Зимний мотив

Еще и зима по календарю не наступила, а такой снег выпал. С утра на наш город пришелся удар природы, прямо настоящий снежный шторм . Подобной густоты снега мне не доводилось еще  видеть. Сплошная белая стена. Ни сетка, ни кисея, а, именно, стена. Наибольшую белизну и плотность снега наблюдал, стоя на трамвайной остановке. Опасался, что трамваи остановятся и не доеду до работы. Оно так потом и случилось, но я все же успел проскочить. Когда пробирался сквозь снежные заслоны, пришлось снять очки. Они были полностью залеплены снегом, запотели, и никакое протирание перчаткой не помогало.

Не один раз потом любовался продолжавшимся снегопадом через окна аудитории. Трамваи стояли за окном, машины буксовали. Люди шли, облепленные снегом. Зима, зима! Дождались мы тебя! Затем трактор появился, нагребал на дороге огромные кучи снега. Когда с неба прекратила сыпаться белая на-пасть, студентов сняли с занятий. Скрежет их лопат раздавался далеко за пол-день.

Мне довелось по своим делам снова ехать трамваем. Он был переполнен. В это время трамваи вообще свободны. А тут оба вагона пятерки засерели от курсантских шинелей. Вот откуда теснота. Запах солдатских сапог. Протиснулся от двери к середине, стало немного свободнее. Курсанты говорили о своих проблемах. Женщина- кондуктор приближается с заученной скороговоркой:
– Что у вас за проезд? Спасибо. У вас?  Ей тоже теснота доставляет не-удобство. Вагон полный почти под завязку, а платить то не платят. Чуть жалобным голосом спрашивает у серой братии:
– Ребята, вам далеко еще?
Курсанты поглядывают друг на друга, не понимая, кто из них должен отвечать. Потом, один рослый произносит:
–   Почти до самого конца.
  –  Ох, не легко сегодня, – вздыхает кондуктор.
Я, чтобы отвлечься, смотрю в окно, благо, зимних впечатлений хоть отбавляй. Тут же слышен окрик кондуктора:
- Ну, когда ты уже выйдешь? Когда ты выйдешь?
Слова эти обращены к мужчине, сидящему у самой средней двери на одиночном сидении. Он нервно заерзал ногами. Из-под сидения выдвинулась грязная пластиковая сумка. Сам он встрепенулся, выпрямил спину. Повернул голову к затронувшей его женщине. Заметны небритость щек, помятость лица.
- Сейчас выхожу, бутылки сдавать буду, разве не видишь ты, – защищаясь, прохрипел мужчина.
- Посмотри, на кого ты похож? – со злостью продолжала кондуктор.
- Судьба моя такая, – раздавался пропитый голос.
– Какая судьба? Опустился как.
–Коммунистическая. Демократы и президент довели меня до этого. Побираюсь теперь, бутылки собираю.

Говорящий стал приподниматься, готовясь к выходу. Что-то негромко                продолжал доказывать, но разобрать было трудно. Я на пару шагов продвинул-ся к нему поближе. Бордовое пальто на нем какое-то. Со спины, так вроде бы еще и прилично выглядит. Грязная затасканная шапка-петушок. Он пошевелился, приподнимая и перекладывая из руки в руку сумку. До меня донесся запах дыма, звякнуло стекло. Видно, только что, перед тем, как сесть в трамвай, об-следовал он места, где сжигали мусор. Выйдя из трамвая, этот человек направился к ряду киосков, из¬-за которых частенько выглядывает хвост очереди сдающих стеклопосуду. Тут же, прямо на остановке, он столкнулся с таким же существом, держащим такую же сумку. О чем-то стали говорить. Без о всяких эмоций, жестов, даже не шелохнулись при этом. Две замершие грязные фигуры на фоне девственно-белой улицы. Мне показалось, что очищающий снегопад, скрывший всё неприглядное, уродливое, пробудивший наши души, совершенно не затронул этих существ. Но в то же время, какая-то мысль крутилась во мне, не давала покоя, стремилась вырваться и заявить о себе. Тут и трамвай почему-то не отправился, заставляя вглядываться в лица жалких субъектов, продолжавших разговор, вернее, некую церемонию в обновившемся мире. А может, эти люди видят красоту, воспринимают её ярче и острее, чем мы? Ведь они лишены красоты одежды, облаченные в лохмотья, засаленные пиджаки и куртки. Лишенные красоты лиц, заросшие жесткой щетиной, опухшие, с синяками под глазами, с сизыми носами даже у женщин. Они подсознательно стремятся восполнить нехватку красоты. Кто, как не они, эти несчастные изгои, встав чуть свет, чтобы поспеть обойти мусорные баки, может оценить все красоты рассвета? А кто замечает всю неповторимость снегопада? Опять, они же,  зачастую видят его от начала до конца, находясь на улице. Им, а не нам, доступно запечатлеть все, начиная от вступительного танца первых снежинок до прощально-го финала белых звездочек, сливающихся с уже растерзанным колесами автомобилей молодым снегом на проезжей части улицы. Убежден, что давно не мывшийся, небритый, с устоявшимся запахом перегара, грязного белья мужчина по достоинству оценит красоту выпорхнувшей из дорогой иномарки молодой ветреницы. И дело здесь не в норковом манто и в бриллиантовом колье, блеснувшем зимним днем, а в красоте человеческой, красоте плотской. Красоте, подмеченной даже затуманенным дешевым вином взглядом. И здесь не пошлое смакование женских прелестей, а любование, возможно, даже восторг. Наверняка, кто-то из этих людей художник, кто-то поэт. Кому другому, благо-ухающему одеколоном, в теплых новеньких ботинках, купленных на вьетнамском базаре, далеко до мыслей и чувств того, кто одет в рваное пальто и забыл, когда брился… Это как преображение человека, облаченного в свалявшуюся одежду. Внутреннее преображение тех, на кого многие не хотят и смотреть.

Трамвай тронулся и поехал дальше. Через несколько секунд я забыл и ду-мать о мимолетной встрече. Начиналась зима, а значит –  ожидание чудес.