно он первый вступил в переговоры с террористами, когда ему передал тревожную информацию патруль, подъехавший сюда по заданию дежурного по отделению милиции.
- И вам не болеть. Вы кто такой будете?
- Майор Гришин Александр Александрович, исполняющий обязанности начальника отдела милиции.
Наметанным глазом Клинов определил, что перед ним добротный служака: уже за сорок, а он все еще в майорах ходит. Стало быть, по костям своих коллег не шел и милости у начальства не выпрашивал. Стройный, без малейшего намека на пузо. Клинову даже показалось, что у него бока впалые, как у голодного, но сильного волка. Значит, на «земле» майор много работает, а не в кабинете штаны просиживает. И седины свои заработал, тратя нервы по службе, а не дрожа над тем, что в дверь вот-вот постучат ребята из собственной безопасности. Вот и сейчас он всего лишь И. О. А где же сам начальник отдела милиции? Впрочем, сейчас не время разбираться в превратностях милицейского служебного роста.
- Давай, Сан Саныч, - дружелюбно, но без панибратства, обратился к майору Клинов, - четко и конкретно: что здесь произошло?
Майор, ничуть не обидевшись, делово и внятно рассказал следующее. Произошел какой-то сбой в электроснабжении, и дежурный по отделу милиции, на пульт которого выведен и комплекс «Сказка», решил связаться с местной охраной. Почуяв недоброе, он направил сюда ближайший патруль. В момент подъезда сюда патруля над комплексом раздался невыразимый то ли крик, то ли вой. На запросы милиционеров никто не реагировал, и тогда двое из них попытались войти внутрь. Но тут же были остановлены шквальным огнем. Сейчас они в тяжелом состоянии отправлены в больницу. Водитель же машины, той самой, что и сейчас стоит здесь, объявил тревогу.
- А с чего вы взяли, что там террористы, а не какие-нибудь отморозки? – задал полковник резонный вопрос.
- Да какие отморозки, товарищ полковник? – несколько обиженно ответил майор. – Я за годы работы в милиции много чего повидал… Да к тому же, вот, - он протянул Клинову портативную радиостанцию. – Я с ними по ней разговаривал.
- Где взял? – полковник взял станцию и начал ее рассматривать.
- Они мне сами выкинули.
- Представились как-нибудь.
- Бригадой Вероева.
- Даже так? – Клинов был несколько удивлен тому, что Салман сразу же заговорил открытым текстом. Не в его это было правилах.
- И чего они хотят?
- Да никаких требований пока не выдвигали. Сказали только, чтобы мы делали что угодно: вызывали войска, ФСБ, «Альфу», хоть ФБР, но ближе, чем на десять метров не приближались. И то – только переговорщики, не более трех человек. Остальные не должны пересекать периметра забора. Иначе дети будут немедленно уничтожены. И фонари и фары вокруг велел погасить.
Это уж совсем не лезло ни в какие ворота. Вероев чуть ли не указывал, чтобы сюда явились все правоохранительные органы вкупе. Раньше он требовал совершенно обратного. Чего он крутит, что ему нужно?
- Они постоянно находятся на связи? – спросил Клинов.
- Ничего подобного! – возразил Гришин. – Сказали, будут выходить в эфир только когда им понадобиться.
В это момент станция в руке полковника издала звук, напоминающий перебор гитарных струн, загорелась зеленая лампочка, и Клинов услышал голос, который лично он не мог спутать ни с каким другим:
- Салам тебе, полковник! Вижу, ты уже на месте, значит и остальные твои архаровцы здесь. Тебе мусорок требования наши передал?
- Тебе пожелать здоровья не могу, сам понимаешь, - ответил полковник как можно более спокойно. – А требования твои мне передали. Только ведь это не требования, согласись, а бредятина какая-то. Ты что же, вечно тут сидеть собираешься?
- Не важно! – голос бандита был возбужден, что также удивило Клинова. Вероев всегда был само спокойствие и невозмутимость. - Ты, главное, выполняй, что тебе говорят!
- Давно уже выполнили, сам видишь. Так что, быть может, не будешь темнить и скажешь истинную причину твоего визита. Я ведь тебя знаю не первый год, Салман. Ты в Москву пришел не для того, чтобы со мной пообщаться, верно?
- Догадливый ты, полковник! Всегда был достойным противником.
- Мы не противники, Салман! Противники бывают в споре или на войне.
- А сейчас и есть война!
- Нет, Салман! На войне не прикрываются детьми, как щитом. Сильные люди воюют с открытым забралом. Сейчас идет отстрел бешеных волков, пытающихся напоследок пролить побольше крови. Надеюсь, ты понимаешь, кто выступает в роли волка?
- К чему эти ненужные разговоры, полковник? – Салман явно разозлился. – Делай, все, что я говорю, а там посмотрим. Все! До связи!
Зеленый огонек на станции сменился красным, и связь оборвалась.
- Темнишь, ты мерзавец, ох темнишь… - прошептал полковник. – Время выгадываешь. Но для чего?
- Сволочь какая! – вдруг он услышал сквозь свои размышления голос майора.
- Ты о чем это, Сан Саныч? – не понял полковник.
- Да о Вероеве этом! – даже в темноте Клинов увидел, как зло горят глаза майора. – Мусорком меня назвал!
- Ты что, обиделся?
- Я, товарищ полковник, - голос майора стал необычайно холодным, - мусором никогда не был. Я – мент. До мозга костей мент, но не мусор! И какая-то мразь, на совести которого кровь сотен убиенных, не имеет права называть меня мусорком!
- Когда мы его возьмем, - совершенно серьезно сказал Клинов; майор нравился ему все больше и больше, - я лично заставлю Вероева у тебя прощения попросить. Но до столь сладостного момента еще очень много времени. Давай-ка работать, Сан Саныч. Ты отправляйся к оцеплению и руководи им в полном объеме. Никого за ограждение не пускай без моей команды. Ты меня понял?
- Чего тут не понятного… - пожал плечами майор, будто в чем-то сомневаясь. – А у вас есть полномочия здесь распоряжаться?
- А ты что, сомневаешься в моем статусе?! – голос Клинова мгновенно стал строгим. Почти гневным. Если бы Гришин был его подчиненным, он бы понял, что шеф находится в той самой точке, когда от рабочей беседы до вулканического извержения недовольства всего один шаг.
- Да ни Боже мой! Просто сюда могут прибыть разные люди с лампасами на штанах, и…
- Я тебя понял, - перебил его Клинов, явно смягчившись. – Те о ком ты говоришь, непременно здесь появятся. Можешь не сомневаться. Так вот я тебе официально говорю: никого не пускать! Даже, если сам президент сюда пожалует. Теперь ясно?
- Так точно! – козырнул майор.
- Вот и отлично. А теперь ступай. Машина пусть здесь пока останется. Вон видишь мужика белобрысого в костюме? – Клинов указал на Сидоркина, стоящего у самых ворот комплекса.
- Вижу.
- Будешь уходить, позови его ко мне. И вообще, - Клинов на секунду задумался, - его пускай ко мне немедленно, даже без моей команды.
- Понял!
Майор поспешно ушел. Клинов видел, как он что-то сказал на выходе Сидоркину, и тот устремился к шефу.
- По вашему приказанию явился, - доложил Сидоркин, подойдя к полковнику.
- Являются святые, Толя. Ты, я думаю, такого звания удостоен не будешь. Теперь о деле. Вероев никаких определенных требований не выдвигает. Пока, во всяком случае. Связь с ним односторонняя. То есть, по его желанию. У меня такое ощущение, что он время тянет. Ну просто-таки нутром чую! Но для чего?.. Сколько народу в его банде - неизвестно. Где держит детей, как вооружен, какую взрывчатку использует, - а то, что использует, сомневаться не приходится, - тоже неизвестно. А потому - в эфире полнейшая тишина! Пусть только наши «уши» работают. Все мобильники – в отключку. И журналистская братия пусть тоже свою аппаратуру приглушит.
- Нам к чему готовиться?
- А ты не догадываешься? К самому худшему, естественно. Я пока здесь останусь…
- Переговорщика прислать?
- Пока не надо. Действуй!
Сидоркин ушел, а ему в спину пристально и зло, как и за всем происходящим, смотрели глаза человека, от которого зависели жизни детей, томящихся в сумраке душного кинозала и не только их. Как никогда взгляд Вероева был похож на взгляд затравленного хищника. Хищника, который замучил людей кровавыми набегами, истерзал постоянным страхом за свою жизнь и жизнь своих детей; хищника, попавшего в ловушку и тем самым давшего шанс охотникам расплатиться с ним за все.
Опытнейший террорист и безжалостный бандит не понимал, что происходит, почему идет все не так, как им было задумано с самого начала. Какой-то юнец-охранник, осмелившийся оказать им сопротивление, вырубил электричество, чем сумел насторожить милицию. Кто он такой, черт его подери?! Все охранники центра были изучены и не могли представлять опасности для головорезов, на чьей стороне были и внезапность, и вооруженность, и численное превосходство, и опыт в кровопролитии. Разве способна тройка собак спасти отару от изголодавшейся стаи волков, с чьих клыков капает слюна вожделения и чьи глаза уже видят перед собой беззащитную добычу? Быть может, хорошо натасканные волкодавы и смогли бы оказать сопротивление, но декоративные левретки… Вряд ли!
Так на что наткнулся Хабиб со своими людьми в подвале? Почему не отвечает на запросы? Что это за беспорядочная стрельба? Что за жуткий, ни с чем не сравнимый крик пронесся над всем комплексом, испугавший так не ко времени подъехавших милиционеров? Сумел ли верный, никогда и ни перед чем не пасующий Экскаватор войти в заветный ход? Чутье, годами выработанное звериное чутье, подсказывало сейчас Салману, что удача, столь долго улыбавшаяся ему, на этот раз отвернулась, махнула склизким хвостом и улетела в неизвестном направлении, как улетает с гнезда внезапно испуганная птица. Вероев прекрасно понимал, что после того, как они атаковали милиционеров, пытавшихся войти в здание, совсем скоро здесь соберутся все антитеррористические силы. Такой расклад входил в планы бандитов. Вопрос был только во времени. И вот теперь оказывалось, что время играет не на них. Но если Хабиб все-таки проник в потайной ход, то у Вероева и его людей еще был шанс. На секунду у Салмана мелькнула мысль, что следовало отменить операцию сразу же после страшного происшествия на съемной квартире, а еще лучше – после пропажи Шамиля. Но ему очень хотелось довести это дело до конца. Его последнее дело, после которого можно будет уйти на покой. Потому-то отогнал он от себя крамольную мысль, как отгоняют назойливую муху, липнувшую к потному телу в жаркий день. Но отогнать противное насекомое нелегко: оно будет возвращаться вновь и вновь, пока его не прихлопнешь.
Вскоре у ворот «Сказки» действительно появились все те, кто и должен был здесь появиться в подобной ситуации. Милицейские машины, машины спецслужб и скорой помощи. Где-то неподалеку терзали ночную свежесть весеннего вечера крики пожарных сирен. Всего в непосредственной близости находилось не больше десятка тех или иных автомобилей, и они сразу же перегородили подъезд к комплексу, так как к нему вела одна единственная дорога. «Сказка» была окружена деревьями, и потому подогнать к ней технику по всему периметру не представлялась возможным. Вероев прекрасно понимал, что в лесопарке шикарно могут спрятаться снайперы, и спецслужбы на полную катушку используют такую возможность. Потому и потребовал потушить фары и освещение. Безусловно, у снайперов есть отличные приборы ночного видения, но зачем же облегчать им работу? Вместе с тем, люди Салмана имели возможность контролировать все подходы к зданию.
Свои требования, которые даже дилетант понял бы, как предварительные, Вероев выдвинул милицейскому майору, прибывшему сюда сразу после того, как они обстреляли милицейский патруль. Он представился начальником ближайшего отделения милиции. Но кто он такой, Салману на самом деле было глубоко наплевать. Он ждал приезда сюда совсем другого человека. Человека, чьи люди не раз больно наступали ему на хвост в самых непредвиденных местах. И хотя ему удавалось каждый раз ускользнуть, но раны потом приходилось зализывать долго. Он ждал, пожалуй, самого опасного своего врага – полковника Клинова. И когда тот появился, у бандита, давно не испытывающего страх ни перед кем, отлегло от сердца. Клинов был офицером старой закваски, прошедшим великолепную школу грозного КГБ, а потому он сделает все, чтобы не начать штурма без тщательнейшей подготовки. А для подготовки нужно время. Не час и не два. И это время Вероев использует по полной программе.
- Действуем так, - обратился Салман к боевикам, находившимся с ним в холле, и имевшим несколько растерянный вид. Хотя они не были осведомлены о мельчайших деталях операции, но и невооруженным взглядом было видно, что что-то пошло совсем не так, как задумывалось. – Ты, Саид, быстро обойди все посты, и предупреди людей, чтобы оставались на местах до моей команды. Чтобы не случилось! Радиосвязью не пользоваться ни в коем случае! Мы, скорее всего, уже находимся на «прослушке». Понял?
Боевик, имевший вид хмурого бедуина, которого зачем-то вытащили из его родных барханов, побрили, приодели и привезли в большой город, лишь молча кивнул и удалился.
- Казбек, - повернул голову к низкорослому, но крепкому бандиту средних лет, Вероев, - останешься пока за старшего. Я спущусь в подвал и посмотрю, что там происходит.
- А если гяуры начнут приближаться к зданию? – почти не шевеля губами – последствия давнего ранения – спросил Казбек.
- Не начнут! – уверенно произнес Салман. – А если все-таки полезут… Открывай огонь на поражение!
Не говоря больше ни слова, Вероев направился к подвалу. Уж очень ему не терпелось узнать, что же произошло с группой Хабиба, от которой, собственно, и зависел весь успех их бесчеловечной акции. Только дойдя до первых ступеней металлической лестницы, Салман почуял неладное. Настолько неладное, что ему захотелось тут же вернуться, свернуть операцию и уйти по запасному варианту. Уничтожив, естественно, всех заложников. Иначе их вылазка окажется полностью неоплаченной и над самим Вероевым сгустятся тучи хозяйского гнева. А тот, кто не угоден хозяевам, не живет долго, как правило. И хорошо еще, если смерть окажется быстрой и не мучительной. Чуткие ноздри бандита уловили запах, въевшийся в сознание в квартире, где принял лютую смерть его подручный Стас. Странная смесь из запахов нечистот и свежепролитой человеческой крови, - причем пролитой весьма обильно – врезался в его память навсегда. Из подмышечной кобуры Вероев извлек пистолет, сжал рукоятку до белых пальцев и начал спускаться по лестнице, аккуратно ступая на каждую ступеньку. Если бы он знал того врага, которому он собирался противостоять с обычным «Макаровым» в руках, он бы сам посмеялся беспомощности своего оружия.
Вскоре Салман увидел то, к чему подсознательно уже был готов. Но масштабы произошедшей трагедии он, естественно, предугадать не мог. Прямо у лестницы, буквально в метре от последней ступеньки, лежал, раскинув руки, Хасан. Даже не смотря на то, что он лежал лицом вниз, его могучую фигуру трудно было перепутать с кем-либо другим. В затылке боевика торчал топор с пожарного щита. Из зияющей, страшной раны еще сочилась кровь. Но это была лишь прелюдия к дальнейшей трагедии. Тот самый участок подвального коридора, где и находился потайной ход, был залит кровью, словно на скотобойне позапрошлого века. Страшными шарами валялись на полу оторванные головы его товарищей, выпучив глаза в предсмертном ужасе. Они беспорядочно лежали далеко от тел, еще недавно пышущих силой и здоровьем. Картину кошмарного абсурда дополняли человеческие внутренности, бесформенными ошметками валявшиеся здесь же; оторванные руки и ноги. Вероев давным-давно был лишен сантиментов, но и ему стало тошно от увиденного. Где-то посредине живота склизкой змеей зашевелилось отвращение вперемешку с почти животным страхом. Последнее чувство было особенно гадостно бандиту. Тому, кто привык вселять ужас в души людей, непривычно было самому испытывать нечто подобное.
Однако оторопь ненадолго охватила главаря бандитов. Привык он, все-таки, к виду крови и трупов, привык. Взглядом, оценивающим обстановку не хуже, чем голодный волк, он определил, что тел распластано на полу ровно пять. Не считая Хасана. Столько же лежало и оторванных голов. Стараясь не наступать в лужи еще не застывшей крови, он приблизился к сорванной с петель двери. Тела Хабиба среди погибших не было. Считать же оторванные конечности он не стал. На полу беспорядочно валялись автоматные гильзы, и в воздухе, помимо вышеперечисленных запахов, густо пахло пороховыми газами. Вся коробка выбитой двери была испещрена пулями, стало быть стрельба велась именно в темноту подсобной комнаты. Салман не сомневался, что именно там скрывался тот самый охранник, что так глупо и беспардонно вмешался в их планы. Но на него хватило бы и одного единственного патрона. Да что там патрона! Головорезы Экскаватора разорвали бы его голыми руками. Не он же, черт возьми, оторвал им головы. Так кого пытались прикончить люди Хабиба и где он сам? Страх, безотчетный страх вновь накатил на кровавого боевика. Неожиданно он заметил какое-то шевеление в глубине сумрачного пространства подсобки, и спинным мозгом уловил, что на него направлен чей-то взгляд. Лампочка, светившая прямо над головой Салмана, была слишком слабой, чтобы вырвать из тьмы всю пособку. Ее тщедушных сил хватало лишь на то, чтобы осветить окровавленный порог.
- Кто здесь? – отнюдь не бравым голосом спросил Салман, направив ствол пистолета в темноту мрачного помещения.
- А ты кто? – тут же отозвался Виктор, еще не отошедший от всего увиденного. Ему казалось, что после столь кровавых событий ему уже ничего угрожать не может.
- Ты ведь охранник, верно? – догадался Вероев.
- И что с того? – с вызовом ответил Виктор.
- Выходи, герой! Навоевался, хватит. Или боишься?
- А чего мне вас, сволочей, бояться? – Виктор сам удивлялся своей храбрости. Ведь он прекрасно видел ствол, направленный на него. Но шок, психологический шок, обрушившийся на него за последние несколько минут, довел уровень адреналина в крови до запредельных отметок и напрочь заглушил страх. Ведь с того момента, как бандиты ворвались в здание, до появления жуткого существа, явившегося, словно из преисподней, прошло чуть больше четверти часа.
Виктор встал из угла, где сидел с тех пор, как неведомая тварь утащила одного из бандитов в отверстие в полу, и вышел к свету. Ствол бандита буквально уперся ему в грудь. Вероев саркастически хмыкнул. На что мог рассчитывать этот молокосос, вступая в противоборство с группой Хабиба. Нет, кровавая вакханалия явно не его заслуга. Вне всякого сомнения, Вероев пристрелил бы Виктора на месте и даже не поморщился. Но ему необходимо было узнать, что здесь произошло.
- Кто убил моих людей? – спросил Вероев, глядя прямо в глаза непокорному охраннику. Не многие могли выдержать холодный взгляд бандита. Но Виктор все еще прибывал в нервном возбуждении, а потому ответил совсем не так, как хотелось Салману:
- Я! – почти выкрикнул он. – Я убил твоих людей.
- Врешь! – зло прошипел Вероев. – Совершенно напрасно врешь…
Тут его взгляд упал на квадратное отверстие в полу. Это было ничто иное, как вход в потайное подземелье, ведущее к заветной цели всей их операции. Раз оно открыто, значит, кто-то вошел в него.
- Вот что, щенок! – быстро заговорил Салман. Он прекрасно понимал, что дорога каждая минута. – Говори немедленно: что тут случилось! Клянусь аллахом, я оставлю тебя в живых, если ответишь.
Но Виктор, сам не зная почему, не чувствовал себя в данной ситуации овечкой, которая должна молить о пощаде, прекрасно понимая, что ей все равно перережут горло. Совсем наоборот! Видя разорванные тела бандитов, он чувствовал себя хозяином положения в данной ситуации. Хотя его заслуга была только в смерти здоровенного Хасана, ему казалось, что чудище, распотрошившее террористов с неимоверной легкостью, воюет на его стороне. А наличие столь грозного союзника внушает уверенность; излишнюю, быть может.
- Пошел ты, козел! – выкрикнул Виктор прямо в лицо Салману. – Гнида черножопая!
От столь неожиданной тирады Вероев впал в ступор. Он и вспомнить не мог, когда слышал подобные слова в свой адрес. Гнев, вполне объяснимый и праведный гнев, зародился в его душе, мгновенно налив глаза кровью. Но опомниться он не успел. Молниеносным, как бросок кобры, движением Виктор отбил руку, направлявшую на него пистолет, и одновременно нанес хлесткий удар в пах. Вероев ойкнул от неожиданной боли и нажал на спусковой крючок. Но пуля лишь пронзила пустоту и остановилась, впившись в бетонную стену подсобки. Грохот же выстрела гулко прокатился по всему зданию комплекса.
Больничная палата - далеко не худшая, между прочим, в на редкость человечной системе нашего здравоохранения – казалась Василию Открывашкину подобием темницы, в которых коротали время до принятия решения судом Святой Инквизиции все те, кто пытался пытливостью и гениальностью своего ума вырвать науку из тьмы средневековья, что настораживало ортодоксов католицизма. Разумеется, профессор не ждал «испанских сапогов», дыбы или, не приведи Господи, костра, но жутко страдал от того, что не может участвовать в том процессе, виновником коего он, собственно говоря, и являлся. Открывашкин представлял себе, какой сейчас коловорот закрутился в Институте после его звонка директору. И как только он, профессионал высшей квалификации, много лет отдавший родному предприятию, мог забыть о подземном реакторе?! Невероятно! Ну, ничего, ничего, скоро Элеонора Павловна, - а ведь замечательная женщина она, черт возьми, - принесет ему в палату «Родник» и тогда он тоже сможет включиться в работу. Что-то долго ее уже нет, между прочим…
Профессор методично мерил небольшое пространство своего временного пристанища, коротая тяжкие минуты ожидания. В нем кипела неукротимая энергия, требующая немедленного приложения к научным изысканиям. Но пока не было прибора, он был бессилен что-либо предпринять. Между тем минуты плавно перетекали в часы, делая отсутствие Элеоноры Павловны уже труднообъяснимым. Открывашкин начинал нервничать, что выражалось в более быстром дефилировании по палате. Крохотного помещения ему явно не хватало, поэтому он несколько раз выглядывал в коридор, чтобы увидеть, не приближается ли его помощница в заветным «Родником» в руках. Один раз Открывашкин даже пытался пройтись по длинному коридору, но уловил на себе укоризненный взгляд дежурной медсестры, не требующей дополнительных разъяснений, и вновь удалился в палату, надоевшую ему в данный момент до одури.
В палату меж тем мягко лился свет закатного солнца, уплывающего куда-то на Запад, на другую сторону нашего бренного мира, чтобы завтра, набравшись новых сил и посвежев, вновь всплыть на Востоке, проливая на Землю неутомимую жизненную энергию. В аквариуме, куда напоследок заглянул солнечный лучик, словно хотел пожелать его обитателям спокойной ночи, монотонно плавали рыбки, с искренним безразличием взирая на мечущегося по палате профессора.
Дверь в палату открылась, деликатно скрипнув. Открывашкин резко обернулся, но тут же был разочарован: его ожидания не оправдывались. В палату вошли медсестра, толкающая перед собой столик на колесиках, на котором стоял стакан ароматного чая и крохотная булочка; за ней следовала Елизавета Игоревна, держа в руках коробочку с лекарствами.
- Вам чего? – неуместно строго спросил Открывашкин.
- По-моему, - красивейшие брови Елизаветы Игоревны сдвинулись к переносице, - вы забываетесь, Василий Федорович. Немедленно вернитесь в кровать! Выпейте чай, а потом примите лекарства.
Даже не смотря на сильнейшее нервное возбуждение, Василий Федорович понимал, что спорить с этой женщиной не стоит. В ней чувствовалась та непостижимая, отчасти гипнотическая энергия, что любого мужчину способна заставить подчиниться ее воле. Такие женщины не являются продуктом, так сказать, массового производства. Отнюдь! Они штучный товар, эксклюзив. Главное, чтобы своими чарами они пользовались исключительно в мирных целях. Иначе история знает случаи, когда за ночь сомнительных утех мужчины готовы были расплатиться собственной головой. Как безвольные самцы «черной вдовы». Ни слова не говоря, Открывашкин сел на кровать и даже пригубил чаю, хотя ни пить, ни есть ему не хотелось, не смотря на то, что у него во рту не было и маковой росины уже более суток. Чай оказался не горячим и вкусным и легко пробудил в ученом аппетит. Обыкновенный аппетит к банальной пище, а не к непокорному граниту науки. Профессор немедленно принялся за булочку.
- Так-то лучше, - удовлетворенно отметила Елизавета Игоревна. – Идите, Катюша, нам надо поговорить с пациентом.
- Ну-с, - продолжила она, когда медсестра скрылась за дверью, - как вы себя чувствуете, Василий Федорович?
- Великолепно! - ответил тот, уплетая булочку.
- Это заметно, - кивнула доктор. – Я должна констатировать, что на этот раз приступ отступил быстро. Невероятно быстро! Тем не менее, пару дней мы вас здесь продержим. Для исключения рецидива.
Пара дней для Василия Федоровича были вполне приемлемым сроком. Даже очень приемлемым. Обычно он выкарабкивался не менее, чем дней за пятнадцать. А два дня, учитывая, что Элеонора вот-вот доставит ему прибор, пролетят быстро.
- Только вот что я вам скажу, дорогой Василий Федорович, - Елизавета Игоревна глядела прямо в глаза ученому, - давайте на этот период обойдемся без посетителей. Оставим их на потом. Особенно некоторых из них…
- Что вы имеете ввиду? – не сразу понял Открывашкин.
Елизавета Игоревна ничего не ответила, а лишь перевела взгляд на измятую постель. Такая характерная и интенсивная помятость простыни может быть лишь в одном случае: когда на ней предаются сексуальным утехам двое влюбленных, не замечая ничего вокруг. В такие моменты, как правило, им не очень-то важно, что находится под их разгоряченными телами. Ложем любви с одинаковым результатом может служить и пуховая перина и струганные доски предбанника.
Профессор понял, на что намекает врач, и покраснел от стыда.
- Вы, - пытался он оправдаться, не смотря в глаза Елизавете Игоревне, - не так… Не так все…
- Да все так! – оборвала его неуклюжие попытки Елизавета Игоревна. – Резвость в обращении с девицами – лишнее подтверждение выздоровления. Хотя от вас, Василий Федорович, я такого никак ожидать не могла. Вы мне казались безнадежным девственником, любящим лишь сухую науку. Оказывается, вы далеко не безнадежны, что не может не радовать. Но здесь лечебное учреждение, а не дом свиданий. А потому я настаиваю на недопустимости подобных оргий. Обещаю вам, что в ближайшие два дня я никого к вам не допущу.
- Ничего подобного более не повториться, - уверил профессор с видом школьника, обещающего никогда более не подглядывать в раздевалку одноклассниц. Ну просто-таки никогда!
- Очень надеюсь, - кивнула Елизавета Игоревна, поднимаясь со стула; Открывашкин поймал себя на мысли, что сморит сейчас на ее грудь, упруго натягивающую больничный халатик и представляет, как эта грудь выглядит без халатика и без всех женских причиндалов, которые так приятно снимать, несмотря на нетерпение. Елизавета Игоревна поймала его взгляд, но сделала вид, что ничего не заметила. – Примите лекарство, дозу вы и сами прекрасно знаете, и укладывайтесь спать. Можете на ночь посмотреть телевизор. Только что-нибудь легкое и бестолковое, чтобы мозги не напрягать. Включите СТС, там частенько такие сериалы показывают.
- Елизавета Игоревна, - остановил профессор доктора уже на выходе из палаты, - сегодня ко мне должна прийти женщина. Та же самая…
- Категорически – нет! – отрезала Елизавета Игоревна.
- Да поймите же, - Открывашкин резко поднялся с кровати и молитвенно сложил руки, - это чрезвычайно важно.
- Не сомневаюсь, - брови Елизаветы Игоревны красивейше изогнулись, а на губах заиграла улыбка с налетом скабрезности, - ЭТО действительно очень важно. Но уверяю вас как доктор, что отсутствие ЭТОГО еще ни кого не довело до летального исхода. Тем более за столь короткий срок.
- Здесь дело государственной важности! – Открывашкин готов был упасть на колени.
- Если вы имеете в виду решение демографической проблемы, то - несомненно. Но поверьте мне – опять же, как врачу, - что пара дней в данном вопросе несущественны.
- Но директор…
- Довольно препираться! – в голосе Елизаветы Игоревны вновь появились гневные нотки. – Сейчас я для вас и директор, и Генеральный секретарь ООН, и родная мать, если хотите. А потому категорически запрещаю вам какие либо работы и визиты. Если, конечно, в ваши планы не входит встреча со священником, дабы заказать ему поминальную молитву. По самому себе.
Сказав последнюю фразу, она быстро вышла из палаты и резко захлопнула за собой дверь. Василий Федорович что-то хотел крикнуть ей вслед, попытаться привести какие-то аргументы, но даже не раскрыл рот. Все его доводы разбились бы о запертую дверь, как разбиваются о неприступные скалы морские волны, не причиняя камням ни малейшего вреда. Конечно, пройдут тысячи, а то и миллионы лет, и морю удастся что-то изменить в облике твердых пород. Но Открывашкин таким запасом времени не обладал. А потому и не стоило сотрясать воздух. Воистину: переубедить женщину, считающую себя правой, ни чуть не легче, чем объяснить дикарю из джунглей Новой Гвинеи теорему Пифагора.
Профессор опустился на кровать с обреченностью невинно осужденного, чье ходатайство о помиловании было отвергнуто в последней инстанции. Если Елизавета Игоревна сказала, что не пропустит больше к нему ни одного человека, значит так оно и будет. Сомневаться в том не приходилось. Да и куда же запропастилась Элеонора, черт возьми?! Уже давным-давно она должна была вернуться, даже если все время двигалась гусиным шагом. Что могло задержать ее? Стоило позвонить директору, быть может? Но тут мобильный телефон, лежащий на прикроватной тумбочке завибрировал, заиграл что-то из музыкальной классики и на его дисплее высветилось слово «директор». Открывашкин немедленно схватил трубку. То, что он услышал в последующую минуту, заставило его застыть на месте и обильно покрыться холодным потом.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Служба безопасности Института, хотя и претендовала на какую-то секретность, была известна всем работникам предприятия, начиная от директора и заканчивая подсобными рабочими. Безусловно, основные нюансы и методы работы службы были скрыты от посторонних глаз, но о ее существовании знал каждый. Знал, уважал и несколько побаивался столь грозной инстанции. Потому как за время своей деятельности СБИ (как называли ее среди институтского народа) не раз спасала и людей и само существование Института. И прорабатывала провинившихся так, что более не повадно было. О количестве штатных единиц службы (сбишников) и ее техническом оснащении доподлинно знали лишь директор и ее непосредственный руководитель. Всем остальным непосвященным оставалось лишь довольствоваться слухами, домыслами и легендами.
Одна из таких легенд гласила, что однажды, где-то на самой заре перестройки, когда казалось, что разрешено все и экспериментировать можно над чем угодно, один молодой доктор наук решил провести опыты по созданию невидимого человека. Очевидно прочитанный в детстве роман великого Герберта Уэллса не давал ему покоя. В отличие от героя бессмертного произведения современный ученый использовал отнюдь не допотопную мазь, а целую смесь излучений. Электромагнитное, радиационное, рентгеновское и еще черт его знает какое. Само собой разумеется, он не стал немедленно экспериментировать на людях, а проверил своею методу на лягушках, этих милых, в общем-то, земноводных, положивших на алтарь науки миллионы жизней квакающих собратьев. Сначала ученый хотел использовать для опыта мышек – испытавших на себе мучений от человеческих рук ни чуть не меньше, чем вышеназванные амфибии, - но его смутило наличие шерсти у грызунов. Все-таки человеческая кожа покрыта волосяным покровом не столь интенсивно, а потому нельзя было гарантировать чистоту эксперимента. Съездив на Птичий рынок, где при желании и упорстве можно найти хоть черта лысого, он привез в институт две пары квакух бледно-розового цвета. Ученый усадил их в собственноручно сконструированный и собранный аппарат, напоминающий небольшой аквариум. Сработало! Лягушки исчезли прямо у него на глазах, через две минуты после начала облучения. Они были не только невидимы, но и прозрачны. Ученый пошарил рукой по лабораторному столу и нащупал нечто холодное и склизкое, издавшее вполне характерное: «ква».
Смелый экспериментатор возликовал. В его воображении уже зазвучали литавры, чествующие его при вступлении в Академии всех прогрессивных стран и поездка в Стокгольм для получения Нобелевской премии. Последняя процедура ему вообще казалась вопросом решенным. Теперь необходимо было испытать действия лучей на себе. На следующий день именно это он и совершил. И тоже стал невидимым… И тут же впал в кому.
Уйму сил и времени пришлось потратить Службе безопасности, чтобы вернуть дерзкого экспериментатора практически с того света и придать ему данный Создателем вид. Как и куда вводить лекарства тому, кого совершенно не видно?! Для начала не худо было бы найти его самого. А невидимые лягухи чувствовали себя прекрасно. Более того, они дали многочисленное потомство – такое же невидимое – и распространились по всему институту. Прошел не один год, прежде чем в лабораториях перестало раздаваться неожиданное кваканье невидимых созданий, пугающее впечатлительных представительниц прекрасного пола…
В данный момент службу с широкими полномочиями и загадочными возможностями возглавлял Марк Борисович Хвостов, человек, недавно перешагнувший полувековой рубеж. Он был крепок, спортивен, лыс, как женская коленка, и имел широкие – чуть ли в сантиметр – брови грачиного цвета, из под которых на мир смотрели карие глаза, светящиеся интеллектом и уверенностью в себе. В Хвостове явно угадывалась выправка бывшего кадрового военного. Но в отличие от многих представителей славных вооруженных сил Марк Борисович сохранил свои извилины в неприкосновенности от убийственного влияния воинских Уставов. Он был прекрасно образован, приятен в общении, и к подчиненным относился исключительно корректно, считая их равноправными коллегами, а не просто рабочей силой. Уже через час после звонка директора Марк Борисович находился в его кабинете, не смотря на то, что звонок застал его на даче. Не нужно было иметь недюжинный талант в логическом мышлении, чтобы понять, что случилось нечто неординарное, мягко говоря. А Марк Борисович таким талантом обладал, потому-то сразу после короткого общения с директором объявил всеобщий сбор возглавляемой им службе. Уже сидя в кабинете директора и слушая толковый, лишенный ненужных сантиментов и нервов рассказ Альберта Карловича, Хвостов уяснил, что им пришлось столкнуться с чем-то совершенно необычайным, несущим угрозу не только персоналу Института, но и многомиллионному городу; и еще не известно, хватит ли потенциала его службы для устранения данной проблемы. Тем не менее, он не задал ни одного лишнего вопроса и немедленно приступил к действиям. Люди Марка Борисовича усилили охрану реактора и взяли под контроль, насколько это было возможно, все вентиляционные шахты. Так что Открывашкин, думая о том, какой коловорот закрутился в его родном учреждении, был совершенно прав. Хвостов же, прихватив с собой четверых наиболее опытных сотрудников, направился в лабораторию Василия Федоровича, справедливо полагая, что начинать плясать всегда следует именно от печки. И раз уж в вотчине профессора произошел какой-то прорыв, то стоит осмотреть место происшествия, тем более, что, как докладывал Открывашкин, неведомое существо возвращалось в лабораторию. Если оно сделало это один раз, то что ему может помешать повторить свой шаг. Не важно, откуда взялась загадочная тварь – из другого мира или еще откуда либо, но изобретение профессора притащило ее именно в лабораторию. А стало быть, она будет наведываться именно туда в надежде вернуться в родные пенаты. Конечно, у инородного организма и мышление может быть совершенно иным, но интуиция подсказывала Марку Борисовичу, что шанс на очередное посещение лаборатории пришельцем есть, и не малый.
Дверь в вотчину профессора Открывашкина была прикрыта, но, подойдя к ней на расстояние метра, работники службы безопасности Института почувствовали резкий и неприятный запах чего-то гниющего, разлагающегося. Ничего хорошего от такого запаха ждать не приходилось. Они еще не знали, что именно такой «аромат» оставляет после себя загадочный пришелец. Аккуратно, по одному вошли в лабораторию. Вечернее солнце уже уползло на другую сторону институтского здания и наполняло сейчас тихим светом палату Василия Федоровича. В лаборатории же начинали свою тихую поступь сумерки, приправленные чувством тревоги не меньше, чем цыпленок табака перцем.
На полу у окна – того самого, из которого шагнула к неминуемой смерти тетя Варя – лежала женщина. Она лежала на спине, как-то нелепо раскинув в стороны руки и поджав ноги. Марк Борисович никогда не видел Элеонору Павловну воочию, но не секунды не сомневался, что это именно она. А стало быть и прибор не был доставлен профессору, что явно не прибавляло легкости в разрешении и без того запутанной ситуации. Молча кивнув двум из своих сотрудников на тело Элеоноры Павловны, Марк Борисович прошел в кабинет Открывашкина. Двое из его людей еще не склонились над женщиной, а Марк Борисович уже знал, что «Родник» они потеряли. И, скорее всего, навсегда. Об этом красноречиво говорили искореженный остов прибора, похожего на осциллограф, и брызги зеркальных осколков, разлетевшихся по всему кабинету.
- Посмотрите, - обратился он к своим людям с ничтожной надеждой в голосе, - можно ли из этих останков выудить хоть какую-то информацию.
Двое мужчин с умными глазами тут же принялись за дело. Их лица не изобразили даже тени недоумения или недовольства. Наоборот, весь их вид строго говорил: «Нет проблем! И не такое делать приходилось».
- Как она? – спросил Марк Борисович, подойдя к распростертой на полу женщине.
- Сказать что-либо конкретное прямо сейчас очень сложно, - ответил мужчина с аккуратными черными усиками, похожий на дореволюционного шпика. – Все органы вроде бы работают нормально. Ритм сердца несколько занижен… Очень похоже на кому или летаргический сон. Каких либо видимых повреждений не обнаружено.
- Вызывайте «скорую» из нашего института. Пусть определят ее в отдельную палату и сделают все возможное для ее спасения.
Марк Борисович набрал на мобильном номер телефона, данный ему директором. Через пять секунд он выложил всю, отнюдь не утешительную, информацию об Элеоноре Павловне и «Роднике». Ему необходим был совет ученого. Не совет даже, а хоть какая-то подсказка, вектор дальнейших поисков.
- Вы меня слышите? – спросил Марк Борисович, слыша в трубке гробовое молчание.
- Да… - тихо ответил Открывашкин. Сердце его провалилось куда-то в область желудка и там трепыхалось подобно смертельно раненой бабочке; перед глазами его плыла противная серо-желтая муть. Нет, приступ панкреатита не вернулся к нему. Но краткий рассказ Марка Борисовича, - мужчины весьма серьезного и обстоятельного, - хлестанул ученого не слабее, чем обострение страшной болезни. Женщина, женщина которую он познал недавно вот на этой самой кровати, испытав при этом внеземное блаженство, подверглась страшной опасности и, быть может, не вернется к нему уже никогда. А дело всей его жизни – уникальный прибор «Родник», разбит в щепки, как бесценная ваза, пришедшая к нам из глубины веков и попавшая в лапы орангутанга. Это удар посильнее, быть может, чем предсмертное возмущение поджелудочной железы.
- Так как же, - торопил Марк Борисович, - вы можете мне что-нибудь подсказать.
- Я не знаю… - выдавил из себя Василий Федорович. – Был сбой…
- Характер сбоя? – чувствовалось, что Марк Борисович отнюдь не дилетант, и задает вопросы абсолютно по теме.
- Точно сказать не могу… Скорее всего, произошло что-то в электроцепи… Стоп! – вдруг оживился Василий Федорович. Он же шел на местную подстанцию, когда его свалил приступ хронической болезни. – Частота тока! Необходимо выяснить на нашей станции, в чем именно была причина сбоя в пятницу вечером и его параметры!
- Хорошо! Что это нам даст?
Профессор замолчал. А действительно, что им даст знание параметров сбоя? Что это может изменить в создавшемся положении? И ответ был только один: зная параметры, они смогут восстановить направление луча, порвавшегося в неведомый мир, и тогда появиться шанс вернуть пропавших людей. Но при этом…
- Быстрее, профессор! – поторопил Открывашкина Марк Борисович. – Нам дорога каждая минута!
- Восстановив первоначальную ситуацию, - выпали он, - мы сможем вернуть людей…
- И притащить сюда еще одну порцию злобных тварей? – мгновенно догадался Марк Борисович.
- Такого развития событий исключить нельзя. Но… Прибор очень сильно поврежден?
- Я разве неясно выразился? Вдребезги! От него практически остался только корпус, сильно поврежденный, а внутри него – бесформенная мешанина.
- Тогда выяснение параметров сбоя для нас – бессмысленная трата времени, - с болью в голосе констатировал Василий Федорович.
- Возможно восстановление «Родника»?
- Я могу определить это только на месте. Попросите своих сотрудников ничего не трогать. Я постараюсь прибыть в ближайшее время.
- Как вы вырветесь из больницы?
- Придумаю что-нибудь! – уверенно заявил профессор. Он еще не знал, как ему удастся избежать зоркого ока Елизаветы Игоревны, но точно знал, что ему необходимо проникнуть в свою лабораторию, во что бы то ни стало. Пусть даже придется с боем прорываться сквозь охрану на выходе и отбиваться от целого сонма медсестер. – Только пусть ваши сотрудники ничего не трогают!
Открывашкин дал отбой, а Марк Борисович устремился к застекленному кабинету профессора, дабы упредить людей не собирать остатки прибора. Но было уже поздно. Его люди поставили «Родник» на стол и копошились в нем…
В подвале, куда вошли Наташа, Аркадий Ильич и участковый, не происходило более ничего сверхъестественного. В полумраке душного помещения не возникало больше никаких миражей и явлений. Никодимов быстренько разложил свои мудреные приспособления, назначение и возможности которых были известны только ему, недовольно поцокал языком и уверенно произнес:
- Похоже, мы опоздали, господа?
- Куда опоздали? – удивленно спросил лейтенант, до сих пор не понимая, что же происходит на вверенном ему участке.
- На сеанс, - невозмутимо пожал плечами Никодимов, складывая свои инструменты в кожаный кофр.
- Какой сеанс?
- Связи с другим миром. Вот что, милая девушка, - он обратился к Наташе; милиционер, по всей видимости, был ему неинтересен, - вы попали, как мне думается, в остаток энергии. Энергии, прямо скажу, мне не известной. Как по природе, так и по силе. Скорее всего пришелец – опустим версии попадания его сюда – нашел здесь свою смерть. Ее причины нами также неустановленны. Пока, разумеется… Так вот, перед тем, как почить в бозе, он произвел выброс какой-то загадочной энергии, позволившей вам лицезреть картинку его мира, с которым он хотел проститься и произведшей удивительные метаморфозы с вполне обычным земным котом. Смею предположить, что это далеко не все последствия данного энергетического выброса. Но в том, что он уже иссяк, сомневаться не приходиться. В этом доме ничего необычного больше не произойдет. В ближайшее время, во всяком случае.
Сказав последнюю фразу, Аркадий Ильич, прихватив свой кофр, уверенно направился к выходу.
- Так что же нам теперь делать?! – не без отчаянья спросила Наташа. Она буквально только что видела своего любимого чуть ли не на расстоянии вытянутой руки, и не могла принять любого бездействия.
- Ничего! – уверенно заявил Никодимов, остановившись на секунду у самого основания подвальной лестницы. – Идите домой, и постарайтесь уснуть. Я должен обработать и проанализировать полученную информацию. Мне очень хочется верить, что вашего друга удастся вернуть.
На Москву опускалась короткая майская ночь, полная романтики и загадок, когда Никодимов набрал номер телефона Коломийцева. Его компьютер сделал необходимые выводы из собранных материалов, чем ввел Аркадия Ильича в состояние тихого ужаса. Его интуитивные догадки полностью подтверждались. Кто-то проводил эксперименты с проникновением в информационно-энергетическое поле вселенной. Но это очень хрупкий сосуд, повреждение которого грозит бедами сколь неисчислимыми, столь и непредсказуемыми! Произошел несанкционированный прорыв, открылся канал, соединяющий землю с каким-то загадочным и чуждым нам миром. Где именно данный мир находится – установить пока не представляется возможным. Быть может, до него миллионы и миллионы парсеков, а может – всего пара шагов, как до зазеркалья. Пропали люди, в чем лично Никодимов ни секунды не сомневался, и по этому же каналу на землю просочился какой-то организм, скорее всего враждебный всему земному. Он погиб, скорее всего. Что явилось причиной его смерти, Никодимов не знал. Но пришелец, перед тем как отправиться к праотцам, – или куда они там отправляются – произвел мощнейший выброс какой-то энергии. Он вложил в этот выброс, по-видимому, все те силы, что у него оставались. Получилось столь мощно, что от самого незваного гостя не осталось и следа. Он будто переродился, перейдя из одного физического состояния в другое. Сверхмудреные приборы Никодимова не могли определить природу загадочной энергии; здесь был целый коктейль из электрических и магнитных полей, радиоволн невероятно низкой частоты и даже легкой примеси радиации. Но все это – лишь пятая часть всего объема фантастического выброса. Все остальное – сплошная загадка, материал под знаком икс. Одно компьютер Аркадия Ильича выдал точно: выброс имел положительную направленность. Вот такой вырисовывался парадокс - при жизни организм был смертельно опасен, а после гибели мог даже оказаться полезен. Именно выделенная им энергия произвела невероятные метаморфозы с котом и позволила Наташе увидеть своего возлюбленного в том самом мире, откуда и прибыл на Землю инородный организм. Быть может, он хотел попрощаться со своей родиной и взглянуть на нее хотя бы и чужими глазами. Никодимов не знал, да и не мог знать, что кот, превратившийся в черт знает что, был первоначально растерзан тем самым организмом на мелкие кусочки, а теперь воскрешен из кошачьего то ли рая, то ли ада. Не мог он знать и о том, что предсмертная и послесмертная энергия страшного организма оказали невероятное влияние еще на несколько человек. Как бы там ни было, но все сводилось к тому, что необходимо было установить тот самый источник, что немыслимым образом произвел прорыв не только в науке, но и в вещах куда более тонких и не постижимых для человека. Никодимову казалось, что неизвестный для него экспериментатор, вольно или не вольно, вторгся туда, куда людям входить не следовало бы. Никогда и ни при каких обстоятельствах! И искомый источник находился в засекреченном Институте… А попасть туда ученый мог только при помощи своего знакомого. И еще одна мысль буравчиком свербила в мозгу ученого. Его дар предвиденья неуемно подсказывал: чужой и страшный организм прибыл сюда не в единственном экземпляре.
Номер Коломийцева был занят. Аркадий Ильич был человеком деятельным, а уж когда дело принимало столь интересный для него оборот, и вовсе искрометным. Так что просто сидеть и ждать, пока телефон освободится, он не мог. В том, что в столь поздний час человек с кем-то упорно разговаривает, Никодимов не находил ни малейшей странности. Дабы не терять времени даром, он решил хоть что-то выяснить о загадочном Институте. Погрузившись в Интернет – удивительную структуру, полную не только грязи, но и весьма полезной информации, - он довольно быстро выяснил, что сие заведение – весьма и весьма солидное научно-промышленное предприятие. В основном оно работало на космос, львиную долю отдавая его военной составляющей, но и активно занималось изысканиями в самых различных отраслях науки. Само собой разумеется, вся тематика работ была строго засекречена, и выудить по этому поводу хоть какую-то информацию не представлялось возможным. А отсутствие достоверной информации, как известно, рождает всевозможные слухи и домыслы. А потому Никодимов нашел сведения о том, что учеными Института ведутся, например, изыскания в области клонирования человека; попытки перемещения во времени; опыты по воскрешению мертвецов и даже… попытки установить мобильную связь со Всевышним. Некоторые сведения вызывали у Никодимова недоумение, а некоторые чуть ли не гомерический хохот. Но вот его взгляд наткнулся на информацию, от которой волосы прозорливого ученого встали дыбом. Он буквально окаменел в кресле, не донеся до рта чашку с крепким кофе. Каким-то анонимом популярно разъяснялось, что на территории Института, где-то в земных недрах, находится атомный реактор. Почему-то именно это сообщение не вызвало у Аркадия Ильича и тени сомнения. Наоборот, он безоговорочно верил ему. Фантастическая по фактам совпадения с реальностью интуиция подсказывала ему сейчас, что реактор находится в опасности, а вместе с ним и многомиллионный город. Ведь если он не ошибается, и на Землю прибыло не одно существо, то велика вероятность его появления именно в Институте. Так как эксперимент проводился именно там.
Он вновь набрал номер Коломийцева. На этот раз телефон оказался свободен.
- Да, - голос эксперта был тихим, но отнюдь не сонным. До Никодимова донесся звук, сильно смахивающий на вой различных сирен.
- Миша, я кое-что выяснил! – без всяких приветствий заявил он.
- Аркадий… Ты не совсем вовремя.
- Чем же это ты занят сейчас? – искренне удивился Никодимов, полагая, наверное, что всех людей в мире должна интересовать лишь та информация, которой он обладал сейчас.
- Ты что, телевизор не смотришь?
- Да какой к черту телевизор! Мне срочно надо попасть в Институт!
- В какой еще институт?
- В тот самый, откуда, как я полагаю, и вышел загадочный луч, скрутившийся в петлю.
- А-а, - как-то отстраненно произнес Михаил; чувствовалось, что он сейчас занят совершенно другим. – Ты утра не можешь дождаться?
- Я тебе вот что скажу Миша, - Никодимов был спокоен, как удав после трапезы, - утро в нашей замечательной столице может и не наступить.
- Ты это о чем?
- Тот самый луч, унесший, скорее всего, нескольких людей в другой мир, притащил сюда какую-то дрянь. Весьма агрессивную, между прочим. Возможно – не одну. Так вот, ты представляешь, какие могут быть последствия, если пришелец доберется до атомного реактора. Я, например, не представляю.
- До какого реактора? – Коломийцев явно плохо вслушивался в слова ученого.
- Ты мне только не свисти, ладно! Того самого, что под землей находится. На территории Института!
Возникла пауза. Коломийцев то ли не знал, что ответить своему старому знакомому, дабы не обидеть того, то ли все-таки проникся важностью информации. Судя по его задрожавшему голосу, все-таки второе.
- Аркадий, - произнес он. – Я скоро перезвоню тебе. Будь, пожалуйста, на связи.
Не отнимая трубку от уха, Коломийцев посмотрел на здание, в котором сейчас находились дети в лапах озверевших нелюдей, провел воображаемую линию сквозь небольшой лесок, разделявший Детский комплекс и Институт, и похолодел. Он догадался, конечно - не логически, а лишь интуитивно, зачем пожаловали сюда террористы. Прикрывшись детьми, они вполне могут проникнуть на территорию Института, добраться до реактора и тогда… Пот выступил на его ладонях. Но как они могут проникнуть в Институт? Наиболее вероятных варианта было всего два: либо по подземным коммуникациям, либо по тайному ходу. Тоже, естественно, подземному.
- Товарищ полковник! – закричал Коломийцев Клинову, стоящему на территории «Сказки». От охватившего волнения он совершенно забыл, что у него есть мобильный телефон…
Игорь чувствовал, что ему становится все хуже и хуже. Силы и здоровье утекали из него, как утекают песчинки из песочных часов. Сначала кажется, что струйка так тонка, что теряемый объем и не заметен. Но вот горочка внизу все увеличивается, и уже кажется, что песок сыплется куда быстрее, чем в самом начале. А ведь ничего не произошло: ни скорость песчинок, ни отверстие, сквозь которое они утекают, абсолютно не изменились. Изменился лишь объем песка, находящегося в верхней колбе часов. Оттого-то и показалось, что время побежало быстрее. Так было и у Игоря. Сил оставалось все меньше, потому и казалось, что теряются они со все возрастающей скоростью. Он не был врачом, но прекрасно понимал, что порезы на спине, столь ничтожные, что он и забыл о них совершенно, не могут быть причиной его теперешнего состояния. Поводом – да, но не причиной. Скорее всего, через них проникла местная инфекция, неизвестная, но стремительная и коварная. Организм Игоря не мог более противостоять ее мощному натиску. И еще одну вещь он понимал совершенно четко: скоро сознание его потухнет, и тогда он станет обузой для своих товарищей по несчастью. От него и сейчас-то, лежащего на носилках, пользы никакой, а потом и вовсе – только вред.
Неприятная муть, которая все плотнее и плотнее окутывала мозг Игоря, порождала то ли какие-то видения, то ли обрывки воспоминаний. Он уже плохо отличал реальность от наваливающегося сна; то было начало болезненного бреда. В его сознании, как в безумной киноленте, проскакивали обрывки последних дней и часов. Долгие и сладостные поцелуи с Наташкой на перроне метро; свет приближающейся электрички; бесконечный, розовый беспредел, липко обволакивающий все вокруг; жуткие твари, вырывающиеся из этого розового марева; и в конце всего – вновь Наташка, призывно машущая ему руками, что-то кричащая. Как хорошо, как приятно было видеть ее сейчас…
Неожиданный толчок на некоторое время выбросил Игоря из состояния полузабытья. Ветки, что держали его на носилках, едва-едва выдержали массу движущегося по инерции тела. Игорь не знал, почему остановился идущий впереди Шамиль, но по лицу Архипа, которое он видел прямо перед собой, можно было понять, что произошло нечто нехорошее. Более того – ужасное.
- Что случилось? - прошептал Игорь.
- Ничего страшного, - так же тихо ответил Архип, но лицо его, даже в неверном розовом свете, казалось очень уж побледневшим. – Просто один из наших старых знакомых явился. Видно попрощаться с нами хочет. Ты только не пытайся смотреть в его сторону, Игоряня. Не стоит.
При этом Архип опустил глаза и чуть качнул носилки вперед, чтобы они коснулись остолбеневшего Шамиля. Бесполезная затея! Шамиль стоял парализованный; гипноз многоногой нечисти действовал мгновенно и безотказно. Ситуация сложилась практически безвыходная. Путь вперед прегражден змеящейся гадиной, но он был перекрыт и в обратном направлении. Если один желтоглазый уродец пробудился ото сна, стало быть и другие уже пришли или вот-вот придут в состояние бодрствования. А значит, жить им осталось с гулькин хрен, мягко говоря. В лучшем случае – снова плен и мучения. Да и лучший ли это вариант? Все трое оказались в ситуации, которая в шахматах называется цугцвангом. Любой ход заведомо окажется плохим. Но в шахматах, даже при таком отчаянном положении, остается шанс хотя бы завершить партию вничью. У людей таких шансов сейчас не было.
- Ты какую-нибудь молитву знаешь? – по-прежнему тихо спросил Архип.
- Вряд ли, - шевельнул пересохшими губами Игорь, понимая, какая опасность преградила им путь.
- Жаль…
- Ты беги, - посоветовал Игорь, подумав, что именно так поступают на войне смертельно раненые по отношению к своим товарищам.
- Шутить изволишь! – в голосе Архипа появились злые нотки. – Я своих не бросаю, Игорек. Да и пути назад, я думаю, уже нет…
Архип был человеком не только смелым, но и привыкшим встречать опасность лицом к лицу, а не прятаться от нее, словно испуганная ящерица в камни. Да и негоже было спецназовцу принимать смерть с опущенной головой. Потому он решил броситься на врага. Врага, заведомо более могущественного, чем он сам. Так в свое время поступил его прадед, шагнувший со связкой гранат на наползавшую махину немецкого танка. Но тот солдат знал, что как ни страшна лязгающая броней машина, он остановит ее. Ценой своей жизни, но остановит! Архип же ни секунду не сомневался, что ему вряд ли удастся причинить хоть малейший вред желтоглазому чудовищу. Просто он считал, что лучше быть разорванным в смертельной схватке, чем ждать своей участи в сыром подземелье.
Удача чаще приходит к тем, кто выкладывается ради нее на полную катушку. До зубовного скрежета, до взбухших жил, до кровавого тумана в глазах. Порой кажется, что впереди всё - непроходимая стена. Все усилия оказались тщетны, и остается только проломить голову об эту стену. И вот тут-то – казалось бы неожиданно, а на самом деле – закономерно – приходит то, что тебе необходимо в данное мгновение. Так случилось и теперь.
Архип, как уже говорилось, был не из тех людей, кто встречает смерть с опущенной головой. Человеческая жизнь не такая уж мерзкая штука, чтобы расставаться с ней недостойным образом. Поэтому спецназовец предпочитал быть разорванным в клочья, нежели стоять и ждать, пока до него дойдет очередь. Прыгнуть вперед на врага он не мог: перед ним были носилки с Игорем и застывший на месте Шамиль. И обогнуть их он никак не мог: проход был слишком узким. Только вышеуказанные обстоятельства сдерживали Архипа на месте. И эта пауза не позволила совершить ему поступок, безусловно героический, но - последний в его жизни.
Неожиданно проход закрыла чья-то крупная тень. Настолько крупная, что свет, лившийся в проем, совершенно исчез, будто кто привалил огромный камень к самому входу. Архип невольно поднял голову и в неверном розовом освещении увидел нечто невообразимое. Проем был закрыт огромной лохматой головой неведомого существа. Глаза существа были похожи на шары для боулинга беспросветно черного цвета. Зверь хищно раскрыл пасть, предъявив миру четыре острейших резца, способных запросто перекусить паровоз. Желтоглазая нечисть почувствовала, видимо, что за ее спиной появился кто-то грозный и враждебный. Настолько враждебный, что многоногое чудовище издало звук, отдаленно напоминавший мышиный писк. Оно резко развернулось, оставив в покое Шамиля и, заголосив истошно, бросилось на жуткую харю. Крик был столь мощным и неистовым, что у людей болезненно завибрировали перепонки и кровь похолодела в жилах. Именно такой крик они слышали, когда бежали по лесу; иначе, как предсмертным, его и назвать-то было нельзя.
Но мохнатое чудище ничуть не смутилось столь грозной атаки. Крик оборвался так резко, будто существу одним махом перерезали голосовые связки,, и жуткая, казавшаяся непобедимой, тварь в мгновение ока оказалась перекушена чудовищными резцами и сгинула в непроглядной пасти загадочного создания вместе со всеми своими бесчисленными конечностями. Через секунду проход вновь был свободен – мохнатая морда исчезла так же неожиданно, как и появилась. Теперь каждый миг грозил неминуемой смертью.
- Вперед! – крикнул Архип, подтолкнув носилками стоявшего столбом Шамиля.
Шамиль, еще плохо соображавший, что же происходит вокруг, но нутром понимавший, что нужно бежать, не заставил себя ждать. Тем более, что гипноз сожранного чудовища перестал действовать. Несколько широких шагов и они выскользнули из пещеры. Еще три- пять шагов вправо – и они оказались под физюляжем корабля пришельцев. Его ровная поверхность светилась мягким серебристым светом. Она манила, притягивала к себе, словно являясь резким противовесом унылости и враждебности окружающей действительности. Так притягивает странника, заплутавшего в пустыне, истерзанного сухими щипцами жажды, голубая лента ручейка, весело журчащего меж раскаленных камней. Хочется как можно скорее добраться до него, окунуть разгоряченное лицо в его ледяные струи и пить, пить, пить, пока хватит дыхания, пока не заноют от холода зубы… Но поверхность звездолета была не просто ровной, она была идеально, глянцево ровной и безупречной. Ни малейшего намека на люк!
Обстановка вокруг для людей была не то, что угрожающей, она была катастрофической. Многоногие властители этого угрюмого мира, то ли проснувшиеся в положенный срок, то ли подстегнутые гибелью своего собрата, окружали корабль и трех смельчаков. Страшные твари выбирались из расщелин скал, выныривали одна за другой из того самого лаза, откуда только что выбежали сплоченные несчастьем мужчины, и даже скатывались с заснеженных вершин. Казалось, им несть числа! Они плотным кольцом окружали троицу, в сердцах которой рвалось отчаянье; враги были так близко, что можно было дотянуться рукой; отчетливо слышалось их змеиное шипенье. В душном воздухе круто повис ставший привычным отвратный запах.
- Э-э-эй! – завопил Архип, понимая, что смертный час близок, как никогда. Не смотреть, не смотреть в их бездонные желтые глазищи, светящиеся ужасом и мраком! Он уже чувствовал, как в его мозгах начинается противное копошение. – Открывайте, братья по разуму! Зря, что ли, мы сюда приползли, мать вашу!..
Шамиль молчал. Опустив свою сторону носилок на землю, он начал неистово барабанить кулаками по корпусу корабля. Звук был мягким, словно он стучал по пенопласту. А Игорю вдруг стало все безразлично. Сознание все глубже ныряло в бред и все реже выныривало обратно. И то – не полностью. Лишь только одного хотел он сейчас - уснуть, и чтобы снилась ему лишь Наташка. Любимая и недостижимая Наташка. Ее мужественный и добрый викинг не имел сейчас возможности бороться за собственную жизнь. Силы вытекли из него, как вытекает вино из дырявой бочки.
Где-то вверху, то ли в розовом небе, то ли над корпусом корабля, раздался сухой треск, будто совсем близко полыхнул мощнейший электрический разряд. Но раскатов грома не последовало. По обшивке звездолета побежали темно-синие молнии, красивые и беззвучные. Они взмыли вверх, собрались там в мерцающее кольцо, которое через секунду ударило по змеящимся монстрам. Удар был мгновенным и обладал чудовищной силой. Первые ряды алчущих крови чудовищ были буквально испепелены. Остальные или разорваны в клочья или тяжко изранены. Оставшиеся в живых бросились в рассыпную, сотрясая тяжкий воздух истошными воплями. Стоящих под кораблем людей окатило брызгами какой-то зловонной жидкости плесневелого цвета. Запах нечистот перебила отчетливая вонь паленой резины. Обшивка корабля вновь успокоилась, и только теперь в ней появился люк. Он открылся точно так же, как первый раз перед Шамилем
Люк был достаточно широким. Ничуть не меньше, чем окно в стандартном московском доме. Из него лился спокойный бирюзовый свет. Неведомые хозяева корабля приглашали к себе попавших в беду людей.
- Прыгай вперед, - скомандовал Архип. – Я тебе носилки подам.
Шамиль чуть-чуть помедлил, собираясь с духом, а потом ловко подтянулся на руках и взобрался на чужую территорию. Чрез минуту все трое были в длинном коридоре, заполненным бирюзовым полумраком. За ними закрылся люк и легкая синева сменилась вполне обычным дневным светом. Игорь, от встряски носилок пришедший ненадолго в себя, блаженно улыбнулся. Так приятно было, что наконец-то исчезло розовое марево, надоевшее куда больше, чем затяжное осеннее ненастье!
Еще через секунду они увидели хозяев корабля…
В том самом кинозале, где детишки, обделенные здоровьем и родительской лаской, привыкли смотреть сказки и мультики, всегда заканчивающиеся добром, теперь царило зло, висел тяжелый запах слез вперемешку со страхом. Дети и женщины разместились на стульях, плотнее прижимаясь друг к другу; убитая директор так и оставалась лежать на паркетном полу в луже собственной крови. Четверо бандитов расхаживали по залу, беззастенчиво переступая через мертвое тело. Не смотря на перемещения, двери в кинозал они не выпускали из-под контроля. Террористы разговаривали о чем-то на своем языке, иногда ржали, скабрезно поглядывая на молоденьких медсестер. Им нравилось полное верховенство над беззащитными людьми. Они упивались безнаказанностью и ужасом, что лился на них из детских глазенок, их не пугала ненависть женщин, безмолвно их проклинавших. Одно движение пальцем – и смерть пойдет гулять по рядам. И во власти нелюдей лишить жизни всех присутствующих здесь людей. И нелюди радовались этой звериной власти. Но ликование террора не может быть долгим. Возмездие придет. Обязательно придет! И каждый убийца ответит за каждую каплю невинно пролитой крови. Потому-то и власть их иллюзорна.
Совсем скоро бандиты поняли, что происходит нечто такое, что не входило в их первоначальные планы. Неожиданная стрельба в подвале, жуткий нечеловеческий крик, и в апофеозе всего – вой милицейских сирен. Вероев обещал им, что они покинут здание «Сказки» до появления здесь спецслужб. Они только выдадут информацию в эфир о заложниках, уничтожат их и уйдут по потайному ходу, известному лишь Салману и его ближайшему окружению. Вероев должен был дать общий сигнал к отходу. Но никакого сигнала не было, а милиция уже здесь. Рамзан Хамроев, возглавлявший группу, обеспечивающую удержание заложников, занервничал. Человеком он был опытным, вскормленным еще первой чеченской войной, ненасытным до чужой крови и денег. Он каким-то чудом уцелел в мясорубке Буденновска и Первомайска, что дало ему повод уверовать в свою избранность и безнаказанность. Именно ему Вероев доверил захват заложников, а потом их полное уничтожение. Главарь банды прекрасно знал, что этот тип с черными, как южная ночь, глазами и улыбкой волка-людоеда, не дрогнет, когда услышит плач крохотных детей и не остановит бойню, видя их кровь. Хамроев был способен легко задушить грудного ребенка, предварительно переспав с его матерью, и не испытывать при этом ни малейших угрызений совести.
Но сейчас опытный и кровожадный бандит занервничал. Легко, продав свою душу дьяволу, стрелять в безоружных. Куда труднее быть готовым получить пулю в лоб за свои злодеяния. В его мозгах быстро промелькнули театральный центр на Дубровке и Беслан. Там спецназовцы действовали совсем не так, как при предыдущем президенте. Ни один из террористов не ушел. За исключением одного молодчика, который остаток своих дней – скорее всего не долгий – проведет за решеткой. Чутье старой гюрзы, привыкшей бить подло и неожиданно, которой вдруг наступил на голову твердый сапог змеелова, подсказывало Рамзану, что в случае штурма их старые знакомые из «Альфы» не оставят в живых ни одного террориста. А уж если прольется хоть капля детской крови… Их будут рвать на части. Прямо здесь, пока не подоспели телекамеры. Надо спасать свои шкуры, пока не поздно. Но почему молчит Вероев? Почему?!
- Что происходит? – спросил, гладя прямо Хамраеву в глаза, один из его подчиненных. Ему не нравился этот молодой парень с твердым и умным взглядом. Такие всегда думают, прежде чем нажать курок, а это бывает опасно. Но он был дальним родственником Басаева – авторитета непререкаемого, - а потому не вызывал ни малейших подозрений.
- Пока не знаю, - неохотно ответил Рамзан.
- Так вызови по станции Вероева.
- Послушай, Усман! - зло прищурился Хамраев. – Ты прекрасно знаешь: Вероев объявил связь односторонней. Она существует только для того, чтобы он отдавал нам команды. И до его распоряжения здесь все подчиняются мне. Так что не отвлекайся и держи заложников на прицеле.
- Но ведь…
- Заткнись, я сказал!
Усман скрипнул зубами, опустил глаза в пол, но ничего не произнес и отошел от Хамраева.
Рамзан понимал, что молодой боевик прав, и, раз ситуация в корне поменялась, не худо было бы подумать о спасении собственной шкуры. Но ослушаться самого Султана Вероева… К такому шагу бандит, на чьем счету был не один десяток загубленных и искалеченных жизней, был явно не готов. Но молчание Вероева и на него действовало угнетающе.
Меж тем главарь террористической банды, уже полностью взятой в кольцо силами правопорядка, бился в подвале с охранником, которого он еще совсем недавно не принимал всерьез и считал сопляком, не способным оказать хоть сколь ни будь серьезного сопротивления. Как часто мы порой заблуждаемся в людях, ставя им оценки и навешивая ярлыки! И приятно, когда наши оценки меняют полярность и вместо отрицательного приобретают положительное значение. Впрочем, Вероева сей факт сейчас совершенно не радовал.
Оружие бандита, отбитое хлестким движением Виктора, улетело куда-то в темноту подсобного помещения, а от удара, пришедшегося в пах, у Салмана потемнело в глазах. Но он был из тех людей, кого не так-то просто сбить с ног. Он давно привык терпеть боль, а злость только увеличивала его болевой порог. Не прошло и секунды, как Вероев отбил направленные ему точно в голову удары противника и вцепился Виктору в горло. Виктор не ожидал от человека, получившего самый болезненный для мужского организма удар, столь быстрого восстановления и отменной реакции. Он пропустил захват бандита и опомнился только тогда, кода цепкие пальцы сомкнулись на его шее с силой, не уступающей, казалось, хватке голодного питона. Виктор пытался вырваться; он бил Вероева по рукам, по ребрам, хватал его за лицо, пытаясь дотянуться до глаз, – все безрезультатно. Террорист давил и давил. Перед затухающим сознанием охранника мелькал лишь нечеловеческий, страшный оскал Вероева, да его глаза, готовые, казалось, испепелить любого врага…
Салман ослабил хватку лишь тогда, когда почувствовал, что его противник ослаб, обмяк и безвольно повис в его стальном захвате. Почему-то вспомнилась картина из юности, когда он вот также душил соседского кота, приспособившегося таскать кур из их скромного хозяйства. Несчастное животное также отчаянно шипело, царапалось в его вытянутых руках, а потом обвисло, как мокрая половая тряпка. Салман разжал затекшие пальцы, и тело Виктора безвольно упало на пол, как падает на землю тело повешенного, когда перерезают веревку, сломавшую его шейные позвонки. Салман брезгливо сплюнул и вытер о полы костюма руки, забрызганные слюной охранника. Надо было бы для верности влепить пулю в затылок этому строптивцу, но бандит был уверен в своих силах. Он чувствовал, как под его стальными пальцами давятся мышцы и хрустит кадык парня, возомнившего себя спасителем мира и осмелившегося вступить в противоборство с его группой головорезов. Да и время на лишние выстрелы терять было неохота. Время сейчас вообще работало против него.
Вероев был уверен, что раз среди мертвых не видно Хабиба и ранца со взрывчаткой, который он нес на себе, не доверяя ни кому, значит исполнительный и упрямый Экскаватор ушел-таки в потайной ход. То что убило его людей, скорее всего, само серьезно пострадало от града пуль, обрушившегося на него. И данное обстоятельство позволило Хабибу продолжить путь к поставленной цели. Тогда – не все еще потеряно. Но сможет ли он справиться в одиночку? Сможет! Хабиб способен на многое. Но почему он не выходит на связь? Но данный факт, как раз таки, не внушал особых подозрений Вероеву. Черт его знает, что может твориться в этом подземелье! Быть может, их радиостанции не способны работать в данных условиях.
Как хотелось сейчас Вероеву броситься в темный проем подземного хода, чтобы самому убедиться в правильности собственных догадок! Вдвоем с Экскаватором они точно бы доставили взрывчатку по назначению и активировали бы детонатор. Но не мог, не мог опытный главарь сейчас ринуться на помощь своему самому верному соратнику. Не мог! Оставленные без руководства члены могли запаниковать. А тогда – полный крах операции и потеря всех шансов уйти безнаказанно.
Салман еще раз посмотрел на тело охранника, лежащее у его ног. Неестественно поджатые под себя ноги, белки глаз, блекло выглядывающие из-под полуоткрытых век… Живые так не лежат. Бандит еще раз зло плюнул и угодил прямо в лицо поверженного Виктора. Гадкая улыбка заиграла на устах убийцы.
- Спи спокойно, шакал, - прошипел Вероев и поспешно пошел назад. - Брюс Уиллис хренов!
На лестнице он вдруг остановился. Что-то неприятно кольнуло его под сердце. Внутренний голос, никогда его не подводивший, шепнул, что надо немедленно уходить. Бросить все к чертям и уходить, пока еще есть такая возможность. Все уже кончено и нет никаких шансов довести дело до конца. И его верный Хабиб уже на пути к тому месту, где его черная душа будет принимать вечные муки. Но внутренний голос именно шепнул, а не настойчиво прокричал, как обычно. И разум – холодный и расчетливый разум хищника – на это раз изменил своему хозяину. Видимо сам сатана, столь долго уводивший его от возмездия, отвернулся от него.
Тряхнув головой, словно пытаясь отогнать неприятное наваждение, Салман устремился наверх.
В сердце Василия Федоровича, после того, как он поговорил с руководителем службы безопасности Института, тупой, неизвлекаемой иглой поселилось отчаянье. Его детище, детище долгих лет изнурительных трудов и изысканий, отрешенности от мира и бессонных ночей, детище, с помощью которого он намеривался толкнуть науку так далеко, что не приведи Господи, способное открыть человечеству небывалые возможности, лежало в его родной лаборатории, искореженное, словно старый телевизор, выкинутый на помойку и изрядно покалеченный вездесущей детворой. Сможет ли он восстановить свой «Родник», как обещал начальнику службы безопасности? Вряд ли! Во всяком случае, на это понадобится уйма времени, которого у них, скорее всего и нет. Ведь многие решения при работе с прибором он находил вне всяких законов физики или химии, вне формул и алгоритмов, а лишь по наитию, приходящему к людям гениальным в порыве наивысшего напряжения разума, когда последний сливается с душой и воспаряет туда, куда заказан путь простым смертным. Именно такой порыв и называется вдохновением. Откуда оно приходит, кто посылает его человеку? Неизвестно!
Тем не менее, Открывашкин твердо решил, что должен быть в своей лаборатории. И должен быть там немедленно! Плевать на Елизавету Александровну и прочую медицину! Пусть выставят хоть роту солдат, чтобы задержать его – он все равно вырвется. Ни секунды больше не сомневаясь, Открывашкин вышел в больничный коридор с решительностью ландскнехта, идущего в последнюю атаку. Тот факт, что на нем больничный халат и больничные же тапочки его ничуть не волновал. Он просто-напросто забыл о таком ничтожном пустяке. Сидящая за столиком дежурная медсестра, встрепенулась, увидев выходящего из палаты профессора, и посмотрела на него взглядом удивленным и строгим одновременно. Но ученый никак не отреагировал на ее взоры. Он быстро проследовал мимо столика к выходу, на лестничную площадку.
- Постойте! – вскочила со стула медсестра, никак не ожидавшая от профессора такой прыти. – Вы куда?
- Тащить рыбу из пруда! – огрызнулся профессор и хлопнул лестничной дверью.
Сестра заметалась, не зная, что предпринять в первую очередь. Броситься за профессором, отправившемуся в самоволку, звонить Елизавете Александровне, или немедленно сообщить на пост охраны. Есть такая порода девиц, да и не девиц тоже, что теряются в неожиданно складывающихся обстоятельствах. Ее замешательство сыграло на руку профессору, благо его палата размещалась на втором этаже. Он беспрепятственно добрался до проходной. Здесь его остановил охранник – дядька добродушный, уже в возрасте. Он не получал никаких указаний на тот счет, чтобы не выпускать профессора из здания больницы. Ему было строго указано, что к профессору нельзя никого пускать, а чтобы он вышел сам… Строгая Елизавета Александровна и предположить не могла, что Василий Федорович – пациент в высшей степени непретезательный и послушный – не выполнит ее указание и отправится путешествовать куда-то.
- Добрый вечер, - улыбнулся седовласый страж, сидевший за таким же столом, что и медсестра наверху.
- Добрый, - буркнул профессор, смело проходя мимо него.
- Вы что же, уходите?
- Воздухом подышу и вернусь, - все так же недружелюбно произнес Открывашкин и вышел за стеклянные двери больничного корпуса.
Охранник лишь безразлично пожал плечами. Почему бы и не подышать человеку воздухом на сон грядущий? Вполне здоровый, с виду, человек. Будь он весь в гипсе и в капельницах, он бы его конечно задержал. А так… Хай себе идет, если хочет. Подумаешь – в тапочках! Ноги решил проветрить ученый муж. Чего же тут такого?
Как бы там ни было, минут через семь прфессор стоял перед входом в здание, где располагалась его лаборатория, ставшая теперь чуть ли не центром мирозданья. У входа одиноко стояла машина скорой помощи, принадлежащая институтской больнице. Данный факт несколько удивил Открывашкина, но он тут же вспомнил, что Марк Борисович говорил о состоянии Элеоноры как-то туманно и вскользь. Не медля более, он устремился к стеклянным дверям.
Там на профессора удивленно воззрился боец вневедомственной охраны, сменивший на посту разговорчивого любителя «Московского комсомольца» . Руководитель службы безопасности предупредил его о возможном приходе Открывашкина и дал команду немедленно пропустить его. Однако было довольно непривычно видеть одного из ведущих ученых Института в столь нетривиальном наряде. Но раз сказано пустить – пусть идет. Их, ученых, трудно понять, в конце концов.
- Мне нужно в лабораторию! – произнес профессор тоном, не терпящим даже намека на возражение. Но охранник и не собирался возражать.
- Проходите, - безразличным тоном ответил он и разблокировал нажатием кнопки вертушку.
Ни слова больше не говоря, профессор устремился к лифтам. Приди лифт, который он вызвал, на десять секунд позже, он бы увидел, как из соседней кабины санитары выносят бессознательную Элеонору Павловну.
Открывашкин ворвался в собственную лабораторию подобно порыву ветра, раскрывающего окна в домах. Он рвался сюда всей душой и телом. Ему казалось, что старенький скрипучий лифт, не один год возивший его на работу, ползет нестерпимо медленно, будто что-то там испортилось в его немудреном механизме и он движется на последнем издыхании. Профессор даже пожалел, что не отправился в путь по лестнице, дабы сократить время. Вот ведь парадокс! Еще вчера он поднимался по лестнице, чтобы путь был более долгим, а сегодня думал совсем по-другому.
В лаборатории находилось пятеро: Марк Борисович и четверо его сотрудников. С Марком Борисовичем профессор был шапочно знаком, иногда встречались на ученых советах, остальных виде впервые.
- Рад вас видеть живым и здоровым, - сказал Марк Борисович, протягивая Открывашкину руку; одежда ученого, по всей видимости, волновала его сейчас в последнюю очередь.
- Что с прибором? – профессор пожал протянутую руку и почувствоал крепость своего собеседника. Крепость не только физическую, но и духовную.
Марк Борисович молча кивнул в сторону кабинета Открывашкина. Все так же скоро профессор вошел в свою вотчину. Сердце у него екнуло так сильно, что он непроизвольно схватился за левую сторону груди. Он, разумеется, ожидал, что его «Родник» находится в плачевном состоянии, но чтобы до такой степени… Прибор стоял на столе, стало быть его переместили с места падения.
- Вы что-нибудь трогали в нем? – тихо спросил профессор.
- Нет. Только успели перенести на стол.
- Хорошо. Впрочем… Все равно, уже все равно…
- Что вы имеете в виду? – не понял Марк Борисович.
Открывашкин ничего не ответил, лишь молча прошел к столу, шаркая тапочками по полу. Сотрудники так же молча отступили от стола. Казалось, он подходит к гробу своего очень близкого друга. Но это только казалось! Василий Федорович подходил к смертному одру не друга, а родного ребенка. Ребенка, которого выносил в себе, родил и воспитал. И вот теперь, в самом его дестве, вынужден расстаться с ним. Навсегда!
- Так что скажите, Василий Федорович? – настаивал Марк Борисович.
Открывашкин с силой, с какой-то даже злостью, потер пальцами лоб, а потом тихо произнес:
- Все кончено... Мы не сможем ни вернуть людей, ни отправить обратно наших непрошеных гостей.
- Почему?
- Вот эту передающую антенну, - профессор указал на зеркальные осколки, лежащие на полу, будто малюсенькие лужицы застывших слез, - я собирал ровно два года. Вымерял размеры компонентов, склеивал… Даже если воспользоваться моими чертежами и расчетами, на ее восстановление уйдет не один день. Но и это не самое страшное. Я вижу, что многие узлы разбиты, а то и полностью уничтожены. Некоторые компоненты были уникальными, прошедшими апробацию в космических условиях. Вы представляете, сколько нужно времени, чтобы их воссоздать?
- В вашем распоряжении будут лучшие специалисты. Кроме того, мы узнали на нашей подстанции, что сбой произошел по частоте тока…
Марк Борисович замолчал, видя, что профессор лишь отрицательно качает головой.
- Нельзя дважды войти в одну и ту же реку, - произнес банальную истину Василий Федорович. – Допустим, нам удастся сделать новые компоненты и узлы. Но они будут новыми. Понимаете? Но-вы-ми.
- Разве это плохо? – не понимал Марк Борисович.
- Катастрофично! – брови профессора взметнулись вверх. – В старых сохранялись параметры сбоя. Неужели вы думаете, что все дело лишь в изменившейся частоте тока?
- А в чем же тогда? Вы же сами просили нас узнать…
- Просил, просил… - недовольно перебил Василий Федорович. – Но сбой частоты – катализатор всего остального процесса. Он породил цепную реакцию, приведшую к тем последствиям, которые мы имеем. В прежних узлах, ныне безвозвратно погибших, сохранялись все параметры сбоя. А вновь созданные будут абсолютно чистыми, как белый лист бумаги.
- Понимаю, - кивнул лобастой головой Марк Борисович. – Но ведь эти узлы, как вы их называете, будут воссозданы идентично первоначальным. Значит, и реакция при воспроизведенном нами сбое будет точно такой же, как и в первый раз.
- Ничего подобного! В мире нет и двух абсолютно идентичных вещей. В том числе и вещей, созданных руками человеческими. Один предмет всегда будет отличаться от другого. Пусть даже на такую малость, которую не заметят ни наши сверхточные приборы, ни расчеты, но отличаться. И процесс в них пойдет иначе, чем в первый раз. И мы не сможем проникнуть туда, куда проник первый луч, выпущенный «Родником».
- Так что же делать? – широкие брови Марка Борисовича сдвинулись к переносице – он не любил, когда обстоятельства загоняли его в тупик.
Профессор задумался. Но ответить ничего не успел. Кабинет стал быстро наполняться тошнотворным запахом, уже знакомым профессору. Василий Федорович мгновенно вскинул голову к вентиляционному отверстию.
- Будьте осторожны! – выкрикнул он. – Чтобы не случилось, кто бы не появился, не смотрите этой твари в глаза!
Марк Борисович и четверо его сотрудников немедленно выхватили оружие – современный пистолеты «Вектор» - и направили их в сторону вентиляционной шахты. Там послышалось какое-то скребущееся движение и из решетки показалось черное щупальце с четырьмя короткими отростками. Отростки схватили решетку и выдернули ее с легкостью человеческих пальцев, переламывающих спичку. Решетка была отброшена в сторону, куда-то за спины окаменевших людей, а из черной дыры вентиляции вылетел какой-то округлый предмет. Он стукнулся об пол и подкатился прямо под ноги Марку Борисовичу. Только тут все поняли, что это не что иное, как человеческая голова.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Над столицей тихо парила ночь; ночь майская, ночь короткая. Она обволакивала надышавшийся за день гарью город весенней прохладой, проветривала его, дабы с утра люди почувствовали свежесть воскресного утра. Жизнь в столь гигантском городе, как Москва не замирает ни на минуту. Где-то народ отрывается на полную катушку в ночных клубах и дискотеках; снуют туда-сюда бесконечные машины; работают дорожные службы; отправляются по надоевшему маршруту скрипучие мусоровозы. И лишь на окраинах, в спальных районах мегаполиса, до утра гаснет в квартирах свет. Кто-то спит, изможденный ударной трудовой неделей и не менее ударным выходным днем, а кто-то предается извечным человеческим утехам, приносящим не только море удовольствий, но и обеспечивающим продолжение рода людского.
На западе же Москвы спокойствие ночи было взорвано вспышкой боли и ненависти. Здесь пульсировал нарыв неожиданно пришедшей беды. Телеканалы прервали трансляции заокеанских блокбастеров и эротических мелодрам и наперебой раструбили о новой бесчеловечной вылазке террористов и об очередном провале спецслужб. Некоторые политики, обожающие показывать свои сытые физии на экране, вынырнули из светских тусовок и, едва успев вытереть губы от фруа-гра, начали давать комментарии происшедшему, ни черта не смысля, ни в данной теме, ни в российской жизни вообще. Обитая на планете под названием «Рублевка» трудно понять тех людей, что живут в обычных типовых домах. Большинство ребят с Охотного ряда чудовищно далеки от пенсионеров, получающим пенсию, которой вряд ли хватит для одной заправки шикарного авто любого из народных избранников…
Несчастная «Сказка» была в плотном милицейском кольце, не только не подпускавшим к зданию журналистов и праздных ротозеев – народ издревле любит кровавые и страшные зрелища, - но и прикрывавшее работу спецслужб, готовившихся любой ценой вытащить из кровавых лап нелюдей испуганных до полусмерти детишек.
Полковник Клинов заметил-таки кричащего ему Коломийцева и дал знак, чтобы его пропустили.
- Григорий Игнатьевич, - выпалил без подготовки эксперт, - мне только что Никодимов звонил!
- Кто это? – искренне удивился полковник.
- Ну, - Коломийцев неопределенно взмахнул руками, - знакомый мой. Специалист по паранормальным явлениям. Я вам докладывал.
Брови полковника поползли вверх.
- Вы что, Михаил Александрович, не видите, что происходит?! – голос ветерана спецслужб не был гневен, но строгости в нем было в избытке. – У нас сейчас нет времени с уфологами общаться.
- Но вы же сами говорили…
- Михаил Александрович! Там, - он вскинул руку в сторону здания комплекса, - дети и женщины. И им грозит смерть. Понимаете – смерть! И сейчас ничего важнее этого нет. После, после вернемся к остальным делам. Идите, займитесь своими непосредственными обязанностями. Вы, как специалист высочайшего класса, нам сейчас просто необходимы.
- Вы меня не поняли, Григорий Игнатьевич, - Коломийцев умоляюще, по-восточному, сложил ладони. - Никодимов передал мне информацию крайней важности.
- Потом! – махнул рукой Клинов. Ему казалось, что сейчас не может быть информации, более важной, чем относящейся к захвату заложников.
- Нет - сейчас! – рубанул воздух рукой Коломийцев.
Полковник несколько оторопел от такого напора. Конечно, Коломийцев не был подчинен ему напрямую, но понятие субординации никто не отменял. Эксперт не дал опомниться Клинову.
- Вон там, - воскликнул он и махнул рукой за здание «Сказки», на темную стену лесопарка, - находится Институт. До ужаса научный и до ужаса же секретный. Вы о нем прекрасно знаете. Так вот, на его территории находится атомный реактор. И попади туда пришелец – последствия могут быть непредсказуемыми!
Последнюю фразу о каком-то пришельце Клинов пропустил мимо ушей. Слова Коломийцева об атомном реакторе прозвучали для полковника, как гром среди ясного неба. Конечно, он когда-то слышал о реакторе на территории Института, но никогда не занимался близко данной проблемой. На то есть свое ведомство. А потому и не держал информацию о нем в голове. Но сейчас у опытнейшего и талантливого работника одной из мощнейших спецслужб мира словно что-то включилось в мозгу. Сработал какой-то механизм, позволяющий разгадать замысел врага. Все вставало на свои места. Он понял, почему темнил Вероев и какова была истинная цель захвата. Понял и внутренне содрогнулся. Лишь одну вещь в суматохе своих размышлений он пока осознать не мог…
- Как они проникнут туда? – спросил Клинов, глядя на Коломийцева и продолжая думать о своем.
- Кто они? – постоянно жестикулировавший эксперт вдруг замер, поняв, что они говорят с полковником о разных вещах.
- Террористы.
- Не знаю…
- А причем здесь тогда атомный реактор?! Там куча охраны и несколько уровней защиты.
- Я говорил о пришельце, а он перемещается по вентиляционным шахтам. И он, скорее всего, уже в здании Института.
- По вентиляционным шахтам… По вентиляционным шахтам… - Клинов понимал, что разгадка где-то рядом. Быть может, она лежит прямо на поверхности. И вдруг его осенило. Ну, конечно же! Что может быть проще?
- Подземный ход! – выпалил он, направив на Коломийцева указательный палец.
- Какой подземный ход? Я говорил о вентиляционных шахтах…
Но полковник его уже не слышал. Он чуть ли не бегом направился к ограждению, возле которого появился Сидоркин.
- Вот что, Толя, - зашептал он, отводя майора в сторону. – Немедленно свяжись с Институтом, тем что за леском стоит, и дай команду усилить охрану реактора. Усилить по полной программе! Найди план постройки «Сказки» и списки тех, кто его строил. Опросить всех! И диггеров, лучших диггеров мне! Быстро, Толя!
Полковник уже готов был развернуться и направиться к Коломийцеву, но Сидоркин остановил его.
- Григорий Игнатьевич, - в его словах коренилось недоумение, - а к чему все это?
- Ты что, - вскинул брови полковник, - до сих пор не понял? Где-то под зданием комплекса подземный ход. И ведет он, скорее всего, аккурат под реактор. Чуешь, чем все это может пахнуть?
Не дожидаясь ответной реакции майора, Клинов вернулся к эксперту.
- Вот что, Михаил Александрович. Давай-ка трезвонь своему парапсихологу.
- Уфологу, - уточнил Коломийцев.
- Да хоть чукотскому шаману! Пусть он собирается и чешет в этот самый Институт. Машину ему обеспечим.
- А пропуск?
- Сделаем! Будьте с ним постоянно! Пусть творит, что хочет, но подземный ход мы должны вычислить. А заодно и насчет пропажи людей пускай покумекает. Мне Верижников сейчас – край как нужен!
- Вы предвосхитили события, Григорий Игнатьевич.
- В смысле?
- Именно пропуск в Институт он и хотел попросить.
- Примерять лавры и осанны друг другу петь после будем. Действуйте!
Эксперт поспешно удалился, попутно набирая номер Никодимова, а полковник с недовольством профессионала, которому мешают своими бестолковыми советами дилетанты, заметил, что к нему приближается его непосредственный начальник – генерал Тушков. Человек тучности необычайной и такого же объема тупости. Лизоблюд и чинодрал, заботящийся лишь о своем благополучии и давно наплевавший на нужды своих подчиненных. Впрочем, и на работу, в специфике которой он разбирался не более, чем свинья в апельсинах, он давно и успешно положил. С прибором. Лишь только с маниакальной самовлюбленностью рапортовал об успехах вверенного ему Управления. Успехи были, конечно, и – несомненные. Вот только генерал-майор Тушков не имел к ним ни малейшего отношения.
- Ну что? – сдвинул он брови к вздернутому, ноздрястому носу. – Чего опять натворили?
На нем был галстук ядовито-зеленого цвета, изумительно диссонирующий с костюмом цвета глубоко коричневого. Галстук был небрежно завязан, как у неопытного мальчишки, а изо рта противно воняло термоядерной смесью лука и соленой рыбы. Генерал придерживался какой-то одному ему ведомой диеты. Руки, по своему обыкновению, он Клинову не подал.
- Натворили не мы, - сухо ответил Клинов, - а те, кто в здании засел. Мы пытаемся выправить ситуацию.
- И долго вы собираетесь ее выправлять?
- Как получится. Во всяком случае, сделаем все, чтобы дети не пострадали.
- Я хочу поговорить с главарем террористов, - безапелляционно заявил Тушков, сунув руки в карманы брюк и глядя в сторону стеклянных дверей «Сказки».Брючки у него были чуть выше щиколотки.
- Пока это невозможно, Алексей Валентинович.
- То есть как? Чем вы тут занимаетесь, в конце концов?! До сих пор связь не установили!
- Связь односторонняя. Вероев отключает радиостанцию и выходит в эфир только когда ему необходимо.
- А вы здесь зачем, в таком случае? – маленькие, поросячьи глазки Тушкова смотрели Клинову прямо в переносицу. – Мы должны диктовать здесь условия! Мы, а не какая-то шантрапа.
Клинов заскрежетал зубами, но постарался, на сколько это было возможно, сохранить спокойствие в голосе:
- Вероев – не шантрапа! Он – враг. И враг очень опасный, коварный и опытный.
- И вы этого мерзавца пропустили в Москву. Плохо работаете, полковник! Не пора ли о пенсии подумать?
- А я о ней всегда думаю. Как и о смерти. Между прочим, я на пять лет моложе вас…
- Что-о? – широкие ноздри Тушкова стали раздуваться, как у разгоряченного коня.
- Ничего, - невозмутимо пожал плечами Клинов. – Просто – коротенький комментарий к пенсионному вопросу.
Тушков впился взглядом в полковника. Но Клинов смотрел на него совершенно открыто, без малейшего подобострастия во взгляде. Наоборот, его глаза излучали неприязнь и ощущение своей полной правоты. Генерал не выдержал взгляда своего подчиненного, его поросячьи глазки забегали, как у шкодника, сделавшего мелкую пакость и пойманного за ухо строгим учителем.
- Потом поговорим, - отвернулся Тушков.
- Действительно, лучше потом, - согласился полковник. – Не время и не место сейчас наши отношения выяснять. Тем более, что про них и так все давно ясно.
- Ваша группа вся в сборе? – спросил генерал, будто и не слышал последних слов Клинова.
- Вся! – бодро ответил Клинов. Про Верижникова генералу знать не стоит. Пока, во всяком случае. Начнутся бесконечные вопросы, обвинения, боязнь получить пинком под собственный увесистый зад… В данной ситуации – вещи совершенно излишние.
- Вот и работайте, работайте! Я буду в штабе, и без согласования с нами не принимать ни одного шага. Вы меня понимаете? Ни одного! – для убедительности своих слов генерал вознес к небу указательный палец-сардельку.
- Как раз таки один вопрос мне и нужно согласовать. Безотлагательно!
- Какой? – брови генерала изогнулись забавным треугольником, отчего лицо приобрело забавное выражение: он стал похож на гнома, над которым занес ногу слон. Боялся он безотлагательных вопросов, ох как боялся! Тут же думать быстро надо, черт возьми! Думать, и принимать решение.
- Есть версия – пока только версия! – что истинная цель террористов… - Клинов сделал паузу, чтобы генерал приготовился осознать всю серьезность его догадки и возможность катастрофических последствий в случае ее подтверждения. Чтобы донес всю информацию до руководителей штаба, а не обделался от страха прямо на месте, растеряв последние остатки разума. – Атомный реактор на территории Института.
Сначала ничего не произошло. Видимо, Алексей Валентинович переваривал полученную информацию, будучи в парализованном состоянии. Так продолжалось около минуты. В его голове, напоминающей приплюснутую с обоих полюсов тыкву, носились мысли со скоростью перепуганных помойных крыс. И такой же отвратности, между прочим. Ему мерещились позорная отставка, нищенская пенсия, возможность получить дозу радиации… В общем, все его гаденькие мыслишки крутились вокруг спасения собственной шкуры и собственного же благополучия. Он был неизмеримо далек сейчас и от томящихся в здании детишек, и от грозящей огромному городу катастрофе, по сравнению с которой ужас Чернобыля может показаться лишь стихийным бедствием средней руки – не более того, и от идей, как эту катастрофу предотвратить. Наконец, челюсть генерала отвисла, и он издал звук, похожий то ли на предсмертное кваканье раздавленной лягушки, то ли на отрыжку. Полковника вновь окатило волной лукового перегара.
- Вы что-то сказали, Алексей Валентинович? – Клинову нестерпимо хотелось немедленно отхлестать по щекам своего начальника, аж ладони зачесались. Но он удержался.
- Я... я… - проблеял генерал. – Что делать? Что делать?
- Не уподобляйтесь Чернышевскому, Алексей Валентинович! – Клинов говорил строго, даже грубо, понимая, что в таком состоянии генералу наплевать на правила воинского приличия, коими он всегда кичился. – Вам никогда не снискать его лавров. Немедленно возвращайтесь в штаб! И скажите там то, что я вам только что сообщил. Только – из уст в уста! Не дай Бог, информация вырвется из нашего круга. В городе может начаться паника и мы получим катастрофу еще до возможного взрыва. Вы меня понимаете?
- Да, - ответил генерал голоском девушки, над которой неожиданно нависла угроза лишения невинности.
- В Институт, помимо наших людей, необходимо провести одного ученого. Пусть Штаб обеспечит его свободный проход. Его данные я сообщу уже в ближайшее время. Вы все поняли?
Генерал кивнул, не найдя в себе силы, видимо, ворочать языком.
- Тогда идите! И помните: ни слова прессе о реакторе. Ни слова!
Генерал быстренько, на сколько позволяли его коротеньки ножки и полтораста килограмм веса, пошел к ограждению. Клинов же спокойно вздохнул. Можно было быть абсолютно уверенным, что здесь его начальник больше не появится. Пока не разрешится ситуация, во всяком случае. И вверенную ему информацию донесет, не расплескает. Потому как гнев вышестоящего начальства для него – кара, пострашней, чем для священника лишение сана и предание анафеме. Противны и мерзки подобные типы! И, к глубокому сожалению, их процент с годами ничуть не уменьшается. И наша армия и спецслужбы еще сохраняют свою боеспособность только потому, что действуют не подчиняясь приказам подобных остолопов, а вопреки им.
- Провались ты пропадом… - зло прошептал Клинов, глядя в удаляющуюся спину Тушкова, широкую, но ссутулившуюся от навалившегося груза проблем. – Ах, Архип, Архип, как мне тебя сейчас не хватает.
Завертелось, закрутилось колесо невидимой для посторонних людей работы! Работы, направленной на то, чтоб вытащить из ада боли и страха маленьких человечков, только-только начавших изучать наш мир, могущий быть и прекрасным и жутким, любопытными глазенками, и не допустить ада грядущего – атомного взрыва в многомиллионном городе. Десятки и сотни людей, скрываясь от навязчивого взгляда фотокамер и упорства репортерских микрофонов, делали свое дело. Молча, скрипя зубами, напрягаясь физически и морально, наплевав на усталость и страх за родных и близких.
Случайно втянутым в удивительные и драматические события оказался и ученый-уфолог Никодимов, находящийся в лаборатории профессора Открывашкина вместе с экспертом Коломийцевым, еще двумя сотрудниками ФСБ (остальные ждали команды у входа в Институт) и все теми же сбишниками, что пришли сюда ранее. Пока он дожидался ответного звонка Коломийцева, он продолжал путешествовать по Сети, ища все, что хоть как-то связано с интересующим его происшествием. И нашел!
Гамлет Тигранович Мирзоян, главврач больницы №51, имел компьютер в собственном кабинете. И компьютер этот, в соответствии с современными веяниями, был подключен к Интернету. Будучи человеком разумным, ищущим, стремящимся докопаться до сути в любой проблеме, тем более касающейся медицины, он забрался во всемирную паутину, дабы рассказать о двух удивительных случаях, произошедших во вверенной ему больнице. Быть может, кто-то из коллег-ученых слышал хоть что-нибудь о подобных артефактах. Гамлета Тиграновича постигло разочарование. Его информацию восприняли не более серьезно, чем очередное желание привлечь к себе внимание с помощью выдуманной сенсации. Даже седобородые мужи, съевшие целые стаи собак на изучении психологии и парапсихологии, тихо брюзжали, что такого не может быть, потому что не может быть никогда. Травматологи же реагировали более бурно. Они даже не рассматривали возможности возвращения человека с того света, получившие убийственные травмы, да еще за столь короткий, почти мгновенный срок. Самые приличные отклики людей, хоть как-то связанных с лечением человеческих травм, на запрос Мирзояна были: «Вранье!», «Чушь собачья!», «Не надо пудрить мозги людям!» и совсем уж лаконичное: «Не свисти, козел!». Кто-то, наиболее продвинутый в области компьютерных программ, прислал доктору изображение дебильной рожи с огромными ушами, не двузначно покручивающей пальцем у виска.
Был только один человек, который не только внимательно прочел сообщение Мирзояна, но и вдумался в полученную информацию, тщательно проанализировал ее и сделал выводы, не подвластные разуму рациональному, привыкшему на все смотреть приземленным взглядом, лишенным даже зачатков фантазии. То был, естественно, Аркадий Ильич Никодимов и к выводам он пришел к следующим. Ученый, обладающий интуицией фантастической мощности, понял, что на некую Варвару Леонидовну и на Филиппа Филипповича – начальника ДЭЗа, обслуживающего дом, в котором творятся форменные безобразия - лежащих сейчас в больнице №51 подействовал один и тот же вид энергии, не известной человечеству. Но почему именно на них? Ответ напрашивался сам собой. Значит, они были в каком-то контакте с загадочным пришельцем! Как и несчастный кот, превратившийся в черт знает что. Мог этот пришелец «засветиться» в доме, недалеко от метро «Студенческая», и в Институте, находящемся от дома в нескольких километрах? А почему бы и нет? Но Аркадий Ильич был уверен в другом. У него не вызывало сомнений, что пришельцев двое, как минимум. Но тогда получалось, что Варвара Леонидовна вошла в контакт с тем организмом, который орудовал в Институте. Так почему же тогда она подверглась энергетической атаке? И на этот вопрос был готов ответ у Никодимова. Он считал, что существа состоят в какой-то невидимой связи друг с другом. Телепатической, к примеру. И именно поэтому энергетический удар достал и до Варвары Леонидовны.
Еще одним контактером, по сведениям Аркадия Ильича, был местный сантехник Мартыныч, находившийся в подвале дома вместе с начальником ДЭЗа, и который, судя по его сбивчивым показанием и прикончил странное и страшное существо путем сожжения. Но он-то как раз и не подвергся никакому воздействию! Почему? Чем отличался он ото всех остальных людей, невольно вступивших в контакт с грозным НЕЧТО? После поверхностного, визуального изучения выходило, только одним. Мартыныч был изрядно пьян! То есть, его мозг был окутан парами алкоголя, как расположение войск противника дымовой завесой и, следовательно, оказался неподвластен ни гипнозу твари, залетевшей из другого мира, ни ее посмертному выбросу энергии. Довольно смелая догадка, надо сказать. Но в мозгу Аркадия Ильича, привыкшего не только к своим нестандартным гипотезам и парадоксальным выводам из них, но и к правильности данных выводов, вышеназванная догадка оформилась в безоговорочную энергию. Два факта о пришельце он теперь знал абсолютно точно: для существа губителен огонь и его интеллектуальная мощь бессильна против пьяного противника. Впрочем, и на Земле вряд ли найдется организм, который придет в восторг от брошенной в него горящей пакли.
Все свои идеи Никодимов выложил Михаилу Александровичу по дороге в Институт, сидя в черном микроавтобусе «Мерседес», оборудованным под передвижную лабораторию. Коломийцев выслушал четкую, без всяких лишних сантиментов речь своего старого знакомого и согласился с его рассуждениями. Собственно говоря, у него и не было выбора. Свою точку зрения Никодимов всегда заявлял безапелляционно. В противном случае он отказывался работать с человеком. Будь тот хоть его закадычным другом. То, что его выводы почти стопроцентно били в десятку, уже другой вопрос.
Марк Борисович и профессор быстро ввели в курс дела вновь прибывших сотрудников ФСБ и Никодимова. Последний бросил беглый взгляд на искореженный «Родник» и осколки зеркальной антенны и, не скрывая изумления, произнес:
- Вот это и есть прибор, с помощью которого можно занырнуть в неведомые нам миры?!
- Да, - потупил взгляд Открывашкин. – Но все это – в прошлом, как видите…
- Вы гений, профессор! Я не буду вас спрашивать, какими материалами вы пользовались, но невооруженным взглядом видно, что все сделано чуть ли не вручную и кустарным способом. Как это по-нашему, по-российски! Рубить окно в Европу – так топором, проникать в чужой мир – так тем же инструментом. Гениально!
Профессор не мог понять, над ним шутят или им восхищаются. Никодимов же не стал уточнять. Он подошел к рабочему столу Открывашкина и положил на него свой волшебный чемоданчик, раскрыл его и немедленно приступил к исследованиям, суть которых была понятна лишь ему одному. Открывашкин лишь молча наблюдал за ним. Он чувствовал, что перед ним настоящий ученый. Быть может и не обладающий какими-то там учеными степенями, но ученый и в душе, и по образу мышления, и по образованию. Василий Федорович предпочитал не мешать коллеге, по себе зная, как неприятно бывает, когда лезут в твое творчество. А работа ученого, прежде всего, именно творчество.
Если Никодимова ничуть не интересовала, по крайней мере сейчас, чья-то там голова, лежащая на полу – раз надо, пусть лежит, мало ли чем тут люди занимаются, - то на Коломийцева и прибывших с ним двух сотрудников ФСБ она произвела неизгладимое впечатление. Подойдя вплотную к тому, что, несомненно, и делает человека человеком, взглянув в мертвые, выпученные от боли и ужаса глаза, Коломийцев узнал, кому принадлежала оторванная напрочь голова. Этот длинный, горбатый нос, эти широкие скулы, делающие лицо почти квадратным, он не раз видел в оперативных ориентировках и разработках. Правда, изображение всегда было с бородой, но не узнать его даже в таком окровавленном виде, опытный эксперт не мог. Это был Хабиб! Правая рука Вероева, его и оруженосец и палач и начальник штаба. Прав, тысячу раз оказался прав Клинов, предположив, что террористы рвутся к реактору. И, скорее всего, они уже где-то в здании Института, раз многоногая тварь путешествует по системе вентиляции. Если пришелец оторвал Хабибу голову, значит ли это, что он действует на стороне сил правопорядка? Вряд ли! Скорее всего, пути бандитов и страшного существа пересеклись случайно. Отпетые головорезы чем-то не понравились кровожадному гостю и один из их предводителей лишился головы. Или все? Вот в чем вопрос.
- Нужно немедленно усилить охрану реактора! – сказал Коломийцев приказным тоном, обращаясь к Марку Борисовичу. – Террористы уже здесь!
- Давно усилили... Террористы? – Марк Борисович напрягся, ему показалось, что он ослышался. - Какие террористы?
- Вы слышали о захвате детского центра «Сказка»?
- Извините, мы с конца дня находимся в Институте, решая возникшую проблему… Телевизор смотреть было некогда.
- «Сказка», что находится не так уж и далеко от вас, - охотно пояснил Коломийцев, махнув рукой туда, где должна была располагаться «Сказка», - захвачена террористами. Вот это, - он указал пальцем на оторванную голову Хабиба, - голова одного из их главарей. Теперь вы понимаете, кто еще угрожает вашему секретному реактору, помимо пришельца? И эта угроза куда реальнее, чем неведомый нам пока гость, явившийся сюда, как я понимаю, по инициативе вашего сотрудника.
- Охрану реактора мы усилили прежде всего. Но тут есть одна сложность, - Марк Борисович и без того имел внешность серьезную, а теперь и вовсе его лицо приобрело каменную маску.
- Какая сложность? – Коломийцев сделал жест, разворачивающий ладони к верху, словно подставлял их дождю.
- Мои люди обучены противостоять любым ситуациям, связанными с явлениями пусть и загадочными, но имеющими научную предоснову. Я думаю, для террористов они не будут являться серьезной преградой.
- Мы это учли и привезли с собой людей специально подготовленных. Нам нужно знать, где находится ваш сверхсекретный реактор и план всех подходов к нему, всех коммуникаций.
- Все это есть в моем кабинете, - кивнул лысой головой Марк Борисович, - и я готов предоставить вам любые необходимые документы прямо сейчас.
Начальник службы безопасности Института никогда бы не сделал такого шага, даже если бы об этом просил Президент. Столько трудов стоило создать реактор чуть ли не в центре огромного города, засекретить его существование, что любое посещение его посторонними лицами было крайне нежелательно. А уж выдать план всех подходов к нему… Но ситуация складывалась так, что столь долго оберегаемый секрет уже и не являлся тайной. Ведь если террористы идут к нему, значит хоть один путь им да известен.
- Немедленно принесите их сюда! – не попросил, потребовал Коломийцев, рубанув рукой воздух, словно казак ветку краснотала на учениях.
Марк Борисович удалился, понимая, что в данной ситуации именно человек из спецслужб является старшим.
Между тем Никодимов вовсю занимался своими исследованиями. Он вновь что-то замерял приборчиками и пробирками, вводил полученную информацию в компьютер и лишь изредка задавал вопросы Открывашкину. Последний стоял какой-то осунувшийся.
Тварь, притащенная сюда лучом им же созданным, сеет вокруг себя смерть. Одна оторванная голова, жутким мячом валяющаяся у них под ногами, чего стоит. Пусть убит бандит, пусть! Но он, будучи вооруженным и обученным убивать, не смог устоять против пришельца. Так что тогда говорить о работниках блока, где находится реактор? А если нечисть по неведомым ходам доберется до детского комплекса… У Василия Федоровича похолодели ладони.
- В общем - дело швах! – громко, чтобы было слышно всем, произнес Никодимов.
- Что ты хочешь этим сказать, Аркадий? – Коломийцев подошел к столу. - Я хочу сказать, что луч, созданный профессором – вещь изумительная, без сомнений – ушел навсегда. Прорубленный им коридор закрыт. Параметры коридора неизвестны, даже приблизительно. Если по нему переместились люди, вернуть их нам не удастся. Прорыв ликвидировался сам собой, без всякой надежды на восстановление. Черт возьми, бедная девушка так и не увидит больше своего любимого…
Открывашкин побледнел. Он давно уже сам догадался о подобном исходе дела, но еще надеялся на чудо. Но вот пришел человек, несомненно - талантливый, разбирающийся во многих научных областях не хуже самого профессора, человек лишенный ненужных сантиментов, и надежда Открывашкина умерла. Будь у него сейчас пистолет под рукой, он бы, наверное, застрелился.
- Вы с ним согласны, профессор? – Коломийцев обратился за подтверждением к Открывашкину.
- Боюсь, что да, - упавшим голосом ответил профессор.
- А тут и бояться нечего! – уверенно произнес Никодимов, захлопывая свой чемоданчик. – Факт есть факт. Во многих экспериментах неизбежны жертвы. Что уж тут поделаешь.
- А если воссоздать прибор, - щелкнул пальцами Коломийцев, будто ему пришла в голову интереснейшая идея. – Пусть на это потребуется время…
- Воссоздать прибор – дело не сложное, - перебил его Аркадий Ильич. – Я думаю с помощью Василия Федоровича на это не уйдет много времени. Но чтобы вычислить направление, по которому направить луч… На это потребуются годы и годы. Быть может – вечность. У тебя есть в запасе вечность, Миша?
- Но почему именно вечность? – не сразу понял Коломийцев.
- Потому что количество вариантов, - подал тихий голос Открывашкин, - бесконечно. Да и воссоздать «Родник» в первоначальном варианте невозможно… - он замолчал, так как ему не хотелось повторять то, что он уже рассказывал начальнику СБИ.
- Именно! – подтвердил Никодимов. – И забудем об этом. Вам что сейчас проблем мало? С террористами вы разберетесь, я не сомневаюсь. А как решить проблему с той милой крошкой, что шастает по вентиляционным шахтам и попутно отрывает головы людям?
- Между прочим, - Коломийцев сцепил пальцы в замок, - мы надеялись на твою помощь.
- А я и не отказываюсь. Сейчас Марк Борисович принесет планы и будем изучать, разбираться… Но нам непременно нужно прикончить нашего гостя. И никак иначе! Черт его знает, что он тут может натворить. А если, спаси нас Всевышний от подобного случая, размножаться начнет. Нам ведь о нем почти ничего неизвестно. Единственное, что его пугает и может уничтожить – это огонь. И в этом можете быть уверены. Так что, готовьте огнеметы.
- Нужно восстановить прибор! – уверенно заявил Открывашкин. Такое заявление было совершенно неожиданно для человека, минуту назад утверждавшего совершенно обратное.
- А зачем? – недоуменно пожал плечами Никодимов.
- Чтобы вышвырнуть нашего гостя в другое измерение!
- Глупость несусветная! – открыто и честно сказал Аркадий Ильич. – Какое измерение, например, вы намереваетесь использовать в качестве мусорного бачка? И где уверенность, что оттуда в нас не запустят еще какой-нибудь гадостью, почище теперешней? Осторожней, батенька, надо с измерениями, осторожней. Вы вон уже раз попробовали, и что с того вышло? Будет с вас, будет! Направьте свою энергию куда-нибудь в мирное русло.
Открывашкин молчал. Он не знал, что возразить своему оппоненту. Да и стоило ли возражать?
- Что-то долго Марк Борисович не возвращается, - произнес Коломийцев, полностью согласный со своим старым знакомым. Да и обстановку как-то надо было разрядить. Не стоит двум ученым, двум светлым головам вступать сейчас в полемику. Не стоит! Не стоит…
Но Марка Борисовича они ждали совершенно напрасно. Он не мог к ним вернуться. Физически не мог.
Сколько звезд освещает жуткую бездну под названием Вселенная? Какое число не назови, оно все равно будет ошибочным, точнее сказать: неточным. Потому как космос бесконечен и точное количество мы не узнаем никогда. Планет, несущихся в ледяном мраке и того больше. И на каждой из них способно появиться то непревзойденное чудо, которое мы именуем жизнью. На каждой! Некоторые планеты ученые считают непригодными для возникновения жизни. Полнейшая чушь, доложу я вам! Они имеют в виду жизнь в нашем понимании. Но кто им сказал, что она должна быть хоть ничтожной йотой походить на ту, что мы имеем на нашей планете? Да ее формы могут быть разнообразны до бесконечности! Как и Вселенная - ее колыбель. Так же могут быть непредсказуемы и формы разума, коими Всевышний наделяет свои сознания. И существо мыслящее, обитающее где-нибудь за пару миллиардов световых лет от нашей грешной земли, может быть похоже на нас, как кентавр походит на мушку дрозофилу. Более того, у нас могут совершенно не совпадать мысли. Ни одной! Впрочем, пара мыслей все-таки совпадет. О том, как подольше прожить и о том, как оставить после себя потомство. Но то, что нам кажется прекрасным, может показаться отвратительным обитателям другого мира, и – наоборот.
Но как бы там ни было, человечество на протяжении многих тысяч лет искало встречи с собратьями по разуму, с надеждой и опаской устремляя взгляд в звездное небо. Людям так хотелось этой встречи, что периодически появлялись сообщения о контактах, происходивших то тут, то там. Согласно отдельным сведениям, люди общались с инопланетянами, изучались ими, даже вступали в половую связь. О последней заявляли исключительно женщины! Мужчин как-то совершенно не тянуло на зеленых человечков и прочих представительниц гуманоидной расы. Иногда, правда, и пришельцы попадали в любопытные человеческие руки. Как, например, небезызвестный кыштымский карлик, по имени Алёшенька. Кто он был, пришелец, мутант или порожденье «белой горячки» женщины, его приютившей, так и осталось загадкой. Ибо данный субъект в скором времени околел, не выдержав суровой действительности нашей планеты, и бесследно исчез. В общем, если судить строго, встречи с представителями внеземных цивилизаций официально зафиксировано не было…
А вот на Архипа, Игоря и Шамиля сейчас смотрели глаза. И глаза эти никак не могли принадлежать человеку! Они были огромны, размером не меньше тарелок для супа, только имели форму сильно вытянутых капель. Причем, наружу были вытянуты капли или вовнутрь – определить не представлялось возможным. Сперва они казались черными и беспросветными, как небо в осеннее ненастье, но при ближайшем рассмотрении становилось понятно, что цвет глаз синий, темно-темно синий, манящий к себе, словно непознанные океанские глубины. Зрачков глаза странных существ не имели. И каждый хозяин звездолета обладал тремя глазами, размещенными треугольником, перевернутым основанием кверху. То, на чем они размещались, вызывало не меньший интерес. Тело их владельца более всего походило на тело медузы, и было таким же прозрачным, с какими-то ярко-красными и фиолетовыми прожилками, закрученными в бесконечные спиральки. Вот только щупалец заметно не было.
Инопланетян было четверо. Они висели в воздухе, плавно покачиваясь, в точности как земные медузы на морских волнах, и изучали своих гостей. Но изучение это не было столь агрессивным и болезненным, как у тех черных тварей, чей мир был потревожен землянами. Взгляды «медуз» были пристальными, но они не проникали под черепную коробку, пытаясь вывернуть мозги наизнанку. Они, скорее, созерцали, нежели пытались сразу же влезть в сущность неведомых созданий. Четверо хозяев корабля были, несомненно, чужды троим людям. Чужды, но не враждебны. И последнее очень явственно чувствовалось.
- День добрый, - произнес Архип, чтобы хоть как-то прервать затянувшуюся паузу. – Извиняемся за внезапное вторжение, но товарищ наш захворал сильно, - Архип указал рукой на носилки с Игорем.
Сознание к Игорю вернулось, будто после встряски. Он повернулся на своем отнюдь не царском ложе, и смотрел, сквозь поредевший туман в глазах, на четверых «медуз», поплавками зависших в воздухе. Воздух, кстати, казался удивительно свежим, словно после сильной грозы и очистительного ливня, завершившего пыльный и душный день. И вообще, здесь было как-то спокойно, не сказать, что по-домашнему уютно, но спокойно; абсолютно отсутствовало гнетущее чувство тревоги, не покидавшее людей с первого момента появления в розовом, но отнюдь не счастливом, мире.
- День добрый! - прозвенело вдруг в фиолетовом чреве инопланетного корабля. Таким голосом - неровным, дребезжащим, но веселым – обычно разговаривали весенние птички в добрых советских мультфильмах. Не понятно было, что же произошло: или своеобразное эхо, повторившее высказывание Архипа, или инопланетяне воспроизвели, как могли, обычное земное приветствие. Причем, все четверо сразу.
Одна из медуз отделилась от всей компании, и медленно подплыла к людской троице. А именно – к Шамилю. Три глаза существа смотрели на горца не мигая, и тому вдруг почудилось, что его обволакивает какая-то темно-синяя бездна, из которой слышатся укоры в его адрес. Укоры, идущие из его, Шамиля, прошлого. Но откуда?! Что эта… Почему-то язык не поворачивался назвать трехглазое существо «тварью». Так что она могла знать о его прошлом? Быть может, «бублик» инопланетного корабля, казавшийся ему знакомым, но столь смутно знакомым, что невозможно было выловить и толику информации о таком знакомстве, играл какую-то роль в его прошлом? Или «медузы» так же, как и те многоногие бестии, способны читать человеческие мысли? Не похоже! Никакого чужого присутствия в своем мозгу Шамиль не чувствовал. Но в тоже время и не мог отвести взгляда от этих трех огромных капель, как бы перетекающих из стороны в сторону, манящих своей непознанной глубиной. И тут ему показалось, что он уже где-то видел этот чужой, бездонный взгляд. Но где, когда?! Как такое возможно?!
И вдруг что-то вспыхнуло в его памяти, будто взорвалась осветительная ракета, и мозг выдал информацию о событии, о котором он давным-давно позабыл, как будто и не было его вовсе; словно то был ночной кошмар, что нещадно терзает всю ночь спящего человека, а наутро бесследно исчезает, оставив после себя пустоту и неясную тревогу. Словно нарыв, невидимый и безболезненный, зрел и зрел где-то в глубинах подсознания боевика зловонным серым гноем, и вот прорвался, выплеснул все, что в нем накопилось…
… В ту ночь, глухую и страшную они уползали в горы по тропке, известной лишь им да горным арахарам. Их осталось лишь трое – группу сильно потрепали силы русского спецназа, - но задание «Черного араба» они выполнили. Эта мразь с кучерявой бородой приказал захватить и доставить к нему в лагерь муллу, жившего в одном из предгорных аулов. Сей верный служитель аллаха яро осуждал действия ваххабитов и именно их называл истинными неверными, забывшими все наставления Корана и куда ближе стоящие к свиньям, чем убиваемые ими русские солдаты. Таких заявлений арабский террорист, заочно приговоренный к смерти во многих странах мира, простить не мог. Муллу следовало наказать. Наказать жестоко и кроваво, с видеосъемкой и чуть ли не выходом в прямой эфир. «Черный араб» обратился к Вероеву и тот направил своих людей в указанный аул с богомерзкой миссией.
Банда из десяти человек спустилась в аул вместе с надвигающейся ночью. Захватили муллу, попутно перерезав горло двум поселковым милиционерам, и стали продвигаться к горам. Но по дороге их настигла группа то ли спецназа, то ли войсковой разведки. Вылетевшая неизвестно откуда пуля снайпера почти без шума снесла полчерепа главарю. Именно тогда Шамилю пришлось взять руководство на себя. Смерть падала на них отовсюду, пронзая черноту ночи зловещим свистом пуль. Бандиты отстреливались бездумно и сумбурно, будто и не надеясь спастись. На стороне их противников была неожиданность и, что немаловажно, правота. И только Шамиль, с детства обладавший каким-то звериным чутьем и бесстрашием, действовал машинально и упрямо, как запрограммированный робот, пробираясь на тайную тропку, толкая перед собой связанного муллу. Он не сделал ни единого выстрела, дабы не отвлекать себя от намеченной цели; не замечал пуль, рикошетивших от скал буквально в миллиметрах от лица; не обращал внимания на предсмертные выкрики и стоны своих подельников.
Уползли… Шамиль, еще два головореза и плененный мулла. Тяжело дыша, разместились на небольшой площадке, краем своим уходящей в бездонную пропасть. Тучи, закрывавшие небо и делавшие ночь почти непроглядной, вдруг расступились, и на бездушные камни гор глянули такие же бездушные желтые звезды, казавшиеся невероятно близкими.
- Накрыли нас, шакалы… - прошипел один из боевиков. – Откуда узнали только?
- Слушай, Шамиль, - произнес другой, - муллу надо кончать.
- Зачем? – тихо и зло спросил Шамиль.
- Дальше дорога еще тяжелее будет, сам знаешь. Вдесятером мы бы этого шакала протащили, а втроем… Если развяжем ему руки – геморроя не оберемся.
Боевик был прав. Мулла был волевым и сильным мужчиной, не раз становившимся чемпионом по национальной борьбе, и заартачься он на узкой тропке - справиться с ним втроем было бы действительно тяжело. И в живых-то остались отнюдь не самые мощные из спускавшейся в аул банды. Направленных же на него автоматов мулла не боялся. Он привык к опасности еще во время войны в Афганистане, да и смерть в бою не страшит истинного мусульманина.
Но прикончить муллу здесь - означало нарушить приказ Вероева и самого «Черного араба». Гнев и того и другого непредсказуем и страшен.
- А не боишься, - все также тихо произнес Шамиль, боясь гулкого горного эха, - что нам самим глотки перережут за невыполнение приказа?
- Мы все объясним, - произнес первый боевик, видимо полностью согласный со своим товарищем.
- Ты не хуже меня знаешь, - Шамиль зашипел от злости, - как трудно бывает что-либо объяснить нашим бригадным генералам и их хозяевам! «Черному арабу» очень нужен этот мулла!
- Тогда свяжись с Салманом и спроси, что делать дальше! – почти потребовал второй боевик. Он был старше Шамиля, в террористических вылазках участвовал не меньше, и не понимал, почему должен сейчас подчиняться ему.
- Этого нельзя делать! – от злости Шамиль даже повысил голос. – Нас наверняка ищут! Не хватало еще притащить в лагерь гяуров на собственном хвосте!
Довод был резонным. Трое боевиков, увешенных оружием и гранатами, стояли друг на против друга, зло скрипя зубами и сверкая белками глаз. В мертвом свете звезд они были похожи на остатки потрепанной стаи волков, ищущие выхода из кольца красных флажков. На краткий миг они забыли о своей добыче, от которой уже двое из трех хотели избавиться.
Мулла же присел на корточки и внимательно наблюдал за перепалкой бандитов. Кляп, вставленный в рот, не давал ему возможности подать голос. Но в глазах его плясали огоньки насмешки и презрения, кажущиеся совсем неуместными в данной ситуации.
- Мы должны дотащить муллу в лагерь! – голосом, не терпящим возражений, произнес Шамиль. Необходимо было показать характер или ситуация выйдет из-под контроля. Невыполненное же задание грозит поставить крест на всей его дальнейшей карьере. - И если вы не трусливые шавки, то вы будете мне помогать и перестанете выть, поджав ободранные хвосты.
Последние слова звучали оскорбительно. И старший по возрасту боевик скинул автомат с плеча и направил ствол на Шамиля. Не менее быстро отреагировал и Шамиль, произведя аналогичные манипуляции. Третий боевик, будучи самым младшим в группе, колебался чью же позицию поддержать. Неизвестно, как бы разрешилась данная ситуация, если бы в нее не вмешался тот, из-за кого, собственно, и разгорелся спор.
В тот самый ничтожный миг, когда бандиты выпустили из поля зрения своего пленника, глаза муллы вдруг стали необычайно серьезны, а губы беззвучно зашевелились, произнося слова молитвы. Он чуть приподнялся с корточек, чтобы кровь нормально побежала по жилам, а мышцы приобрели упругость и силу, и прыгнул. Мулла находился лицом к трем боевикам, а они располагались к нему боком. При неожиданном и мощном натиске он вполне мог всех троих свалить в пропасть, что, собственно говоря, и являлось его целью. Быть может, он последовал бы за ними, что со связанными за спиной руками было вполне вероятно, но это было уже не важно. Аллах, вне всякого сомнения, не посчитал бы сей поступок самоубийством и даровал бы мулле царствие небесное. Как только его тело упадет на острые камни, душа моментально воспарит к вратам, открывающими вход в райские кущи.
Ближе всех к мулле стоял именно Шамиль. Шестым чувством он ощутил, что с боку на них летит смертельная опасность, и резко отпрыгнул в сторону. Мускулистое тело муллы с силой пушечного снаряда врезалось в двух ничего не подозревавших боевиков… Их истошные крики разнеслись по безмолвным скалам и оборвались в один и тот же миг. И души их понеслись совсем не туда, где ожидали душу священника. И не услышать им пения райских птиц, а вечно гореть в адском пламени. Мулла же каким-то чудом сумел удержаться на самом краю обрыва. Он лежал на животе и его голова свисала в черную бездну. Видимо, аллах не собирался забирать его прямо сейчас в свою обитель.
В долю секунды Шамиль понял, что произошло, и верно оценил поступок муллы. Он всегда быстро умел оценивать обстановку.
- С-сука! – прохрипел он и кинулся к лежащему у края пропасти человеку. Подтащив его вплотную к почти отвесной стене, Шамиль перевернул пленника и вырвал кляп из его рта.
- Что ты наделал?! Что ты наделал, шакал?! Думаешь, планы наши сорвал? Нет, сука! Я тебя сам доволоку! Или зубами глотку перегрызу. Здесь же!
На Шамиля смотрел совершенно спокойный, даже умиротворенный взгляд сильного человека. Мулла явно чувствовал себя победителем в данной ситуации.
- Шакал не я, а ты, - отвечал он тихо, будто в пику Шамилю. – И не мне, а друг другу вы скоро глотки перегрызете. На вас кровь, кровь людей невинных.
- Мы воюем с неверными! Во славу ислама…
- Врешь! От ваших поганых лап гибнут и правоверные мусульмане. А ислам… Вы истоптали, извратили и испоганили нашу веру. И не она вами движет, а звериная жажда власти и денег!
Шамиль не хотел с ним спорить. Он знал, что язык у муллы подвешен куда лучше, чем у него. Да и образованием он неизмеримо выше. И на каждый довод Шамиля, которые, собственно, не отличались оригинальностью и убедительностью, он приведет десяток своих. Шамиля выводило из себя другое: спокойствие и уверенность в себе человека, жизнь которого висит на волоске. Ведь он связан и безоружен и в любой момент может умереть от руки боевика. От его руки, от Шамиля. Он должен в ногах валяться, вымаливать свою никчемную жизнь. А он же – глядит уверенно и строго, будто не его судьба сейчас зависит от прихоти Шамиля, а наоборот.
Шамиль поднялся в полный рост над лежащим пленником, снял длинный нож, висевший на ремне – обыкновенный финский нож, а не кинжал, благородное и древнее оружие горцев – и с металлической дрожью в голосе произнес:
- Сейчас ты встанешь и пойдешь туда, куда я скажу! Ты будешь карабкаться в горы на коленях и вгрызаться в камни зубами. Но я заставлю тебя прийти туда, где тебя с нетерпением ждут.
- Ты ошибаешься, - на губах заиграла ехидная улыбка. – Я никуда не пойду! Ты хочешь меня притащить как барана в то место, где мне перережут горло? Не выйдет! Я – человек! И готов принять собственную смерть с высоко поднятой головой. Аллах дарует мне рай за мои мучения. Вас же всех ждут адские муки. Ты можешь убить меня прямо сейчас, но я никуда не пойду!
- Изображаешь из себя мученика и героя? – в Шамиле закипал неправедный гнев. Гнев не от слов муллы, а оттого, что он, до зубов вооруженный, чувствовал себя бессильным перед этим безоружным и связанным человеком. – Ты сейчас же встанешь и пойдешь!
Немного подумав, мулла все-таки встал – сначала на колени, так как руки были связаны, - а потом и в полный рост; пара смелых глаз вонзилась в своего врага, как старинный и верный клинок из дамасской стали. Шамиль был ниже ростом примерно на пол-головы, а потому мулла смотрел на него сверху вниз. Не по себе стало боевику от такого взгляда, ох не по себе! Будто больно зацарапало что-то в душе.
- Ты – раб! – сквозь зубы процедил мулла. – И служишь плохому господину. Господину, который обманывает тебя! Вот и сейчас, ты ведь хочешь доставить меня в ваше логово только для того, чтобы доказать собственную невиновность в гибели таких же заблудших псов, как и ты. Ты боишься! Боишься того, что не выполнив приказ, сам будешь обречен на лютую смерть. И смерти ты боишься так, как ее не должен бояться мусульманин, как не боюсь ее я. Потому что после смерти тебя ждет ад, и ничего более! Повторяю: ты – раб и трус! Больше я тебе ничего не скажу!
Мулла вновь сел на землю. Ему нелегко это было сделать со связанными руками, но он и виду не подал, что испытывает хоть какие-то неудобства.
Гнев Шамиля достиг того предела, когда уже не мог сдерживаться внутри. Его подстегивали и слова муллы, и нервное напряжение, лившееся через край и то, что мулла вел себя как победитель, а не как человек, ожидающий смерти. Он не считал себя рабом. Он был воин, и только воин! Но Шамиль еще не осознавал, что более всего его взбесило не слово «раб», а горькая правда, содержащаяся в словах служителя аллаха. Он, аллаха от своего сердца отвергнувший, не мог услышать этой правды. Пока не мог…
- Я не раб! Не раб! Не раб! – выкрикивал Шамиль, с каждой фразой вонзая нож в ненавистного муллу. Он не видел мест, куда наносил смертельные удары, не считал и сами удары, не слышал хрипов муллы.
Остановился убийца только тогда, когда горная площадка осветилась вдруг светом, очень похожим на лунный. Но то не был лунный свет – вечной спутницы любви и злодеяний сегодня на небосводе не было и в помине. Появившийся свет был куда ярче, в нем присутствовал нежный голубоватый оттенок. Свет восходил из той самой пропасти, на дне которой так недавно окончили свои черные дни двое бандитов. Он поднимался все выше и выше, будто наполнял собой пропасть изнутри, и вскоре хлынул через ее края. Из пропасти всплыло огромное кольцо, даже нет – нечто вроде космических размеров бублика. Мощное свечение, исходящее от невиданного тора, осветило площадку и стоящего на ней Шамиля. Левой рукой он прикрывал глаза от непривычно яркого света, не понимая, что происходит. Его взгляд упал на собственную правую руку, до ломоты в пальцах сжимавшую орудие убийства. И нож и рука - чуть ли не по самый локоть – были в крови, и в необычном свете казались черными, страшно черными. Испугавшись, Шамиль отбросил нож в сторону и резко повернулся к мулле. Тот полусидел, откинувшись спиной на холодную скалу и запрокинув голову к небу. Туда, где, как он был уверен, его ожидает вечный и негасимый свет, которому он служил все последние годы. Его глаза были широко открыты, а на губах навечно застыла странная улыбка: он то ли насмехался над своим убийцей, то ли выражал ему презрение. Из уголка рта черной змейкой вытекала тоненькая струйка крови.
Шамиль не был новичком в страшном деле пролития чужой крови. Но человека, обличенного духовным саном, человека, находящегося к аллаху куда ближе, нежели простые смертные, ему довелось убить впервые. Бандиту стало нехорошо. Безотчетный страх пополз по его черной душе; страх похожий на невиданного зверя, пожирающего человека изнутри.
В необычном, каком-то внеземном свете увиденный результат собственного зверства показался Шамилю беспросветно жутким. Словно растворился и умер где-то весь остальной мир, и среди безграничного мрака есть только эта крохотная площадка с двумя людьми, один из которых мертв и ему уже ничего не страшно, а второй должен как-то выпутываться из сложившейся ситуации.
Шамиля начала бить мелкая дрожь. Он никогда не был трусом, но тут его нервы не выдержали. И более всего его страшило то, что он не знает ни природы загадочного света, ни то, чем ему это свет угрожает. На самом деле, никакой угрозы, исходящей от удивительного кольца он не чувствовал. Просто сейчас ему казалось, что все подлунное пространство должно взирать на него с ненавистью. С ненавистью и угрозой, угрозой покарать за содеянное. Тем не менее, он нашел в себе силы вновь повернуться лицом к «бублику». Какой бы ни была смерть, воину не к лицу показывать ей спину. Шамиль даже взял автомат на изготовку, но стрелять пока не решался. Он и сам не мог объяснить причину такой нерешимости.
Между тем, светящийся «бублик» полностью выплыл из мрака пропасти. Он не был похож ни на что, ранее виденное Шамилем. Его идеально ровная поверхность, источающая неземной свет не только не пугала, а, казалось, притягивала к себе. Вдруг на боку тора что-то вздулось, словно быстро растущая опухоль на здоровом теле, и быстро отпочковалось от него, превратившись в большущий светящийся пузырь. Через долю секунды пузырь вплотную приблизился к Шамилю и бандит утонул во взгляде трех иссиня-черных глаз, расположенных треугольником. Они имели каплевидную форму и буквально завораживали своей бездонностью. В том, что перед ним глаза какого-то живого существа, а не что-либо иное, Шамиль не сомневался. Потому как в них, несмотря на внешнюю темноту, читался разум. Разум могучий, не злой и осуждающий.
Глазастый шар подплыл к мертвому мулле и завис над ним на пару секунд, показавшихся Шамилю вечностью. Он до сих пор оставался вооруженным, но ему и в голову не приходило, что в ЭТО можно стрелять. Потом шар вновь вернулся к боевику. Дрожа от страха и непонимания того, что происходит, Шамиль неотрывно смотрел на три черных глаза. Ему показалось, что на самом деле они имеют не черный, а очень темный синий цвет. Такой цвет бывает у южного неба, когда солнце только-только опустилось за горизонт. Но удивительным было другое. Шамиль вдруг почувствовал, что из неведомых глаз на него льется обвинение и укор. Ни то, ни другое не было высказано, но настолько сильно ощущалось, что Шамиль невольно отвел взгляд. Потом он почувствовал скоротечный, но очень болезненный укол прямо под сердце. Через мгновение он рухнул на камни без сознания.
Когда Шамиль очнулся, над горами вовсю светило солнце, серебря заснеженные верхушки. Небо было безоблачным и светлым, как, наверное, в тот самый день, когда на Земле должен был появиться человек. Тела убитого муллы на площадке не было, и Шамиль абсолютно не помнил ничего с того самого момента, когда он бросился с ножом на связанного, но непокоренного служителя Всевышнего. Ни ножа, ни автомата у Шамиля тоже не было. Боевик был безоружен, а точнее разоружён.
Когда Шамиль добрался таки до лагеря Черного араба – собственно говоря, он был готов к смерти, потому как приказ выполнен не был, а из всей группы в живых остался только он один, - он увидел, что лагерь был разгромлен до основания. Кругом валялись трупы уничтоженных боевиков и дымились их землянки. Оказалось все прозаически просто: в результате крупной совместной операции спецназа ФСБ, МВД и ГРУ лагерь боевиков был найден и атакован. Сам Черный араб был разорван в клочья выстрелом из гранатомета. Но Вероеву с его верным подручным Хабибом вновь чудом удалось уйти от справедливого возмездия. Возвращавшиеся с задания спецназовцы заметили небольшую группу боевиков, крадущихся в горы и незамедлительно атаковали их. Потому-то Вероев, когда его нашел Шамиль, и поверил его рассказу и не стал вдаваться в детали. Его, по большому счету, мало интересовал мулла, какие бы там речи он не говорил о движении ваххабитов. А Черного араба Салман всегда недолюбливал, не соглашаясь с тем, что борьбу за освобождение Ичкерии должен возглавлять пришлый человек. Каким бы там авторитетным террористом он ни был…
… И вот теперь Шамиль вспомнил все! Вспомнил и эти невероятные глаза, и немую укоризну, хлещущую из них, словно вода из прорвавшейся трубы. Тогда память была заблокирована инопланетным существом, а теперь им же блокировка была снята. Шамиль вновь отвел взгляд. Ему, быть может впервые за последние годы, стало стыдно не только за то жестокое убийство муллы, но и за все деяния, которые он совершил, взявши в руки оружие. Он не понимал истоков своего стыда. Быть может, это было лишь мимолетное пробуждение души человека, еще не до конца убившего в себе то светлое, что дает нам Создатель от рождения и что подавляющее большинство из нас доносит до смертного одра отнюдь не в первозданной чистоте; быть может, уже через секунду оно исчезнет, но сейчас оно – было! А значит, у человека есть шанс вырвать свою душу из цепких лап сатаны. Пусть этот шанс, скорее всего, последний, но он – есть.
Пристальное изучение Шамиля трехглазой «медузой» продолжалось не менее минуты. Потом на теле инопланетянина образовался отросток довольно быстро трансформировавшийся в точную копию человеческой руки. Только, естественно, данная рука была из того же материала, что и сама «медуза». То есть – прозрачная и водянистая. Рука протянулась к Шамилю с раскрытой ладонью. Жест был недвусмысленный – предлагалось рукопожатие.
- Вы что, ребята, знакомы? – нервно хихикнул Архип, безмолвно наблюдавший за всей сценой от начала и до конца.
- Думаю – да, - тихо ответил Шамиль и решительно пожал протянутую руку.
Длань инопланетянина, вопреки ожиданиям, оказалась на ощупь отнюдь не куском студня, а крепкой и жесткой, как дубовая ветка.
После рукопожатия конечность глазастого существа исчезла, вновь придав телу «медузы» безупречную гладкость. Знакомец Шамиля подплыл к носилкам, на которых лежал Игорь. Последний не оставлял без внимания все происходящее, но оно проплывало как-то отстраненно от него, будто во сне или в кино, которое смотришь не ты, а твой сосед по скамье в зале ожидания аэропорта. Ты пришел, а фильм уже вовсю идет по телевизору, и неудобно спрашивать людей, с интересом его смотрящих, о перипетиях сюжета. Так и продолжаешь смотреть, ничего не понимая, но думая, что продуктивно борешься со скукой ожидания.
Вслед за первым представителем иной расы к носилкам подплыли и остальные трое. Архип даже подвинулся, дабы уступить им дорогу. Внутренне он ни секунды не сомневался, что хозяева не причинят Игорю ни малейшего вреда. Трудно сказать, откуда у него зародилась такая уверенность, но она была. Скорее всего, та добродушная аура, что витала во чреве инопланетного корабля, не позволяла усомниться в миролюбивых планах его хозяев. Ведь никто не ждет, к примеру, кровожадной атаки от белого и пушистого кролика. Да и рукопожатие Шамилем добавляло очков в пользу добрых намерений «медуз». Конечно, Шамиль был законченный головорез, которого на Земле ждало пожизненное заключение – весьма гуманное наказание, между прочим, для террориста и убийцы – но ведь руку-то ему инопланетянин жал не за земные «подвиги». В этом Архип был совершенно уверен. Но почему? Почему?! Этого спецназовец объяснить не мог. Просто данная уверенность сидела внутри него, как осознание того, что молоко, к примеру, должно быть белым – и все тут! И не требуется никаких объяснений и доказательств.
Неведомо было Архипу, что инопланетное существо почувствовало коренные перемены в почерневшей за годы войны душе боевика. Перемены, инициированные вновь рожденным воспоминанием…
Не чувствовал страха или тревоги и Игорь, когда над ним зависло аж двенадцать огромных глаз безграничной глубины. Сквозь помутненное сознание он понимал, что его изучают. Но не чувствовал этого изучения и не боялся его. Так человек, вставивший себе тридцать два фарфоровых зуба, не боится звука бормашины и инструментов стоматолога, имеющих сугубо инквизиторский вид.
- Быть может, - спросил он, изобразив на губах подобие улыбки, - мне на спину перевернуться?
- Перевернуться… - вновь эхом разнеслось по кораблю. – Перевернуться…
- Не надо, - тут же последовала следующая фраза. И она уже явно не являлось каким-то там эхом. Но голос, ее произносивший, был все тем же, словно где-то пряталась стая мультяшных птиц.
- Ого! – воскликнул Архип. – Нас, кажется, понимают?
- Понимают, - бесстрастно произнес все тот же голос. Казалось, что разговаривают не «медузы», а кто-то еще. Откуда лился звук, понять было невозможно. Он рождался то ли прямо над головами землян, то ли где-то у их ног. И тот и другой вариант можно было принять с одинаковой долей вероятности.
- У кого в гостях мы находимся? – тут же задал вопрос Архип.
Ответа не последовало.
- Вы сможете вернуть нас на землю?
Аналогичная реакция.
- Но хоть друга-то нашего вы спасти сможете? – Архип начинал раздражаться, но как-то вяло, словно нехотя.
Вместо ответа все четверо инопланетян опустились совсем низко над носилками с Игорем. Тому даже на секунду показалось, что сейчас на него должно повеять сыростью, как от настоящих медуз. Но ничего подобного не произошло. Наоборот, от порождений совсем иной природы, иной стихии веяло теплом и уютностью, как от домашнего кота, блаженно урчащего в ногах щедрого хозяина. Носилки вдруг зашевелились под Игорем. Невидимая сила, будто сила магнетизма, подняла в полуметре над полом, и они плавно поплыли, сопровождаемые трехглазыми обитателями звездолета. Метров через семь их полета в стене корабля бесшумно открылся люк, точно так же как тот, который впустил землян сюда, и вся процессия скрылась в голубоватом сиянии внутренностей люка. Вход в неведомое помещение тут же закрылся.
Двое землян остались одни в казавшемся бесконечном пространстве инопланетного корабля. Их словно забыли или не считали нужным ставить в известность относительно своих действий. Человек, уже дважды удерживавший их от неминуемого столкновения, скрылся в неведомом направлении. Оба, кстати, подсознательно ни секунды не сомневались, что там с их товарищем не произойдет ничего плохого. Странное дело, ни тот, ни другой не испытывали в данную минуту друг к другу ни отвращения, ни агрессии. Будто сама умиротворяющая обстановка звездолета, осязаемая чуть ли не кожей, гасила все малейшие проявления ненависти или нетерпимости. Могли ли они еще пару дней назад представить, что будут вместе нести носилки с больным человеком. Они – непримиримые враги и познавшие боль и смерть воины, будут изо всех сил спасть студента, которого они раньше и в глаза не видели?..
Надо признаться, внутренности звездолета были совсем не такими, как их себе представляли земляне. Впрочем, как представляли – по книгам писателей-фантастов, способных силой своего воображения описать не только сам инопланетный корабль, но и указать его марку, класс и предназначение, и даже то, в какой галактике он начал свой звездный путь; по многочисленным фильмам, не требующих от нас полета фантазии, а лишь зрительного восприятия спецэффектов, созданных мастерами компьютерной графики. Потому-то люди, попавшие на космический «бублик», готовились увидеть нечто увидеть нечто невероятное, сияющее светом бесконечных лампочек, расцвеченное огромными дисплеями и экранами, напичканное невиданной техникой. Ничего подобного трое землян, заблудившихся не по своей воле во времени и пространстве, здесь не увидели! По сути дела, здесь даже сесть было не на что. Разве что – прямо на гладкий пол. Вокруг – лишь совершенно пустой коридор, залитый тусклым светом, льющимся, казалось, ниоткуда. Свет был очень похож на тот, что горел в земных операционных, когда там производилась стерилизация. Он одновременно и успокаивал, и не давал разглядеть все пространство коридора. Потому-то корабль изнутри казался бесконечным. По крайней мере – гораздо больше, чем он выглядел снаружи.
- Так я не понял, - произнес Архип, пристально взглянув на Шамиля, - как ты познакомился с нашими гостеприимными братьями по разуму.
- Долгая история, - ответил Шамиль, не отводя глаз от своего визави. Но теперь в его глазах не было гневных искр. Скорее – смирение и тихие проблески раскаяния. Архип никак не ожидал встретить такой взгляд у заклятого врага.
- Долгая история… - повторил Шамиль. - И не время сейчас ее рассказывать. Я хочу сказать тебе о другом…
Сердце Архипа заколотилось. По тону боевика он понял, что тот хочет в чем-то признаться, рассказать что-то такое, что для Архипа чрезвычайно интересно и важно. Спецназовец даже забыл, что какие бы сведения им не были бы сейчас получены, они совершенно бесполезны, пока они находятся вне Земли.
- Говори! – поторопил он замолчавшего горца.
Шамиль молчал, понимая, что сейчас совершит предательство по отношению ко всем тем, с кем он делил последние годы опасность и риск; с кем зализывал раны после кровавых сражений. Но он должен был это сказать! У него сейчас было чувство, что тогда в горах, вместе с уколом под сердце, в его душу инопланетяне вселили какое-то зернышко, являющееся сгустком чего-то доброго и светлого. Это зернышко ждало своего часа, копило энергию, а вот теперь активизировалось и начало прорастать. И пути назад больше нет! Можно только двигаться вперед, через тернии и боль, через собственную кровь и раскаяние… Но путь из тьмы к свету и не может быть другим!
- Ты хотел узнать, что мы должны были совершить в Москве? - заговорил Шамиль скороговоркой, будто боялся, что у него не хватит духу на все слова. - Так вот, слушай! На западе Москвы есть детский комплекс «Сказка». Там находится около ста детей-сирот, страдающих заболеваниями сердца. Комплекс был недавно построен и в строительстве принимали участие наши люди. Целая бригада! Они прорыли подземный ход, ведущий к коммуникационным шахтам секретного Института, расположенного неподалеку. На территории Института, как тебе известно наверное, размещен ядерный реактор, по мощности равный солидной электростанции. Наша команда должна была захватить детский комплекс. Пока начнется суета вокруг «Сказки», группа, возглавляемая Хабибом, проникает к реактору и закладывает под него детонаторы. По еще одному подземному ходу мы должны были уйти из детского комплекса на другой берег Москвы-реки, где нас никто не ждет. Когда прогремит взрыв, способный разнести пол Москвы, мы уже будем далеко. Чтобы придать акции особый цинизм и жестокость, дети и персонал «Сказки» должны быть убиты…
Шамиль сказал все. Он сделал то, о чем еще вчера и помыслить не мог. Он выдал наисекретнейшую информацию работнику спецслужб! Теперь дороги назад точно нет. Мосты сожжены, а броды превратились в омуты… Боевик замолчал и опустил взгляд.
Архипа же, конечно, передернуло от рассказа Шамиля. Первым его желанием было кинуться на него и задушить к чертовой матери, пока этому никто не может помешать. Будь они на Земле или даже вне стен корабля, он бы так и сделал. Но сейчас будто кто-то накинул аркан на его гнев, который, безусловно, является плохим советчиком для разума, и он не сделал и шага в сторону боевика. И тот самый разум, которому теперь ничто не мешало, подсказывал ему, что Шамиль выдал ему планы террористов отнюдь не случайно, не по внезапному порыву, о котором потом будет жалеть. Он ведь не юнец, привлеченный в банду бредовыми идеями ваххабитов и отошедший вдруг от наркотического угара и действия транквилизаторов. Он – убежденный враг, не знающий пощады к тем, кто стоит по другую сторону окопа и привыкший измерять любое дело хрустом зеленых купюр и очередным шагом по лестнице бандитской иерархии. Война для него – лишь вид работы, приносящий неплохую выгоду. Так какая выгода была в его теперешнем признании?
- Зачем ты мне все это рассказал? – спросил Архип дрожащим голосом; все-таки до конца своею злость он унять не мог.
- Ты же сам меня спрашивал.
- Спрашивал! Но тебе-то какой в том резон? Ведь теперь, по отношению к своим, ты – предатель. Думаешь, помощь следствию поможет уйти от пожизненного заключения.
- Одумайся! – голос Шамиля был совершенно спокоен и ничуть не насмешлив. – О каком следствии ты говоришь? Тут разве есть где-то поблизости следователи, прокуроры, адвокаты и судьи? Мы бесконечно далеки от них!
- Тьфу ты! – вспомнил Архип об их местонахождении. – Все время забываю… Тогда вообще не понятно! Что ты хотел получить за свое признание?
- Ничего, - пожал плечами Шамиль. – Лишь только для души моей все мои слова были… Повторяю: долго рассказывать. Да и не хочу я! Скажу еще вот, что. Они, - он махнул рукой в ту сторону, куда скрылись инопланетяне и Игорь, - были на Земле! Я в этом уверен. А значит…
- А значит, - догадался Архип, - они знают, как на нее вернуться!
- Или как выйти на связь с кем-нибудь на Земле. Быть может, теракт еще можно предотвратить!
Шамиль впервые поймал себя на мысли, что впервые назвал подготовленное ими преступление не акцией или операцией, а именно – терактом!
- Эй! – крикнул Архип, задрав голову вверху. – Кто-нибудь, отзовитесь!
- Отзовитесь, отзовитесь… - вновь заголосили птицы из мультфильмов. И тут же: - Мы делаем все необходимое.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Вероев вернулся на пульт охраны. Он уже полностью восстановил дыхание после схватки с охранником и лицо его приняло прежний спокойный вид, будто в подвале ничего и не произошло и не видел он растерзанных тел боевиков.
Не надо было быть психологом, чтобы понять, что обстановка стала более, чем нервозной. Она была близка к той точке, когда даже он не сможет контролировать ситуацию. А это означает лишь одно – полный провал операции. Такого допустить было никак нельзя.
У пульта было трое боевиков. А ведь когда Салман уходил в подвал, здесь их оставалось двое. Значит, кто-то нарушил его приказ, и покинул место, где должен был находиться до окончания акции. Неповиновение – очень тревожный знак, очень. Оно беспокоило Вероева куда больше, чем суета спецслужб за стеклянными дверьми. Ее, разумеется, не было видно, но Вероев был уверен на сто и даже на двести процентов, что вся необходимая работа ведется. И, как только она будет закончена, бойцы спецназа пойдут на штурм. До этого момента надо успеть все сделать и уйти, а иначе… Иначе – смерть, а она никак не входила в планы опытнейшего террориста. Он был готов отнимать чужие жизни, но отдавать свою – увольте.
Из-за выключенного света Вероев не видел, кто был четвертым среди боевиков, но разнос готовился ему устроить нешуточный. Если не пресечь самоволие в зачатке, последует цепная реакция, остановить которую не сможет уже ничто. Подойдя ближе, он увидел, что это – Усман, известный всем своими родственными связями и несколько развязным обращением даже с высшим руководством сепаратистов. Слово, которое очень любят те, кто хочет скрыть истинное лицо чеченского террора и бандитизма. Но сейчас Салману было совершенно наплевать, кто перед ним стоит. В нем гнездилась уверенность, что сам Басаев – чье имя давно проклято устами людей, познавших смерть своих родных и близких от его головорезов, но возведенного в ранг героев бандитами – одобрил бы его действия.
- Ты что здесь делаешь?! – спросил Шамиль, глядя прямо в глаза Усману; если бы сейчас его взгляд увидел Хабиб, он посоветовал бы молоденькому боевику бежать без оглядки. Глаза Салмана, когда он был на грани ярости, становились страшными. Зрачки суживались до размера булавочного укола, а радужка, и без того темная, становилась чернее, чем вороново крыло. Если в его глаза долго всматриваться, то могло показаться, что в них возгораются красные угольки. Они как бы отражали огонь преисподней, готовый выплеснуться наружу и испепелить того, на кого он будет пролит. Но Усман мало знал главаря, а потому и не заметил явных признаков его гнева.
- Я хотел узнать, что происходит, - сказал Усман таким голосом, будто это и не он должен держать ответ перед Вероевым, а совсем наоборот.
- Что ты здесь делаешь?! – повторил свой вопрос Салман, не отводя взгляда от проштрафившегося подчиненного.
Тот, видимо, все же почувствовал, в каком состоянии находится его шеф, а потому убрал из своего тона высокомерие:
- Я думаю, что происходит что-то, что не входит в наши планы, и…
- Здесь думаю я, щенок! – проорал Вероев. – Я еще никому не давал команды покидать указанные посты! Ты можешь подставить под удар всех нас!
Легким, почти неуловимым движением, Салман выхватил складной нож, хранящийся на поясе в чехольчике, похожим на кошелек для мобильного телефона. С беззвучным щелчком выскочило лезвие, Вероев сделал движение, похожее на движение лапы тигра, сворачивающее шею своей жертве – такое же точное и молниеносное, – и через йоту мгновения Усман почувствовал резкую боль у самого основания левого уха. Из аккуратно разрезанной, будто лезвием бритвы, кожи потекла горячая кровь. Усман тут же зажал рану рукой, и подсознательно отметил, что ухо на месте.
- В следующий раз, - произнес Салман уже значительно тише, - ухо отрежу и заставлю сожрать. Все! Иди на место.
Усман окинул взглядом двоих боевиков, молча наблюдавших всю сцену, и увидел на их лицах лишь страх да полное одобрение действий Вероева. Истекая кровью, порезанный боевик, развернулся и направился туда, откуда пришел. От его гордой осанки не осталось и следа. Спина заметно согнулась, будто под тяжестью висевшего на шее автомата. Усман совсем забыл, что при нем находится грозное оружие, а у Вероева в руках лишь короткий ножик. Но даже если бы он вспомнил об автомате, он не посмел бы его направить на главаря. Духу бы не хватило.
- Как тут? – спросил Вероев остальных совершенно спокойным голосом, будто и не произошло ничего.
- Все в порядке, Салман, - ответил Саид, остававшийся старшим во время отсутствия Салмана. Судьба когда-то хлестанула его так, что он чуть было не потерял рассудок. Еще в первую чеченскую войну над его молодой женой надругались какие-то подонки в форме солдат российской армии – во время войны частенько выползает всякая мразь из гадючьих нор, желая поживиться на бедах как одной, так и другой стороны – надругались, а потом убили. Дом же Саида, помнящий еще те времена, когда Чечню завоевывали войска генерала Ермолова, сожгли. Сожгли вместе с парализованной матерью и двухлетним сыном. Так он и очутился в банде Вероева. Ему не нужны были ни деньги, ни власть. Он хотел лишь одного – мстить тем, кто разрушил, разорвал в клочья его прежнюю жизнь, пусть и не светившуюся от достатка и счастья, но пропитанную покоем и насущными заботами о завтрашнем дне.
- Все в порядке… - повторил Саид и отвел глаза.
- Ты что-то не договариваешь, Саид, - с тихим укором посмотрел на него Вероев. – Говори! Ты никогда не был трусом, и твое мнение я с готовностью выслушаю.
- Посмотри туда, Салман, - кивнул в сторону стеклянных дверей Саид. За ними все светилось от фар машин, софитов и беспрерывных вспышек фотокамер. Все они находились за ограждением комплекса, но их свет легко добивал и сюда. Если бы на дверях и окнах не было бы штор, боевики были бы видны как на ладони. Вплоть до мимики и жестов, а специалистам по артикуляции не стоило бы тяжких трудов разобрать их разговоры. – Не мне тебе объяснять, что кольцо вокруг нас будет только стягиваться. Гяуры пойдут на штурм, в этом из нас никто не сомневается. Им нужно только время для подготовки…
- Я не пойму куда ты клонишь, Саид, - перебил его Вероев. – Разве, идя на эту операцию, мы не знали, что впереди нас ожидает штурм? Знали! Но я обещал вам, что мы все преспокойненько уйдем еще до начала атаки русских. Разве я когда-нибудь не выполнял своих обещаний? А, Саид?
- Выполнял, - подтвердил Саид. – Но всем же понятно, что все пошло не так, как задумывалось с самого начала. И о захвате должны были узнать гораздо позже, чем узнали. Надо уходить, Салман! – произнес Саид без всякой паузы, будто хотел выплеснуть из себя это прямо сейчас, будто боялся, что позже не сможет это произнести.
- Понятно! – выдохнул Салман. – Ты тоже так думаешь? – обратился он к другому боевику . Тот, стараясь не смотреть Вероеву в глаза, утвердительно кивнул. – Вы что же, решили, что я решил здесь сдохнуть за просто так?! Нет! Я тоже хочу унести отсюда ноги. Но я хочу и выполнить поставленную перед нами задачу. И она выполняется! Только что в подвале я прикончил того, кто нам мешался. Сопляк! Он вздумал противостоять нам – бойцам аллаха, не знающим трусости и жалости. Собаке – собачья смерть! А Хабиб ушел. Ушел туда, где расположено сердце всей нашей акции. Так неужели вы хотите уйти, бросив его одного?! Не верю! Нам нужно подождать хотя бы час. Он вернется, и мы уйдем все вместе. Уйдем, оставив русским лишь трупы их малолетних выродков. Не этого ли ты всегда хотел, Саид? Клянусь, если через час Хабиб не вернется, я дам команду к отступлению…
Вероев не кричал, не пытался задавить боевиков своим авторитетом. Сейчас это было не нужно, да и бессмысленно. Они прекрасно знали, что он способен сделать с ослушавшимися его. Но всем он не сможет отрезать уши! Потому-то и говорил сейчас с ними на равных, не строго, но убедительно.
- Хорошо, - ответил Саид, переглянувшись с напарником. – Мы верим и подчиняемся тебе. Надеюсь, что через час мы уйдем отсюда, оставив после себя ужас и славу неуязвимых.
- Я рад, что не ошибся в тебе, Саид.
В Саиде он, конечно, не ошибся. Да, собственно говоря, и Саид завел этот разговор только потому, что хотел определенности. Ему не страшно было умирать. Страшно было умирать, не отомстив своим врагам сполна. Но вот относительно Усмана опытнейший Вероев ошибся. Жестоко ошибся!
Униженный боевик решил не возвращаться в кинозал. Усман помнил тот насмешливый взгляд, с которым Рамзан отпускал его к Вероеву. Он наверняка догадывался, как отреагирует их шеф на появление Усмана на командном пункте. Но молодой боевик не верил, что Вероев посмеет поступить с ним столь круто. И теперь что же, вернуться на свое место под новые уколы и насмешки? Кровь на его лице сочтут за неутертый плевок. Они и так все недолюбливали его. Слишком уж быстрым казался им рост доверия к этому молокососу, ничем пока себя не проявившему. Его и сюда-то взяли лишь только благодаря памяти авторитетного родственника. А теперь… Да пропади они все пропадом со своими идеями! Пусть дохнут здесь сами. А он найдет секретный выход отсюда и выберется из надвигающегося ада. В том, что здесь вскоре начнется ад, он не сомневался.
Еще его сильно напугали огни, светившие из-за ограждения. Близость людей, людей ненавидевших его всеми фибрами души – это чувствовалось даже на расстоянии – была непривычна и страшна для него. Бежать, спасать свою шкуру – вот что сейчас звучало в его голове куда убедительней, чем все ваххабитские постулаты и речи главарей боевиков.
Но как бежать? Даже у крысы, понимающей, что ее никчемной жизни приходит конец, инстинкт самосохранения заставляет работать крохотные мозги гораздо активнее. Так что тогда говорить о человеке? Как ни странно, но подлецы и трусы находят лазейки для бегства куда быстрее, чем люди храбрые, привыкшие смотреть в лицо опасности, а не подставлять ей зад. Усман понимал, что для спасения необходимо найти тот самый подземный ход, по которому Вероев собирался вывести их отсюда. Задумываться о его местонахождении он и не собирался, пока не случилось то, что случилось. Умом и сообразительностью он не отличался, но хитрости ему было не занимать. Именно хитрость, а не логика подсказала ему, что ход следует искать где-то в подвале. И тут же на память пришло, что Вероев, перед тем, как полоснуть его по лицу, появился именно со стороны подвала.
Туда то и направил свои трусливые стопы Усман, буквально вжимаясь в стену, дабы не быть замеченным ни Вероевым, ни боевиками, что находились с ним у самого входа в здании «Сказки». Как мышь, легко и незаметно, прошмыгнул он по стеночке, а потом и по лестнице, ведущей в подвал. Но обрадоваться тому, что ему удалось ускользнуть незамеченным, он не успел. По той простой причине, что картина, открывшаяся ему в подвале, привела его в ужас, граничащий с паникой.
Все те трупы и части тел, которыми был щедро усеян пол подвала, вся та кровь, пятна которой – уже почерневшие – заляпали даже стены, загнали душу Усмана, и без того не ахти какую смелую, в самые пятки. Она даже готова была выпрыгнуть и из пяток и удрать обратно вверх по лестнице, забыв своего хозяина. Трупы, естественно, он видел и раньше. И сам уже не один раз отнимал чужие жизни. Но тут было совсем другое! Перед ним лежали тела тех, с кем он пришел превратить этот город в пылающий ад. А ведь никто из пришедших сюда не должен был умереть. Так им обещал и Вероев, и те, кто послал их сюда. Кто убил этих боевиков? Разгневанный Вероев? Немыслимо! В здание уже проникли бойцы спецназа? Но почему тогда они не пошли дальше? Усман не понимал, что происходит. Не понимал! Но Вероев-то наверняка видел, что их товарищи убиты. Не мог не увидеть! Почему же он даже не подал виду? Не предпринял никаких действий, а жестоко наказал его только за то, что он решил поинтересоваться происходящим. Вероев врет! Но почему? Да потому, что он хочет один вырваться из этой проклятой «Сказки»! И ему плевать, что все они лягут тут ради каких-то непонятных амбиций. Он уйдет по потайному входу. И вход этот находится именно здесь, у той самой двери, где лежат сейчас растерзанные трупы боевиков. Именно к такому выводу пришел перепуганный Усман.
Как бы там ни было, он решил двигаться вперед. Он опередит Вероева, и сам уйдет по спасительному ходу! Подбирался он к двери аккуратно, даже брезгливо, стараясь не наступать в кровавые пятна. У самой двери его взгляд задержался на русоволосом парне. Он не был из числа тех, кто участвовал в захвате комплекса, и на нем была форма охранника. Его труп был пожалуй, единственным, кто сохранил свою целостность. Остальные лежали обезглавленными или с распоротыми животами. И ни капли крови на нем не было. Так почему же он лежит вместе с остальными?
Усман решил укрепить свои нервы. Не смотря на категорический запрет на алкоголь и любую другую дурь, он пронес с собой фляжку коньяку. Теперь достал ее из внутреннего кармана пиджака и приложился. Крепко приложился. Страх как-то плавно улетучился, и сложившаяся ситуация уже не казалась такой уж мрачной.
Усману вдруг показалось, что левый глаз мертвого парня дернулся, как при нервном тике. Дернулся, а потом открылся…
…Подавляющее большинство из тех, кто готовился покинуть наш бренный мир – по совершенно разным причинам, - но почему-то возвращались, рассказывали, что воспаряли над собственным телом, а затем влетали в плохо освященный туннель. Несясь по спирали, они видели впереди какой-то невообразимый, сказочный свет, манящий к себе, как дрожащий огонек свечи манит ночного мотылька. И очень хотелось влететь в этот заманчивый свет, и совершенно не хотелось возвращаться.
У Виктора все было по-другому. Он понял, что много слабее боевика, с которым он вступил в схватку. Ему даже показалось, что не руки живого человека перехватили его горло, а какая-то стальная удавка, неотвратимо стягивающаяся, не смотря ни на какие противоборствующие усилия. Глаза чеченца горели адским огнем, а зубы стиснулись так, что вот-вот не выдержат и сотрутся до корней. Вдруг Виктору вспомнились дурацкая идиома «смрадное дыхание смерти», но изо рта сцепившегося с ним боевика ничем не пахло. Совершенно ничем! Хотя его перекошенное от напряжения и злобы лицо было совсем рядом с лицом Виктора. Ох эта злоба! Никогда Виктор не видел, чтобы из глаз человека, из каждой черточки его лица буквально накатывали волны зла. Словно вовсе и не человек перед ним был, а жестокое чудовище, вырвавшееся оттуда, откуда должны слышаться страдальческие стоны непрощенных грешников.
Но вот кислород перестал поступать в его легкие, а кровь нормально циркулировать в мозгу – все жилы были передавлены страшной хваткой боевика – и сознание начало покидать Виктора. Сначала перед глазами все поплыло, будто он надел очки с ненужными ему диоптриями, а потом и вовсе потемнело. Он перестал чувствовать свои руки и ноги, да и тело вообще. Падая на пол, он уже был в бессознательном состоянии. Ни в какой туннель или коридор с призывным светом в конце его не затянуло. Он просто провалился во мрак, непроглядный, как сама чернота. Безошибочно можно было определить, что вокруг него царит пустота, безграничная, как Вселенная, и в этой пустоте властвует тишина, безбрежная и не нарушаемая даже шорохом атомных ядер. Почему-то вдруг подумалось, что довольно-таки неприятно лежать в таком безотрадном месте – холодный ужас начинал потихоньку вкарабкиваться в душу. Очень не хотелось, чтобы это был именно ТОТ свет. Чего тогда стоит вся человеческая жизнь, если в итоге душа оказывается в таком беспросветье?!
- И долго ты собираешься тут прохлаждаться, мозгляк?! – вдруг оглушающее пронзил тишину чей-то голос; как ни странно, но он казался знакомым. – Не пора ли привести свое дерьмовое тело в горизонтальное состояние и заняться делом?!
Конечно! Этот голос, с хрипотцой в визгливом фальцете, мог принадлежать только одному человеку. Так кричал его армейский старшина, выбивавший в сержантской школе гражданскую дурь из голов новобранцев. И кличка у старшины была соответствующей – Пиночет. Но откуда он здесь взялся?
- Где я? – спросил Виктор и понял, что горло и все мышцы, его окружающие, нещадно болят.
Ответ, как и ожидалось, последовал незамедлительно и в зарифмованном виде:
- в ..... на верхней полке! Где мастурбируют все волки! Какая разница – где? Нужно уметь выбираться из любого дерьма. А ну-ка, подъем!
Ослушаться Пиночета было равносильно смертному приговору. Лучше уж было самому утопиться в солдатском сортире – не так больно и куда приятнее. Потому Виктор попытался встать. Но все его тело было непослушно ему, словно все кости и мышцы извлекли из него и заполнили ватой. После пяти минут бессильных трепыханий он смог лишь перевернуться на живот и подтянуть колени. Получилось так, что его пятая точка оказалась единственной частью тела, имеющей хоть какую-то претензию на вертикальность. Весьма двусмысленную, между прочим, претензию.
- А-а-а, сопляк! – тут же последовал крик старшины. – Нету в тебе силы духа. Нету! Засранец ты и ветошь безвольная! Пшел вон отсюда!
В тот же миг Виктор почувствовал мощнейший пинок в зад. Только Пиночет был способен на подобное. Ибо только он носил сапоги сорок седьмого размера, да еще порядочно растоптанные. Так что подошва армейской обуви легла на обе ягодицы Виктора.
Пинок вышвырнул его из тьмы обратно в свет. Пусть это был всего лишь тусклый свет подвала, но он был куда приятней, нежели могильная тьма. Виктор открыл один глаз, потом другой и зашелся истошным кашлем...
То, что Вероев принял за хруст сдавленного кадыка, было всего лишь пластмассовой пластинкой, поддерживающей воротничок новенькой рубашки. Виктор просто забыл ее вытащить, когда торопился на работу.
Усман не верил своим глазам. Тот, кого он принял за труп, сначала открыл один глаз, потом другой, затем резко поднял тело и начал сильно кашлять. Так, наверное, иногда заходятся старые рудокопы, чьи легкие забила за годы работы мелкая угольная пыль. Лицо парня покраснело, и Усману показалось, что он вот-вот начнет выплевывать собственные легкие на забрызганный чужой кровью пол. Видя, что человек, сидящий перед ним, одет в форму охранника, бандит прекрасно понимал, что перед ним враг, тот самый, скорее всего, кто бесцеремонно влез в их идеально отработанный план и заставил события двигаться по другой траектории. Его следовало убить и немедленно! Но усман трусил. Выстрелы услышат, и сюда примчится Вероев. Он не простит ослушания, даже если боевик представит убитого русского. Ведь Вероев был здесь, и он не ушел бы отсюда, если бы считал охранника живым. И потом… Здесь явно кроется какая-то тайна. Нет-нет! Обратного пути не существует.
Виктор, придя в себя и кое-как восстановив дыхание, узрел перед собой парня, примерно его возраста, с автоматом на перевес. На парне были ничем не приметные джинсы, кроссовки да рубашка с длинными рукавами. Таких в Москве ходят сотни тысяч. Да, немного смугловат, волос на голове густой и черный, но разве мало в столице перемешено кровей, даже среди коренных москвичей. Внешне он выглядел скромно и даже симпатично. Вполне возможно, что многие девчонки млели от его взгляда. Поди угадай в таком террориста! Но Виктор знал безошибочно – перед ним один из тех подонков, кто захватил детский комплекс и убил его коллег-охранников. Надо было бы кинуться на него, отобрать автомат – террорист на Рембо явно не тянул – и… А что, собственно, «и»? Куда он один сможет прорваться с автоматом? Да и силы еще не полностью вернулись в тело, почти отпустившее душу за грань вечности.
Усман, в упор смотревший на очнувшегося охранника (так охотник смотрит на тигра, которого считал дохлым, но выстрелы прошли мимо цели, а в ружье патронов больше нет) и всей кожей почувствовал, какой ненавистью полоснул его взгляд русского парня. Если бы взглядом можно было убивать или испепелять, то боевик вмиг превратился бы в горстку золы. Весьма зловонную, ко всему прочему.
- Но-но! - сказал Усман, невольно отступив на шаг. – Не дури! Я сейчас на твоей стороне.
Виктор лишь недоуменно глянул на чеченца.
- Скажи лучше, как выбраться отсюда, - продолжил Усман, еще отхлебнув из фляжки и протянув ее Виктору.
- Шкуру свою спасти хочешь? – догадался Виктор, отталкивая предложенное угощение. В это миг он сумел состроить такую гримасу, что чеченца буквально окатило волной презрения. Словно ушат помоев на него вылили. Но желание уйти от неминуемой смерти у людей слабодушных, как правило, побеждает желание спасти собственную честь.
- А хоть бы и так! Тебе какая разница? – Усман вновь приложился к напитку, способному утопить неуместную сейчас трусость.
- Никакой. Ты все равно сдохнешь! Не сейчас, так чуть позже. Вокруг «Сказки» уже кольцо – сто пудов! Вам всем здесь – кирдык!
Почему-то вдруг легко и весело стало Виктору. Он совершенно не боялся ни боевика, глаза которого все-таки стали наливаться тяжелым гневом, ни его автомата, готового в любой момент расплеваться железом и оборвать ниточку его жизни и без того чрезвычайно тонкую в последние часы. И он засмеялся. Засмеялся искренне, от всего сердца, без малейшего намека на фальшь, хлопая себя по коленям и высоко запрокинув голову. Если не боль, еще держащая колючей перчаткой горло, его смех взвился бы под самый потолок, разлетелся бы по гулкому подвалу, проскакал по железной лестнице и выплеснулся бы в холл, где сидели Вероев и трое его подручных. Тогда жизнь его в этом тяжком мире - без всяких вариантов! - оказалась бы короткой. Но израненная гортань и голосовые связки не были еще способны на полноценный смех и рождали лишь невнятные звуки, похожие то ли на приглушенный лай, то ли на всхлипы. Было очень больно и из глаз брызнули непрошенные слезы.
Боевик ошарашено смотрел на дергающегося, будто поперхнувшегося большой рыбной костью, парня и ничего не понимал. Он не понимал, что смеется-то он над ним и над его подельниками; что, заглянув по ту сторону смерти, этот охранник уже ничего не боится и интуитивно чувствует, что конец мерзавцев близок. Настолько близок, что его собственной жизни уже ничего не угрожает. Да если и угрожает, то в данной ситуации это не может уже иметь никакого значения. Усман расценил поведение Виктора, как последствия сильнейшего нервного напряжения. Он решил, что русский просто сошел с ума или находится на самой грани безумия.
- Чего ты? – спросил он, стараясь придать голосу строгость. – Чего зашелся?
Виктор ничего не отвечал, лишь размазывал ладонями такие непривычные и такие горькие мужские слезы. Потихоньку его смех затихал, как фонтанчик, в котором перекрыли воду, но не сразу, а не торопясь поворачивали вентиль. И вот струйка воды, бившая вверх жизнерадостно и задорно, вдруг потеряла напор, а затем иссякла вовсе, издав напоследок нервный всплеск.
- Что ты от меня хочешь, горец? – спросил Виктор, когда внезапно накатившая истерика сошла с него, как сходят с крутых берегов волны прилива.
- Ты ведь охранником здесь работаешь, верно? – спросил Усман, видя, что русский пришел в себя и взгляд его был вполне осмысленным.
- Работаю, - кивнул Виктор и добавил, глядя прямо в глаза боевику: - И если бы не я – все бы эти ублюдки были живы, - он сделал рукой жест, как бы охватывающий все поле битвы.
- Мне на них наплевать! - решительно сказал Усман, даже не задумываясь, что вряд ли этот парень мог разорвать в клочья его товарищей, и сделал шаг к Виктору, стараясь показать свою миролюбивость и придать беседе более дружелюбный тон; едва зародившийся гнев исчез бесследно из его взгляда. – Мне нужно выбраться отсюда! Я точно знаю – здесь есть тайный подземный ход. Ты ведь – охранник, ты каждый закуток должен здесь знать, каждую трещинку.
Виктор теперь отчетливо понял, чего именно хочет от него боевик. Но не знал он ни о каком подземном ходе. Даже о том, что разверзнулся прямо у него под ногами… И тут шикарная и жутко коварная мысль пришла в голову Виктору. Хочет уйти этот молоденький бандит – пусть уходит! Почему бы не направить его туда, куда скрылась жуткая тварь, унося с собой тело одного из бандитов?
- Есть ход, - ответил он. – Есть. Твои друзья как раз туда и шли. И сели бы не я…
- Я уже сказал, - довольно громко произнес Усман и тут же испугано обернулся в сторону лестницы. – Мне все равно, как они погибли, - продолжил он значительно тише. – Скажи мне, где ход. И я уйду! Уйду, никому не причинив вреда. Клянусь аллахом!
Последние слова звучали как мольба, а не как требование вооруженного человека. Почему-то Усману сейчас и в голову не пришло, что сидящий перед ним на полу русский беззастенчиво лжет. Быть может, на его мозги уже действовала изрядная доля коньяка, выхлебанная без всякого намека на за куску. А быть может… Неисповедимы пути Господни! Наступает когда-нибудь час, когда Всевышний, решив наказать человека за поступки его тяжкие и богомерзкие, притупляет у него чувство опасности и до такой степени обостряет инстинкт самосохранения, что он заглушает робкое сопротивление разума.
Виктор смотрел в это лицо, из каждой черточки которого сквозила трусость, а глаза суетливо бегали, как у человека с мелкой и перепачканной душонкой, и ему стало противно. Противно от того, что подобная мразь смеет врываться в мирную жизнь людей и сеять ужас в их души, выбирая для своих атак самых слабых и беззащитных. Подобная нечисть давно приговорена, как человечеством, так и Богом.
- Иди, - уверенно сказал Виктор, ни чуть не сомневаясь в правильности своего решения. – Иди! Прямо в центре пола люк – туда и скрылся один из вашей банды. Упустил я его, упустил…
Усман глянул в темное пространство, начинавшееся сразу за дверным проемом, и порыскал взглядом по телам боевиков. У каждого из них на поясе висел фонарик. Выбрав тело, наименее забрызганное кровью, но лишенное все-таки головы, он, с явной брезгливостью, снял с него фонарь и пощелкал, проверяя его работу. Луч у фонарика был яркий и ровный, способный прорезать любую тьму.
- Может, и ты со мной? – обернулся Усман у черного прямоугольника входа в подсобку.
- У нас с тобой дороги разные, - ответил Виктор, и с чувством нескрываемого омерзения сплюнул на пол.
- Как знаешь…
Усман пошарил лучом фонаря по маленькой каптерке, бегло глянул на вынесенную дверь и цементный квадрат с напольной плиткой, видимо и являвшийся люком, посветил в черный глаз входа в подземелье, казавшийся ему сейчас спасительным, еще раз обернулся на Виктора и поспешно скрылся в подземном ходе.
Виктор еще раз зло плюнул вслед ушедшему бандиту, тяжело поднялся на еще слабых ногах, сорвал галстук, казавшийся сейчас удавкой, и расстегнул воротник, тоненькая пластинка которого спасла ему жизнь. Шея болела так, что каждое движение головы было мучительным и казалось подвигом. Виктор еще не видел, что на шее начинают проступать жуткие, лиловые синяки, будто его только что вытащили из петли.
Тем не менее, нужно было что-то предпринимать дальше. У закончивших свои черные дела на этой земле бандитов осталось оружие. Конечно, они вели из него довольно продолжительный огонь, пытаясь спастись от неведомой твари, и боеприпасов израсходовали привычно. Но что-то должно остаться. Наверняка!
«Но зачем мне оружие? Что он смогу с ним сделать один против целой банды?» - вновь всплыл в его мозгу вполне резонный вопрос.
А вот что! Шальная мысль вдруг пришла ему в голову. Настолько шальная, что он даже хохотнул, как хохочут мальчишки какому-нибудь особенно дерзкому озорству. Что, если сейчас повторить тот трюк, с которого он начал свое противоборство с бандитами, казавшееся безнадежным? А именно – вырубить свет. Пусть почешутся! Они, разумеется, сунутся в подвал, но он уже будет вооружен и многих из них сможет положить прямо на лестнице. Сейчас уже ночь и бандитом придется не легко.
Быстренько пошарив по останкам террористов, стараясь не обращать внимания на кровь, оторванные головы и вывороченные внутренности, он раздобыл автомат и целых три полных рожка к нему. С оружием в руках, окрыленный не весть откуда взявшейся отвагой и твердой верой в собственную правоту, Виктор двинулся к распределительному щиту. Но дойти до него он не успел. Какой-то странный хлопок раздался под землей, будто кто-то взорвал петарду, накрыв ее тремя плотными подушками. Все здание комплекса содрогнулось, как игрушечный домик, стоящий на столе, по столешнице которого со всей силы стукнули кулаком; заходивший ходуном пол подкинул Виктора аж на полметра, от чего он потерял равновесие и ощутимо шлепнулся на пятую точку.
Руководитель Службы Безопасности Института, легендарный Марк Борисович, повидавший на своем веку много чего такого, что руководителям иных служб и присниться не могло, лежал ничком на линолеумном покрытии своего кабинета, и сознание его было столь далеко от всего происходящего на вверенной ему территории, что, казалось, вернуть его обратно не представляется возможным.
Произошло же с ним буквально следующее. Выйдя из лаборатории Открывашкина, он быстрым шагом направился налево по длиннющему коридору к своему кабинету, находившемуся по счастливой, - а может быть и совсем наоборот, - случайности на том же этаже, что и злосчастная лаборатория. Еще на подходе к кабинету он почувствовал неприятный запах, напоминающий вонь, столь соблазнительную для мух, бесчисленным роем жужжащих над выгребной ямой. Но он спешил и мысли его сейчас работали совсем в ином направлении, потому он решил, что запах – лишь отголосок событий, произошедших в лаборатории Открывашкина, странным образом задержавшийся в его осязании. Открыв дверь и пройдя в кабинет, Марк Борисович так же не заметил ничего подозрительного. Он быстро, если не сказать решительно, подошел к своему столу, внушительному, как столы всех начальников, прошедших закалку еще в советских кабинетах, и открыл правую дверцу. За ней находился сейф столь надежной прочности и конструкции замков, что ему могли позавидовать многие сейфы славного ведомства, обосновавшегося на Лубянке. Именно в этом сейфе Марк Борисович хранил наиболее важные документы. Каким бы не был сверхсекретным Институт, какими бы ни были проверенными его сотрудники, но излишняя осторожность никогда не вредила делу безопасности. Глянув на сейф, Марк Борисович замер, как памятник удивлению и непониманию, а ладони его покрылись неприятной липкостью холодного пота; лысая голова приобрела цвет сливы, достигшей наивысшей степени зрелости.
Сейф, подарок одной из швейцарских фирм, способный выдержать чуть ли не миниатюрный ядерный взрыв, был раскурочен, как коробок спичек, попавший в лапы обезьяны. Никаких документов в нем, естественно, не было. Все внутренности сейфа были испепелены, как порох в стреляной гильзе, но ни дыма, ни запаха гари не было. Мысль о том, что здесь побывал кто-то чужой и этот кто-то может до сих пор может скрываться в кабинете, пронзила Марка Борисовича с силой молнии, врезающейся в ничего не подозревающего путника с безоблачного неба. Начальник службы безопасности - главный сбишник - стараясь не поворачивать головы, дабы не привлекать внимание возможного врага, обшарил свой кабинет цепким, но опасливым взглядом. Его кабинет был оснащен энергосберегающими лампами, а потому лишь только теперь, спустя несколько минут после включения, свет загорелся в полную силу. Справа от стола, в углу у самого окна, задернутого плотными шторами, Марк Борисович заметил какую-то невнятную шевелящуюся массу. Рядом с ней лежала черная солидная папка – та самая, что нужна была сейчас как воздух. Именно в ней хранились чертежи и планы коммуникаций и вытяжек. Марк Борисович отчетливо осознал, что смрадный запах, преследующий его от самой лаборатории профессора, исходит от той самой бесформенной кучи, что притаилась в углу его кабинета.
Неожиданно неведомая субстанция начала струиться и извиваться, как огромный клубок змей во время мерзких гадючьих свадеб, выросла до размеров крупной гориллы. Но вместо дьявольски желтых глаз, вполне живописно описанных Открывашкиным, на него воззрились четыре глазницы бесконечно черного цвета, в которых плескалось нечто вроде плесени, что украшает элитные французские сыры. Поразительно, но пришелец, судя по всему, потеряв глаза, не потерял способности воздействовать на человеческий мозг! Глазницы тут же вонзились в Марка Борисовича, обдав того почти физическими волнами враждебности и даже ненависти. Начальнику службы безопасности, не смотря на весь его опыт и смелость, захотелось немедленно убраться из кабинета, сигануть в сторону, как заяц улепетывает от настигающего волка. Без всякого сомнения, он бы так и поступил, даже не вспомнив, что под мышкой в кобуре ожидает своего часа пистолет с великолепной пробивной способностью. Но прибегнуть к бегству – отнюдь не постыдному в данной ситуации - он не успел.
Жуткая тварь вдруг широко открыла пасть, сгустив и без того насыщенный запах нечистот и заглотила папку с документами, не обращая внимания на массивные металлические зажимы, служащие замками. В тот же миг Марк Борисович почувствовал, что больше не управляет ни своим телом, ни сознанием и в его мозгу копошится кто-то другой, жестокий и властный.
- Нам нужно уйти, - прозвучало у него в голове, одновременно вонзив в мозг тысячи огненных игл, - нужно вернуться в свой мир! Но я не нахожу выхода! На твоих рисунках его нет. Все ходы ведут или к страшной топке, способной все уничтожить или в непонятные нам субстанции. Не знаешь выхода и ты! Нам придется выживать в твоем мире. И в него есть только один путь. Он у тебя не был указан в твоих рисунках. Но мы уже ходили по нему! В вашем мире очень много съедобной плоти. Плоти доступной и не способной к серьезному сопротивлению. Мы не умрем с голода!
После последних слов Марк Борисович почувствовал, что чужое влияние покинуло его мозг, но безмерно ослабило сознание. Он немедленно рухнул на пол, не увидев, как иномирная тварь просочилась сквозь решетку вентиляции. Но даже затухающим разумом он осознал, что, вырвавшись из здания Института, кровожадный монстр способен причинить страданий и горя куда больше, нежели банда озверевших террористов.
Через десять минут, после того, как начальник службы безопасности неудобно расположился на полу собственного кабинета, к нему на помощь примчались Никодимов, Коломийцев и двое сбишников.
Как только Аркадий Ильич вскользь выразился о том, что Марк Борисович неоправданно долго задерживается, в лаборатории Открывашкина повисла молчаливая пауза. Все сопоставляли факты последних событий и выстраивали логические цепочки умозаключений. По всему выходило, что Марка Борисовича постигла какая-то неприятность; предполагать что-либо более фатальное почему-то не хотелось. Первыми отреагировали его подчиненные, знавшие, что кабинет начальника находится на таком расстоянии от лаборатории, что Марк Борисович уже должен был вернуться, даже если направился туда на четвереньках. Они не стали прибегать к средствам связи, а просто выскочили в дверь, не произнеся ни слова. Вслед за ними устремились и Никодимов, прихвативший свой волшебный чемоданчик и Коломийцев, бросивший на ходу своим сотрудникам приказ продолжать заниматься экспертными работами с оторванной головой Хабиба. Открывашкин же справедливо рассудил, что в лаборатории пользы от него будет куда больше, нежели при участии в поисках Марка Борисовича.
Даже одного полувзгляда на кабинет человека, отвечающего за безопасность одного из самых секретных учреждений страны, было достаточно, чтобы определить, что в безопасности-то как раз произошел серьезный прорыв, и враг цинично проник в самое сердце службы, казавшейся непогрешимой. Для такого умозаключения не нужно было обладать интуицией Никодимова. Ноги Марка Борисовича, выглядывающие из-за стола носками ботинок, красноречиво объясняли все без всяких слов. Мерзкий запах, еще не успевший развеяться – лишь необходимый штрих для полноты ощущений, не более того.
Сотрудники немедленно бросились к своему начальнику, - если бы все спасатели могли действовать с десятой частью такой прыти, то даже самоубийцы, делающие шаг в вечность этажа этак с десятого, вряд ли бы успевали пролететь и половину пути, - вытащили его на центр кабинета и принялись его обследовать. К искренней радости всех присутствующих Марк Борисович был жив. И пульс у него был чистым и ровным, только замедленным, а зрачки безупречно реагировали на свет. Он попросту спал! Но сном таким глубоким, каким обычно спят люди сильно выпившие, либо чрезмерно уставшие. Один из сотрудников, тот самый, что обладал внешностью шпика, потряс лежащего начальника за плечи; у Марка Борисовича даже веки не дрогнули. Тогда он похлопал его по щекам, но не очень убедительно, будто боялся прикасаться к руководящему лицу. Шеф безопасности лишь недовольно поморщился, сделал губами «пфу» и перевернулся на правый бок, подложив ладони под голову.
- Одну минуточку, - произнес Никодимов, глядя на потуги сотрудников, и извлек из чемоданчика заветный пузырек с нашатырным спиртом. – Сейчас мы вырвем вашего босса из цепких лап Гипноса. Но предупреждаю вас, милейший, вы только что упустили уникальную возможность.
- Какую же это? – дернул усиками «шпик».
- Совершенно безнаказанно отхлестать шефа по лицу! – Никодимов сделал вид, что искренне удивлен подобному вопросу. - Согласитесь, такой шанс предоставляется не часто. Быть может, один единственный раз за всю карьеру.
Аркадий Ильич нагнулся к мирно посапывавшему начальнику службы безопасности, посмотрел на него секунду, улыбнулся чему-то и поднес пузырек к самому носу. Как раз в этот момент ноздри Марка Борисовича раздулись, сделав глубокий вдох. Порция паров жидкости, уже много лет неплохо прочищающей мозги человечеству, была столь большой, что вполне была способна разбудить человека, впавшего в летаргический сон. Но Марк Борисович пришел в себя не сразу. Сначала он несколько раз втянул в себя воздух, словно принюхивался и лишь потом, сморщился, как от тщательно пережеванного лимона, чихнул и сел, недоуменно хлопая глазами.
- Чудненько! – сказал Никодимов, выпрямляясь. – А теперь, Марк Борисович, по возможности, быстро и четко: что здесь произошло?
Марк Борисович тряхнул головой, будто отгоняя отголоски оцепенения, и вполне осмысленно ответил:
- Войдя в кабинет, ничего не заметил. Только когда дверцу стола открыл, у меня там сейф, понял, что тут кто-то побывал. Огляделся, в углу, - он показал рукой на окно, - тварь какую-то обнаружил. Б-рр, - он непроизвольно передернулся, - мерзость просто! А потом… Вы понимаете, тварь эта буквально в мозгах моих копошилась. Ощущение не из приятных. Она разговаривала со мной!
- Что она говорила?
Марк Борисович поморщился, потер пальцами лоб, словно информация, необходимая ему сейчас, витала где-то рядом, в самых близких уголках памяти, но никак не выуживалась оттуда. Но невероятным усилием воли он все-таки смог склеить из обрывков мыслей главный вывод:
- Пришелец искал выход, чтобы вернуться в свой мир. И не нашел его… Но он нашел выход в наш мир и направился к нему. И это для него – единственный путь.
- Наш гость решил обосноваться среди нас, - проговорил Никодимов голосом диктора, объявляющего о воздушной тревоге. Такого тона Коломийцев ни разу не слышал у своего приятеля за все время знакомства.
- Ты думаешь, все так серьезно? - задал Михаил Александрович риторический, в общем-то, вопрос.
Никодимов не счел нужным что-либо отвечать, лишь посмотрел на эксперта так, как смотрит учитель физики на ученика, решившего измерить скорость в килограммах.
- Если он уходит отсюда, - продолжил Марк Борисович ловить осколки воспоминаний и извлекать из них зерна разумности, - значит, атомный реактор его не интересует.
- Вполне резонно, - согласился Никодимов. – Кроме того, он нашел тот самый путь, по которому сюда пришли террористы и который никак не может обнаружить ваша доблестная служба, Миша. Если подобная тварь вырвется в город…
- Ход ищут, - неопределенно махнул рукой Коломийцев. – Но с планами коммуникаций мы нашли бы его в разы быстрее.
- Пришелец сказал, - Марк Борисович так наморщил лоб, что кожа на лысой голове пошла волнами, - что в моих рисунках нужный нам ход отображен не был. Хотя, быть может, он и лукавил…
- В смысле? – не понял Никодимов.
- Он проглотил папку с планами. Буквально закинул ее в зловонную и бездонную пасть! Наверное, хотел уничтожить, замести следы.
- Или просто хотел жрать, - грустно усмехнулся Аркадий Ильич. – Этот парень всеяден, непредсказуем и, как мне кажется, неуязвим. Или почти неуязвим…
- Что ты имеешь в виду? – спросил Коломийцев.
- Я думаю, что, раз он перемещается по всяким подземным ходам, он не очень-то любит солнечный свет. И еще… Я не знаю ни одного живого существа, которое не боялось бы огня.
- Но это существо из другого мира, - напомнил всем Марк Борисович.
- Да не уж-то! – вскинул брови Никодимов. – Тем не менее, я бы попробовал. Попробуйте использовать огнеметы!
Неожиданно дверь в кабинет Марка Борисовича распахнулась, и в нее буквально ворвался, словно порыв ветра в незакрытое окно, профессор Открывашкин. Перед собой он держал искореженный почти до неузнаваемости «Родник», обнимая его двумя руками, как тяжелый арбуз. В «Роднике», оторванного от какого-либо питания, явно теплились искорки жизни. Пусть не полноценной, но – жизни! Тускло и невнятно, словно на тормозах, помигивали многочисленные лампочки и раздавался какой-то скрип, напоминающий скрип несмазанной телеги, медленно везомой престарелым мерином по бескрайней и сверх всякой меры напитанной жаром степи.
- Он заработал! – прямо с порога заявил Открывашкин, и лицо его светилось, как у врача-реаниматора, вернувшего с того света человека, угодившего под скорый поезд; он радовался и в тоже время не верил свершившемуся чуду. – Заработал, не будучи подключен к источнику питания!
В воцарившейся тишине – все присутствующие не знали, как реагировать на столь неожиданное известие – громогласно зазвенел мобильный телефон, наполняя кабинет музыкой из старого фильма с неувядающим Бельмондо «Профессионал». Коломийцев вытащил трубку из кармана пиджака и приложил к уху. Крик, донесшийся из нее, был слышен всем:
- Фарватер открыт, Михаил Александрович! Фарватер открыт!
Это означало лишь одно – подземный ход найден.
К тому времени, когда Усман нырнул в подземный коридор, с помощью которого большинство боевиков надеялось озолотиться и обрести славу самых жестоких и беспринципных террористов в истории человечества, и который не могли пока найти спецслужбы, усиленные отрядом опытнейших диггеров, ситуация вокруг детского комплекса была полностью под контролем сил правопорядка. Милицейское оцепление оттеснило пишущую и снимающую братию за ограждение, подальше в лесопарк, снайперы взяли под прицел не только все окна и двери «Сказки», но и трубы вытяжки и выходы водосточных труб. Даже если бы кто-нибудь из террористов превратился в крысу и попытался выскочить из здания, в тот же миг он был бы размазан об асфальт точным выстрелом. Бойцы подразделений «Альфы» и «Вымпела», сидя в неприметных грузовичках с эмблемами химчисток и доставщиков пиццы, расположившихся так, чтобы быть незаметными для террористов, готовы были в любую секунду приступить к штурму. И не приходилось сомневаться, что от бандитов, покусившихся на жизни беззащитных детишек, полетят лишь кровавые клочья. Всё, всё было готово к тому, чтобы вскрыть назревший гнойник, чтобы он прорвался, и очистительная кровь смыла гной из раны; и замерли пальцы на спусковых крючках и сердца бились через раз, боясь пропустить заветный сигнал. Сдерживало сжатую до предела пружину лишь одно – наличие в здании заложников. Более сотни душ висели сейчас на волоске, и надо было сделать все, чтобы тонюсенький, как паутинка, волосок не оборвался.
Полковник Клинов ненавидел такое время бессилия больше всего на свете! Команда на штурм должна прийти с самого верха и ответственность на том, кто должен ее отдать, лежит величайшая. Каждую душу погибшего ребенка придется взять на себя. И мучиться, мучиться потом всю жизнь, оценивая правильность собственного приказа. А как отдать такой приказ, когда не известно пока, где именно держат заложников! В одном помещении или в разных. Вся мировая практика подобных варварских актов показывает, что надежней держать всех людей вместе – так легче контролировать. Но с другой стороны, содержание заложников в разных помещениях дает шансы на большее количество жертв в случае неожиданного штурма. Ведь все предугадать невозможно, и бойцы спецназа не смогут одновременно проникнуть во все помещения здания. Им необходимо время.
Время, время, время… Эта бесконечная субстанция, способная то нестись во весь опор, как перепуганная лошадь, то тащиться медленнее, чем парализованная черепаха, а то и вовсе замирать на месте, будто его поразил столбняк, сейчас висело над полковником Клиновым в образе дамоклова меча, готового вот-вот отсечь любую подвернувшуюся голову. Потому как именно времени-то у полковника и не было. Будучи опытнейшим работником структуры, способной в свои лучшие годы на вещи, кажущиеся фантастическими, он прекрасно понимал: для того, чтобы штурм был подготовлен тщательнейшим образом необходимо все то же время. Время и переговоры. На последнее Вероев идти, судя по всему не собирался. Бандит также понимал, что в данной ситуации время работает на него.
Клинов держал перед собой план «Сказки», прячась от ненужных взглядов террористов за милицейской машиной. Точно такие же планы, отображавшие все помещения комплекса вплоть до туалетов и подсобок, имели и бойцы отрядов, ждущих сигнала к штурму. Мест, где можно было держать более сотни заложников, было не так уж и много. Если, конечно, не брать в расчет того, что террористы могли запереть всех в какой-нибудь крохотной комнатушке, удушив малейшие позывы к гуманности и человечности. О какой человечности, впрочем, может идти речь в данной ситуации?! Итак, заложники в здании могут находиться где угодно. Где угодно…
За тридцать лет работы в структурах, где столь часто приходилось ходить по тонюсенькой грани, разделяющей жизнь и смерть, что порой и не разберешь, по какую сторону этой самой грани находишься, у Клинова развилась мощнейшая интуиция, со временем превратившаяся в инстинкт. А инстинктам нельзя не доверять, невозможно просто! А интуиция не подсказывала ему сейчас, не нашептывала вкрадчивым голосом - она кричала так громко, что полковник испугался, что ее вопли могут услышать окружающие. И столь настойчиво она твердила лишь об одном: заложники заперты в кинозале! Глаза Григория Игнатьевича бегали по плану здания комплекса, но всякий раз возвращались к черному четырехугольнику, обозначающему кинозал, как взгляд ребенка возвращается к страшной картинке в книжке – безумно жутко, но захватывающе интересно. И всякий раз, когда Клинов всматривался в бесстрастную геометрическую фигуру, его сердце замирало, ухалось куда-то в пропасть на долю секунды и вновь начинало биться, теперь уже с удвоенной и даже утроенной скоростью. «Они там, там, там, там!» - звучало с каждым сокращением сердца в мозгу полковника.
Зачастую решения, которые мы принимаем, бывают непонятны не только окружающему миру, но и нам самим. Они не поддаются ни логическому объяснению, ни психологическому анализу, ни философским измышлениям. Они являются к нам из тех областей мироздания, что не доступны проникновению человеческого глаза и ума. Такие решения приходят к людям в виде подсказок и далеко не все способны расслышать и почувствовать их. Ответственность же за предпринятые действия будет полностью лежать на человеке, так как ему дана свобода выбора: воспользоваться данной подсказкой или в страхе отвергнуть ее. Подобные подсказки могут быть направлены как на добрые дела, так и на злые. Все зависит от той высшей силы, что посылает подсказку – она может быть как со знаком минус, так и со знаком плюс. Справедливости ради надо заметить, что силы тьмы вряд ли осмелятся что-либо подсказывать человеку сильному духом и четко знающему, по какую сторону баррикад он стоит. Полковник Клинов это знал, а потому пришедшую неожиданно мысль не отверг, не прогнал, как прогоняют от калитки приблудного пса, а взял, что называется в разработку. Сначала он счел возникшую идею слишком неожиданной и смелой, но - в конце-то концов! – разве не смелость во все времена была залогом успеха.
Идея состояла в том, чтобы начать штурм немедленно, без всякой предварительной подготовки. Риск? Безусловно! Чудовищный риск! В случае неудачи придется взять на душу столь тяжелый камень, что не будет сил сбросить его до конца жизни. И чужую, невинную кровь почти невозможно смыть с собственной совести. Но ведь Вероев тянет время, в том нет ни малейшего сомнения, а значит – штурма он сейчас никак не ожидает. Он прекрасно знает психологию и мышление своих врагов. Он – бандит, и может делать все, что заблагорассудится его черной душе, спецслужбы же должны выверять каждый шаг, каждый выстрел, дабы спасти жизни детей и не нарушить буквы закона. Хотя Клинов прекрасно знал: в случае победного завершения операции на огрехи в законодательной стороне просто закроют глаза. Штурм, немедленный штурм! Это решение созрело и в голове и в душе полконика окончательно и бесповоротно. Тем самым, возможно, они отвлекут террористов от главной цели – ядерного реактора.
Ударить свето-шумовыми зарядами по окнам верхнего этажа – там наверняка засели снайперы боевиков – смять сопротивление в холле и прорываться к кинозалу. Зная профессионализм и ярость сотрудников штурмовых подразделений, Клинов не сомневался, что операция займет не более минуты. Бандиты и опомниться не успеют, как уже отправятся на разборки к аллаху и не сады с сочными плодами и полуголыми девицами их ждут, а вечные муки в печах и жаровнях.
Но на проведение столь раннего штурма нужна команда свыше. Кто ее даст? Тушков? Исключено! Люди рангом повыше? Тоже маловероятно. Все еще напуганы Бесланом и пока объяснишь им всю оправданность столь решительных действий, время будет упущено и эффект внезапности улетучится, иссохнет, как утренняя роса под жарким солнцем. Нужно брать принятие решения на себя! И всю ответственность, как за удачу, так и за провал, возлагать на собственные плечи. В конце концов, он – русский офицер и найдет способ оставить свои седины чистыми от позора. Пусть даже при этом один из висков испачкается запекшейся кровью…
Увидев, что у ограждения появилась фигурка Сидоркина, Клинов усиленно замаячил ему рукой.
- Вот что, Толя, - сказал он без предисловий быстро подошедшему майору, - иди к машинам с «альфистами» и внимательно следи за мной. Я закурю, и, как только выброшу сигарету, пусть идут на штурм.
Сидоркин глянул на начальника так, как отличник глядит на учителя, допустившего очевидный ляп.
- Ты на меня так не гляди! – Клинов не только заметил его взгляд, но и мгновенно прочитал все то, что творилось у него в душе. – Долго объяснять… Заложники находятся в кинозале! Пусть бойцы накроют окна второго этажа и одновременно идут на штурм. Они сами прекрасно знают, что им делать! Ты меня понял? Как только я брошу окурок.
- Понял, товарищ полковник, - ответил Сидоркин, понимая, что тот не шутит, и не выжил из ума.
- Тогда действуй.
Клинов проследил за своим подчиненным, увидел как тот подошел к одной из машин, якобы служащих для развозки вещей из химчистки, выждал еще пять минут и только после этого вышел из-за машины и закурил, не торопясь вытащив сигарету из пачки легкого «Марльборо». Странное дело! Руки как-то мелко и неприятно подрагивали, как у алкоголика со стажем, еще не допившегося до белой горячки, но уже не могущего обойтись без опохмелки. Такое с полковником было в первый раз. Как только он сделал первую, очень не глубокую – надо было дать ребятам время – затяжку, радиостанция, засунутая в карман пиджака, заговорила:
- Как дела, полковник? – голос Вероева внешне был абсолютно спокоен, но интуитивно Клинов чувствовал, что за этим спокойствием скрывается мощнейшее напряжение, куда большее, чем то, что было у бандита в первый их разговор.
- А какие могут быть дела, Салман, когда ты здесь сидишь, как заноза в заднице у велосипедиста.
- Не груби, полковник! Я скоро уйду, не сомневайся. Но предупреждаю: малейшее шевеление с твоей стороны – и все дети будут убиты. Все до одного!
- В твоей кровожадности я ничуть не сомневался, - Клинов сделал еще одну затяжку; сигарета тлела предательски быстро, словно поторапливала отпущенное время. – Но еще раз говорю тебе: ты темнишь. Твоя основная цель отнюдь не дети. Так ведь, Салман?
- Ты был всегда хитер, как лис, полковник! Но я не собираюсь посвящать тебя в свои планы. Я только предупреждаю тебя от совершения различных глупостей.
- А разве я делал когда-нибудь глупости, Салман, - спросил Григорий Игнатьевич, сделав еще одну затяжку.
Услышать ответ ему было не суждено. Где-то под землей сильно ухнуло, и асфальт под ногами полковника вздрогнул. От неожиданности дрогнули и пальцы, держащие сигарету. Ее огонек еще не успел стукнуться о серую спину асфальта, как из всех четырех машин одновременно высыпали темные фигуры бойцов спецназа, а в окна второго этажа, жутко визжа и ослепляя, врезались свето-шумовые снаряды. Штурм начался, и отменить его уже не было никакой возможности!
Неведомые существа уносили измученного, беспрестанно теряющего сознание Игоря куда-то в недра космического корабля. Он не знал и не ведал, куда же несет его балдахин свита из инопланетных «медуз» и не превратятся ли его невольные носилки в смертное ложе. Но страха в его душе не было. Быть может потому, что от хозяев звездолета не исходило волн агрессии и все их движения были неторопливыми и уверенными, а взгляд темных глаз дышал бездной, но бездной отнюдь не враждебной; а быть может потому, что его сознанию, изнуренному неизвестной болезнью было уже все равно. Ему казалось, что его организм теряет жизненные силы с каждой секундой так, будто кто-то высасывает их. Почему-то вдруг пришел в голову старая классика кинофантастики – «Чужой». Там личинка страшного и неведомого организма вживалась в человеческое тело и пожирала его изнутри, дабы появиться на свет уже в совершенно ином виде.
Люк за «медузами» и их клиентом закрылся, и они оказались в небольшом, видимо переходном коридоре, залитым оранжевым светом, похожим на свет земного заката, когда раскаленный диск июльского солнца еще не коснулся линии горизонта. Здесь они пробыли недолго, буквально несколько секунд, - хотя время сейчас текло для Игоря как-то замедленно, будто в тяжелом сне, – потом пол под ними разошелся, и они плавно опустились в помещение, буквально тонущее в ультрафиолетовом свете, похожем на тот, что встретил их в первом коридоре, только более насыщенном. Этот отсек корабля был очень просторным. Он казался таким большим, что не видно было стен, служащих его границами.
Дальше все происходило, как во сне, только не страшном, а успокаивающем и приятном; сне, пробуждение после которого столь легко и свободно, что даже пасмурный день покажется солнечным. Неосязаемые руки удалили ремни, держащие Игоря на убогих носилках и поместили его на квадратную постель, способную принять на своей поверхности еще троих, таких же как он. Как в ширину, так и в длину. Постелью, конечно, данный предмет инопланетной мебели назвать можно было с большой натяжкой. Просто большущий квадрат лунного цвета, мягкий и безумно приятный на ощупь. От него исходило тепло, ласково греющее тело. Так греет солнце на юге, на излете «бархатного» сезона. Он почувствовал себя лягушонком, распластавшимся на белом песочке и в неге своей забывшим о всех возможных опасностях. Аккуратно, но настойчиво Игоря перевернули на живот и сняли мокрую от пота рубашку. «Медузы» не издали ни звука, но Игорь готов был поклясться, что спинным мозгом ощущал вспыхнувшую вдруг тревогу в их бездонных глазах.
Перед его глазами загорелась красная пунктирная лента. Она возникла из ничего и висела в воздухе непонятно как. Неожиданно она стала множиться и перемещаться вверх, создавая впечатление пряжи, плетущейся невидимыми руками. Через секунду в воздухе соткался красный прямоугольник, неожиданно поменявший цвет на черный и ставший очень похожим на плоский экран обычного земного телевизора. Затем экран вспыхнул белым светом, словно кто-то щелкнул пультом дистанционного управления, и глазам Игоря предстала какая-то картинка. Не сразу, преодолевая все более сгущающуюся муть перед глазами, он понял, что перед ним вид того, что происходит за его спиной. И данный вид заставил его вздрогнуть. На собственной спине он увидел четыре выпуклости – те самые, что загноились от порезов, оставленных разбитым плафоном. Мгновенно Игорь понял, что порезы, полученные им в вагоне, не имеют к его теперешнему состоянию никакого отношения. Точнее сказать, они были первопричиной, но никак не источником его мучений. И инфекция, пусть даже инопланетная, тут было ни при чем! Выпуклости были чуть больше, чем бильярдные шары и имели матовый черный цвет. Они едва уловимо шевелились и напоминали… клубок змей! Увидеть нечто подобное на собственном теле – зрелище не для слабонервных.
Откуда-то из глубины помещения медленно выплыли еще две «медузы» и присоединились к остальным. Вновь прибывшие отличались от предыдущих лишь чуть более розовым оттенком тел. Несколько секунд они смотрели в глаза тем, кто доставил сюда Игоря, видимо принимая информацию. Потом принесшие Игоря инопланетяне ретировались в полумрак обширного отсека, а двое оставшихся споро взялись за дело. Один из «докторов» извлек неведомо откуда нечто похожее на вполне земной одноразовый шприц и поднес его к шее Игоря. Никакой боли, даже самой мимолетной, Игорь не почувствовал. Лишь на секунду точечно вспыхнуло приятное тепло где-то в районе четвертого шейного позвонка, и в тот же миг сосущая боль, разливавшаяся от черных наростов на спине по всему телу, притупилась, а потом и вовсе исчезла, будто кто-то стер ластиком неуместное пятно с чистого тетрадного листа. Перед глазами Игоря все поплыло, но уже без противной мути, и он тихо погрузился в глубокий сон. Не в тот сон, в который проваливаются тяжело больные люди, и который, как правило, населен кошмарами, а в тот, что полон здоровой силой и начисто лишен каких-либо видений.
Уснувший Игорь не мог увидеть как инопланетные врачи, ювелирно используя крионожи, вырезали те самые черные шары, что являлись причиной столь резкого ухудшения его самочувствия; как шары ощетинились бесчисленным множеством тонких щупалец и истошно визжали. Не мешкая ни секунды, врачи поместили их в появившиеся, словно по мановению волшебной палочки, непрозрачные колбы и испепелили там высочайшей температурой. Дальше они продолжали колдовать над спиной уснувшего Игоря еще около часа и лишь потом, накрыв полупрозрачным материалом, мягкостью и легкостью не уступавшим лучшим сортам китайского шелка, оставили его одного. Свернулся в точку и исчез вовсе экран, исправно работавший перед взором Игоря. А ложе, на котором спал изможденный землянин, тихо опустилось в раздвинувшийся пол.
Как только Шамиль и Архип услышали ответ на свой вопиющий вопрос, в серебристой стене, справа от них, бесшумно открылась овальная дверь, из которой лился все тот же мягкий ультрафиолет. В дверях появилась медуза, вырастила на своем теле нечто вроде человеческой руки и приветственно помахала ей. Таким жестом, как правило, с трибуны мавзолея члены Политбюро сопровождали демонстрации радостных трудящихся.
- И вам – здравствуйте, - сказал Архип, подумав про себя, что хозяев корабля трудней различить, чем земных муравьев в муравейнике.
Меж тем, рука инопланетянина прекратила плавные помахивания и сделала жест, приглашающий землян войти.
- По-моему, - произнес Шамиль, - нас зовут в гости.
- А разве мы и так не в гостях? Тем не менее, не будем огорчать их отказом.
Они последовали за инопланетянином, медленно вплывшим в дверь.
Картина, тут же, без всяких прелюдий, представшая их глазам была впечатляющей. Они оказались в огромном круглом зале, передняя стена которого представляла обзорный иллюминатор, растянувшийся метров на двадцать. Там была все та же гористая местность, залитая омерзительным розовым светом. Именно омерзительным, никак по-другому его назвать было нельзя. Змеистые четырехглазые создания кишмя кишели на приличном расстоянии от корабля, будто зрители грандиозного концерта, не пускаемые за черту ограждений. Складывалось впечатление, что они беснуются в бессильной, но неистовой злобе. Они метались из стороны в сторону, налезали друг на друга, словно пытаясь выстроить стенку; по одиночке и в едином порыве накатывали на невидимую преграду и отскакивали от нее, как теннисный мячик от ракетки грозного соперника. Вокруг корабля, несомненно, действовало защитное поле.
По краям зала были расположены бесчисленные приборы. Собственно говоря, догадаться о том, что это именно приборы было не так-то легко. Потому как они представляли собой идеальные шары самых разных размеров и оттенков и мигающие бесчисленным количеством лампочек, так же разноцветных. Шары более всего походили на бессмысленные игрушки, размещенные в земных супермаркетах, дабы занять детей на время родительского шоппинга. Их принадлежность к приборам выдавала неподвижность и многочисленность «медуз», сосредоточенно копошащихся над шарами. Да и в самом деле, станут ли инопланетяне – существа серьезные, вне всякого сомнения – загромождать столь большой отсек банальными игрушками? Хозяев звездолета было здесь столь много, что не сразу их можно было и подсчитать. Навскидку Архип определил, что «медуз» не менее ста. И ни звука, ни малейшего шороха не раздавалось в этом огромном отсеке. Было так тихо, что могло показаться, будто все происходит за звуконепроницаемым стеклом, не пропускающим ничего, кроме изображения.
Следуя за своим провожатым, земляне прошли по гладкому полу, сделанному, казалось, из спрессованного льда, в самый центр зала. Никто из инопланетян не обратил на них видимого внимания. В середине этого, как догадался Архип, центра управления кораблем, располагался самый крупный шар цвета морской волны. По диаметру он не уступал ядру знаменитой Царь-пушки. А то и превосходил его сантиметров на двадцать. В совершенно хаотичном порядке, так, по крайней мере, казалось землянам, по поверхности шара включались и выключались лампочки. Не лампочки даже, а огоньки, так как никаких выпуклостей на шаре видно не было. Они были самых невероятных оттенков: от пурпурного до ярко-ярко красного и непроглядно черного. Некоторые из огоньков представляли такую гамму цвета, что и название ему придумать было невозможно. На Земле просто не существует таких оттенков! Вокруг шара неторопливо плавали три «медузы». Периодически они нажимали те или иные огоньки и тут же в их невероятных глазах вспыхивали загадочные знаки, сочетавшие в себе нечто отдаленно похожее на китайские иероглифы, санскрит и просто ломаные линии одновременно. Причем цвет знаки принимали именно тот, какого цвета был и нажатый огонек.
Инопланетянин, сопровождавший Архипа и Шамиля, которые, кстати сказать, не произнесли ни слова, находясь под впечатлением от увиденного, подплыл к шару и мгновенно нажал одну из черных кнопок. Тут же в бездонной тишине зала раздался тот самый голос, что земляне слышали в коридоре корабля и столь похожий на голоса из мультфильмов:
- Мы рады приветствовать вас, люди с планеты Земля! Произошло непредвиденное: каким-то образом в вашем мире возник луч, способный легко перемещать предметы в любую заданную точку. Великое открытие! Наша цивилизация старше земной на несколько тысячелетий, но и мы еще не пришли к подобному открытию. Но заданные параметры луча были нарушены. Пока нам не известно, по какой именно причине. И луч, способный в считанные секунды долететь до самой отдаленной границы вашей галактики, изменил энергетические характеристики и вторгся в мир, существующий рядом и параллельно с Землей. Вы даже не представляете себе, как тонка та грань, что отделяет два этих мира. И загадочный луч, без видимых усилий, прорвал эту грань. Он вторгся в иное измерение, куда землянам путь закрыт. Закрыт до определенного момента, по крайней мере… На какое-то мгновение образовался коридор между двумя мирами - воронка, действующая в двух направлениях. Именно в нее вы вчетвером и угодили. Двое же обитателей чуждого вам мира – представляющие единое целое некой силы, чрезвычайно враждебной - были перемещены на Землю. Невероятный луч прошел по столь странной петлевидной траектории, что и мы попали под его воздействие…
- Вы сказали «вчетвером», - не выдержал Архип. – Но нас было только трое.
- Ошибаетесь, - дружелюбно произнес голос, посредством которого общался с ними инопланетянин. – Вас было четверо.
- Так кто же он, этот четвертый?
- Да вот, взгляните, - приведшая их сюда «медуза» указала рукой на громадный иллюминатор.
Там, прямо перед кораблем, во внутреннем радиусе защитного поля, появилось нечто такое, отчего и Архип, и Шамиль пооткрывали рты. Прямо на них смотрело огромное, косматое чудовище, стоящее на двух лапах и открывшая пасть, обнажив два чудовищных резца, способных, казалось, с легкостью перекусить все, что угодно. Если бы сейчас, рядом с ним, оказался белый медведь, он бы выглядел ничтожным карликом. Верхние лапки невиданного чудища были забавно прижаты к груди. Именно эта поза породила догадку в голове Архипа. Кроме того, он вспомнил, что совсем недавно подобная страшенная харя разорвала в клочья желтоглазую тварь и освободила им выход из пещеры.
Меж тем жутковатое создание подошло к бесчисленной черной нечисти, продолжавшей штурмовать невидимую стену. В едином порыве многоногие твари отхлынули от границы защитного поля. А мохнатый гигант опустился на все четыре лапы и побежал куда-то вдоль этой границы, продолжая наводить ужас на жуткие порождения чуждого землянам мира. На бегу большущий зверь презабавно вилял задней частью тела. Вдоль всей его серой спины шла черная полоса.
- Да ведь это хомяк! – почти выкрикнул Архип. – Джунгарский хомяк, у меня в детстве такой жил. Только это уж больно большой.
- Вы совершенно правы! – подтвердил инопланетянин. – Это вполне безобидный земной зверек. Скорее всего, он был задействован в эксперименте, и так же перенесен сюда. Но то ли луч, то ли здешняя атмосфера подействовала на него совершенно невероятным образом. Он не только многократно изменился в размерах, но и совершенно не боится агрессивных четырехглазых хозяев. Более того, они бегут от него, как от огня.
Вскоре многострадальный хомяк, тот самый хомяк, которого тщетно искал в своей квартире профессор Открывашкин, исчез из поля видимости обзорного иллюминатора. И змеящаяся волна вновь подкатила к защитному полю корабля.
- Что будет с нами дальше? – спросил молчавший до этого Шамиль.
- Дальше… Покинуть тот мир, в котором мы с вами оказались, возможно лишь тем путем, что привел нас сюда. И то лишь потому, что путь этот не был предусмотрен мирозданием. Попади мы сюда путем естественным… Впрочем, я не уполномочен отвечать на такие вопросы. Существу разумному дано познать лишь то, что способен постичь его разум. К вашему счастью, технические возможности нашего народа куда более велики, чем самые совершенные открытия земных ученых. Мы сможем вернуть вас на Землю!
- Вы же сами говорили, - в Архипе проснулся здоровый патриотизм; хотя и радости от последней фразы инопланетянина он скрыть не мог, - что подобного луча у вас нет. А мы таки создали! Так что, все относительно.
- Я с вами согласен, - все также миролюбиво отвечал голос, - все относительно. Кто-то из ваших ученых совершил потрясающее открытие. Буквально – прорыв в науке, без всяких оговорок! Но, согласитесь, каждому открытию положен свой срок. Представьте себе, например, что полчища Чингисхана поголовно вооружены автоматом Калашникова. Или Гитлеру удалось получить ядерное оружие. Вы представляете себе последствия…
Архип представил и замолчал. Но откуда «медузам» известно о Чингисхане и автомате Калашникова?!
После последней фразы инопланетянина Шамиль лишь опустил глаза в пол.
- Так вот, продолжим, - произнес инопланетянин, считая, видимо данную тему исчерпанной. – Нам удалось восстановить траекторию луча и его основные параметры. Естественно, последние, а не первоначальные. Кроме того, нам удалось выйти на связь с тем самым прибором, который и генерировал невероятный луч. Мы и предположить не могли, что такой убогий в техническом отношении агрегат мог сотворить все то, что он сотворил. Приблизительно это можно сравнить с тем, что мы бы попытались управлять нашим кораблем с помощью… обыкновенного земного калькулятора, к примеру. Но не будем вдаваться в технические подробности. Нам необходимо выбраться отсюда ничуть не меньше, чем вам. Итак, осталось только одно: включить энергетическое поле и задать ему необходимые параметры.
- Значит, вы установили связь с Землей? – осторожно спросил Архип. Ему очень хотелось предотвратить чудовищный теракт, угрожавший многомиллионному городу.
- В некотором роде, да…
- Мне нужно немедленно поговорить с начальством.
- Это невозможно! – последовал безапелляционный ответ.
- Почему?!
- Я же сказал, мы установили только контакт с прибором, необходимым нам для перемещения. Другой связи нет! Кроме того, никто из землян не знает о нашем существовании. Мы не хотим нарушать инкогнито. Судя по нашим многолетним наблюдениям, вы еще не готовы к встрече с братьями по разуму. Не будем торопить события!
Не смотря на всю свою вспыльчивость, Архип понимал, что спорить в данных условиях совершенно бесполезно. Это все равно, что служаке, десятилетия следовавшему букве воинского устава, пытаться доказать, что существуют случаи, когда соблюдение данных правил не только не обязательно, но может быть и губительно для человека. Да и какие претензии он мог предъявлять существам, спасших их от неминуемой смерти?!
- Хорошо! – сказал он, глубоко вздохнув. – Когда мы будем перемещаться?
- Сейчас вы пройдете в отсек, где находится ваш товарищ. Он спит. Будете спать и вы. Очнетесь вы уже на Земле. Предупреждаю вас, что, скорее всего, вы можете оказаться совсем не там, где луч перемещения настиг вас в первый раз. Все может не совпасть ни по месту расположения, ни по времени. С такой точностью мы работать еще не способны. К сожалению, - последние слова инопланетянин произнес, будто извинялся.
- Пусть так, - Архип был согласен на все. – Только давайте, пожалуйста, побыстрее!
- Не нервничайте, - успокоил его инопланетянин. – Поверьте, время в данной ситуации ничего не значит. Абсолютно ничего! Идите к выходу, там вас проводят. Кстати, ваш товарищ был на грани смерти. Нам с огромным трудом удалось его спасти. В его незначительные раны вселились те самые существа, что сейчас во множестве пытаются пробиться сквозь наше защитное поле. Точнее – их зародыши.
- Как?! – воскликнули Архип и Шамиль одновременно.
- Точно сказать невозможно. Нужны дополнительные исследования. Но изучение этих тварей не входит в наши планы. К тому же, их уничтожение – задача абсолютно неразрешимая, по всей видимости. Не волнуйтесь! Сейчас ваш друг в безопасности. Но он еще очень слаб, и требует ухода. С ним рядом сейчас находится еще один человек. Ему тоже пора возвращаться домой.
- Еще один человек? – не понял Архип. – Откуда?!
- Не все вопросы требуют немедленного ответа, - спокойно сказал инопланетянин. – Идите, и прощайте.
- И вам всего хорошего, - буркнул Архип, и направился в ту сторону, откуда они пришли в отсек управления.
Находившиеся здесь «медузы» по-прежнему не обращали на землян ни малейшего внимания. Они сосредоточенно занимались вверенными им делами, словно никого постороннего и не существовало в центре управления звездолета.
Секунду помедлив, направился вслед за Архипом и Шамиль. Ему показалось, что он догадывается, кто тот загадочный человек, что находится сейчас подле Игоря. Он был бы рад встрече с ним, но одновременно и боялся ее.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Подземный ход, по которому банда Вероева должна была войти в историю самых кровавых и бесчеловечных преступлений, нашли довольно быстро. Так быстро, что подобной удачи не ожидали ни Клинов, со всей его опытностью и мощнейшей интуицией, ни Коломийцев, считавшийся чуть ли не богом в области экспертиз и аналитических выводов. Группа диггеров, наспех созданная для отыскания подземного хода, вела поиски совсем в другом направлении. Ход же нашли сотрудники ФСБ. Причем получилось все как-то просто и даже буднично.
Четверо экспертов из группы Коломийцева, в сопровождении трех молодцев из службы безопасности Института, по бесчисленным коридорам, петлявшим так, что в них запросто сгинул бы легендарный Тезей - и клубок Ариадны был бы бесполезен – направлялись к атомному реактору, самому секретному помещению и без того закрытого на все замки учреждения. Тяжкие двери, оставлявшие впечатление бронированных, закрывались за ними, как шлюзы закрываются за кораблем, отрезая возможность возвращения назад. Группа миновала дверь, ведущую непосредственно на станцию, обслуживающую реактор. Им и не нужно было в это светлое и чистое помещение, где инженеры одеты в белые халаты, как врачи в больнице. Мало вероятно, что террористы будут прорываться к пультам управления – опасно и малоэффективно. Скорее всего, подземный ход где-то в самом низу, непосредственно под реактором.
Грузовой лифт опустил всю восьмерку еще на три этажа, и они оказались на самом дне бездонных недр Института. Здесь царствовал полумрак, разбавленный лампочками аварийного освещения, и вечная пыль, лежавшая тут, казалось, со времен мелового периода. В общем – обычный подвал, каких тысячи по всей Москве. Только сухой и совершенно пустой, будто школьный спортзал сразу после ремонта. Размерами, правда, он превосходил последний раза в два.
- Где это мы? – спросил один из людей Коломийцева, молодой человек лет тридцати, более похожий на довольного жизнью ловеласа, нежели на работника спецслужб. У него и фамилия была подходящая – Счастливцев.
- Под самым реактором, - пожал плечами работник сбишник. Он был похож на умудренного опытом учителя физики, презирающего всякую лирику и считающего свой предмет праматерью и царицей всех остальных наук. – В случае аварии реактор провалится сюда и будет залит толстенным слоем цемента. Никакой угрозы жизни для города.
- Тогда чего мы всполошились? Если что-нибудь и рванет…
- В случае взрыва, - перебил фэсбэшника «учитель физики», - система спуска реактора непременно нарушится. Не вдаваясь в подробности, атомного гриба над пейзажем столицы не избежать.
- Тогда – ищем!
Все восемь человек включили портативные, но довольно мощные фонари, и стали рыскать по полу с остервенением и увлеченностью куда большей, чем кладоискатели, раскапывающие небывалый по своей ценности клад. Покрытый пылью пол казался монолитным, и ни на какие простукивания и прощупывания не откликался. Пыль поднималась вверх от мягко ступавших в нее подошв и неприятно щекотала ноздри, периодически заставляя чихать то одного, то другого поисковика.
Счастливцев, будучи профессионалом высочайшего класса – другие в команде Коломийцева просто не работали – готов был голыми руками прощупать каждый миллиметр пола, а если это не принесет результатов – повторить поиск еще раз, а потом еще и еще, пока стрелка результата не сдвинется с нулевой отметки. Но что-то подсказывало ему, что рыщут по мертвому бетону они совершенно напрасно. Вдруг луч его фонаря выловил из запыленного полумрака какой-то выступ, сантиметров пять, не более того. Приглядевшись, Счастливцев понял, что перед ним нечто вроде короба вентиляционной шахты, идущего от пола до потолка. Вот только выступал он от стены на слишком малое расстояние и находился на стыке двух стен, что не характерно для подобного рода конструкций. В ширину же он был не менее семидесяти сантиметров, что вполне хватало для перемещения по нему человека даже крупной комплекции.
Эксперт приблизился к своей находке, взглянул на противоположную сторону предполагаемой вентиляционной шахты и ахнул. На него смотрел чей-то золотисто-желтый глаз весьма внушительных размеров. Уж не меньше чайного блюдца – точно. Почему-то в том, что перед ним именно глаз какого-то существа, а не свет фонаря, Счастливцев не сомневался. Буквально ни секундочки не сомневался! Осторожно направив луч своего фонарика на загадочное око, которое к тому же имело наглость еще и помаргивать периодически, Счастливцев чуть не выронил фонарик из руки. Перед ним сидело существо, которое на старушке Земле никак зародиться не могло. Разве только в результате садисткой генной инженерии новоявленного доктора Моро. Это была неправдоподобная смесь кота с какой-то рептилией. Желтым глазом чудище неотрывно смотрело на луч света, вырвавший его из темноты. Казалось, яркий свет ничуть не досаждает ему. Затем невероятная особь вывалила из пасти толстый язык, и… исчезло. Словно неторопливо всосалось в стену. Счастливцев встряхнул головой и вытер тыльной стороной ладони испарину, выступившую на лбу. Быть может, неведомая тварь лишь привиделась ему? Но с чего?! Галлюцинациями он никогда не страдал, а его крепким нервам можно было только позавидовать.
Приглядевшись, Счастливцев заметил, что в том месте, где еще пару секунд назад находилось неизвестное науке создание природы, кусок цемента отвалился и видно непроглядно-черное отверстие. Оно было небольшим – всего-то размером с крупное яблоко, но эксперт понял, что дьявольского вида кот проник именно в него.
- Эй! – крикнул он. – Что здесь такое?
Рядом с ним тут же оказался «учитель физики».
- Где? – спросил он голосом, в котором звучала надежда.
- Вот здесь! – Счастливцев показал на выступ и даже стукнул по нему кулаком. Гулкий звук был свидетельством того, что там скрывается пустота.
- Откровенно говоря, не знаю, - сотрудник СБИ был явно обескуражен и водил лучом фонаря вверх-вниз по странному выступу. – Быть может, остатки какой-то вентиляции?..
Видя, что сбишник находится в явном недоумении от увиденного и сколь ни будь полезных объяснений выдвинуть не может, Счастливцев не стал его больше ни о чем спрашивать. Он нагнулся к обнаруженному им отверстию и аккуратно постучал по его краям тыльной стороной фонаря. Слой цемента здесь оказался столь тонким и рыхлым, что отверстие тут же увеличилось в размерах чуть ли не вдвое. Не прошло и пяти минут, как общими усилиями поисковикам удалось расширить лаз до такой степени, что в него вполне мог протиснуться человек средней комплекции. Счастливцев посветил в образовавшуюся брешь фонарем, и, не раздумывая, просунул в нее голову. Прямо под собой он увидел ступеньки, выполненные в форме обыкновенных скоб. Они были просто вбиты в стену, но вид имели вполне надежный. Эксперт облокотился на верхнюю ступень рукой – она даже не пошевелилась под давлением руки. Ни слова не говоря, Счастливцев пролез в отверстие и начал спуск, оказавшийся недолгим. Он насчитал всего одиннадцать ступеней, как его нога коснулась твердого пола. Осмотревшись, он увидел, что стоит в узком – не более метра в ширину – тоннеле с низким потолком. Имея рост метр восемьдесят, эксперт почти касался потолка макушкой. Здесь было душно и сыро, так стены тоннеля были не бетонными, а земляными.
Собственно говоря, террористы не прорывали свой подземный ход с нуля. Отнюдь! Он был здесь с незапамятных времен, когда Институт только-только начинал возводиться. Кем и для чего он копался – выявить теперь не представляется возможным. Просто Институт строился сперва для одних целей, потом для других; планы зданий и коммуникаций менялись несколько раз, что в советской неразберихе случалось сплошь и рядом, и в итоге первоначально нужный для чего-то ход оказался невостребованным. Прорытый не до конца, он был благополучно забыт. По злой иронии судьбы данный ход оказался совсем рядом с той самой шахтой, в которой сейчас находились эксперты и упирался в одно из ответвлений вентиляционной систему, обслуживающей непосредственно атомный реактора. Что это за ход, куда он ведет, разбираться не стали. Как всегда, объект нужно было сдать к какому-то празднику, и в спешке вход в подземелье зашпаклевали, дабы не бросался в глаза многочисленным комиссиям и не порождал ненужные вопросы.
Как узнали обо всем этом террористы – загадка. Но разве мало грязной пены всплыло на мутных волнах перестройки и псевдодемократии? Разве мало было калугиных, гордиевских, бакатиных и прочих иуд, всегда готовых принять горсть серебрянников. Как бы там ни было, но террористы, преследуя бесчеловечные цели, дорыли подземный ход до конца. И лишь случайность, порожденная чудо-прибором профессора Открывашкина, спутала их идеально выстроенные планы.
Счастливцев смотрел во тьму подземного хода и с каждой секундой своих размышлений убеждался, что перед ним именно то, что они ищут. И то страшилище, что скрылось от него совершенно непостижимым образом, лишнее тому подтверждение. Он счел появление немыслимого существа как знамение свыше. Никому эксперт сейчас не будет рассказывать о нем. Потому-то со стороны и покажется, что ход был найден очень уж быстро и просто. Но вот Лидия Яковлевна, жена бывшего партийного чинуши, могла бы кое-что поведать о том одноглазом коте со змеиным хвостом, что повстречался Счастливцеву во тьме подвала.
Связаться из глубины подземелья с Коломийцевым эксперт не мог. А потому информация о находке была передана по цепочке, но дошла до уст Михаила Александровича в первозданном виде. И то, что фарватер открыт, услышали все находящиеся в кабинете начальника службы безопасности Института.
Радостный эксперт уже собирался покинуть ход – скоро здесь будут бойцы спецназа и путь террористам к реактору будет перекрыт, - он уже схватился одной рукой за ступеньку, как услышал мощный хлопок за своей спиной и почувствовал как дрогнула земля у него под ногами. Хлопок породил гудящий звук, мощь которого возрастала с каждым мгновением. Будучи специалистом, он безошибочно определил, что в найденном им туннеле произошел взрыв. Резко оглянувшись, Счастливцев увидел, что в глубине тоннеля расцвел оранжево-красный шар, и шар этот, дыша пламенем и смертью, несется на него.
Человек, ступивший на путь зла и насилия и не желающий раскаиваться в своих преступлениях, добровольно вверяет душу дьяволу. О том известно с момента мирозданья. И не надо никаких договоров, скрепленных кровью, несмываемыми чернилами или еще чем либо. Всё совершается по молчаливому согласию обеих сторон. И прародитель зла сделает все, чтобы избранный путь казался человеку наиболее верным и правильным; он максимально облегчит его. Сатана наградит своего подопечного небывалой удачей, звериным чутьем к опасности и способностью уходить от возмездия. В конце концов, будучи безнаказанным, человек уверует в свою исключительность и избранность; он забудет, что все на Земле не вечно, и час расплаты рано или поздно настанет. Именно в этот час чутье, никогда не подводившее его, вдруг обманет, заставив сделать совершенно ошибочные выводы, а улыбка удачи, еще вчера поражавшая своей ослепительностью и дружелюбием, вдруг окажется смертельным оскалом и последнее, что услышит человек в своей жизни, будет дикий хохот хозяина преисподней.
Нечто подобное переживал сейчас и Салман Вероев. Каждым атомом своей темной души он чувствовал, что напряжение в создавшемся положении достигает наивысшей точки. Сейчас становится важна каждая секунда, каждый шаг становится подобным шагу канатоходца – ошибка равна смерти. У Вероева вновь в голове промелькнула мысль, что операцию нужно было отменить в тот самый момент, когда он увидел в квартире тети Вари кровавую вакханалию, устроенную неведомо кем. А еще лучше – в день пропажи Шамиля. Но, как и в первый раз, Салман отогнал ее, как противно гундящего над самым ухом комара. Он зашел уже слишком далеко, и запустить обратно ход времени было не в его силах.
От ушедшего со взрывчаткой Хабиба по-прежнему не было никаких известий. Салман понимал, что неизвестность действует на нервы куда сильнее, чем открытое противостояние с врагом. Еще чуть-чуть, и его подельники могут начать паниковать. Каким бы не был ты двужильным, а сложившаяся обстановка далеко не в их пользу, выматывает душу не хуже самой изощренной пытки. Тут никакие нервы не выдержат. Будь они хоть стальные канаты. Нужно уходить. Уходить…
О месторасположении второго подземного хода, который должен был вывести бандитов из-под огня спецслужб, знали Вероев, Хабиб и Шамиль. То есть, на данный момент, только Салман. Только от него зависла судьба трех десятков головорезов.
Собственно говоря, так же, как и ход, ведущий к реактору, данный тоннель не был специально вырыт в ходе подготовки беспрецедентного акта терроризма. Он представлял собой систему канализационных труб, ведущих к Москве-реке. Но строители, действовавшие по заданию террористов, сделали в систему врезку, тщательно замаскировав ее. Вполне обычный канализационный люк с неподъемной чугунной крышкой находился в подвале, в самом его конце; никто и не подозревал, что за ним скрывается спасение, так необходимое сейчас бандитам. Такие люки – вещь вполне обыденная. А здесь даже, дабы облегчить работу сантехникам, рядом с люком висел на стене крюк. Подцепил тяжелую крышку – и вход открыт.
Если бы Вероев дал команду на отход еще пять минут назад, у них был шанс уйти от справедливой кары. Но он еще не понимал, что удача, ведшая его по жизни многие годы, отвернулась, показав ему совсем уж неприличное место.
Затравленный зверь всегда чувствует, что кольцо охотников сжимается все плотнее и плотнее. Он еще не видит направленные на него двустволки, еще не слышит их азартного дыхания, но его чуткие ноздри уже улавливают запах смерти, ее бесшумный полет, опережающий выпущенные из ружей пули. Но то – зверь. Он живет по звериным, природным законам и за всю свою недолгую жизнь ни разу не нарушает ни одного из них. Вероев же был человеком. Тварью отпетой, подонком и убийцей, но – человеком. И законы человеческие, да и божеские тоже, он нарушал не единожды. Несть числа таким нарушением. А потому-то и был лишен чувства опасности в самый неподходящий момент.
Главарь террористов понимал, что происходит нечто, неподдающееся его контролю. Но что именно, постичь уже был не в состоянии. Вероев видел, что полковник скрылся за машиной. Что он там делает? Что-то изучает, что-то готовит? Неужели штурм? Не может быть! После Беслана они должны быть осторожны, очень осторожны. Не будет никакого штурма! В этом Вероев убедил сам себя бесповоротно. А может быть кто свыше вселил в него такую уверенность?..
Вероев не выдержал и вышел на связь с Клиновым.
Разговор их оказался коротким. Салман не услышал и нотки напряженности в голосе полковника. Напротив, тот был спокоен, как безнадежный отличник, вытащивший к тому же самый легкий билет на экзамене. Но сделать какие-либо выводы из своего наблюдения бандит уже не успел. Грохот, идущий из подвала, заставил его отключить станцию. В том, что это был именно взрыв, сомневаться не приходилось. Боевик столько слышал их на своем веку, что ошибки быть не могло в принципе. Но что там могло взорваться?! Или Хабиб добрался-таки до реактора? Но взрыв, судя по звуку, был гораздо ближе…
Не успел Вероев осмыслить происшедшее, как страшный шум и визг раздался на верхних этажах. И эти звуки были ему не в новинку. Штурм начался! Как они могли решиться?! «Нужно уходить!» - мелькнули в мозгу последние отблески разумных мыслей. Но их тут же заглушил голос властный, не позволяющий усомниться в своем праве на отдачу приказов. «Убей! Убей немедленно всех детей!» - хрипел в голове Салмана страшный голос. Боевик даже не осознал, что его разум больше не принадлежит ему.
Припертый к стенке хищник, не видящий возможности спастись, начинает бесноваться и вполне может перегрызть горло любой жертве, случайно попавшей в его лапы. Он убьет ее просто так, ради того, чтобы не одному покидать мир живых. Точно так же повел себя и Вероев. Он, отбросив в сторону радиостанцию, забыв про то, что с ним в холле находятся еще двое боевиков, кинулся к кинозалу. Бойцы антитеррористического центра влетели в холл подобно вихрю, сносящему все на своем пути. Бандиты, не успевшие даже вскинуть оружие, были уничтожены на месте. Умирая, они даже не успели понять, что их главарь, по сути, бросил их на произвол судьбы.
Выстрелы гремели повсюду, а люди в черных масках и камуфляжах сыпались, казалось, прямо со стен. Вероев, будто ничего не видя на своем пути, упорно приближался к кинозалу. Но ведь и бойцы спецназа тоже рвались именно туда. Они оказались на месте раньше террориста. В полсекунды были вынесены двери, и точными, просто идеальными выстрелами, были отправлены в отнюдь не лучший для них мир все те, кто держал под прицелом сотню испуганных детишек. Террористы не успели оказать ни малейшего сопротивления.
Увидев спины спецназовцев, врывающихся в двери кинозала, Вероев понял, что опоздал. Зарычав, как учуявший собственную гибель волк, Салман вновь вынырнул в коридор. Офицеры спецслужб уже проскочили на второй этаж и продолжали огнем автоматов выжигать нечисть, заползшую чуть ли не в самое сердце столицы. Вероев не хотел умирать. Совсем не хотел! Но сейчас при нем был только нож – оружие не слишком подходящее для мало-мальски действенного сопротивления. Он метнулся к лестнице, ведущей в подвал. Занятые спасением детей и уничтожением бандитов спецназовцы сюда еще не добрались. Сбежав по железным ступеням, уже проигрывая в мыслях свои дальнейшие действия, после того, как он выберется из подземного хода на берегу Москвы-реки, он вдруг резко остановился, будто перед ним выросла непреодолимая стена. От неожиданности он даже выронил нож из затекшей от напряжения руки. За свою бурную, далекую от жизни нормального обывателя, деятельность Салман Вероев много чего повидал. Но то, что предстало сейчас перед его яростным взором, являлось полнейшей неожиданностью, событием из мира мистики. Вот только мистиком опытный террорист никогда не был и понятия не имел, как реагировать на появление призраков.
Прямо перед Вероевым поднимался с колен охранник Виктор, которого бандит считал стопроцентно мертвым. Он лично душил его и прекрасно помнит звук хрустнувших шейных позвонков. После такого не выживают! За спиной же Виктора находились фигуры еще четырех человек. Один из них, белокурый крепкий парень, был неизвестен ему. Парень был по пояс голый и болезненно бледный. Его с двух сторон поддерживали двое молодых мужчин. Стоящий слева был смутно знаком Вероеву, но рыться в памяти сейчас не было времени. Стоящий же справа… Стоящий справа был никто иной, как Шамиль! Где он пропадал и откуда взялся в подвале захваченного здания!? В четвертом мужчине Салман узнал того самого муллу, которого должен был доставить для демонстративной казни Шамиль…
Случай в человеческой жизни играет роль, масштаб которой трудно переоценить. Он может протянуть руку человеку, падающему в пропасть и вознести его до заоблачных вершин успеха; а может сделать подножку в самый неподходящий момент и низвергнуть преуспевающую личность в самую клоаку бытия, превратить в ничтожество. Он может послужить тем самым незначительным импульсом – иной раз и незаметным вовсе! – который всё поставит с ног на голову. Или – наоборот. Тому примеров сотни, если не тысячи, как в исторических хрониках, так и на житейском уровне. Как бы там ни было, но всемогущество случая оспорено быть не может. И тут никаких вопросов не возникает. Вопрос состоит в другом. Что такое случай? Внезапное явление, посланное нам провидением или логическое порождение целой цепи событий, которая скрыта от человека или недоступна его пониманию. На этот вопрос каждый человек сам находит ответ. Но если верить постулату Воланда, высказанному им в споре с безбожником Берлиозом, то кирпич просто так НИКОГДА и НИКОМУ на голову не падает…
Именно случай, в образе охранника Виктора, направил молодого боевика Усмана по тому самому ходу, в который был утащен уже бездыханный Хабиб - Экскаватор. Случай мог бы сжалиться Усманом и дать подсказку о том, где именно находится спасительный подземный ход. Или оставить взбрыкнувшего против главаря бандита на месте и заставить поднять руки, когда в здание ворвется спецназ. То есть – дать шанс выжить. Но ни того, ни другого случай делать не стал.
Усман устремился по подземному ходу, освещая себе путь фонариком, взятым у одного из мертвых боевиков, и радуясь тому, что впереди его ждет спасение. Самоуспокоительная ложь – не более того! Дорога к несостоявшейся свободе оказалась куда как недолгой. Пройдя шагов десять, он увидел впереди какой-то предмет. До него еще было довольно далеко, и луч фонаря не давал возможности разглядеть предмет подробно. На первый взгляд это был то ли армейский вещмешок, то ли туристский рюкзак средних размеров. Что же это на самом деле, Усман разобрать так и не успел. Он увидел, что прямо из тьмы, находясь за непонятным предметом, на него движется нечто более темное, чем сама темнота, царившая вокруг. И это нечто стремительно приближалось. Еще секунда –и луч фонарика вырвал из тьмы то ли огромный клубок змей, то ли еще чего-то столь же жуткого и противного. В ноздри боевика буквально ударил тошнотворный запах. Нечто задержалось у рюкзака, подняло его с пола и вновь двинулось на ошеломленного чеченца. Еще через секунду он почувствовал под черепной коробкой странную щекотку, будто кто-то пытается проникнуть в мозг, но не может этого сделать и страшно злится по данному поводу. Боевик не знал, что выпитый им для храбрости коньяк – все тот же случай! – не дает возможности страшной твари полностью завладеть его сознанием. Ужас разрывал душу Усмана на части. Он даже не мог кричать от страха. Но тело, как ни странно, слушалось его. Он вскинул автомат и выдал длинную очередь прямо в надвигающегося на него монстра. Последнее, что услышал и увидел боевик в своей жизни, были громкий хлопок и ярчайшая вспышка.
Все дело в том, что пришелец, разъяренный пальбой людей, хотевших ее уничтожить, утащил для расправы того, кто первым открыл по ней огонь. Почему он не разорвал Хабиба на месте, как остальных участников его группы, останется, наверное, загадкой навсегда. Быть может, монстр из другого мира хотел посмаковать смерть своего врага? Продлить, так сказать удовольствие… А быть может, все тот же случай решил поставить именно такую точку в данном деле.
Как бы там ни было, но Хабиб был уже без сознания, когда жуткое порождение чуждого мира утащило его в подземный ход. Тварь тащила бесчувственное тело, уже лишенное одной руки, ничуть не заботясь о его сохранности. Словно мешок с мусором. Потому-то и не мудрено, что лямки рюкзака, в котором находилось около сорока килограмм мощнейшей взрывчатки, соскочили с широких плеч Хабиба, и смертоносный груз остался лежать в самом начале подземного хода. Уже позже пришелец, не страшащийся земных пуль и опасающийся лишь силы огня, оторвал бандиту голову и бросил ее в лабораторию профессора Открывашкина. Мелкие куски же тела боевика оказались раскиданы чуть ли не по всей системе вентиляции Института.
Теперь же страшная тварь двигалась по подземному ходу, стремясь вырваться наружу, в мир ничего не подозревающих о ее существовании людей. Вполне естественно, что незнакомый предмет, лежащий на пути, заинтересовал ее. Как заинтересовал и человек, двигающийся ей на встречу. По своему обыкновению чудовище попыталось проникнуть к нему в мозги. Не получается! Что-то не дает завладеть разумом человека. Какая-то невидимая и непонятная преграда. В свою очередь человек приходит в ужас и начинает стрелять…
От выстрелов, что совершенно не удивительно, детонировала взрывчатка, находящаяся в рюкзаке. Взрыв разнес в клочья и Усмана и кровожадную тварь, закинутую в наш мир не по своей воле. Но в чужом, неведомом организме таилась и загадочная послесмертная энергия, вырвавшаяся наружу. Перемешавшись с энергией взрыва, она погибла, но в разы увеличила его. Потому-то так и колыхнулось здание «Сказки» и близлежащая территория, а лавина огня ринулась на эксперта Счастливцева. Но ей не суждено было пожрать еще одну жертву. Стены подземного хода, отнюдь не рассчитанные на подобные нагрузки, не выдержали ударной волны и рухнули, навсегда погребая под собой останки молодого нелюдя Усмана. Эксперт же полностью оправдал свою фамилию и успел выбраться наверх.
Оставшись один в собственной лаборатории, профессор Открывашкин уныло смотрел на свое детище, свой рожденный в муках «Родник» и с болью в сердце признавал, что именно он является первопричиной всех тех событий и несчастий, что обрушились в последнее время на ни в чем не повинных людей и на его любимый город в целом. Нет, не прибор, конечно, виноват, а только он – неугомонный ученый. «Надо бы бросить все к чертовой матери, - в сердцах подумал он, - да идти преподавать в Университет! А «Родник»…» Профессору вдруг очень захотелось, чтобы в его руках оказалась сейчас кувалда. Тяжеленная на столько, чтобы хватило сил поднять ее над головой только раз и лихо опустить на и без того мертвый прибор. Дабы добить уж его до конца, до последнего диода и винтика, до неподлежащего восстановлению состояния. Сомнительно, чтобы ученый воплотил в жизнь столь разрушительную идею – куда, как не просто уничтожить то, чему дал жизнь, на что возлагал дерзкие надежды, - но глазами он по лаборатории пошарил. Никакой кувалды здесь, конечно же, не оказалось. Глубоко вздохнув, Василий Федорович взял свое детище на руки и направился к разбитому окну. Сейчас он чувствовал себя Тарасом Бульбой, решившим прикончить сына за предательство. Но «Родник»-то никого не предавал, а потому Открывашкин чувствовал себя куда хуже, нежели гоголевский детоубийца. Еще раз профессор глянул на «Родник», будто прощаясь с ним навсегда, сморгнул предательски набежавшую слезу, и уже хотел было метнуть прибор в вечность, как вдруг в недрах железного ящика что-то щелкнуло, будто повернулся невидимый тумблер. Открывашкин вздрогнул. Прибор начинал оживать! Вспыхнула и загорелась неверным светом одна лампочка, потом еще одна, потом сразу десяток. Через пять секунд «Родник» светился, как новогодняя елка и радостно гудел. Профессор несказанно обрадовался. Так радуется водитель, у которого заглох мотор где-нибудь на безлюдной трассе и после многочасового ремонта двигатель вдруг дернется и заурчит, привычно выбрасывая в атмосферу выхлопные газы. Профессор даже не думал сейчас о том, что никакого ремонта прибора не было вовсе, и по всеобщему убеждению прибор был мертв. Мертв навсегда!
Со всех ног Открывашкин устремился в кабинет начальника службы безопасности. После того, как он водрузил «Родник» на стол, его обступили все присутствующие.
- Это замечательно, - произнес после значительной паузы Никодимов. – Так что делать дальше?
- Не знаю! – не понятно чему радовался Открывашкин.
Через секунду его радость сменилась недоумением. Он нажимал на кнопки управления – поочередно и на все сразу - но «Родник» никак не реагировал на команды своего создателя. Он будто жил своею жизнью, наплевав и на законы физики и на окружающих его людей.
- Им кто-то управляет! – догадался наконец-то профессор.
- То есть?.. – глаза Никодимова расширились, выражая удивление вперемешку со страхом.
- Он включился помимо моей воли и работает без всякого питания, игнорируя мои команды! А это значит…
- Это значит, - мгновенно Никодимов, - что в неведомом нам мире нашли координаты прибора, связались с ним и подключили к своей системе управления!
- Совершенно верно! – Открывашкин был счастлив, как ребенок, который поджог кусок ваты в помойном контейнере. Не беда, что может вспыхнуть огромный пожар, но горит-то как здорово! – Вот видите, - он указал на крупную лампочку оранжевого цвета, горевшую ровным, немигающим светом, - она ярко горит!
- И что с того? – Коломийцев не понимал и даже боялся восторженности ученого.
- А то, - профессор продолжал улыбаться, - что идет генерация. «Родник» работает сейчас на прием.
- Не понимаю…
- Я тебе объясню, Миша! – быстро и резко заговорил Никодимов. – Неведомые нам разумные существа – в том, что они разумные сомневаться не приходится – генерируют нам что-то из своего мира. Проще говоря, мы вскоре получим посылку.
- Прямо сюда? – нервно сглотнув, спросил Коломийцев.
- Вряд ли! – не унимал свою радость Василий Федорович. – Приемо-передающая антенна уничтожена. А потому точность доставки весьма и весьма условна.
Прибор так же неожиданно затих, как и заработал. Все лампочки погасли в нем одновременно. «Родник» вновь был мертв. И никто из присутствующих не догадывался, что теперь уже – окончательно. В кабинете повисла напряженная тишина ожидания. Каждый слышал не только биение собственного сердца, но и биение сердца соседа.
- Передача завершена! – расплылся Открывашкин в широченной улыбке.
- И что нам передали? – осторожно спросил Михаил Александрович.
В ответ профессор лишь неопределенно пожал плечами. Улыбка начинала сходить с его лица.
Никодимов же почувствовал какое-то невнятное шебуршание на полу и посмотрел себе под ноги.
- Ё-моё! – единственное, что сумел он произнести.
Между носками его ковбойских ботинок сидел на задних лапках, смешно умывая мордочку, крохотный хомячок с черной полоской, идущей вдоль всей спинки.
Это был любимый джунгарик профессора Открывашкина.
Предчувствия не обманули Шамиля. Когда вместе с Архипом они очутились в небольшом круглом зале, так же залитом ультрафиолетовым светом, как и большинство помещений корабля инопланетян, он узнал человека, сидящего у ложа неподвижно лежащего на животе Игоря. Это был тот самый мулла, которого он должен был доставить в лагерь Черного Араба и которому он… Которому он нанес десяток ножевых ранений. Каждое из них было смертельным! Мулла был одет в балахон без капюшона нежно белого цвета и имел теперь окладистую бороду, казавшуюся черной в неверном свете ультрафиолета. Но при ближайшем рассмотрении в ней была видна значительная проседь. Как и в густых волосах на голове. Лицо муллы было все так же мужественно и строго, как и в ту лунную ночь в горах. Только глаза теперь горели не огнем ненависти, а были полны мудрости и тихой грусти. Шамиль отвел взгляд и безвольно опустил руки.
- Здравствуй, Шамиль, - произнес мулла низким голосом, лишенным каких-либо злобных оттенков. – Мы, кажется, не договорили в последнюю нашу встречу.
- Вот тебе раз! – выпалил Архип. Он знал этого человека по многочисленным командировкам в Чечню; много и плотно работал с ним. – Мулла Абдулла собственной персоной. А мы ведь тебя уже год, как в покойниках числим.
- Живой я, как видишь, живой, - грустно улыбнулся Абдулла. – Хотя уже готовился к встрече с аллахом.
- Я рад! – сказал Архип и подошел к мулле с протянутой рукой. Тот охотно ответил рукопожатием.
Шамиль продолжал стоять, опустив глаза в пол.
- Как наш друг? – спросил Архип. – И как ты очутился у инопланетян?
- Нормально ваш друг, нормально. А как я оказался здесь… Да разве важно это сейчас! – он пристально смотрел на Шамиля, по-прежнему не подымавшего глаз. – Скажу только, что они спасли меня, как и вашего друга. А в остальном - на Земле разбираться будем. Иди сюда, Шамиль. Не прячь глаза, они не исправят содеянного. Раз аллах вновь свел нас, значит - на то его воля и будем жить дальше.
Шамиль покорно подошел.
В это момент Игорь зашевелился, глубоко вздохнул и пришел в себя. Он осторожно поднялся на руках, затем только сел на своем мягком ложе. Легкое одеяло, покрывавшее спину, сползло на пол. Вид у Игоря был бледный и измученный, но в глазах уже теплился огонек жизни, который стал затухать перед самой его отправкой в операционную.
- Ничего себе! – изумился Архип, увидевший его спину с четырьмя страшными шрамами. – Здорово же они тебя исполосовали. Но оно того стоило, поверь мне!
- А я и не сомневаюсь, - тихо ответил Игорь. - Я видел тех тварей, что копошились у меня на спине.
- Они – порождение злых сил, - вступил в разговор Абдулла. - А зло всегда стремиться проникнуть в человека любыми способами, используя самые слабые места.
- Но не телесно же! – попытался возразить Архип.
- И телесно тоже. Ваш друг был ранен и через кровь споры адских созданий пытались зародить в его теле собственную жизнь. Наши друзья, старающиеся по мере сил оставаться неизвестными, спасли его. Так же, как когда-то спас и мою жизнь… - мулла вновь посмотрел на Шамиля.
Боевик продолжал молчать. Он просто не знал, что говорить! Человек, которого он исполосовал ножом, остался жив и смотрит сейчас на него без тени злобы или укоризны в твердом, как и тогда взгляде. И Шамиль почувствовал, что в душе его тот самый росток человечности, зашевелившийся совсем недавно, сделал еще один толчок вверх; толчок к добру и свету. Шамиль искренне радовался тому, что мулла остался жив, тому, что в страшном списке загубленных им жизней, одной жизнью меньше. И Шамиль был этому рад! И еще одно он теперь знал совершенно точно. Вернее, не знал, а предчувствовал – так как пытавшаяся вырваться из тьмы в свет душа его еще не могла достучаться до разума – оружие в руки он больше не возьмет. Никогда!
- Земляне! – прозвучал знакомый уже голос. – Вы слышите меня?
- Слышим, - ответил за всех Архип, и тихо добавил: - А куда мы денемся с подводной лодки?..
- Встаньте ближе друг к другу. Мы начинаем телепортацию. Вы будете помнить все, что случилось с вами в этом мире. Но навсегда забудете нас. Официальная встреча нашего народа и землян наверняка состоится. Но не скоро. Очень не скоро! Удачи вам! Да прибудет ваша планета в мире, согласии и созидании!
- И вам всех благ… - прошептал Архип. Ему хотелось сохранить свой бравадный настрой, но не вышло. Слишком уж ответственен и важен был наступавший момент. Пусть инопланетная техника забросит их куда угодно, лишь бы это была старушка Земля.
Дальше все произошло практически мгновенно. Они не теряли сознания, не впадали в глубокий сон, как было уже не раз в этом страшном розовом мире. Просто спокойный синий свет вдруг сменился ярко-оранжевым, будто где-то рядом включили мощный прожектор; все поплыло, завращалось перед глазами со все убыстряющейся скоростью, как на сумасшедшем космическом аттракционе, и из памяти исчезли и бубликообразный корабль, и его большеглазые хозяева, и это небольшое помещение. Исчезли, словно кто-то одним движением «мыши» удалил ненужные файлы из компьютера. Без всякой надежды на восстановление…
В мгновение ока четверо землян вдруг оказались в длинном помещении, напоминающем подвал современного здания. Помещение было полно серым дымом, валившем откуда-то из темной комнаты, лишенной дверей. Стены практически всего подвала были покрыты чехардой трещин различного размера. На полу, залитом потемневшей кровью тела и головы нескольких человек. Где-то вверху здания слышались людские крики и грохот автоматных очередей. Шамиль сразу же догадался, где они находятся. План этого здания, с подробными цветными фотографиями он изучил досконально. Вот только что здесь произошло?..
- Архип, - почти что выкрикнул он, - мы в «Сказке»!
- Что-то сказка уж больно страшная… - не сразу понял Архип, но тут же сообразил, - Не может быть!.. Штурм… Штурм идет, гадом буду!
Игоря сильно качнуло и Архип с Шамилем подхватили его под руки.
Впереди вдруг зашевелился и начал подниматься с пола человек в форме охранника. Это был Виктор. Он только-только встал на ноги, еще не успел оглядеться, как тут же по лестнице застучали чьи-то спешные шаги. По ней спускался Вероев!
Плохо соображая, что происходит, он остановился как вкопанный, держа нож на вытянутой руке, словно стараясь защититься от неизвестных врагов. Он не понимал, как выжил этот чертов охранник и вообще откуда взялись все эти люди. Но присутствие здесь Шамиля его явно обнадежило.
- Шамиль! – воскликнул он. – Ты здесь, друг! Где же ты пропадал? Нам нужно торопиться! Все наши уже мертвы. Все, все… Проклятые гяуры переиграли нас! Но мулла, как здесь оказался мулла?..
Шамиль молчал. Зато в разговор вступил Архип.
- Салман, сука! – выкрикнул он, отпуская Игоря. Тот всей тяжестью лег на Шамиля, которому на помощь тут же пришел Абдулла. – Давно я мечтал встретиться с тобой в подходящей обстановке. Ох – давно!
- Кто ты? – спросил Вероев, ни как не могущий вспомнить где он видел этого человека.
- Конь в пальто! – Архип выступил вперед. Теперь между ним и Вероевым был только Виктор, не знавший еще, как реагировать на все происходящее. – Верижников фамилия моя. Слышал, поди?!
Вероева аж передернуло. Он вспомнил! Фотографии этого спецназовца давно были на руках боевиков. Награда за голову Вериж-шайтана не раз удваивалась и утраивалась. Благодаря его гениальной комбинации был уничтожен лагерь Черного Араба! Не меньше десятка полевых командиров, одни имена которых вызывали ужас у мирных людей, были ликвидированы Верижниковым лично! Помимо всех своих достоинств он был еще прекрасным снайпером и минером.
- По роже вижу, что узнал! Я тебя, подонка, сейчас голыми руками рвать буду.
И без того находящийся за гранью нервного срыва, Вероев вскипел. Он зарычал как-то дико и утробно, будто страшный и безжалостный зверь сидел в его теле, и первым бросился в схватку. Ему пытался преградить путь Виктор, но был бессилен что-либо сделать с разъяренным бандитом. Острый нож полоснул его по лицу. Кровь, казавшаяся горячей, залила правый глаз, и Виктору показалось, что он лишился его навсегда. Схватившись за лицо руками, он сел на пол у стены; из под пальцев кровь хлестала ручьями, заливая руки и рубашку…
Архип вступил в схватку решительно и умело. Первый же выпад Салмана был им отбит, и нож – страшнейшее оружие в руках профессионала – выскочил из руки бандита и отлетел на несколько метров в сторону. Но боевик был выше и тяжелее Архипа. Кроме того, приключения последних дней явно не добавили сил спецназовцу, а Вероевым руководила не просто звериная ярость, а ярость зверя, загнанного в угол и чувствующего приближение смертного мига. Прыгнув на него всем телом, Салман сумел повалить Архипа на пол. Несколько секунд они катались по полу, пачкаясь в крови убитых боевиков и натыкаясь на их растерзанные тела, пока наконец Архип не оказался уложенным на обе лопатки, а бандит не вцепился мертвой хваткой в его горло. Столько злобы, отчаяния, удесятеряющего силы, было в его захвате, что шансов у Архипа практически не было. Не раз Верижникову приходилось заглядывать в глаза смерти, но то, что он видел сейчас перед собой, заставляло его оцепенеть от ужаса. На него смотрели не глаза человека, не его перекошенное злобой лицо; его обжигала огненным взглядом и обдавала смрадом сама преисподняя. Еще пару мгновений и Архип бы задохнулся в объятиях смерти, но…
Но произошло то, чего ни кто ожидать не мог. Видя, что силы в схватке явно не равны и Архип непременно будет убит, Шамиль оставил Игоря на попечение муллы и метнулся в ту сторону, куда улетел нож. Быстро, как барс, преодолев несколько шагов туда и обратно, он оказался над парой людей, хрипящих в смертельной схватке. Он помедлил немного, совсем чуть-чуть. Перед ним был человек, которому он не один год беспрекословно подчинялся, который приблизил его к себе и которого он считал примером для себя, идеалом, почти невозможным достижения. Но этот же человек вел его по тропе жестокой войны и убийств! Шамилю вдруг почудилось, что он слышит сейчас стоны всех им убиенных людей, стенания их безвременно расставшихся с телами душ. Недолгий миг сомнений был завершен. Короткий замах, и смертоносная сталь вонзилась в шею Вероева, перерубив позвонки, трахею и аорту. На Архипа обильным потоком хлынула черная кровь бандита…
Вероев почувствовал молниеносную боль, тут же в легкие перестал поступать воздух, а руки оказались парализованы. Свет перед его глазами свернулся в точку, затем трансформировался в бесконечный тоннель, увлекший в себя его беспросветную душу. С безмерным отчаянием и ужасом, Вероев видел, как влетает в какой-то странный мир, без всякой меры залитый розовым светом и в мире том беснуются, кишат и словно ждут его какие-то отвратные желтоглазые создания, простирающие к нему бесчисленные змеевидные щупальца. Внезапно он услышал чей-то голос, шедший, казалось, ниоткуда:
- Они добрались! Непременно добрались!
То был Наблюдатель, нарушивший правила, установленные свыше, и помогший землянам. А впрочем, пошел бы он на такое нарушение без указания свыше?..
Шамиль помог Архипу скинуть с себя труп Вероева. Верижников сел, с хрипом восстанавливая дыхание и растирая посиневшую шею. Вид у него был как у повешенного, вовремя вынутого из петли: глаза расширены и наполнены кровью, лицо цвета недозревшей свеклы.
- Спасибо! – прохрипел он. – Хоть одно доброе дело сделал…
- Очень хотелось бы, чтобы не последнее, - как-то грустно улыбнулся Шамиль.
- Ты говорил, что тут подземный ход есть.
- Вон он, - указал Шамиль на люк, находящийся в конце коридора.
- Уходи! – решительно махнул рукой Архип в сторону люка.
- Как? – не понял Шамиль.
- Ножками, ножками! Совсем скоро здесь наши будут. Сам понимаешь, меньше, чем пожизненное заключение, я тебе гарантировать не могу. Уходи! Но предупреждаю: встретишься мне с оружием в руках – пристрелю!
Шамиль ничего не ответил, лишь молча кивнул и посмотрел в глаза Архипу. Тот вдруг осознал, что на него обращен отнюдь не взгляд врага.
- Я уйду с ним! – решительно заявил мулла.
Архип немного подумал, а затем махнул рукой:
- Уходите оба!
Как только крышка канализационного люка закрылась, скрывая за собой Шамиля и Абдуллу, в подвал ворвались спецназовцы. Буквально на их плечах сюда же вошли полковник Клинов и генерал Тушков. Последний мелко трясся, как студень при переноске с подноса на тарелку, но не прийти не мог. Стричь купюры с удачно завершенного дела – сотворенного чужими руками! – он умел непревзойденно. В подвале повисла молчаливая пауза и в тишине больше не звучали выстрелы. Штурм был завершен!
Клинов быстрее всех оценил обстановку, растолкал людей в черных масках, которые уже опустили стволы еще дымящихся автоматов, и бросился к Верижникову:
- Архип! – он смело опустился перед сидящим на полу подчиненным на колени, не боясь замарать костюма. – Ты жив, сынок?!
- С трудом… - попытался улыбнулся Архип.
- На тебе кровь…
- Пустяки. Я не ранен. Лучше парню помогите, - Архип указал на сидящего Виктора, по-прежнему державшего ладонями окровавленное лицо.
- Кто это?
- Не знаю… Местный охранник, судя по всему.
Клинов лишь кивнул, и двое спецназовцев повели Виктора под руки к выходу, где уже дожидались возможных пациентов машины скорой помощи.
- А это кто?.. – задал вопрос Клинов и тут же на него ответил: - Прутков! Игорь Прутков!
- Угадали, - слабенько ответил Игорь.
- Славно! Славно все, ребята! – радости Клинова не было предела.
- А где Вероев? – вдруг раздался тоненький голос генерала.
- Вот он… - Архип указал на лежащее лицом вниз тело бандита. Рукоятка ножа, торчащая из его шеи не требовала комментариев.
Тем не менее, генерал подошел к трупу пнул его ногой – так, наверное, трусливый кролик пнул бы мертвого льва – и недовольно произнес:
- Почему он мертв? Его нужно было взять живым. Непременно живым!
- Извините, товарищ генерал, не рассчитал! – в голосе Верижникова звучали неприкрытое презрение и насмешка.
- Получите взыскание! Это я вам обещаю.
Тут не выдержал Клинов. Он резко поднялся с колен и прямо в лицо генералу произнес:
- А я вам обещаю, господин Трус, что никакого взыскания он не получит! А в своем рапорте вышестоящему начальству я непременно укажу о вашей немощи и бездарном руководстве всей операцией!
- Что-о! – кустистые брови генерала смешно поползли вверх, а нижняя губа слюняво отвисла. – Почему вы меня называете трусом?! Это оскорбление! При свидетелях!
- А разве тут есть свидетели? – усмехнулся полковник. – Вы чего-нибудь слышали, ребята? – обратился он к спецназовцам.
- Ни как нет, товарищ полковник! – хором ответили бойцы.
Тушков что-то хрюкнул в бессильной злобе и устремился вверх по лестнице…
Архип предпочел сам помочь Игорю выбраться из подвала. В сопровождении бойцов спецназа, сокративших сегодня количество нечести на нашей грешной Земле и спасших жизни больше сотни людей, львиную долю которых составляли невинные дети, они вышли на улицу.
Ах, как тут хорошо пахло весенним московским утром! Совсем еще незрелым и ранним, едва-едва разбавившим темноту отступающей ночи предвестием света. Запах дыма и пороха, густо пропитавший воздух после штурма, не мог отбить этот неподражаемый аромат. Хотелось вдыхать его еще и еще, чтобы поскорее забыть смрадную духоту чужого и страшного мира. Где-то на востоке зарождалось новое утро и, выбравшиеся из пучин небытия Архип и Игорь, несказанно радовались розовеющему небу, одновременно думая, что даже розовый цвет может иметь для одного и того же человека абсолютно разное значение…
ЭПИЛОГ
В ночь с субботы на воскресенье Наташа практически совсем не спала. От ее любимого Игоря по-прежнему не было никаких известий. Но то видение, что предстало перед ней в подвале, позволяло ей понять, что Игорь жив, хотя и находится где-то далеко-далеко, в каком-то ином мире. И в том, что мир этот переполнен враждебностью и чуждостью к попавшем в него людям, у нее не было ни малейшего сомнения. И вот теперь к чувству беспокойства и тревоги, которое терзало ее уже двое суток, прибавилось и нечто такое, что смело можно было бы назвать чувством вопиющей опасности. Каждая клеточка ее разума кричала только об одном; тысячи иголок кололи сердце и терзали душу лишь единственным сообщением: «Ему плохо! Ему очень плохо!! Ему очень-очень плохо!!!». Это чувство беды постоянно нарастало, не давая усидеть на месте и заставляя метаться девушку по квартире, словно запертая в клетку пантера. Она пробовала что-то читать, но не улавливала смысла, а буквы выплясывали нечто невообразимое в духе шаманских танцев и в итоге выстраивались в единственную строчку: «Ему плохо-плохо-плохо!» Она включала музыкальный центр, но и там все мелодии звучали тревожно, а слава сливались в одну фразу: «Ему очень-очень-очень плохо!». Телевизор ей не хотелось включать в принципе, дабы не погрузиться в пучину развлекательного болота, что выплескивается на нас с экранов в выходные и праздничные дни. Ей казалось неуместным сейчас веселиться и хохотать.
Наташа все-таки решилась и позвонила отцу Игоря. Но тот, скрывая за уверенностью голоса тяжесть неизвестности и предчувствие беды, не сообщил ей ничего утешительного, высказав избитое клише, что отсутствие плохих новостей – уже хорошая новость.
Измотав себе нервы до предела, девушка решила улечься в постель. Какой там! Сон не шел, будто улетел этой ночью совсем в другую страну. В открытые окна влетали трели ночных птиц, громкие голоса загулявшей молодежи и частые вскрики автомобильной сигнализации. Еще вчера подобные мелочи ничуть не волновали Наташу, и она засыпала как грудной ребенок, не обращая внимания ни на что на свете. Ведь пройдет краткая ночь – и она снова увидит своего дорогого и любимого Гошку! Но сейчас сколь ни ворочалась Наташка, пытаясь приманить капризного Гипноса, он так и не коснулся ее своим мягким крылом. За окном ночь уже заметно потеряла в своей густоте, когда девушка не выдержала и включила-таки телевизор. Она надеялась, что уж в предрассветный час все развлекательные программы отправились на покой.
Вспыхнувший телевизионный экран тут же выдал ей напряженное лицо журналиста, рассказывающего о каком-то захвате заложников. За его спиной было двухэтажное здание, выглядевшее совсем новым, но с выбитыми стеклами. Наташа не хотела слушать о зверствах террористов, и сбиралась уже нажать кнопку пульта, как камера взяла чуть левее и «наехала» на главный вход здания. Из разнесенных вдребезги стеклянных дверей, в сопровождении целой группы бойцов в камуфляжах и масках выходили двое молодых людей. Один из них, не смотря на то, что сам был в крови, поддерживал второго и этот второй… Был Игорь! По пояс голый, шатающийся бледный и с ввалившимися глазами, но – Игорь! Единственно желанный, единственно любимый, единственно родной! Сердце ее замерло, забыв о том, что обязано перегонять кровь, сама она вся превратилась в слух и даже подбежала прямо к экрану, ловя каждое слово журналиста. «Сказка!» Это здание было «Сказкой»! Тем самым детским лечебным комплексом, о котором она делала курсовую работу. Разве такое забывается? Дальше не было смысла слушать. Одевшись со скоростью новобранца, поднятого по тревоге, она выскочила на улицу, забыв выключить телевизор и свет в квартире.
Конечно, Наташа опоздала. Игоря увезли в больницу. Но воскресное утро еще не успело перетечь в день, когда она, преодолев все препоны и кордоны, ворвалась в палату к своему любимому Гоше. Они обнялись в порыве неудержимого счастья и долго сидели так, покрывая друг друга горячими поцелуями и не произнося ни слова. Дай Бог, чтобы состояние подобного счастья и любви им удалось пронести через всю жизнь…
… Профессор Открывашкин разобрал до винтика свой многострадальный «Родник» и уничтожил его в плавильной печи родного Института; ни секунды не задерживался он более в лаборатории и творил теперь лишь под бдительным оком ребят из службы Марка Борисовича. Профессорский хомячок – гроза и ужас желтоглазой нечисти – как ни в чем ни бывало ползал в своем домике и не собирался делиться с хозяином впечатлениями от увиденного в розовом мире.
Элеонора Павловна, кстати, вышла из комы в тот самый миг, когда прогремел взрыв в подвале детского комплекса. Но вот беда: она совершенно не помнила того, что было между ней и Василием Федоровичем в палате больницы Института. Но профессор-то помнил! И он начал ухаживать за Элеонорой Павловной. Будучи свободным от научных изысканий, он делал это красиво и изобретательно. Были и цветы, и походы в театр, и морские круизы. Как бы там ни было, но к новому году Элеонора Павловна стала Открывашкиной…
… Никто и никогда больше не слышал про Шамиля, молодого боевика из банды Вероева, которому в будущем прочили место самого Салмана. А пропавший мулла Абдулла вновь появился в своем родном селении. Его, естественно, забросали вопросами: что с ним случилось, и где он пропадал все это время? Он игнорировал их, отвечая лишь, что на все воля аллаха. Уважения среди единоверцев он ничуть не потерял, скорее даже приумножил его. Правду он поведал лишь верховному муфтию, своему непосредственному, если так можно выразиться, начальнику. Тот несказанно удивился, но потом произнес все ту же фразу: «На все воля аллаха. Да будет так!»
Только Абдулла, а теперь и верховный муфтий, знали о том, что высоко в горах, у самой шапки вечных снегов, в узкой и холодной пещере поселился странный отшельник. Он ни с кем не общался, соблюдая беспрекословный обет молчания, соблюдал постоянный пост и проводил время в беспрерывных чтениях сур Корана. Сколько продлится его суровое одиночество? Неизвестно! Но лишь очистив молитвой и отшельничеством свою душу, лишь получив от Всевышнего знак о возможном прощении, он сможет вернуться к людям, дабы делами добрыми загладить все то, что он совершил за свою столь недолгую жизнь.
… А генерала Тушкова сняли к чертовой матери! И на его место назначили Клинова. Группа Сидоркина же продолжала деятельность, направленную на уничтожение смрадных выползков, вроде Вероева, и пресечение терроризма во всех его проявлениях. И не последнюю роль играл в ней Верижников. Он, кстати, близко подружился с Игорем Прутковым, изменил свое мнение о журналистах и был приглашен свидетелем на его свадьбу с Наташей.
… Талантливейший и авторитетнейший специалист в области непознанного Никодимов и эксперт Коломийцев стали встречаться чаще и до хрипоты спорить: куда же именно занесло землян во время злосчастного прорыва? И никак не сходились во мнении. Никодимов продолжал усердно искать то существо, что ввергло в состояние шока Лидию Яковлевну, из которого она выходила больше двух месяцев, и не мог его отыскать. Возможно, его последним видел эксперт Счастливцев, и оно навсегда сгинуло под завалами подземного хода. Вот только сантехник Мартыныч утверждал, что частенько встречает в подвалах какое-то жуткое и непотребное создание с единственным желтым глазом. Но рыцарь пакли и разводных ключей частенько прикладывается к бутылке, а потому его рассказы и не стоит считать за достоверные.
А вот начальнику Мартыныча повезло куда меньше. Он так и не выбрался из того младенческого состояния, в которое был низвергнут не по своей воле. Филипп Филиппович навсегда остался ребенком! По разуму, естественно, а не по возрасту.
Тетя Варя же вскоре оправилась от того потрясения, что пришлось ей пережить перед зеркалом. Вместе с потрясением к ней неожиданно вернулась память! И она поняла, что увидеть себя более молодой, чем ты есть на самом деле, не такая уж серьезная неприятность для женщины. Она была вне себя от счастья, когда поняла, что теперь ей вновь необходимы женские гигиенические средства. Ее вскоре выписали из больницы, не обнаружив никаких отклонений. Квартиру, которую пришлось долго отмывать от крови, она продала и перебралась на Таганку. Район ее детства и молодости
…Охранник Виктор, столь решительно вступивший в борьбу с террористами, прекрасно понимая, что всё, скорее всего, закончится не в его пользу, и остался работать охранником. Ведь должен быть кто-нибудь, кто придет простым людям на помощь в тяжкую минуту. И не по первому зову, не по долгу службы, а по велению собственного сердца. Шрам, едва не лишивший его глаза и острой молнией пролегший через всю щеку, останется с ним навсегда. Но разве шрамы не украшают мужчину?
Прорыв был ликвидирован. Стечением обстоятельств, подвернувшимся случаем, вмешательством внеземных, но дружелюбных существ страшнейшая трагедия была предотвращена. Адские создания, прорвавшиеся в наш мир, были уничтожены раз и навсегда. Они остались царствовать лишь там, где им и положено было находиться. Хотя… Кто знает, что там осталось в рухнувшем подземном ходе, и не найдется ли пытливый искатель с лопатой в руке, желающий покопаться в холодном грунте.
Прорыв
© Copyright: Олег Викторов, 2009
Свидетельство о публикации №209041800357
Свидетельство о публикации №209041800357
Рецензии