Ёжик за пазухой

В лесу было спокойнее. Ветер качал деревья в вышине. И рвал листья с передовых отрядов, выступающих из леса. А одиноко стоявшие уже давно были голыми. Всё подчинялось привычному порядку. И только человек, незнакомый с правилами этого мира, и поэтому не вписывающийся в его круговорот, сидел у костра, согревая свои онемевшие от холода конечности.

Очень хотелось есть. Чувство голода стало для него таким же естественным и привычным, как дыхание. Но так же как и дыхание, с некоторых пор, невозможно стало не замечать, по причине хрипов внутри груди, так и голод, усиливающийся и переступающий некоторую грань дозволенного, превращался в лютого зверя. Он грыз внутренности человека и требовал от него решительных действий. Но одинокий путник, оставался неподвижным.

От ботинок, развешанных над костром, шёл пар. Клонило в сон. Но заснуть было нельзя. Огонь мог запросто спалить ботинки и тогда... Страшно подумать, что будет тогда.

Как неожиданно наступил холод. Зато дождь превратился в снег. Правда, назвать это снегом можно было лишь условно. Ледяная крупа обсыпала все выемки в земле. Сырая земля пыталась плавить эту крупу. Но с неба сыпалось ещё и ещё. И, наконец, земля смирилась и стала покрываться белым одеянием.

Путник забрался вглубь леса. Долго не мог развести костёр. Пришлось пожертвовать часть спирта. Коробка спичек наполовину пустая и завёрнутая в надёжный полиэтиленовый пакет была его драгоценностью. Без спирта жить можно, хотя и грустно. Без ботинок жить нельзя, но это ещё не смерть. Но если не будет спичек -- это конец. Быстрый конец. Двенадцати часов будет вполне достаточно, чтобы на холоде превратиться в сосульку. Тем более, если в желудке пусто не первый день.

Мысли против воли постоянно возвращались к еде. Мозг помнил прелести прежней жизни. И память услужливо издевалась над организмом. Видимо, чтобы окончательно доканать этого никчемного горемыку, она воскресила даже запахи еды: гречневая каша с аппетитной подливкой, много поливки, и каши много-много, и в огромной тарелке лежит огромная котлета. Она зазывающе смотрит на него, машет ему руками, что-то говорит. Но он не слышит, или не понимает. Он не учил котлетный язык. Он мог говорить только по-русски. Если бы на тебе была надпись, я бы всё понял. Я бы тогда подружился с тобой. И с кашей. И с подливкой. Ах, как мне не хватает вашей дружбы! И словно услышав его слова, котлета перевернулась на другой бок, и он увидел, что на брюхе у неё написано крупными буквами: «Съешь меня!» Путник рассмеялся. Он помнил эту сказку. От смеха котлетное привидение исчезло.

Ботинки! -- спохватился он.

Пар от них уже не шёл, зато появился запах гари. Ещё чуть-чуть и дело могло закончиться катастрофой. Но он успел вмешаться и спасти свою пару, истоптанных по дорогам, испытанных товарищей.

Сучья были сырыми и горели плохо. Трещали, дымили. Как всегда дым от костра, так и норовил залезть в самую душу. Но вместе с дымом шло и тепло, поэтому путник не отодвигался, а только задерживал дыхание, пока массы воздуха не колыхнутся от порыва ветра в другую сторону.

Жалко, что спирта был всего один пузырёк. На большее не хватило денег. Он вспомнил испуганный взгляд аптекарши, когда он попросил этилового спирта. Да. Внешний вид путника оставлял желать лучшего. Он провёл по заросшему подбородку ладонью. Когда же я брился в последний раз? В Нигденске?

Его размышления прервал какой-то шорох. Что-то копошилось в сырой листве. Но путник мог видеть пока лишь боковым зрением. Он сидел неподвижно, не шелохнувшись, и не спешил поворачивать голову на звук. Прошло ещё несколько секунд, и в поле зрения появился ёжик. Он смешно втягивал воздух носом и фыркал, видимо учуя запах от полу печёных ботинок над костром. Его черные бусинки глаза на остренькой мордочке доверчиво смотрели на человека. Ежику тоже было холодно. Он подрагивал всем телом. Но стоял в нерешительности и лишь переминался с ноги на ногу, как школьник, не выучивший урок перед учителем.

Наверное, человек должен был броситься на ёжика. Не иначе, как судьба посылала ему котлету из его голодного бреда, только в живом виде. Но человек не хотел никого убивать. Тем более этого ёжика. Он вообще любил ёжиков, хотя видел их чащё на картинках, чем вот так лицом к лицу.

Наверное, человек мог бы убить другого человека. Если бы тот пытался убить его самого. На этот случай у него был нож. Наверняка, человек бы причинил серьёзный вред любому хищнику, вздумай он напасть на него. Для этого подошла бы любая палка. Но убить вот этого симпатягу, дрожащего перед ним в отдалении и не смеющего приблизиться к теплу? ... Судьба, видимо, совсем не разбиралась в людях, если решила таким образом накормить лесного бродягу. Скорее всего, она, как всегда, издевалась над ним.

Ежик тем временем освоился. Может быть, прочёл мысли человека? Или уловил какие-то флюиды, доступные лишь для его чуткого носа? Но вёл он себя на удивление безбоязненно и даже нахально. А ещё говорят, что дикие животные смертельно боятся огня.

То ли холод, то ли ветер, то ли надвигающаяся тьма, то ли такое же одиночество в этом мире. Но что-то заставило ёжика сдвинуться с места и подойти к человеку. Он принялся обнюхивать сначала его старые джинсы, всё время поводя носом в сторону кармана. Человек вспомнил, что в кармане когда-то лежал ржаной сухарь, но от него должны остаться одни воспоминания, если только он ничего не перепутал. Ежик задрал голову и так же, подрагивая всем телом, внимательно заглянул человеку в лицо, словно спрашивал его, как тебя зовут? Но человек молчал, и только переводил взгляд, то на ботинки, всё ещё сушащиеся над костром, то на удивительного гостя из вороха листьев. Потом еж перебрался ближе к ногам, протянутым к костру. Нюхнул разок толстый драный носок. Чихнул и стал закапываться в листья, явно примащиваясь к ночлегу, найдя себе в лице человека удобное прикрытие от ветра.

И тут человек быстро и осторожно сомкнул на ёжике свои тонкие длинные пальцы, раньше, чем этот дурачок успел свернуться в клубок. Ёжик запищал, затрепыхался в руках, пытался укусить или делал вид, что пытается. Человек развернул его к себе мордой и поднёс к самому носу. Глаза их встретились. Ёжик затих. Нос его стал старательно обнюхивать лицо человека.

-- Что, приятель? Попался? -- спросил его путник. А потом повинуясь странному чувству родства, которое возникло между ним и этим пришельцем из леса, он запихнул его под пальто, пристроил его за пазухой и сидел какое-то время, прислушиваясь к тому, как ёж ворочается и устраивается поудобнее.

Голод мучил человека по-прежнему. Но за пазухой была не еда, не живая котлета, а такое же одинокое существо, бедствующее в этом лесу. И оттого что человек теперь был не один, он сидел, как наседка, нахохлившаяся на ветру, и счастливо улыбался.

13:23:02 18.04.2009