Вечерний звон

(необычное в обычном)




Комариный гул звучал повсюду. Казалось странным, почему он не слышит других звуков. Ведь должны же и кузнечики стрекотать, и сверчки, и мошки там всякие, лягушки, пташки. Почему из всего этого хора он слышал только комариный писк. Их боевые трели действовали на нервы. Он размахивал веткой из стороны в сторону, пытаясь разогнать воинственный отряд. Но должен был признаться самому себе, что эти маленькие твари порядком достали его.
Курт вылез из своего укрытия, крепко выругался, плюнул себе под ноги, запустил веткой в комариное скопище над головой и неожиданно резво побежал.
Жена встретила его на пороге. Ей не нравились его вечерние прогулки. Она подозревала, что за этим что-то кроется, но что именно, не знала, а по сему, по чисто женской логике решила - есть другая женщина.
Карина знала, что кричать и обвинять без веских улик нельзя, а тем более Курта. Она решила применить особую тактику.
- Милый, - протянула она.
Курт остановился у порога и нервно улыбнулся. Интонация, с которой это было сказано, заставила его помедлить с ответом. Он ждал. Карина уловила недоверие во взгляде мужа.
- Устал? - спросила она.
Курт кашлянул.
- Вижу, вижу, что устал. И к чему тебе эти поиски?
- Видишь ли, Кари, меня всегда интересовали необычные моменты, а здесь что-то особенное...
- Ты изводишь себя. На тебе лица нет... - начала она снова.
- Комарье проклятое, как с цепи сорвалось... - пожаловался Курт.
- Иди умойся, а я на стол накрою. Поговорим, подумаем. Может, что и придумаем. Одна голова - хорошо, а две - лучше.
- Да не был я у бабы, - вдруг взорвался Курт. - Не был.
- Ну что ты, что ты? Я и не говорю тебе ничего.
- Не говоришь, верно. Но в каждом глазу по вопросу, а рот медом горечь твою заливает. Кари, если и впрямь хочешь помочь, не мешай, прошу. Христа ради прошу. А, - он махнул рукой, а потом неожиданно проговорил: - А может, ты со мной ходить будешь?
Карина ожидала всего, что угодно, но только не этого. Глаза ее округлились, рот предательски открылся и не хотел закрываться. Курт подумал, что сейчас Карина упадет в обморок, но она мужественно закрыла рот и закивала головой в знак согласия.
Что выйдет из этого сотрудничества, Курт не знал и не хотел сейчас знать. Главное, что в доме на некоторое время обеспечено затишье. Он подбежал к жене, чмокнул ее в щеку и прошептал:
- Ты у меня - прелесть. И платье это тебе идет очень.
Щеки у Карины вспыхнули ярким пламенем. Она благодарно прильнула к мужу.
- Ладно уж, чего там, иди мойся.
За ужином они старались не касаться предложения Курта. Карина была предельно внимательна. Курт - слегка задумчив. Ей очень хотелось расспросить мужа, что они будут делать в лесу, возле Курланского болота.
Уже более девяти лет они прожили с Куртом в этой глухомани, вдали от людей. Ее это не тяготило, она любила лес, мужа, его профессию. Лесником не каждый сможет быть, здесь особый склад характера нужен, доброта необыкновенная, сочувствие ко всему живому...
Карина понимала, что ее ревность переходит все границы, все понимала, пыталась бороться с ней. Но пылкое воображение рисовало каждый раз необыкновенные картины, где главным героем всегда был Курт, а молодая незнакомка постоянно вертелась возле него. И тут на сцену выходила она, разъяренная Карина, устраивала судилище, произносила пылкую речь, а затем гордо уходила. А порой она в этих видениях набрасывалась на виновницу, пытающуюся увести у нее мужа. Курт почему-то постепенно выпадал из этих сцен. Карина оставалась один на один с молодой глупой дамочкой. Она уводила ее в глушь, а потом бросала там. Карина прекрасно знала все ходы и выходы в родном лесу. А незнакомка блуждала, кричала, каялась, и тогда сердце Карины не выдерживало, она бежала к ней на помощь, выводила на дорогу к поселку и гордо уходила. Дамочка рыдала, смеялась, падала на колени и просила прощения... Карина прощала ее.
Картины были настолько яркими, что она иногда думала, а не происходило ли это на самом деле? Но воображение и реальность никогда не переплетались в ее сознании, и уже через некоторое время она каялась, что могла такое навыдумывать. Ей становилось стыдно, она надолго отбрасывала свою ревность, и эти дни становились самыми счастливыми в их жизни.
Карина прильнула к мужу. Курт нежно погладил ее и проговорил:
- Тебе, действительно, интересно то, чем я занимаюсь?
- Конечно. Но ты не рассказываешь мне ничего. Ты клад ищешь?
Курт удивленно посмотрел на жену и весело рассмеялся:
- Свой клад я уже давно нашел. С ним никакие сокровища не сравнимы. Шелуху бы только снять с него, - Курт провел рукой по плечам и спине жены, как бы сбрасывая невидимое покрывало.
- Щекотно, перестань. А если серьезно?
- Серьезно чего? Я и так серьезно. Ты - мой клад, мое сокровище. Мне большего богатства не надо.
- Тогда чего же ты ищешь?
- Помнишь, я тебе рассказывал легенду о том, как старцы-монахи, спасая церковь, старинные колокола на ней... сплотились плотным кольцом и совершили чудо на глазах изумленных поселян: исчезли. Были - и нету: ни церкви, ни монахов тех. А с тех пор раз в году (в какой день, то неведомо никому) проявляется церковь на прежнем месте. И весь вечер звучит колокольный звон. И звон тот не простой, он открывает людям душу и зрение...
- Слепых что ль врачует? - спросила Карина.
- Да нет. То, чего не видно, видеть будешь.
- Господи! Да зачем такое человеку? Болезнь это... Вон, Киря пил-пил и тоже видеть стал. В больнице до сих пор лежит.
- Нет, это другое... Я не знаю, как объяснить.
- Тебе-то, милый, какая польза от этого?
- Знания у тех старцев есть. Как со зверьем говорить, с деревьями, они знают. Как лечить их знают. Да мало ли у них тайн всяких...
- А почему именно у Курланского болота сидеть надобно? Гиблое место там. Никто не ходит туда. Поселковые даже дороги не знают к болоту.
- А по легенде церковь будто бы и была в тех краях...
- Господи! - вдруг закрестилась Карина.
- Ты чего? - спросил Курт.
- Да бабушку вспомнила. Точно, говорила она, что во время звона того можно просить все, что захочешь. Все исполнится. Вот я и подумала, а чего бы я попросила? И, оказывается, просить-то мне нечего. Все у меня есть. И странно даже стало. К жизни разве вернуть ту церковь с монахами? А потом подумала, что это грешные мысли.
Курт промолчал.
- Так пойдешь со мной завтра?
- Ты полгода уже каждый вечер сидишь там и - ничего. Может, сказка все это?
- Может, и сказка, но красивая.
- Смешной ты у меня. Ладно, похожу малость, если не помешаю.
- Глупая ты.
- Конечно, глупая, но люблю тебя. Я очень люблю тебя, Курт.
- Я тоже, - прошептал Курт и поцеловал жену.
С утра Курт убежал в лес, работы было много: и то надо было сделать и это... Карина управилась по хозяйству, присела отдохнуть, подставив лицо лучам солнца. Ей показалось, что она задремала.
- Кари, - услышала она.
Рядом стоял улыбающийся Курт.
- Это тебе, - он протянул ей огромную ромашку.
- Спасибо.
- Траву косил, смотрю - вот это чудо там лежит. Жалко стало, но что поделаешь. Зверье зимой подкармливать надо. Поставь в воду. Солнечная она.
- Я сейчас. - Карина сорвалась с места, - ты посиди, я квасу захвачу из хаты.
Через минуту она уже сидела рядом.
- Спасибо за подарок, в комнате светлее стало от нее.
Курт улыбнулся.
- Хороший квас, - похвалил он.
Карина сияла.
- Обедать будешь?
- Не хочется что-то, - проговорил Курт. - Я бы поспал с часок, а там - видно будет.
Вначале Карине было интересно сидеть с мужем в лесу. Что-то таинственное было в их ожидании, но постепенно острота ощущений ушла, и она уже подумывала о том, как бы отказаться в следующий раз.
Комарье донимало. Разговаривать Курт был не расположен. Бесконечно думать о своем Карине становилось  невмоготу. Она прижалась к мужу, заглянула ему в глаза, но могла поклясться, что он не видит ее. Он поглаживал жену по голове, касался виска губами, но делал это машинально, потому что думал совсем о другом. Карина не обижалась. Правда, с тоской иногда думала:
“Блаженный, да и только. Придумал сказку, поверил в нее сам и пытается заставить меня поверить вместе с ним в эту небылицу. А ладно, хоть не пьет. А то, что блаженный - это ничего. Мне нравится, а другим не обязательно”.
Карина задремала. Что-то розово-печальное увидела она во сне. Курт старался не шевелиться, чтобы не разбудить жену. Он хотел уже было прошептать ей на ухо, что, мол, пора собираться ужинать, иначе комары их самих на ужин сожрут, как вдруг услышал странный звон. Со стороны болота кто-то тихонько ударил в колокол.
“Оно!” - закричало все внутри него.
Звон повторился. Теперь ему показалось, что в колокол ударили несколько раз кряду. Пошевелилась Кари, слегка приоткрыла глаза, улыбнулась и прошептала:
- К вечерне звонят, - и только потом сообразила, что они не в поселке у матери, а в кустах возле болота.
Вопрос застыл у нее в глазах.
“Боже, - лихорадочно соображала Карина, - загадать-то чего? Неожиданно уж больно”.
Мысли метались, не хотели слушать хозяйку. Она была на грани шока.
Колокольный звон летел над болотом. Он входил в самое сердце, разливался по всей душе, переворачивал что-то в ней, возносился к небу и летел, летел все выше, выше, к звездам. Курт привстал и чуть было не вскрикнул: в туманном облаке восстала вся в золотом блеске церковь.
Рука потянулась ко лбу. Курт крестился. Карина шептала молитву и просила Бога даровать им то, чего она хочет. Только вот чего же она хотела, не могла сформулировать или не знала.
“Богу виднее”, - решила она и сразу успокоилась.
Из-за соседнего дерева появился монах. Он направлялся к ним, это Карина поняла сразу же. Она встала на колени и стала отбивать поклоны. Монах подошел поближе, протянул посох в сторону Курта и спросил:
- Что желаешь, человек? - голос звучал как эхо.
- Я так давно ждал встречи с вами, хотел мастерству видения и слышания обучиться. Врачевать зверье и людей хотел. А теперь вот стою и думаю, что все это не столь важно. Главное, я услышал уже. Красиво-то как! И душа поет. Она у меня никогда так не пела. Ты скажи, хороший человек, чем помочь вам? Я бы с радостью, да не знаю, какую помощь оказать вам.
- Хороший ты человек. Наклони голову, сынок.
Курт почувствовал прикосновение.
- Это теперь навсегда с тобой останется. А мне пора.
- Постой, - почти выкрикнул Курт. - Скажи, как найти тебя, коль нужда будет?
- Вспомни обо мне. Я сам объявлюсь.
- Дай хоть до руки твоей докоснуться, - попросил Курт.
- Не время, - произнес монах, и с этими словами растаял, как туман.
Колокольный звон отозвался эхом и затих. Карина почти повисла на шее мужа.
“Боже, - подумал Курт, - я же не дотащу ее до дома”.
Но Карина вдруг выпрямилась и тихо прошептала:
- Чудо свершилось.
Курт ко всему происшедшему почему-то отнесся без лишних эмоций. Он прислушался к своим ощущениям. Что-то новое зарождалось в нем. Он распрямил плечи, поцеловал жену и проговорил:
- Идти надо, к нам во двор лосиха со сломанной ногой забрела, лежит у порога, помощи просит.
Карина покосилась на мужа, думая про себя, что со страху у мужа крыша поехала, заговаривается, бедный. Но протестовать не стала. Взяла осторожно Курта под руку и, как больного, повела домой. Всю дорогу она думала о том, чем теперь лечить его. Курт улыбался, а потом не выдержал:
- Кари, не свихнулся я, ей-Богу, не свихнулся. Смотри-ка.
Они уже подходили к дому, и с пригорка, где они сейчас были, хорошо просматривалось подворье. Возле крыльца лежала лосиха. Карина невольно перекрестилась, посмотрела на мужа, потом на лосиху и неожиданно расплакалась.
- Ты чего это сырость разводишь?
- А я со страху так и не попросила ничего, - протянула сквозь слезы Карина.
- А чего тебе надо-то было?
- А кто ж его знает? - пожала плечами Карина.
- Я знаю, - сказал Курт.
Карина перестала скулить и с удивлением посмотрела на Курта.
- Да-да, знаю, - заявил муж, - родить малыша тебе надо.
Карина посмотрела в глаза Курта.
- За меня, что ль, попросил?
Курт рассмеялся.
- Зачем просить? Я сам в состоянии произвести на свет потомство. Иль ты сомневаешься?
- Нет, но...
- И никаких “но”. Я сына хочу, слышишь? И вообще, солнышко, время бежит, оно неумолимо. Надо спешить. У нас еще очень много дел впереди. Очень. Надо все успеть. И к тому же наш первый пациент нас заждался.
- Курт, - прошептала Карина.
- Что?
- Я тебе не говорила?
- Что?
- Что люблю тебя, очень, слышишь, очень люблю.
- Я тоже, милая. А сын у нас все же будет, - засмеялся Курт. - Будет! - крикнул он.
- Сумасшедший.
- Конечно.
- И вот такого я люблю.
- Потому и любишь, что сумасшедший.
Они обнялись и стали медленно спускаться с пригорка. В их душах звучал колокольный звон, который переполнял их силой, чистотой и любовью. Любовью друг к другу, ко всему живому, ко всем людям, природе, земле, дому, в котором они живут. К тому, что виден с пригорка, и к тому, что зовется: “Планета Земля”.
               
Июль 1994 г.